Журнал «Вокруг Света» № 6 за 2005 год (2777)

Феномен: Песчаные замки Эола

Дюны не такая уж редкость на нашей планете. Их можно встретить в Сахаре и донских степях, на берегах Арала и в дельте реки Лены, в пустыне Атакама и в окрестностях Байкала. Там, где встречаются песок и ветер, появляются дюны. Правда, в России дюнами принято считать только те песчаные горы, что образуются на берегах морей, рек и озер, а в пустынях – барханами.

Дюны изменчивы. Ветер постоянно обновляет ландшафт, добавляет какие-то детали, штрихи, без устали стирает и заново создает пейзажи на старом песчаном холсте. После каждой бури волны песка застывают новыми гребнями и ложбинами.

Начинается дюна с небольшого песчаного бугорка, образовавшегося возле камня или растения, там, где ветер, несущий миллионы песчинок, замедляя бег, расстается со своей ношей. У такого препятствия постепенно возникает небольшой песчаный холм, который сам становится преградой для ветра. Если направление ветра сохраняется достаточно долго, то холм растет, его наветренный склон делается пологим и вогнутым, а подветренный – более крутым, выпуклым. Так возникает дюна. По ее отлогому склону песчинки, увлеченные ветром, поднимаются к гребню и скатываются вниз, на противоположную сторону песчаного холма. Все в дюнах подчинено ветру. Даже когда царит полный штиль, движение воздуха почти физически ощущается в округлых, сглаженных очертаниях холмов, в застывшем ритме плавных, мягких линий.

В основном от силы и постоянства ветра зависит и облик дюн. В тех случаях, когда ветер дует с одной и той же стороны, а растительность практически отсутствует, песчаные холмы образуют длинные волнистые складки, гребни, лежащие под прямым углом к господствующему направлению ветра. Там, где песка мало, при сохраняющемся господстве ветра одного направления образуются дюны, форма которых, если смотреть сверху, напоминает наконечник копья. Но такое постоянство воздушных течений – редкость. Чаще ветер дует то с одной, то с другой стороны, заставляя песок подчиняться своему изменчивому нраву. Дюны в таких местах приобретают форму звезды с многочисленными, расходящимися в разные стороны лучами. У них, как правило, очень крутые гребни, которые, смыкаясь в одной точке, образуют вершины высотой несколько десятков метров. Эти дюны малоподвижны и зачастую сохраняются на протяжении сотен лет. Одни из самых высоких дюн расположены на Куршской косе Балтийского моря, здесь встречаются 60-метровые песчаные горы. Настоящие великаны – дюны Бискайского залива, где вдоль французского побережья тянется гигантская полоса дюн шириной до 8 км и высотой до 100 м.

Послушные воле ветра, песчаные горы нередко движутся. Порой скорость перемещения дюн превышает 10 м в год. Ветер, перевеивая песок с одного склона на другой, заставляет дюны ползти, оставляя за собой изрытую многочисленными воронками котловину. Там, где прошла дюна, остается бесплодная полоса – среди глубоких лощин торчат лишь песчаные бугры-останцы. Пришедший в движение песок, наступая, нередко уничтожает плодородную почву, растущие вокруг леса, а ветер выдувает у подножия дюн расползающийся в разные стороны лабиринт оврагов. Бывало и такое, что песчаные горы устремлялись на человеческое жилье, и людям приходилось покидать свои дома, уступив их песку и ветру. На Куршской косе в XVII веке одна из дюн погребла рыбацкую деревню. По прошествии столетия она перевалила через поселок, остатки которого постепенно стали появляться из-под уходящего песка. К ужасу местных жителей, ветер, добравшийся до старого деревенского погоста, принялся разбрасывать среди безжизненных песков полуистлевшие гробы и кости.

Остановить безжалостный натиск дюн могут только растения, поселившиеся на песке и постепенно сковавшие его движение. Но подвижные дюны в естественных условиях почти не зарастают. Даже по прошествии многих лет склоны и гребень песчаной горы по-прежнему остаются пустынны. Жизнь на дюне нелегка – ветер все время норовит засыпать песком едва проросшие всходы, песчаная почва бедна питательными веществами и влагой. Растения, живущие в песках, вынуждены приспосабливаться к столь неблагоприятным условиям существования. Все они, как правило, имеют длинные, разветвленные корни, позволяющие добывать и запасать воду с большой глубины, их листья покрыты восковым налетом, опушены или свернуты в трубочки, что дает возможность более экономно расходовать влагу.

Первым из тех растений, что отваживаются поселиться в подвижных песках, зачастую становится морская горчица – небольшое однолетнее растение с упругим стеблем, рассеченными листьями и бледноголубыми цветами. Горчица в борьбе за существование делает ставку на скорость: быстро укореняется, цветет и дает семена, чтобы песок не засыпал ее. К концу недолгой жизни стебель растения приобретает форму перекати-поле. Ветер подхватывает его и помогает рассеять семена.

Обычно растения сначала обживают подножие дюны, места, уже оставленные движущимся песком. Сначала появляются куртинки колосняка, кустики полыни. Они хорошо закрепляют песок. Вскоре к ним присоединяются астрагал и букашник. Чуть позже появляются песчаная осока и булавоносец. Корневище осоки крепкое, словно стальная проволока, и необычайно длинное. Булавоносец же селится густо, образует плотные куртинки. Все эти растения постепенно останавливают движение песка. Через какоето время в таких местах сформируется первая, примитивная почва, появятся мхи, кусты ивы. Остановившаяся дюна порастет лесом, в котором поселятся звери и птицы. Но природе на это требуются десятки и сотни лет.

В дюнах, расположенных на берегах, редко бывает штиль. Ветер подхватывает и несет мириады песчинок. Из их бесчисленных столкновений в дюнах рождается тихая, грустная мелодия. И кажется, будто это бог ветра Эол, зачарованный зрелищем песчаных волн, перебирает струны своей арфы.

Валерий Кавелин | Фото Георгия Бурбы

Большое путешествие: Десять лет под огненным дождем

При площади, примерно равной острову Великобритания, и населении 3 миллиона человек Лаос с 1964 по 1973 год получил от США более 2 миллионов тонн взрывчатки. «Получил» – не в качестве военных поставок, а в виде авиабомб, сброшенных на головы лаосских граждан. 2 миллиона тонн – это лишь немногим меньше, чем задействовала авиация всех сторон, сражавшихся во Второй мировой войне. За 6 лет – с 1939 по 1945-й. О том, что такое Лаосская война, как она связана с Вьетнамской, кто в ней победил и что из этого вышло к XXI веку, рассказывают участники экспедиции «Вокруг света».

Судьбы лаосцев и вьетнамцев, которые не являются близкими родственниками в этническом отношении, свел воедино французский колониальный режим. С тех пор как он перестал существовать (а 30 лет спустя исчезло и советское влияние), Лаос все больше втягивается в сферу влияния Таиланда, своего действительного брата по крови.

По тайскую сторону границы живут сейчас 25 миллионов лаосцев – потомки тех, кто был завоеван сиамцами в XIX веке, и новые эмигранты. «Гости» и хозяева без труда понимают язык друг друга. Близки их традиции и обычаи. И вообще, если не углубляться в научные тонкости, различие между Таиландом и Лаосом сводится к тому, что последний сильно отстает в экономике и общественной жизни. Иначе и быть не могло: сказались вековая раздробленность княжеств к востоку от Меконга и их постоянные военные поражения от мощного западного соседа (и как следствие – подчиненное положение по отношению к Бангкоку). Затем пришли французы, мало интересовавшиеся внутренним развитием нового заокеанского владения.

Конечно, западный образ жизни понемногу, самопроизвольно внедрялся в лаосский быт, но тут в 1975 году произошло событие, которое резко замедлило этот процесс, – социалистическая революция. В результате теперь, в начале XXI века, в стране можно найти, например, национальную одежду, особенно женскую, причем не только на фольклорных праздниках. Горные деревни сохраняют совершенно традиционное натуральное хозяйство, если не принимать во внимание спутниковые «телетарелки» над бамбуковыми хижинами. А еще за последние мирные годы (при иностранной помощи) удалось организовать и поддерживать сеть неплохих дорог на всей территории. А нормальные дороги – это путь к туризму, которым обогащаются все соседи Лаоса. Сейчас ежегодно сюда приезжает отдыхать почти миллион человек. Экспедиция «Вокруг света», однако, преследовала несколько иную цель.

Войдя внутрь холла любой современной гостиницы в Бангкоке, никогда не догадаешься, что пребываешь в «экзотической» стране. Где-то под окнами по скоростной платной эстакаде несется поток хороших машин. Они кажутся игрушечными потому, что дорога – далеко внизу. На первых нескольких этажах отеля устроена автостоянка. Прохладно. Играет западная музыка. Входит большая группа иностранцев (как вскоре выясняется – мои соотечественники). Гид начинает монотонно перечислять предлагаемые экскурсии: в Большой королевский дворец, в храм Изумрудного Будды, на плавучий рынок…

А я жду прилетевшего час назад из Москвы фотографа, с которым вместе мы должны отправиться в совершенно иной мир – лаосский. Далекий от «парадного» тайского и в то же время так сплетенный с ним, что можно сказать: миллионы россиян, приезжающих сюда каждый сезон, видят «слепок» того, невидимого им мира на северо-востоке.

В конце XVIII века сиамский король Рама I завоевал раздробленные государства Лаоса, разрушил города и увез в свою столицу всех тамошних музыкантов, художников, строителей, танцоров, резчиков по дереву, поэтов, а также едва ли не главную буддийскую святыню Индокитая – Изумрудного Будду. Получилось, что современный Бангкок в главных своих чертах создан усилиями лаосцев.

Тем более обидно такое наблюдение: в последние годы я постоянно спрашивал у наших туристов в Таиланде: где, по-вашему, находится Лаос? Ответы встречались самые фантастические. Чаще всего звучало неуверенное – «в Африке?..»

А между тем как минимум четверть века одна часть Юго-Восточной Азии была связана с Советским Союзом так же тесно, как другая – с США. Лаос был нашим большим маленьким другом наряду с Вьетнамом и Кампучией. Таиланд же служил «непотопляемым авианосцем» американской военной машины.

Пропагандистские штампы «холодной войны» ушли в прошлое. Нет больше СССР. Социализм в Индокитае проглядывает только в полумертвой официальной доктрине и названиях партий. Вьетнам и Лаос, как и мы сами, давно оставили в покое идеалы и ориентируются на практическую выгоду. Америка, потерпевшая в свое время неоспоримое поражение от двух этих держав, осталась доминировать на планете в одиночестве победителя. И забытую битву за Индокитай уже редко кто вспоминает. Разве что мы решили отправиться на поиски ее следов и уроков в богом забытом Лаосе.

В начале 2003 года американцы решили сделать своим бывшим врагам – лаосцам подарок в виде автомобилей для программ по обезвреживанию боеприпасов, оставшихся после войны 1964—1973 годов. Лаосцы согласились, но затребовали автомобили российского и никакого другого производства. Они, мол, проще в использовании, еще на этапе конструирования предполагается, что за ними не станет постоянно присматривать целый штат технических специалистов, а условия эксплуатации будут самыми жесткими. Советский автопром в этих краях показал себя с лучшей стороны: именно на войне он продемонстрировал надежность и долговечность. Даже сейчас, когда страна практически отрезана от России, старые вездеходы-уазики ценятся в несколько раз выше, чем на их собственной родине.

Сколько же все это здесь стоит? Оказывается, «Волга»– от 60 до 100 тысяч бат (крупные покупки в Лаосе измеряются в тайской валюте, потому как своя мелковата – 10 300 кип за доллар). То есть в привычном для нас выражении – 1 500– 2 500 долларов. Подержанные мотоциклы «Минск» – от десяти лет и старше – идут от пятисот и выше. «Почему же так дорого?!» – удивляемся мы, не привыкшие к высокой оценке советской техники. Ведь новые японские мотоциклы стоят всего 700. А их китайские клоны – те же полсотни. «Чинить легко, работа недорогая», – поясняют ценители. Лаосские военные обычно катаются на уазах, которые поставляются в армию новыми. За время службы у них, как правило, находится будущий счастливый владелец. Особой похвалы за безразличие к дорожному покрытию удостаивается ГАЗ-66, который много трудится на объектах по разминированию.

Так что пришлось американцам покупать 25 микроавтобусов Горьковского завода для передачи лаосской стороне (кстати, сам этот завод был в свое время построен с помощью концерна «Форд»). Машины благополучно прибыли во Вьентьян и «разбежались» из него по отдаленным лесным уголкам.

А сама столица Лаоса сейчас уже выглядит как классический туристический «невод», приносящий неплохой улов. Европейцы ходят по улицам косяками, скользя взглядами от магазинов к храмам и обратно. Несколько плакатов и транспарантов с социалистической риторикой не вызывают их интереса – ведь они не разбирают местных букв и вряд ли поэтому отдают себе отчет в том, что там написано. Процветает и мелкое, и довольно крупное частное предпринимательство. «Новые лаосцы» нисколько не прячут своих богатств.

Скорбное лицо военной истории может показаться из-под отретушированных фасадов только тому, кто знает, где его искать.

Вот гостиница международной сети «Новотель», самая обычная. В Москве такая стоит рядом с аэропортом Шереметьево, а во Вьентьяне при Третьем коалиционном правительстве (оно пришло к власти в 1975 году) аналогичное здание помещало в себе казармы Народно-освободительной армии. Здесь же формировались, чтобы днем и ночью поддерживать хрупкий порядок в городе, сводные патрули: солдаты революции вместе со своими вчерашними противниками из королевских войск.

А вот в самом центре, на главной улице Лансанг, блестит на солнце Триумфальная арка, пожалуй, великоватая для очень небольшого Вьентьяна. Ее построили на американские деньги, но не для того, чтобы увековечить успехи монархистов в борьбе с коммунистическим ополчением Патет-Лао. Напротив, США выделили крупную сумму на строительство военного аэродрома. А лаосские генералы пустили их на другие цели. В том числе – выстроили монумент победы над американцами. Сколько денег ушло на памятник, а сколько – на повышение офицерского благосостояния, трудно в точности сказать. Казнокрадство в бедной стране – вещь распространенная, масштабная и неизбежная.

С другой стороны, в Лаосе не сталкиваешься с другой характерной особенностью бедных стран – с неустроенностью, с убогим бытом, с озлобленностью по отношению к «богатым иностранцам». Как раз наоборот – доброжелательность и бурное гостеприимство тебя обволакивают и следуют за тобой по пятам. Но тут дело, очевидно, в буддизме. По-видимому, лаосцы – хорошие буддисты. В точном соответствии с заветом своего Учителя они ко всему на свете относятся спокойно-приветливо. Не любят испытывать неудобства сами и, боясь испортить себе карму, честно пытаются оберегать от неудобств других. Для тех моих многочисленных сограждан, кто уже бывал в Таиланде, где буддизм – религия государственная, и поплескался в расслабленном океане вечно улыбающегося общества, сообщаю, что в Лаосе – улыбок еще больше.

Естественно, денег у народа от этого больше не становится, хотя, по моему наблюдению, он тратит не только «20 долларов на человека в месяц». Скрывать доходы от государства и, соответственно, от официальной статистики лаосцы научились еще во французские времена, а при американском влиянии значительно продвинулись по этой части: от физических лиц до правительства. Ведь, в конце концов, иностранная помощь начисляется именно на основании статистики. Так что гуляешь по Вьентьяну, глазеешь на машины, рестораны, автотрассы, особняки и прочую собственность и прикидываешь: если условно поделить все это на все 6 миллионов жителей, сколько выйдет? Приезжие из Европы, Австралии, Японии, Кореи, Израиля – только на визах приносят порядка 20 миллионов долларов в год. Нет, не такая уж бедная страна. Наверное, скорее, скромная.

Но все оказалось не так просто.

Одно дело – Вьентьян, Вангвианг, Луангпрабанг – признанные центры туризма. И совсем другое, будто из другой страны взятое, – Виангсай, колыбель лаосской революции, затерявшаяся на северо-востоке, в провинции Хуапхан. Или же провинция Сиангкхуанг с ее печальной славой территории, подвергшейся самым массированным бомбардировкам ХХ века.

…Изрядно помотав взятую напрокат машину по горам, выезжаем на холмистую равнину и попадаем в так называемую Старую освобожденную зону, представляющую собой собственно Сиангкхуанг с его главным городом Пхонсаваном. Леса кончились, уступив место засушливой степи, стало заметно холоднее, а по обочинам появились кедры, что в Юго-Восточной Азии является верным признаком километровой отметки над уровнем моря (ниже 700 м они уже вянут от жары).

Городов вокруг не встречается, хотя на карте они есть: например, Суй, примерно в получасе езды до Пхонсавана. На самом деле это, конечно, не город, речь идет о маленькой деревеньке, которая совсем не была бы примечательна, если бы не американский аэродром сорокалетней давности. Почему-то оккупанты присоединяли к своим военным объектам кодовое название Lima. В Суе, например, появилось тогда Lima-site 39. Лаосцы так и говорят – «Лимасай»… Шоссе пересекает старую взлетно-посадочную полосу как раз посередине, рядом с огромной воронкой, которая тоже осталась от янки. После того как их аэродром был занят Народно-освободительной армией, американцы принялись его ожесточенно бомбить.

Обычно в самом центре подобных воронок есть небольшая яма, где крестьяне разыскивают корпус взрывателя, чтобы сдать его потом в металлолом. Но в данной яме среди нехитрых игрушек обнаружился-таки целый неразорвавшийся снаряд. Как же местные его проглядели? И что теперь делать?

Слава богу, наш проводник Тянтхон, как уроженец Сиангкхуанга, знает ответ на этот вопрос. Он направляется к домам и спокойно разъясняет их обитателям: их чад может в любой момент разорвать на куски. Надо вызывать саперов.

Увы, несмотря на постоянные сообщения о взрывах, многие в деревнях игнорируют опасность. С другой стороны, саперы загружены под завязку, а неразорвавшихся боеприпасов так много, что к ним уже давно привыкли. Взобравшись на близлежащий холм, мы, кстати, заметили еще несколько воронок, а на краю одной из них – два целехоньких, как сейчас с конвейера, минометных снаряда. «Как они сюда-то попали?!» – спрашиваем. Лаосцы озадачены: «Наверное, кто-нибудь нашел у себя в огороде, вот и положил. Ведь где-то надо положить…»

«Это еще что. Если хотите увидеть целый арсенал старых боеприпасов, – предложил Тянтхон, – остановимся в соседней деревне. Там к делу подошли организованно и годами складывали их в специальную яму». (Она действительно обнаружилась в указанном месте, причем засыпали ее, очевидно, не очень тщательно: из-под взрыхленной почвы со всех сторон орудия смерти высовывали свои зловещие «хвосты».) «Раньше все вообще лежало на поверхности. А это так – временная мера, до прихода специалистов». На краю ямы в кусте застряла большая мина. Видимо, кто-то пытался ее разобрать: провода торчат во все стороны… Право же, мы, люди послевоенного поколения, нечасто физически ощущаем, что значит – ходить по минному полю. Очень непривычное чувство.

Обычно названия провинций и их столиц здесь совпадают, это древняя традиция. В Таиланде у нее вообще нет исключений, в Лаосе их два: главный город Хуапхана называется Самныа, а центр Сиангкхуанга, как уже было сказано, – Пхонсаван. В последнем случае этому есть простое объяснение: новое местопребывание административной власти основано только тридцать лет назад. То есть после войны.

А раньше «…был и Сиангкхуанг», – охотно разъясняли нам лаосцы. «Но его полностью разрушили, напрочь. Только маленькое уездное селение потом удалось отстроить». Но и оно – в знак скорби – не сохранило изначального имени. «Теперь мы зовем его Мыангкхам. Ведь старого города больше нет. Остался только Будда». «Это сделали коммунисты?» – на всякий случай уточнили мы. «Нет, наоборот. Американцы».

Каменный Будда, единственный из «жителей» города Сиангкхуанг, переживший войну, сидит в своей излюбленной позе там, где когда-то стоял целый храм с низкой крышей – в северном стиле, характерном для Луангпрабанга и других ранних лаосских и тайских городов. От него не осталось следа, да и сама статуя сильно повреждена. Осколок снаряда глубокой раной прорезал глаз. Но улыбка осталась. И вот уже сорок лет новой, послевоенной жизни достигший нирваны индийский принц одинаково доброжелательно взирает и на то, как разрушают, и на то, как собирают камни, – причем оба эти процесса протекают параллельно и как бы сами собой.

Впрочем, справедливости ради отмечу, что не все в побуддистски невозмутимом Лаосе делается по первому желанию, как и когда вздумается. Есть предел и лаосскому фатализму. Однажды поиски следов войны привели нас на свалку лома недалеко от Пхонсавана. Военный металл составляет изрядную часть ее запасов. «Скоро все это пойдет на переплавку», – оптимистически заверяли наши сопровождающие, но вопрос о том, можно ли зайти внутрь и поснимать, явно смутил их. В Лаосе, как и в Таиланде, считается крайне невежливым отказать кому-либо в просьбе. То есть «отказать» вообще нельзя. На любой вопрос «можно ли?» всегда звучит «да». Но за ним следуют разнообразные объяснения и дополнения, из которых вытекает, что, в общем-то, «нет». Так и в нашем случае: «Это небезопасно… Там могут быть опасные снаряды…» – робко поясняют лаосцы.

Сначала мы решили, что им просто надоело шататься со странными русскими среди полуржавых железок, не представляющих никакого интереса. Но позже, пройдя немного вдоль изгороди, нашли один предмет. Он лежал совсем близко к сетке, немного прогнув ее. Ржавый комок железа размером с детский кулачок можно было взять в руки. Но вряд ли кому захотелось бы это сделать. Перед нами была бомбочка, «бомби», как называют ее и лаосцы, и американцы. Начиненная сотнями шариков или игл (таково содержимое печально известных кассетных бомб), она с гарантией убивает все вокруг себя на расстоянии 10—12 м. В воздухе удивительное изобретение раскрывается и 200—700 шариков разлетаются жутким фейерверком. Очевидно, саперы еще не успели поработать с этим металлоломом. И наши друзья-лаосцы об этом не забывают. Остерегаются.

Самое удивительное, что, если встать на американскую позицию, никакой войны вообще не было. США вели боевые действия только против Демократической Республики Вьетнам. А Таиланд и Лаос (королевский) были их союзниками.

Но с самого начала на севере и востоке монархии образовалась зона, неподконтрольная вьентьянскому правительству, – теперь официальный лексикон именует ее «освобожденной». По этой лесистой «глухомани» двигались караваны с оружием для коммунистов, уже вторгшихся в Южный Вьетнам. Идея заключалась в следующем: как легко увидеть на карте, эта приморская страна представляет собой узкую полосу суши, зажатую между берегом и Лаосом. Если бы последователи «дедушки Хо» осуществляли переброски, не выходя за свои границы, американская авиация легко отслеживала бы их и уничтожала с воздуха. В Лаосе же с севера на юг тянется невысокая гряда, покрытая джунглями. Этим географическим обстоятельством вьетнамцы и пользовались. Система дорог, дорожек и просто направлений, расчищенных в дружественной им «загранице», получила собирательное название Тропы Хо Ши Мина. Даже массированные налеты ни разу не смогли прервать движение по ней.

В 1971 году войска проамериканского Сайгона и их заокеанские друзья решились на массированную наземную операцию «Ламшон-719» с целью перерезать и захватить Тропу, но дело закончилось крайне неудачно. Только у одних американцев вышли из строя 108 самолетов и 618 вертолетов.

Войска ДРВ, как известно, выиграли ту войну. Около 50 тысяч американцев напрасно погибли за Южный Вьетнам – 30 апреля 1975 года Сайгон пал и страна воссоединилась под властью коммунистов. Таким образом, оставляя в стороне политические и идеологические подробности, она опередила в ХХ веке всех нуждавшихся в воссоединении – Германию, Йемен, Корею…

Лаосские последователи учения Маркса, выступавшие под общим знаменем ПатетЛао (то есть попросту «страна Лао»), в общем, стремились к тому же и небезуспешно. Нищета бойцов, помноженная на идейный заряд, оказалась достаточной, чтобы смять вялую и склонную к самоуправству королевскую армию.

