Найти того, кто мог бы это сделать — особого труда не составило. Практически любой «подопечный» в его районе теоретически сгодился бы на эту роль.
Сначала Лёша и хотел снарядить первого попавшегося наркомана, но с нарками связываться рискованно. Хоть они и чрезвычайно уступчивы и готовы на всё ради малого, но, во-первых, полагаться на них глупо. У них же как? Сейчас он землю ради дозы будет рыть, а через полчаса уже валяется где-нибудь в забытье. И даже если всё сделает, как велено, ради той же дозы сольёт его и глазом не моргнёт. А загребают их постоянно пачками.
Нет, нужен кто-то, на кого тоже можно надавить, но кто вот так запросто не сорвётся. Тот, кто опасается за свою шкуру, боится лишних проблем, которые Лёша вполне способен устроить, и потому осознает, как важно всё сделать так, как от него требуется.
После недолгих колебаний на ум пришёл один старый знакомый, который понемногу барыжил. Жил он в соседнем дворе, приторговывал веществами аккуратно, в поле зрения правоохранительных органов прежде ни разу не попадал, что тоже говорило в его пользу: осторожный, значит. Или просто везучий.
Лёша и сам про него знал лишь благодаря своим былым приключениям, когда после выпускного пустился во все тяжкие. Этого барыгу тогда звали Студент. И Лёша с новыми дружками несколько раз у него сам отоваривался. Правда сейчас уже помнил это с трудом. Чёрная тогда была полоса — несколько месяцев промчались в каком-то полубессознательном угаре.
Хотя… это он до вчерашнего дня так думал, что это была чёрная полоса. Но нет, настоящий ад, кромешный ад он переживал сейчас.
Лёша, не мешкая, нагрянул к нему с визитом в тот же день. Понимал умом, что торопиться не стоит. Поспешишь — людей насмешишь. Но терпеть просто не было мочи. Он думать ни о чём не мог, спать не мог, есть не мог. Казалось, земля у него под ногами горела. В таком состоянии он бы попросту долго не выдержал. Поэтому хотел сделать всё немедленно. И в конце концов, самые простые и быстрые схемы — они же самые рабочие.
Барыга этот был его лет на пять старше, но невысокий и субтильный, а по сравнению с Лёшей так и вовсе казался соломинкой. Услышав Лёшины слова, он в первый миг просто не поверил. Думал дурачок, что Лёша шутит. Пока не увидел его взгляд. А когда увидел — подавился своим смехом. И всё равно ещё несколько раз переспросил, серьёзно ли тот. Отказывался, ломался, но Лёша и в хорошие дни умел быть убедительным, а сейчас он особо и подбирать доводы не стал. Не хватило бы терпения. Поэтому просто сказал и без того перепуганному Студенту, что выбор у него небольшой: или он, или его. И всучил ему поллитровую бутылку с электролитом.
— Сделаешь всё завтра.
— Как завтра? — охнул бледный как полотно Студент. — Мне же настроиться надо… Подготовиться…
— Не к чему тут готовиться. Она идёт с работы с остановки где-то около семи. В проходе возле стройки её и поджидай.
— А если там ещё кто-то будет?
— И что? Плеснешь ей в лицо и убежишь.
— Но она же меня видела. Вдруг узнает?
— Не льсти себе, таких как ты такие как она в упор не замечают. Ну, можешь надеть маску и капюшон.
Студент трусил, конечно, и отчаянно не хотел, но в назначенное время отзвонился, что на месте, ждёт. Потом ещё раз пять Лёше звонил: её нет! её до сих пор нет! может, вообще не будет! на меня уже смотрят…
Подумалось, а ведь и правда, она могла поехать с Колесниковым… Лёша зло выругнулся, но Студенту всё равно велел ждать ещё до десяти, а там уж… Там уж пришлось бы продумывать другую схему.
А когда уже счёл, что всё сорвалось, Студент ему перезвонил. Затараторил истерично:
— Я всё сделал, как ты сказал. Всё. Плеснул. В лицо. Что теперь будет?
— Будешь дома сидеть и носа не высовывать. А если про меня хоть кому скажешь — сам знаешь, что с тобой сделаю.
Телефон был чужой, как и сим-карта, и Лёша без сожаления его выбросил. Потом отправился на место происшествия. Там, неподалёку от прохода и правда толпились люди. По возбуждённым разговорам он понял, что Студент не соврал. Но Мику уже увезли, как он понял, в больницу.
Хотел сразу поехать к ней, но решил, что такой скорый визит будет выглядеть странным, если не сказать подозрительным. Так что заставил себя дождаться следующего дня.
И всё-таки этот трусливый идиот напортачил! Облил вместо глаз руку. Да ещё и был, оказывается, не один, хотя Лёша твёрдо ему сказал: никому ни слова. Придётся наведаться теперь к нему.
А насчёт Мики… Ну да, вышло не так, как он рассчитывал. Но отступать Лёша не собирался. Колесников всё равно долго не протянет, даже если там что-то у них и было. Узнает о том, что с ней случилось, поахает, деньги, может, предложит и убежит к своей модельке. Да его, пижона этого, обласканного и избалованного, невозможно даже представить в убогих больничных стенах, где пахнет страданием и болью. Это он, Лёша, знает изнанку жизни и ничего не боится, не то что этот.
Студента он подловил на улице. Тот и так нервничал заметно, а, увидев Лёшу, едва в обморок не свалился.
— Я тебя предупреждал: никому ни слова? Откуда там взялся кто-то второй?
