Живой портрет

Клянусь, я не видал таких

Красавиц.

Ты, сеньор, в уме ли?

Нетрудно было б в самом деле,

Такон, сойти с ума! В тот миг,

Когда она вот здесь мелькнула,

Она затмила разум мой

И в церковь унесла с собой.

Какую руку протянула

Она к святой воде! Я ждал,

Что вдруг взволнуется вода, —

Как будто горн дохнул туда.

Ты церковь с кузницей смешал.

Мелькнула лилия руки,

И пальцы-хрустали упали

На мрамор чаши…

Ну, едва ли!

Хрусталь разбился б на куски.

Она ушла, но, вероятно,

Обедня кончится сейчас.

Такон! Не миновать ей нас,

Когда пойдет она обратно.

Ты это вправду или в шутку

Толкуешь?

Ты умнее был.

Как! Я — шутить?

Предположил,

Чтоб твоему польстить рассудку.

По-твоему, пустая блажь —

Искать такой любви чудесной?

Святая дева! Царь небесный!

Сеньоры! Кавальеро наш,

В Мадрид сегодня прискакавший,

Вот этот самый кавальеро,

Он — дон Фернандо де Ривера,

Еще недавно так блиставший

В Севилье. Ранив на дуэли

Или убив кого-то, мы,

Спасаясь бегством от тюрьмы,

В Мадрид с ним ускакать успели.

Но мы бежали с ним, в чем были,

Не захвативши ничего,

И все, что было у него,

Давно в дороге мы спустили.

Гол как сокол он, этот франт,

И вот, едва мы распрощались

С проводником и разобрались,

Что мы на улице Инфант,[1]

Где все так чуждо нам и ново,

Где корки нет у нас с собой,

И крова нет над головой,

И нет приятеля такого,

К кому могли бы мы явиться, —

Он говорит, что встретил он

Красавицу, что он влюблен,

Что будет ждать он и томиться!

Чтоб я тут сох в томленье глупом?

Да пусть меня сам папа ждет…

Постой, куда же ты?

А в тот

Я монастырь.

Зачем?

За супом.

Постой. Сначала ты со мною

Пойдешь за этой дамой.

Нет!

Прежде всего обед, обед,

А там уже все остальное.

Раз негде нам остановиться,

Куда спешить?

С ума сойти!

И мимоходом, по пути,

Ты выдумал еще влюбиться?

Забыв про пищу и питье,

С какой-то дамою лукавить,

А там, глядишь, и тень оставить

На добром имени ее?

Нет, раз пришлось тебе поститься,

Нельзя вздыхать по красоте,

А то урчанье в животе

От вздохов может получиться.

Я тут останусь до конца,

И я добьюсь, идя за нею,

Кто эта девушка. Милее

Я не видал еще лица!

Вот мы пройдемся по аллее,

И ты, побыв здесь только час,

Успеешь крикнуть тридцать раз:

«А эта вот еще милее!»

Из городов и деревень

Красотки тянутся к Мадриду.

Их тут (сказать им не в обиду),

Как осликов в базарный день.

Что, счастье упустить? Притом

Добро бы мы куда спешили…

Ну, ежели мы так решили, —

Что ж, подождем.

Да, подождем.

И раз уже нам ждать пришлось,

Чтоб все молящиеся вышли,

Ты мне, сеньор, не объяснишь ли,

Как это все с тобой стряслось?

И что же дальше? Как нам быть?

Что ты придумал по дороге?

Я тоже в страхе и тревоге.

Хоть душу ты мою насыть!

Вот повесть про мою беду,

Такон. Ее послушать стоит.

Да, это голод успокоит.

Рассказывай, сеньор. Я жду.

Ты знаешь, что когда в Севилье

Скончался мой отец, дон Педро

Рибера, он оставил двух

Детей, меня и донью Анну,

Сестру мою, и мне в наследство

Досталось более ста тысяч

Дукатов звонкою монетой,

Не говоря об остальном.

И вот я молод, я свободен,

Я холост, пылок и богат.

Я бросился в пучину света,

Гонясь за суетным успехом

У тех, которые кичатся

Остатками былого блеска,

Проматывая безрассудно

То, что для них копили предки.

Когда прошел печальный год

С сумятицею утешений,

Объятий, денежных расчетов

И разговоров о невестах,

Я будто вырвался на волю.

Пошли наряды и кареты,

Пошли балы и кутежи,

Пошло разбрасыванье денег,

Как будто нету им конца.

Кто кошелька пустым не видел,

Кто сам в него не прятал денег,

Тот думает простосердечно,

Что вечно полон будет он.

Я так тщеславен был при этом,

Так глуп и так самонадеян,

Что шляпу снять пред кем-нибудь

Считал великим одолженьем.

Глупец! Подчеркнуто-учтиво

Держаться — этим кавальеро

Себя не может уронить,

А промотать свое именье —

Вот это, точно, первый шаг

Ко всем дальнейшим униженьям.

На благородных бедняков

С презреньем смотрят и с насмешкой.

Да, в наши дни богатство — все,

Учтивость пущена на ветер.

Кто не заботится о ней

В погоне за наружным блеском,

Тот чванный и пустой глупец:

В великом он безумный мот,

А в малом он скупец презренный.

Я был тогда одним из тех,

Кто всюду видит оскорбленье:

То не взглянули на меня,

А то взглянули слишком дерзко.

Вот настоящее безумье —

Когда в припадке подозренья

Желают знать, о чем молчит

И что подумал первый встречный!

Да раз он вслух не говорит

Того, что я приму за дерзость, —

Чего ж еще? И мне ль желать,

Чтоб произнес он оскорбленье?

Ведь если все таит он в сердце,

Так должен радоваться я,

А не в обиде быть смертельной,

Из-за чего бы ни скрывал

Он недовольство и насмешку:

Из страха ли он промолчал,

Или проникся уваженьем.

И стольких нажил я врагов,

Что поводов для столкновенья

Отыскивать не приходилось.

Я от дуэли шел к дуэли,

Я дрался чуть не каждый день.

И так как от отца в наследство

Я, слава богу, получил

И руку верную, и деньги,

Я отводил удары шпаг

И уклонялся от возмездья,

И только раненых врагов

Ночной дозор хватал на месте.

Прослыв бесстрашным, можно жить

И убивать без спасенья,

А правосудие с одними

Убитыми имеет дело.

Недолго это продолжалось.

Я вышел цел и невредим,

Но нищ из этих переделок.

Как деньги в грех меня ввели,

Так и возмездия избегнуть

Мне только деньги помогли.

Чтоб быть свободным, стал я бедным.

Юнец богатый и беспутный —

Как брошенное в щелок едкий

Белье. Отмоется оно,

Но ткань протрется, поредеет

И разорвется. Так и я —

Все пятна шумных похождений

Я золотой водой смывал,

И вот домылся, наконец,

До чистоты и до крушенья.

Конец каретам и нарядам!

Как передать тебе, Такон,

Что пережил я, что я вынес

В те дни паденья моего?

И вот когда всего больнее

Я это ощутил, Такон:

Я шел по улице пешком

И вспомнил… Боже, сколько шума

Наделали мои лакеи

В тот день, когда я обновил

Мою последнюю карету!

И вот теперь я шел пешком,

Чтоб заказать себе калоши

Для зимних месяцев. Но это

Еще не худшая из бед.

Нет, хуже то, что с разореньем

Я потерял все, что имел,

Но только не высокомерье.

Я был, как прежде, безрассуден,

Так безрассуден, что терпенье

Закона этим истощил.

И тем опасней было дело,

Что беззащитен я и наг

Стоял под градом стрел судейских.

И каждая теперь стрела

Могла вонзиться прямо в тело.

А это привело к тому,

Что я забыл в моих тревогах

Мою прекрасную сестру,

Прекрасную и молодую,

И безрассудную, как я.

На своенравие и смелость

Я сам толкал ее невольно.

Я не присматривал за ней,

Я на своей жил половине,

Она всегда была одна, —

Я честь оставил без присмотра.

Проснувшись ночью, иногда

Я чувствовал невольный трепет,

Я думал: быть беде, придет

Расплата за мою беспечность.

И вот однажды ночью (холод

По голове моей проходит

От этого воспоминанья,

И ты, Такон, не удивляйся,

Но в первый раз такое чувство

Тревожное в меня проникло

И сжало сердце, — я смеялся

Над всем, мне все казалось шуткой,

Я истинных страстей не знал),

Так вот, Такон, вскочив с постели

От этих мыслей беспокойных,

Я тихо вышел черным ходом

В наш сад. Какой-то незнакомец,

Стоявший около дверей,

Шагнул навстречу мне и дерзко

Меня окликнул: «Кавальеро,

Назад!» Дыханье захватило

Тут у меня. Подумай только:

Наглец какой-то в нашем доме

Расположился как хозяин

И смеет оскорблять меня.

«А кто со мною говорит?» —

«Слуга, которого хозяин

Оставил эту дверь стеречь». —

«А мне велел хозяин дома

Узнать у вас, кто вы такой!» —

Воскликнул я. «Не повинуюсь», —

Ответил он. Тут я вскричал:

«Тогда я выполню другой

Приказ: убить вас, и войти,

И все, что встречу, уничтожить».

В ответ схватился он за шпагу.

На звон оружия из дома

Сейчас же выбежал другой,

И на меня напали оба.

Мне было трудно отбиваться,

Но я с невиданною силой

Напал на них. Я говорю

С тобой об этом поединке,

А у меня такое чувство,

Что я опять стою со шпагой,

Хоть эта ночь давно прошла.

Они ко мне шагнули ближе,

И я обоих заколол.

Один не вымолвил ни слова,

Другой успел еще воскликнуть:

«Священника!» Я с бурей в сердце

Перешагнул через обоих

И бросился искать сестру

Преступную в ее покоях,

Но дом был пуст, и в темноте

Мне отвечало только эхо.

Она, конечно, убежала,

Увидев, что я знаю все.

Я понял, что отмстить ей трудно

И что опасность велика,

Хоть мне и было оправданье

В том, что задета честь моя.

Но слишком много накопилось

За мною дел, притом ведь я

Не мог уже теперь укрыться

За золотым своим щитом.

Сестра, наверное, укрылась

В каком-нибудь монастыре,

А всем, что здесь произошло,

Я обесчещен и поруган,

И даже рассчитаться я

За унижение не в силах.

Что мог бы сделать я еще?

Не вызвать же на битву небо!

И я решил бежать, бежать

От мест, где был я опозорен.

И тут, на улице, я встретил

Тебя. Не говоря ни слова,

Тебя с собою я увлек,

Без всяких сборов и без денег

Покинул в темноте Севилью, —

И вот мы, наконец, в Мадриде,

Измученные, без поддержки,

И без знакомства, и без крова

Над головой, и без надежды

Его найти. И потому,

Когда опять, Такон, ты видишь,

Что я без памяти влюбился

И что способен я увлечься

В такой нужде, в такой беде,

Ты, подводя итог безумным

Моим поступкам и порывам,

Уж заодно прибавь и это,

Не удивляясь ничему.

О, господи, помилуй нас!

Да если этакой отравой

Любовь к тебе проникла в душу

И в тело грешное твое,

И ты не умер, я готов

Поверить даже и тому,

Что можно запивать свинину

Водой и все-таки остаться

В живых. Да есть ли в целом мире

Подобные тебе безумцы?

О, в этом можешь быть уверен!

Вот был один, — себя он папой

Считал и зятем королевским

И говорил, что тридцать раз он

К святым причислен, но ведь это

Пустяк в сравнении с твоими

Причудами.

Мои причуды

И странности все в этом роде.

Ну, ладно, раз уж мы в Мадриде,

Ты вот что мне скажи: куда мы

Попали? Ты ведь здесь бывал.

Дон Фернандо

Обитель это капуцинов,

Их основная добродетель —

Долготерпение.

Ну, видно,

И мне сродни долготерпенье, —

Ведь вот терплю же я тебя.

А это что за церковь?

«Воин

Небесной Благодати» это.

На улице мы Королевы.

Постой, упорно на тебя

Какой-то смотрит неизвестный,

Стал среди улицы и смотрит.

Я незнаком с ним. Я уверен,

Что мы ни разу не встречались.

Сюда идет. Ну, дело скверно.

Сеньор, будь наготове!

Он

Или не он? Он, нет сомненья!

Я не ослеп. Конечно, он!

Чем я могу вам, кавальеро,

Полезным быть?

И голос тот.

Дон Лопе! Старый друг!

Что это?

Не сообщить мне, что приехал

Дон Лопе де Лухан? О небо!

Ты — он. Зачем не пошутить?

Вы это мне?

Вот так! Чудесно!

Пятнадцать лет тому назад

Пропасть в Америке бесследно,

Заставить всех знакомых думать,

Что вы давно погибли где-то,

Ни разу старому отцу

Не написать за это время,

И в довершение всего

Так неожиданно приехать,

И окружить такою тайной

Себя и прятаться от всех?..