Но тут революционеры получили удар в тыл от спешно сформированных в сиангкхуангских горах частей под командованием лейтенанта Вангпао. Этот офицер, за несколько лет вышедший в генералы, принадлежал к народности хмонг, которая пришла в Лаос менее ста лет назад из Китая (там она известна как мэо). Сегодня на новой родине их причисляют к группе лаосунг, или верхние лао, и таким образом «инкорпорируют» в основной костяк нации, но полвека назад они не были склонны отождествлять себя с «настоящими» лаосцами и легко обратили оружие против них. Хмонги составляли больше половины солдат Вангпао (кроме них здесь, правда, у него воевали лаолумы – низинные лаосцы и другие племена). Воспользовался он и услугами тайских наемников и столь большого штата американских военных советников, что его войско прозвали даже «секретной армией ЦРУ».

Военное участие США в лаосском противостоянии нарастало стремительно. В декабре 1964 года Америка, потеряв терпение, приступила здесь к самостоятельным действиям, которые (преимущественно в форме авианалетов) продолжались до 1973-го. Кстати, если учесть, что под ударом оказался не весь Лаос, а только его половина, и не все население «промокло» под стальным ливнем, а лишь те, кто жил в «освобожденной зоне», то расчет на душу населения должен выглядеть так: на одного человека пришлось от 5 до 10 тонн бомб.

…Между Сиангкхуангом и Вьентьяном в труднодоступном горном районе находится поселок Лонгтьенг. Сейчас это военная зона Сайсомбун, что означает «Полная победа».

А во время войны маленький местный аэродром (на англоязычный манер – «Лонгченг») по грузообороту мог сравняться или даже превзойти Чикагский. Для снабжения армии Вангпао на деньги из бюджета ЦРУ была создана авиакомпания «Эйр-Америка», быстро ставшая самым крупным в мире перевозчиком. Молодой Мэл Гибсон, кстати, однажды снялся в роли пилота этой авиакомпании. Фильм так и назывался «Эйр-Америка» и содержал такой основной сценарный ход: герой отказывается от своего груза и личной выгоды ради того, чтобы взять на борт беженцев в характерной черной одежде (это хмонги). При этом не объясняется, какую именно опасность представляют для них наступающие коммунисты. Естественно, для американского или тайского зрителя здесь все было ясно: раз коммунисты – все живое бежит под защиту дяди Сэма (в Таиланде тех лет детям рассказывали, что марксисты убивают своих сыновей и дочерей – не ради особой цели, а просто потому, что они марксисты).

На самом же деле страх действительно имел под собой основание: хмонги и коммунисты воевали не на жизнь, а на смерть и каждую минуту ожидали мести друг от друга. Но у первых имелось преимущество – возможность в крайнем случае спастись по воздуху.

Все же это была странная война: одни – на земле, другие – в воздухе. Американцы испытывали и совершенствовали методы неконтактной войны, при которой противник лишен возможности ответить. Первые пробы этой идеи мир получил в Дрездене, Хиросиме и Нагасаки. Вторые – в Лаосе и Вьетнаме. Дальнейшие – в Югославии и Ираке.

Другое дело, что на втором этапе общее несовершенство техники еще не позволяло полностью избежать потерь – только в Лаосе было сбито две тысячи американских самолетов. До сих пор в центре Луангпрабанга на горе Пхуси можно увидеть станину от двуствольной зенитной пушки. Дети используют ее поворотный механизм в качестве качелей.

Вообще, для поддержания боевого духа лаосцы всегда подчеркивали несерьезное отношение к уже обезвреженному оружию – своему и чужому. Делали сувениры из частей самолетной обивки: медали из тысячного сбитого, монеты, колечки из двухтысячного (одно такое колечко я держал в руках). И так далее.

Но главное применение авиационный алюминий нашел все же не в сувенирах, а в предметах первой хозяйственной необходимости – в ложках. Металла было так много, а способы его обработки оказались так просты, что ложки в Лаосе до сих пор в основном алюминиевые. Их можно купить на любом сельском рынке и хранить, например, как награду «За победу над Америкой».

…В конце концов бомбежки – по «умолчанию», без всякого письменного договора – прекратились. Для Лаоса наступили хрупкий мир и дружба с СССР. Но. В 80-е годы дети местных партийных функционеров, а иногда и простые пионеры каждый сезон приезжали в Артек. Как-то раз (об этом мне рассказывал знакомый переводчик) отряд пошел в кино. Картина повествовала об Отечественной войне. Естественно, в ней присутствовали сцены бомбежек. На экране пикировали эскадрильи, выли моторы. Беспрерывно что-нибудь взрывалось. Советские дети при этом оставались спокойны. А лаосские – забились под кресла. Тот, кто хоть один раз видел подобное вживую…

Между прочим, похожий случай произошел и с экспедицией «Вокруг света» – во Виангсае. По горной дороге детишки катались на самодельных тележках. Мы остановились в отдалении. Достали фототехнику. И как только дети увидели, что из окна машины что-то высовывается, они тут же побросали тележки и в страхе разбежались. Потребовалось много времени и настойчивые уговоры наших проводников, чтобы «стайка» детей вновь собралась перед фотокамерой.

Война в Индокитае не закончила подсчет своих жертв. Количество старых боеприпасов здесь огромно: не взорвалось от 10 до 30%. В пересчете на тонны – от 0,2 до 1 миллиона. Эти «миллионы» захоронены на небольшой площади вокруг штаба революции во Виангсае, в Сиангкхуанге и вдоль Тропы Хо Ши Мина. За 30 последних лет в Лаосе от них погибло уже более 11 тысяч человек – вполне сопоставимо с советской драмой в Афганистане. Только в отличие от нее лаосская еще не закончена. Уже поздно разбираться, кто здесь виновнее, – красные принцы-леваки из Сорбонны, взорвавшие свое родное королевство, или американские «ястребы», нарушившие все суверенные права чужого государства. Всем надо просто тратить время и деньги на утилизацию смертоносных внутренностей лаосской земли.

Работы ведутся – с государственной стороны их курирует организация UXO Lao. Непосредственно саперной работой занимаются специалисты-добровольцы из различных стран. Долину кувшинов, в частности, расчищает общественная организация MAG, среди членов которой есть и россияне.

Дело происходит в деревне Кхай, к северу от Пхонсавана. Придорожный дом украшен гирляндами, собралось множество людей. Что это? Оказывается, свадьба, лаосская крестьянская свадьба. Разумеется, нас учтиво и со всей настойчивостью приглашают и заговаривают на нашем языке – практически в любом скоплении лаосцев до сих пор обязательно найдется несколько человек, которые либо учились русскому на курсах, либо – прямо в России.

А те, кому не довелось, с удовольствием вспоминают своих «более удачливых» в этом отношении родственников – всех, кто так или иначе имеет отношение к «совиет». Обычный диалог: «Откуда вы?» – «Из России». – «О! Ласия – это Совиет!»

«Совиет» – желанные гости на каждом празднике. Не проходит и нескольких минут, как мы уже увлеченно беседуем с отставным майором, два года проведшим в Одессе. Правда, он с трудом вспоминает слова, но какое счастливое выражение на лице: «Мой сын учился у вас в военном училище, он летчик! Сейчас он служит в Пхонсаване, в ВВС». Мы говорим, что видели советские истребители на одном провинциальном аэродроме – кажется, такие летали у нас в 60-х.

Церемония происходит в передней комнате. Все сидят на полу (женщины и дети – отдельно). Накурено. Невесты не видно, она еще не выходила, а жених уже перешептывается с друзьями у входа. Наш майор устремляется к ним с бутылкой рисовой водки наперевес, и вскоре она теряет содержимое, не дойдя даже до конца мужских рядов. Не беда – появляется новая.

Но вот выходит молодая, и начинается моление Будде. В той стороне, куда все повернулись, мы не обнаружили Его изображения. Интересуемся, где оно. «Там», – неопределенно махнул перед собой кто-то из мужчин. Интересно, что это значит: то, что Будда везде или что статуя потерялась?..

Обряд совершает не монах или настоятель храма, а любой из селян – тот, кто знает необходимые для этого случая тексты на языке пали. Ключевой момент – поедание молодыми вареного яйца. Чтец ломает его и, скрестив руки, скармливает юноше и девушке. Ну, слава богу, поженились. Осталось официальное застолье с лучшими людьми деревни, и – мы свободны.

Мы в очередной раз выслушали рассказы о российских похождениях присутствующих и их знакомых. Съели несколько тонн лаосских кушаний, в большинство из которых входит мясо. И, конечно, поговорили о войне. Почти все ее помнят. И охотно рассказывают, как бомбили, убивали скот, уничтожали посевы, как голодали люди. «Как – голодали?» – удивился я. Насколько я знал прежде, такого в лаосской истории не было. Ведь земли много, население малочисленно… «Что же поделаешь, если все время бомбят?»

«Интересно, а если бы мы оказались американцами, вы нас пригласили бы?» Молчание, как будто вспоминают что-то. «Да пригласили бы, конечно». Уже в дороге проводник добавил: «Но не были бы так рады, как вам».

Федор Озаренов | Фото Андрея Семашко

Первое протолаосское (и одновременно прототайское) государство Нантяо (Нанчжао) отмечено историками на территории современной китайской провинции Юньнань в начале I тысячелетия. В начале II тысячелетия началось движение лао-тайцев на юг, по направлению к Камбоджийскому королевству со столицей в Сиемреапе (Золотом городе). Сначала они мирно селились среди местного населения. Основатель Лаосского государства Фа Нгум был наместником кхмерского короля в зоне расселения своих соплеменников. Впоследствии он женился на королевской дочери и получил в подарок Золотого Будду, называемого Прабанг (в настоящее время выставлен на обозрение во дворце-музее в Луангпрабанге).

В 1353 году Фа Нгум провозгласил независимое королевство Лансанг (один из вариантов перевода – «Миллион слонов») со столицей в Луангпрабанге, который получил свое название от вышеупомянутого священного изображения. В 1563-м столицей Лансанга стал Вьентьян. Издавна на месте этого города было святилище, посвященное змею Нагову, который, по уверениям местных жителей, живет в ближайшей части Меконга. К XVIII веку Лансанг распался на три княжества: Луангпрабанг – на севере, Вьентьян – в центре и Тямпасак – на юге. В конце того же столетия все они подверглись тайскому завоеванию и стали частью Сиама. Еще век спустя в результате колониальных захватов Наполеона III часть бывшего Лансанга оказалась в составе Французского Индокитая. После ухода европейцев в середине ХХ века создались условия для возрождения Лаосского государства. В 1953 году провозглашено нейтральное Королевство Лаос. Уже тогда в стране были сильны позиции коммунистов, которые контролировали обширную, но малонаселенную горную часть страны, в основном на севере и вдоль границы с Вьетнамом. Противостояние двух систем выражалось то в коалиционных правительствах, то боевых действиях. С конца 1964 до 1972 года Соединенные Штаты осуществляют массированные бомбардировки «освобожденной зоны», которая, несмотря на это, постоянно расширяется. В декабре 1975 года провозглашена ЛНДР. Лаос – парламентская социалистическая республика. Народно-революционная партия Лаоса является единственной и правящей.

Федор Озаренов | Фото Андрея Семашко

Музеи мира: Осень Средневековья

В теории история – процесс непрерывный. Но на практике в ней оказывается множество разрывов и зияющих пустот. В Национальном музее Средневековья в Париже, известном как Музей Клюни, словно кончиками пальцев ощущаешь, как одна эпоха вырастает из другой, что-то разрушая, что-то заимствуя, чему-то благосклонно позволяя доживать свой век. Ход времени здесь будто материализован.

Музей расположен в самом сердце Латинского квартала – на углу бульваров СенМишель и Сен-Жермен. Туристов сюда влечет не только коллекция, но и архитектура музейного здания.

Давным-давно, когда Париж еще звался Лютецией и входил в Римскую империю, на этом месте располагались термы, остатки которых составляют часть музея. Термы делились на три больших зала: калдарий (для горячих ванн), сейчас практически разрушенный, тепидарий (для теплых ванн) и фригидарий (для холодных), сооруженный по образцу римских терм Траяна и сохранившийся лучше всего. Это единственная римская постройка на территории Франции, где полностью уцелели своды. Помещение так хорошо спроектировано, что даже в самые жаркие дни в этом просторном зале высотой 13,5 метра царит прохлада. Стены и пол обогревались при помощи системы свинцовых и глиняных труб, вода в которые поступала из котлов в подвалах. Летом они открыты для осмотра.

Позднее рядом с античными руинами появились дома, в том числе резиденция Пьера де Шалю, возглавлявшего в начале XIV века одно из самых богатых аббатств средневековой Франции – Клюни в Бургундии. В конце XV столетия другой настоятель Клюни, Жак д`Амбуаз, реконструировал парижскую резиденцию аббатства. Сохранившееся до наших дней здание – шедевр поздней, так называемой «пламенеющей», готики.

После Французской революции особняк Клюни был национализирован. В 1832 году коллекционер Александр дю Сомеррар разместил там свое собрание. В предшествующий период любителей изящных художеств из всей истории искусства интересовали в первую очередь античность и – в меньшей степени – итальянское Возрождение. И лишь эпоха романтизма открыла коллекционерам глаза на красоту неклассических художественных форм. Дю Сомеррар был в этом смысле героем своего времени: он собирал предметы искусства Средневековья. После его смерти в 1842 году здание и коллекция были выкуплены государством. Отошли к музею и термы, расчищенные при Людовике XVIII.

Ныне существующее здание соединяет часть терм и особняк. Этот странный симбиоз дает редчайшую возможность увидеть, как Средние века вырастают из античности. Ведь от смутных столетий раннего Средневековья уцелело крайне мало. Из-за этого возникает превратное ощущение, что античность ушла, не замеченная следующей эпохой, а культура Средневековья строилась практически на пустом месте, с нуля. А между тем она прочно стоит на античном основании. Комплекс Музея Клюни представляет собой метафору этого единства: прекрасный средневековый дом соединен с античными термами и вырастает из их фундаментов, что-то разрушает, что-то прагматично использует. Да и сама резиденция аббатов многократно достраивалась и перестраивалась: так появились ведущие в никуда лестницы, заложенные арки. А потом поверх всего этого легла поздняя архитектура музейного комплекса: современные железобетонные конструкции, стеклянные потолки. В результате возникает ощущение непрерывного развития. Здание растет, как живой организм.

Клюни – музей старый. И дело не в том, что его история насчитывает уже почти два столетия, а в том, что он сохранил многие родовые черты музеев XVIII – начала XIX века.

Современный зритель привык к художественным музеям иного рода – просветительским, имеющим деление по хронологии, национальным школам, отдельным мастерам. Главные возможности, которые дает такой музей, – образовательные. Экспозиция превращается в инструмент изучения истории искусства. Нам, привыкшим к залам Эрмитажа и Пушкинского музея, кажется, что такими музеи были всегда. Да и как еще показывать искусство? Конечно, по историко-монографическому принципу. Но, оказывается, музеи просветительского типа существуют не так уж давно. Их история насчитывает чуть более столетия, а раньше все было иначе.

По наблюдению известного музеолога Кеннета Хадсона, есть еще одна услуга, которую музей может оказать посетителям. Она состоит в развитии их любопытства (точнее того, что наиболее полно выражается английским словом curiosity). Владельцы кунсткамер XVIII века особенно не стремились ни располагать экспонаты привлекательным образом, ни хоть как-нибудь их пояснять. Того, что «куншты» существуют и собраны воедино, уже было достаточно, чтобы вызвать изумление, взволновать соприкосновением с неведомым. Интересно проследить, как слова «curious » и «curiosity», игравшие важную роль в Европе XVII– XVIII веков, в течение XIX столетия постепенно выцвели под влиянием новых представлений о респектабельности и научности. В английском языке прилагательное «curious» до сдачи своих позиций выражало широкий спектр положительных свойств и имело три различных значения:

• аккуратный, скрупулезный, внимательный к подробностям, стремящийся безупречно исполнить работу;

• прилежный в учении и жадный до сведений;

• возбуждающий интерес своими качествами или новизной.

Существительное «curiosity» означало и «усердие», и «странность», и «тонкое понимание, умение разбираться в чем-либо». Почти невозможно было представить себе умного и сведущего человека, который не был бы «curious». Тот факт, что сегодня это слово почти всегда означает «забавный, чудной, курьезный», красноречиво говорит о культуре нынешней эпохи. Стремление разобраться в чем-то самостоятельно стало признаком личности едва ли не маргинальной. А Клюни – это как раз музей для тех, в ком тяга к систематике не убила простое человеческое любопытство.

Трудно сказать, почему именно Клюни сохранил черты допросветительского музея. Отчего здесь жив дух древлехранилища, глиптотеки, «палаты диковин». Что это – магия архитектуры, влияние характера коллекций или хитроумный замысел экспозиционеров? Бродя по музею, решительно невозможно догадаться, что ждет тебя на следующем шагу. Почему за XII—XIII веками вдруг следует античность? Почему в одном зале выставлены изделия из кости IV века и религиозная живопись XIII столетия? Экспозиции представляют собой мешанину разнородных объектов, причем публику этот хаос явно устраивает, она чувствует себя в нем уютно. Посетитель может свободно потакать своим прихотям и выбирать то, что его влечет. Никто не пытается направлять его мысли в заданное русло, делать за него выбор. Здесь он – сам себе вожатый в мире искусства. Музей оказывается комфортным для тех, кого интересует не столько смена эпох и стилей, сколько само «тесто» культуры – тщательность и сложность ювелирного изделия или бытового предмета. Даже путеводители по Клюни не предлагают посетителю готовых маршрутов, а просто акцентируют внимание на жемчужинах собрания.

В 1757 году королевский архитектор Жак-Анж Габриель спроектировал между садом Тюильри и Елисейскими полями удивительной красоты площадь. Она была названа именем правящего монарха – Людовика XV, а в центре установили его конную статую. По горькой иронии судьбы жизнь его сына – Людовика XVI оборвалась именно на этом месте. Во времена революции памятник снесли, а вместо него установили статую Свободы и гильотину. С появлением этих символов светлого будущего площадь, разумеется, получила новое имя – Революции. Здесь в 1793 году помимо короля сложили головы еще и Мария-Антуанетта, и герцог Орлеанский Филипп Эгалите, и многие другие представители родовой знати. Когда ряды аристократов сильно поредели, полетели головы революционеров. На том же месте в 1794 году были казнены Дантон, Демулен, СенЖюст, Робеспьер… По окончании террора гильотину убрали, статую Свободы заменили древнеегипетским обелиском из храма Амона в Фивах, а площадь с присущим французам юмором переименовали в площадь Согласия.

Зачем мы вспоминаем эту кровавую историю? Затем, что в ней была еще одна страница, с которой можно познакомиться именно в Музее Клюни. Оказывается, во времена Французской революции головы рубили не только людям, но и скульптурам. В 1793 году были низвергнуты с постаментов и обезглавлены (правда, без помощи гильотины) каменные статуи библейских царей, украшавшие западный фасад собора Нотр-Дам. Сами фигуры в первой половине XIX века попали в музей, а отрубленные головы бесследно исчезли. Полтора века спустя их случайно нашли во время строительных работ в 9-м округе Парижа. Сегодня в зале № 8 Музея Клюни посетителя ждет удивительное зрелище: статуи экспонируются отдельно, а головы – отдельно. Интересно, что реставраторы и не пытались возвратить головы на их законные места. Для Франции такое действие было бы антиисторичным: отрубленные головы в этой стране воспринимаются как черта национальной самобытности. Но и помимо статуй из НотрДам скульптурное собрание Клюни великолепно. В сводчатом зале напротив представлены образцы романской церковной скульптуры. В числе наиболее ранних – 12 капителей из нефа церкви Сен-Жермен-деПре (начало XI века). Голова ветхозаветной царицы с портала базилики Сен-Дени серьезно повреждена, но от этого не теряет своей архаичной величественности. Помимо каменных изваяний в Клюни хранится прекрасная деревянная скульптура. Да и чему тут удивляться, ведь в Средние века искусство резьбы по дереву в Западной Европе процветало.

Музею Клюни принадлежит уникальная по своей сохранности коллекция античных и средневековых тканей. До конца романской эпохи Западная Европа производила только простую ткань, а потому византийские шелка и восточный текстиль пользовались большим спросом. Торговля этими товарами была важной частью средневековой экономики. С XIII века европейский рынок постепенно заполняют изделия из драгоценных тканей местного производства.

Особое место среди них занимают гобелены. В средневековой Европе они использовались не только для украшения замков и храмов, но и для сохранения в них тепла. Гобелены прикрывали холодные шершавые каменные стены. Обычно на них изображались нравственные, исторические и библейские сцены. Стоимость исходных материалов и сложность художественного замысла ковров свидетельствовали об уровне доходов заказчика. Изображение на готических гобеленах обычно плоскостное, угловатое, сдержанное по цветовой гамме.

В Музее Клюни хранится несколько наивный по сюжету, но оттого еще более трогательный гобелен «Подношение сердца» (начало XV века). «Репортажная» серия ковров «Сцены из жизни сеньоров» посвящена повседневной жизни знати начала XVI века: «Вышивание», «Чтение», «Прогулка», «Охота», «Купание» и «Галантные сцены». Из числа религиозных композиций очень хороши «Освобождение Св. Петра из темницы» (середина XV века) и «Житие Св. Стефана» (около 1500 года).

Все гобелены выполнены чрезвычайно изящно, но, только попав в зал № 13, понимаешь, что такое настоящий шедевр. Кстати, сам зал в форме ротонды был специально сооружен для демонстрации этого самого знаменитого экспоната – серии ковров «Дама с единорогом» (конец XV века, юг Нидерландов). Они представляют собой замечательный образец стиля «мильфлер» («тысячи цветов»), в котором фон понимается как декоративная плоскость, плотно заполненная изображениями цветов и зверушек. В данном случае главными героями из числа представителей животного мира оказываются лев и единорог. В искусстве Средних веков и Ренессанса единорога было принято изображать как белое животное, напоминающее коня с винтообразным рогом во лбу. По утверждению средневековых источников, заслуживающих всяческого доверия, единорог отличался неукротимым нравом. Животное яростно боролось при малейшей попытке поймать его, но девственница могла приручить единорога одним прикосновением руки. Поэтому единорог символизировал целомудрие и чистоту. В христианском искусстве он иногда выступает в качестве атрибута Девы Марии. Что касается льва, то этому зверю приписывались многие значения. Согласно бестиариям (средневековым сборникам статей о реальных и фантастических животных) детеныши льва рождались мертвыми, и только через три дня отец возвращал их к жизни своим дыханием. Поэтому в Средние века лев символизировал Воскресение. Сочетание льва с единорогом, таким образом, может трактоваться как символ спасения, дарованного праведницам.

Первые пять гобеленов серии посвящены аллегориям чувств – «Зрение» (Дама с единорогом, смотрящим в зеркало), «Слух» (Дама слушает музыку), «Вкус» (Дама пробует сладости), «Обоняние» (Дама вдыхает аромат цветов) и «Осязание» (Дама касается рога единорога). Последний гобелен называется «Моему единственному желанию». На нем изображена Дама, которая заключает все свои чувства в ларец, чтобы, освободившись от них, целиком посвятить себя Богу – ее «единственному желанию».

Ближайший родственник гобелена – витраж. Они оба связаны с архитектурой, входят как составные части в общий декоративный ансамбль здания. В отличие от гобелена витраж не столько воспроизводит действительность, сколько преображает ее, придавая реальным предметам долю иррациональности и мистицизма. Свет, проходя через витражное стекло, видоизменяет сделанный на нем рисунок, окрашивает детали обстановки в новые цвета, разбрасывает по интерьеру красочные пятна. Они движутся вместе с солнцем, постоянно меняя свою яркость и насыщенность.

Витраж изготавливался так. Художник рисовал так называемый «картон» – детальный набросок будущей композиции в размер окна. Затем намечал на этом картоне основные линии композиции и прокладывал по ним свинцовые перемычки. Пустоты в каркасе заполнялись кусками разноцветного стекла, которые предварительно обрезались под размер. После этого композиция устанавливалась на стеклянной подставке против света и расписывалась специальными прозрачными красками. На последней стадии витраж обжигали, в результате чего стекла вплавлялись в свинцовую оправу.

