Жизнь наизнанку

Крот

Деревянная дверь кабинета начальника станции, покосившаяся, с достаточно большими трещинами, пропускающими неяркий свет настольной лампы, не предвещала ему — Сергею — ничего хорошего. Он глубоко вздохнул, снял с головы кожаную, потрепанную кепку и, зажав ее в руках, вошел.

Свет лампы слегка рассеивался по небольшому полутемному помещению, но полумрак, царивший вокруг, победить не мог, скорее наоборот, делал его гуще в углах, насыщая темным тени от предметов и создавая иллюзию некоей таинственности. Стол, пара стульев, деревянная кровать с истертым до дыр в нескольких местах покрывалом. Небольшой шкаф в углу, телефон, книги, куча исписанной бумаги, ручки — вот и вся простенькая спартанская обстановка. Впрочем, еще картина на стене, изображающая опушку жаркого летнего леса… Того леса, «тогда»…

— Считаю до ста, — предупредил Сережка, отворачиваясь к терпко пахнущей хвоей елке и закрывая глаза. — Раз… Два… Три…

Второй мальчик, стоящий рядом, бросился в лес, пытаясь найти какое-нибудь укромное место раньше, чем его брат закончит считать.

Легкий ветерок играл листьями деревьев и кустарников, обступивших небольшую полянку, где ребята сейчас и резвились. Июньская зелень вокруг слегка шевелилась, под действием потоков теплого воздуха, а листья переливались всеми оттенками зеленого, отражаясь в лучах яркого летнего солнышка, и не растеряли еще сочности красок, как бывает к концу лета.

Сережка, досчитав до ста, круто развернулся на месте, как будто надеялся, что его брат еще не выбрал себе места и не успел спрятаться. Но, увы, в ближайшем видимом пространстве его не оказалось.

— Мить, кто не спрятался — я не виноват! — Мальчик хитро улыбнулся и нырнул в обступающие поляну кусты, надеясь, что пройдя по ним вокруг, он найдет своего братца. Но не тут-то было. Обойдя поляну несколько раз и все более увеличивая радиус окружности поиска, а также потратив на это почти полчаса, ребенок Димку так и не нашел. Тогда он в замешательстве остановился, оглядываясь по сторонам. Куда же тот запропастился?

А лес вокруг стал более темным. Прозрачные кроны молодых березок сменили более плотные сучья могучих елей, обступающих теперь мальчика со всех сторон своими грубыми неприглядными стволами, словно великаны. Даже звуки, казалось, исчезли, затерялись среди спутанных, а кое-где и сросшихся ветвей.

Сережке стало не по себе. Даже звуки его шагов, словно удалились, скрадываемые темно-зеленым мхом, покрывающим землю. Как он сюда попал?

— Мить, а Мить? — Неуверенно пролепетал он. Ему все еще казалось, что тот где-то рядом. Но никто не откликнулся. — Ми-итя-аа! — Тогда закричал он, уже не на шутку испугавшись. Опять никого. Он что — заблудился?

Он рванул с места, наугад пытаясь найти тот подлесок, который выведет его на открытое место, но все тщетно. Сердце девятилетнего ребенка готово было разорваться. И он вопил. Во всю силу своих неокрепших легких. В надежде, что кто-нибудь его услышит. Но все было бесполезно.

По всей видимости, он слишком сильно углубился в лес, потеряв и поляну, где они играли с братиком, и край леса, где взрослые устроили пикник. Тогда он прижался к одной из более широких елей, заплакал от страха и продолжал кричать до тех пор, пока его не нашли. Только случилось уже это на следующий день…

— Сергей… Сергей! Твою ж мать, Березин! — Голос Евгения Валерьевича вывел его из столь болезненных воспоминаний, и он, осматриваясь по сторонам, пытался понять, где же он все-таки находится. — Ты где вообще витаешь? Нафига сюда пришел, если хлопаешь глазами, как идиот? Я за этим тебя сюда вызывал?

— Извини, Валерич, че-то воспоминания накатили…

— В наше время, Сережа, воспоминаний быть не должно, — возразил тот. — Не нужны они нам сейчас. Не нужны! Из-за них мы становимся слабыми, а значит легко уязвимыми. Ты, вот лучше скажи, вспомнил, зачем пришел?

— Так ты ж, Валерич, вызывал!