Не понимаю, кавальеро.

Не соглашаясь мне открыться,

Вы полагаете, что время

Вас изменило? Но ничуть вы

Не изменились, видит небо,

И, если б даже вашу тайну

Не выдавала ваша внешность,

Вас выдал голос. Тут уж я

Не ошибусь. Ну, поздравляю

С приездом. Все благополучно?

Такон, что это?

Как считаешь?

Не пахнет завтраком? С утра мы

Постимся. Ну, а что и как —

Не спрашивают натощак.

Сеньор, простите, вы ошиблись.

Дон Лопе! Как! Да что же это?

К уму и памяти моей

Имейте больше уваженья.

Как вовремя вы появились!

Узнайте: ваш отец, дон Педро,

От брата восемьдесят тысяч

Эскудо получил в наследство,

Считая только серебро.

Так, значит, умер старый грешник?

Сеньор, позвольте вас обнять!

Стой, что ты делаешь, мошенник?

Как что? Хозяин мой — дон Лопе,

Сеньор, а все эти секреты

Затем, что мы тут налегке.

Дождаться мы хотим кареты

С вещами. Не идти же нам

К отцу разутым и раздетым!

Так, значит, я узнал его?

Ну, ясно! Самый неподдельный

Тут Лопе, в каждом ноготке.

Позвольте вас обнять.

Простите…

Притворщик! Ты о чем хлопочешь?

Разгаданы твои секреты.

Раз он узнал, что ты — дон Лопе,

К чему тебе играть Лоренсо?

Дон Лопе, жизнью я и честью

Вас заклинаю, не перечьте

Хоть старому отцу. Какое

Ему готовится блаженство!

Я только что его оставил

Тут за углом. Через мгновенье

Он будет здесь. Я сам ему

Скажу. Я первый принесу

Ему такую весть, а вы

Не уходите, ради бога.

Сеньор!

Что скажешь ты, Такон?

Скажу, что посылает небо

Нам эти восемьдесят тысяч!

Придется стать тебе — что ж делать? —

Покойным этим мексиканцем.

Глупец, да как это возможно?

Ведь ты ничем тут не рискуешь:

Вы так похожи друг на друга,

Что даже голоса, как эхо,

Перекликаются у вас.

Кто смел, тот съел. Да я могу

Сто тысяч привести примеров…

Постой, но я ведь не имею

Понятия, как там и что

В их доме, если бы я даже

Пустился в эту авантюру.

Как ждать удачи, хоть малейшей,

Хоть бы такой, чтоб накормили

И приютили до рассвета?

Ну, а на что ж лукавства гений?

Да не довольно ли сказать им,

Что ты устал, — и ты в постели,

И завтракать тебе приносят,

А через два часа обедать,

И все пошло само собой?

И ты лежи себе да нежься,

А на опасные вопросы

Давай туманные ответы.

Ты отыграешься на этом

Сегодня, ну, а за ночь можно

Придумать что-нибудь похлеще.

У старика мы проживем

На всем готовом целый месяц, —

Ведь не трактир же дом его,

Чтоб с нас потом спросили деньги.

А если даже нас прогонят, —

Сеньор, помиримся на этом,

Но смелым помогает бог.

Ты думаешь, я не решаюсь?

Я не хочу и не могу.

Тогда одно нам остается:

Мы ослабеем, упадем

От голода, нас подберут

В канаве, отвезут в больницу

И только там поесть дадут.

Ах, замолчи! Как это глупо!

Что ты так смотришь?

Разглядел я:

Ты — Лопе, ну, конечно, Лопе!

И как ты можешь спорить с этим?

Постой-ка! Проповедь, должно быть,

Окончилась. Смотри, Такон:

Из церкви женщины выходят.

Ты не забыл еще об этом?

Нет, проповедь у капуцинов

Бывает длинная.

О небо!

Вот та, которую я жду.

О, дьявол побери всех женщин!

Я чувствую, что из-за них

Мы прозеваем это дело.

Закутаемся, Леонора.

Он не ушел. Он ждет меня.

А он блестящ.

И так находчив:

Два раза он успел дорогой

Сказать приятное, и, знаешь,

Так остроумно и так кстати!

Я с ней сейчас заговорю.

Да где же водится, чтоб люди

Влюблялись на пустой желудок?

Не понимал я уверений

В любви, пока не поднесут

Стакан вина, по крайней мере.

Сеньора, чтоб вернуть ту вещь,

Которую вы захватили,

Я жду вас тут, у входа в церковь.

Какую вещь?

Залог, и — ценный.

Какой залог?

Мои глаза.

Прошли вы мимо — и ослеп я.

Да, да, и должен все потрогать.

Я их не трогала, поверьте.

А поищите в рукаве.

Я знаю, что со мной их нету.

Да вот один!

Другого нету.

И то благодаренье небу:

Кривая лучше, чем слепая.

Позволите ли вы взглянуть,

Где укрываются они?

Зачем терять напрасно время?

А у меня что ваша милость

Похитила? Молчит? Чудесно!

Хозяин слеп, слуга оглох,

А ваша милость онемела.

Слепец, немая и глухой —

Хорошая была бы труппа,

Чтоб в балаганах выступать!

Но моему уму…

Не бык ли

Заговорил? Я слышу «му»!

Невольно тронутая вашей

Влюбленностью, быть может мнимой,

Я эту вольность допустила:

Я разрешила вам со мною

На улице заговорить,

Но не в моих привычках это.

Расстанемся, я вас прошу, —

Я не могу себе позволить

Ходить со свитой. Леонора,

Идем.

А можно ли мне тенью

Идти за вами и узнать,

Куда мое уходит солнце?

Пусть вы узнаете, сеньор,

Где я живу, — что даст вам это?

Но поступайте, как хотите.

А я за чем пущусь в погоню?

За чем?

За этой красотой.

Попробуй. Только не догонишь.

Такон, я ухожу за ними.

С ума сошел! О, силы неба!

Где только женщина вмешалась,

Там пропадешь наверняка.

Не упускай меня из виду.

Сеньоры! С этим человеком

Мученье! Да в сравненье с ним

Герои рыцарских романов

Пустяк. Куда им до него!

Описан ли подобный случай

В ученых книгах, в разных этих

Сказуемых и подлежащих?

Ушел. А это что же? Небо!

Опять тот самый чудодей,

Который выкроить задумал

Из нас неведомого Лопе,

Идет ко мне, а с ним — не то что

Старик, а человек в летах.

А звать его дон Педро? Ладно!

Мне что? Дон Педро так дон Педро!

Я только что его оставил

На этом месте.

Я не брежу?

И это правда: Лопе жив?

Вот и слуга.

Готов потешить…

Мой друг, так вы слуга у Лопе?

Вот странное обозначенье!

У Лопе?.. У какого Лопе?

Или похож я по манерам

И виду на слугу поэта?

Вы поняли меня?

Конечно.

Зачем же сразу не ответить?

Затем, что я служу, сеньор,

Другому Лопе. Не поэту

Лопе де Вега, а другому

Сеньору. Истый кавальеро.

Его фамилия Лухан.

Так обними меня скорее,

Мой друг! Хозяин твой — мой сын.

Как, что я слышу? Значит, это —

Дон Педро де Лухан?

Да, друг мой.

Сто раз целую ваши ноги.

Но где ж дон Лопе? Он ушел?

Он будет здесь через мгновенье.

Так вы его отец?

Ну, да.

Представьте: верю и не верю.

В сомненье ты?

Его отец?

Что, разве не похож?

Две капли

Воды. Он, значит, весь в отца.

Кому же и судить об этом,

Как не отцу?

Еще вернее,

Когда об этом судит мать.

Но почему же милый сын мой

Не написал о том, что едет?

И это после стольких лет

Молчания?

Что тут ответить?

И оказавшись тут, в Мадриде,

Как мог не броситься он сразу

В отцовский дом?

В отцовский дом?

А это потому…

Осекся!

Да просветит меня господь!

Пропала с голоду смекалка.

Так вы не знаете, что было?

Я? Нет.

А! Вот и вдохновенье!

То, что встречаете вы сына, —

Ведь это чудо, милость неба.

Ваш бедный сын забыл отца,

Забыл родных, забыл знакомых,

Забыл себя. Когда б не я,

Он и домой бы не приехал.

Но почему?

Вот скоро год,

Как поступил я в услуженье.

Ведь я и выходил его,

Когда он заболел в Гаване.

А что с ним было?

Страшный случай.

Вот слушайте. Одним из следствий

Гнилой горячки был столбняк,

А это вызвало явленья

Той мании — она известна

По сочинениям Галена[2], —

Когда больной теряет волю,

И ум, и память. От болезни

И он все это потерял.

Но так как денег было много,

Он побывал на Филиппинах,

Хоть он об этом и не помнит,

И там дела большие делал:

Он тысяч тридцать там зашиб,

И там у них еще такого

Не появлялось кавальеро

Блестящего, и далеко

Молва о нем распространилась.

Так вот, с такими-то деньгами

Он мог лечиться. Мы призвали

Шесть докторов к его постели.

Придворных!..

Что ты говоришь?

Придворных докторов?

Конечно.

Как будто нет и там двора!

Ну, продолжай.

Он встал с постели,

И с помощью науки скоро

К нему вернулось разуменье,

А память так и не вернулась.

Пришлось учить его, как в детстве,

И чтенью и письму — ну, вплоть

До «Отче наш». Хотите верьте,

Хотите нет, но он забыл,

Кто он такой. Из всех знакомых

Он не узнал ни одного.

Тут вышло вот что: у него

До мозга не доходят соки,

А из-за этого пропала

Потенция.

Храни нас, небо!

О, нет, не то! Не беспокойтесь:

Он женится великолепно,

И, безо всякого сомненья,

Вы будете счастливым дедом.

Так вот, когда я разузнал,

Что Лопе он, сын дона Педро

Лухана, родом из Мадрида,

Я убедил его приехать

Сюда. Расспрашивая всех

Про вас, сеньор, я из Севильи

В Мадрид явился. Мне сказали

Прохожие, что вы живете

На этой улице. И вот я

Забрел сюда. А сам дон Лопе

С таким же правом мог поехать

В Марокко, если бы ее я.

И он не помнит совершенно,

Кто он?

Ведь до чего доходит:

Когда он должен подписаться,

Он переспрашивает, бедный,

Как звать его.

И нету средства

Помочь ему?

Да говорят,

Что постепенно все пройдет.

Все, что имею, я отдам

И ничего не пожалею,

Но если есть хоть тень надежды,

Я вылечу его!

Поверил!

А подтверждение рассказу —

Моя с ним встреча. Он меня

Не помнит совершенно.

Странный

И редкий случай.

Очень редкий.

Но что ж советует наука?

Да самое простое средство:

Кормить его как можно чаще,

Как можно лучше. Испаренья

От пищи увлажняют мозг

И вызывают просветлевье.

Я дом запомнил. Никого

Я в жизни не видал прелестней.

Ну, вот и сам дон Лопе.

Сын мой,

Дай мне обнять тебя скорее!

Он! И лицо и рост.

К кому

Вы обратились, кавальеро?

Старайтесь пробудить в нем память.

Мой сын, я твой отец, дон Педро.

Но я вас вижу в первый раз.

Ну, что, не говорил я вам?

Так ты меня не узнаешь?

Сеньор, я с вами незнаком

И просто вас не понимаю.

Как это странно!

Беспримерно.

Я твой отец.

Какой отец?

Как будто слышит он нелепость!

Обидно, что во всем ином

Он настоящий кавальеро,

Да вот беспамятный.

Мой сын,

Ты памяти по воле неба

Лишился, но ее вернут

Тебе моя любовь и нежность.

Узнай меня и дай мне снова

Себя почувствовать отцом.

Сеньор, ведь это твой отец.

Ну, вспомнил?

Это все проделки

Такона. Дьявольская хитрость!

Придется сделать шаг навстречу.

Я своего отца не знаю,

И помнить вас я не могу.

А не довольно ль, что я сам

Признал отцовство?

Нет, конечно.

Раз я не знаю, кто отец мой,

Хочу я знать, по крайней мере,

Кто сыном объявил меня.

Кому ж другому это делать,

Когда не твоему отцу?

Но как же это может быть,

Когда я вижу вас впервые?

Ты просто память потерял

За время тягостной болезни.

Ну, ясно, память потерял!

Сдается мне, тут лет на десять

Обзаведемся мы отцом,

А если подлинный наследник

Не явится, то и наследством.

Но как мне в этом убедиться?

Так ты мне все-таки не веришь?

Вот худшая из бед: не верит!

Да на один ведь «Символ веры»

Ему понадобился месяц,

Покуда он в него поверил.

