Жестокие игры в любовь

32

Страшно ли Мике было идти на другой день в школу? Страшно. Очень! Ещё страшнее, чем накануне. Да вообще — как никогда. Несмотря на заверения бабушки и Веры, несмотря на то, что умом она понимала — это им, одноклассникам, а не ей, должно быть стыдно, страшно и неловко. И тем не менее.

В субботу надо было идти к третьему уроку, к половине десятого. Прекрасная возможность поспать подольше, но хорошо если она от силы пару часов за всю ночь подремала. А так — лежала и думала. И слушала, как неистово колотится сердце. Думала обо всём: о том, как завтра себя вести с ними, как вообще быть и, конечно, о Жене…

Стыдно было перед ним, конечно, очень стыдно. Тошно делалось, стоило вспомнить, что она ему наговорила. Посмотреть его глазами — так и впрямь вела себя, как неадекватная стерва.

А как он был обескуражен! Он ведь действительно ничего не мог понять. А она слепа. Поверила безоглядно чужим словам…

Эх, Лёша… Своей непрошенной заботой столько боли им обоим причинил! Она, конечно, обязательно перед Женей извинится, скажет всё, как есть, но сможет ли он её понять? А простить?

И всё же как хорошо, что Женя на неё не спорил, как хорошо, что он оказался не таким…

А утром, в начале десятого, к ним забежал Лёша Ивлев. Заходить постеснялся, ждал Мику в подъезде. Когда она вышла, взволнованно затараторил:

— Успел, слава богу! Вместе в школу пойдем… Мика! Ну, как ты? Я не знал даже! Я в шоке просто! Мне вечером мать позвонила, рассказала про собрание, про… ну то, что тебе сделали… Уроды! И ведь мне звонили наши, каждый день звонили, ну или писали, и никто ни слова об этом. А я же про тебя спрашивал…

— Тебя выписали? — спросила Мика сухо.

— Да нет, — отмахнулся Лёша. — В понедельник должны. Но отпустили на выходные. Утром вот сходили с Любой на уколы, и сразу сюда. Мика, ну почему ты мне ничего не сказала? Я бы не допустил подобного. Не знаю… что-нибудь да сделал бы! Кто вообще всё это начал? Убил бы, честно…

Он остановился, тронул её за руку, посмотрел с сожалением. Мика пожала плечами и пошла дальше.

— Ничего, узнаю — сам урою.

Они перебежали дорогу. Впереди, заметила Мика, шли несколько человек из класса. Непроизвольно она замедлила шаг.

— Лёша, а зачем ты мне сказал, что Колесников на меня поспорил? — спросила его Мика.

Лёша снова остановился, растерянно сморгнул. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но ничего не сказал. Затем, стремительно краснея, всё же выдавил:

— Про спор? Так я… ну, чтобы ты знала и не… ну, и не попалась…

— Никакого спора не было, Лёша. — Она наблюдала за его меняющимся выражением лица. Хотела понять — намеренно ли он соврал или сам обманулся.

— Как не было? — пробормотал он, совершенно пунцовый.

— Вот так. Не спорил на меня Колесников и не собирался.

— Но я сам слышал разговор… ну, то есть не сам спор. Он же тогда ушёл с матча. С тобой. Я тебе так и сказал, что не при мне это было. Помнишь? Пацаны сказали, что Онегин на тебя поспорил, вот.

— Кто тебе это сказал? — допытывалась Мика.

— Я уже не помню. Там полно пацанов в раздевалке было. Ну, кто-то из наших, — Лёша от её напора заметно тушевался, но потом встрепенулся: — А вот начал точно Жоржик! Он сказал, мол, вот, Онегин в Мику зарядил мячом. Какой, типа, оригинальный у него способ подката.

— А про спор что?

— Ну а дальше — слово за слово, и кто-то про спор сказал.

Мика покачала головой.

— Не так всё было. Женя просто сказал, что я ему нравлюсь и он не постесняется, как ты говоришь, ко мне подкатить. И всё.

— Да? — моргал Лёша. — Ну, может, пацаны в шутку так сказали…

— А, может, никто этого и не говорил, и ты сам додумал?