— Вот это уже лучше, — одобрительно кивнул тот в сторону стула напротив. — Садись. В ногах правды нет, да и денек у тебя, я думаю, не из легких выдался. — Он внимательно посмотрел на Сергея, ожидая, что тот и так понял все, без лишних слов и намеков, ведь как-никак руководитель Службы Безопасности с недавних пор. Должен на лету все схватывать. Молодой человек сел на предложенный стул, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил и посмотрел на начальника станции, который, показывая свое нетерпение, поднял вверх правую бровь.

— Слушай, Валерич, ничего не понимаю! — С жаром начал Березин. — Опять та же история! Опять группа из трех человек, что вышла вчера на поверхность, сегодня не вернулась. А разведчики, посланные за ними, нашли только их тела. Разорванные и полу съеденные кем-то… Нам что теперь сразу наверх всех дееспособных мужиков посылать?

— Тихо. Тихо, Сережа. Не кипятись. — Успокаивающе проговорил начальник станции, задумчиво почесывая густую бороду. — Ты мне вот что скажи. Кем были убиты наши люди? Ничего странного в их смерти твой человек не заметил?

— Ну как, людьми убиты, а съедены тварями какими-то…

— А группа Макарова и Пустельги? Они как?

— Да тоже самое, — пожал плечами молодой человек. — Уже третью группу за неделю посылаем, и все одно и то же! Все они мертвы. Что происходит — не могу понять.

— А тебе не кажется странным, что почерк-то один и тот же? Ничего более любопытного твой разведчик не обнаружил?

— Ну как же, все практически в одном районе полегли. Ни оружия, ни груза при них не обнаружено. Все утащили, сволочи… — Тут он замолчал. Внезапная догадка озарила его. — Может, это мародеры? А?

— Скорее всего, они. Но я тебе больше скажу, Сережа, — прикусив губу начал Валерьевич. — Организованная банда мародеров, подготовленная и знающая наши планы. Ведь мы же их не отправляли через равные промежутки времени? Вот всякий раз по-разному, да и время-то их выхода было различным. Утро, вечер, а последние вообще ночью пошли. Что это нам дает?

— Что они знали, когда мы выходим со станции? Но Валерич, следопыты каждый день обследуют прилегающие окрестности на предмет врага, и ничего…

— Вот это-то меня и пугает больше всего, Сережа, — внимательно смотря на молодого человека, заметил начальник станции. — Это означает только одно. Что они не следили за выходом со станции, а это, в свою очередь, значит, что все данные о выходах наших групп на поверхность они берут из первых рук.

— Крот? — Ужаснулся Березин, привстав со стула.

— Хуже. — Поморщился тот. — Это человек знающий. Тот, кто был в курсе, что группы будут отправлены тогда-то и тогда-то.

— Но, Валерич! Со всей станции только мы вчетвером знали…

— Да. Я, ты, Греков и Яблонский. Значит кто-то из нас! — Твердо проговорил начальник станции, нахмурившись.

— Но!.. — Начал возмущаться Сергей, поднимаясь со стула, но тот его остановил.

— Тише, Сергей, успокойся. Ты походи завтра, поговори с Грековым и Яблонским, что да как, может, ляпнут чего лишнего… Да и охрану у гермоворот опроси. Не выходил ли кто на поверхность за последнюю неделю? Ну, там, на охоту или посталкерить… Договорились? — Сергей кивнул. В нем зрело нехорошее предчувствие. Что-то плохое и неизбежное надвигалось, и остановить это не было никакой возможности. А ведь он верил этим двоим на сто процентов, не могли быть кротами они, никак не могли. Да и начальник станции вне подозрений… А к нему самому вообще вряд ли возникнут какие-либо претензии, так как он начальник СБ, все-таки. — Иди, пока, поспи. Утро вечера мудренее.

Еще раз, взглянув на картину с летним лесом, Сергей вышел из кабинета.

В голове было пусто, словно все мысли выкачали оттуда, а другие вложить просто на просто забыли. Едкое чувство тревоги зрело где-то в груди, делая ватными конечности. Ситуация складывалась крайне скверная. И она своим грузом неразрешенности валилась теперь на плечи Сергея. Как бы то ни было, но теперь он отвечает за поимку предателя, причем, совершенно не представляя, как это можно было сделать.

Шагая по перрону в сторону своего жилища, он с подозрением поглядывал по сторонам. Теперь в нем не было спокойствия. Не было уверенности в безопасности станции вообще. Мало того, что появился Крот, причем, где — в рядах руководителей станции, так еще этот Крот мог быть не один. Сергей почему-то сомневался, что один человек, пусть даже приближенный к власти, мог провернуть такую аферу один, не имея помощников или просто одураченных им сообщников, которые могли не понимать, в чем именно участвуют.