Окна из кусочков цветного стекла вошли в употребление во времена поздней античности. Но еще много веков витраж оставался чисто орнаментальным. Изображения с фигурами появились только в конце X столетия. К числу ранних сохранившихся образцов принадлежат витражи, изготовленные для базилики Сен-Дени и датирующиеся 1144 годом, – гордость коллекции Клюни.

Своего подлинного расцвета искусство витража достигло в XIII веке, чему немало способствовало развитие архитектурных конструкций. Готика перенесла тяжесть сводов на столбы, систему аркбутанов и контрфорсов. Стена перестала выполнять функции опоры, что позволило прорезать в ней большие окна.

К этому периоду относятся витражи, привезенные в Клюни из Сент-Шапель и замка в Руане. Отреставрированные в середине XIX века клюнийскими мастерами, они так и остались в знаменитом особняке. Руанские витражи интересны тем, что форму в них моделирует не только краска, но и само стекло, имеющее разную толщину в различных частях композиции. Кроме того, эти витражи выполнены с применением техники гризайль (монохромная роспись). Такое соседство многоцветного стекла с одноцветным не только позволяло лучше освещать помещения, но и придавало витражам особую изысканность. Об одном из них, называющемся «Шахматисты», хочется рассказать немного подробнее. Это едва ли не самый древний сохранившийся витраж с галантной сценой: дама и кавалер играют в шахматы. Конечно, эту картину на стекле неверно рассматривать как чистое произведение бытового жанра. В литературе и искусстве позднего Средневековья игра в шахматы являлась метафорой любви. Тем не менее в «Шахматистах» довольно точно переданы стиль и дух эпохи. Дама одета и причесана в соответствии с модой XV столетия: лоб подбрит (что зрительно делает его более высоким), на ней характерный головной убор и длинное платье с меховой оторочкой.

Искусство оправы камней и технику перегородчатой эмали германские народы переняли у греков и римлян. В V веке вестготы основали собственное королевство на юге Франции и Пиренейском полуострове. Как всякие правители, вестготские короли старались украсить свою резиденцию. Возможности для этого у них имелись почти неограниченные: в 410 году они захватили Рим и вывезли оттуда казну римских императоров. Вестготские мастера изготавливали по заказам двора из римского золота и серебра редкие по красоте изделия так называемого полихромного стиля. Историческая судьба поделила сокровища вестготских королей между двумя странами – Францией и Испанией. Французская часть коллекции хранится сегодня в Музее Клюни.

Но предметы эпохи раннего Средневековья – это только начало ювелирной экспозиции. Дальше можно увидеть необычайно ценные богато отделанные кресты, роскошные реликварии, алтарные доски и многое другое. Гордостью коллекции является тончайшая золотая базельская роза – древнейшее из подобных украшений. Золотых дел мастер Минуккио да Сиена создал эту скульптуру в 1330 году для авиньонского папы Иоанна XXII.

Вряд ли найдется другое собрание, где бы столь полно и многогранно было представлено искусство эмали. Зритель имеет возможность сопоставить изделия, выполненные в технике перегородчатой и выемчатой эмали, приемы мастеров византийской, маасской, рейнской и лиможской школ. Интересно, что западноевропейские эмальеры, в отличие от своих византийских коллег, в качестве основы для изделий чаще использовали не золото, а позолоченную медь. Поговорка «Не все то золото, что блестит» обретает в этом разделе музея особый смысл.

В Средние века на смену античному папирусному свитку приходит пергаментный кодекс. Крупнейшим собранием папирусных свитков древности была Александрийская библиотека. Многие просвещенные правители с завистью поглядывали на это чудесное хранилище человеческой мысли. Но соревноваться по количеству и качеству папируса с его родиной – Египтом – было затеей безнадежной. И цари Пергама перенесли соперничество в новую сферу: они начали изготавливать книги из тонко выделанной ослиной и телячьей кожи. Этот материал со временем стал называться пергаментом.

Первоначально пергаментные листы были велики по размеру – раза в четыре больше листа современной книги. Пользоваться ими было неудобно, и листы начали складывать пополам. Так появились дипломы (греч. diploma – «сложенный вдвое»). Число дипломов росло, и их стали сшивать в кодексы (лат. codex – «ствол, пень, книга»). Так на смену корзинам с папирусными свитками постепенно пришли библиотечные полки с книгами.

С XI века из Аравии в Европу стали завозить бумагу. Поскольку и пергамент, и бумага были дорогими, место экономили, сплошь покрывая страницу текстом или деля его на два столбца. Благодаря выразительному каллиграфическому почерку каждый лист превращался в художественное произведение.

Первую строчку абзаца в Средние века выделяли красной краской (отсюда наша «красная строка»). Другим украшением листа были большие богато орнаментированные заглавные буквы – инициалы (от лат. initiо – «начинаю»). Но особую ценность древней рукописной книге придает миниатюра, щедро украшавшая страницы.

С распространением грамотности, возникновением светской и куртуазной культуры спрос на книги в Западной Европе увеличился. Изготовление рукописной книги перешло из монастырей в городские мануфактуры – мастерские, организованные по принципу разделения труда. На смену монастырскому мастеру, начинавшему изготовление рукописи с выделки пергамента и заканчивавшего переплетом, пришли узкие специалисты: переписчики, рубрикаторы, иллюминаторы…

В результате в средневековых (особенно парижских) мастерских выработался свой особый стиль. Прекрасные образцы его – два часослова первой половины XV века, хранящиеся в Музее Клюни. Их страницы украшены цветными миниатюрами, на которых изображены знаки зодиака и полевые работы, соответствующие каждому месяцу года.

Прелесть экспозиции Клюни состоит в том, что манускрипты здесь можно листать. Страницы иллюминированных рукописей зажаты между тонкими пластинами плестигласа, и их можно переворачивать, не опасаясь повредить уникальные изображения.

Свое завершение эти понятия находят в Боге. Поэтому, высекая пристенную статую, средневековый скульптор детально прорабатывал невидимую зрителю спину фигуры. Современного человека поражает тщательность исполнения расположенных на огромной высоте готических химер. Мастер не мог слукавить, поскольку его работа была частью служения Всевышнему. Другим следствием средневекового мировидения стало особое отношение к бытовым предметам – ведь они тоже часть божественного мира. Культура этой эпохи не знала деления на «высокое» и «низкое».

Экспозиция Музея Клюни вполне адекватна представленному материалу. Художественные произведения показываются вперемешку с обыденными вещами: ложками, сундуками, башмаками, гребнями… И, в сущности, между первыми и вторыми нет разницы.

Из числа занятных предметов, которые наверняка привлекут ваше внимание, могу назвать формы для выпечки облаток (лепешек из пресного теста, используемых в католических церквах для причащения). Они напоминают щипцы с длинными ручками и двумя пластинами-штампами на концах. С помощью таких щипцов необходимые для Евхаристии лепешки можно штамповать в прямом смысле этого слова.

Совсем экзотическая вещь – так называемые «пояса целомудрия». По-видимому, они предназначались для прекрасных дам, чьи желания были более разнообразны, чем у Дамы с единорогом. По мнению знатоков и тонких ценителей этих предметов домашнего обихода, два пояса целомудрия, выставленные на обозрение публики в Музее Клюни, имеют лучшую в мире сохранность.

Клюни – музей старый. И веяния современности словно обошли его стороной. Сегодня любой европейский музей – часть огромного маховика туристического бизнеса. Не составляют исключения и музеи Парижа. В последнее десятилетие значительно вырос поток туристов из России, и музеи оперативно реагируют на происходящие изменения. При входе в Нотр-Дам или СентШапель вы получаете бесплатную листовку-путеводитель на русском языке, в Музее Родена или Версале можно взять автогид и прослушать увлекательную экскурсию на чистейшем русском. В киосках Музея Орсэ русскоязычные издания – от кратких путеводителей до шикарных альбомов – занимают целую полку. В Клюни ничего подобного нет.

И все же путеводитель на русском языке еще не стал повсеместным явлением в европейских музеях. А вот полный набор музейной литературы на английском – непреложный закон. Мне казалось, что исключений тут не бывает. Однако долгие поиски хоть чего-нибудь, напечатанного на языке Шекспира, предпринятые мною в музейном магазине, дали единственную находку: старый путеводитель 1993 года, изданный, кстати сказать, не Музеем Клюни, а Объединением национальных музеев Франции.

Другой современный стандарт – обязательное наличие музейного кафе. Вопрос здесь не в том, что в Париже или ином европейском городе негде пообедать, а в том, что музей давно воспринимается как часть индустрии досуга. Возможность, не покидая здания, отдохнуть и перекусить, а потом продолжить осмотр экспозиции – это часть само собой разумеющегося комфорта. В Клюни кафе нет.

Пламенеющая готика – последний стиль уходящего Средневековья – словно окрасила Музей Клюни чертами увядания. Он весь немножко в прошлом. Вы любите историю? Вам интересно, какими были музеи во времена наших бабушек и дедушек, – посетите Клюни.

Алексей Лебедев, доктор искусствоведения | Фото Александра Сорина

Досье: Скоростное будущее подземной столицы

В 1954 году вокруг центра Москвы сомкнулось подземное кольцо. С этого события началась новая эпоха в истории столичного метрополитена – он стал стремительно разрастаться от центра к окраинам, теряя по пути роль помпезной «витрины социализма» и превращаясь в простое средство передвижения.

14 марта был открыт последний участок кольцевой линии между станциями «Белорусская» и «Парк культуры». Это случилось через год после смерти Сталина, подчинившего все стройки столицы одной цели – доказательству величия сильнейшей в мире державы. Ради этого поднялись к небу шпили высотных зданий, а на Ленинских горах был воздвигнут громадный «храм науки» – комплекс Московского университета. С той же целью станции метро превращались в подземные дворцы, облицованные мрамором и украшенные картинами, панно, мозаиками, которые прославляли нерушимое единство партии и народа.

На фоне этой роскоши миллионы москвичей по-прежнему ютились в бараках и убогих коммуналках, мечтая об отдельных квартирах. В 1956 году новый лидер Никита Хрущев провозгласил программу ускоренного строительства жилья. Ее символом стали знаменитые Черемушки – кварталы новостроек, возведенных за несколько месяцев из панельных конструкций. Эти дома, прозванные в народе «хрущобами», появились и в других районах. Юго-Запад, Фили, Текстильщики, Химки-Ховрино, Измайлово – столица стремительно расширялась. Встала новая проблема – как добраться от нового жилья до работы. Личный автотранспорт имели не многие, автобусов и троллейбусов не хватало, на остановках выстраивались очереди.

Единственным выходом из положения стало метро. К тому времени оно перестало быть «стройкой века». Отношение к нему изменилось – газеты все реже писали о героях-метростроевцах, а москвичи уже не глазели с восхищением на декор станций, а деловито спешили мимо него по своим делам. Если в середине 30-х на строительство метро выделялось 20% столичного бюджета, то двадцать лет спустя эта доля снизилась до 8%. Хрущевское руководство постоянно требовало экономии средств и «борьбы с излишествами». Из архитектурных проектов, наземных и подземных, беспощадно вымарывались арки и колоннады, барельефы и мозаичные панно. С середины 60-х скульпторов и художников вообще перестали привлекать к оформлению станций метро. Их штамповали быстро и однотипно с одной целью – догнать убегающие границы Москвы.

Для быстрого строительства метро требовались новые методы проходки тоннелей. Если первые станции закладывались на глубине 30—40 метров, то теперь тоннели тянули в 10—15 метрах под землей или вообще выводили пути на поверхность. За рубежом неглубокие тоннели метро строились и до сих пор строятся открытым способом, но в Москве его старались не применять – ведь для этого нужно было переносить на время строительства все транспортные линии и даже сносить дома. Метростроевцы изобрели свой метод – неглубокую проходку при помощи механизированного щита. Это было дешевле, но имело свои минусы. Дело в том, что щит – изделие одноразовое, сделанное для конкретных грунтов. Если пески сменялись глинами, а сухой грунт – влажным, то щит нужно было менять. Чтобы избежать этого, еще с 30-х годов руководство Метростроя внедрило проходку немеханизированным щитом – по сути дела, консервной банкой, прикрывающей рабочих с отбойными молотками и лопатами. Больше половины Московского метро прокопано таким способом, то есть практически вручную. Неглубокая проходка была не только трудной, но и опасной. В 1971 году на Красной Пресне в районе строительства отводного тоннеля метро образовалась воронка, куда засосало столярную мастерскую. К счастью, авария произошла ночью и никто не пострадал. Ее причиной стал прорыв плывуна из мокрого песка, что часто случалось на подземных трассах. Чтобы продолжать работу в таких условиях, метростроевцы начали замораживать грунт – бурили по краям проблемного участка скважины и пускали по ним жидкий азот. Это сделали и на Пресне, после чего работа пошла гораздо быстрее. Правда, температура в забое стояла минус 31°C, а рабочим выдавали только телогрейки. После смены приходилось долго отогреваться в душевой. На том же Краснопресненском радиусе пришлось заморозить участок грунта в несколько гектаров, чтобы в тоннель не проникли воды канала имени Москвы.

По сравнению с трудностями подземной проходки открытое метро строилось легче и в два раза быстрее. Крестным отцом «наземки» был тот же Хрущев – по его инициативе открытыми стало большинство станций Арбатско-Покровской и Филевской линий. Стоимость строительства наземного метро составляла всего 21% от подземного, а его эксплуатация обходится на 30% дешевле. Правда, наземное метро шумное, у него меньше скорость движения, оно быстрее разрушается от дождя и снега. И главное – оно не очень-то разгружает городские магистрали, а, наоборот, создает им препятствия. Та же 16-километровая Филевская линия как ножом разрезала Западный район города – ведь перейти или переехать пути нельзя, приходится тратить время на объезд. Сегодня, когда машин в городе стало гораздо больше, наземные линии стали для них серьезной помехой.

В центре метро по-прежнему строилось методом глубокого заложения. В 70—80-е годы были построены станции «Площадь Ногина» (ныне «Китай-город»), «Горьковская» (сегодняшняя «Тверская»), «Чеховская». К тому времени Хрущева сменил Брежнев, с которым в архитектуру вернулись декоративные «излишества». В метро снова появились скульптуры и другие украшения. Останавливать подземный транспорт в центре столицы было нельзя, поэтому новые станции строились на отводных ветках. Часто работы велись только по ночам. Особенно намучились метростроевцы со станцией «Полянка». Сначала там чуть не завалило штрек, и бригада рабочих сутки провела под землей, расставляя новые опоры, как мифические атланты. Потом еще несколько дней укрепляли тоннель. К тому времени ситуация в советской экономике серьезно осложнилась – постоянные перебои с материалом и оборудованием, нехватка специалистов. Удивительно, как еще строители сумели сдать «Полянку» почти вовремя – в январе 1986 года.

В это же время неподалеку открылась станция «Боровицкая», вокруг которой вскоре разгорелся скандал. Станция, заложенная слишком близко к поверхности, нарушила неустойчивые слои грунта рядом с Москвой-рекой. В результате под угрозой разрушения оказались дом Пашкова и здание Ленинской библиотеки. Общественность обвиняла строителей, те «переводили стрелки» на проектировщиков, и все дружно ругали городские власти. Это они по инерции требовали скорее вводить в строй новые станции, не слишком заботясь об окружающей инфраструктуре. Но крайними все равно оказались метростроевцы – выговоры от начальства, лишение премий и наград, унижение перед чиновниками. Все руководство организации было сменено. Между тем денег на метро выделялось все меньше, и к началу 90-х его вовсе перестали строить. Правда, этот период был недолгим – лет через пять подземные линии снова начали быстро удлиняться.

В период ускоренного строительства метро большинство новых станций сделались типовыми и похожими, как близнецы. В былые времена станции устраивали на соединении двух или трех тоннелей. В итоге получались двух– и трехсводчатые залы – это было не только красиво, но и необходимо на глубинах с большим давлением. Неглубокие станции окраинных линий стали делать односводчатыми. Для этого разрывали котлован и вкапывали туда готовые железобетонные конструкции с колоннами, которые изготавливали на заводе целыми партиями. Это было удобно и быстро. На типовую платформу длиной 160 метров приходилось ровно 40 колонн, так что станции прозвали «сороконожками». Мрамор ушел в прошлое – бетонные стены оставляли голыми и только красили масляной краской – белой или бежевой. Нижнюю часть стен, чтобы не пачкалась, покрывали простеньким кафелем. Позже в целях экономии начали сокращать и число колонн – например, на станции «Новогиреево» их не 40, а 34.

Станция «Коломенская» Замоскворецкой линии – типовой «подземный вокзал» 1960-х. Ряды столбов грязновато-белого цвета, светло-желтая плитка на стенах, монотонность плоских поперечных балок. Из украшений – только небольшие медные плашки с рисунками на патриотические темы. Правда, и тогда иные станции умудрялись оформлять с фантазией. Следующая за «Коломенской» – «Каширская» построена в 1969 году. Здесь находится пересадочный узел, связывающий Замоскворецкую и Каховскую линии. Чтобы попасть на соседнюю линию, не нужно идти по бесконечному переходу – достаточно просто перейти по мостику на другую сторону платформы. Такие двойные станции – удачное изобретение тех лет. Конструкция «Каширского» зала похожа на «Коломенскую», однако впечатление совсем иное. Столбы здесь украшены красно-коричневым мрамором с большим количеством белых прожилок, поэтому станция выглядит пестрой и веселой. Монотонность пространства нарушает и лестница-балкон в центре, соединяющая две станции. Обе украшены металлическими рельефами на тему электроэнергетики – в городе Кашира, давшем название станции, расположена крупнейшая электростанция Подмосковья.

Замоскворецкая линия – одна из самых длинных, и по ней можно хорошо проследить, как менялось Московское метро. Дальше на юг от «Каширской» – станция «Кантемировская», названная по имени прославленной в боях дивизии. Отсюда и военно-патриотическое оформление, и суровый стиль – серый мрамор стен, такой же серый гранит под ногами. Станция построена в 1984 году в новом стиле. Колонн здесь нет, вся нагрузка ложится на шатровые перекрытия, а столбики в центре платформы играют чисто декоративную роль. Как и большинство окраинных станций, «Кантемировская» – длинная труба с выходами в обе стороны. Вестибюлей здесь нет, и поток пассажиров выплескивается прямо в город по подземным переходам. Нет и эскалаторов – на поверхность можно подняться по недлинной лестнице.

Затем идет типичная «сороконожка» – станция «Царицыно». Убожество архитектуры скрашивает оригинальное оформление. Зодчие В. Черемин и А. Вигдоров придали опорам крестообразную форму, и те заиграли от света. Красно-коричневые, охристые и серые оттенки переливаются на стенах зала, превращая скучные плоскости в подобие многоцветных ковров. Стены украшены мозаичными панно, но царских символов вопреки названию там нет – сплошные красные знамена и серп с молотом. Дело в том, что раньше станция называлась «Ленино» – отсюда ходили электрички до музея-усадьбы вождя в Горках. Потом ее переименовали, но убирать коммунистическую символику со стен никто не стал.

Прежде власти относились к оформлению метро куда бдительнее. После развенчания «культа личности» со стен были оперативно убраны все изображения Сталина. На станции «Комсомольская»-кольцевая разломали мозаичные панно замечательного художника Павла Корина – там вождь милостиво махал рукой толпам трудящихся. В других местах Иосифа Виссарионовича просто замазали. В вестибюле станции «Добрынинская» на мозаике, изображавшей Парад Победы, Сталина заменили Гагариным, что выглядит весьма комично. Пострадал декор станций и во время борьбы с «излишествами». Например, свод станции «Аэропорт» по непонятным причинам замазали белой краской. Прежде он был голубым, что в сочетании с оригинальной подсветкой создавало удивительный эффект: пассажирам казалось, что они находятся на улице под настоящими небом и солнцем. Не пощадили и одну из самых красивых станций – «Маяковскую». При установке герметичных дверей на случай ядерной войны оказалась замурованной часть красочных мозаик работы Александра Дейнеки. Пропало и большое зеркало в торце станции, от которого зал с колоннами казался бесконечным. Его решили снять после нескольких несчастных случаев с разбитыми носами.

В 80-е годы в строительстве новых станций возобладал структурализм, позволявший малыми средствами создать выразительную обстановку. Свой вклад внес и хай-тек – стекло, металл, причудливое освещение. Интересное решение нашли архитекторы А. Орлов и А. Некрасов для станции «Анино», открытой в 2001 году. Ее свод состоит из десяти куполов в виде цветов со светящимися нишами-лепестками. Такой дизайн стал возможным с переходом на строительство станций из монолитного железобетона. Вначале по эскизам архитекторов делают металлическую опалубку – форму будущего сооружения. Потом ее заливают бетоном, а через несколько месяцев, когда конструкция высохнет, передвигают на новый участок.

Не совсем исчезла и традиция подземных дворцов, она оказалась воплощенной на станции «Парк Победы» в 2003 году. Это не только самая глубокая – 80 метров! – станция Московского метро, но и самая богатая по оформлению. Здесь и мрамор разных оттенков, и гранит, и хай-тековские металлические трубы. Привычная медная чеканка соседствует с яркими эмалевыми панно работы Зураба Церетели. Конечно, ни о каком единстве стиля здесь говорить не приходится. Зато «Парк Победы» воплощает все богатство стилей, накопленное архитектурой метро за 70 лет. Впереди – проекты новых станций, и какими они будут, пассажиры скоро узнают.

Метро – сложный механизм, работу которого день и ночь обеспечивают 35 тысяч человек. Это рабочие и инженеры метрополитена, машинисты и дежурные по станции, уборщицы и милиционеры. Благодаря их постоянному труду подземные магистрали справляются с непомерно выросшей за последние годы нагрузкой. С шести утра до часа ночи станции и переходы заполняют миллионы людей. Далеко не все из них слушаются грозных предупреждений – они пачкают стены и пол, оставляют за собой кучи мусора и даже бросают его на рельсы. Самые зловредные норовят захватить на память элементы убранства – например, на станции «Площадь Революции» у скульптуры пограничника регулярно пропадает бронзовый наган.

Другая проблема – вентиляция станций. В любой сезон в метро душно, а в жаркое время – особенно. Первые линии метро проветривались естественным образом. Свежий воздух попадал в тоннели через вентиляционные шахты и переносился поездом от станции к станции благодаря так называемому поршневому эффекту. После войны метрополитен стали оборудовать механическими вентиляторами, которые нагнетали свежий воздух через шахты, а отработанный удаляли наружу.

Летом свежий воздух притекает сначала на станцию, а потом попадает в перегонный тоннель, откуда его вытягивают вентиляторы. Зимой система обратная: сначала воздух попадает в тоннель, где он успевает нагреться, и следует за поездом на станцию. Специально станции не отапливают, но на входе в вестибюль устраивают «тепловую завесу», которая оставляет холодный воздух снаружи. И все равно в метро часто бывает душно, особенно в жаркое время. Вагоны переполнены, стоящие поезда, как пробки, затыкают воздуховод, не спасают даже новые вентиляторы.

Ежегодно в Московском метро гибнет около 250 человек, причем большинство – от духоты. Инфаркты, инсульты, приступы астмы. Не более 20% жертв составляют попавшие под поезд намеренно или случайно. В последнем случае у пассажира еще есть шанс спастись – добежать до края платформы или укрыться в глубоком желобе между рельсами. Если трагедия все же случилась, машинист обязан оставить поезд на месте до прибытия бригады «скорой помощи». После ЧП машинисту по закону положены три дня на восстановление душевных сил.

Вопреки распространенному мнению два ходовых рельса, по которым движется поезд, совершенно обесточены. А вот прикосновение к контактному рельсу, идущему вдоль всей платформы, – верная смерть. Напряжение в нем достигает 825 вольт. Правда, он одет в толстый кожух из стекловолокна, но нижняя часть открыта – по ней скользит токоприемник вагонов. Влезть на платформу или спуститься с нее можно только в начале и в конце платформы – там на экстренный случай имеются лестницы.

Когда метро прекращает работу, на пути выходят бригады уборщиков – они собирают все, что за день накидали пассажиры. Другие уборщики отмывают платформы при помощи машины. В течение дня станции моют машинами поменьше с нежным названием «Ромашка», которые приходится толкать вручную. Иначе к вечеру пол будет покрыт таким слоем грязи, что даже машина не справится. Поезда метро не остаются под землей на ночь. Как только прекращается движение, вагоны следуют в электродепо – их в Москве 15, чуть больше, чем линий. В депо механики осматривают вагоны в поисках неполадок.