Мой сын! Мой Лопе! Я — дон Педро

Лухан… И ты хозяин полный

И в отчем доме… и в поместьях…

Все, что имею я, — твое.

Я был бы счастлив вам поверить,

Но я не помню, видит бог!

Твое лицо мне все сказало.

Так в память врезалось оно,

Что как сейчас его я вижу.

Ну что ж, целую ваши ноги.

Нет, дай тебя расцеловать

От всей души. Вот так. Идем.

А друга вашего, Диего

Осорио, не узнаете?

Мне все это как сон.

Все это —

Одно последствие болезни.

Одно последствие. Конечно!

Ну, а теперь, мой сын, — домой,

Скорей разделим нашу радость

С твоей сестрой.

Так у меня

Есть и сестра?

Нет, не сестра,

А просто ангел. Неужели

Вы и ее забыли?

Это

Мне нравится. Великолепно!

Как может помнить он ее,

Когда он сам себя не помнит?

Да, редкий случай.

Страшно редкий.

Идем. И знай, что дон Диего

Стал женихом твоей сестры.

Считаю счастием и честью.

Так, сын мой, так! Идем, идем!

От счастья я как сумасшедший.

Идем, сеньор. Ну, что ты скажешь?

Я поражаюсь твоему

Воображению. Ты — гений.

Ты так все это повернул,

Что у меня всегда есть выход:

Обманывал их ты, а я

Все отвергал, я в стороне.

Уж нынче я поем фазанов!

Да что фазанов, черт возьми!

Пусть подают мне каплунов,

Гусей, цыплят. А старика

Забывчивостью этой глупой

Я так сумею заморочить,

Что сам он память потеряет

И кругом голова пойдет.

Да, этот дом, Лаинес, я искала.

А если б ваша милость пожелала

Еще искать, так уж ищите сами.

Довольно, что я с вами

От самой от Севильи пробирался

В Мадрид, да здесь как почтальон метался,

Во все дома заглядывал подряд.

Ох, ноги так горят,

Что просто мочи нету!

Пока жива, я буду помнить эту

Услугу. Благородству твоему

Я верила всегда, и потому

К тебе я обратилась,

Когда одна в опасный путь пустилась.

Чье благородство? Горцы Калаоры

Чтут в старике, что он — слуга сеньоры.

О, кто бы мог предвидеть,

Что так сюда войду я, что в Мадриде

Могу я, донья Анна де Ривера, —

Вот униженья мера! —

Как счастья добиваться

Того, чтобы служанкою назваться,

И к гордому отказу быть готовой!

Но это правда, правда… Рок суровый

Свел брата моего у нас в саду

С тем, кто мне мил, за кем на смерть пойду.

Мы ночью были вместе.

Тут, все забыв, слепой от жажды мести,

Не дав мне объясниться,

Сказать ему, что я могу гордиться

Избранником, что небом он мне дан

В мужья, что он — дон Лопе де Лухан,

Прибывший из Америки в Севилью,

Брат, демона жесточе —

Дух гордости толкал его к насилью —

Напал… убил… Не видели бы очи!..

А может быть, он жив? С той страшной ночи,

Когда я убежала,

Я ничего о Лопе не слыхала.

О, если бы узнать, что не убит он,

А стражей взят, что раненый лежит он!

Нет, он убит, — он бы нашел меня,

А раз убит, погибла с ним и я.

Я знала, где живет он, как зовут

Его отца. Поэтому я тут.

Здесь, только здесь услышу я о нем.

Вот я вошла — мне указали дом —

И жду сестру его. Как это странно!

Бедняжка донья Анна!

Кто б мог подумать прежде,

Что будешь ты, таясь, в такой одежде,

Молить другую, к ней войдя беглянкой,

Чтобы она взяла тебя служанкой?

О, кто бы это вынес!

Но вот сюда идут. Ступай, Лаинес,

И жди меня на улице у дома.

Меня совсем одолевает дрема,

А ваша милость, видно, погрузилась

В молитву?

Вот сеньора появилась,

К которой я пришла. Иди.

Иду.

Но только помните, что я вас жду,

Что я устал, что зябну у дверей,

И постарайтесь выйти поскорей.

Как он изящен, Леонора!

А плут-слуга, как он остер!

Как он на выдумки хитер!

Я умираю ведь, сеньора,

По тем, кто говорит умно.

Их слушать — лучшая утеха,

Что ни ответ — умрешь со смеха,

Тут и влюбиться не грешно.

Тут эти шутки, прибаутки,

Тут что ни день, то новый фант.

А франт, когда он только франт,

Он приедается за сутки.

Я, признаюсь, увлечена

Умом, улыбкою открытой,

Но женщина из родовитой

Семьи в поступках не вольна.

И если честь предпочитает

Она всему, любви росток

Погибнуть должен, как цветок.

Едва расцвел — и отцветает.

Я тоже честь предпочитаю,

И облетает, как цветок,

Моя любовь, но хоть разок

Понюхать я его желаю.

Так что же, нужно умирать

Ей — и сегодня?

Жизнь принудит:

Ведь новых встреч у нас не будет.

А если будут?

Что сказать?

Не знаю. Я могу бороться

С соблазном нынешнего дня,

А бо́льших клятв давать нельзя,

Над ними жизнь потом смеется.

А это кто?

Сеньора, это

Одна несчастная. Ваш дом

Привлек ее своим гербом,

Как словом ласковым привета.

В опасности я находилась,

И под угрозой жизнь моя,

Мне надо спрятаться. И я,

Как в храм, вбежать сюда решилась.

И важность и необычайность

Событий — вы поймете их.

Не сорвалось бы с уст моих

Ни слова, если бы не крайность.

Я здесь чужая. Гибну я.

Над головой моей угрозы,

А мне порукой только слезы.

Судите, выслушав меня,

О мере ужаса и горя.

Где мне искать опору, где?

Я здесь одна в такой беде —

И безучастье в каждом взоре.

Позвольте мне служанкой быть,

Пока враждебное светило

Своих влияний не смягчило.

Вы сами сможете судить,

Что не способна я лукавить,

Что я не лгу, а мне сейчас

Иных ручательств, кроме глаз,

Мольбою полных, не представить.

Сеньора, встаньте. Ваша внешность

Сказала все о вас невольно, —

Ручательств этих мне довольно.

Поверьте, вашу безутешность

Смягчит заботливость моя.

Ведь то же самое, не скрою,

Могло б случиться и со мною, —

Что делать: женщина и я!

В моих покоях вы укрыты

Ото всего. А я потом

Поговорю с моим отцом

И попрошу его защиты.

Пусть вам пошлет за то, сеньора,

Любовь награду из наград.

Уж не такой ли маскарад,

Когда, спасаясь от позора,

К чужим вбегают впопыхах,

Дрожа и лепеча заклятья,

Меняя лик, меняя платье

И с явным ужасом в глазах?

В чем вы искусны? К нам тут скоро

Сойдутся гости.

Я знакома

С порядками такого дома

И рада вам помочь, сеньора.

Как звать тебя?

Меня? Люсия.

У нас тут имена такие

Не слыханы.

Была такая.

Святая.

Разве что святая,

Да вот в театре я не раз

Пастушек с нежными такими

Видала прозвищами.

Имя

Она придумала сейчас.

Сеньора, ваш отец в дверях.

Вы в комнаты мои идите

И там спокойно подождите.

Вся жизнь моя у вас в руках.

Идем, не бойся.

Я такой

Пугливой стала, — ты не сетуй.

Глаза-то у Люсии этой

Блестят не так, как у святой.

Ну, Лопе, ты сейчас увидишь

Свою сестру.

Так рад я сыну,

Так на него я засмотрелся,

Что мы в дверях остановились.

Да это мой живой портрет!

Святое небо, помоги мне!

Вошел тот самый незнакомец,

Который ждал меня у церкви,

И сам отец его привел.

Ну, брата обнимай, Инеса!

Ведь это Лопе!

Что я вижу!

Такон! Ведь это та, в плаще,

У входа в церковь!..

Так, отлично,

И сливки тут тебе, и сало.

Как, ты не рада? Отступаешь?

Ты не спешишь его обнять?

Отец, ведь с братом я впервые

Знакомлюсь, Я была ребенком,

Когда уехал он, ну, вот мы

И чувствуем себя неловко!

Тут я виной. О, подарите

Сто поцелуев мне, сеньора,

А я всю душу и весь пыл мой

Вложу в свои!

А? Каково?

Сеньоры, где еще, скажите,

Найдется этакий счастливец,

Чтоб целоваться мог он с милой

Так безопасно при отце

И женихе?

Ты сухо так

Меня приветствуешь?

Сеньор,

И сердце требует привычки.

Могу ли я привыкнуть сразу

К тому, что вы мой брат, мой близкий?

Привычка явится. Ну, дети,

Вы тут знакомьтесь и дружитесь,

А мы пойдем. Ну, что ж, дон Дьего,

Нам с вами надо потрудиться:

Закатим пир в честь дона Лопе.

Побольше пусть дадут свинины,

Да чтоб с подливкою.

Позвольте

Проститься с вами. Поздравляю

С приездом дорогого гостя.

Я вас, сеньор, благодарю.

А скоро Лопе вас поздравит

Как жениха своей сестры.

Ну, что же, нам пора, дон Дьего.

О, плохо дело! Он жених ей.

Нет, плохо дело для него.

Инеса, надо приготовить

Им комнату. Распорядись.

Иду.

Постой, сеньор!

Ну, видно,

Опять беспамятство пойдет.

О, боже мой! Отец…

Что, сын мой?

Скажи, как звать мою сестру?

Инеса.

А, Инеса! Имя

Забыл я вдруг.

Чего ты хочешь?

Хочу идти с тобой, хочу,

Чтоб ты меня поцеловала.

Охотно, и от всей души.

Покрепче обнимай, чего там, —

Ведь разрешение дано!

Меня ты очень любишь?

Вижу

В тебе я брата.

И не больше?

Как больше?

Я нетерпеливей.

Как это?

Я тебя люблю.

Как любишь?

Как мою богиню.

А я к тебе…

А ты как любишь?

Я объяснить бы затруднилась.

Ведь раньше, чем ты стал мне братом,

Не тем ты был у входа в церковь.

Вот то же и в моей душе.

Люби меня, как атм любила.

Теперь нельзя.

А почему?

Любовь такая грех великий.

Предположи, что я чужой.

Как так?

Возьми пример с меня.

Зачем?

А чтоб любить друг друга.

Опасности ты не боишься?

Какой?

Идем, идем, дон Лопе!

Ты — первая.

О, как красива

Сестра, которую нашел я!

Ах, как он мил и как воспитан!

Теперь влюбляйся сколько хочешь:

Все на беспамятство вали.

Довольно этого притворства!

Я слишком искренне с тех пор

В нее влюбился…

Ах, сеньор,

Погубит нас твое упорство!

Ты тут обласкан и утешен,

Тебе ни в чем отказа нет,

Ты, кажется, обут, одет

И жемчугом кругом обвешен.

А вспомни, как совсем недавно,

Бездомные, мы тут брели

И с голода упасть могли.

Я помню все, но если явно

Она влюбилась, наконец,

Не лучше ли скорей открыться,

Что я не брат ей, и жениться?

А женит ли еще отец?

И стоит ли из кожи лезть,

Чтоб тестем быть он удостоил?

Пока его ты не расстроил,

Он сразу и отец и тесть.

Душа томлением исходит.

Я так люблю ее!

Ты любишь?

А поспешишь — и все погубишь.

Душа, душа, а вот выходит,

Что человек ты без души.

Я?

Отвергаешь ты, гордец,

То, что послал тебе творец.

Не богохульствуй! Не греши!

Иметь такой хороший стол

И потерять его так глупо!

Лишиться вдруг такого супа!

Ты как вчерашний день провел?

Ты, ничего не опасаясь,

Болтал с Инесою своей

И помогал влюбляться ей,

Забывчивостью прикрываясь.

Ее любовь к тебе растет.

Ты целый день в блаженстве плавал,

Ты человек или ты дьявол?

Чего тебе недостает?

А ты не видишь, что отец

Уже готовит все для свадьбы?

Когда? Хоть этот день узнать бы!

Тогда всему, всему конец,

И я погибну…

Беззаконник!

Да разреши тебе сказать:

Брат может свадьбе помешать

Гораздо лучше, чем поклонник.

Они тобою только дышат,

И если ты тут начудишь,

То все, что ты ни натворишь,

Потере памяти припишут.

Допустим, свадьбу мы расстроим

Или заставим отложить.

Но где же выход? Так и жить?

Что дальше делать нам обоим?

Подкарауливай с терпеньем

Удобный случай.

Ну и что ж?

В конце концов ты увлечешь

Ее в свое самозабвенье,

И, только так поладив с нею,

Увидев, что она твоя,

Ты можешь, правды не тая,

Идти к отцу с женой своею.

А если явится сюда

Сын настоящий?