Да и зачем все это, он не понимал тоже? Все из-за снаряги и груза, который переносили бойцы? Или здесь какая-то другая подоплека? Не будут же они ради только этого вербовать крота на станции! Или будут? Неужели жизнь мародеров настолько ухудшилась, что они теперь действуют, как секретные службы, вербуя, наблюдая и разрабатывая всего-лишь одну станцию. Нет. Скорее всего, дело не в этом.

Тогда в чем?

Ну, здесь вариантов много, хотя, выделить из них всех можно один. Скорее всего, они хотят захватить станцию. Но это чертовски трудная задача. Хотя, им же удалось завербовать здесь предателя. И скорее всего не одного. Так почему бы не довести дело до конца?

Сергей поморщился — мысль слишком фантастичная, даже для банды вооруженных головорезов. А если это не мародеры? А какие-нибудь другие силы? Хорошо экипированные и организованные. Ганза? Красные? Или Четвертый Рейх? Да черт их знает! У каждой власти в метро сейчас свои причины, чтобы захватывать новые территории.

Станция практически полностью успокоилась, и теперь не представляла тот дико жужжащий улей, которым была несколько часов назад, когда с поверхности спускали растерзанные и замороженные труппы, исчезнувшей днем ранее группы сталкеров. Даже тетю Дашу, мать Игоря, и то успокоили, правда, пришлось применить какое-то сильно действующее успокоительное. Сейчас бодрствовали только дозоры у гермоворот и у двух противоположных тоннелей.

Черт, как же он устал сегодня! Только эта мысль сейчас крутилась в его голове, заставляя ускорить шаг, чтобы побыстрей добраться до палатки, где сейчас, возможно, все еще не спит его приемный отец, который еще во время «Начала Конца», взял к себе их с Димкой на воспитание. С Димкой, которого… Снова вспомнился лес, темнота, одиночество…

— Привет, Серег! — Донесся голос отца из-за полога, отделяющего его кровать от палатки. Очевидно, он еще не спал, дожидаясь его.

— Здорово, Хмурый! Как тут у нас дела обстоят? — Он откинул грязную серую ткань закрывающую койку, и взглянул на седого мужчину лет шестидесяти, который единственной рукой пытался перевернуть страницу какой-то книжки. Лет пять назад Хмурому «посчастливилось» встретиться с червем в тоннеле, после чего он и лишился ног. Каким чудом ему удалось тогда спастись, один Бог ведает, ибо сам он, как ни пытался, но вспомнить этого не мог. — Все в порядке? Как сам?

— Да нормально все, — неопределенно махнул тот головой, хотя видно было по лицу, что ему такое существование напрочь опостылело. — Ты это… Поешь давай. Вон там на столе. Галька лично для тебя старалась. И чего ты с ней не замутишь?

— Ой, Хмурый, отстань, — как-то нехотя отмахнулся Сергей. — Не нравиться она мне. Сердце к ней не лежит, понимаешь?

Он быстренько отошел от койки отца, отпустив полог. Но отец не сдавался. Одно рукой, перекатившись на бок, он опять отодвинул грязную ткань в сторону и упрямо заговорил:

— Ты мне это перестань! Сердце у него к ней не лежит, понимаешь! А оно и не должно лежать. Тебе вон уже скоро тридцать стукнет, а сам еще как мальчишка в свои «войнушки» играешь! Так и состаришься, не заметив как, и потомства после себя не оставишь.

— Да брось, Хмурый, всему свое время, — пытался «отмазаться» Сергей, но чувствовал, что в чем-то его отец был прав. Но тема ему эта явно не нравилась. — Ты лучше мне вот что скажи. Ты моего дневника не брал?

Сергей уже минуту рылся в собственном шкафчике, а своего любимого друга, куда он каждый день записывал все события, с ним происходящие, найти не мог.

— Сергунь, так это… Ты давеча сам пришел и его забрал.

Тот уставился на отца, как на невиданную ранее картину. Он-то точно сюда не приходил и дневника своего не забирал. Что вообще твориться?

— Да ладно. — Неуверенно проговорил он. — Я же целый день на…

— Приходил, говорю, не спорь! — Сдвинул брови Хмурый. — Целый день этими труппами занимался, вот и забыл, что приходил. Али я своего сына не узнаю? Или ты меня в маразматики старые уже записал? Я тебе…

— Ладно, Хмурый, остынь! — Сергей принялся устилать постель. — Был, так был, чего спорить-то. Мне вот одно не ясно, почему я-то этого не помню? Да и где он теперь? В смысле положил-то я его куда?