Сегодня в метро работают вагоны трех типов. Самый старый из них – голубой «Е» с кожаными диванами, введенный в строй еще в 60-е годы. Накануне Олимпиады его сменили почти неотличимые 81-714 и 81-717. Совсем недавно на рельсы вышли экспериментальные вагоны типа «Яуза», но они пока ходят только по Люблинской линии. Весь подвижной состав для метро производят на подмосковном заводе в Мытищах. Новенькие вагоны буксируют по железной дороге с помощью локомотива, поскольку без третьего контактного рельса они не могут ехать сами. В пределах же метрополитена вагоны перемещаются свободно, так как все линии связаны между собой.

Вагоны и локомотивы в Московском метро служат довольно долго – лет по 15—20. Списанные отправляются на переработку через депо «Сокол». Правда, в последнее время многие устаревшие модели остаются в столице – народные умельцы пускают их на гаражи. Вагон снимают с колесной тележки, разрезают поперек, заваривают окна, ставят двери, и гараж готов. Говорят, бизнес этот весьма прибыльный. А вот само метро постоянно жалуется на убытки, хотя стоимость проезда с каждым годом растет. Уже с трудом верится, что когда-то в метро можно было проехать всего за пятачок.

Мало кто помнит и времена до введения турникетов, когда в метро пускали по отрывным бумажным талонам. В некоторых заграничных городах такая система существует до сих пор – например, в Праге. В 1958 году, чтобы справиться с растущим потоком пассажиров, было решено ввести в Московском метро турникеты для жетонов. Скоро вместо жетонов стали бросать пятачки, которые в 1991 году в связи с инфляцией сменили на монеты по 15 копеек. Четыре года спустя, когда мелкие деньги практически исчезли из обихода, были вновь введены жетоны, теперь уже из пластика. В 1995-м метро обзавелось новыми турникетами для магнитных карт. Сравнительно недавно на станциях «Улица академика Янгеля» и «Анино» появились еще более новые турникеты. Вместо железных створок, грозящих больно прищемить вам ноги, они оснащены красивыми прозрачными дверками. Правда, говорят, что дело вовсе не в гуманности – как во многих городах мира, в Москве могут ввести зональную оплату за проезд. Тогда при недоплате «продвинутый» турникет, оснащенный запоминающим устройством, просто не впустит вас внутрь.

В последние десятилетия под землей появилось много нововведений. Это электронные часы, голосовое оповещение на станциях, новые системы управления. Частота движения, вначале составлявшая 12 поездов в час, выросла до 45. При этом обслуживающий персонал метро за полвека сократился вдвое. Сегодня почти все поезда оборудованы компьютерным управлением. В принципе они могут обойтись без машиниста – он необходим только на случай внештатных ситуаций, когда «человеческий фактор» не заменит никакая машина.

Спуск под землю у многих людей вызывает тревожное чувство. Даже если перед ними оказывается не сырая пещера, а хорошо освещенная и сверкающая мрамором станция метро. Не хватает солнца, неба, свежего воздуха. Искусственный свет делает лица едущих рядом пассажиров похожими на маски. Недаром метро служит местом действия множества фантастических произведений (вспомним хотя бы нашумевший «Ночной дозор») и «правдивых» баек. В их ряду почетное место занимают истории о «Метро-2» – тайной подземной сети, якобы пронизывающей всю Москву. Центр столицы действительно изрыт подземными коммуникациями, созданными для самых разных целей. Особенно много их вырыто при Сталине, который был знаменит своей скрытностью и подозрительностью. Во время строительства первой очереди метро будущую станцию «Советская» по его приказу закрыли для пассажиров, превратив в тайный командный пункт. Почему-то его так и не использовали по назначению, однако прорыли к нему тоннель от Кремля.

Другой тоннель был прорыт от центра к сталинской даче в Кунцево, под которой разместился громадный бункер-бомбоубежище. Говорят, в 70-е годы подобные бункеры были построены в Подмосковье, куда протянулись новые ветки «Метро-2». Из Кремля, Министерства обороны и еще нескольких административных зданий якобы можно без помех добраться до аэропорта Внуково и подземного города в Раменках, где могут разместиться до 15 тысяч человек. Неугомонные диггеры, блуждающие по подземным магистралям, рассказывают немало историй про «альтернативное» метро. Например, про потайной ход, якобы ведущий в него из подвала главного здания МГУ. Или про ответвление рельсов на пути от «Спортивной» к «Университету», которое упирается в наглухо запертые стальные ворота.

Отыскать во всех этих слухах рациональное зерно очень трудно. Под землей фантазия людей начинает работать с удвоенной силой. В начале 90-х город облетела информация какой-то бульварной газеты о гигантских крысах-мутантах, населяющих Московское метро. Многие утверждали, что лично видели этих монстров или, по крайней мере, слышали какие-то подозрительные звуки. Потом сенсация сошла на нет, а боязнь спускаться под землю осталась. Кроме выдуманных крыс, в метро нас могут подстерегать и вполне реальные опасности – например, болезни. В тесноте и духоте вагона любой переносчик инфекции непременно заражает стоящих рядом. Каждый день мы видим в метро бомжей и попрошаек, для которых подземка – дом родной. Любой из них – рассадник не только тошнотворного запаха, но и целого букета болезней.

Столичные медики давно опасаются появления из-под земли какой-нибудь эпидемии. Между тем в метро уже пришла другая беда – терроризм. Подземка – идеальное место для терактов, ведь в ее замкнутом пространстве паника и давка могут унести больше жизней, чем сам взрыв. Не случайно именно в метро произошел первый масштабный теракт в советской истории. Это случилось в январе 1977 года, когда армянский диссидент Степан Затикян взорвал в вагоне бомбу, убив семерых человек. Новая волна террора была связана с войной в Чечне. В июне 1996-го четыре пассажира стали жертвами взрыва бомбы в вагоне поезда на станции «Тульская». Еще более кровавым оказался взрыв 6 февраля 2004-го, полностью уничтоживший вагон метро между станциями «Автозаводская» и «Павелецкая». Тогда погиб 41 человек. А ведь террористы могут не только устраивать взрывы, но и распылять на станции отравляющий газ, как это сделал японский религиозный фанат Сёку Асахара. Тогда жертвы будут исчисляться уже не десятками, а сотнями и даже тысячами.

Но у жителей столицы нет альтернативы – они привычно спускаются под землю почти каждый день. Хотя уже 15% москвичей не пользуются подземным транспортом, для остальных метро – главный, а то и единственный способ добраться до работы, навестить друзей или съездить куда-нибудь развлечься. Отказаться от всего этого люди явно не готовы, какие бы подлинные и мнимые опасности им ни угрожали.

Мезозойская эра метро

В облицовке станций метрополитена использовали лучшие виды отделочных камней. Все они представляют собой горные породы внушительного возраста, но ничто так не радует глаз, как образцы из юрского и мелового периодов (200—100 млн. лет назад), потому что в них сохранились замечательные окаменелости. Станции «Комсомольская», «Добрынинская», «Арбатская» облицовывали красным крымским мрамором. В нем попадаются закрученные раковины наутилусов, аммонитов и брахиопод, россыпи фрагментов морских лилий, населявших некогда теплые моря древней Земли. Желтый мраморовидный известняк на колоннах «Площади Революции» демонстрирует множество рудист, двустворок и колоний кораллов мелового периода. Но больше всех других на головоногих моллюсков мезозойской эры богата станция «Парк Победы». В мраморной брекчии оранжевого цвета можно увидеть самых больших, до 70 см в поперечнике, аммонитов московского метро. Там же сохранились белемниты, или «чертовы пальцы», – ракетообразные раковины длиной 10 см. Местами в каменных плитах станции попадаются целые захоронения моллюсков, их массовая гибель в ту далекую эру хорошо известна палеонтологам, но ее причины до сих пор не установлены.

К началу 2005 года протяженность столичного метрополитена составила 275,6 км. В сутки оно перевозит 9 миллионов пассажиров. Много это или мало? Немного, если сравнить с Нью-Йорком (11 миллионов) и тем более с Токио (18 миллионов). Однако в зарубежных мегаполисах нагрузка на метро гораздо меньше. В том же Нью-Йорке она составляет 2,7 млн. человек в год на квадратный километр, а у нас – целых 11,5 миллиона. Во-первых, в городах, сравнимых с Москвой, линии метро длиннее и разветвленнее. Во-вторых, значительная часть их жителей пользуется личным автотранспортом. А в Москве под землю ежедневно спускаются не только большинство горожан, но и многие жители Подмосковья, работающие в столице. В результате наше самое красивое в мире метро стало одновременно самым шумным и переполненным.

В других городах мира метро вынуждено конкурировать с другими видами транспорта, чтобы привлечь пассажиров. Для этого в парижской подземке разместили скульптуры из запасников Лувра, а на станции «Обер» соорудили кинозал. Метрополитен в Стокгольме больше похож на музей авангардного искусства. В Нью-Йорке на платформах сабвея играют самодеятельные театры – из этой традиции вырос сюжет популярного мюзикла «Метро». В Москве другие проблемы – как хотя бы немного разгрузить метро и где взять деньги на его развитие. В перегрузке виноват не только рост населения столицы, но и прежние ошибки проектирования. Некоторые станции размещены на периферии жилых районов – например, «Ботанический сад» или «Свиблово». На таких станциях, как «Новослободская» и «Бауманская», мало входов и выходов, что резко снижает их проходную способность и создает у входов длинные очереди. Мешает и техническая изношенность оборудования – часто вместо 4—6 эскалаторов работают не больше двух.

В 90-е годы развитие метро затормозилось. Потихоньку достраивались тоннели и станции окраинных районов – «Битцевский парк», «Алтуфьево», Люблинская линия. Новые проекты не начинали из-за отсутствия денег. В попытке их добыть руководство метрополитена сдало вестибюли станций и выходы из них в аренду коммерсантам. Пассажиры с трудом протискивались мимо торговых ларьков, стендов с газетами и коммерсантов, продающих всякую всячину – от цветов до поддельных дипломов. Стены вагонов и станций усеяли рекламные плакаты. Однако все это по-прежнему не обеспечивало достаточных средств.

В поисках дешевого решения проблемы метрополитена проектировщики обратились к трем вариантам – легкому метро, мини-метро и монорельсовой дороге. Все они давно опробованы в разных городах мира и вполне могут успешно работать у нас. Сто лет назад один из пионеров Московского метро, инженер Петр Балинской, предлагал пустить поезд по эстакадам. В 2004 году эта идея была воплощена в жизнь – первая линия легкого метро протянулась к Северному Бутово. Все его конструкции, включая пять станций, подняты наверх, а на земле остались лишь маленькие вестибюли, через которые поднимаются пассажиры. Чтобы подавить шум и вибрацию, эстакады заключили в шумопоглощающие экраны, под рельсы подложили защитные подушки. 11-километровую Бутовскую линию построили на удивление быстро – за 18 месяцев. Так же быстро на севере Москвы была проложена линия монорельсовой дороги длиной 4,7 км между станциями «ВДНХ» и «Тимирязевская». И легкое метро, и монорельс выгодны тем, что не разрывают автомагистрали, строятся дешево и быстро. Правда, им присущи другие недостатки открытого метро – шум и вибрация, весьма чувствительные для жителей соседних домов. Но это не мешает замыслам столичных властей – уже готов план Солнцевской линии легкого метро, которая пройдет в Переделкино и далее в аэропорт Внуково.

Мини-метро – другой вариант подземного транспорта, разработанный для районов с плотной застройкой. Первая ветка мини-метро уже осенью этого года свяжет Киевский вокзал и комплекс «Москва-сити». Чтобы проложить трассу по оптимальному маршруту, перегоны между станциями будут короче и извилистее. Для мини-метро разрабатывают вагоны меньшего размера – 14 метров вместо обычных 20. Такой состав будет маневреннее, он сможет преодолевать крутые повороты, спуски и подъемы без ущерба для удобства пассажиров. И что немаловажно, в отличие от наземных линий мини-метро позволит архитекторам создать новые подземные дворцы. Если, конечно, будут желание и деньги.

Когда-то Московское метро создавалось не как простое транспортное средство. Оно должно было убедить весь мир в могуществе Страны Советов и ее способности справиться с любыми трудностями. Как ни странно, та же задача стоит перед ним и теперь. От того, как будет развиваться московская подземка в ХХI веке, сможет ли она воплотить в жизнь новые строительные и архитектурные идеи, во многом зависят благополучие и престиж не только Москвы, но и всей страны. А значит, история, начавшаяся 70 лет назад глубоко под землей, еще далека до завершения.

Иван Измайлов

Ярмарка идей: Орбитали зондовой микроскопии

Изобретение сканирующих зондовых микроскопов открыло новую эпоху в изучении свойств поверхности твердого тела и по заслугам было оценено Нобелевской премией по физике в 1986 году. Несмотря на устоявшееся мнение о том, что отдельные атомы невозможно потрогать, в научных лабораториях их уже четверть века умеют отделять и перемещать.

Известный детский конструктор прекрасно иллюстрирует то, какое множество разнообразных устройств можно собрать из достаточно ограниченного набора исходных деталей. Так обстоят дела и во взрослом мире: из сотни химических элементов Таблицы Менделеева в природном промышленном производстве активно используется в лучшем случае два десятка. И из этого скудного набора элементов удается построить все окружающее нас богатство веществ – миллионы органических и неорганических химических соединений.

Правда, этим чудесным Строителем, создающим причудливые конструкции молекул и цепляющим один атом за другой, как правило, является сама Природа, действующая по своим, не всегда ведомым нам, законам.

Химики давно осознали важность не только того, из каких атомов состоит вещество, но и как эти атомы расположены по отношению друг к другу. Вполне солидарны с ними и технологи, знающие разницу между закаленной и отпущенной сталью или, например, между кристаллическим и аморфным кремнием.

Понимание структуры вещества всегда было заветной целью естествоиспытателей. Ученые тем или иным способом пытались выяснить структуру чугуна и булата, атомного ядра и полупроводников, ДНК и живой клетки. И когда им удавалось понять, «что у зайчика внутри» и какие микроскопические закономерности управляют макроскопическими свойствами, происходили прорывы в технологиях, открывались богатые источники энергии, рождались новые отрасли производства, появлялись удивительные приборы.

Оптический и электронный микроскопы, рентгеновские аппараты и спектрографы, синхрофазотроны и компьютерные томографы, сканирующие туннельные и атомно-силовые микроскопы – это лишь часть инструментальных вех, оставленных учеными и инженерами на пути в глубины мира. Любой из этих приборов заслуживает отдельного внимания, но сегодня речь пойдет о самых новых – сканирующих зондовых микроскопах (СЗМ), позволяющих в прямом смысле слова видеть и трогать отдельные атомы.

Согласно квантовой механике и принципу неопределенности Гейзенберга одновременное измерение координат и скорости объекта с любой точностью невозможно. Из соотношения неопределенности следует, что для характерных энергий межатомного взаимодействия область местонахождения электрона совпадает с размером атома. Однако атомы, как известно, состоят не только из легких электронов, но и из массивных протонов и нейтронов, образующих их ядро. Сами атомы в десятки тысяч раз тяжелее электронов, и их положение в пространстве гораздо более определенно, чем у роящихся вокруг них внешних электронов. Благодаря большой массе атомов менее заметными становятся и их тепловые колебания, мешающие точному измерению их местоположения. Наш мир устроен так, что не только видимая глазом форма окружающих нас тел остается неизменной день ото дня, но и положение каждого конкретного атома в теле сохраняется очень долго.

Световые волны, рентгеновские лучи и пучки электронов идеально подходят на роль исследователей структуры вещества именно благодаря мягкости своего воздействия на атомы. Однако эти методы зондирования, как правило, работают с группой атомов и позволяют понять ее структуру только при наличии большого упорядоченного куска кристаллической решетки.

Знаменитая двойная спираль ДНК была разгадана более полувека назад, после того, как удалось получить достоверные рентгенограммы закристаллизованной, то есть жестко упорядоченной, молекулы жизни. Отдельные атомы и структуру их электронных облаков ученые увидели еще в 1955 году с помощью ионного микроскопа Эрвина Мюллера, позволившего спроецировать кончик тончайшей металлической иглы на огромный фосфоресцирующий экран. Но эта замечательная конструкция ни в коей мере не была универсальным прибором, позволяющим исследовать любые материалы с субмикронным разрешением.

Революция в изучении атомарной структуры поверхности началась тогда, когда такую тонкую иголочку с острием, состоящим всего из нескольких атомов, сумели использовать в качестве зонда, исследующего строение другого тела.

Так же как в любой толпе людей есть всегда кто-то крайний, так и на любой игле всегда есть атом, который находится на кончике острия. Правда, такая идеальная ситуация наблюдается только у специально заточенных игл, а у обычных на кончике имеется множество микроиголок – своеобразный лес из елок на пологом холме. Сравнение с деревьями и земными возвышенностями здесь вполне уместно, поскольку даже у самых острых швейных игл радиус кривизны острия измеряется десятками микрон, в то время как атомарное микроострие имеет толщину порядка десятка нанометров, то есть в тысячу раз меньше. Именно самым высоким острием и его крайним атомом и происходит ощупывание изучаемой поверхности в сканирующем туннельном зондовом микроскопе (СТМ).

О том, что твердое тело остается твердым и на уровне отдельных атомов, ученые узнали еще во время исследований внутренних различий трех агрегатных состояний вещества – твердого, жидкого и газообразного. Однако только во второй половине ХХ века удалось найти те физические эффекты, которые позволили ощутить контакт двух тел в тот момент, когда соприкоснулись всего два атома, принадлежащих разным телам. Как и следовало ожидать, таким эффектом оказалось квантовое явление – туннельный ток.

В металлах существует множество электронов, свободно перемещающихся по всему объему проводника. Этот своеобразный электронный газ обеспечивает высокую электропроводность серебра, меди, алюминия и других металлов. Электроны, свободно перемещаясь внутри проводника, не могут, однако, его просто так покинуть. Для выхода из толщи металла им надо преодолеть некий потенциальный барьер, то есть своеобразную стенку, которую не перепрыгнешь, не разогнавшись.

В вакуумных фотоэлементах, превративших с помощью звуковой дорожки немое кино в говорящее, энергию электронам сообщали кванты света. В туннельном сканирующем микроскопе электронам приходится перепрыгивать через вакуумный промежуток под действием небольшого электрического поля. Разность потенциалов между иглой и образцом в этом случае бывает существенно меньшей, чем высота потенциального барьера.

Решающее значение для создания сканирующего зондового микроскопа имела очень резкая зависимость туннельного тока от величины зазора между двумя проводниками. При увеличении расстояния между зондом и поверхностью всего на несколько ангстрем (1 ангстрем = 0,1 нм = 10-10 м) этот ток уменьшается в сотни раз. Благодаря сильной зависимости туннельного тока от расстояния большая его часть течет именно через крайний атом зондирующего острия. Сканирующие зондовые микроскопы как раз и обнаруживают атомарную поверхность, ориентируясь на этот ток. Рабочий ток в таких микроскопах колеблется от десятка пА (10-12 А) до единиц нА (10-9 А). А это значит, что за одну секунду через крайний атом пролетает от сотни миллионов до десятка миллиардов электронов. Для обычных металлов это крайне большая плотность тока (тысячи ампер на квадратный миллиметр). Так что любой проводник мгновенно расплавился бы при такой токовой нагрузке. Однако превращение кинетической энергии туннелировавшего электрона в тепло происходит на значительном удалении от одноатомарного острия, то есть там, где имеется много атомов, способных рассеять выделяющееся тепло по всему объему зонда.

Все эти обстоятельства и позволили создать простой настольный прибор, способный с помощью одного остро заточенного куска твердого тела определять атомарное строение поверхности другого, более или менее плоского образца.

Используя туннельный ток как индикатор приближения к поверхности и нарисовав несколько вариантов ее профилей, можно сложить из рисунков трехмерную картину исследуемой поверхности. Получаемое в сканирующих микроскопах изображение очень похоже на телевизионное – та же строчная развертка и покадровый режим. Только вместо яркости на картинках рисуется третья координата – высота поверхности.

Для получения такого рода профилограмм надо заставить иглу двигаться на некотором фиксированном расстоянии над поверхностью. В реальных приборах система автоматического регулирования высоты острия ориентируется на величину туннельного тока. Зонд, как крылатая ракета, летит на фиксированной высоте над поверхностью, ловко огибая «холмы» и ныряя в «овраги». Вот только системы управления у ракеты и зонда немного разные. И если первая совершает свой полет, маневрируя рулями высоты и поворота, то второй перемещается по своей траектории с помощью пьезокерамического привода. Выбор пьезокерамики в качестве материала для систем позиционирования в сканирующих зондовых микроскопах был далеко не случаен. Этот материал, изменяющий свои геометрические размеры под действием электрического поля, идеально подходит для манипулирования атомами. Пьезокерамические трубки и многослойные элементы обеспечивают жесткий крепеж иглы и окно сканирования размером в несколько десятков микрон.

Пьезокерамика практически не греется в процессе работы, и это обстоятельство существенно облегчает задачу борьбы с температурными деформациями самого прибора. Перемещение зонда зависит от приложенного напряжения, поэтому, ориентируясь на величину напряжения, можно определить координаты той точки, в которой находится зонд. Таким образом, получают трехмерное изображение исследуемой поверхности.

Для повышения точности позиционирования зонда в современные приборы стали встраивать емкостные датчики перемещения, за счет чего при окне обзора 100х100 мкм они позволяют исследовать атомарные объекты размером менее 1 нм.

Туннельные микроскопы, как правило, работают в вакууме, поскольку только так можно получить атомарно чистые поверхности, не замусоренные адсорбированными газами. Исключением здесь является пиролитический графит. При отщеплении верхних слоев от этого монокристалла углерода открываются абсолютно гладкие кусочки его поверхности. Атомы на таких образцах можно различить и на воздухе, поскольку все ковалентные связи у пограничных атомов углерода заняты и они не могут химически соединиться с бомбардирующими их молекулами окружающих газов.

Понимание того, что же видят эти микроскопы, пришло не сразу. Некоторые специалисты полагали, что наблюдаемые картинки – не более чем артефакты или же результаты компьютерной обработки данных… Первое сообщение о наблюдении перегруппировки атомов на поверхности кристалла кремния было сделано в 1981 году Гердом Биннигом и Генрихом Рорером – будущими лауреатами Нобелевской премии. Получить подобные результаты на других поверхностях их коллегам удалось лишь через два года. А дальше начался не прерывающийся и сегодня бум в области сканирующей зондовой микроскопии.

Не остались в стороне и теоретики. Они достаточно быстро решили задачу о прохождении электронов через зазор между острием зонда и исследуемой поверхностью. Получаемые сегодня картинки в СЗМ интерпретируют как изображения электронной плотности свободных носителей заряда на поверхности металла. Сканирующий микроскоп, удерживая постоянную величину туннельного тока, рисует ту поверхность, на которой вероятность пребывания электронов постоянна, то есть, по сути, ту самую псифункцию, которую используют для описания поведения квантовых объектов.

Туннельный ток и пьезопривод не только позволили увидеть, как лежат атомы на поверхности, но и дали возможность проведения простейших манипуляций с этими атомами. Подавая большее или меньшее напряжение, локально разогревают поверхность образца и испаряют отдельные атомы. Используют и чисто механический захват атомов и даже нанолитографию. Причем рисуют как прямым царапаньем и постукиванием, так и с помощью электрического тока и локальных химических реакций.

Ученые и технологи активно занялись изучением поверхностных свойств самых разнообразных электропроводящих материалов, проверяя свои физические модели и совершенствуя технологии. Сверхвысокий вакуум и сверхнизкие температуры достаточно быстро стали обычными атрибутами сканирующих зондовых микроскопов. Однако аппетит, как известно, приходит во время еды, и тот факт, что данный класс приборов плохо работает на воздухе и не позволяет исследовать не проводящие ток образцы, заставлял специалистов искать достойную замену туннельному току.