Ну, так что же?

Да если вас сравнить построже,

Ты больше сын.

Как так?

Да, да!

Когда отсюда он убрался,

В том возрасте, в семнадцать лет,

Он был похож на свой портрет,

Который тут висеть остался:

Он был такой, как ты сейчас.

Отец, приятель и сестрица

Имели право ошибиться, —

Я сам бы мог попутать вас.

Но за пятнадцать долгих лет

Чего-чего не испытал он,

И огрубел и возмужал он,

И на мальчишеский портрет,

Который залу украшает,

Не он, а ты похож теперь.

Да пусть является! Поверь,

Его никто тут не узнает.

Тебе — пожалуйте обедать,

А сыну — с богом, проходи!

А будет спорить, так, гляди,

И палок может он отведать.

Ну, а приметы ведь не шутка?

Он скажет им, он убедит…

Нас убеждает внешний вид

Скорей, чем доводы рассудка.

Старик, влюбившись в это сходство,

Такую глупость проглотил,

Как то, что ты его забыл.

Уж это ли не сумасбродство?

Куда вы с ним ходили?

Плохо,

Что этого ты не видал.

Казалось мне, что я попал

Во времена царя Гороха.

Старик наш, очень огорченный,

Что ты не узнаешь его,

В жилище друга одного

Созвал консилиум ученый,

Он и меня туда повел,

Чтоб рассказать им все. Приходим

И в зале трех мужей находим,

Усевшихся за круглый стол.

Как только с пылом красноречья

Успел я казус изложить,

Один сказал: «Не может быть!»

Другой: «Да, есть противоречья».

Но тут старик взорвался: «Как

Противоречия? Простите,

Вы, можно ли помочь, скажите,

А я клянусь, что это так.

Я только жду от вас ответа,

Доступно ль это медицине».

Тут первый доктор по-латыни

Сказал: «Безумие». На это

Другой изрек не без упорства:

«Не знаю. Случай небывалый.

При слабоумии — пожалуй,

Без слабоумия — притворство».

А третьего одышка мучит,

Толстяк (со смеху умер я).

Он, отдуваясь и кряхтя,

Спросил: «Он помнит то, что учит?»

Я отвечаю: «Нет, сеньор,

Способен он забыть, ей-ей,

О том, что я его лакей».

Он смотрит на меня в упор

И говорит: «Пусть ест окрошку

С зеленым луком, с чесноком

И запивает молоком,

Прихлебывая понемножку».

Затем приносят извиненья

Они и с важностью идут

На совещание. И тут

Старик наш потерял терпенье.

Он рассердился не на шутку

И говорит: «Гоните их!

Как могут вразумить других

Врачи, лишенные рассудка?

Домой!» Забвенью твоему,

Чем более оно нелепо,

Тем более он верит слепо,

Не веря больше ничему.

И если только не по сердцу

И не по вкусу что-нибудь,

И кормят плохо, ты забудь,

Что он отец, — и всыпь им перцу!

А вот и он.

Готов принять.

Как только посмотрю на сына,

Тоска на сердце и кручина.

Ну, что, Такон?

Да что ж сказать!..

Так нет лекарства от болезни

У медиков?

Кто это?

Я.

Ты что же, не узнал меня?

Кто слышал о подобной бездне

Безумия?

Отец твой это.

Отец мой!

Сын, не погуляешь

Со мной? Ты в парк пойти желаешь

Или к реке?

Ты ждешь ответа,

Сеньор?

Я жду, чтоб ты решил.

Идем обедать.

Но постой,

А что ж мы делали с тобой

Сейчас?

Ах, правда, я забыл!

Кто видел что-нибудь подобное?

Сын, как меня ты огорчил!

Ты это ловко подпустил:

Почаще забывай съедобное.

Ты хочешь есть?

Скажи: хочу.

Позволь, зачем это?

Забудь

И для меня хоть что-нибудь.

Я ль для тебя не хлопочу?

Сеньор, отправиться мы можем

Туда, где вам приятней быть.

Предоставляю вам решить.

А вот и дочь. Мы ей предложим

На полчаса покинуть дом

И нам компанию составить.

Ей можно выбор предоставить,

Куда идти.

Ну, что ж, идем.

Я, Леонора, замираю,

Мой ум в смятенье приведен,

Мне кажется, и я, как он,

Где я и кто я, забываю.

Такон любовью роковой

Дон Лопе я люблю, что скоро

Боготворить начну…

Сеньора,

Уж очень он хорош собой.

Вот он с отцом. Нет отступленья.

Я, кажется, с ума сойду,

Если сама я не найду

Для смуты чувств моих забвенья.

Вот и она. Безумствуй, действуй,

Но чтоб в игре была душа.

Как эта дама хороша!

Она из вашего семейства?

Безумен… Как это ужасно!

Ведь это же сестра твоя!

Моя сестра! Прости меня,

Но для меня ты так прекрасна,

Что не могу я не смущаться,

И не постигну я вовек,

Как может смертный человек

Богини братом оказаться.

Как грациозно перед ней

Он извинился!

Знаменито.

Нет, если память в нем убита,

То разум стал еще острей.

Я этим просто восхищаюсь,

Источник тут душевной крепости.

Чем больше натворить нелепостей,

Тем легковерней будет он.

Твой разум — чувствует ли он,

Что помнишь ты не очень ясно?

Я чувствую себя прекрасно,

И я ничем не огорчен.

Хоть боль в душе моей смягчается,

Но тяжко видеть мне его.

Сеньор, не бойтесь ничего,

Пока он хорошо питается.

Я знаю, болен брат несчастный…

За что ты, боже, так решил,

Что он — мой брат, и осудил

Мою любовь сгорать напрасно?

Но все со временем пройдет,

Вот только как лечить — узнать бы.

Поверьте мне, что после свадьбы

Все без леченья заживет.

Да, да, как только что-нибудь

Он выпустит из поля зренья,

В нем исчезает впечатленье

Бесследно. В этом, видно, суть.

Что в нем смутило ум и сердце?

Как это доктор объясняет,

Что впечатленье исчезает?

Он часто плавал с грузом перца.

А, с грузом перца!.. Но при чем

Тут перец? Я не понимаю.

Чего не знаю, так не знаю.

Сеньор, чего еще мы ждем?

Мы разве не пойдем к обедне?

В такое время, в три часа —

Обедня?

Просто чудеса!

Смех душит. Этакие бредни!

Дочь, ты пока останься с ним,

А я не в силах, я боюсь,

Что я от горя с ног свалюсь.

Как быть с безумием таким?

Мое богатство мне постыло,

Я разорюсь, с сумой пойду,

Но к дому Лопе приведу

Все медицинские светила.

Отец ушел обеспокоенный,

Я чем-то огорчил его?

О, нет, мой милый, ничего,

Он и пришел сюда расстроенный!

Так сядем рядом, ты и я.

Когда я на тебя смотрю,

Мне кажется, что я в раю.

Инеса, любишь ты меня?

Люблю.

Так сядем же сюда.

Как это небо допустило,

Что у любви такая сила?

Боязни нету и следа.

Какие руки! Невозможно

Найти изящней и белей.

О, руки — лучшее в твоей

Небесной красоте!

Безбожно

Ты льстишь!

О, нега и отрада!

Я их целую, — не сердись,

Не удержался.

Согласись,

Что это слаще мармелада.

Как хорошо, что мы с тобой

И сладко любим и тревожно!

Брат и сестра? Как это можно!

Что говоришь ты!

Боже мой!

Любовь приносит мне забвенье,

Но слово это прозвучит:

«Сестра» — прекрасный сон убит,

И так ужасно пробужденье!

Несбыточны мечты твои.

Безумец бедный я, ты знаешь.

Что я сестра — ты забываешь,

Но вот ведь помнишь о любви?

А помнишь ты стихотворенье?

Не забвенье ли дано

Как лекарство от томленья?

Да, но раз оно забвенье,

Забывается оно.

А нам с тобой не побрататься?

А, Леонора?

Для чего?

Как для чего? А для того,

Чтоб, как они, потом влюбляться.

Да разве… И господь не спас!

Вот грех! Гореть им в бездне адской!

Но это же любовью братской

Они влюбляются у нас.

И ты им будешь потакать,

Негодный? Ей-то извинительно:

Уж очень он обворожительный.

Она, хотела ты сказать?

Я их прерву, чтоб сатана

Их не толкнул на прегрешенье.

А что тебе их увлеченья?

Брось! Наше дело сторона.

Сеньора, а служанке той

Так, спрятанной, и оставаться?

Ах, да! Могу ли я признаться

В одном желании?

Постой,

Обидна эта многословность:

Как будто ты должна молить

Того, кто рад тебе служить!

О, я ценю твою готовность!

Ко мне служанка тут пришла,

Умеет делать все на свете,

Все тонкие работы эти,

Умна при этом и мила.

Мне хочется ее оставить.

Что, если б ты поговорил

С отцом, да только не забыл?

Не сообщить ему нельзя ведь.

Постой, ты шутишь? Это все?

Такон пустяк? Мне это нравится!

Пускай она сейчас же явится.

Я принимаю в дом ее.

Зови Люсию, Леонора.

Лечу! Нет, лучше подождем.

Вот дон Диего. Я потом

За нею сбегаю, сеньора.

И в этом человеке видеть

Должна я мужа моего!

Да имя самое его

Готова я возненавидеть!

Она смертельно побледнела,

Узнав, что он идет! Она

Насильно с ним обручена!

Клянусь, мы выиграли дело!

Такон, поздравь меня с победой.

Чего ж тебе еще? Веди

Себя почтительно и жди,

И сладкого потом отведай.

О, небо, я достиг блаженства,

Какого только мог желать!

Дон Лопе, брат мой, я встречаю

Тебя в счастливую минуту,

Когда достигнутое счастье

Дает мне право, наконец,

Тебя приветствовать, как брата.

Мы стали братьями.

Инеса,

Кто этот кавальеро, в братья

Определяющий меня

Так неожиданно?

Дон Дьего.

Что он спросил?

Он вас не помнит.

Нет, это же великолепно!

Как будто я не говорил вам,

Что так он задает вопросы

О каждом, кто б ни появился?

Уж если вы, вполне здоровый

Как будто человек, забыли

О том, что я твержу все время,

Чего же удивляться нам,

Что он беспамятен, бедняга,

С его дырявой головой?

Дон Лопе, друг мой, я дон Дьего

Осорио, кому сейчас

Такое счастье достается,

Что становлюсь я вашим братом

И преданным рабом Инесы,

Дон Педро был давно согласен,

И для венчанья не хватало

Нам одного: чтоб папский нунций

Дал разрешение свое.

Мне удалось ускорить дело,

И разрешенье — вот оно,

Получено, и я сегодня

Достигну счастья моего.

В награду за такую весть

Вы мне позволите, надеюсь,

Поцеловать невесте руку.

О, Леонора! Я погибла.

Невыносимо!

Что же это, (Такону)

Такон?

Да разве непонятно

Само собою? Это радость

И нетерпенье жениха.

Клянусь, что, если подойдет он

Поцеловать Инесе руку,

Я череп разобью ему.

Сеньора, ты не отвечаешь?

Но, впрочем, сдержанностью этой

Могу я только восхищаться.

Ты позволяешь, это ясно,

Чтоб я руки твоей коснулся,

Но только позволяешь молча,

И эту скромность я ценю.

Итак, уверенный в тебе,

И с позволенья дона Лопе…

Нет уж, позвольте вы, сеньор,

Ни шагу дальше, легче, легче!

Вы не хотите мне позволить

Поцеловать ей руку?

Первым

Здесь буду я.

Не понимаю.

Он был студентом и привык

Во всех занятиях быть первым.

И все-таки не понимаю.

Дон Лопе, что же тут такого,

Что я сейчас целую руку

Моей невесте, если свадьба

У нас назначена на вечер?

Какая свадьба?

Вы забыли,

Что буду я ее супругом

По воле вашего отца?

Ну, а на что же я тогда?

Ах, матерь божия! Твой брат

Придумал на тебе жениться.

Ах, Леонора! Пусть побольше

Безумствует. Его порывы —

Они одни меня спасают,

А если б не его безумье,

От горя я бы умерла.

Дон Лопе, как я ни стараюсь, —

Нет, я не в силах вас понять.

Я высказался очень ясно.

Так что ж, вы женитесь на ней?

Не тратьте время зря, дон Дьего.

Пусть даже этого захочет

Сама Инеса, а за вас

Она не выйдет.

Леонора,

Бывает же такое счастье!

Он жизнь вернул мне, милый брат!

А окажись не братом он,

Была бы ты совсем счастливой.

Мне трудно не повысить голос

И подавить негодованье,

Дон Лопе, отвечая вам,

И если только в самом деле

Задеты вы, как старший брат,

Тем, что Инеса раньше вас

Венчаться будет, объясниться

Со мной могли бы вы иначе.