— А ты поспи, — предложил отец, может к утру на ясную голову и вспомнишь. Да кабы следовал бы моему совету, Сереж, больше б отдыхал, так не было бы у тебя такой каши в голове. Эх, точно тебе бабу надо! Ну, я займусь этим…

Дальнейших «угроз» отца Сергей уже не слышал. Усталость взяла свое, и сон не заставил себя ждать, унеся на своих крыльях куда-то в черную пропасть…

— Это все ты виноват! — Кричал Димка, плача и тут же вытирая слезы рукавом. Вокруг бесновалась толпа испуганных и возбужденных происходящим взрослых. Только-только закрылись гермоворота и многие не успевшие остались по ту сторону. Звук сирены все еще отдавался в ушах двух десятилетних мальчиков, прижавшихся к колонне на станции «Курская-радиальная». Их мать и отец остались по ту сторону тяжелой металлической двери. И теперь его родной брат обвинял Сережку в случившемся.

— Да в чем же? В чем я виноват-то? Успокойся!

— В том, что они там остались! Это все ты! Это ты задержал нас мамой!

— Но… Я же пытался дождаться отца! Как ты не понимаешь! — Хотел оправдаться Сергей, но братик его не слушал. Он все так же вытирал рукавом слезы и ныл, всхлипывая.

— Ты всегда и во всем виноват! — Дурным голосом закричал Димка, уже не обращая внимания на слезы, и тыча пальцем в братика. — Всегда все беды из-за тебя происходят!

Такого Сережка стерпеть уже не мог. Закусив от обиды губу и сжав до боли кулаки, он кинулся на Димку. Тот слегка ошарашенный таким неожиданным поступком брата попятился, но столкновения избежать не удалось. Два мальчишки, озлобленные друг на друга и не замечающие, что происходит вокруг и что пол под ними заходил ходуном, отчего многие из присутствующих на станции взрослых присели, не удержавшись на ногах, покатились по полу, стараясь причинить друг другу как можно больше боли. И неожиданно рухнули с перрона прямо на шпалы. Только чудом никто из них не пострадал. А они, не обращая внимания на боль от удара при падении, продолжали кататься меж рельсов, мутузя друг друга, как никогда в жизни, как будто были всегда злейшими врагами и, вдруг, неожиданно встретились. Причем каждый из них явно получал некое моральное удовольствие, доставляя боль другому.

— А ну хватит! — Две могучие руки рывком подняли их на ноги отрывая друг от друга, словно слипшуюся изоленту, причем каждый из них еще продолжал махать руками, пытаясь достать до другого, но руки крепко держали их. Они же в следующий миг так тряхнули их обоих, что всякое желание драться, словно улетучилось. — Стоять тихо и смирно! — Тихо, но как-то властно прохрипел незнакомый мужчина, и два мальчика, как один, уставились в пол, ощущая свою вину. — Вот так-то лучше. Смерть наверху, — почему-то добавил незнакомец, — а вы друг-друга пытаетесь убить?

— Как смерть? — Сергей поднял на мужчину удивленные глаза. Сразу вспомнились испуганный взгляд матери и отца, которые смотрели на них из щели закрывающихся огромных дверей. — Что происходит?

— Война, сынок, — спокойно ответил тот. — Поверхности уже не существует…

Сережка почувствовал, как по лицу бегут слезы. Димка тоже поднял на незнакомца глаза. Влага появилась и на его щеках. Он повернул свою голову в сторону братика, и тот почувствовал в его глазах ненависть…

— Придурок! — С жаром проговорил Димка и, обойдя их с мужчиной, принялся карабкаться на перрон, Сережка только сейчас заметил на многих лицах вокруг страх. Многие сидели на корточках, а некоторые не удержавшись от толчка, которого они в пылу схватки не почувствовали, тоже упали с перрона. Всеобщее молчание и странный гул где-то наверху говорили о том, что мужчина был прав. Наверху происходило что-то ужасное, и это означало только одно, что их счастливой семейной жизни пришел конец.

— Мама… — Попытался выдавить из себя Сережка, но слова не давались. Он не мог усмирить пересохшее горло и мимику лица, которая сейчас явно выдавала все его чувства, отображая на нем буквально все. И боль, и обиду, и страх.