В своей нобелевской речи авторы изобретения – Герд Бинниг и Генрих Рорер сказали, что им понадобилось всего 27 месяцев, чтобы пройти путь от сформулированной концепции построения до реально работающего прибора. Туннельный ток оказался очень хорошим индикатором контакта двух поверхностей, и, хотя практически сразу стало понятно, что это далеко не единственный способ «увидеть» атомы, избавиться от него оказалось не так просто.

Создание атомно-силового микроскопа (АСМ), способного чувствовать силы притяжения и отталкивания, возникающие между отдельными атомами, затянулось на целых 5 лет, и только в 1986 году коллектив под руководством Герда Биннига смог получить изображения непроводящих поверхностей с атомарным разрешением. Причем в первом АСМ обойтись без туннельного эффекта не удалось и в состав «новомодного» микроскопа вошел «старинный» СТМ, задачей которого являлось измерение силы взаимодействия зондового острия и исследуемой поверхности.

Очередная высота была успешно взята, и по проторенной дороге вперед двинулись тысячи исследователей и десятки производителей. Менее чем за десять лет развития, то есть к началу 90-х, зондовая микроскопия освоила практически все возможные виды взаимодействия между острием и поверхностью. Сегодня эти приборы умеют рисовать распределение электронной плотности проводников и топографию любых твердых материалов, магнитные домены в ферромагнетиках и электрические в сегнетоэлектриках, краску в стеклах и примеси в полупроводниках. Из уникального изделия за миллион долларов сканирующий микроскоп очень быстро превратился в обычный прибор, стоящий не дороже хорошего осциллографа.

Идея построения атомно-силового микроскопа удивительно проста, и только отсутствие смелости и уверенности в успехе не позволили ученым начала XX века создать такой прибор. Сердце любого АСМ – достаточно миниатюрный и мягкий кантилевер с острой иголочкой, то есть такая маленькая дощечка с гвоздем на конце, которая «ощущает» атомы, сидящие в кристаллической решетке. Сами межатомные силы крайне малы и не превышают десятка нН (10-9H), однако появляются они при микроскопических же перемещениях – десятых долей нм. В результате эффективная жесткость отдельно взятого атома оказывается макроскопической величиной – 10—100 Н/м! Это, кстати, очень близко к жесткости пружинки, используемой в шариковой ручке. А группа из ста атомов будет сопротивляться своей деформации уже как пружина передней подвески «Жигулей», жесткость которой 30 000 Н/м. Таким образом, поделив одну очень малую величину на другую, мы получаем большое значение жесткости области атомарного контакта двух твердых тел. Жесткость – это вполне осязаемая физическая величина и, взяв мягкую «пружинку» (так называемый кантилевер), можно, коснувшись поверхности всего парой атомов, почувствовать момент этого контакта. В первом АСМ прогиб маленькой пружинки (кусочка тонкой металлической фольги) измеряли с помощью туннельного тока, возникавшего между этой фольгой и острием пристроенного к ней СТМ. В следующих версиях наноперемещения упругого кантилевера стали измерять с помощью оптического интерферометра. Сегодня все стало совсем просто: угол изгиба кремниевого кантилевера измеряют с помощью луча лазерного светодиода, отражающегося от его зеркальной поверхности на четыре приемных фотодиода. Это устройство очень напоминает игру с солнечным зайчиком: когда от небольшого поворота зеркала он скачет на огромные расстояния. На похожем принципе работает и лазерная головка в проигрывателях CD– и DVD-дисков. Жесткость у атома достаточно велика, но если мы хотим измерить его истинное положение, сильно давить на него всетаки нельзя. Поэтому используемые в АСМ зонды имеют действительно микроскопические размеры и изготавливаются по той же технологии, что и основные элементы современной микроэлектроники. Длина кантилевера, предназначенного для исследования поверхности, составляет 100—300 мкм, ширина 20—60 мкм, а толщина всего 1—2 мкм. Жесткость этих маленьких гибких пружинок не превышает 100 Н/м и может опускаться до 0,1 Н/м, а резонансная частота изменяется от сотен до десятков кГц. На кончике кантилевера располагается микроиголочка длиной 10– 15 мкм с радиусом кривизны острия всего 10 нм! Такой тонкий зонд (кантилевер) настолько мягок, что его заметно изгибают даже силы притяжения Ван-дер-Ваальса, возникающие между атомами кончика иголочки и исследуемой поверхности. Режим работы, когда ориентируются именно на такой изгиб зонда, называется бесконтактной модой. Работая в контактной моде, АСМ по-простому прижимается иглой к образцу, немного изгибая кантилевер. Силу прижима при этом выбирают исходя из прочностных свойств материала. В результате современные АСМ измеряют форму поверхности, просто скользя этой иголочкой вдоль образца и следя за тем, чтобы угол изгиба кантилевера имел постоянную величину. Для того чтобы различать отдельные атомы, АСМ, как и СТМ, приходится помещать в вакуум и использовать достаточно мягкие кантилеверы. Однако для многих интересных технологических применений атомарное разрешение совсем не нужно и вполне достаточно нанометрового или даже на порядок худшего – 0,01 мкм. При таких вольготных технических требованиях конструкция АСМ упрощается настолько, что это устройство легко умещается вместе с управляющим ноутбуком в небольшую походную сумку.

«Сухой» контакт, возникающий между иглой и поверхностью, в контактной моде АСМ оказался очень неприятной вещью. Мало того что игла в таком режиме работы стирается и тупится, она к тому же активно перемещает адсорбированные атомы по поверхности образца и рвет биологические молекулы, лежащие на гладкой рабочей поверхности. Избавиться от этого неудобства удалось достаточно изящным способом: кантилевер с иголочкой на конце заставили колебаться на резонансной частоте с амплитудой в несколько десятков нм. Такой режим работы АСМ называют таппинг-модой, поскольку зонд как бы обстукивает исследуемую поверхность своей иголочкой.

Понять, почему такой колеблющийся кантилевер будет хорошо чувствовать поверхность, легко: достаточно коснуться звенящего колокольчика рукой. Колокольчик мгновенно замолчит, так как его колебания быстро затухнут, поскольку энергия начнет «уходить» в руку.

Колеблющийся зонд очень полюбился физикам, биологам и технологам, и сегодня именно такой режим работы чаще всего используется в АСМ. Возбуждая зонд на резонансной частоте и следя не только за амплитудой, но и за частотой собственных колебаний кантилевера, можно получить дополнительную информацию о механических свойствах исследуемого материала. С помощью иголочки, которая ударяет по поверхности сотни тысяч раз в секунду, как правило, не удается увидеть отдельные атомы, но это не так уж и важно для большинства технологических применений АСМ.

Используя колеблющийся зонд, можно вообще отказаться от сверхминиатюрных и мягких кантилеверов. Оказалось, что пьезорезонансные датчики, активно использующиеся в промышленности для измерения температуры, давления и массы, можно употребить и в такой деликатной области, как атомно-силовая микроскопия. Маленький камертон, изготовленный из пьезокерамики, отлично чувствует момент непосредственного контакта установленной на нем иглы с поверхностью и позволяет уверенно различать элементы структуры поверхности размером менее 10 нм в плоскости и 1 нм по высоте. При этом его собственная жесткость соизмерима с жесткостью пружины от подвески «Жигулей», а геометрические размеры измеряются миллиметрами.

В туннельном микроскопе между острием и поверхностью нет прямого механического контакта, поскольку электроны летают между зондом и образцом через вакуумный промежуток. Однако электрические силы, действующие на острие и находящиеся под ним атомы, существуют, и они совсем не маленькие. Под действием этих сил атомы могут мигрировать по поверхности и даже улетать с острия. Это очень ценное свойство СТМ сегодня активно используется при работе с квантовыми точками и изолированными ионами.

Но эти электрические силы накладывают и определенные ограничения на жесткость зонда с иглой в СТМ. Мягкий зонд, используемый в классических АСМ, при прикладывании к нему электрического напряжения под действием этих сил мгновенно изгибается и врезается в поверхность. В этом состоит одна из принципиальных причин, затрудняющих совмещение в одном приборе с одним и тем же зондом туннельного и атомносилового режимов. Случайное внедрение иглы в образец приводит к его деформации и поломке иглы. Но нет худа без добра. Способность АСМ делать маленькие дырочки и рисовать тонкие черточки сегодня активно используют для изучения прочности и износоустойчивости композиционных и тонкопленочных материалов. Правда, далеко не любой из современных материалов можно проколоть и поцарапать, используя тонкие кантилеверы и обычные кремниевые иглы.

У сканирующих зондовых микроскопов существует достаточно много узких специализаций и конструкций, разработанных под конкретные задачи. Чудес не бывает, и совместить в одном приборе рекордные характеристики, полученные на уникальных образцах, невозможно. Однако попытки создания универсального прибора, позволяющего одновременно измерять форму и механические свойства поверхности, а также определять проводимость и локальную емкость в точке контакта иглы с образцом, не прекращаются. Уже существуют экземпляры атомносиловых микроскопов, умеющие все это делать и к тому же позволяющие измерять микротвердость алмазоподобных пленок и истираемость защитного покрытия из углеродных нанотрубок.

Для того чтобы решить столь обширный комплекс задач, приходится использовать токопроводящие алмазные иглы и пьезорезонансные зонды с жесткостью автомобильной пружины. Именно благодаря такой большой жесткости всей конструкции (более 10 000 Н/м) электрическое напряжение между иглой и образцом не мешает нормальной работе АСМ. С помощью таких приборов в режиме реального времени можно наблюдать окисление кремния после того, как его поцарапали алмазной иглой зонда.

Глаза боятся, а руки делают, и успехи сканирующей микроскопии как нельзя лучше доказывают эту древнюю истину. Былой пиетет перед атомами и тем, как они друг за друга цепляются, безвозвратно ушел в прошлое. Осознание возможности «на ощупь» исследовать вещество и определять его структуру кардинально изменило представления о технологических возможностях в мире атомов. Ведь без умения измерять и контролировать параметры материалов и конструкций на нанометровом масштабе не может быть и речи о том, чтобы что-то осмысленно создавать в области нанотехнологий, где каждый атом на счету.

Кирилл Гоголинский, кандидат технических наук

Владимир Решетов, кандидат физико-математических наук

Арсенал: Автомат Калашникова – классика огня

«Холодная война», начавшаяся сразу по окончании Второй мировой, стимулировала быстрое перевооружение противостоящих сторон. Советскому Союзу в сложных условиях восстановления разрушенного хозяйства пришлось вести новые разработки практически по всем направлениям: ядерное и управляемое ракетное оружие, зенитные средства, бронетанковая и авиационная техника, оружие пехоты.

Создание новой системы пехотного вооружения входило в число приоритетных задач послевоенного времени. Главными направлениями стали – разработки высокоманевренных образцов автоматического индивидуального и коллективного оружия, сильных носимых противотанковых средств, повышение боевых свойств зенитных пулеметных установок.

Если самозарядный карабин и ручной пулемет под промежуточный патрон в целом оказались отработаны уже к концу войны, то с автоматом вопрос оказался сложнее. В 1946 году свои проекты автоматов представили Н.В. Рукавишников, А.А. Дементьев, Г.А. Коробов и молодой старший сержант М.Т. Калашников. Система Калашникова обратила на себя внимание, но нуждалась в существенной доработке и изменениях. В помощь Калашникову выделили ковровского конструктора А.А. Зайцева, позднее – В.И. Соловьева. Во время работ на Научно-испытательном полигоне минометного и стрелкового вооружения в Щурово большую помощь оказали офицеры полигона В.Ф. Лютый и А.А. Малимон, представитель ГАУ В.С. Дейкин.

На заключительный этап испытаний в январе 1947 года попали автоматы А.А. Булкина, А.А. Дементьева и М.Т. Калашникова. В опытном образце, представленном последним, уже определились основные черты знаменитой впоследствии «системы Калашникова». Вопреки мифу система АК не была заимствована у немецкого автомата МР.44 (см. «Вокруг света» № 11, 2004 г.). Автоматика и узел запирания несли следы влияния американской самозарядной винтовки «гаранд», ударно-спусковой механизм – чешской винтовки ZH-29, но все это сочеталось с оригинальными конструктивными решениями. Характерно, что автомат сразу разрабатывался в двух вариантах: с постоянным (для стрелковых и мотострелковых частей) и со складывающимся прикладом (для воздушно-десантных войск). Выбор образца был не прост. Все испытанные автоматы не соответствовали требованиям по кучности стрельбы очередями. Однако заказчик предпочел кучности снижение массы и размеров, уделив особое внимание надежности, живучести и простоте обращения. Образец Калашникова показал большую надежность и был вполне готов к массовому производству. В июне 1949 года на вооружение приняли АК – «автомат Калашникова образца 1947 г.» (из-за чего его именуют также АК-47). Его крупносерийное производство начал Ижевский машиностроительный завод («ИЖмаш»), где и обосновалась конструкторская группа Калашникова.

К 1953 году – времени внедрения в Советские Вооруженные Силы ядерного оружия – подоспело и новое поколение пехотного оружия: самозарядный пистолет Макарова (ПМ), автоматический пистолет Стечкина (АПС), самозарядный карабин Симонова (СКС), автоматы Калашникова (АК и АКС), ручной пулемет Дегтярева (РПД), ротный пулемет РП-46, модернизированные станковый пулемет Горюнова (СГМ) и пулемет Дегтярева – Шпагина (ДШКМ), новый крупнокалиберный пулемет Владимирова в варианте пехотного (ПКП) и зенитного (ЗПУ), ручной противотанковый гранатомет РПГ-2 и станковый СПГ-82. В странах НАТО работы над новым индивидуальным оружием пошли по иному пути. В Великобритании, Бельгии и США создали новые типы патронов. И хотя, скажем, британский 7-мм патрон был ближе к промежуточному, по настоянию американцев в 1953 году был принят американский патрон винтовочной мощности 7,62х51 (7,62-мм патрон НАТО). Если для пулеметов он был приемлем, то для индивидуального оружия не очень. Энергия отдачи была слишком велика, и для получения приемлемой меткости приходилось увеличивать размеры оружия и вести в основном одиночный огонь. Это относилось и к не очень удачной американской самозарядной винтовке М14, и к весьма успешным и широко распространившимся по миру штурмовым винтовкам– бельгийской FN FAL и германской G-3.

Коренные изменения общей системы вооружений отнюдь не сняли проблем дальнейшего совершенствования стрелкового оружия. Появление тактического ядерного и рост точности и огневой мощи обычного оружия потребовали рассредоточения боевых порядков, а это вызывало повышение самостоятельности подразделений, их насыщение огневыми средствами, а в отношении индивидуального оружия – его облегчение при одновременном повышении эффективной и прицельной дальности стрельбы. Того же требовал и опыт локальных – безъядерных – войн.

Работы над улучшением кучности стрельбы автомата АК развернулись вскоре после его серийного производства. Наличие в отделениях двух разных типов индивидуального оружия – автомата и карабина – побуждало искать один образец для их замены. Разрабатывались, например, образцы автоматического карабина. И все же в 1954 году предложили использовать «автомат в облегченном варианте в качестве единого образца индивидуального оружия пехоты». К этому времени АК уже достиг положения «эталона надежности», которое занимает до сих пор. Широкое применение принципа многофункциональности деталей, большие зазоры между подвижными деталями и ствольной коробкой, предварительное страгивание стреляной гильзы перед ее извлечением из патронника, массивная затворная рама при сравнительно легком затворе, надежный предохранитель-переводчик обеспечили автомату исключительно высокую надежность работы в самых сложных условиях.

В 1956 году испытали «легкие» автоматы и ручные пулеметы М.Т. Калашникова, Г.А. Коробова, С.Г. Симонова, В.А. Дегтярева и Г.С. Гаранина. После доработки в 1959 году на вооружение был принят модернизированный автомат Калашникова АКМ со штампованной ствольной коробкой и рядом небольших изменений в конструкции, призванных улучшить кучность стрельбы. Приняли и штык-нож (несмотря на снижение роли штыка-ножа, еще ни одна армия от него не отказалась). АКМ заменяли в войсках как автоматы АК, так и карабины СКС – теперь все стрелки стали автоматчиками.

Совершенствование автомата позволило сделать его базой для унифицированного семейства оружия. В 1961 году на вооружение поступили ручные пулеметы РПК и РПКС (со складным прикладом), отличавшиеся от автомата удлиненным стволом, усиленной ствольной коробкой, большей емкостью магазина. Теперь все мотострелковое или парашютно-десантное отделение имело оружие одной системы. «Система Калашникова» стала основой для нескольких семейств отечественного стрелкового оружия.

Унификация вообще характерна для послевоенного развития оружия. Она проявлялась как в создании семейств оружия на основе одной схемы, так и в стандартизации ряда элементов оружейного комплекса в рамках военных союзов. Если первое направление призвано было удешевить и облегчить производство, освоение и ремонт оружия и разгрузить систему снабжения, то второе – облегчить взаимодействие в рамках многонациональных сил. Скажем, в НАТО так и не приняли «единой винтовки», зато приняли единые патроны и ряд стандартов для стрелкового оружия: на приемное окно для магазина, на крепление оптических и ночных прицелов, на приспособления для стрельбы винтовочными гранатами (при этом американцы явно навязали блоку ряд своих стандартов).

Из зарубежных семейств оружия, пожалуй, самое обширное создала западногерманская фирма «Хеклер унд Кох». Сначала германские конструкторы, осевшие после войны в Испании, используя свои же наработки, создали винтовку СЕТМЕ с автоматикой на основе отдачи полусвободного затвора. Затем по этой системе была создана 7,62-мм винтовка G-3 «хеклер унд кох», принятая в 1959 году на вооружение в ФРГ. Она и послужила основой семейства, включившего 9-мм и 10-мм пистолеты-пулеметы, 5,56-мм и 7,62-мм карабины, штурмовые и снайперские винтовки, ручные и даже единые пулеметы.

Существенные изменения произошли в системе вооружения в 1960-е годы. Тут было и насыщение подразделений и частей управляемым ракетным оружием, и появление новых боевых машин, и быстрое развитие армейской авиации. Пехота в большинстве своем «механизировалась» – вооруженные бронетранспортеры не только доставляли пехоту на поле боя, но и поддерживали ее в бою огнем. На вооружение поступили первые боевые машины пехоты. Теперь мотострелковое (мотопехотное) отделение имело собственное противотанковое орудие (БМП-1) или автоматическую малокалиберную пушку, возможность ведения боя с машины или спешенно. Воздушно-десантные войска также получили свою «броню», а транспортно-десантные вертолеты породили новую форму воздушных тактических десантов. Автомат или легкая штурмовая винтовка подходили для этого наилучшим образом. Мотострелковые (мотопехотные) батальоны становятся вполне самостоятельными подразделениями со своей артиллерией, вооруженными бронемашинами, ПТУР, новыми средствами связи и разведки. Но все большая «расчлененность» боевых порядков, сокращение численности подразделений при повышении маневренности боевых действий и быстрой перемене обстановки требовали повышения эффективности огня стрелкового оружия. Средствами к этому стали: увеличение кучности стрельбы из автоматов (штурмовых винтовок), повышение мощности пулеметного вооружения при его высокой подвижности, снижение массы оружия и боеприпасов, совершенствование прицельных приспособлений.

Поиски путей совершенствования индивидуального оружия закономерно привели к очередному уменьшению калибра, о чем В.Г. Федоров говорил еще за четверть века до того. Речь шла не просто об улучшении кучности, а об общем повышении эффективности комплекса «патрон-оружие». С уменьшением калибра уменьшалась масса патрона и увеличивалась начальная скорость пули, что делало ее траекторию более настильной, уменьшало время полета к цели, снос пули боковым ветром и снижало импульс отдачи. Соответственно росла дальность прямого выстрела и эффективная дальность стрельбы. Носимый боекомплект можно было увеличить при том же весе выкладки солдата. Первыми пошли на это американцы, приняв в ходе вьетнамской войны штурмовую винтовку М16 (AR15) системы Ю. Стонера под новый 5,56-мм патрон – ранее Стонер предлагал свою 7,62-мм винтовку AR-10 той же схемы. После доработки системы фирмой «Кольт» на вооружении утвердилась винтовка М16А1. Система с широким использованием легких сплавов и пластмасс, прикладом, поднятым на линию оси канала ствола, диоптрическим прицелом сочетала легкость и удобство с хорошей кучностью стрельбы. Ее ахиллесовой пятой стала надежность – по этому критерию она даже после ряда модернизаций уступает и «системе Калашникова», и штурмовым винтовкам производства Бельгии (FNC), ФРГ (НК33, G41).

Появление малокалиберного оружия у потенциального противника стимулировало ускорение работ над ним и в СССР. Проект тактико-технических требований на малокалиберный автомат подготовили в 1964 году. Новый 5,45-мм автоматный патрон был разработан под руководством В.М. Сабельникова (5,45 мм – это хорошо известный калибр 5,6 мм, только измеренный, согласно отечественным стандартам, по полям нарезов). В этот раз сразу ставилась задача создания унифицированного семейства оружия. Уже в 1968 году на испытания были представлены автоматы П.А. Ткачева, А.С. Константинова, А.И. Шилина, Ю.М. Соколова, Ю.К. Александрова, М.Т. Калашникова. До заключительных войсковых испытаний дошли автомат А.С. Константинова со «сбалансированной автоматикой» и М.Т. Калашникова с «классической» автоматикой. Образец Калашникова (его разработку вела группа А.Д. Крякушина под авторским руководством Калашникова) показал большую надежность и удобство в эксплуатации, к тому же был унифицирован с уже находившимся в производстве и в войсках оружием. Правда, новый калибр и патрон потребовали ряда изменений в конструкции деталей автоматики и затвора, автомат получил также дульное устройство, играющее три роли сразу – дульного тормоза, компенсатора и пламегасителя. По оценкам специалистов, эффективность 5,45-мм автомата в 1,2—1,6 раза выше, чем у АКМ.

В январе 1974 года на вооружение приняли новое унифицированное 5,45-мм семейство, включавшее четыре модели автомата (АК-74, АКС-74, а также АК-74Н и АКС-74Н, приспособленные для крепления ночных прицелов) и столько же ручных пулеметов (РПК-74, РПКС-74, РПК-74Н, РПКС-74Н). Через пять лет семейство пополнили укороченные автоматы АКС-74У и АКС-74УН. Именно малокалиберный патрон с меньшим импульсом отдачи и новой внутренней баллистикой позволил создать укороченные автоматы, отчасти взявшие на себя задачи пистолетов-пулеметов (за рубежом такие автоматы так и относят к «пистолетам-пулеметам»).

Оружие «системы Калашникова» буквально покорило мир и успешно прошло проверку во множестве войн. Стран, где оно официально или неофициально состоит на вооружении, насчитывается более ста. Лицензии на производство этого оружия получили 18 стран, еще 11 – начали производить «клоны Калаша» без разрешения. Характерно, что «систему Калашникова» выбрали основой для собственных семейств оружия такие страны, как Финляндия (семейство оружия «валмет») и Израиль (семейство «галил»). Общий выпуск оружия «системы Калашникова» оценивается в 100 миллионов экземпляров (включая зарубежные копии). Его популярность столь велика, что некоторые государства использовали изображение АК на своих гербах и флагах. Совершенствование оружия, разумеется, определялось и развитием технологий: внедрением новых сплавов и защитных покрытий, автоматизацией многих операций, изготовлением деталей методом порошковой металлургии и из отливок по выплавляемым моделям, все более широким введением пластмасс. С начала 1970-х годов в производстве стволов вместо дорнирования стали использовать ротационную ковку.

Небольшой импульс отдачи малокалиберных патронов стимулировал новые конструктивные решения или возврат к старым идеям. Так, активизировался интерес к автоматике с полусвободным затвором, вернулся и интерес к компоновочной схеме «буллпап» («бычок») с расположением магазина позади пистолетной рукоятки, а приклада – на линии оси ствола. Основные черты этой схемы были воплощены еще в опытных образцах 1946—1948 годов – на советском автомате Коробова, британских винтовках ЕМ1 и ЕМ2 Торпа и Янсона, но тогда эту схему не приняли. А в конце 1970-х на вооружение поступили выполненные по схеме «буллпап» штурмовая винтовка FA MAS во Франции и модульная система оружия AUG в Австрии (штурмовая винтовка StG-77 заменой крупных узлов превращается в карабин или ручной пулемет). Чуть позже схему «буллпап» приняли англичане (семейство SA-80), китайцы (семейство «Тип 89»), израильтяне (автомат «тавор»), воплотилась она и в российских разработках (комплексы «гроза» и А-91М). Однако в целом ее популярность оказалась ниже, чем у классической компоновки.