Но говорить мне так надменно,

Так вызывающе: «За вас

Она не выйдет» — это значит

Забыть, что я не хуже вас,

И нанести мне оскорбленье.

И — силы неба! — если б только

Не находилась тут Инеса,

Которую я так люблю,

Я бы потребовал ответа

За эти дерзкие слова.

О, если затрудненье в этом,

Так можно и уйти отсюда!

Тогда за мною! В добрый час!

Нет, Лопе, ты не уходи!

Пусти, Инеса. Было б низко

На эту дерзость не ответить.

Пустите же его, сеньора.

Постойте! Жить вам надоело?

А это мы сейчас увидим.

Да дайте же ему пройти!

Что тут такое?

Все вверх дном!

Полнейшая неразбериха.

Сеньор дон Педро! Годы странствий

Людей меняют: не такой

Дон Лопе друг мне, как я думал.

А вы, сеньор, могли бы сразу,

Не нанося обиды мне,

Сказать, когда он появился,

Что не женюсь я на Инесе.

Да, вы могли бы, видит небо,

Не заставлять меня напрасно

И хлопотать и волноваться,

Чтобы в конце концов оставить

Ни с чем — и оттолкнуть меня.

Но, почитая вас, я только

Упреком горьким ограничусь.

Пусть извинит меня дон Лопе.

В чем дело, Лопе? Что такое,

Инеса? Что сказал мне Дьего?

Не понимаю! Что за вздор?

Сеньор, одно тут остается:

Чуди, как будто бы опять

Из-за нее отбило память,

А я приду тебе на помощь.

Сеньор, неслыханная наглость:

Он захотел сейчас при мне

Поцеловать Инесе руку.

Но он ведь женится на ней.

Как это женится, сеньор?

А что со мной ты будешь делать?

А что с тобой я должен делать?

Венчаться с нею я не буду?

Венчаться с собственной сестрой!

Такон, да что ж это, помилуй?

И ты его не вразумил?

Сеньор, уж я ли с ним не бился?

Да никакой тут черт ему

Вдолбить той мысли не сумеет,

Что он ей не жених, а брат.

А ты, Инеса, жениха

Не успокоила? Так мало

Тут ценится его любовь?

Ах, я, сеньор, по вашей воле

Его люблю.

«Его люблю»?

О демон лживый и жестокий,

Двуликий!

Лопе, что с тобою?

А, ну теперь я понимаю!

Скажите, как теперь луна?

Сегодня будет новолунье.

Февральское?

Да.

Ну, он будет

Чудить, покуда не пойдет

Луна на убыль.

Почему?

Он в эту пору впал в расстройство,

И каждый год в такую ярость

Его приводит молодой

Февральский месяц, что он может

Невесть чего тут натворить.

Ну, вот утешил! Этот Лопе,

Я чувствую, меня убьет.

Простите, если огорчил вас,

Я должен был предостеречь.

Да вот в Гаване прошлый год

Он голову расшиб монаху —

И только ведь за что? Монах

Напомнил, что пойти он должен

На исповедь.

Что за несчастье!

Не огорчайтесь так, сеньор,

Что этот человек с Инесой

Не обвенчается. Клянусь вам,

Я бы убил его тогда.

Сеньор, молчи и соглашайся,

А то он все тут разнесет.

Ну, будь по-твоему, мой сын,

Не будет этой самой свадьбы,

Пока ты сам, по доброй воле,

Не согласишься на нее.

Ты слово мне даешь?

Даю.

Вот положение отца!

Эй, есть кто дома?

Леонора,

Открой.

Готовьте три монетки.

Вот: «Дону Педро де Лухану,

Сдано в Толедо».

Вам письмо.

Дай что-нибудь ему.

Карманы

Пусты.

Стой, у меня есть мелочь!

Вот вам, чтоб горло промочить.

Всего вам лучшего, сеньоры.

Один из тех, что принесут

Письмо, а плату за доставку

Оставят в первом кабачке.

Нет, видана ль такая наглость!

Узнал какой-то проходимец,

Какое горе у меня,

И злобную игру затеял,

Чтобы свести меня с ума.

И даже почерк у него

Почти такой же, как у Лопе.

Какая наглая проделка!

Что там такое?

Чья-то шутка,

Потеха дерзкого пройдохи,

Который, явно издеваясь,

Прислал письмо. Вот слушай сам.

И это ты зовешь потехой?

Сеньор, скорей потеха то,

Что вытворяют тут со мною.

Нашелся сын, пришло об этом

Письмо к тебе, а ты меня,

Рассудку вопреки, насильно

Желаешь в сына обратить.

Да видит бог, такой потехи

Никто в Мадриде не посмеет

Затеять над рабом последним!

Что, что ты, Лопе! Сын, постой!

Такон, пойди за ним скорее!

И надо ж было вам, ей-богу!

Ведь вы же знаете отлично,

Что новолуние у нас,

И вдруг ему такую новость

Вы преподносите. Эх вы!

Уж я ль не бился с ним, покуда

Он не усвоил понемногу

Ту мысль, что вы его отец!

Беги за ним, Такон, скорее!

Верни его домой.

Иду,

Сеньор.

Старик не подведет.

Он так успел себя уверить,

Что мой хозяин — сын его,

Что этой мысли из башки

Не вышибить уж никому,

Пускай хоть сам пропавший сын

Появится, хоть черт, хоть дьявол!

Инеса, если положенье

Непоправимо, этот малый

Меня, поистине, убьет.

Придется запастись терпеньем

На весь период новолунья

И, чтобы он не раздражался,

Его желанья исполнять.

Да, ты права. И раз уж он

Придумал на тебе жениться,

Ты говори, что очень рада

И что выходишь за него.

Ах, если б так оно и было

По-настоящему!

Сеньора,

Сейчас удобная минута

Поговорить с твоим отцом.

Ведь жалко же, что та бедняжка

Так и томится взаперти.

Ах, да, сейчас! Сеньор, прошу я

Тебя о милости одной.

Проси — я все готов исполнить.

Служанка к нам пришла такая,

Какую только пожелать

Могла бы я, да и любая

Из самых прихотливых дам,

И если ты позволишь, я

Хотела бы ее оставить.

Мой бог! Зови ее сейчас же.

Сходи за нею, Леонора.

Сейчас. Она недалеко.

Люсия! Выходи скорее.

О, боже мой! Уж нет ли тут

Просвета мне в моих несчастьях?

По тем обрывкам разговора,

Которые я уловила,

Когда входила Леонора,

Подозревать я начинаю,

Что Лопе здесь, что дома он,

Но чтоб не выдать ей себя,

Ее спросить я не решилась.

Ну что же, в добрый час, Люсия.

Служите дочери моей.

Мне ваше милое лицо

Ручается за вашу честность.

Хоть и преследует меня

Судьба жестокая, сеньор,

Но не простого я рожденья.

Об этом говорит ваш облик.

Ну, дочь, я очень, очень рад,

Пусть остается в добрый час.

Пора зажечь огонь. Стемнело.

А ты иди готовить ужин

Для Лопе. Главное сейчас,

Чтоб он питался и питался.

И пусть мне принесут свечу.

Ну вот, Люсия, ты и наша.

Сто раз целую ваши ноги.

Нет, это вовсе не пристало

Тебе, Люсия. Ну, пойдем.

Любовь безумная, что ж дальше?

Ведь этот брат причиной будет…

Нет, я совсем теряю разум.

О, небо, если здесь дон Лопе,

Я спасена от всех тревог!

Ну, вот мой дом, дон Феликс де Гусман.

Сюда о вашем деле,

Надеюсь я, известья вы пришлете.

Уж раз, по воле неба,

Мы с вами познакомились в дороге

И приобрел я друга, я хочу —

И в этом я свое увижу счастье —

Быть верным другом вам до самой смерти.

Ну, а меня недобрая судьба

Вела сюда, чтоб шел я, умирая,

Тоскуя об одной прекрасной даме,

С которой я расстался против воли, —

Не знаю, что с ней, где она теперь, —

И у меня в душе любовь и горе.

Ну, как мне дону Феликсу сказать,

Что это донья Анна де Ривера:

Он сам ведь из Севильи, и, конечно,

Они знакомы. Я бы не хотел,

Чтобы ее злословие коснулось.

Куда она укрылась, я не знаю,

Да и моя судьба еще темна.

Что впереди? Кто может поручиться,

Что сладкий долг мой скоро я исполню

И поведу невесту к алтарю?

Дон Лопе, я узнал, где вы живете,

И вы мою гостиницу узнали, —

Она совсем у стен монастыря.

И если небо не судило мне

Стоять на поединке рядом с вами

(Мы не были тогда еще знакомы),

То пусть в Мадриде будет все иначе,

Чем там, в Севилье. Вас я полюбил,

И видеться должны мы каждый день.

Уж если мне счастливая звезда

Позволила оправиться чудесно

От тяжкой раны и вернуться к жизни,

Я слово вам даю, что так и будет.

Не знаю, с кем дрались вы. И вопросов

Об этом задавать я не решился.

Я видел, что недаром вы молчали.

Дон Феликс, в этом деле

Честь женщины замешана, и я

В отчаянии буду, если тень

Малейшая коснется этой чести,

И потому я имя не назвал.

Я знаю, кто меня в Севилье ранил,

А он меня не знает. Бился он

С неведомым врагом. Потом в Триане

Укрылся я, чтоб рану залечить,

И где мой враг — не знаю. Знаю только,

Что счет не кончен. Ранил он меня

И ранил друга моего. И если

Мы встретимся опять, я должен буду

Убить его и расквитаться с ним.

Дон Лопе, мы — друзья. А верный друг

Не хочет знать того; что скрыто другом.

Прощайте, вы увидитесь сейчас

С отцом, который так вас обожает,

Который вас не видел столько лет

И ничего не знал о вас.

Прощайте.

Теперь — в гостиницу. Я беспокоюсь.

В Мадриде я надеялся найти

Фернандо де Ривера, моего

Товарища. Какая-то случайность

Заставила его Севилью бросить,

И говорят, что он бежал в Мадрид.

О, небо, после стольких лет,

Конечно, все покажется мне чуждым!

Все изменилось. Да и я не тот.

Узнает ли хоть кто-нибудь меня?

Но — осторожность! Я лицо закрою, —

Два человека к дому подошли.

Тут есть надежда что-нибудь узнать.

Сеньор, да чтоб я лопнул! Пусть приходят

Хоть триста сыновей: как был ты сыном,

Так им и будешь. Ты ужасно робок.

Да и потом, уж если ты задумал

Жениться, так пойми, что все пропало,

Как только ты покинешь этот дом.

Но ты же знаешь все, что там случилось.

Ты хочешь, чтоб дождался я позора?

Не может ведь обман тянуться долго

После того, как объявился сын!

С тобою просто скучно говорить!

Старик уж не расстанется с игрушкой,

Хоть воротись к нему сам блудный сын,

А после этой выходки твоей,

Когда ты ловко так бежал из дому,

Ты чист и прав, что б дальше ни случилось.

Пусть все откроется в конце концов, —

Ты можешь им сказать, что ты

Ни за кого себя не выдавал.

А мало этого тебе, подумай

Об ужине, ужасный человек!

Во имя всех святых! Сегодня были

Большие к этому приготовленья.

А что на ужин будет?

Каплуны.

Я не могу их рассмотреть. Темно.

И не пойму, о чем они толкуют.

Я предпочел бы действовать открыто:

Сказать, что я Фернандо де Ривера,

И знатность рода моего дала бы

Мне право на Инесу. Но упрям ты,

И вот опять мы входим.

И прекрасно!

Чудак! Ведь все тебе само дается:

Ты только не зевай, а там, гляди,

Упрашивать тебя они же будут.

Ты им скажи, что я пришел не в духе.

Такого страха нагоню, что любо!

Ну, будь по-твоему.

Вот бог свидетель:

У старика всегда ты будешь сыном,

Хотя бы настоящий сын явился

И выложил из своего кармана

Свидетельство от кума и кумы.

Они вошли, предоставляя мне

Томиться в неизвестности. О, небо!

Кто эти двое? Ах, я сам не свой!

Но почему я так сейчас волнуюсь

Об отчем доме, если уж давно

О том, что в нем творится, я не знаю?

Да, но дает ли это основанье

Сказать, что я напрасно беспокоюсь,

Раз я о нем не знаю ничего?

Давно могли Инесу выдать замуж.

Я постучусь. Как сердце вдруг забилось!

Но дверь не заперта. Ну что ж, войду.

Я должен положить конец тревогам.

Не знаю сам, чего я так боюсь,

Но только эти двое… Неспокойно

Мне почему-то стало на душе,

И этот страх — недобрая примета.

Когда мы так томимся беспричинно,

Когда мы ждем неведомо чего,

Нас тайное предвестие волнует:

Ведь наше сердце зорче наших глаз.

