Жестокий роман. После

28

А ведь так уже бывало раньше.

Перед глазами возникают всполохи прошлого.

Оружейная комната. Полумрак. Кровь. Хрупкое тело подо мной. Светлая кожа перепачкана красным. Запах меня будоражит. Внутри нарастает дикая жажда. Сознание меркнет. Оживают голые инстинкты. Рык вырывается из горла.

Мне же нравилось все это. Пиздец как нравилось. Клеймить ее. Делать своей без остатка. Мне даже в кайф было вырезать на ней свою метку ножом. Потом, при дневном свете. Тогда я еще не представлял как накроет в итоге.

Заигрался, блять. Не просто потерял берега. Я сука этих берегов вообще не видел. Получил во власть женщину, которую желал каждой клеткой, и ушел в отключку от ощущения абсолютной вседозволенности.

Моя она. Моя, блядь. И если с первого раза не поняла, то объясню снова, пока не дойдет.

Я озверел, когда узнал, как Вика пыталась сбежать. Обманула меня. Предала. Хотя действовала она логично. Просто хотела выжить. Оказаться подальше от всей моей безумной семейки.

Расправа была жестокой. Гораздо жестче, чем я планировал. В тот момент больше не думал, шел на поводу природных инстинктов. Меня сорвало. И я ни черта не сделал, чтобы остановиться.

Мне нравилось все, что я делал. Блядь. Охуеть как нравилось. И плевать я тогда хотел на ее чувства. Примет. Стерпит. Похуй. Я был животным. И считал, что она ничем от меня не отличается. Ей же тоже нравились наши игры. Пусть и не всегда, но большую часть времени она кайфовала. Переплетая желание с насилием, я и сам в этом потоке потерялся. Так сильно хотел приучить ее к себе. Приручить. Приковать такими цепями, которые невозможно разрушить.

Я проебался. Попал в собственную ловушку. Увяз в ней как в омуте, подсел на нее похлеще чем на иглу.

А она… никогда моей не была. Ни единого дня. Ни единой ночи.

И плевать, что я на ней вырезал первую букву своего имени. Это нихуя для не означало. Как только подвернулся шанс, она от метки избавилась.

“Выход берсерка”.

Я относился к этой теме как к очередной легенде. Никогда всерьез в такое не верил. Но это могло много объяснить.

Случались моменты, когда я собой не управлял. Полная потеря контроля. В бою это шло только на пользу. Именно в бою меня и накрывало чаще всего. Я мог истекать кровью, а все равно не отступал и не вырубался, продолжал поединок.

Но такое бывало и с Викой. Дважды.

Первый раз в оружейной комнате. Мне был по вкусу жесткий секс. Когда я кого-то ебал, то не церемонился. Но там — другое. Не просто жестко. Безжалостно. Запредельно. И я не реагировал ни на ее слезы, ни на мольбы. Меня ничего не цепляло.

Зверь почуял кровь — и оторвался. По-настоящему.

Второй раз случился, когда мне пришлось сделать ее рабыней на глазах у своей родни. Отец загнал в тупик. Тогда ослушаться его было немыслимо.

Четкая иерархия. Строгие порядки.

Это сейчас все наши традиции выглядят для меня бредовыми. Это сейчас я бы отправил отца в пекло и не сомневался ни секунды.

Тогда я был слабаком.

Да, блять. Держал в страхе город. Сука, целую страну. И не одну. Но перед своим отцом я все равно был послушным сыном.

Я ему верил. Почитал наш род, наши ебучие традиции.

Все рухнуло уже потом. Сначала одна трещина, потом вторая, третья… А потом рвануло по полной. Все запреты нахуй разнесло.

Прежний я не мог поступить иначе.

Подчинился. Наступил себе на горло.

И опять на арену вырвался зверь. Упивался моментом. Брал свое, будто мира вокруг не существует. Будто никто за нами не наблюдает. Будто вообще нигде никого нет.

Только я и она. Посреди темноты.

Помню, как меня тогда унесло. Все происходило в одном из наших бизнес-центров, посреди дня. Солнце отлично освещало огромный конференц-зал, где я назначил церемонию.

Щелчок — я точно провалился.

В ушах раздавались мерные удары барабанов. Перед глазами пылало яркое пламя костра, а вокруг царила сплошная чернота. Все казалось таким реальным.

Я шумно втягивал запах горящих поленьев. Четко различал гулкий бой совсем рядом. Может это гонг? Как на Севере, в горах. Там каждую ночь раздавалась очень похожая мелодия. Древняя. Мощная. Она пробиралась до самого нутра.

Хищник брал свое сполна.

Уже потом я очнулся и пожалел. Откат наступил. Меня дико злило то, что я как будто со всеми поделился своей Викой. Все видели нас. Все наблюдали, как я брал ее.

Проклятый ритуал.

Но зверю внутри меня нравилось.

Животные так и поступают. Самец помечает свою самку при всех. Показывает силу и власть.

Теперь многое открывалось под другим углом. Вся эта хуета с берсерками казалась бредом. Но факты я не мог не игнорировать.

Мои приступы становились мощнее. Пробирали острее. Теория выстраивалась по фрагментам.

Только что от этого меняется?

Так и представляю, как признаюсь Вике. Расскажу, что творил эту дичь в состоянии припадка. Маньяк. Садист. Психопат. А еще стоит добавить, что я без понятия, как контролировать свои провалы, как управлять этим бешенством. Тут даже Хаген меркнет.

— Ты проверил материал, который я тебе передал? — спрашиваю.

— Резко ты тему меняешь, — хмыкает брат и достает телефон из кармана. — Но да, чутье тебя не подвело. Там действительно не все чисто.