Существенной особенностью как американского 5,56-мм, так и советского 5,45-мм патрона в начале их «карьеры» были способы повышения останавливающего действия малокалиберной пули. Для этого уменьшали запас ее устойчивости на траектории – пуля американского патрона имела низкую скорость вращения, у советской центр тяжести был несколько смещен назад. В результате при попадании в тело пуля отклонялась, разворачивалась, быстро отдавая цели свою энергию и нанося более тяжелое повреждение. Однако страшилки о «входе в ногу и выходе через живот» и «фарше внутри тела», как и утверждения об «уходе пули от любой травинки», имеют под собой мало оснований. Дискуссии о «гуманности» или «негуманности» таких пуль вскоре затихли. От «неустойчивых» пуль пришлось отказываться не из-за «общественного мнения», а в силу куда более прозаичных причин. С появлением новых неметаллических материалов высокой прочности облегчался и находил все более широкое применение комплекс средств индивидуальной защиты – бронежилеты, бронекаски, щитки. А это потребовало повышения пробивного действия автоматных пуль. У нас в стране были созданы более устойчивые на траектории 5,45-мм пули с закаленным стальным сердечником, а позже – с сердечником из карбида вольфрама. В НАТО в 1980-е годы стандартизовали бельгийский 5,56-мм патрон – здесь для повышения устойчивости увеличили массу и скорость вращения пули, снабдили ее составным сердечником. Надо сказать, что спор сторонников «малого» и «нормального» калибров еще не окончен, хотя малокалиберные автоматы, штурмовые винтовки и ручные пулеметы давно стали основными в арсеналах множества стран.

Расширение набора огневых задач, которые приходится решать солдату в боевой обстановке, привело к усложнению «стрелкового комплекса», которым он вооружен. Постепенно росла «обвеска» автомата или штурмовой винтовки – что еще более ужесточило требования к их массе.

Возникла необходимость в оружии, стреляющем осколочными боеприпасами на дальности между броском ручной гранаты и минимальной дальностью стрельбы минометов, причем более метком, чем оперенные винтовочные гранаты. Лучшим вариантом оказались нарезные подствольные гранатометы – такие, как американский М203 или советский ГП-25. Они существенно повышают огневые возможности отделения – особенно на пересеченной местности или в городе. Многие специалисты относят стрелково-гранатометные комплексы к наиболее перспективному типу массового индивидуального оружия.

Также многие специалисты сходятся на том, что улучшение прицельных приспособлений способно повысить эффективность стрельбы даже без модернизации самого оружия. На автоматах и штурмовых винтовках, не говоря уже о пулеметах и гранатометах, стали обычны оптические прицелы. А германская винтовка G36, южноафриканская CR21 или израильский автомат «тавор» вообще не имеют механических прицельных приспособлений – только оптические и коллиматорные (облегчающие и ускоряющие прицеливание и позволяющие вести прицельный огонь с открытыми глазами).

Боевые действия происходят непрерывно и при любых условиях освещенности, а значит, растет роль ночных прицелов. За прошедшие пятьдесят лет сменилось как минимум четыре поколения ночных инфракрасных прицелов «усилительного» типа, сейчас в стрелковое оружие пришли и тепловизионные.

Эти изменения отразились и в автомате АК-74М, рассчитанном на установку без доработки ночного или оптического прицела (планка ствольной коробки) и подствольного гранатомета. АК74М имеет и складной приклад, аналогичный по удобству постоянному, – такой вариант удобнее при перемещении на машинах.

Изменения в военном деле и опыт локальных войн выдвинули ряд новых требований и к оружию снайпера. Насущной необходимостью стали его специализация и качественное улучшение параметров. Появилось новое поколение снайперских винтовок – теперь специально разрабатывались и изготавливались все элементы комплекса «оружие-патрон-прицел». Один из первых таких комплексов был принят в СССР в 1963 году и включал снайперскую винтовку Драгунова (СВД), снайперский 7,62-мм патрон и четырехкратный оптический прицел ПСО-1.

Работы над самозарядной снайперской винтовкой развернулись в 1958 году. Конструктор Е.Ф. Драгунов включился в конкурс позднее других – уже испытывалась винтовка А.С. Константинова, свой образец разработал С.Г. Симонов. Предъявленные требования по кучности оказались настолько жесткими, что от них даже хотели отказаться. Опытная винтовка Драгунова первой «уложилась» в них. Во время долгих испытаний по этому параметру ее почти догнала и винтовка Константинова, но выбор все же пал на образец Драгунова.

Часто упоминают большое сходство системы СВД с «системой Калашникова». Однако ряд существенных отличий в устройстве автоматики, узла запирания, ударно-спускового механизма, призванных в том числе повысить меткость стрельбы, делают эту систему вполне самостоятельной. Приклад рамочной формы со съемной щекой и подпружиненное крепление цевья также способствовали меткой стрельбе. Весьма удачна оказалась и конструкция пламегасителя. Снайперский патрон разработан В.М. Сабельниковым, П.Ф. Сазоновым и В.Н. Дворяниновым в габаритах и мощности стандартного отечественного винтовочного патрона, так что СВД может использовать и другие его варианты. Поскольку СВД имеет сравнительно большие размеры, уже в 1990-е годы дополнительно приняли СВД-С со складным прикладом и укороченный «снайперский автомат» СВУ-АС (конструктор Л.В. Бондарев, на базе СВД) схемы «буллпап», с возможностью автоматической стрельбы.

Однако опыт войн и конфликтов вместе с развитием экипировки бойцов потребовал качественного улучшения действий снайперов, а вместе с тем – дальнейшего роста меткости и прицельной дальности снайперских винтовок нормального калибра при сохраняющихся ограничениях на их массу и размеры. Достичь этого позволяли магазинная схема и широкое применение черт спортивных винтовок (тяжелый свободный ствол, эргономичная ложа с регулируемыми «под стрелка» длиной приклада и положения упора для щеки, а также изменяемое усилие спуска). Такой подход можно увидеть в британской снайперской винтовке L96А1, германской SR93 «маузер», финской TRG-1, французской FR-F1, российской СВ-98 и др. Многие современные винтовки снабжаются сошкой.

Снайперы числятся ныне среди наиболее ценимых военных специалистов, и им нужен профессиональный инструмент. Для снайперской винтовки отклонение попаданий на всей прицельной дальности не превышает одной угловой минуты. Такая кучность позволяет снайперу из устойчивого положения поражать с первого выстрела цель типа «головная фигура» на дальности до 800 м.

В Европе и США определенной модой стали «магнумизированные», то есть усиленные, патроны нормального (7,62 мм) или увеличенного до 8,58 мм калибра. Впрочем, армии продолжают не без успеха использовать и самозарядные снайперские винтовки под стандартные патроны – ту же СВД, германскую MSG-90, израильскую «галил». Наметилась дальнейшая специализация снайперского оружия по назначению – «армейские», «полицейские», «специального назначения».

Пистолеты-пулеметы долгое время после войны оставались в ряде армий вооружением командиров, экипажей боевых машин, водителей, артиллерийских расчетов, специальных войск, десантников, войск специального назначения, а также полицейских и жандармских подразделений. Еще в 1953 году в рамках НАТО для пистолетов и пистолетов-пулеметов был стандартизован 9-мм патрон «парабеллум», широко распространился он и за пределами блока. Уже в первые полтора десятилетия после войны был создан ряд удачных образцов: шведский М45 «карл густав», французский МАТ-49, британский L2А3 «стерлинг», итальянский М-12 «беретта», чешский Модель 25 CZ. Из более поздних упомянем австрийские MPi69 и MPi81, испанский Z84 «стар». Отчетливо проявлялось стремление к компактности образцов (большинство имеет складной приклад) и быстроте открытия огня.

К тому же пистолеты-пулеметы оставались – и остаются до сих пор – удобным типом оружия молодых оружейных индустрий. Для многих вдохновляющим примером до сих пор служит израильский «узи». Его конструктор Узиэль Гал, оригинально совместив ряд известных к тому времени решений (затвор, набегающий на ствол, «пистолетную» компоновку с совмещением магазина и пистолетной рукоятки, расположение переводчика вблизи стреляющей руки), создал один из самых удачных образцов индивидуального оружия – небольшой по размерам, простой по устройству, дешевый в производстве, надежный в работе. Морально «узи» уже устарел, однако и сейчас остается на вооружении в ряде стран. С развитием автоматов и штурмовых винтовок военное значение пистолетов-пулеметов снижалось, но они сохраняли свое место в «полицейских» арсеналах. Тут фаворитом уже много лет остается германский МР5 «хеклер унд кох» (на базе винтовки G-3), состоящий в различных модификациях на вооружении правоохранительных органов многих стран по всему миру (включая США, Великобританию, Бельгию). При сравнительно сложной системе он отличается хорошей эргономикой, меткостью, управляемостью, а высокий уровень производства обеспечивает ему неплохую надежность.

Своеобразную нишу заняли малогабаритные пистолеты-пулеметы, допускающие ношение в кобуре, в том числе – скрытное. Появившись поначалу как военное оружие самообороны для определенных категорий военнослужащих – таковы были польский Wz.63 «рак» и чешский Vz.61 «скорпион», – они вскоре перекочевали в «арсеналы» полицейских и контртеррористических служб. А такие образцы, как австрийский ТМР или израильский «микро-узи», уже создавались с расчетом на подразделения антитеррора.

В СССР послевоенная карьера у пистолета-пулемета не заладилась. Автоматическим оружием ближнего боя для отдельных категорий военнослужащих стал пистолет АПС с приставным прикладом-кобурой, вскоре, однако, снятый с вооружения (к чему специалисты до сих пор относятся неоднозначно). Объявленный Министерством обороны в начале 1970-х годов конкурс на пистолет-пулемет был закрыт.

В начале 1990-х годов заказ на разработку пистолетов-пулеметов осуществило МВД – повлияла очевидная криминогенная обстановка – оружие такого типа интересовало и ФСБ. Тупоконечная низкоскоростная пистолетная пуля менее склонна к рикошетам и быстрее теряет убойную силу, нежели автоматная, а в «полицейских» операциях это немаловажно. Среди предложенных пистолетов-пулеметов были и доработанные системы начала семидесятых («кедр» Е.Ф. Драгунова, «кипарис» Н.М. Афанасьева) и новые конструкции. Так, на «ИЖмехе» М.Е. Драгунов – старший сын Е.Ф. Драгунова – на базе «кедра» создал пистолет-пулемет «клин». На «ИЖмаше» В.М. Калашников (сын М.Т. Калашникова) и А.Е. Драгунов (младший сын Е.Ф. Драгунова) разработали пистолет-пулемет ПП-19 «бизон-2» на основе узлов автомата АКС-74 (но с более простой автоматикой), со шнековым магазином большой емкости. Оба образца поступили на оснащение МВД. Для решения специальных задач предназначен разработанный тульским КБ Приборостроения складной пистолет-пулемет ПП-90М.

На развитие пистолетов-пулеметов повлияло и пополнение семьи отечественных пистолетных патронов. С 1951 года несет службу 9-мм патрон ПМ (9х18 ПМ). Но спустя 40 лет его параметры уже не удовлетворяли изменившимся условиям – требовалось, в частности, повышение пробивного действия пули при высоком останавливающем действии. В начале 1990-х годов Министерство обороны объявило конкурс на новый пистолет по теме «Грач», в рамках которой появились «высокоимпульсный» патрон 9х18 ПММ, новый мощный патрон 9х21, а также патрон 9х19 отечественного производства, по габаритам аналогичный 9-мм патрону НАТО, но превосходящий его по поражающему действию пули. Применение патрона 9х18 ПММ наряду со старым патроном ПМ предусмотрено в пистолете-пулемете «клин», а под патрон 9х19 создана модификация «бизон-2-01».

Российская армия также не остается в стороне – отметим, например, интерес, проявленный танкистами и пилотами армейской авиации к ковровскому пистолету-пулемету АЕК-919К «каштан», или работы ряда КБ над пистолетом-пулеметом по «минобороновскому» заказу.

Одна из популярных в последние полтора десятилетия тем – «оружие личной обороны» (PDW), более компактное, чем автоматы и карабины, и более мощное, чем существующие пистолеты-пулеметы. Оно предназначено, с одной стороны, для небоевых подразделений, с другой – для спецназа, должно быть компактно, быстро приводиться в готовность, допускать стрельбу навскидку, поражать в ближнем бою цели в средствах индивидуальной бронезащиты.

Среди пионеров этого направления оказалась бельгийская «Фабрик Насьональ», создавшая в конце 1980-х годов автомат Р90 под новый 5,7-мм патрон, по мощности промежуточный между пистолетным и автоматным, с магазином большой емкости. Но успех Р90 оказался весьма скромным. Германская «Хеклер унд Кох» уже в 2000 году представила свой вариант PDW – 4,6-мм «пистолет-пулемет» MP7. В России пошли по другому пути – в 2000 году на вооружение ФСБ принят малогабаритный пистолет-пулемет СР.2 «вереск» под патрон 9х21 (ранее ФСБ приняла пистолет СР.1 «вектор» под тот же патрон).

Поиски оптимального варианта индивидуального автоматического оружия активно продолжаются, практически ежегодно в этом деле появляется что-нибудь новое.

Продолжение следует

Семен Федосеев

Зоосфера: Рок от рога

Зачем носорогу рог, никто толком сказать не может. В животном мире рога обычно присущи самцам. Они служат им и турнирным оружием в поединках, и украшением. У самок рогов обычно либо вовсе нет, либо они гораздо меньше, чем у самцов. Однако носороги составляют исключение из этого правила: у них рога в равной мере присущи и тем, и другим и не различаются по размеру. В нечастых драках между собой носороги больше уповают на зубы и удары корпусом. Защищаться же от хищников им приходится крайне редко, потому как смельчаков, рискнувших напасть на взрослого носорога, в природе немного. Высказывалось мнение, что при движении по кустарнику рог может служить своего рода форштевнем, раздвигающим ветки. Однако никакими исследованиями это не подтверждено и основано лишь на том, что у взрослых носорогов передняя поверхность рога всегда выглядит отполированной. И уж точно ни эта, ни какая-либо другая теория не объясняют, зачем носорогу нужен второй рог, растущий позади первого и намного уступающий в размерах. Между тем из пяти видов ныне живущих носорогов три имеют по два рога. А по некоторым сведениям, среди замбийских черных носорогов попадались экземпляры с тремя и даже пятью рогами.

Носороги уникальны и в другом отношении: это единственные рогоносцы в отряде непарнокопытных (куда кроме них входят тапиры и лошади со всеми их родичами – зебрами, ослами, куланами и т. д.). Некогда эта группа включала в себя множество видов, обитавших в самых разных ландшафтах. До наших дней дожили пять: три азиатских – индийский, яванский и суматранский, и два африканских – черный и белый.

Последние два названия появились в результате недоразумения. Собственный цвет шкуры у обоих видов почти одинаков – серый. В природе же цвет носорога больше всего зависит от цвета пыли или грязи в тех местах, где данный зверь имеет обыкновение «принимать ванну». А «цветные» имена происходят от староголландского слова wijd – «широкий». Именно так назвали одного из носорогов голландские колонисты-буры. Англичане превратили это в white – «белый», после чего второй вид автоматически стал называться «черным».

Бурское же название действительно отражает различие между двумя видами. Белый носорог отличается широкой верхней губой, в то время как у черного она имеет форму изящного клюва, что сказывается и на их рационе. Белый – ест в основном траву, срезая ее под корень ороговевшим, острым краем своей губы. Черный – даже в полупустынных местностях предпочитает побеги кустарников, для захвата которых подвижный клюв подходит куда лучше.

У двух африканских носорогов немало и других различий. Белый – достигает 2 метров в высоту и 4 тонн веса. Габариты черного поскромнее: высота не превышает 1,6 м, вес – 2 тонн. Его рог в сечении круглый, а у белого – трапециевидный, с узким основанием впереди. Белому носорогу принадлежит абсолютный рекорд длины рога – 1,58 м (видовой рекорд черного на 20 см меньше). Хотя обычно у обоих видов передний рог имеет длину 40—70 см. Различия касаются и образа жизни: черные носороги – отшельники, почти никогда не собирающиеся больше чем по два. Да и то это будут либо мать с детенышем, либо – в недолгий период размножения – самец с самкой. Обычно черные носороги очень привязаны к своим постоянным участкам и не уходят с них даже во время сильной засухи. Но при этом они не охраняют границы своих владений и вообще почти не дерутся между собой. Белые носороги живут группами (чаще небольшими, реже – стадами по 16—18 голов), и драки, даже со смертельным исходом, у них нередки. Причем не только между самцами: случается, что и самки атакуют слишком много себе позволяющих, навязчивых самцов. А последние, в свою очередь, могут убить не вовремя подвернувшегося детеныша.

Но общего в их привычках гораздо больше. Оба вида носорогов живут в более или менее открытых ландшафтах – степях, саваннах, вельдах (зарослях кустарников), редколесье. В дождевые леса Западной Африки они не заходят. Тем не менее очень сильно зависят от воды, нуждаясь не только в водопоях, но и в регулярных грязевых ваннах. Купание носорога – праздник для местных водяных черепах, которые собираются вокруг него и приступают к поискам насосавшихся клещей. Видимо, эта процедура довольно болезненна: время от времени освобождаемый от паразитов носорог с возмущенным фырканьем вскакивает, но тут же снова ложится в грязь. На суше сбором клещей на носорогах занимаются египетские цапли и волоклюи – родичи скворцов, специализирующиеся на этом промысле. Благо, несмотря на регулярный сбор, паразитов всегда хватает.

Общей у черного и белого носорогов оказалась и их судьба. С приходом в Африку европейцев носороги – крупные, экзотического вида звери – неизбежно должны были стать объектами трофейной охоты. Сафари были столь интенсивными, что всего через 35 лет после открытия белого носорога его сочли истребленным, что, к счастью, оказалось ошибкой, но заставило принять серьезные меры по охране рогатых гигантов. Первый натиск цивилизации носороги отразили с честью. А вот после нефтяного кризиса 1973 года, когда арабский Средний Восток начал стремительно богатеть, численность носорогов резко упала. Дело в том, что у арабов (как и у многих других народов – от римлян до китайцев) рог носорога считается лекарством от множества болезней, и прежде всего непревзойденным средством повышения потенции, что всегда было немаловажно для обладателей гаремов. Разумеется, это поверье основано не на реальности (многочисленные исследования показали полное отсутствие желаемого действия), а на обычной магии подобия: рог носорога тверд, прям и вертикален… В общем, огромный спрос на рог поднял в Африке невиданную волну браконьерства. Даже в относительно благополучных странах полиция и охрана парков оказались не в состоянии с ней справиться. Многие же страны – Ангола, Мозамбик, Намибия, Заир и другие – как раз в это время стали ареной многолетних войн, участникам которых неограниченный отстрел диких животных позволял пополнять не только запасы продовольствия, но и финансовые ресурсы. Так что носорог (наряду со слоном) был добычей особенно желанной. И к тому же легкой: не имея в природе врагов, он спокойно подпускает человека на 40—50 м, а спит так крепко, что у масайских мальчишек было такое развлечение – положить камень на спящего носорога. Впрочем, браконьерам не обязательно было стрелять: носорогов ловили силками из стального троса, травили ядами и добывали иными способами. За считанные годы их общее поголовье на континенте сократилось в несколько раз, а во многих странах они исчезли вовсе. В 1960 году северная популяция белого носорога, населявшая земли пяти стран в бассейне Верхнего Нила, насчитывала 2 250 особей. В 1984-м на всей этой огромной территории удалось найти только 15 животных, укрывшихся в Национальном парке Гарамба в Заире.

Во вторую битву за спасение носорогов включились самые разные силы – ученые, общественные активисты, международные организации, ответственные правительства африканских стран. Меры применялись самые разные – от просветительской работы в широких массах арабских шейхов до введения инструкций, разрешающих охранникам парков первыми стрелять в браконьеров. В ряде африканских парков егеря стали сами спиливать диким носорогам рога, чтобы лишить их трофейной ценности в глазах браконьеров – благо африканские парки давно не испытывают недостатка в ружьях, стреляющих транквилизаторами. Ученые пытались возражать: мол, неизвестно, как это скажется на жизнеспособности животных и их отношениях с родичами. Но когда речь идет о жизни и смерти вида – тут не до деликатности. Впрочем, пока что эта практика заметных бед не вызвала, так что мы по-прежнему не знаем, зачем носорогу рог.

Кампания по сохранению носорогов проходила с переменным успехом. Например, в той же Гарамбе число белых носорогов удалось довести до 36, однако в прошлом году их опять оказалось 20. Тем не менее сегодня в Африке пасется около 3 600 черных носорогов (в полтора раза больше, чем 10 лет назад) и около 11 тысяч белых. Дальнейший рост носорожьего поголовья сдерживается тем, что ему некуда расселяться: почти все пригодные земли за пределами национальных парков уже заняты посевами или пастбищами для домашнего скота.

В октябре прошлого года ЮАР и Намибия впервые за несколько десятилетий выделили квоты на отстрел носорогов. Речь пока идет в общей сложности всего о 10 животных, причем по заявлению властей обеих стран – исключительно о старых, не участвующих в размножении.

И все же смириться с мыслью, что в Африке есть хотя бы один лишний носорог, очень трудно.

Борис Жуков

Люди и судьбы: Труба барона Мюнхгаузена

Когда слуги унесли тарелки и водрузили на стол чашу с ароматным пуншем, взгляды гостей обратились на барона. Ничуть не смущаясь, он наполнил кружку изрядной порцией напитка, неторопливо раскурил громадную пенковую трубку и только тогда начал свою историю. Присутствующие слышали ее уже не в первый раз, но не выказывали недовольства – барон терпеть не мог, когда его перебивали. К тому же он каждый раз дополнял рассказ новыми красочными деталями.

– Итак, господа, я отправился в Россию в середине зимы. Только в это время года мороз и снег приводят в порядок дороги, позволяя добраться до этой удивительной страны…

Дальше он поведал о волке, запряженном в сани, об олене, на голове которого выросло вишневое дерево, и о восьминогом зайце, бегавшем вдвое быстрее обычного. Слушатели в изумлении качали головами, не забывая подливать себе пунша. Даже самые глупые из них давно поняли, что правды в историях их гостеприимного хозяина нет ни на грош. Может, он и в России-то никогда не был… Один пастор Хюнце знал, что хотя бы в этом барон не врет – в его кабинете он видел на стене большой диплом, написанный непонятными русскими буквами. Барон перевел ему начало: «Божьей милостью мы, Анна, императрица Всероссийская, произвели Иеронима Карла Фридриха фон Мюнхгаузена в наши корнеты». Пастор не сомневался в честности друга: потомок старинного рода мог позволить себе безобидную похвальбу, но никак не подделку документов.

Род Мюнхгаузенов и правда был старинным – их предок, воинственный рыцарь Ремберт, жил в ХII веке. Когда-то им принадлежала чуть ли не половина замков, живописно раскинувшихся по берегам реки Везер. Многие представители рода занимали важные посты при дворе немецких князей, а один из них – Герлах фон Мюнхгаузен – основал знаменитый Геттингенский университет. Его стены до сих пор украшены гербом с изображением монаха – по-немецки Munchhausen означает «монашеский дом», проще говоря, монастырь. Правда, ничего монашеского в поведении баронов не было. Они увлекались войной и охотой, любили крепко выпить и от души, по-солдатски, выругаться. Одна из многочисленных ветвей рода обосновалась в городке Боденвердере, где в 1720 году и родился самый знаменитый из Мюнхгаузенов. Он мог повторить судьбу предков, безвестно канув в пыльных родословных таблицах, если бы не судьба, бросившая его в водоворот европейской политики, а потом и на страницы книги, известной всему миру.