Вот кто-то показался со свечою:

Он — здешний, это видно по всему.

Посмотрим, кто он. Я его окликну

И от него узнаю обо всем.

Сеньоры! У меня от смеха

Камзол без пуговиц, сил нет,

Боюсь, что лопнет мой колет.

Нет, с этим стариком потеха!

Мы не успели в дом вступить,

Сестра к Фернандо моему

Спешит, а там и все к нему:

Хотят в нем память пробудить.

Я заглянул (вот и теперь

Еще смеюсь), а старикан

Ему: «Я Педро де Лухан,

Я твой отец, ты мне поверь».

А там Инеса, а за ней

Весь дом, ну, прямо сумасшествие, —

И замыкает это шествие

Кухарка где-то у дверей.

Воображаю, что начнется,

Какой подымется содом,

Когда, привыкнув быть отцом,

Старик наш тестем вдруг очнется!

Идальго!

Стой, кто смел забраться?

Скажите…

Милая манера!

Порядок это, кавальеро?

Вам трудно было постучаться?

Постойте…

Простота какая!

Еще бы в кухню к нам зашли!

Вы здешний?

Вот еще нашли,

О чем спросить! Нет, из Китая.

Ответить — не напрасный труд,

Когда о том приезжий просит.

Да уж не сына ль бог приносит?

Ей-богу, пахнет сыном тут!

Я освещу ему лицо

И загляну. Так и выходит,

Он на хозяина походит,

Как взрослый аист на яйцо.

Скажите, здесь ли проживает

Дон Педро де Лухан?

Да, тут

И он, и сын его живут,

И в сыне он души не чает.

Сын у него?

На той неделе

Из-за моря он воротился.

Он очень там обогатился.

Письмо они прочесть успели.

Но если этот сын так близко,

Готовится ль ему прием?

Да он уж принят, и о том

Дана законная расписка.

Как! Да ведь он его в глаза

Не видел!

Да? Я ошибаюсь?

Сеньоры, это сын, ручаюсь!

Ну, час настал. Пришла гроза.

Смелее! В простофиле этом

С его обветренным лицом

Ни капли сходства — ни с отцом,

Ни с собственным его портретом.

Я заболтался тут нечаянно,

А мой сеньор ложится спать.

Пойду его разоблачать.

А кто сеньор ваш?

Сын хозяина.

Творец! Какой-то втерся плут

И самозванец. Что за ужас!

Тут сыном, очевидно, мужа

Хозяйской дочери зовут?

Спаситель! Это сатана!

Скажи мне, дух, враждебный свету,

Откуда взял ты свадьбу эту?

Какой тут муж? Где тут жена?

Я — сатана? Но почему же?

Ты возвещаешь, как пророк,

О том, что мне и невдомек.

Я и не слыхивал о муже.

Послушай, ты, не будь невежей.

То я у вас идальго был,

А то в невежи угодил.

Ступай, скажи, что я, приезжий,

Прошу о милости взглянуть

На дона Педро.

Как, сейчас?

Да он ведь спит уж целый час.

Придите после как-нибудь.

Ступай сейчас же.

Сами вы

Ступайте. Вам тут не понравится,

Когда дон Лопе вдруг появится:

Ох, не сносить вам головы!

Какой дон Лопе?

Мой сеньор.

Ты полоумный или шалый,

Или ты пьян?

Хлебнул, пожалуй.

Иди, а то тебя во двор

Швырну я!

Экая беда ведь!

В окно я, значит, полечу?

Я вас прощаю: спать хочу, —

И свечку некуда поставить.

Что тут такое? Кто кричал тут?

Сеньор, вот этот человек, —

Когда бы не моя подагра,

Коленкой я б ему поддал.

Что вам угодно, кавальеро?

Кто это? Я глазам не верю!

Тебя, жестокого, убить!

А, так ты враг!

Святой Иаков!

А, низкий! Ты свечу задул,

Но месть моя за все, что было,

Тебя настигнет и в потемках!

Кто ты, неведомый?

О, изверг!

Тот, кого ранил ты в Севилье.

А! Где он? Я иду на голос.

Тут честь затронута моя.

Ну, вот мы встретились с тобою.

Ай! Убивают господина!

Инеса, пусть дадут свечей!

Сеньор! Идем, не брат ли это?

Что тут увидишь в темноте!

Свечей скорее!

Вот свеча.

Но что я вижу! Он ли это?

Дон Лопе!

Боже! Донья Анна!

Ее ли вижу?

А, волчица

Проклятая!

Я погибаю!

О, небо, сжалься!

Да постой,

Сын, сын мой, Лопе!

Я не Лопе.

Пустите же меня, дон Педро!

Ты — донья Анна?

О, дон Лопе,

Супруг мой, защити меня!

Мой первый долг спасти тебя, —

Иди за мною, донья Анна.

Пустите, я его убью,

Пронжу предательское сердце!

Инеса, пусть дадут огня!

Сын! Лопе мой!

Ничто на свете

Меня не может удержать.

Я за тобой, я за тобой!

Что видели мои глаза!

О, лживый брат! Ах, Леонора,

Ведь эта мнимая служанка

Его возлюбленной была.

Да, кажется, на то похоже.

От ревности я умираю…

Но как же так? Ведь он мой брат!

Христос Спаситель! Ну и кашу

Тут заварили! Ох, крута!

Инеса, я лишаюсь чувств

От горя.

Не волнуйся так,

Отец, попробуй отдохнуть.

Ты глаз сегодня не сомкнул.

Да разве я могу уснуть,

Пока не возвратился Лопе?

Я ночью выбежал за ним,

Хотел его остановить,

Но где же мне за ним угнаться?

И что всего больнее мне,

Опять он крикнул, убегая:

«Ты не отец мне, я — не Лопе».

Ну, конечно. Тут не помогут

Ни ухищренья, ни увертки.

Просить мне завтра подаянья,

Чтоб с голоду не умереть!

Сеньор, и я прощаюсь с вами.

Постой, постой! С чего ты вздумал

Вдруг уходить?

Я тут служил,

Пока угодно было небу.

И это преданность твоя?

Что ж мне тут делать без него?

А разве он не возвратится

Совсем? Нет, я сойду с ума!

Такон, куда и отчего

Еще и ты от нас уходишь?

Но я тут лишний. Нить порвалась,

И все рассыпалось, сеньор.

Какая нить? Что тут порвалось?

Ты медленно меня изводишь.

Какое б ни было несчастье,

Уж лучше сразу убивай.

Ну, видите? Да легче вырвать

Здоровый зуб, чем выбить сына

Из этой крепкой головы.

Но что же происходит с братом?

Я так боюсь.

Чего ты хочешь,

Моя запретная любовь?

И почему бы не вернуться

Ему домой?

Я вам признаюсь,

Хоть и боюсь, что мне влетит

За то, что я проговорился.

Не выудить ли мне у них

Хоть что-нибудь перед уходом?

Вы рассмотрели человека,

Который дрался с ним на шпагах?

Хозяин мой остался должен

Сеньору этому, а раньше

Он сам был нашим должником,

Но расплатился до копейки.

Так вот они, едва сойдутся,

Друг друга просят долг вернуть.

Но так как он-то расплатился

И превратился в кредитора,

А мой хозяин в должника,

Им невозможно столковаться

И расплатиться.

Почему?

Ваш сын забыл, что занял деньги.

Он, значит, помнит только то.

Что у него другой брал деньги,

И требует, чтоб тот платил?

Вот из-за этого они,

Как встретятся, сейчас за шпаги.

Ну да, тогда мне все понятно.

Что сам он должен, он забыл,

А что другие у него

В долг брали деньги, это помнит.

И ты не говоришь об этом,

Когда я просто погибаю

От неизвестности и горя?

Какую сумму должен он?

Не так уж много. Сто дукатов.

Я эти деньги заплачу.

И повода к вражде не будет.

И неприятностям конец.

Я эти деньги отнесу

Сейчас же.

Я пойду к себе

И отсчитаю сто дукатов.

Как только это мы уладим,

Я Лопе приведу домой.

И из-за этого он дрался

С такою яростью слепою,

Хотел зарезать человека

И говорил, что он не сын мой?

Мне необузданность такая

Внушает ужас. Значит, можно

Бояться новых диких вспышек.

Но разве я не говорил вам,

Что виновато новолунье?

Ну, ладно, я пойду к себе,

Достану деньги из конторки.

Я сто обеден закажу

За души грешников невольных, —

Кто может осудить меня

За эту маленькую хитрость,

Когда я в крайности такой?

И так ли дорого, сеньоры,

Купить за сто дукатов сына?

Ах ты, бессовестный обманщик,

Зачем же ты не рассказал

Об этой женщине всю правду?

Как смеешь ты исподтишка

Моими чувствами играть,

Когда я тут с ума схожу,

Не знаю, кто я, что со мной?

Ай-ай! Вот до чего дошло!

Но, боже! Что я говорю!

Подумайте! Какая пылкость!

Я брежу, путаются мысли…

Вот как у нас заговорила

Сестра Инеса наконец!

Ах, если б выбор был возможен,

Я предпочла бы стать женой

Его, а не того, другого,

Со всей учтивостью его

И надоедливой любовью!

А, значит, сердце-то задето!

А хоть и так, тут нет греха.

А принеси я отпущенье

Греху, что́ будет мне в награду?

Постой, какое отпущенье?

Как, тут не знают отпущений?

Да ими ведь у нас торгуют,

И очень дешево: десяток

На четвертак.

Вошел к нам кто-то!

Пойди, Такон, и посмотри.

Опять со мною донья Анна,

И гнев угас в моей душе.

Я только что сюда приехал,

Я сам еще бездомный здесь,

И потому без колебаний

Я у единственного друга,

У Феликса, искал приюта

И там одну ее оставил.

Опять я здесь. Через минуту

Я милого отца увижу.

Кто там вошел?

Скажите, встал ли

Сеньор дон Педро де Лухан?

Кого я вижу! Ах, святая

Тереса!

Кто он?

Наш должник,

Который стал заимодавцем.

Отец проснулся, кавальеро,

Сейчас он выйдет и вернет вам

Все, что остался должен брат.

Вы дочь его?

Вы угадали.

Так дай же руки мне, сестра!

Что говорите вы?

Святая

Сусанна!

Я ваш брат.

Ого!

Сестра, Инеса!

Это просто

Великолепно!

Я — сестра?

Простите!

Он вас, видно, принял

За милосердную сестру,

Ты так враждебно, так сурово

Встречаешь брата своего?

Я полагаю, ваша милость,

Что вы к нам прямо из больницы?

Идем, Такон, и поскорее

Разделаемся с этим долгом,

Я деньги захватил с собой.

Вот и пускайте их в трубу.

Отец мой и сеньор!

Христос

Спаситель!

Что он говорит?

Постойте, он сказал: «Отец»?

Ну да, тут эти сыновья

Растут сегодня, как грибы,

О, силы неба! Что же это?

Ты не узнал меня?

Кто вы?

И ты не чувствуешь, и сердце

Твое тебе не подсказало,

Что я дон Лопе?

Что такое?

Несчастный! Вы сошли с ума?

И это вы мне говорите,

Когда мой сын ко мне вернулся?

О, небо! Что тут происходит?

Ну, что? Не говорил я вам?

Вот вы увидите, чего

Добьется этот бедный сын.

Ох, мне нашептывает дьявол,

Что, если будет упираться,

Так в шею выгонят его.

Отец мой и сеньор! Смотри,

Ведь я дон Лопе де Лухан.

И если годы изменили

Мое лицо, то гордый дух —

Все тот же он, каким его

Ты передал мне по наследству.

И если кто-то здесь обманом

Тебя уверил, что он сын твой,

Я выброшу его отсюда,

Я с лестницы спущу его.

Пойми, что это проходимец,

Который нагло и спокойно

Себя тут выдал за меня.

О, этот сын бедовый малый!

Сеньор мой, это все обман.

Ну, жаркий выдался денек!

Дочь, видит бог, что я теряю

Последнее соображенье!

Сеньор, я приходил вчера,

Но тут с врагом моим столкнулся,

И объясниться я не мог

С тобой: я должен был спасать

Его несчастную сестру.

Так это вы с ним бились ночью?

Я, кажется, умру от горя!

Так, значит, этот человек

Не тот, кому он должен деньги?

Я говорю вам, что тот самый.

Какие деньги?

Это прятки

Или загадки и отгадки?

Ведь вы же Онья, ваша милость,

Вы сын севильского купца?

Ты ошибаешься, милейший,

Ты выдумал какой-то вздор.

Он на него похож, сеньоры,

Как соловей на муравья.

Клянусь вам богом, кавальеро,

Что это просто беспримерно!

Прийти, и выдавать себя

За сына моего, и драться

На шпагах с этим самым сыном!

