Жестокие игры в любовь

65

Лёша

Несколько дней назад

Лёша лежал на стареньком продавленном диване в комнате Тинки. Жила она в общежитии трамвайного депо, где работала её мать, пока была жива. И умерла как-то жутко, прямо здесь, в комнате — Тинка рассказывала ему, но он не запомнил подробности.

Вообще-то её звали Валя, Валентина, но называлась она Тиной. Так, считала, звучит загадочнее.

Лёша лежал на спине, запрокинув руки за голову, и смотрел в потолок с мелкими трещинками и жёлтыми подтёками. В расслабленном отяжелевшем теле медленно остывало удовольствие, уступая место апатии.

Тинка льнула к его боку и пальцем выводила на груди узоры.

— О чём думаешь? — спросила она.

Он слегка поморщился, показывая, что говорить об этом не желает. Да и вообще не желает говорить. Не затем он здесь.

Наоборот, думать ни о чём не хотелось. Но мысли сами настырно лезли в голову. Какая же непроходимая дура эта Микина мать! Безмозглая курица. Дёрнул же её чёрт именно сегодня потащиться куда-то и потерять ключи. Такой вечер испортила! А на сегодняшний вечер Лёша возлагал большие надежды. Только-только их отношения с Микой сдвинулись наконец с мёртвой точки и взяли нужное направление.

Когда Мика согласилась с ним поужинать, он понял — свершилось. Нет, он понимал, что Мика не Тинка, и до такой близости ещё очень далеко. Такие, как она, требуют долгих ухаживаний. Таких надо сначала привязать к себе, приручить, тысячу раз доказать свою любовь и серьёзные намерения. Но готов был ждать. Особенно теперь, когда она наконец откликнулась.

С ней всегда было сложно. Мика упрямо держала дистанцию. Причём делала это так, что, казалось, она не просто далеко, но и как будто выше тебя, выше всех. Хотя и не сказать, что вела себя высокомерно, но вот поди ж ты — рядом с ней возникало такое вот неотвязное ощущение. Наверное, если бы он встретил настоящую живую королеву, то чувствовал бы что-то схожее. Так ему казалось. Из-за этого её не любили в классе. А вот ему это никогда не мешало её любить. Даже наоборот — ещё сильнее хотелось, чтобы она стала его. Все его мечты и фантазии, стыдные и упоительные, были связаны с ней.

Только тогда, в школе, он не мог себя заставить признаться в чувствах. Робел от одного её взгляда. Ему казалось, что ночами он сгорал изнутри, но при ней деревенел и хоть ты тресни! Впрочем, все пацаны в классе с самого начала, как только Мика появилась, пускали на неё слюни, за спиной развязно обсуждали её ноги, её грудь, но краснели и заикались, стоило ей с кем-нибудь из них заговорить.

Ну, не все. Колесников и не обсуждал, и не краснел, и не заикался. Хотя он сразу положил на неё глаз, Лёша это чувствовал. Видел его взгляды, его скрытый интерес. Он, точно ленивый, сытый кот, наблюдал за Микой. И это Лёшу напрягало.

Как же он радовался, когда Мика сказала ему, что этот чёртов Онегин ей не нравится! Сам Лёша его еле терпел. Он вечно выпендривался, вечно перетягивал на себя внимание, подрывал его авторитет.

В классе Лёшу уважали, к мнению его прислушивались, но только до той поры, пока не вмешивался Колесников. Стоило тому рот открыть, сказать что-то поперёк, и все сразу, безоговорочно принимали его сторону, а на Лёшины слова попросту забивали. Даже если Лёша говорил по делу, что-то нужное, важное, а этот влезал с какой-нибудь откровенной ерундой, просто ради прикола. И все забывали, что это он, Лёша, всегда старался для класса, для их баскетбольной команды, для каждого.

А чего стоит это его самодовольное и жутко бесячее: «Учитесь, девочки». И все, как дебилы, проглатывали.

Чем старше они становились, тем сильнее злили Лёшу его повадки и манеры. Временами он аж еле терпел его, но умел сдерживать и даже скрывать свое отношение. Сам-то Колесников, без сомнения, догадывался, какие чувства у него вызывает. Лёша же в свою очередь догадывался, что Колесникова это лишь забавляло. Казалось даже, что порой он намеренно его дразнил.

Хотя, смешно вспомнить, в детстве они если не дружили, то очень даже ладили. Да и потом вполне себе нормально общались. А что было делать? Открыто конфликтовать с ним — себе дороже. Уже пытался раньше и ставить его на место, и других призывал… но бесполезно. Все за него, бараны. Это страшно злило.