— Мика, ты же знаешь, как я к тебе отношусь! Может, я, конечно, просто перебдел, недопонял… Но я за тебя переживал…

Мика вздохнула — тут Лёша прав. С первого дня он её оберегал, как мог, но всё равно раздражение не стихало.

— Я помню, и я тебе благодарна. Но, Лёша, ты хоть понимаешь, что ты наделал своим «недопонял»? Ты выставил меня какой-то истеричной дурой. И из-за тебя я незаслуженно унизила Колесникова. Я уж молчу про…

Она осеклась. Не говорить же Ивлеву про то, как она тосковала всё это время, или про то, что у них с Женей могло бы что-то получиться… Это не факт. Да и не время сейчас грезить.

— Прости, — поник Лёша. — Если я ошибся, я готов как угодно загладить свою вину. Я не хотел…

Мика не знала, что ему сказать. Может быть, потом она сможет перешагнуть этот эпизод и общаться с ним нормально, но сейчас в ней ещё кипела злость. И неизвестно, как примет её извинения Колесников. Может, даже слушать не захочет…

У школьных ворот они встретились с Громовой Оксаной. Она подошла с другой стороны школы, но, завидев Мику, остановилась и дождалась, когда они с Лёшей приблизятся.

— Привет, — буркнула она и посмотрела виновато на обоих. — Я, короче, не знала. Правда. Говорили, что ты… блин… ну, то самое… за бабки… со всякими старпёрами. Прости, короче. Если что, я это… за тебя.

— А кто говорил? — сразу подхватил Лёша.

— Да фиг знает, от кого пошло. Мне сказали наши девчонки, а кто им — без понятия. Мика, серьёзно, прости. Сама не знаю, почему повелась. Из-за Онегина, наверное…

Громова выглядела совершенно искренней. Но Мика шла молча. Может, и надо было что-то сказать. Вроде: ладно, понимаю, проехали… Но это неправда. Она этого всё равно не понимала и никогда не поймёт.

— А при чём тут Онегин? — насторожился Лёша.

— Ну, он в субботу пошёл на общество из-за неё… из-за Мики. Ему все бойкот объявили, а потом Сонька сказала, что он не виноват. Что он её покрыл. Ну, вот обидно за него стало. Мы его, считай, ни за что…

— Пережил бы… — фыркнул Лёша.

В гардеробе на неё все косились — видимо, слух о вчерашнем разгромном собрании просочился в массы. Лёша даже рыкнул пару раз на пацанов из девятого.

— Чего смотрим? Брысь!

Громова тоже каких-то девчонок, сплетничающих у зеркала, прижучила. Но Мике было почти всё равно. Ей казалось, что после этой недели у неё внутри всё выгорело.

В кабинет они вошли незадолго до звонка. И сразу, с её появлением, гул и разговоры в классе стихли. Некоторые смотрели на неё, некоторые — наоборот, прятали глаза. Но всем, чувствовалось, стало не по себе.

Мика прошла к своей парте, стараясь не замечать всеобщего внимания. Вера уже сидела на месте и тут сразу же оживилась:

— Хорошо, что ты пришла… — зашептала, наклонившись. — И то, что Лёшка пришёл — вообще здорово.

Лёша и правда сразу направился к парням, столпившимся у подоконника в конце кабинета.

— О, Лёха, здорово, — поприветствовали его хором, руки протянули.

— Ну, как? Откачали?

— А никто ничего не хочет сказать Мике? — спросил он сурово и веско.

На миг возникла неловкая заминка. Первым её нарушил Антон, следом и остальные.

— Мика, извини…

— Да, извини нас…

Она не реагировала. Громова хотя бы искренна была, а тут… из-под палки и из страха… Да кому это нужно?

Девчонки молчали, лишь стыдливо на неё поглядывали. Кроме Сони. Та зашла перед самым звонком. Мике казалось, что теперь она на неё смотрела с ещё большей ненавистью, чем раньше.

— Рогозина, а твои где извинения? — окликнула её Громова через весь класс.

Рогозина повернулась к Мике и с фальшивой улыбкой процедила:

— Извини.