Да вашу ложь изобличает

То, что совсем вы не похожи!

Вы захотели разыграть

Комедию и обмануть

Мое измученное сердце,

Но вы забыли, что глаза

Вы не обманете словами.

Нет, нет, мой сын дон Лопе дома,

И он живой портрет отца!

И если дальше вы зайдете

В своей назойливости буйной,

То ваша дерзость понесет

Заслуженное наказанье.

Ох, будут бить! Но вот кого?

Что слышу я? Так знай, сеньор:

Тот, кто со мною дрался ночью,

Он — дон Фернандо де Ривера,

Он тот, кто в ярости слепой

Меня в Севилье тяжко ранил

Из-за прекрасной доньи Анны,

Сестры своей, у них в саду.

Ты эту донью Анну знаешь.

Она скрывалась в этом доме,

И вечером на шум тревоги

Сюда явилась со свечой.

И сам ты видеть мог, — ты помнишь? —

Как только он ее заметил,

Он бросился ее убить.

А я несчастную увел,

От верной гибели спасая,

И у себя укрыл ее.

И если ты не веришь мне,

Тогда пойдем со мной, сеньор, —

Ты в ней свидетеля найдешь,

Который выведет тебя

Из рокового заблужденья.

Еще чего недоставало!

Пойдут, пожалуй!

Я в смятенье.

Так твой хозяин — он не Лопе

И не мой сын?

Не меньший Лопе,

Чем сам поэт Лопе де Вега.

Так что же это?

Ну, тут сразу

И не понять: не так все просто.

Ах, ты меня с ума сведешь!

Еще божиться мне, что я

Такон, а не маркиз де Варгас?

Послушай, плут и негодяй!

Так это все твоя работа?

Клянусь, ты собственною шкурой

Поплатишься!

Сеньор, за что?

Нет, что бы ты ни сочинял,

Я — сын его, а ты — мошенник.

Вы — сын? Уж разве что племянник.

Постой, безумный! Мало, значит,

Тебе терзать меня, ты хочешь

Убить слугу у моего

Единственного сына?

«Сына»!

Но это я твой сын, сеньор!

Ведь мог же сделаться он сыном,

Не известив об этом вас.

Отец мой, самый лучший выход —

Пойти туда и посмотреть,

Что эта женщина нам скажет.

Она не смеет говорить

При нашем Лопе, ну так пусть

Она с тобою объяснится

В его отсутствие, а если

Все показания ее

Потом дон Лопе опровергнет,

Так что б она ни говорила,

Мы не поверим, вот и все.

Да, я пойду… Что, если правдой

Все это станет? Если сыном

Моим окажется не он?

Какое б это было счастье!

Идемте.

С радостью, сеньор.

Ну, что ж, подите — там они

В свою вас веру перекрестят.

Ты тоже нас сопровождай.

Еще чего недоставало!

Ведите же. Куда идти?

Туда, где выход мы найдем

Из лабиринта.

Ну, мой узел

Сейчас распутается живо,

Но я еще могу удрать!

О, небо, чье живое сердце

В таком смятенье трепетало?

На улице у входа в церковь

Я неизвестного встречаю,

И он влюбляется в меня,

И мой отец его приводит

В наш дом как брата моего.

И у него лицо и голос —

Все как у брата, а слова —

Как у влюбленного, поступки —

Как у влюбленного. И вот

Его любовь, его слепое

Самозабвение стремятся

Увлечь меня и заглушить

Во мне звучащий голос крови.

И женщина ко мне приходит,

Моля, чтоб я ее укрыла.

Я принимаю в дом ее

С великодушной добротой.

И человек приходит ночью,

Неведомый, и, встретив брата,

Дерется с ним, и тут беглянка

На шум выходит со свечой.

Мой брат, лицо ее увидев,

Впадает в ярость, а другой

Ее стремительно уводит.

И ночь минула, и опять

Приходит этот незнакомец

И убедительно и пылко

Мне говорит, что он мой брат.

И в этой смуте и тревоге,

Когда взволнованы все чувства

И, потрясенные, не знают,

Где путеводная звезда, —

Не нахожу я указанья

В тревожном их противоборстве,

И неизменной остается

В моей душе одна любовь.

Ее сомненья не смущают,

И разум с ней напрасно спорит,

Напрасно ей напоминает,

Что тот, кого люблю, — мой брат.

И здесь наитие, быть может,

И откровение таится,

И сердце, полное любовью,

Одно угадывает тайну,

И если сердце позволяет,

Чтоб вопреки всему, что знаю,

Я все-таки его любила,

Оно не может ошибиться,

И нет в любви моей греха.

Нет, если бы он был мне братом,

Сама бы кровь заговорила

И запретила мне любить!

Но если это все и так,

Ах, разве это мне поможет?

Что в том, что я могу любить,

Когда отец мой так упорно

Меня другому отдает,

И будет мужем мне дон Дьего,

И нас — о боже мой! — сегодня

Соединят на жизнь и смерть?

Любовь, любовь, чего ты хочешь?

Что я могу с тобой поделать?

Ведь если он совсем не брат мой,

Ты — невозможна и напрасна,

И если брат — преступна ты!

Сеньора, там твой брат пришел,

Такон измученный и бледный,

Как те, что бродят по дорогам

И спят на улице в пыли.

Ах, Леонора, я предвижу,

Предчувствую, что горе больше

И глубже будет, чем казалось!

Я чувствую, да нет, я знаю:

Он мне не брат.

Что говоришь ты!

Ах, знаешь, столько новостей…

Ну, так чего ж тебе еще,

Когда ты знаешь, что не брат он?

Ах, что мне в том, когда отец

Отдаст меня за дона Дьего?

О, боже мой! Как ты наивна!

Ты разве не пришельца любишь?

Я думаю… Да, это правда.

Тут надо как-то очень ловко

Умаслить твоего отца,

И чтобы этот самый Лопе,

Который превратился в брата,

Чтобы войти в наш дом, сумел

Под видом, может быть, и брата,

Да только уж не твоего,

С такой же ловкостью добиться

Благословенья у дон Педро.

Да разве это так легко?

Вот он идет.

Я гибну. Пропасть

За мной и пропасть впереди.

После того, как я всю ночь,

Взволнованный и оскорбленный,

Искал моих врагов, скитаясь

Из переулка в переулок,

И не поймал их, — я увидел,

Что солнце поднялось и я

Стою на улице Святого

Людовика. Я уж подумал

Идти к дон Феликсу, но тут

Он сам попался мне навстречу.

Приветствуя его сердечно,

Я все старанья приложил,

Чтобы волненье и обиду

Не выдало мое лицо.

Никто на свете знать не должен

О пережитом оскорбленье,

Пока его не смыла кровь.

Он предложил мне поселиться

В гостинице, и я решаюсь

Жить у него, пока в Мадриде

Не встречу моего врага.

Нет, не пристало мне шутить

Любовью и играть в забвенье,

Когда тут гибнет честь моя!

Я дону Педро и Инесе

Скажу… Но вот она!

О мука,

Убей меня или умри!

(Дону Фернандо.)

Дон Лопе, брат мой, что с тобою?

Откуда ты пришел и с чем?

Пришла пора, сеньора донья

Инеса, высказать душе

То, что скрывал расчет лукавый.

Нет, я не брат ваш, нет! Но это

Пусть вашу нежность не спугнет.

Я не хочу ее лишиться,

Раз уж я так безмерно счастлив,

Что заслужил хоть тень ее.

Я только об одном прошу вас:

Чтоб эту нежность вы дарили

Теперь избраннику, не брату,

И если место в вашем сердце

Могу я сохранить, сеньора,

Хоть я совсем того не стою,

Да и никто не стоит вас, —

Узнайте всё: нет, я не брат ваш, —

Я дон Фернандо де Ривера.

И в ту счастливую минуту,

Когда мы встретились у церкви,

Я только что сошел с коня.

Я из Севильи увлечен был

Сюда несчастною судьбою,

И тут, на площади Мадрида,

Стоял в тот час я, одинокий,

Без покровителя и друга,

Не зная, где найти приют.

И вот случайно я привлек

К себе вниманье дона Дьего

И сердце вашего отца,

Которое искало сына.

Их обмануло в ту минуту

Мое лицо, оттенок сходства.

Прибавьте к этому лукавство

И ловкость моего слуги,

Который так великолепно

Запутал дело этой басней

О том, что я забыл себя.

Они ввели меня как сына,

И я позволил это сделать,

Устав сопротивляться им.

Но только я вошел сюда,

Все для меня переменилось:

На что пошел я против воли,

То продолжал я с увлеченьем,

Не поневоле — по любви.

Я вас люблю, и это чувство

Мне не позволило уйти

И удержало в этом доме.

Но надо мне во всем открыться:

Не может больше путать сердце

Своих страданий непритворных

С притворством или шутовством.

Вы знаете, что я люблю вас.

Так верьте ж и тому, сеньора,

Что я люблю такой любовью,

Которая найдет блаженство

И утоление в венце,

Соединяющем навеки.

И я пришел сюда с решеньем

Сказать вам правду, только правду,

И вам, и вашему отцу.

Я больше и одной минуты

Лукавить с вами не могу,

И чем бы это ни грозило,

Хотя б и вы тут были ставкой,

Я предпочту с лицом открытым

Вас потерять, чем вероломством

И низостью добиться вас.

Ну вот, все сказано, сеньора.

Я сделал только то, что сделать

Повелевала честь моя,

А вы, Инеса, поступайте

Так, как подскажет ваше сердце.

И если по душе я вам,

Пойдите к вашему отцу,

Начистоту с ним объяснитесь

И постарайтесь, чтобы он

Простил мне мой обман невольный.

И знайте: никогда, Инеса,

Я вашим быть не перестану, —

Я измениться не могу.

Хотя бы для моей любви

Вы и остались недоступной.

И если грозная судьба

Заставит вас отвергнуть сердце,

Которое я приношу вам,

Чтоб жертвенно оно горело,

Инеса, в радостном огне, —

Охваченный моим несчастьем,

Боготворя мои печали,

Гордясь причиной тайной их,

Я буду жить моим страданьем,

Довольный тем, что был я близок

К такому счастью, что с такой

Упал сияющей вершины,

Но высоты своих желаний

Обманом я не запятнал.

О, где найти слова такие,

Чтоб ты почувствовал, Фернандо,

Как я судьбу благословляю

И как любовь моя ликует,

Узнав, что ты жених мой милый!

В томительные эти дни,

Пока носил ты облик брата,

Она в темнице задыхалась

Молчания. В тог день, Фернандо,

В тот самый миг, когда со мною

Заговорил ты и просил,

Чтоб я глаза твои вернула,

Я душу вверила тебе.

Но счастью нашему мешает

Отец, который отдает

Меня насильно дону Дьего.

Нет, я скорей умру, Фернандо,

Чем сделаюсь его женой!

Теперь, когда тебе известна

Моя любовь, когда ты знаешь,

Откуда нам грозит опасность,

Решись на все, скажи, где средство

Спастись нам, если средство есть.

Сеньора, мы пришли к такому

Концу, мы в крайности такой,

Что то единственное средство,

Которое у нас осталось,

Я предложить тебе не смею

Из-за того благоговенья,

С которым я тебя люблю.

Благоговения? Да что вы —

Герои рыцарских романов,

Которые по двадцать лет

Вздыхали, чтобы получить

В подарок старую перчатку?

Но вышли, кажется, из моды

Штаны в обтяжку и кольчуги?

Фернандо, колебаться поздно!

Пока тебе я не открыла

Моей любви, ты мог бояться

Меня смутить или обидеть,

Но если я тебе призналась,

Что я люблю, ты был бы трусом,

Когда б еще ты колебался.

Так вот единственное средство:

Бежать туда, где ты могла бы

Без колебаний и боязни

Всем говорить, что ты моя,

Пока не станешь ты, Инеса,

Моей женой. А остальное

Ты предоставить можешь мне.

Скажи одно: когда?

Сейчас.

Как только твой отец узнает

Всю правду, будет очень трудно

Уговориться о побеге.

Куда ж мне скрыться?

В монастырь,

Пока я не найду приюта,

Который примет нас обоих.

Ну, Леонора, плащ давай!

Ура! К оружию, бойцы!

Возьми, сеньор мой!

Что, Инеса?

Рука жены.

Какое счастье!

Так нужно, милый!

Дон Фернандо

Почему?

Чтоб выйти с честью.

А куда?

Теперь уж я твоя жена

И только следую за мужем.

Я в поцелуе отдаю

Тебе всю душу.

Милый, полно!

Идем, идем.

С тобою вместе.

Счастливая моя судьба!

Вот хорошо! Хоть муж и беден,

Зато — по собственному вкусу,

А свадьбу может справить он

На карнавальную неделю,

Когда сластями хоть объешься!