Но эту злость даже близко нельзя было сравнить с тем, что он испытал, когда пацаны после матча рассказали про намерения Колесникова. Тот собрался замутить с Микой. С Микой, о которой с первой встречи Лёша грезил, рядом с которой забывал дышать. Его Микой. Ведь он первый её узнал, первый с ней подружился, уговорил перейти в их школу, оберегал всячески… А этот, видите ли, захотел!

И в тот же вечер он застал их в подъезде. Еле успокоил себя тогда: ну, ударил её мячом, проводил, ну подбивает клинья, но Мика же не такая. Она же сама сказала, что он ей не нравится.

Ну а когда Мика сообщила, что собирается с ним на свидание, у него буквально воздух из лёгких выбило. И сказал тогда первое, что пришло на ум. Хорошо это или плохо — какая разница. Главное, что Мику это оттолкнуло от Колесникова.

Опасался, конечно, что всё это всплывёт, но позже Лёша и правдоподобную версию придумал на такой случай: разговор же был? Был. Он вполне мог неправильно понять. И всё-таки действительно всплыло.

Мика, к счастью, тогда не особо на этом заострила внимание. Не до того ей было. А потом всё повернулось наилучшим образом, как Лёша и мечтать не мог. Этот идиот взял на себя вину за свою дикую подружку, и его исключили. Можно было выдохнуть.

Но сказать о своих чувствах все равно не получалось. Бывало, только соберётся с духом, а Мика тут же уводила разговор на такую тему, с которой к признанию уже не перейдёшь. Хотя, может, и так не смог бы. И решился только после выпускного, и то потому что был в отчаянии, зная, что она уезжает…

Лучше бы ничего не говорил. Потому что очень долго его это преследовало: и тот горькой украденный поцелуй, и её взгляд, ошарашенный и полный внезапной неприязни.

Тогда его это здорово выбило. Он даже не стал никуда поступать, хотя твёрдо намеревался идти в политех. И все шансы были. Мать просила и по-хорошему, и со слезами, чтобы взялся за ум. Даже отец, который высшее образование считал блажью, требовал послушать мать. Но Лёша тогда слетел с катушек, и плевать ему было и на родителей, и вообще на всё. Он сошёлся с парнями постарше, вечно отирался с ними, пил, пробовал траву. И чем бы всё закончилось — неизвестно. Но пришла повестка, и его забрали в армию. Это и спасло. А отслужив, Лёша устроился в полицию в патрульно-постовую службу. Деньги, конечно, платили маленькие, но зато были свои плюсы.

Забывал ли он Мику? Переставал ли любить? Ни разу, ни на один день. Женщины у него были, всякие, но ни одну он не мог воспринимать всерьёз. Ни к одной не привязывался. Потому и отношений не заводил.

Когда у её бабушки случился инсульт, он… не то чтобы обрадовался, нет, конечно. Тем более Анна Михайловна ему всегда нравилась. Но первым делом подумал: Мика должна приехать.

Он ждал её, даже нервничал. Пытался представить, какой она стала. И она приехала…

Мика мало изменилась, только стала женственнее и потому ещё желаннее.

А вот он стал другим. Теперь он не тот робеющий подросток, каким был в школе, теперь он чувствовал в себе силу и точно знал, чего хочет. Нет, это было не простое "хочу". Он жаждал её так, что всего выкручивало. И отступать он больше не собирался. К счастью, ненавистный Колесников вовсю крутил роман с королевой красоты. Впрочем, сути это не меняло. Даже если бы тот был свободен, если бы снова маячил на её горизонте, он бы не позволил ему влезть и всё напортить.

И Мика, как Лёша знал, была свободна. Правда, с ней стало ещё сложнее, чем раньше. Однако пусть туго, пусть медленно, но всё же он сумел переломить это её непонятное сопротивление. Она согласилась, наконец согласилась! И он всё-всё продумал до мелочей. Первое их свидание должно было стать незабываемым.

И тут эта её дура-мать!

Злость опять закипела в груди. Тинка тотчас уловила его настроение, стала ласкать смелее, откровеннее и вскоре вновь заставила его ненадолго забыться. Молодец она всё же, хорошая девчонка, без неё он бы сегодня точно сорвался.

С Тинкой у них было полное взаимопонимание. Она его выслушивала, давала спускать пар и вот с отчимом тоже помогла. Он её тоже неоднократно выручал, чего уж. В последний раз приструнил гопоту, требовавшую с ней мифический долг. Тинка тогда здорово перепугалась. Говорила, что они подкараулили её и побили. А в следующий раз, сказали, подпортят ей смазливую мордашку — обольют кислотой, если не заплатит.

Лёша с ними разобрался в два счёта, потому в благодарность Тинка с таким энтузиазмом и помогла с отчимом, старым уродом-извращенцем.

