Жестокие игры в любовь

44

Первым порывом было пойти и спросить у Лёши насчёт признания Рогозиной. Но потом Мика отказалась от этой мысли. Если когда-нибудь разговор коснётся, тогда она, может, и спросит, но специально идти — зачем? Ведь и так ясно, что Рогозина сказала правду. Какой смысл ей на себя наговаривать? Сейчас она от этого ничего не теряла и ничего не выигрывала. Да и просто чувствовалось, что она не врёт.

Только почему-то от этой правды не стало легче, а наоборот. Мика ведь уже свыклась за столько лет с мыслью, что Колесников её предал. Запрещала себе даже думать о нём.

Получалось это или нет — другой вопрос. Но все чувства к нему она с ожесточением вытравливала из себя. И сейчас уже жила вполне спокойно, не считая редких моментов, вроде того, когда они встретились в супермаркете.

А сейчас всё, что, как она думала, давно похоронила, взмыло с такой неуправляемой силой, что сердце, казалось, не выдержит, разорвётся в клочья.

Ведь всё могло бы быть не так! Всё и было бы не так… Как там Соня сказала? У него от неё сносило крышу? А у неё, у Мики? Нет, "крышу не сносило", но как она задыхалась от своих чувств! И мучилась как! И себя проклинала за это. Как же всё вышло глупо… И как от этого больно…

Наверное, правильно было бы перетерпеть этот взрыв, и жить дальше. Теперь-то чего уж? Всё прошло. Ушедшего не вернуть. Ничего не исправить, не изменить.

И, что самое главное, он-то явно переболел. Если у него и сносит крышу, то теперь от другой, от Алины. С этим надо смириться. И, может быть, когда-нибудь она и сама сумеет построить счастье с кем-то…

Но мысль назойливым рефреном стучала: всё было бы иначе. Она могла бы быть счастлива именно с ним. Ведь только от него замирало сердце, только от его поцелуя у неё подкашивались ноги и уплывало сознание. Даже после стольких лет она помнила то ощущение.

Хотя ей и сравнивать, конечно, особо не с чем. Кто её ещё целовал? Только Лёша и сокурсник, который долго и красиво за ней ухаживал. И был ей даже приятен, во всяком случае до поцелуя. Потом как отрезало.

Тягучая тоска снедала её изнутри. Причём по Жене тому, из прошлого, по их несбывшейся любви.

Они ведь могли быть вместе. Пусть не на всю жизнь — статистика насчёт первой любви удручающе беспощадна. Но в памяти эти мгновения сохранились бы навсегда. А так она помнит лишь боль и нестерпимую горечь.

Мика легко нашла в сети его аккаунт. Выдумывать звучный никнейм он не стал, назвался родными именем и фамилией. До середины ночи она смотрела его ролики и читала комментарии под видео.

Сложно сказать, к какой тематике относился его канал. Намешено там было всякого. В одном ролике он мог рассказывать и показывать, как ему отдыхается в Хужире или Аршане. Разгуливал в одних плавках по берегу, щеголяя смуглым атлетическим торсом (а глупые девчонки и впрямь оставляли внизу восторженные комментарии и признания в любви — тут Лёша не соврал).

В другом — делился личными впечатлениями, например, о каком-нибудь кассовом или не очень фильме. В третьем — снимал приют для животных и призывал народ не быть равнодушными.

Но особенно Мику впечатлило видео годичной давности, где охранники известной торговой сети подловили беременную женщину на краже батареек. Женщина клялась, что просто по невнимательности сунула упаковку в карман, предлагала всё оплатить. Но её не отпускали. И Женя, и некоторые другие покупатели тоже пытались с ними договориться, просили за неё. Но те лишь удерживали женщину и никак не комментировали ситуацию. А вот когда приехала по их вызову полиция — началось невообразимое. Женщине выкрутили руки и, ударом ноги повалив её на пол, нацепили наручники.

Женя ринулся к ним и тут же, без разговоров, получил дубинкой. На этом репортаж оборвался, но сам он, сняв продолжение позже, добавил, что его вместе с «подозреваемой» доставили в отделение, промурыжили там пару часов и отпустили.

Ролик вызвал шквал возмущений. Два миллиона с лишним его подписчиков негодовали и требовали возмездия. К слову, на тех полицейских и впрямь завели уголовное дело*.

В последних роликах Женя мелькал уже со своей Алиной. И смотреть на них не было сил. Видеть его с ней теперь казалось ещё больнее, чем тогда, в супермаркете. Просто невыносимо…

И так хотелось поговорить с ним, объясниться. Только как? Не идти же к нему домой. Это было бы глупо. Может, написать?

В соцсетях, кроме как в Ютубе, он не присутствовал. Но зато она нашла его электронную почту. Осталось дело за малым.

Два вечера Мика ломала голову, как выразить обычными словами всё то, что кипело в душе. Писала, удаляла, снова писала, снова удаляла. В конце концов сочла, что лучше будет поговорить лично. Поэтому предложила как-нибудь встретиться и номер своего телефона оставила.

Несколько секунд не решалась нажать на «отправить». Аж не дышала в этот момент. Но всё-таки отправила.

Потом с колотящимся сердцем рухнула в кресло, несколько минут ещё посидела — затем проверила входящие. Ничего. И так весь вечер. Каждые пять минут. И ничем отвлечь себя не получалось.