— Ясно, — киваю. — Нет у него никакого брата.

— Есть, информацию найти тяжело, практически все источники зачистили, но ты же в курсе, как я умею добираться до сути, — он протягивает мне мобильный. — Лучше сам посмотри. Тут главное.

— Ебать, — вырывается у меня, когда бегло изучаю полицейский отчет. — Как ты умудрился это достать?

— Не важно, — отмахивается. — Мы в дерьме, Марат.

— Разгребем.

Про брата Хаген не соврал. Теперь я получил тому прямые доказательства. Фото прилагается. Такое фото, что хер забудешь.

Эта история сразу показалась мутной.

Мелкий пацан пытается грохнуть родного брата. Папаша скрывает правду, держит сына в изоляции. Их семья известна на весь мир, они постоянно находятся на виду, однако никто ничего не подозревает.

За столько времени ни единой сплетни не выплыло. Так не бывает.

Конечно, я пробил информацию. Остров в Северном море действительно прежде являлся военной базой, сейчас там частная территория, доступа нет.

Но вот остальное проверить труднее.

Брат справился.

— Он знает про твой дар, Марат, — заключает мрачно. — Только по этой причине он и выбрал тебя. Хочет изучить. Увидеть в деле.

— Он уже видел. В тюрьме я не сдерживался. Бои записывали.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Да.

— Этот ублюдок не остановится.

— Я тоже.

“Убей их!” — эхом отбиваются в голове предсмертные слова Дипломата. Теперь я гораздо лучше понимал суть его последней фразы.

Убить их.

Именно это я и намерен сделать. Оба брата отправятся туда, где им самое место. В пекло.

— Откуда он может знать про нашего отца? — спрашиваю. — Нас было трое. Больше никаких свидетелей.

— Рустам бы никогда не сказал, — пожимает плечами. — Это могло поставить под удар его собственный авторитет.

— Я знаю.

— Подозреваешь меня?

— Себя, — кривлюсь. — Он пришел, когда я валялся в лазарете. После очередного приступа. Тогда я убил двоих. Других просто не успел грохнуть. Охранники сумели вырубить меня убойной дозой транквилизатора.

Кто знает, что вкололи потом? Чем накачали?

Хаген так пристально смотрел. Прямо в глаза. И дальше, в другую нашу встречу создавалось четкое ощущение, будто он пытается пробраться в мою башку.

— Гипноз не действует на берсерков, — заявляет брат. — Как и препараты вроде “сыворотки правды”. Ты бы ничего ему не рассказал.

— А если я в обычном состоянии? Если уже очнулся?

— Тоже сомнительно, Марат, — качает головой. — Хотя если он поймал момент. Пока ты находился в бреду, он мог просто задавать правильные вопросы.

— Хаген любит эксперименты. Под его контролем сеть клиник, где трудятся самые разные мозгоправы. Что если он не только задавал вопросы? Он мог вложить в мою башку все, что угодно. Как тут проверить?

— Никто не может управлять берсерком, — твердо говорит брат. — Это абсолютно неконтролируемая стихия.

— Он знает слишком много про меня.

— Это другое.

— Я не ощутил воздействия. Наоборот, казалось, его бесит, что он не может до конца меня прочитать. Но сука, откуда ублюдок узнал про отца? Не вижу, блять, вариантов. Только если я сам все выложил. И тогда — кто мешал ему вложить свои приказы?

Брат молчит.

А я возвращаюсь на свое место за столом.

— Мы убили его, Марат. Все трое.

— Нет, — отрезаю. — Я убил его. Я один.

— Ты жалеешь, что сделал это? — спрашивает он.

— Я жалею, что не могу сделать это снова. С холодным разумом. Без лишних эмоций, а не в состоянии бесконтрольного припадка.

Джохар собирался привести приговор в исполнение. Он должен был сражаться с отцом. Но в итоге все пошло против нашего плана.

Отец умел подобрать нужные слова. Он умел управлять нами. Всегда.

Рустам тоже не смог занести меч. Застыл. Слушал дерьмо, которое лихо выливал наш проклятый папаша.

Я бы против него не пошел. Там. Тогда. Даже после всего, что узнал насчет его дел, даже когда осознал блядскую правду.

Но зверь внутри ничего не слушал. Для зверя не существовало иерархии, уважения к старшим и кровных связей. Зверь требовал мести. Крови. Смерти.

Ярость вырвалась на свободу. Гнев захлестнул.

Я очнулся в луже крови. Совершил самый страшный грех.

Убить родного отца. Ничего хуже этого нет. Несмываемое преступление, за которое полагается жуткая кара.

И плевать, что мой отец был гнилой мразью. Такие у нас понятия. Такие, блять, традиции. Если бы я грохнул своих братьев, никто бы не осудил. Но отец — это запредельная черта, которую никогда нельзя переходить.

Я поднимаюсь и отдергиваю штору. По ту сторону окна другой мир. Нормальный. Спокойный. Без боли и крови.

Дети продолжают играть со своими щенками.

Что они находят в этих вертлявых болонках? Или как там эта порода называется? Да похуй. Надо им показать нормальных псов. Волкодавов.

Вика стоит возле стола. В стороне от мелкоты.

Блядь, что с ней? На расстоянии напряг ощущаю. И что это у нее за коробка в руках? Массивная. Пластиковая.

Она отставляет ее на стол и оглядывается по сторонам.

— Марат, ты куда? — ударяет мне в спину голос брата.

Мчу вперед. Вниз по лестнице. Туда, к ней.

Нутром чую, как сгущается темнота вокруг.