Сеньора, извините, но, поспешно

Сегодня утром выйдя с доном Лопе,

Забыл я документ, довольно важный

В моем процессе.

Вам ли извиняться,

Сеньор, что вы домой к себе вернулись?

Я только гостья тут, а вы хозяин.

Для двух таких друзей, как я и Лопе,

Прийти на помощь другу — это радость.

Но вы одна, и я войти не смею,

Хотя моя и всем известна скромность.

Такая деликатность лишний раз

Доказывает ваше благородство,

Но тут она, поверьте мне, излишня:

Дон Лопе верит мне и верит вам.

Позвольте ж мне войти и поискать.

О, небо, небо, я сама пришла

Туда, где мне опасность угрожала,

Куда мой брат пришел за мною следом.

Как это вышло, не могу понять.

Должно быть, оскорбленный доном Лопе,

Явился он туда его искать.

Я только чудом смерти набежала,

И я судьбу свою благословляю

За то, что здесь укрыл меня дон Лопе.

Меня не знает этот кавальеро,

Хоть и севильский житель он как будто, —

Я слышала в Севилье это имя.

Но я во всем теперь опасность вижу,

Меня пугает собственная тень.

Мне чудится, что это брат безумный

Передо мной внезапно вырастает.

Нигде себе не нахожу покоя.

Мне кажется, сейчас я встречу брата.

Что, у себя дон Феликс де Гусман?

Спаси меня, творец, я погибаю!

Скажите, дона Феликса нет дома?

Кто звал меня, сеньора?

К вам пришел…

Я друг ваш, дон Фернандо де Ривера.

О, небо! Я погибла, если только

Не убегу через другую дверь.

Чем я могу служить вам, дон Фернандо?

Я не один. Две женщины со мною.

Пока я буду занят спешным делом,

Позвольте мне оставить их у вас.

Мой друг, клянусь, избрали вы гнездо,

В котором есть уже другая птичка!

Как так?

Я укрываю тут сеньору,

Которую привел один мой друг.

Пойду узнаю. Без ее согласья

Я ничего тут сделать не могу.

Ах если б эта дама согласилась!

Ведь женщины смущать ее не могут,

И речь идет всего о двух часах.

Я только передам ей вашу просьбу.

Входи, Инеса!

О, Фернандо милый!

Так хочет небо, чтоб моя любовь,

Из-за которой я бегу с тобою,

Росла и ширилась.

Ты здесь побудешь,

Пока я не найду тебе приюта

В каком-нибудь монастыре укромном.

Фернандо, разрешения не нужно, —

Та женщина исчезла.

Очевидно,

Фернандо знал ее, и оттого

Она в таком смятении бежала.

Придется дать ответ мне дону Лопе.

Кто б ни была она, а дело скверно.

Фернандо, значит, вы, едва приехав,

Уже свели знакомство…

С этой дамой,

И больше мне не нужно никого.

Но боже мой! Какая щепетильность!

Вошел мужчина — и она исчезла!

Исполнилось желанье ваше.

Тогда я оставляю этих дам

И ухожу устраивать дела.

Не можете ль и вы пойти со мною?

Простите, дон Фернандо, не могу, —

На мне лежит обязанность другая.

Важнее?

Да, я должен отыскать

Ту женщину, которая бежала,

Увидев вас.

Бежала от меня?

О, силы неба! Не моя ли это

Жестокая сестра? Ее дон Феликс

Не знает. Это очень вероятно.

Кто эту даму к вам привел?

Простите,

Я этого сказать вам не могу.

Мне женщину доверили и тайну,

И я за них — со шпагою в руке.

Она в опасности?

Да, в величайшей.

О, небо! Неужели мне такое

Несчастье послано, что лучший друг

Мне изменил? Нет, невозможно! Феликс

Не стал бы укрывать мою сестру.

А думать, что он действовал, не зная,

Кому он помогает, это что-то

Невероятно. Как бы мог он сразу,

Сюда приехав только накануне,

Сойтись так близко с недругом моим?

Я ухожу, дон Феликс.

Выйдем вместе.

Вот ключ от комнаты, и пусть сеньора

Для верности запрет за нами дверь,

А я пойду искать мою беглянку.

Идемте.

Только бы найти ее!

Ну, Леонора, что же, запирай!

О, небо! Неужели это счастье —

Явь, а не сладкий сон? Постой, стучат!

Открой скорее! Это дон Фернандо.

О свадьбе я теперь не беспокоюсь.

Он и в любви нетерпелив и скор.

Как страшно мне, как все меня тревожит!

Кто?

Это я, откройте, донья Анна!

Ай-ай, сеньора! Не могу!

Пришел отец твой!

Боже мой!

Ох, попадет же нам с тобой!

Пропали мы! Я убегу.

Я заходил за доном Дьего

И задержал вас, извините,

Чтоб он свидетелем тут был

Самонадеянности вашей.

Не удалось улепетнуть.

Что? Вы — дон Лопе? Черт возьми!

Я показал бы тут вам «Лопе»,

Когда бы не был этот случай

Столь поучительным уроком

Для тех, кто скоро забывает

Своих испытанных друзей.

Ну, если правда столь бессильна

И доказательства мои,

Столь очевидные, не могут

Вам объяснить, кто тут ваш сын,

А этот плут сладкоречивый,

Похитив имя у меня,

Вас обманул случайным сходством

Со мной (я был таким, как он,

Когда отцовский дом покинул),

Пусть пропадает все тогда:

Уж не того я добиваюсь,

Чтоб вы меня, сеньор, признали,

Нет, я хочу, по крайней мере,

Разоблачить его и ясно

Вам показать, что этот нищий

И проходимец — вам не сын.

Ну, вот отец мой. Донья Анна,

Не закрывай лица, скажи им,

Кто я такой и кто твой брат.

И надо ж было так случиться,

Чтоб мне столкнуться тут с отцом!

Заговори же, донья Анна!

Ведь ничего нет тяжелее,

Чем недоверие.

Молчи,

Прошу тебя и заклинаю!

Позволь открыть твое лицо, —

На карте честь и жизнь моя.

Вот видите: при мне не смеет

Сказать неправду эта дама.

Да что с тобою, донья Анна?

Заставить хочешь ты меня

Быть грубым поневоле?

Боже!

Что делать мне? В глазах темнеет.

Сеньор, она уже сказала:

Все отрицает.

То есть как?

Молчанье часто знак согласья,

А тут совсем наоборот.

Разоблачение обмана

Увидел я — и ухожу.

Сеньоры! Он еще сильней

Теперь ухватится за сына.

Как так уходите? Клянусь,

Что до того, как вы уйдете,

Она лицо свое откроет

И скажет вам, кто я такой!

Досадно. Я не мог найти

Ту женщину. Но что я вижу?

Что здесь такое?

Донья Анна,

Прости мне эту неучтивость

Невольную, но если просит

Тебя твой муж, а ты не хочешь

Открыть свое лицо, то я…

Спаси меня, великий боже!

Что вы хотите делать? Стойте!

Дон Феликс, честь моя зависит

От показаний доньи Анны,

Но как я ни прошу ее,

Как ни молю, она не хочет

Открыться.

Стойте, ради бога!

Она совсем не донья Анна.

А кто?

Я не могу сказать

При всем желании, увы!

Ее привел один мой друг,

И кто она, — мне неизвестно.

А донья Анна?

Ускользнула,

И я не знаю, где она.

Ну, Феликс, это слишком явно,

Измена слишком очевидна.

Сладкоречивый друг! Предатель!

Ах, я не то и не другое!

Она совсем не донья Анна.

Но если доньи Анны нет,

Чего же вы еще хотите?

Она отбросить плащ не хочет,

Так я его отброшу, Феликс!

Я этого не допущу.

Остановитесь!

Силы неба!

Измена ваша, вероломный…

Дон Лопе, небом я клянусь,

Что говорю вам только правду:

Не донья Анна эта дама.

Постойте, он сказал: «дон Лопе»?

Хотел он вас надуть, сеньор,

Так что ж он, собственного друга

Надуть не может?

Кавальеро,

Дон Лопе — это ведь мой сын,

А этот человек — не Лопе.

Ах, мне сейчас не до того!

Я только даму защищаю,

Которую мне вверил друг.

Сеньора, лучше вы уйдите

В ту комнату.

Он спас мне жизнь.

Вы предали меня, дон Феликс,

И мой клинок…

В уме ли вы?

Я стану на его защиту,

Когда такой вы сумасброд.

И я, сеньор.

И я и все.

Отец, и ты?

Что за безумье!

Но я совсем не твой отец!

Сеньор, пусть называет дядей:

На этом можно помириться, —

Он, вероятно, ваш племянник.

В беду такую, господа,

Не попадал никто на свете.

Клянусь благими небесами,

Я, кажется, схожу с ума.

Дон Лопе, верьте: я не лгу.

Помилуйте, какой там Лопе!

Любезный, лучше уходите,

А то могу я не сдержаться,

Взорвусь, и худо будет вам.

А я подбавлю, черт возьми:

Вы что-то через край хватили

В своей невероятной лжи.

И я, черт побери, подбавлю, —

Свалился с неба этот сын.

На незаслуженные эти

Обиды я не отвечаю

Затем, что если мой отец

И не признал меня за сына,

Я помню, что он мой отец,

И отношусь к нему с сыновьей

Почтительностью и любовью.

И так как трудно мне поверить

Тому, что говорил дон Феликс,

Искать иду я донью Анну,

И, если я ее найду,

Она свидетельствовать будет

О том, что я не самозванец,

А если вы, клянусь вам богом,

Укрыть задумали, дон Феликс,

Мою жену, — я вас убью!

Я против воли, кавальеро,

Обеспокоил вас, простите,

А этот человек — безумный.

Еще бы не безумный! Хочет

Нам навязаться в сыновья.

Улажено с монастырем.

Но, силы неба, что я вижу?

Дон Педро здесь и здесь дон Дьего!

Укрылась ли от них Инеса?

Увидели они ее?

Ну, вот мой сын, сеньор, смотрите!

Иди сюда, мой сын, мой Лопе!

Что это? Где ты пропадал?

Вы все еще не убедились,

Что я не сын ваш?

Вот несчастье!

Не прояснился разум твой?

Не говорил ли я, сеньор?

Клянусь тебе, на свете нету

Такого средства, чтобы он

Поверить мог в другого сына.

Дон Феликс, где же та сеньора?

Она в ту комнату забилась,

Боясь быть узнанной.

Имейте

В виду, что тут ее отец.

Отец? Опасность велика.

Как, Лопе, ты не подойдешь

Обнять меня?

Необходимо

Вернуться к старому притворству,

Чтобы спасти мою Инесу.

Что привело тебя, сеньор,

В гостиницу?

Один безумный.

Он говорит, что он — не он,

А ты. Чего тут не наплел он!

Безумный, с места не сойти!

Смотри, сеньор, что происходит:

Я просто лопаюсь от смеха.

Ну вот, судите, кавальеро,

Правдивы ли мои слова.

Входи, не бойся, донья Анна!

О, небо, что я вижу?

Ты,

Сестра неверная?

Постойте,

Постойте, дон Фернандо. Знайте,

Что непокорность доньи Анны

Вас не унизила, напротив,

Для вас все к лучшему сложилось.

Входите же со мной, сеньора!

Я буду биться с вами рядом.

Предупреждаю вас, я слово

Дал эту даму защищать.

Она сестра моя, дон Феликс.

Что я сказал, то я сказал.

Как так твоя сестра? Какая?

Где? Он совсем сошел с ума.

А, я вас всех убью! Уйдите, —

Я ни на что не посмотрю!

Что, ты теряешь уваженье

Ко мне?

Когда он разъярен,

Он на отца поднимет руку.

Я повторяю, дон Фернандо,

Что все тут к лучшему для вас.

Как это к лучшему?

Она

Моя жена.

Тогда вы правы,

И не погибла наша честь.

И заодно уж, чтобы сразу

Мы выбрались из лабиринта,

Ответьте мне, скажите им:

Вы — дон Фернандо де Ривера?

Да.

Ну, а я, сеньор, — дон Лопе

Лухан.

О небо! Что я слышу?

Так ты не сын мой?

Я, сеньор,

Стал вашим сыном.

Почему

Ты так ответил?

Если вы

Не знаете, как это вышло

И почему вы мой отец,

Я показать вам это должен.

Инеса, выходи!

Сеньор мой!

Дай руку мне.

Вот! Я твоя!

Вот почему, сеньор, я сын твой.

А раньше все права сводились

К тому, что я живой портрет.

И к черту мы пошлем того,

Кто слово к этому прибавит!

Так, значит, все-таки ты сын мой?

Ты сын мой, только ты не Лопе?

Ну, ладно, ладно! Я согласен

А мы-то что же, Леонора?

Прошу руки.

Даю. Вот обе.

И тут — любовь нам да совет.

На общей радости Морето

Кончает свой «Живой портрет».