И сейчас чувствовала, что ему муторно, и как могла старалась. А потом и ужинать усадила. Знала уже, что после этого у него просыпался зверский аппетит.

Она пожарила пельменей и припасённую бутылку Жигулевского предложила. Лёша сидел за тесным столом, покрытым затёртой клеенкой, вымученно поддерживал пустой разговор и думал с тоской: не таким должен был стать этот вечер. Он рассчитывал на ужин в дорогом ресторане в компании с Микой и обязательно под живой саксофон. А в итоге — отшторенный закуток в убогой комнатёнке, подгоревшие пельмени, дешёвое пиво и привокзальная проститутка. А вместо саксофона вопли пьяных соседей.

Ничего, уговаривал себя Лёша. В другой раз всё будет. Главное, начало положено, и теперь он уже не отступится.

Он бы прямо завтра её вытянул снова на свидание, но должен был выйти на работу. Но уж послезавтра, решил, Мика от него не отвертится.

Лёша знал, что у них там какой-то форум проходит, где она вместе с моделями будет красоваться перед богатыми офисными крысами. И это его тоже злило неимоверно. Но пока, чувствовал, сильно давить не стоило. Они и так чуть не поссорились из-за этого.

С форума Мика должна была вернуться вечером. Лёша дважды к ней заходил, но дома никого не было, и на звонки она не отвечала. Он уж было подумал, что она отправилась к матери, но ближе к полуночи вышел на балкон покурить, поджёг сигарету, привычно облокотился на перила, взглянул вниз и… оцепенел. Перед их подъездом стоял красный спорткар, известно чей.

На него такой ступор напал, что пока сигарета не истлела, не обожгла пальцы, он даже не шевелился. Что пережил он в ту ночь — невозможно описать, просто нет таких слов. Страшная ночь, бесконечная. Он метался по комнате, раз за разом выходил на балкон, поначалу теша себя надеждой, что этот просто подвёз её, но нет, ненавистная пижонская машина мозолила глаза до самого утра.

Лёше казалось, что внутри него что-то с треском надломилось. Вот как значит? Вот так всё просто? С ним она неприступная королева, а с этим… сразу же в постель.

Ему казалось, что по венам струилась кислота, разъедая его изнутри. Он хлестал воду, пытаясь унять жжение — тщетно. Поливал голову холодным душем — тоже не помогало. Ещё и адски не хватало воздуха.

После того, как рассвело, стал выходить покурить в подъезд. Не мог больше видеть эту злоклятую красную машину, от которой глаза наливались кровью. И в очередной свой перекур услышал этажом ниже, как он от неё уходил. То, как они прощались, то, какие слова он ей говорил, окончательно убило надежду. И его самого убило…

Наверное, именно в тот момент его и перекрыло.

Первым порывом было убрать того, кого он так ненавидит. Избить, ноги переломать… Очень этого хотелось, но Лёша сумел образумить себя. Этим он бы ничего не добился, только себе навредил бы.

Тогда какие варианты? Несколько закладок и звонок куда надо — сделали бы своё дело. Это быстро. Но чем дольше он обдумывал эту идею, тем чётче понимал, что это ничего не даст, разве что нервы Колесникову потреплет. Его легко могли бы и не посадить. Сделали бы ему смыв с рук и пожалуйста. Да и деньги на адвоката у него есть. Но даже если бы его и каким-то чудом притянули, Мика бы от него не отвернулась. Ждала бы, не бросила, это точно…

Осознание этого причиняло просто нестерпимую боль, как будто его изнутри кромсали и резали.

Тогда и пришла ему на ум простая и ясная мысль: если нельзя сделать так, чтобы она его бросила, то надо сделать так, чтобы бросил её он. В том, что Колесников рано или поздно и так оставил бы Мику, Лёша не сомневался. Такие, как он легкомысленные сибариты и гедонисты, которые любят только себя, просто не могут серьезно относиться к другому человеку. Но ждать Лёша не мог. Это ведь ещё какое унижение! Просто плевок в лицо…

Мысли всплывали, цеплялись одна за другую: лицо, сумасшедше красивая, Тинка, угрозы облить её кислотой…

Нет, отмел это Лёша, кислота несла непоправимое уродство. Слишком жуткое. А вот электролит — иное дело. Если подобрать нужную концентрацию, то ожог не будет настолько уродующим. Это он и по себе знал. Сам однажды плеснул на себя нечаянно. Кожа в том месте стала неровная, изменила цвет, но не так уж это и страшно.

А ещё, если электролит попадёт в глаза, то сожжёт роговицу, а это уже потеря зрения. А слепой человек — беспомощный и зависимый. Полностью зависимый от того, кто готов быть всегда рядом, кто готов помогать, заботиться, ухаживать…