О детстве Иеронима Карла Фридриха мало что известно. Он был одним из восьми отпрысков Георга Отто фон Мюнхгаузена – представителя так называемой «черной» линии рода, не имевшей баронского титула. Когда ему было четыре года, отец умер, и на матушку Сибиллу легли все заботы о родовых землях, разбросанных вокруг Боденвердера. Город претендовал на часть владений Мюнхгаузенов, суд следовал за судом, и вдова постаралась поскорее отделаться от подросших детей. Дочек выдали замуж, а сыновей определили в пажи к соседним князьям. Иероним попал к герцогу Брауншвейга Фердинанду Альбрехту II как раз в том году, когда сын последнего Антон Ульрих отправился в далекую Россию. Императрица Анна Иоанновна, обожавшая все немецкое, выбрала юного принца в мужья своей племяннице и наследнице Анне Леопольдовне. Вскоре по приезде он отправился под стены Очакова воевать с турками, но особых талантов не проявил, к тому же потерял в бою двух пажей, привезенных из Германии. Очевидно, без земляков ему было скучно, поэтому он тут же попросил прислать ему новых. Одним из них и стал 17-летний Мюнхгаузен.

Он въехал в Петербург в начале 1738 года – конечно, не в санях, запряженных волком, а в обычной почтовой карете. Скорее всего, уже через год он вместе с Антоном Ульрихом принял участие в новом турецком походе, который кончился провалом: русское войско проблуждало по безводной степи и вернулось назад с большими потерями. Об этом барон (все же будем называть его так) не написал домой ни слова – его в то время занимали дела «более важные и благородные». К ним относились охота, которая «в России лучше, чем в любой другой стране мира», лошади, собаки и, конечно, продвижение по службе. Скоро юношу перевели из свиты герцога в элитный Брауншвейгский кирасирский полк. Теперь он мог щеголять в синем камзоле с красной подкладкой и белых лосинах, а по праздникам – в блестящей кирасе. Скоро он оказался в курсе придворных интриг, сдружился с молодыми офицерами – в основном тоже немцами, и немало вечеров провел в шумных попойках, о которых позже вспоминал с восторгом. Похоже, он пил с нужными людьми, поскольку обошел многих соискателей в получении офицерского звания «за ревность и прилежность к службе».

В 1740 году императрица умерла, а ее племянница Анна Леопольдовна очень скоро лишилась власти и вместе с мужем отправилась в ссылку. Несчастный Антон Ульрих много лет провел в заточении и умер слепым полубезумным стариком. Мюнхгаузена могла постигнуть та же участь, но он вовремя прекратил общение с бывшим патроном. Новой царице Елизавете Петровне были нужны преданные офицеры, и Иероним Карл Фридрих успешно продвигался по службе, а в 1744 году выполнил важное поручение двора. Ему пришлось встретить на границе – а именно в Риге, где стоял его полк, – анхальт-цербстскую принцессу Софию, невесту русского наследника Петра Федоровича. Выглянув в окошко кареты, 15-летняя Фике восхищенно смотрела на строй красавцев-кирасир и их командира, салютовавшего ей палашом. Распахнув дверцу, Мюнхгаузен – это, конечно, был он – галантно помог принцессе пересесть в удобный возок, на котором ей предстояло продолжить путь в Петербург.

Вскоре после этого события барон женился на дочке судьи Якобине фон Дунтен. Молодость кончилась, пора было обзаводиться хозяйством. Однако карьера в России не ладилась: особых подвигов на службе Мюнхгаузен не совершил и десять лет ходил в скромном звании поручика. В 1750 году после многих прошений он был произведен в ротмистры и тут же попросился в отпуск для устройства дел на родине. Вернувшись в Боденвердер, барон испытал прилив любви к родине и уже не захотел возвращаться в холодную Россию. Три года он продлевал отпуск, а на четвертый из Военной коллегии пришло извещение об исключении его из списков полка за «самовольное оставление службы». На том путешествия Мюнхгаузена и кончились. Разделив с братьями семейные земли, он занялся обустройством имения, охотой, а также сочинением своих удивительных историй.

Усадьба Мюнхгаузенов в Боденвердере была построена еще в 1603 году, и за сто пятьдесят лет ее строения, конечно, изрядно обветшали. Вернувшись домой, барон со рвением взялся за перестройку своего поместья. Одновременно с этим он решил построить мост через Везер, чтобы легче было добираться до города. Однако бургомистр Шмидт запретил строительство: новый мост нужно было охранять, а средств для этого не было. По российской привычке барон решил не обращать внимания на местные власти – дворянин он или нет? Но толпа горожан с топорами и кольями разметала самострой, едва не намяв бока самому Мюнхгаузену. Барон засыпал ганноверский суд жалобами, написанными неплохим литературным языком, – по возвращении на родину он обзавелся солидной библиотекой и стал много читать. Больше всего Мюнхгаузен любил книги о путешествиях, из которых черпал материал для своих фантастических рассказов.

О пребывании в России он вспомнил во время Семилетней войны, когда Боденвердер с округой оккупировала французская армия. Пришельцы обложили высоким налогом всех помещиков, кроме барона – Россия в той войне была союзницей Франции. Естественно, любви горожан к нему от этого не прибавилось. Мост через реку он смог построить только тридцать лет спустя, в чем очень скоро раскаялся – но об этом после. Зато никакой бургомистр не мог помешать ему выстроить у себя в саду охотничий павильон и украсить его трофеями бывалого охотника – головами оленей, зайцев, кабанов. В то время леса в долине Везера еще не были вырублены, и в них водилось множество дичи. Именно в этом павильоне – небольшом домике, где помещалось около десяти человек, – барон рассказывал гостям о своих удивительных путешествиях. Состав слушателей постоянно менялся. В их число входили приятели хозяина – пастор Хюнце, аптекарь и почтмейстер, – соседи-помещики и гости из других городов, которых привлекала слава барона-рассказчика.

После окончания войны с французами (это было в 1763 году) имя Мюнхгаузена стало известно во всем Ганновере. Не раз его приглашали в соседние города Гаммельн (тот самый, где орудовал некогда чудесный крысолов) и Геттинген.

Вообще немцы издавна слывут любителями шванок – разнообразных удивительных историй с грубоватым юмором и смешными преувеличениями. Рассказы барона были именно такими, поэтому их слушали с удовольствием. Правда, случались и казусы – какой-то офицер, услышав о стае уток, простреленной ружейным шомполом, решил, что рассказчик над ним издевается. Этот скандал мог легко дойти до дуэли, если бы вояке вовремя не шепнули, что господин барон болен и искренне верит в свои фантазии. Но так ли это было? Скорее всего, нет. И утвердившееся в психиатрии понятие «синдром Мюнхгаузена» – им страдают люди, склонные принимать свои вымыслы за реальность, – непосредственно к самому барону отношения не имеет. Так что синдром заболевания, названный его именем, – это еще один казус к страницам биографии Мюнхгаузена. Напротив, всю жизнь Иероним Карл Фридрих демонстрировал отменное здравомыслие, не выказывая никаких признаков душевного расстройства. Просто чинная помещичья жизнь казалась ему скучной, и он изо всех сил старался сделать ее интереснее хотя бы посредством своих историй и общения. А когда его рассказам не верили, вступала в действие оскорбленная дворянская гордость. Чем больше смеялись слушатели, тем яростнее барон утверждал, что все им рассказанное – правда. При этом его истории менялись в зависимости от состава гостей и количества выпитого. В боденвердерском музее хранится металлическая труба с раструбом на конце – дальний предок мегафона. В нее Мюнхгаузен подавал сигнал слугам, что в павильоне кончилась выпивка. Пили не только пунш – в ход шли рейнские белые вина, крепкий кюммель, а иногда и шнапс, к которому барон пристрастился в России.

Он терпеть не мог, когда кто-то посягал на его славу рассказчика. Его дальний родственник вспоминал, как в обществе барона какие-то лейтенанты начали хвастаться своими успехами у дам. Мюнхгаузен тут же заметил: «Господа, ваши победы – сущая ерунда. Вот я…» И тут же рассказал о путешествии в санях с русской императрицей. Эти сани якобы были так громадны, что на них размещались бальный зал и множество покоев, где молодые офицеры уединялись с дамами. Барон намекал на свои особые достижения по этой части – чуть ли не на благосклонность самой императрицы. Причем императрицей этой была не Елизавета, а Екатерина – та самая Фике, которую барон когда-то встречал в Риге и об амурных похождениях которой вовсю судачили в ганноверских салонах. Иероним Карл Фридрих не мог удержаться от превращения одной-единственной встречи с будущей императрицей в целую историю.

В своих рассказах барон бывал не только ловким охотником и смелым воином, но и всемогущим «серым кардиналом» при русском, французском и даже турецком дворах. На самом деле все, даже любившие его друзья, считали его неисправимым лгуном и вовсю над ним смеялись. Невысоко ценила его и жена, которая занималась хозяйством, пока барон блуждал в своем фантастическом мире. Детей у них не было – по слухам, еще в России барон сильно обморозился на охоте и потерял способность к продолжению рода, а заодно и несколько пальцев на ногах.

В августе 1790 года Якобина скончалась в возрасте 65 лет. Вдовец, однако, грустил недолго. Через три года к нему заехал в гости помещик фон Брун с 20-летней дочерью Бернардиной. Юная кокетка сразу очаровала барона своим глубоким декольте, звонким смехом и зовущим взглядом искусно подведенных черных глаз. Она была совсем не похожа на степенную Якобину, зато весьма напоминала одалисок из султанского гарема, якобы одарявших Мюнхгаузена своими ласками. Фантазии впервые вторглись в серую реальность, и барон не устоял. Уже через полгода они весело отпраздновали свадьбу. Берни сразу показала себя отчаянной мотовкой – выписала из Ганновера оркестр и накупила кучу обнов. Она упорно не допускала новобрачного к исполнению супружеских обязанностей, ссылаясь на головную боль. К тому же регулярно исчезала из дома и ездила в Боденвердер по только что отстроенному злополучному мосту.

Племянник Вильгельм фон Мюнхгаузен, которому должно было достаться состояние барона, забил тревогу. Он легко выяснил, что в городе молодая жена дядюшки уединялась в гостинице с писарем Хюденом. Что она не только выпрашивала деньги у ослепленного страстью супруга, но и просто брала их из его комода. Что весь брак был задуман Берни и ее отцом, чтобы скрыть ее беременность от того же Хюдена и воспользоваться наследством доверчивого старика. Все это племянник тут же изложил дяде, и тот, рассвирепев, выгнал изменщицу вон. Вскоре Бернардина родила девочку, объявила барона ее отцом и обратилась в суд, требуя алиментов. Вся округа разделилась на сторонников и противников барона. Те и другие с удовольствием посещали суд, где оглашались самые интимные подробности из жизни супругов. В конце концов малютка умерла, и лишенная главного козыря Берни в печали исчезла из города и из жизни Мюнхгаузена. Но дело было сделано – предательство юной супруги и неприличный шум вокруг имени барона глубоко поразили его, приблизив последний час.

Кроме неверной супруги на нервы барону действовало и другое обстоятельство. Подумать только, какие-то писаки посмели соединить его правдивые истории с какими-то выдумками и издать их под его собственным, Иеронима Карла Фридриха фон Мюнхгаузена, именем! Впервые это случилось еще в 1761 году, когда несколько его историй были опубликованы в книжечке «Чудак», изданной в Ганновере, – пока что без ссылок на рассказчика. Через двадцать лет в Берлине вышел «Путеводитель для шутников», в котором автором историй уже значился «помещик М-х-з-н», живущий недалеко от «Г-н-ра». А в самом конце 1785 года в Лондоне анонимный автор выпустил «Рассказы барона Мюнхгаузена о его необычайных путешествиях и походах в России». Это были не просто отдельные истории, а целая книга о приключениях барона не только в России, но и в других странах – даже на Луне, куда он забрался по бобовому стеблю.

Под этим сочинением имени автора тоже не было, но его вычислили довольно быстро. Им оказался 47-летний Рудольф Эрих Распэ, земляк барона из Ганновера. Он интересовался всем на свете – поэзией, минералогией, философией и рассказами Мюнхгаузена, послушать которые Распэ специально приезжал в Боденвердер. Позже он стал хранителем кунсткамеры гессенского ландграфа и не удержался – продал редкие монеты из коллекции, чтобы расплатиться с долгами. Пропажа была открыта, и ему пришлось бежать в Англию, тесно связанную с его родным Ганновером, – в ХVIII веке ими управляла одна династия. Чтобы прокормить семью, нищий эмигрант решил взяться за перо и создал настоящий бестселлер своего времени. Похождения барона оказались такими невероятными, что книга была сметена с прилавков за пару недель. В следующем году вышло подряд четыре ее издания! Книга становилась все толще, туда включались новые истории. Некоторые Распэ брал из старинных сборников шванков и, слегка переделав, приписывал барону. Последнее издание вышло под названием «Возрожденный Гулливер». И действительно, ироничный и наблюдательный герой Распэ стал похож на героя Свифта, мало напоминая простоватого сельского хвастуна.

В том же 1786 году книга вышла на немецком в Геттингене, хотя на титуле для конспирации значился Лондон. Она называлась «Удивительные путешествия на воде и на суше, походы и веселые приключения барона Мюнхгаузена, как он сам их за бутылкой вина имеет обыкновение рассказывать». Автором этого варианта был 38-летний профессор Готфрид Август Бюргер. Именно автором, а не переводчиком – в его изложении произведение увеличилось на треть и приобрело новую окраску. Бюргер был не только ученым, но и писателем – видным деятелем просветительского движения «Буря и натиск», к которому принадлежали также Гёте и Гердер. Он не просто развлекал читателя, как Распэ, но устами барона обличал немецких князей и церковников. К рассказу о дереве, раздавившем кацика (правителя) одного южного острова, он, например, добавил, что все очень радовались смерти кацика, который был «гнусным тираном» – «он забирал всех молодых парней на военную службу и время от времени продавал их тому из соседних правителей, кто готов был дороже заплатить». Это был хорошо понятный современникам намек на немецких князей, продававших солдат-наемников для военных действий в других странах.

В его же книге появился и генерал (правда, русский) с головой, накрытой серебряной крышечкой, через которую улетучиваются винные пары. Так Бюргер издевался над безмозглыми солдафонами, пропивающими жизнь «самым благородным образом». Образованный автор вставил в книгу и мотивы из народных сказок, и фантастический рассказ о путешествии на Луну, где люди не рождаются обычным способом, а вырастают на деревьях – поэтому они «избавлены от мук любви» (настоящему барону этот пассаж мог бы понравиться). Ведь его Мюнхгаузен – типичный герой плутовского романа, который не подчиняется обстоятельствам, а подчиняет их себе. Он не лишен недостатков, но на голову выше окружающих его тупиц, в том числе коронованных. Даже его вранье имеет целью испытать людей на доверчивость, разоблачить самого себя, а между делом ввернуть философское поучение. Недаром уже в первых изданиях барона называли «карателем неправды», а великий Доре в иллюстрациях к книге изобразил на гербе Мюнхгаузена латинский девиз Mendace veritas – «Истина во лжи».

Изображенный обоими авторами герой был так обаятелен, что многие немцы и даже англичане отправились в Боденвердер, желая познакомиться с его реальным прототипом. Но барон велел слугам запереть ворота и не пускать к нему никого. Он был вне себя от ярости. Неведомые сочинители изобразили его не только вруном, но и трусом (спрятался от медведя на дереве), обманщиком (убежал от султана, которому клялся служить) и вдобавок пьяницей! Он совсем забыл, что представал таким и в собственных рассказах – впрочем, половины из них барон и не помнил. Об авторстве Распэ он так и не узнал, а вот Бюргера подозревал всерьез – жаловался на него всем знакомым и даже угрожал подать в суд. Неизвестно, были ли они знакомы – вполне возможно, что профессор слушал рассказы барона в Геттингене, но точных сведений об этом не сохранилось. Во всяком случае, судебный процесс героя книги против ее автора так и не состоялся. Мюнхгаузена отвлекла злополучная женитьба, а в июне 1794 года Бюргер скончался. Еще раньше умер Распэ – гонорары за книгу быстро кончились, и талантливый авантюрист отправился в качестве горного инженера в Ирландию, где его скосила болотная лихорадка.

К тому же в разных странах появлялись все новые изложения приключений Мюнхгаузена, и барон не мог судиться со всеми. Здоровье его становилось все хуже – прекратились и веселые выезды на охоту, и пирушки в павильоне. Теперь Иероним Карл Фридрих сидел взаперти, вздрагивая при каждом стуке – вдруг это лезет очередной насмешник или, того хуже, почитатель, жаждущий услышать новые истории «господина М-х-з-на»? Утром 22 февраля 1797 года его не вынесшее внезапной славы сердце перестало биться. Барона похоронили в соседней деревне Кемнаде, прямо под полом старинной церкви. Однако небылицы преследовали его и после смерти. Лет через сто в санитарных целях из церкви решили убрать захоронения и вскрыли могилу «барона-враля». Очевидец вспоминал, что тело оказалось совершенно не тронуто тлением – Мюнхгаузен лежал, как живой, «широкоплечий мужчина с грубым, но добрым лицом, гладко выбритый со сложенными руками». Кто-то открыл окно, и покойник тут же рассыпался в прах. Участники церемонии так испугались, что забыли обозначить место, куда перенесли останки барона. С тех пор он так и лежит в безымянной могиле.

Жизнь Иеронима Карла Фридриха фон Мюнхгаузена закончилась, но его литературные странствия только начинались. За два столетия в разных странах вышло не менее 600 книг с продолжением приключений барона. Где он только не оказывался: на дне моря и на фронте Второй мировой, в амазонских джунглях и даже на других планетах! Можно вспомнить и бесчисленных «клонов» барона – француза Тартарена из Тараскона, созданного фантазией Лемма астронавта Йона Тихого или нашего капитана Врунгеля. Каждое новое поколение писателей и читателей воспринимает барона по-своему. Но как бы там ни было, он всегда остается бесшабашным искателем приключений, остроумным «карателем лжи» или вольнодумцем, восставшим против косности и сословных ограничений. Те же различия мы видим на экране: Мюнхгаузен-I лучше всего представлен в одноименном немецком фильме 1943 года. В период военных поражений нацистской пропаганде захотелось показать отважного, веселого, неунывающего немца. Им стал барон, которого блестяще сыграл популярный актер Ганс Альберс. Мюнхгаузен-II появился в фильме чешского режиссера Карела Земана, получившего в 1964 году премию в Каннах. Его герой, прикидывающийся безобидным хвастуном, решает судьбы Европы, ловко играя на тщеславии ее правителей. И, наверное, лучший Мюнхгаузен-III воплощен в романтическом фильме Марка Захарова, цитаты из которого до сих пор у всех на слуху.

В разных странах выходят все новые книги о реальном и литературном Мюнхгаузене. Многие пишутся его родственниками, которые когда-то стыдились своего родства с «бароном-вралем», а теперь гордятся им. Всемирной славе земляка не меньше рады и жители Боденвердера, получающие неплохие доходы от наплыва туристов. Со времен Мюнхгаузена этот чистенький городок почти не изменился. На главной улице по-прежнему возвышается церковь Святого Николая, где крестили маленького Иеронима Карла Фридриха. Рядом фонтаны с бронзовыми фигурками – барон охотится на уток, летит на пушечном ядре и восседает на половинке коня. Раз в году в этом городке устраивается праздник, и Мюнхгаузен по-настоящему пролетает над городом на ядре, привязанном к вертолету. Отважный летящий Мюнхгаузен – не кто иной, как городской слесарь Адольф Хан, давно привыкший к обращению «господин барон». Кстати, не свидетельствует ли такая привычка о проявлении пресловутого «синдрома Мюнхгаузена»?

В усадьбе барона сегодня разместилась городская мэрия, а его музей устроен в здании школы. В нем хранится множество предметов, напоминающих о подвигах барона: например, тот самый шомпол, которым он, как с невинным видом уверяет экскурсовод, однажды прострелил целую стаю уток. Увы, из настоящих вещей Мюнхгаузена не уцелело ничего. Исчез в годы войны и единственный его портрет, от которого осталась лишь черно-белая копия. Зато в музейных шкафах стоят сотни книг о бароне и переводов его приключений на десятки языков, включая суахили, индонезийский и эсперанто. «Русская» полка – одна из самых внушительных: больше 50 названий. Да и вообще русский Мюнхгаузен – это особая тема. Первый перевод сочинения Распэ-Бюргера вышел в Петербурге еще в 1791 году в дешевом лубочном издании под названием «Не любо – не слушай, а лгать не мешай». Неведомый переводчик тщательно вычистил из текста все упоминания о России. То же делалось и в последующих изданиях, а потом барон вообще стал «Пустомелевым, помещиком Хвастуновской округи, села Вралихи». Только в 1860 году в Лондоне издатель Трюбнер выпустил первый полный перевод книги на русский язык. В духе Бюргера в текст были внесены злободневные дополнения, например, о Сибири, среди всех племен которой «самое умное и едва ли не самое честное – племя ссыльных». Скоро полные «Приключения Мюнхгаузена» вышли и в России – правда, в детском варианте, где грубоватый юмор оригинала был изрядно отредактирован. С тех пор было опубликовано несколько детских пересказов, самый популярный из которых сделал в первые послереволюционные годы Корней Чуковский. Первый «взрослый» перевод появился только в 1961 году.

Неожиданное преломление получила у нас тема «Мюнхгаузен и Россия». В литературе начала ХХ века барон-обманщик предстал чародеем наподобие Калиостро, посланником могущественных тайных обществ. Таков он в пьесе Юрия Беляева «Красный кабачок», позже поставленной Мейерхольдом, и в романе Бориса Садовского «Карл Вебер». Во время войн с Германией отношение к барону менялось – он делался воплощением тупого немецкого солдафона, презирающего Россию и русских. Но прошло время, и Мюнхгаузен снова стал самим собой – вечно живым выдумщиком-фантазером, способным легко и незатейливо развлечь самую серьезную публику.

Вадим Эрлихман | Фото Александра Сорина

Загадки истории: Неабсолютная монархия хеттов

Во II тысячелетии до н. э. на территории Малой Азии существовало величайшее из царств – Хеттское. Под стать ему были только Вавилония и Египет. Оно, ставшее одним из первых образцов структурированного классового общества, простояло практически шесть столетий и рассыпалось под мечами иноземцев. Осколки его наследия разбросаны теперь по всему миру – чинно и горделиво хетты, запечатленные в камне и бронзе, посматривают на посетителей музеев Германии, Англии, Франции, Турции. Вот, например, выбитые на камне «Акробаты». Один из них готовится подняться на лестницу, второй стоит рядом для подстраховки, а третий, похоже, трубит в рожок, привлекая внимание прохожих. Но правда ли, что это – акробаты? А вдруг в тот день, почти три тысячи лет назад, у хеттов был большой праздник, и вдохновленный мастер увековечил своих героев в ритуальном действе, где лестница и рожок – вовсе не цирковой реквизит, а культовые фетиши. Да и рожок ли это?

Достоверность. В хеттском наследии она, что искусная мозаика, рассыпанная на Анатолийском плоскогорье: чем больше фрагментов собрано, тем больше осталось собрать. Понятен хеттский язык – расшифровано несколько сот письменных памятников, относительно известно их мироустройство: государственный уклад, семейные отношения, есть информация о том, во что они верили, кому обращали свои молитвы, с кем воевали и дружили, как умели ваять, рисовать, что выращивали и что ели на обед.

Но кто были их предки? О них ли – о «хеттеях» и «хеттеянках» – упоминается в Ветхом завете? Откуда пришли они в Анатолию и действительно ли разгромившие хеттов мушки стали их наследниками?

Вопросов много. Но даже при таких белых пятнах обитатели исчезнувшего царства оказались для хеттологов, в общем-то, очень щедрыми: из многих сотен хеттских деревень и городов около десятка уже раскопано и обследовано. И это – большая удача.

Итак, хетты. Они же неситы. Регион обитания – Анатолийское плоскогорье. Время – XVIII—XII века до н. э. Форма государственности – царство с «неабсолютной монархией». Язык – индоевропейский. Предки – неизвестны. Этническая родина – неизвестна. Потомки – не остались.

Если говорить об их предыстории, то изначально на месте образования Хеттского царства в IV—III тысячелетиях до н. э. существовало более десятка этнических областей. В одной из них в бассейне реки Галис проживал довольно многочисленный народ хатты, благодаря которым этот край и получил название «Хатти». Впервые под таким именем он упоминается в XXIII веке до н. э.