— Я про тебя ничего не говорил. Клянусь! Я же не сошел с ума. Но я не говорил ему, кто заказчик. Да он и не спрашивал. Это Тимоха. Тимофей Мирошниченко. Сын этого… депутата, короче, какого-то. Мажорик, но торчок. Он уже второй год ко мне таскается. И вчера поймал меня в подъезде и увязался следом. Я говорил ему, мол, занят, позже приходи, но он упёртый. Все равно потащился за мной, — обливаясь потом, оправдывался Студент.
— Дебил, — Лёша коротко и резко ткнул кулаком ему под дых. Студент согнулся пополам, закашлялся. — Запомни, сморчок, если мое имя где-нибудь всплывёт…
Говорить тот не мог, только мычал, кашлял и мотал головой.
Микину сумку Лёша вчера ещё нашёл в проходе, забрал пока себе. Потом, решил, выбросит. А пока взял ключи и не удержался — наведался в её квартиру. Может, и зря. Потому что едва зашёл, как его затрясло. Увидел разложенный диван, на котором наверняка они и… Он сжал до хруста кулак.
Пусть и не было явных следов, но он, как волк, чувствовал на каком-то подсознательном уровне недавнее присутствие здесь Колесникова. Буквально осязал его. Или ему уже так казалось на фоне последних происшествий. Но это сводило с ума.
Тем не менее Лёша методично и аккуратно обследовал все шкафы, все полки, заглянул в каждый ящик. Наткнулся на её халат и припал к нему носом, несколько раз глубоко вдохнул. От мягкой ткани пахло ею, Микой. От этого запаха перехватило в горле так, что веки защипало. Он крепко зажмурился, стиснул челюсти до скрежета.
Нет, отпустить он её уже просто не сможет…
На следующий день Лёша едва дождался вечера, когда получилось выкроить жалких полчаса и заехать к ней в больницу. И то уже перед самым закрытием. Его и пустили только потому, что он из полиции.
Думал, быстро забежит, занесёт ей фрукты, соки и снова на работу. А вот завтра сможет побыть с ней долго, хоть весь день.
Взбежав на второй этаж, он стремительно прошествовал по коридору мимо поста медсестры, которая, конечно, и слова ему не сказала. Открыл дверь, шагнул в палату и окаменел. Даже сердце, казалось, перестало стучать, тоже обратившись в камень.
Они оба — Мика и Колесников — полулежали на кровати в обнимку. Пошло, бесстыдно. Он ещё и целовал её, а она… она улыбалась так, как ему никогда не улыбалась. Она и сама ему сейчас напомнила влюблённую кошку, которая льнула и ластилась к этому… А когда увидела его, Лёшу, сразу встрепенулась, выпрямилась, одёрнула халатик и посмотрела на него виновато, точно изменщица, застигнутая врасплох с любовником. Собственно, для Лёши почти так оно и было. Так он и чувствовал.
На несколько секунд у него аж в глазах потемнело. Нечеловеческих усилий стоило ему не кинуться на Колесникова прямо тут же, в палате, а молча пройти, поставить пакет на тумбочку и выйти.
Сказать он им ничего сейчас не смог бы. И находиться там тоже не мог.
Пока спускался, чуть кубарем с лестницы не слетел. И из больницы вылетел, оттолкнув мужика-фельдшера скорой, который попался ему на пути.
Дошёл почти до самых ворот, но потом развернулся, прошёл обратно. Присел на лавочку неподалёку от входа и стал ждать… Никакого плана пока не было. Чтобы придумать, надо хотя бы мало-мальски успокоиться, а внутри него сейчас такой бушевал шторм, что самому было страшно сорваться. И про работу забыл, и вообще про всё.
Колесников появился минут через пять. Лёша двинулся ему наперерез. Тот, завидев его, остановился. Сунув руки в карманы, смотрел на его приближение с равнодушием. Наверняка показным. А если нет, то он — самонадеянный дурак, потому что… потому что даже сам Лёша сейчас опасался своего гнева.
— Тебе чего от неё надо? — не дойдя пары шагов, процедил он. — У тебя есть подружка, с ней и тискайся. А Мике нечего парить мозги.
— А тебе-то не всё равно? Но успокойся, подружки у меня уже нет. Мы расстались. Мике я мозги не парю. Официально заявляю для полиции нравов: мы с ней встречаемся. У нас всё серьёзно, серьёзнее не бывает. В ближайших планах: жениться, обзавестись потомством, жить долго и счастливо и умереть в один день. Так что не переживай, руссо туристо облико морале.
Ярость застилала глаза, а в голове больше не было ни единой мысли — только выжигающая ненависть. Тут у Колесникова в кармане загудело, он выудил новомодный айфон, пижонский, огромный, как лопата. Лёша опустил глаза, и рот тотчас наполнился горечью. На экране он увидел «Любимая» и её снимок, лицо и плечи. Голые плечи. Прикрытые лишь чёрными кудрями. И эта её улыбка, которую он уже видел только что в палате.
Коснувшись пальцем экрана, Колесников поднёс телефон к уху. А в следующую секунду Лёша сбил его с ног. Проклятый телефон с проклятым снимком отлетел в сторону. Оттуда раздавалось отдалённое: «Женя? Женя? Алё!..».
Не давая ему подняться, Лёша ещё несколько раз ударил его ногой, но тот всё равно умудрился откатиться и вскочить. И даже увернулся потом и, перехватив Лёшину руку, сделал удушающий захват. Лёша, обуреваемый яростью, всё же вырвался, готовый растерзать Колесникова на месте, но к ним уже бежали…
Позже, ночью, в воспалённом гудящем мозгу то и дело вспыхивали страшные мысли. Только теперь он их уже не отметал так безоговорочно…