Жестокие игры в любовь

37

На коже полыхал след от её руки. Сердце тяжело бухало в груди так, что стучало в ушах. И этот стук на долгие несколько секунд заглушал все остальные звуки.

Впрочем, все молчали, онемев, словно придавленные этой сценой.

Первой вслед за Микой из кабинета выбежала Вера, и лишь потом потихоньку стали расходиться остальные. Опять же — в молчании. Кого-то этот эпизод шокировал, кто-то — испытал растерянность и неловкость, но все чувствовали, что любые разговоры сейчас уместны не более, чем смех на похоронах.

Даже из кабинета выходили с опущенными головами. Один Женька не двигался, продолжая стоять столбом возле своей парты. Для него будто время замерло, и сам он, кажется, перестал дышать.

Рогозина и Жоржик переглянулись, но не уходили, неловко топтались рядом. Когда в кабинете почти никого не осталось, к нему подошёл Лёша Ивлев. Сузив глаза, посмотрел в упор. Затем процедил тихо:

— Сука. После уроков за школой потолкуем.

И вышел.

Сам Женька отмер лишь тогда, когда в кабинет потянулся другой класс. На следующий урок успел со звонком. Когда проходил мимо её парты, смотрел на неё во все глаза, но она, не поднимая головы, листала учебник.

Математичка объявила самостоятельную на два варианта. Отвела на всё про всё двадцать минут. Потом отправилась между рядами собирать работы. Некоторые торопливо дописывали, бормоча: «Сейчас, сейчас, мне тут немножко осталось».

— Времени было предостаточно! — сердилась она и вырывала листочки буквально из-под пера.

Потом дошла до Женькиной парты.

— Это что? — указала она на абсолютно пустой тетрадный лист, на котором он даже дату не сподобился написать. — Колесников, я тебя спрашиваю.

Но вытрясти из него хоть какой-то ответ ей не дали. В кабинет заглянула классная, махнула всем рукой, чтобы не вставали, нашла Женьку глазами:

— Женя. Колесников, к директору. Прямо сейчас.

Математичка отступила, давая ему выбраться из-за парты. Все развернулись, уставились на него, Соня аж губу закусила в отчаянии, да и остальные смотрели с сочувствием, как на казнь провожали. Только она сидела прямо, бесстрастно глядя перед собой, ледяная и неприступная. Ну а чего он хотел? Всё правильно.

Лидия Петровна встретила Женьку немигающим взглядом в упор. Долго держала паузу и буравила его глазами. Такой психологический приём, чтобы заставить нервничать. Чтобы выбить почву из-под ног ещё до начала беседы. Раздавить морально, а потом уж раскручивать «тепленького».

Но Женька под её взглядом-прицелом не выказывал ни малейшего беспокойства. Пусть бы она хоть дыру насквозь прожгла, сейчас его совершенно не трогали ни её взгляды, полные осуждения и презрения, ни слова, что она ему скажет, ни даже последствия. Что там ему полагалось? Учёт? Отчисление? Без разницы. Как он себя винил — так Лидия Петровна слов таких не знает.

Его отрешённый вид директриса восприняла по-своему. Решила, что ему даже не стыдно за содеянное, что ему попросту на всё плевать, хоть классная и делала робкие попытки вступиться.

Женька слушал её нервную речь, подпирая стенку плечом. Присесть она ему не предложила, а стоять ровно уже не мог. Ноги сделались ватными. Перед глазами плыло, а в груди мелко знобило. Видимо, снова поднялась температура.

— Стой прямо, когда с тобой разговаривают! — рявкнула Лидия Петровна, когда Женька, устав, всей спиной и затылком откровенно навалился на стену. — Ещё приляг тут!

Вот это он бы с удовольствием.

В конце концов директриса его отпустила, сообщив, что с понедельника и его, и родителей «затаскают по комиссиям». Про исключение из школы она ничего не говорила, но, наверное, это само собой разумелось.

Промурыжила она его почти час, и когда он вышел из приёмной директора, уроки в их классе уже закончились. Начались занятия у второй смены.

Женька спустился в вестибюль, а там его как раз поджидал Лёша. Кивком позвал следом, на улицу. Но во дворе, у крыльца, внизу, как оказалось, крутились ещё Жоржик и Соня.

— Пошли за школу, — велел Лёша. — Поговорим.

— Говори тут, — протянул Женька, надевая куртку.

— Что так? Зас**л? — презрительно скривился Лёша.

— Не хочу, — пожал плечами Женька. — И лень. Есть что сказать — говори.

С минуту Лёша испепелял его взглядом. Раздув ноздри, дышал тяжело и шумно. Покраснел весь. А челюсти стиснул так, что желваки под кожей ходуном ходили.

— Что, Лёха, — глядя на него, усмехнулся Женька, — руки чешутся?

— Ну ты и сука! Гнида самодовольная. Это ты ей такое устроил за то, что она тебя отшила тогда? Что? Не смог пережить, что хоть кто-то тебя нахрен послал?

— Ага. Кстати, почему меня этот кто-то послал нахрен, не скажешь?

— Скажу, — надвигался, распаляясь всё сильнее, Лёша. — Сейчас я тебе так скажу, урод… сука поганая…

— Ну? — продолжал криво улыбаться Женька.

И в следующий миг Лёша резко и коротко выкинул правую руку вперёд. Инстинктивно Женька отклонил голову, и удар, слегка смазанный, пришёлся чуть ниже уха. Женька качнулся, еле устоял на ослабевших ногах, непроизвольно отступив на несколько шагов назад. Рядом завизжала Сонька, кинулась к нему.

Жоржик тоже подлетел к Ивлеву, пытаясь его остановить. Но разъярённый Лёша напоминал в ту минуту боевого быка, а вот Жоржик на тореро никак не тянул.

— Убью, сука! — Лёша легко откинул в сторону Жоржика и рванул к Женьке.

— Стой! — Между ними вклинилась Рогозина. — Не трогай его! Это не он! Это я, слышишь? Я ей травлю устроила. Ну? Бей меня!

— Уйди лучше, Рогозина, — рявкнул Лёша.

— Соня, серьёзно, уйди, — Женька пытался её отодвинуть, но она уже вошла в раж.

— Ну же! Давай ударь! Это всё я! Ясно тебе? Он вообще ни при чём. Он меня прикрыл. Иди, можешь всем рассказать! И Мике своей можешь рассказать, и… да хоть кому! — в неистовстве она кричала и толкала Лёшу в грудь. И тот, хоть и по-прежнему кипел от злости, но… отступал.

— Соня! Ну что ты несёшь?

Но она не слышала Женьку. Казалось, в тот момент она вообще ничего не слышала. Но потом остановилась, несколько раз порывисто выдохнула и разрыдалась.

— Слушай её больше, — произнёс Женька.

— Так-то, Лёха, она правду говорит, — подал голос Жоржик, но больше подходить не стал. — Онегина вообще в школе не было.

Лёша обвёл всех троих ненавидящим взглядом.

— Да пошли вы, твари!

Он быстро спустился с крыльца, пересёк двор, вышел за ворота и вскоре скрылся за поворотом.

— Сонька, офигеть, ты Валькирия. А ты как, Жэка? Он же тебя реально чуть не растерзал, — охал Жоржик. — Жэка, ты куда?

— Жень! — окликнула его Соня.

Но Женька уходил и не оглядывался.