В иллюминаторе, сквозь серебристую кисею облаков, начали проступать величественные очертания горной гряды Серра-да-Шела. Там, в самом центре гор, лежал Лубанго — столица ангольского Юга...
Самолет вместо того, чтобы резко сбросить высоту, лег почти на горизонтальный курс и начал движение по спирали, как бы ввинчиваясь в воронку, образовавшуюся между гор. Еще в столице я слышал, что на этом маршруте летают самые опытные пилоты, ведь приходится сажать самолет, маневрируя между отвесными скалами.
Пробили низкий слой облаков. Внизу уже можно различить геометрию городских кварталов, аккуратные прямоугольники полей, окружающих Лубанго. Поля подернуты свежей зеленью: несколько недель шли обильные дожди, характерные для ангольской зимы.
Наконец в иллюминаторе замелькала свежая разметка недавно восстановленной взлетной полосы, проплыло приземистое здание аэровокзала. Самолет коснулся земли. Проявляя исключительную для южан дисциплинированность, пассажиры дождались полной остановки двигателей. Открылись двери, и первое, что меня приятно поразило,— отсутствие какого бы то ни было перехода от кондиционированного климата внутри салона к воздуху за бортом. И это после изнурительной влажной столичной жары!
Позади формальности и хлопоты с получением багажа. Теперь надо добраться до города. Рейсовых автобусов и такси в Анголе маловато, так что самое надежное средство передвижения — попутка, ну а когда ее нет... Неужели придется топать пешком?
Мои размышления прервал знакомый голос.
— Здравствуй, товарищ! — услышал я за спиной русскую фразу, произнесенную с мягким певучим акцентом. Не успел я повернуться, как был заключен в могучие объятия улыбающегося парня — из тех, кого в Анголе называют «корпуленте» — крепыш. Я сразу же узнал Карлуша — студента Луандского университета.
— Ты в город? Прекрасно. Я на машине, могу подвезти.
Дорога заняла менее получаса, но за это время благодаря исключительной общительности моего спутника я успел получить исчерпывающую информацию о Лубанго.
Город был основан в 1885 году колонистами — выходцами с острова Мадейра. Раньше назывался Са-да-Бандейра — по имени известного португальского военачальника, который, кстати, будучи активным противником рабства, оставил о себе неплохую память в колониях. Мягкий климат Са-да-Бандейры привлекал сюда немало богатых португальцев. Вот почему здесь почти не увидишь высоких зданий: кругом только двух-трех-этажные виллы, утопающие в тени вечнозеленых деревьев.
— А мы, ангольцы, жили вот здесь,— Карлуш показал на скопище глинобитных, покрытых сухой травой и пальмовыми листьями и уже полуразвалившихся хижин перед въездом в город.— Сейчас в них никто не живет, а раньше... Ведь до революции чернокожих пускали в город преимущественно для того, чтобы они подмели и вымыли до блеска улицы. Теперь другое дело. Моих родителей, как и их соседей, переселили в один из особняков. Хозяин бросил его. Сбежал. У стариков есть теперь и водопровод, и электричество. В общем, живут как люди...
Машина остановилась у гостиницы. Я распрощался с Карлушем и договорился о встрече на завтра.
Граница — рядом
В Лубанго приезжий с особой остротой ощущает, что Народная Республика Ангола все еще лишена возможности жить спокойной жизнью. То, о чем в столице узнаешь из ежедневных сообщений газет, из тревожных сводок в программах новостей Национального радио и телевидения, здесь, на Юге, становится реальностью. В нескольких часах езды по автостраде — граница с Намибией. Именно оттуда исходит постоянная угроза вторжения, проникают бандитские группы контрреволюционеров, налетают сверхзвуковые стервятники, несущие смерть мирным жителям.