Урок был у классной. Та влетела в кабинет сама не своя. Взвинченная вся, раздражённая. От малейшего шороха срывалась на крик. Видимо, ей и правда от директрисы крепко досталось.

А минут через десять после звонка заявился Колесников, прервав речь учителя на полуслове.

Классная метнула в него сердитый взгляд, но, увидев, что это он, не стала ругаться и кивком разрешила пройти на место. По классу прокатилось волной оживление: "О-о-о…".

Мика, ничего не подозревая, подняла глаза от тетради и тотчас напоролась на его взгляд. Сердце болезненно дёрнулось и зашлось. К щекам прихлынул жар.

Когда он проходил мимо её парты, она не выдержала и опустила глаза. И не дышала. И потом сидела как на иголках, еле внимая словам учителя.

Классная кое-как рассказала новую тему, а перед звонком напомнила:

— Если вдруг кто-то забыл, после уроков у нас классный час. Да, будем разбираться дальше в этой неприятной ситуации. — Она тяжело вздохнула. — Я надеюсь, у того, кто развёл эти мерзкие сплетни, осталась хоть капля совести. И он признается честно. И не будет, как трус, прятаться за спинами одноклассников. Потому что Лидия Петровна настроена очень решительно, очень. Так что не рассчитывайте, что мы тут пошумим и спустим всё на тормозах. Нет. Ответит каждый, но тот, кто…

— Это я, — перебил её речь голос Колесникова.

Он встал из-за парты. С минуту в классе стояла гробовая тишина.

— Это я виноват, — повторил он.

Мика обернулась, сначала не понимая даже, что он имеет в виду. Впрочем, как и все.

— О чём ты, Женя? — спросила классная недоумённо.

Колесников молчал, ни на кого не глядя.

— Ты хочешь сказать, что это ты…? Ты… оболгал Мику?

Тут он поднял глаза, посмотрел сначала на классную, затем — на Мику, которая словно окаменела в эту минуту. Сглотнув, кивнул.

— Как? Как же так? Зачем?!

— Я не хотел. Я не думал, что так получится. Не думал, что все будут так… — Он снова бросил в неё взгляд. — Прости, Мика, я правда не хотел, чтобы так всё вышло…

Он смотрел на неё с болью, но разве его боль могла сравниться с той, что взвыла сейчас внутри неё. Взревела так, что воздух из лёгких выбило, будто её наотмашь ударили. Так, что все внутренности, казалось, скрутило в тугой узел.

Она отвернулась и оцепенела.

Вера что-то нашёптывала, но Мика не слышала, смотрела перед собой невидящим взором. В голове стучало: это он… это всё же он… Пусть не с его подачи началась травля, но он выдумал про неё эту мерзость. И он запустил её как заразу…

Её била дрожь так, что пришлось кулаки стиснуть. И продышаться бы. Почему-то резко перестало хватать воздуха.

Классная ещё причитала после его признания, разглагольствовала о чём-то — всё это проходило мимо. Лишь звонок с урока вывел Мику из ступора.

— Хорошо, конечно, что ты признался, — обескураженно произнесла классная, — будем решать дальше, что делать. После уроков…

Она первой вышла из кабинета. Остальные расходиться не спешили, тихо переговаривались, складывая учебники. Мика поднялась, почти не отдавая себе отчёта. Это было не продуманное решение, а, скорее, порыв. Но такой, что противиться ему, казалось, невозможно.

Она прошла к парте Колесникова, остановилась напротив него. Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза. Невольно она отметила про себя, сколько в его взгляде отчаяния и обречённости.

Все кругом затихли в растерянности, замерли, наблюдая.

— Женя, прости меня, пожалуйста, — произнесла Мика. Голос немного дрожал, но и неудивительно. Внутри её так колотило, словно в лихорадке. — За то, что я тебе тогда столько всего плохого наговорила. Я не должна была. Почему я так сделала, тебе объяснит Лёша Ивлев. Но я всё равно была неправа… За это извини. А за то, что ты всё-таки оказался подонком…

Он даже не попытался отклониться, когда она взмахнула ладонью. Пощёчина прозвучала хлёстко и неожиданно громко. Кто-то ахнул, но сам Колесников молчал. Мика развернулась, подхватила сумку и выбежала из класса.