— Что? — Мягко переспросил незнакомец. Он присел рядом и внимательно смотрел на мальчика.

— Мама и папа там… — Наконец, выдавил из себя Сергей, указывая на гермодверь. Незнакомец прикусил губу, поняв явно больше, нежели пытался сказать мальчик. Он привлек его к себе и обнял, выговаривая тихо, но четко:

— Не бойся. Я буду с вами и вас я никому в обиду не дам…

Сергей открыл глаза, поняв, что проснулся. Он резко сел на кровати, вспоминая приснившееся прошлое. Не совсем все в нем было так. Они не дрались в настоящем прошлом и никак уж не падали с братцем на рельсы, но суть осталась, в принципе прежней. У них с Димкой действительно был конфликт, после чего тот как-то изменился. Стал раздражительным и при каждом удобном случае напоминал Сергею о том, что тот виноват в смерти матери и отца, которые не успели вовремя, жертвуя собой ради детей, попасть на станцию. Может он и был виноват, но лишь в том, что задержал мать с Димкой, чтобы отец успел догнать их. Чтобы не потерять его в общей толчее.

Черт! Почему прошлое все еще преследует его, спустя столько времени? Почему не исчезнет никак в задворках его памяти и опасного, требующего полного сосредоточения и отдачи настоящего? Может все дело в его последующем поступке, который и повлиял на его теперешнюю жизнь и на жизнь его брата Димы. Думать об этом не хотелось. Слишком неприятные воспоминания навевал тот поступок, поэтому Сергей поспешил сменить ход своих мыслей.

Его больше волновал дневник, где он записывал все происшествия, случающиеся с ним каждый день, в том числе и то, что происходит на закрытых заседаниях. Как он мог его взять, если он этого не помнил? А если это не он? Но тогда кто? Неужели у Хмурого и впрямь маразм начинается, и он не может отличить одного человека от другого, но это в любом случае значит, что записная книжка могла попасть в любые руки. А записи, что хранились там, секретные записи, стали доступны неким лицам, которые просто могли продать нуждающимся в них. Например, чтобы узнать, когда будет выход следующей группы.

Сергей похолодел. Это же еще и означает, что он является непосредственным сообщником, произошедших недавно преступлений. Но, единственное, он не мог допустить, что Хмурый маразматик, поэтому либо в палатку заходил и взял дневник он сам, либо это был человек очень похожий на него, которого его приемный отец принял за него.

Черт! Как все усложнялось.

Он поднялся, размял затекшие конечности и вышел из палатки, так и не посмотрев на еду, приготовленную Галькой, лишь бросив в сторону все еще спящего Хмурого скудные слова прощанья.

Необходимо было увидеться с Грековым и Яблонским и поговорить с ними. Понять, что не так в их ответах, после чего поговорить с охраной гермоворот о несанкционированных выходах на поверхность за последнюю неделю, разрешить которые могли только он, либо начальник станции.

Взгляд задержался на Гальке, проходящей в этот момент мимо, которая слегка улыбнулась ему, озорно сощурив глаза. Он улыбнулся в ответ и посмотрел в след, когда та прошла. В принципе, баба-то она ничего, почему-то подумалось Сергею. И фигурка под этим застиранным тряпьем должна быть очень даже хорошенькой, только что-то подсказывало ему, что вряд ли что-то получится у них. Что его работа встанет между ними, словно неприступная стена. Ни она не сможет уговорить его сменить ее, ни он бросить. Будет только конфликт, который рано или поздно прервет все их отношения, а потом подрастающий мальчик или девочка будет проклинать своего отца при каждом удобном случае…

Он покачал головой и развернулся в другую сторону. Необходимо было заниматься делами. Он медленно пошел по перрону, поглядывая по сторонам, размышляя, кто мог быть Кротом или хотя бы его сообщником. Да вроде кандидатов его взор пока не уловил. Зато углядел в дальнем конце платформы, как начальник станции уже разговаривает с одним из охранников, охраняющих гермоворота.

Значит, начальник уже опередил его. Что ж, надо подойти и присоединиться к допросу. Может, что интересное и проясниться. Он направился в конец платформы, мысленно готовясь к любой информации, но то, что случилось далее, он не ожидал.

— Это он? — Услышал он голос начальника станции, когда подошел ближе. После этого тот мотнул головой в сторону Сергея, как бы указывая на него охранникам.

— Да-да! Он это! Он! — Закивали те дружно.