Вот почему на улицах Лубанго чаще, чем в других городах НРА, можно встретить людей, одетых в пятнистую форму бойцов ФАПЛА — Народных вооруженных сил освобождения Анголы. За те немногие часы, что я посвятил первому знакомству с Лубанго, мимо меня прошло несколько колонн, отправлявшихся на юг. Впереди и сзади — замаскированные свежесрубленными ветками армейские грузовики с зенитными установками, бронетранспортеры. В середине — автомашины с гражданскими грузами: мукой, сахаром, консервами, горючим. Так, под усиленной охраной, готовые в любую минуту дать отпор нападению с воздуха, идут колонны, чтобы доставить все необходимое населению приграничных населенных пунктов.
Над головой несколько раз пролетали самолеты ангольских ВВС. В тот день я был свидетелем только тренировочных полетов. Но так бывает далеко не всегда...
Южная ночь опустилась так быстро, что я даже не успел сориентироваться, в какой части города нахожусь. Пришлось вновь ловить попутную машину. Удалось это на удивление быстро. Юркий маленький грузовичок заскрипел тормозами. Оказалось, что гостиница находилась всего в десяти минутах езды. Общее правило здесь такое: если тебя подвозят, то делают это исключительно от чистого сердца, и, естественно, благодарностью может служить только крепкое рукопожатие и повторенное несколько раз «большое спасибо».
Лишь переступив порог гостиницы и услышав манящие запахи кухни, я понял, сколь сильно проголодался...
Во время командировок по Анголе мне приходилось обедать в разных местах: современных ресторанах и придорожных тавернах, в домах местных жителей и на официальных приемах. И каждый раз я не переставал удивляться исключительной аккуратности, я бы сказал, педантичности в сервировке стола. У каждого прибора — непременная, пусть даже щербатая, но безукоризненно чистая тарелочка для хлеба, полный набор ножей и вилок, всегда свежие, замысловато сложенные салфетки, которые подают специальными щипчиками. И все это сопровождается улыбкой, светящейся гостеприимством. Официанты всегда вежливы, подтянуты и полны внутреннего достоинства.
Еще днем я побывал на местном рынке, где высились груды разнообразных овощей и фруктов. Провинции Уила и Кунене — житницы Анголы. Здесь снимают по нескольку урожаев в год. Выращивают привычную нам капусту, помидоры, рис, арбузы и экзотические маниоку, папайю, манго. А также многие другие прекрасные на вкус, но с труднозапоминающимися названиями фрукты и ягоды... Здесь же, на Юге, развито и животноводство. В нескольких десятках километров от города начинаются пастбища, на которых нагуливают вес полудикие большерогие буйволы.
После ужина, наслаждаясь вечерней прохладой во внутреннем дворике гостиницы, я включил радиоприемник. Голос диктора вернул меня к тревожной реальности. «Самолеты ЮАР дважды вторглись в воздушное пространство нашей страны... Обстреляна транспортная колонна... Есть человеческие жертвы...» — звучало в динамике. Кто знает, может быть, речь шла о тех молодых улыбающихся солдатах, которых я видел днем на улицах...
Праздник в доме собраний
Рано утром меня разбудил требовательный стук в дверь. В комнату влетел взъерошенный, нагруженный сумками Карлуш.
— Скорей собирайся. Кофе в термосе. Вместо хлеба — пачка галет. У моих родственников в деревне праздник. Ты тоже приглашен.
Я давно мечтал побывать где-нибудь в глубинке, в настоящей, а не стилизованной для туристов африканской деревне. Около двух часов езды по шоссе, затем еще полчаса болтанки по краснозему грунтовой дороги.
Деревни в нашем понимании этого слова не было. Центральная улица отсутствовала вовсе. Был въезд в селение, обнесенное по кругу забором из жердей. В центре главной площади я увидел большой навес из сухой травы, покоящийся на толстых, потемневших от времени сваях,— «народный дом», или «дом собраний».
