Жестокие игры в любовь

25

Мика бросила взгляд в сторону школы. Может, вернуться?

Но отчим двинулся навстречу, преграждая путь. Остановился у ворот, в двух шагах от неё.

— Микаэла, — произнёс он.

Она огляделась — ни души. Но всё равно он же не станет бесчинствовать среди бела дня, на улице. И из школы в любой момент мог выйти кто угодно. И магазин вон рядом, через дорогу, где Колесников свои бесконечные шоколадки покупает. Так что трепыхаться, как перепуганная овца, она не станет, хотя поджилки у неё тряслись.

Тем не менее она вскинула голову и холодно спросила:

— Что вам надо, Борис Германович?

— Поговорить.

— Не о чем мне с вами разговаривать.

— Просто так я бы не приехал. Значит, есть причина.

— Зря время потеряли.

— А ты не хами мне, не хами. Думаю, я заслужил, как минимум, уважительного отношения. Как-никак воспитывал тебя с малых лет, обеспечивал, кормил, одевал, подарки покупал…

И тут из школы вышел Колесников. На ходу застегивая куртку, он спустился по лестнице и направился к воротам.

Увидел её перед собой, задержал взгляд лишь на секунду и перевёл на отчима. И если на неё он посмотрел лишь вскользь и бесстрастно, то отчим определённо его зацепил. Даже на лице проступило смешанное выражение. И пока он шёл мимо них — сверлил его взглядом.

Мику охватил безотчётный порыв позвать Колесникова. Крикнуть ему: «Женя, подожди!», подбежать и пойти рядом.

Но тут же она спохватилась: нет! Был бы это кто-нибудь другой, хоть кто из их класса — она так бы и сделала. Но Колесников — нет. Уж лучше она будет кричать о помощи на всю улицу, как ненормальная, если вдруг потребуется, но его ни о чём никогда не попросит. Это же унизительно — обратиться к нему с просьбой после всего. Тем более когда он всем своим видом показывает, как ему на неё плевать. Да и не хотелось, конечно, чтобы кто-то узнал о том позоре, что творился в их семье.

Отчим мазнул равнодушно по Колесникову, когда тот проходил мимо них, и продолжил:

— Сережки носишь, которые я тебе подарил, — он протянул руку к её уху, но Мика успела отклониться.

Вспыхнула, прожгла его гневным взглядом. И тут же порывисто сняла одну серёжку, затем — вторую, протянула ему в кулаке.

Но отчим не взял, убрал руки в карманы, посмотрел на неё, прищурив глаза, и процедил:

— Одежду и обувь тоже будешь снимать?

Слова его хлестнули точно пощёчина. Скулы зарделись от бессильного гнева. Она в страхе оглянулась — Колесников уже успел отойти на несколько шагов, но всё же не так далеко. Хоть бы он не слышал эти постыдные слова!

Со злостью она швырнула в отчима несчастные серёжки. Ударившись о его грудь, они упали на тротуар.

В глазах Бориса Германовича тотчас полыхнула холодная ярость. Он стиснул на мгновение челюсти, но всё же сдержался. И заговорил вполне спокойно, лишь раздражение улавливалось в его голосе.

— Хватит уже показывать мне свой характер и устраивать дешёвые представления. Сказал же, разговор есть. Причина важная…

Мика смотрела на него волком, но не уходила. Пусть скорее скажет, что хотел, и уматывает.

А он, выдержав паузу, сообщил:

— Брат у тебя сегодня ночью родился, Микаэла. В три сорок. Кило шестьсот. Сын мой.

При этих словах Борис Германович неожиданно улыбнулся. Не ей, а собственным мыслям. Даже не улыбнулся, просто уголок губ непроизвольно дёрнулся вверх.

— Но… — растерялась Мика, забыв про злость. — Вроде рано же ещё…

— Рано, — вздохнув, согласился Борис Германович. — Через два месяца должен был родиться, но вот так…

— И как он?

— Пока в кювезе. Но дышит сам. Это уже хорошо.

— А мама как?

— Ну, как мама… — отчим неопределённо повёл плечом. — Тяжело ей. Боится за ребёнка. Плачет всё время. А ей нельзя сейчас нервничать, ей ещё кормить его… Тебя вот хотела увидеть. Звонила тебе утром…

— Я на уроках отключаю звук, — Мика достала сотовый. И правда, обнаружила несколько пропущенных от матери.

— Может, съездим сейчас в роддом? Навестишь мать. Она обрадуется. Может, хоть немного успокоится.

Хоть Мика и знала, что скоро у матери появится ребёнок, но эта новость произвела на неё сильное впечатление. Надо же, переваривала она услышанное, теперь у неё есть младший брат. В голове почему-то не укладывалось.

— Не знаю, — промолвила она, взглянув с сомнением на отчима. Тот уже держался спокойно и, похоже, действительно был рад отцовству.

Никуда ехать с ним, разумеется, не хотелось. Но мама есть мама. Пусть даже они и в ссоре.

— Ну, хорошо, — кивнула она.

Борис Германович направился к машине, распахнул перед ней дверь. Задавив неприязнь, Мика села на переднее пассажирское место. Обходя капот, он остановился, поискал что-то на земле, потом пригнулся, подобрал. Мика догадалась — серёжки. Сунул их в карман, сел, завёл мотор.

Но когда они тронулись, Мика отвернулась к окну — настолько невмоготу было видеть его рядом.

Машина плавно доехала до перекрёстка, остановилась на светофоре, и Мика снова увидела Колесникова. Он стоял на переходе, ждал зелёный свет.

На мгновение они встретились взглядами, и ей показалось… да нет, не показалось, совершенно точно в его лице промелькнули растерянность вперемешку с… тоской? Горечью? Отчаянием? Она не успела понять, потому что он почти сразу отвернулся.