Может, он просто не заглядывает в свою почту каждый день, внушала она себе. Может, он вообще сейчас занят, мало ли. Но сердце нервно трепыхалось и никак не успокаивалось.

Колесников и на другой день ей не ответил, но это было уже и неважно.

Промаявшись всю ночь в ожидание ответа от него, Мика уснула лишь под утро и, конечно, проспала почти до обеда. Вскочила, разбуженная в половине двенадцатого соседской дрелью, и впопыхах стала собираться в больницу.

Пока мчалась к остановке, думала: хорошо, что воскресенье, народу нет, уедет свободно. Но, как оказалось, нужной маршрутки тоже не было. Она и забыла, что по выходным транспорт ходил плохо.

Уже минут двадцать она стояла у кромки дороги, вглядывалась с надеждой вдаль и… ничего. Точнее, всё не то. Не те маршрутки, не те троллейбусы, как по закону подлости. А прямо у обочины красный спорткар мозолил глаза.

Теряя терпение, Мика прогулялась взад-вперёд вдоль остановки. Мимо газетного киоска, мимо цветочного павильона… из которого вдруг вышел Колесников с роскошным букетом.

К лицу сразу прихлынул жар. В первую секунду она неосознанно отвернулась, пряча смятение. Но потом всё же подавила малодушное желание сделать вид, что его не заметила. Повернулась, посмотрела на него, приказав себе не замечать цветы и не думать, кому он их купил. Она ведь хотела с ним поговорить, вот и предложит встретиться где-нибудь и всё обсудить.

Колесников сначала не смотрел на неё — разговаривал с кем-то по телефону и ослепительно улыбался. Но когда почти поравнялся с ней — бросил быстрый взгляд и кивнул в знак приветствия, однако явно собирался пройти мимо. Мика, шагнув, встала у него на пути, и ему пришлось остановиться.

Он удивился, аж приподнял брови. Пожалуй, эта единственная эмоция, которую она прочла на его лице.

Чёрт, почему в ответственный момент пропадают все умные мысли? Почему деревенеют руки, ноги, губы? Зато сердце скачет в груди, как обезумевшее.

— Женя, — выдавила она, — мне нужно с тобой поговорить.

Теперь он на миг озадаченно свёл брови к переносице, но согласился.

— Э-э… ну, хорошо, говори. Я слушаю.

Не здесь, не вот так, хотелось ей сказать. Но тут же представила, как он спросит: а где? И она промямлит: давай сходим в кафе? Иными словами, напросится на новую встречу с ним, словно на свидание.

Почему-то, когда она думала об этом вчера, это не казалось таким глупым и жалким, как сейчас. Но главное не это. А то, что по его взгляду или, может, по выражению лица, или по невидимым флюидам, исходящим от него, Мика вдруг чётко осознала — он не хочет с ней разговаривать. Он и согласился лишь из вежливости, стремясь при этом поскорее уйти. И если между ними когда-то раньше была стена, то сейчас — бездонная пропасть. И навязывать ему ещё какую-то встречу было бы просто унизительно.

Всё это так обескуражило, что Мика еле собралась с мыслями. Только когда он посмотрел на часы, она, нервно вздохнув, вымолвила:

— Я хотела сказать, что всё знаю. То есть знаю про то, что это не ты тогда распустил обо мне слухи. Я видела Соню. Она призналась. Я… — Мика снова разволновалась. Вспомнилась та пощечина и его отчаянный взгляд. Вспомнилось, как чуть позже он прибежал к ней домой. Какое у него было тогда лицо! С таким лицом срываются с мостов и крыш, потому что невмоготу жить дальше. Только она ничего этого не хотела в тот момент замечать, упиваясь своим горем. Сердце защемило, и голос дрогнул: — Если бы я знала… я бы…

В глазах зажгло. Только бы не расплакаться у людей на виду! Она закусила до боли губу, пытаясь успокоиться.

— Да перестань, — отмахнулся он. — Столько лет прошло, чего вспоминать? Было и было, какая, в принципе, разница? Ну ладно, пока…

Он обошёл её, но Мика уже громче и увереннее — откуда только силы взялись — бросила ему вслед:

— Мне почему-то кажется, что Лёша тебе ничего не рассказал. Я тогда не пошла на свидание и потом оскорбила тебя, потому что он сказал, что ты на меня поспорил. Ну, что ты меня сможешь… что я с тобой пересплю.

Он остановился, оглянулся. Но смотрел не на неё, а куда-то в сторону. Ну хоть не показывал всем видом, что ему скучно и некогда.

Но, боже, как тяжело давалось каждое слово! И ком в груди никак не проходил.

— И я поверила… Прости меня… — в горле пересохло, и последние слова вышли хрипло и надтреснуто. Она облизнула губы, но в горле все равно першило от сухости.

Он неспешно перевёл на неё нечитаемый взгляд. Затем губы его тронула еле заметная улыбка.

— Да брось. Я уж и думать про то забыл. И ты тоже не заморачивайся.

Он направился к тому самому красному спорткару, сел и умчался. Мика лишь проводила его долгим растерянным взглядом, чувствуя, как сердце, которое весь их разговор бесновалось, теперь сжалось в тугой болезненный комок и как будто затихло…