Вокруг располагались жилища отдельных семей, или, если хотите, микродеревни. Каждая представляет собой несколько круглых маленьких хижин с конической соломенной кровлей. Стены заменяет частокол, оплетенный прутьями и обмазанный глиной. Хижина, обнесенная изгородью из жердей,— отдельная комната для члена семьи. Заборов множество, а между ними— лабиринты узких проходов: стороннему человеку лучше не соваться — заблудишься...
За каждой хижиной — небольшое, ничем не отличающееся от нее по внешнему виду хозяйственное помещение. Здесь же загоны для домашней птицы, напоминающие перевернутые вверх дном корзины. Небольшие постройки на высоких сваях — амбары, где хранится зерно и другие съестные припасы: им не страшны ни грызуны, ни потоки воды в сезон дождей.
Встречать нас собралась по меньшей мере половина деревни. Но первыми подоспели, естественно, мальчишки, сопровождаемые всеми собаками округи.
Не торопясь подошли поздороваться старики. Степенно закурили предложенные Карлушем сигареты, расспросили о новостях. За изгородью можно было видеть несколько любопытствующих женщин и девушек. Но подойти к незнакомым мужчинам, среди которых был еще и чужеземец, они не решались.
Пока родственники обсуждали семейные дела, я стал осматривать орнаменты, украшавшие стены некоторых жилищ. Строгие геометрические фигуры, выполненные в желтых, коричневых и белых тонах... Стилизованные изображения людей и животных, тщательно выписанные черной краской... Сцены охоты, ритуальных плясок...
— Что, нравится? — спросил, дернув меня за рукав, стоявший рядом мальчик лет четырнадцати.— Это все рисует наш учитель — дядюшка Жоао. Хотите, я отведу вас к нему в кимбу?
Протиснувшись по узкому проходу между изгородями, мы оказались внутри аккуратно выметенного дворика. С забора свисали пучки высушенных трав и кореньев. На зов мальчика из низких дверей хижины появился хозяин — небольшого роста человек в холщовых выцветших штанах, перепачканных краской. В руках он держал плошку, сделанную из высушенной тыквы, и костяной пестик. Человек вежливо поздоровался с нами, продолжая уверенными движениями растирать в ступке красноватые мелкие плоды.
— Жоао Квандула,— представился он.
В разговоре выяснилось, что своему ремеслу живописец научился у отца, а тот, в свою очередь, перенял его у деда.
— Краски дает сама природа. Надо только хорошо знать свойства растений, уметь находить в земле цветную глину. А вот мои инструменты.
Мастер показал разных размеров кисти — вырезанные из пористой древесины трубочки, размочаленные на концах. Здесь же лежали палитры, сделанные из коры деревьев и отшлифованных костей домашних животных.
— Смотрите, этой вещи очень много лет. Ее подарил мне еще дед,— сказал Жоао, протягивая мне палитру, искусно вырезанную, если верить художнику, из лопаточной кости гиппопотама.
От дома собраний донесся призывный гул барабанов.
— Идемте, праздник уже начинается,— позвал меня мальчик.— Дядя Жоао тоже пойдет с нами.
Под навесом собралось теперь все население деревни. Люди расселись на тростниковых циновках. Тут же стоял маленький складной стульчик, явно приготовленный специально для меня.
— Этот ритуал — все равно что конфирмация у европейцев,— пояснил Карлуш, когда я осторожно уселся на стульчик.— Видишь трех девушек, стоящих в сторонке? Торжества организованы в их честь — они становятся невестами.
Девушки были одеты в цветастые короткие юбки. На обнаженные плечи каждой наброшено покрывало из легкой ткани. Волосы уложены в замысловатую прическу, состоящую из десятков косичек, переплетенных стеклянными бусами. Такие же бусы из белых и голубых шариков тяжелым ожерельем охватывают шею и спадают на грудь.
Под навесом расположился и оркестр — около десятка музыкантов. Их инструменты — это разных размеров барабаны: от больших, в половину человеческого роста, тамтамов до совсем маленьких. Высоко отбрасывая руки и с силой ударяя по отполированной коже, барабанщики постепенно ускоряли ритм ударов.