— Вы в этом уверены? — Те опять закивали. Почувствовав недоброе, Сергей остановился, напрягшись, но видимо поздно.

— Схватить его! — Жестко приказал начальник станции охранникам у двери. Сергей вроде попытался отпрянуть, но когда на него направили автоматы, тут же остыл, замерев на месте. Лишь в душе поднималась волна злости, огромная, переполняющая, которую он еле сейчас сдерживал.

— Что это значит, Валерич? — Сухо спросил он начальника станции. Тот, сложив руки за спиной, внимательно смотрел на Сергея. Внутри явно была видна какая-то борьба.

— Ну, вот и все, Сереж. Игра окончена. Эти двое тебя опознали. Ты перед выходом каждой группы лично выходил на поверхность.

— Но это же чушь! — Не выдержал Сергей. Меня подставил кто-то! Это не я!

— Все мы в каком-то смысле не мы. — Многозначительно проговорил Евгений Валерьевич. — А это ты как объяснишь? А?

Из-за спины он, наконец, показал свои руки. В одной из них был его дневник! Контр аргумент. Контрудар. У Сергея даже слов не нашлось что-либо возразить. Он застыл, понимая, что все, сто могло его скомпрометировать, находится в этом дневнике. Зачем он, дурак, записывал туда все разговоры их внутренних совещаний? Зачем! Зачем! Зачем! Все планы на будущее, все мысли высказанные вслух как начальником станции, так и Грековым и Яблонским.

— А ты не будешь ли так любезен, — продолжил Валерьевич, — рассказать нам, как эта вещичка оказалась за пределами станции? Сегодня разведчики обнаружили его на верхней площадке эскалатора.

На это Сергей мог только пожать плечами.

— Но… — Как-то жалко прозвучали его слова. — Я этого не делал! Я ничего подобного не помню!

— Знаешь, Сереж, с твоими этими вечными провалами памяти и экскурсами в воспоминания, это не удивительно. Увести! — Гаркнул начальник станции, и двое бойцов повели теперь уже бывшего начальника СБ в камеру, оборудованную в технической части станции.

Дрезина резво гремела своими металлическими колесами, уже набрав ход. Сзади за поворотом только что исчез портал их родной станции, их дома. Дома, которого они уже больше никогда не увидят.

Их приемный отец и еще трое бойцов, с силой раскачивали рычаг, приводящий в движение дрезину. Сзади в довольно тесной тележке находились одни дети. Около двадцати тесно прижавшихся друг к другу плачущих детей. Первых, кого спасают в случае опасности — это женщины и дети. Женщины в данном случае должны были ехать на второй дрезине, которая стартовала следом за ними, но почему-то видно их не было. Может еще нагонят?

Сережка с Димкой сидели в самом конце тележки и жадно вглядывались во тьму позади, которая буквально в нескольких метрах становилась совершенно непроницаемой. Страх заставлял дрожать их, а хныканье других детей только нагнетало ужас неизвестности. И через некоторое время еще добавился странный гул, который шел сзади и, казалось, догонял их.

Внезапное известие, что западный тоннель вот-вот прорвется и все вокруг заполниться зараженной водой из Москвы-реки, как гром свалилось на всех жителей их родной станции. По тревоге на уши были подняты все. Кто-то долго собирался, кто-то покидал свои жилища, так ничего и, не прихватив, и все уходили на другую станцию по левому тоннелю. Их же, большую часть женщин и детей, было решено отправить правым тоннелем на дрезинах, с прицепленными к ним небольшими платформами, раньше служившими для перевозки грузов.

И вот они теперь убегают от внезапной угрозы затопления, стараясь опередить смерть. Ведь, если тоннель прорвется, то гибель всех, кто не успел перебраться за гермоворота, установленные перед следующей станцией, будет быстрой. Еще несколько минут ничего кроме, как равномерного движения дрезины и ожидания неизбежной опасности, не происходило, как…

— Мить, смотри! — Сережка указал вниз, туда, где шпалы убегали во тьму. То, что происходило там, отнюдь не понравилось обоим мальчикам. Вода. Она струилась и явно начинала обгонять, по скорости прибывания опережая дрезину, пока ее было мало, но…

— Пап! — Закричал Димка, оборачиваясь назад и стараясь перекрыть шум дрезины. — Вода подступает! Поторопитесь!