На утоптанную босыми ногами площадку вышло несколько пар в ритуальных костюмах — сложном переплетении разноцветных тканей, бус, перьев и кусочков меха. Встав в затылок друг другу и положив руки на плечи впереди стоящих, танцующие начали движение по кругу, охватив кольцом виновниц торжества, сидевших в центре на корточках. Хлопая в такт музыке в ладоши, собравшиеся громкими голосами запели протяжную песнь.
— В ней поется о счастливой и долгой жизни, о материнстве и детях,— пояснил Карлуш.— Девушкам желают здоровья, удачного замужества и хорошего потомства.
Когда церемония закончилась, родители девушек пригласили всех к праздничному столу, расположенному за домом собраний. В центре стола лежали два жаренных в углях поросенка. Тушки их были вывернуты ребрами наружу так, чтобы головы и ножки оказались внутри и не подгорели.
Как я вскоре убедился, повара не пожалели при их приготовлении жиндунгу — жгучего ангольского перчика.
Основу же трапезы составляли киселеобразные блюда из маниоки. Вкусными оказались и местные голубцы: рис, овощи и мелко нарубленное мясо, завернутые в молодые тыквенные листья и тушенные в пальмовом масле...
Во время праздника мое внимание привлекли браслеты, украшавшие голени многих женщин. У одной из них браслетов было так много, что они панцирем заковывали ноги чуть ли не до колен.
Всезнающий Жоао пояснил:
— По количеству браслетов можно судить, что эта женщина была самой дорогой невестой в селении. Видите ли, у нас издревле существует обычай, по которому семья жениха выкупает невесту у ее родителей. В роли выкупа обычно выступает скот. А чтобы люди не сомневались, что за невесту отдали немалый выкуп, ее ноги украшают такими вот браслетами: по одному за каждого быка...
...Мы прощались с гостеприимными хозяевами на закате. Перед отъездом один из старейшин вынес из кимбы объемистый сверток.
— Это вам,— сказал он.— Чтобы всегда помнили нашу деревню. Такое в Луанде не купите. Ведь это — часть нашей жизни...
Я развернул шкуру антилопы. Внутри лежали отполированный руками охотников лук и несколько длинных стрел с разными наконечниками и разноцветным оперением. Тут же была небольшая статуэтка, которая изображала задумчивого божка, обхватившего голову руками.
Солнце быстро садилось в саванну. Настал час поить скот. Уже за пределами селения, у деревенского колодца, расположенного в тени раскидистого баобаба, мы наблюдали этот простой и торжественный ритуал. Колодец представлял собой огромную воронку, вырытую в земле. За день вода скапливается на дне, а набросанные сверху густые ветви не дают влаге высыхать: нельзя допустить, чтобы хоть одна капля пропала напрасно.
Рядом — выдолбленные из целых стволов корыта. Мужчины достают воду деревянными продолговатыми ведрами, наполняют колоды и, строго соблюдая очередность, поят быков и коров. Только после этого из деревни к колодцу приходят вереницы женщин с сосудами из выдолбленных тыкв, которые они несут на головах. Набирают воду не торопясь, с достоинством. Ожидая своей очереди, тихо переговариваются, иногда звонко смеются. Опускается темнота, и жизнь в селении замирает...
Через пески пустыни Намиб...
За время, что я продел в Лубанго, мне довелось повстречаться со многими замечательными людьми. Среди них были наши соотечественники, работающие в центральном госпитале Лубанго и на строительных площадках города. Всех их объединяло одно — глубокое понимание своего интернационального долга, бескорыстное стремление помочь ангольцам в строительстве новой жизни.
И вот когда моя работа была уже закончена, зарядили проливные тропические дожди. Темная перина туч легла, казалось, на самые крыши домов. О посадке рейсового самолета не могло быть и речи.