— Я понял, Дим! Держитесь там крепче! — И тут тележку тряхнуло, да так сильно, что Димка, обернувшийся назад и почти не державшийся, подлетел в воздухе и, перелетев через край тележки, только чудом ухватился за борт руками. Сережка, на минуту застыв от ужаса, опомнился и попытался схватить его руки, но очередной толчок подпрыгнувшей тележки не оставил никаких шансов его братику. Тот полетел вниз и кубарем покатился по шпалам, быстро исчезнув в темноте…

На следующий день он все еще находился в камере. Темной и сырой клетушке, находящейся где-то в технических помещениях в глубине станции, под платформой. Очевидно, они еще спорили об участии Сергея во всей этой истории, и пока не могли решиться на какие-нибудь серьезные действия или обвинения. По все видимости ни начальник станции, ни Яблонский с Грековым не могли еще поверить в виновность Сергея. Что-то не давало пока им это сделать. Но факт оставался фактом, опровержения на улики против него у него не было. Рано или поздно им придется признать его виновным, хотя, если он задержится в камере подольше, может случиться что-нибудь такое, что снимет с него все подозрения.

Он печально обвел взглядом кромешную темноту, царившую вокруг. Странно было осознавать, что ему не доверяли именно те люди, которым он сам верил больше, чем себе. Правда, если б на них были бы такие улики, как бы повел он сам себя? Что бы делал?

Слабо скрипнула дальняя дверь тюремного коридора. На миг мелькнул луч слабого света, но тут же исчез. Кто-то вошел. Причем этот кто-то нес что-то тяжелое, так как сильно пыхтел. Подойдя к клетке Сергея, незнакомец опустил нечто на пол и поспешно удалился. Может еду принесли? Впрочем, Сергею совершенно не хотелось проверять это. Голода он пока не испытывал, да и состояние было так себе. Какое-то безразличие разлилось по телу, апатия. Даже писк крыс не отрывал его сейчас от тяжких размышлений.

Но вдруг, рядом с его камерой кто-то зашевелился, а потом еще и закашлялся. Совсем рядом!

— Кто тут? — Подскочил на месте Сергей. Он тихо отодвинулся в дальний угол клетки и замер прислушиваясь. Где-то рядом сопели, но молчание все равно затягивалось словно незнакомец, ожидающий во тьме, собирался с мыслями.

— Мне кто-нибудь ответит? — Опять спросил он.

— Серёнь, ты только не ругайся, — раздался из темноты голос его отца. Какой-то жалобный и молящий.

— Хмурый! Ты совсем сбрендил? — Сергей подошел к решетке и просунул сквозь нее руки, нащупывая отца. Тот держался руками за металлические прутья и сидел на деревянном настиле, куда его посадил, по всей видимости, охранник, с которым тот договорился. — Зачем тебя сюда ноги… В общем, почему ты здесь?

— Сереж, — срывающимся голосом начал тот. — Я слышал… Они все решили… Завтра на рассвете…

— Не продолжай. — Он обнял сквозь решетку отца, благо расстояние между прутьями позволяло просунуть руки. Ему не надо было ничего объяснять. Итак все было предельно ясно. Все было против него, и выхода из этой ситуации он не видел. А как бы он сам поступил с предателем? Да точно так же! А может еще хуже. Единственное, что ему сейчас было нужно, так это провести хоть сколько-нибудь времени с отцом. Более близкого человека у него не было. И поэтому приход Хмурого он воспринял с большой благодарностью, хоть и понимал, как тяжело тому было попасть к нему на свидание.

— Господи, Сереж. Ну, говорил же. Приглядись к Гальке. Сидел бы дома сейчас, детей воспитывал…

— Не надо, отец… — Он впервые с тех пор, как погиб его брат, назвал его так. Отец задрожал, очевидно, ему стало еще хуже от этих слов. — Не надо…

— Слушай, я тут вспомнил…

— Погоди, пап. — Почему-то прервал его Сергей. Перед взором стояла еще картинка, как его братик исчезает во тьме… — Ты помнишь тот день, после которого тебя прозвали Хмурым? Помнишь, как я не успел схватить его за руку?

— Не говори так, — попросил отец. — Твоей вины в том нет.

— Что?

— Я все видел. Видел, как он укатился во тьму. Видел и не дал команду остановиться! Просто посчитал, что это принесет смерть всем остальным. Я его погубил, Сереж, не ты. И здесь только моя вина.

— Нет… — Сергей хотел возразить, хотел ответить Хмурому, что это не так, но тот не дал ему.