— Так ты можешь застрять на целую неделю,— сказал пришедший навестить меня Луиш да Силва, инженер местного отделения государственной нефтяной компании «Сонангол».— Знаешь что, чем сидеть здесь и напрасно тратить время, поехали с нами в Намиб. Мы должны забрать там большую партию горючего. Всего три часа, и мы — на побережье.
Несколько минут крутого подъема в гору, и наша машина выехала на ровную крышу плоскогорья. Вокруг радовала глаз свежая зелень полей и огородов. Неожиданно автомобиль вылетел на узкую площадку над пропастью. Внизу была неведомая, страшная бездна. Прямо под нами, на глубине почти двух километров, лежала пустыня Намиб, давшая имя юго-западной провинции НРА и ее столице, а также соседней Намибии, оккупированной ЮАР.
Машина шла, не сбавляя скорости. Чувствовались уверенность и опыт водителя. Крутые развороты следовали каждые сто метров. Я насчитал их около девяноста. В одном месте на асфальте и на бетонных плитах, укреплявших склон на случай обвала, белели «заплаты».
— Здесь дорога была взорвана,— пояснил кто-то из попутчиков.— Это случилось в октябре 1979 года. Десант юаровских командос высадился с вертолетов под вечер, когда многие возвращаются с побережья в Лубанго. Бандиты взорвали несколько мостов, сожгли много машин. Они надеялись надолго прервать сообщение между двумя провинциями — Уила и Намибе.
Понимали, что эта трасса жизненно важна для нашей страны. Но враги просчитались. Нам на помощь пришли советские друзья — специалисты из работающей здесь, на Юге, группы «Мосты». Они трудились днем и ночью и восстановили движение в рекордно короткие сроки. За это мы очень благодарны твоим соотечественникам...
От резкого перепада высоты заложило уши. Примерно полчаса мы спускались с гор и наконец выехали на равнину.
Пустыня обдала гнетущим жаром. Вокруг до горизонта лежали бурые пески. Сначала на ровной поверхности изредка вставали многорукими великанами баобабы. Потом исчезли и они.
В горле пересохло. Над дорогой стояло тяжелое марево.
Неожиданно по обеим сторонам шоссе на песке стали появляться... громадные осьминоги. Их зеленые щупальца достигали в длину нескольких метров. Так я впервые увидел одно из самых экзотических растений — вельвичию.
Я попросил ангольских друзей хоть на несколько минут остановить машину. Песок обжигал ступни ног даже сквозь толстую подошву. Не верилось, что в этих условиях способно произрастать что-либо живое.
Едва выступавший над землей ствол дерева — если это, конечно, можно назвать стволом — имел в диаметре около метра: этакий неровный жилистый блин. От него в разные стороны стелились длинные волокнистые листья, расслаивающиеся на плети. Легкий ветерок вызывал на песке зыбь, и казалось, что щупальца вельвичии шевелятся.
— Уму непостижимо, как ей удается существовать при такой жаре,— сказал Луиш.— Для нас, ангольцев, это растение — символ стойкости. Словом «вельвичия» называют самых мужественных и сильных духом людей.
...На горизонте появились очертания города. Воздух наполнился запахом моря. Сразу стало легче дышать. Я попросил высадить меня в центре Намиба — у здания провинциального комиссариата, построенного в колониальном стиле. Напротив на холме ощетинился бастионами старый португальский форт, охранявший некогда вход в бухту. Внизу раскинулся порт. Над ним возвышались огромные «журавли» портальных кранов. На рейде стояло несколько десятков больших грузовых кораблей под флагами разных стран.
Через полчаса, устроившись на ящиках в грузовом отсеке Ан-12, я покидал Намиб. Последнее, что я увидел в этом городе, были написанные оранжевыми буквами на здании аэровокзала слова: «Аэропорт имени Юрия Гагарина».
Луанда — Москва
Игорь Елеференко