— Да. Да, Сереж… Помолчи. Так вот, я тут вспомнил, что это не ты заходил за дневником… — Сердце у Сергея подпрыгнуло. От того, что скажет он, может зависеть его жизнь. — Помнишь шрам на левой скуле Димки?

— Да, а что? — Но Хмурый не ответил. Он как-то странно захрипел. Рядом что-то звонко ударилось об пол. Что-то металлическое. — Что…

Хмурый обмяк, повиснув всем весом на его руках. «Что происходит?» — Метнулась в голове молниеносная мысль. А руки сами начали ощупывать тело, лицо, шею… Странная влага на шее, странная борозда… Что это? Сердце бешено заколотилось. Влага своей вязкостью и теплом напоминала кровь! А пульса, сколько Сергей не щупал шею отца, не прощупывалось. Он отпрянул от решетки, отпустив тело. Труп Хмурого мягко рухнул возле решетки.

— Я смотрю тебе нравиться убивать своих близких? — Раздался откуда-то из темноты незнакомый голос. Сергей вздрогнул. Он знал на станции всех, но такого голоса, глубокого и размеренного раньше никогда не слышал.

— Кто ты?

— Сначала убил родителей, потом братика, — продолжал, не обращая на него внимания, голос. — Теперь вот, своего приемного отца…

— Кто ты? — Повторил более требовательно Сергей.

— А ты, Сереженька, разве не узнаешь меня?

— А должен?

— Ну, если принять во внимание, сколько лет прошло с нашего общения, то вряд ли.

— Так кто ты? — Человек, скрытый темнотой только рассмеялся в ответ.

— Это уже не важно. Скоро ты поплатишься за свои преступления!

— Какие преступления? Что ты несешь? Я ни в чем не виновен!

— Да, — согласился тот. — Но ведь никто этого не знает. Не правда ли? Все думают, что крот ты, да и убийство твоего отчима теперь тоже на тебя спишут… Здорово, да?

— Так это твоих рук дело? — зарычал Сергей, не имея возможности вцепиться в горло говорившего. Его охватила ярость. Безумная и слепая ярость. Он вцепился в решетку и, прижавшись к холодным прутьям щекой, трепетал от еле сдерживаемой злости. — Ты командуешь теми ублюдками, что убивают наших сталкеров? Но зачем?

— Да, все ради тебя, Сереженька. Не ради станции, ее жителей. Ради тебя. Зачем столько усилий? Уверяю только из-за тебя. Ты должен гордиться своей персоной, не так ли? Столько внимания… А кто я, какая разница? Теперь-то это твоих рук дело. И тебя будут казнить на рассвете. А мне пора, извини… — Звук легких, еле слышимых и удаляющихся шагов. Куда-то в сторону выхода.

— Ты хоть скажешь, как зовут-то тебя?

— Ах, да. Зови меня Димкой… — После этих слов Сергей смог лишь опуститься возле решетки на колени, и заплакать.

Свет фонарика моргнул и неожиданно погас, скрывая в темноте его палачей. Сергей продолжал стоять связанный, не делая попыток к побегу. Да и куда тут убежишь? Тоннель тупиковый. Дальше ничего нет. Да и смысл? Есть ли смысл?

— Стоять, не двигаться! — Донесся до него голос командира отряда. — Слышишь?

— Да, слышу, слышу! — откликнулся бывший начальник СБ. Его коллеги — теперь его палачи. Прикольно… — И стою.

Главный постучал по фонарику. Тот моргнул, на несколько мгновений осветив окружающее пространство и людей, направивших на него свои автоматы, потом снова погас. За их спинами Сергей различил человека, которого там раньше не было, и лицо которого было ему до боли знакомо. В это лицо он вглядывался каждый вечер, пытаясь себе представить, как бы теперь, по прошествии стольких лет, выглядел бы его братик. Этот человек, пристально глядя на Сергея, хищно улыбался. Улыбкой, которая была не свойственна самому Сергею. А на левой скуле белел шрам, тот самый, который Димка заполучил еще в детстве. Свет снова погас.

— Да, мать твою! — Выругался главный и принялся опять колотить по фонарику. Наконец, свет вновь появился и больше не пропадал, а фигура из прошлого словно растаяла в темноте позади его палачей.

— На прицел! — Скомандовал командир. — Товсь! Пли!

Сергей умер с улыбкой на лице и спокойствием умиротворенного человека. Его брат-близнец, Димка, был жив! А значит, что он не виноват в его смерти, а все остальное уже не важно. Ни подстава, ни смерть, ни предательство…