Существование же самого Хеттского царства относится к периоду 1750—1180 годов до н. э. Три века в истории этого царства – с XVIII по XVI до н. э. – называют Древнехеттским периодом. Именно в это время, как считают многие специалисты, пришедшие в область Хатти индоевропейцы под условным названием «хетты» соединились с аборигенным народом хаттами. Этот «симбиоз» и называется в науке «хеттами».

Что же представляло собой Хеттское царство в начале своей истории? Его уклад выстраивался на традициях родового строя. Хеттские цари правили совместно с так называемым панкусом, который объединял в своих рядах всех боеспособных граждан. Панкусом руководил совет – тулия, который представлял и, соответственно, защищал интересы родовой аристократии, в большей степени – членов царского рода: братьев царя, его сыновей и других родственников. Наследовал царю поначалу не родной сын, а усыновленный племянник – сын его сестры. Поскольку панкус и тулия весьма ограничивали власть царей, то на этой почве между ними нередко возникали разногласия, о чем свидетельствуют многочисленные письменные источники.

Примечательно, что если царь умирал, а царица переживала его, то она сохраняла за собой титул царицы в правление нового царя, а супруга последнего называлась лишь «женой царя» и только после смерти вдовствующей царицы приобретала ее статус.

В конце XVIII века до н. э. династия первого царствующего рода Анитты уступила власть другому царскому дому. Один из его царей, Лабарна I (ок. 1675– 1650 годов до н. э.), оказался великим завоевателем и реформатором. Ему удалось расширить границы Хеттского царства «от моря до моря». Современники Лабарны по достоинству оценили его деятельность: имена царя и его супруги Таваннанны стали титулами всех последующих хеттских царей и цариц. Его преемник-племянник Хаттусили I (ок. 1650—1625 годов до н. э.) продолжил реформаторство: он перенес столицу царства в некогда бывший главным центр хаттов, Хаттусу, после чего государство стало называться «Хеттским». Хаттусили I еще более расширил владения хеттов вплоть до Сирии. Помимо удачных завоевательных походов этот царь вошел в историю «зачинщиком» дворцовой смуты, хотя сам себя он, конечно, таковым не считал. Из письменных источников известно, что Хаттусили I, игнорируя традиции, отстранил от наследования своего племянника. Причем предлог для этого он отыскал более чем убедительный: племянник равнодушно отнесся к болезни дяди. В результате ссоры царь ополчил против себя многих членов рода, даже собственных детей. Разбираться в таких давних перипетиях весьма любопытно: писцы зафиксировали по этому вопросу многие «выступления» Хаттусили I – красноречия ему было не занимать. После всех передряг новым престолонаследником стал усыновленный внук царя – Мурсили, с которым, по всей видимости, он быстро нашел взаимопонимание. Вдвоем они подавили возникшую междоусобицу и выступили походом на юг, который в правление Мурсили I (ок. 1625– 1590 годов до н. э.) закончился покорением Вавилона. Домой последний возвратился с огромной добычей. Но его блестящим победам радовались немногие. Хеттская знать понимала, что тем самым царь укрепляет и без того сильную власть – Мурсили был убит мужем своей сестры.

Пока хеттская верхушка занималась решением внутренних проблем, с севера на хеттов напали племена касков (ветвь тех же адыгских племен Кавказа, что известна русским летописям под именем «касогов»). Они разрушили многие города царства и навсегда отрезали их от Черного моря. Это было большое поражение, потому как великое царство, простирающееся «от моря до моря», уже не было таковым. А тем временем знать захватывала все больше власти. Дошло до того, что во времена царя Телепину (он правил около 1530—1500 годов до н. э.) тулия добилась права не только судить, но и казнить царей. Причем без согласия тулии царь не мог казнить ее членов и отбирать их имущество. Но это было не единственное поражение Телепину. Около 1450 года до н. э. удачливый сановник не хеттского происхождения захватил трон и основал новую хеттскую династию. С этого времени начался так называемый Новохеттский период – с середины XV по начало XII века до н. э. И здесь царь стал абсолютным правителем: он сам назначал себе преемника. Таким образом, дворцовые перевороты перестали перерастать в междоусобицу.

Земля в Хеттском царстве принадлежала государству. На большей ее части располагались крупные хозяйства, которые обеспечивали царя и членов его рода. То есть работали на «дом царя», «дом царицы», «дом дворца» – местную администрацию. Был и общинный сектор, где землевладение уходило корнями в доклассовую эпоху. В нем, по всей видимости, можно было покупать и продавать участки земли. Старейшина общины имел довольно широкий круг полномочий с судебной и административной властью. И на государственных, и на общинных землях широко использовался труд рабов. Обязательная служба царю и уплата ему натурального налога называлась саххан, трудовая повинность – луцци. По-видимому, они распространялись на большую часть населения страны, в том числе и на общинников.

Вот фрагмент грамоты – закона, регулирующего сельскохозяйственные отношения: «Если кто возьмет в долг и запряжет вола, коня, мула или осла, а тот падет или будет сожран волками, или же заблудится и пропадет, то одолживший пусть выплатит полную его стоимость; но если скажет он: „От руки бога он умер“,– то пусть поклянется в том.

Если свинья зайдет на гумно, на поле или в сад, а владелец того луга, поля или сада забьет ее до смерти, то пусть вернет эту свинью ее владельцу; если же не вернет, то станет вором…»

Основными зерновыми культурами у хеттов были ячмень и родственный пшенице – эммер. Из них делали муку и пекли хлеб, из зерен – варили пиво. Растили виноград, разбивали посадки гранатового дерева, яблонь.

Вот как выглядела грамота о так называемом условном владении землей: «Поместье Тиватапары: 1 мужчина, Тиватапара; 1 мальчик, Харувандули; 1 женщина, Ацция; 2 девочки, Анитти и Хантавия; (итого) 5 человек; 2 вола, 22 овцы, 6 тягловых волов…; [18] овец, и при них 2 ярочки и два барашка; 18 коз, при козах 3 козочки и 1 козленок; (итого) 36 голов мелкого рогатого скота; 1 дом. Пастбище для волов – 1 акр лугов в городе Паркалла. 3 1/2 акра виноградника, и в нем 40 яблонь, 42 гранатовых дерева…»

По сословиям хеттское деление не совпадало с классовым. Все население у них разбивалось на две группы: «свободные» – в нее входили лица, освобожденные от повинностей в пользу государства и храма. Это были члены общин коренных хеттских городов. Из них же набиралась правящая верхушка. Вторая группа – «несвободные» – то есть лица, на которые распространялась государственная и храмовая эксплуатация. Среди «несвободных» производителей, стоящих вне общин, были рабы, кабальные должники, наемники, крепостные земельные собственники. Последние, кстати, иногда были достаточно богатыми и имели собственных рабов.

Верховную власть в Хеттском царстве представлял «великий царь» (табарна), который в Новохеттский период был наделен особой божественностью и титуловался «Солнцем».

В начале XIV века до н. э. в Хатти приходит к власти узурпатор Суппилулиума I (ок. 1380—1335 годов до н. э.) – талантливый политик и полководец, покоривший почти всю Малую Азию и в итоге трех больших войн сумевший победить Египет и завоевать все Восточное Средиземноморье вплоть до южных рубежей Палестины.

В итоге Хеттское царство с зависимыми территориями простерлось от бассейна Чороха в Закавказье до Южной Палестины и от Эгейского моря и Кипра до ассирийских и вавилонских границ. Вавилония и Ахейская держава считали необходимым поддерживать дружбу с Суппилулиумой. Все эти успехи, однако, грозили хеттам роковыми последствиями. Государственные таланты Суппилулиумы поставили под власть хеттов огромные пространства, контроль над которыми намного превышал возможности Хеттского царства. Поэтому существование огромной державы, основанной Суппилулиумой, его преемникам приходилось поддерживать почти непрестанными походами против мятежных окраин и посягавших на владения Хатти других держав. Кипевшие войны медленно, но верно истощали силы Хеттского царства. При последних хеттских царях – Тудхалии IV и двух его сыновьях – царство ведет борьбу на два «фронта» – в Верхней Месопотамии и Западной Малой Азии (где помимо ахейцев сталкивается с вторгшимися сюда с Балкан фригийцами). Тудхалия IV смог в конце концов отбросить ахейцев и разгромить Илион. Например, Гомер в «Илиаде» упоминает неудачную войну Илиона и союзных ему сангарийских фригийцев против амазонок в дни молодости Приама. Малоазиатские амазонки были в греческих преданиях замещением хеттов. При последнем хеттском царе, по иронии судьбы носившем имя Суппилулиумы (II), хетты снова захватили Кипр, но их дни были уже сочтены.

Во второй половине XIII века до н. э. население балканско-эгейского региона продолжало воевать. Как видно из сравнения греческих исторических преданий с хеттскими и египетскими данными, а также археологическими материалами (доказывающими, кстати, высокую достоверность общих сюжетов), в конце XIII века до н. э. греческий Пелопоннес был опустошен нашествием с севера. После чего около 1200 года до н. э. микенский царь Агамемнон сплотил вокруг себя ахейских царей и около 1190 года до н. э. ахейское полчище двинуло флот на запад Малой Азии и напало на Илион. Началась Троянская война греческих эпических преданий. Судя по ним, на помощь Илиону какой-то «контингент», возможно, прислали и хетты. Примерно тогда же (по преданию, на исходе Троянской войны) племена пеластов (пеласгов), родственных грекам, и фригийских мюсов, иначе – мушков, устремились в северо-западную Малую Азию и оказались недалеко от Илиона. В результате неясных нам точно столкновений всех этих сил на северо-западе полуострова произошло следующее: ахейцы разгромили Илион (археологически – это гибель Трои VII века до н. э.). После чего вся эта рать, в том числе и мушки пошла в глубь Хеттского царства, которое не пережило этого удара. Как и где погибли последние силы хеттского двора, неизвестно. Мушки разгромили Хаттусу, другие земли хеттов и заняли их, истребив значительную часть населения. Этнос хеттов перестал существовать. Малая Азия представляла тогда коридор, продуваемый всеми ветрами: на хеттов во время их существования посягало множество племен c севера, запада, востока. Тогда как, например, Египет имел более выгодное географическое положение, да и населения в Египте было многим больше, чем в Хеттском царстве: полчища, опустошающие Малую Азию, доходили до него реже и уже с подорванными силами.

Великая битва хеттов

«О том, сколь искусны были хеттские цари в тактике ведения боя, лучше всего свидетельствует подробно описанное в одном египетском тексте сражение при Кадеше. Хеттской армии, вставшей лагерем в Кадеше, удалось укрыться от египетских разведчиков. Ничего не подозревающие египтяне подошли к городу и принялись разбивать лагерь. В это время отряд хеттских колесниц незаметно для неприятеля покинул город через противоположные ворота, переправился через Оронт и нанес сокрушительный удар по центру египетской колонны. Вероятно, египетская армия была бы полностью уничтожена, если бы в этот момент на выручку ей не подоспел отдельный полк, который двигался к Кадешу с другой стороны и, в свою очередь, застал врасплох хеттов, разорявших лагерь. Благодаря этой счастливой случайности египетский царь спас остатки своей армии и сумел представить своим подданным битву с хеттами великой победой … Следует иметь в виду, что армия, выступившая против египтян при Кадеше, была самой мощной из всех, что когда-либо удавалось собрать хеттским царям… » «Хеттская колесница отличается по конструкции от египетской. И у той, и другой – колеса с шестью спицами. Но египетская колесница рассчитана на двух седоков – возницу и бойца, а хеттская, несколько более массивная, – на трех, так как функции нападения и обороны были разделены между двумя бойцами. Оружием нападения служили копья и луки. Наряду с прямоугольными использовались щиты, напоминающие по форме широкое двойное лезвие боевого топора… Благодаря дополнительному бойцу хеттская колесница получала преимущество в ближнем бою, который мог последовать за первой атакой».

Культура хеттов представляла собой сочетание разных традиций – индоевропейских (хеттских и лувийских), хаттских и месопотамских. Верховным богом, покровителем государственности считался по индоевропейской традиции бог грозы. Не меньше почиталась богиня солнца города Аринны, но хаттского происхождения. Ее считали супругой бога грозы. Популярны были боги и богини плодородия, к числу которых относился и Телепину, – умирающее и воскресающее божество, связанное со сменой времен года. Исключительным влиянием пользовалась богиня любви, разрушения и войны Сауска. Незначительный бог ворот Апуллуна стал, по-видимому, прообразом греческого Аполлона. В результате постепенной систематизации культов в XIII веке до н. э. был создан единый пантеон богов, который представляют скальные рельефы города Язылыкая близ Хаттусы, изображающие две встречные процессии мужских и женских божеств, стоящих на зверях и птицах.

Среди сохранившихся произведений хеттской литературы весьма интересны назидательные рассказы, а также подробные царские «анналы» и «автобиографии», составлявшиеся, вероятно, писцами, но имеющие в себе явный отпечаток личности заказчика-царя. Яркие по образности, выделяющие наиболее драматические моменты истории, эти тексты проводят также определенный этический мотив: рыцарственное великодушие. Хетты любили подчеркивать, что они не делали зла иначе, как в ответ на зло, и даже тогда могли отказаться от мести поверженному врагу, морально превозносясь над ним. В детальной «автобиографии» Хаттусили III этот царь считает нужным специально оправдать перед аудиторией свержение племянника, ссылаясь на нестерпимые притеснения с его стороны, а также санкцию богини любви Сауски, своей покровительницы.

От Хеттского царства, существовавшего в Восточно-Центральной Малой Азии с XVIII по XII век до н. э., и в частности от второго, так называемого Новохеттского, периода его истории (с середины XV века вплоть до его конца), до нас дошла богатейшая письменная традиция. Представлена она в основном материалами, обнаруженными при раскопках хеттской столицы Хаттусы (современный город – Богазкёй), в том числе литературными. Как и любая другая, хеттская литература обращается прежде всего к человеку и его деяниям. И тем не менее она практически не занимается человеком самим по себе, его внутренним миром.

Отдельный человек интересует ее почти исключительно как субъект межчеловеческих отношений. Здесь хеттов занимают в первую очередь направленный поступок – благо и зло, которое один человек может сознательно причинить другому, и проблема воздаяния за них со стороны этого другого. Так, человек, первым причиняющий зло другому, безоговорочно осуждался. Ко всему прочему, считалось, что такой поступок сам по себе обрушивает на голову виновного суд богов с тяжкими последствиями. Судя по контекстам, об этом суде даже не обязательно было просить, он творился автоматически. Хетты полагали, что неспровоцированное причинение зла возмущает самую природу мира, хранителями и средоточиями которой здесь и оказываются боги, кстати, сами по себе (у хеттов), не более справедливые и благие, чем люди. В результате успех в спорном деле был для хеттов существенным свидетельством правоты победителя. Так, Хаттусили III, отняв престол у своего племянника, оставил обширный текст, где оправдывал свой мятеж необоснованными притеснениями, которым он якобы подвергался. В доказательство этого он заявлял: «Если бы со мной он сам (первым) не начал враждовать, разве боги унизили бы праведного Великого царя перед малым царем. Но теперь из-за того, что он (стал) враждовать со мной, боги по суду его унизили передо мной».

Соответственно, новохеттские государи, описывая свои войны, весьма настойчиво подчеркивают, что первый, причем неспровоцированный удар был нанесен не ими, а им. Указав на этот удар, они разом апеллировали и к суду богов, и к мнению людей. В «Деяниях Суппилулиумаса», например, составленных при его сыне, хеттский царь, враждуя с Египтом, считает необходимым оправдать свои действия перед самими же египтянами в следующих словах: «Я был к вам благосклонен. Но вы мне внезапно причинили зло! Вы напали на правителя Кинзы, которого я избавил от хурритов. Когда я услышал об этом, я прогневался, и я послал воминов и колесницы с военачальниками». Позднее, претерпев новые козни со стороны египтян, он немедленно обращается к богам со словами: «О боги! Я не совершал зла, но люди Египта его совершили, и они напали на границы моей страны».

В исторических преамбулах к договорам новохеттские цари стремились упомянуть, что они не делали никакого зла своим партнерам по договору. Так, Мурсили II в договоре с одним из малоазиатских царей повторяет: «Я, Солнце (так титуловались новохеттские государи. – А.Н.), никогда никакого зла тебе не делал», «Я оберегал Масхуилуваса (твоего отца) и ему не делал никакого зла». Итак, только нанесенный тебе неспровоцированный удар позволяет причинить ответное зло.

Что же, однако, делать, если ты все же подвергся неспровоцированному нападению? Делом особой доблести, возвышающим человека, считался в этом случае отказ от мести. Предметом специальной гордости и похвальбы хеттов были ситуации, в которых они не ответили злом на зло вообще или – в сопоставимом масштабе. Примерам такого подхода, вполне уникального для древнего Ближнего Востока, в хеттской литературе несть числа. Еще древнехеттские государи оставляли в своих надписях пассажи такого рода: «Пусть она (речь идет о мятежной дочери царя Хаттусилиса I, помилованной им. – А.Н.) ест и пьет! Вы же ей зла не делайте! Она делала зло. Я же в ответ ей зла не делаю! Но она меня не назвала отцом, и я ее не называю дочерью своей». Или другой фрагмент: «И сказал он (царь Телепину о своих врагах, покушавшихся его убить. – А.Н.): „Пусть идут они себе, и да будут они жить, и пусть едят и пьют. Зла же им никакого не причиняет Телепину. И так я постоянно говорю: мне сделали зло, я же тем зла не делаю!“

Если в конце концов обиженный все же предпринимал справедливую расправу над обидчиком, для него считалось хорошим тоном подчеркивать свое долготерпение, выразившееся в том, что он долго сносил обиды, не желая воздавать злом за зло, но поневоле исчерпал все пределы миролюбия. Мурсили II, проведя судебный процесс против своей мачехи Таваннанны, вдовы своего покойного отца, многократно повторяет в молитве богам, что он стерпел целый ряд злоупотреблений и преступлений обвиняемой и обрушился на нее только тогда, когда она поистине превзошла сама себя, уморив колдовством жену и детей самого Мурсили.

Близко к этому лежит еще одно представление хеттов: считалось весьма достойным демонстративно предоставить противнику возможность оправдаться. Мурсили II похваляется: «Я ему не делал зла, Масхуилувас же затеял со мной ссору, он подстрекал против меня страну Питасса и людей Хатти – моих подданных, и он пошел бы на меня войной. Когда я, Солнце, об этом услышал, я не замыслил на него никакого зла и не сделал ему ничего плохого, а сказал ему так: „Я пойду вновь привести в порядок это дело… И я написал Масхуилувасу: „Приди ко мне!“ Так как Масхуилувас видел свой грех, он ответил мне отказом и сбежал… тем самым вполне обличив свою вину перед всеми“.

В самом воздаянии злом за зло считалось необходимым соблюдать определенную порядочность, не используя любые средства без разбора (тоже, кстати, уникальный для Азии мотив). Интересно, что описанная хеттская концепция не имеет ничего общего с привычными для нас христианским «всепрощением» и восходящей к нему современной «гуманностью», основанными на всечеловеческой близости к «ближнему» поверх любой вражды. Любая культура отличает достойные поступки от особо доблестных. Что до вторых, то она не вправе их ожидать или требовать, но может лишь восхвалять и превозносить. Именно таким актом свободной благой воли «сверх справедливости» хетты считали прощение. Оно диктовалось не добротой, а великодушием: прощая врага, хетт руководствовался не состраданием, а презрительным пренебрежением к нему. Так сказать, по принципу «руки об тебя марать неохота».

Особенно ясно это видно в древнехеттском тексте об осаде Уршу: «Царь тогда сказал (полководцам о вражеском городе): „…Будьте осмотрительны! Не то (вражеский) город будет полностью разрушен и произойдет грех и (неоправданное) опустошение. Если же будешь осмотрителен, город не будет разрушен“… Они отвечали царю: „Мы будем внимательны и избежим греха опустошения города“. Тогда царь сказал им: „Если город совсем погибнет, это будет грех, будет преступление!“ И тогда они отвечали так: „Восемь раз мы шли на штурм, и теперь город, хотя и будет разрушен (в ходе столь ожесточенной осады), но греха мы не совершим (так как ожесточенность сопротивления делает разрушение оправданным)“. И царь был доволен их ответами».

Итак, великодушие царя диктовалось вовсе не жалостью к жителям города (он доволен тем, что ему удастся истребить их как можно больше без ущерба для своей чести!), а стремлением не осквернить себя самого, свою честь неоправданной жестокостью. Поэтому прощение ни в какой степени не считалось обязательным: на деле получается, что достойным ответом на зло была как раз полномасштабная месть. Еще древнехеттский Хаттусили I заявлял: «На вражду я отвечаю враждой!», а Хаттусили III, что так подчеркивал перед нами свое великодушие, в том же тексте с нескрываемым удовлетворением пишет о других своих врагах, не видя здесь никакого противоречия: «Врагов моих и завистников богиня Иштар (…) в руку мне положила, и я с ними покончил». Или: «Богиня Иштар мне моих завистников, врагов и противников по суду в руки отдавала. Кто из них был убит оружием, кто умер в назначенный ему день, но я с ними со всеми покончил!» В самом деле, все оправдание Хаттусили в целом построено именно на том, что самооборона, ответный удар справедливы.

Если обидчик успевал сам отдаться в руки обиженного, признать свою вину и просить о милости, прощение считалось почти обязательным, во всяком случае, ожидаемым, хотя номинально дело по-прежнему оставалось в воле обиженного. Именно такого прощения просит – собственно, почти требует – Мурсили у богов в своей «Молитве во время чумы»: «Этот грех я признал воистину (…) перед богами (…): Это истинно так, мы это сделали. Но после того, как я признал грех (…), да смягчится душа (…) богов (…). Я так скажу об этом: Если раб совершает какой-либо проступок, но проступок этот перед хозяином своим признает, то хозяин его смягчится… и того раба не накажет». Смысл этого пассажа целиком укладывается в русскую пословицу «Повинную голову меч не сечет». Сам Мурсили не только просил, но и с охотой давал такого рода прощение, всячески подчеркивая это в своих договорах и «Анналах»: «Когда люди (враждебного) города Туккама меня завидели издали, они вышли ко мне навстречу: „Господин наш! Не допусти, чтобы у нас все разграбили для (твоей) Хаттусы, как это было в городе Арипса… и не угоняй нас в Хаттусу, а сделай нас своими пешими воинами и колесничими! И тогда я, Солнце, не приказал разграбить город Туккаму, и те три тысячи пленных, что из Туккамы взяли (для угона) в царский дворец, я сделал своими пешими воинами и колесничими“.

Так, в самых разных текстах новохеттской «политической царской публицистики» проводится оригинальная этическая концепция. Согласно ей, если человек не делает зла первым, а в ответ на чужое зло щадит виновного «с позиции силы» (то есть при условии предварительной победы над ним), а также ограничивает себя в выборе средств в ходе самой борьбы, то он пользуется особым уважением, дополнительно превозносится перед врагом и вправе хвалиться собой перед богами и людьми. Иными словами, он занимает «сильную позицию» в межличностных отношениях, позволяющую ему гордиться перед окружающими, которые и сами вынуждены признавать и санкционировать эту гордость.

Имели ли хетты некое продуманное обоснование такой этической концепции? По-видимому, да. Мурсили II в одном из договоров вскользь упоминает: «Затем, так как людям (вообще) свойственно поступать криво…» В «Молитве во время чумы» он же говорит: «Боги, господа мои, так все и совершается: кругом грешат». Эта композиционная связь помогает понять логику хеттских этических представлений. Если все люди грешат и совершают зло, то последовательное и полномерное воздаяние злом за зло окажется для них попросту путем к самоистреблению. Открывающийся здесь непрерывный круговорот зла должен быть где-то разорван, и особенный почет воздается как раз тому, кто способен разорвать его великодушным прощением. Во многом эта позиция напоминает гроссмановское «осуди грех и прости грешника» с одним важнейшим отличием: чтобы подобный путь не привел к одному лишь поощрению и умножению зла, прощение останется необязательным и будет допускаться только «с позиции силы».

Рассмотренная концепция является ключом к проходящему сквозь многие произведения хеттской литературы противопоставлению «плохих» и «хороших» людей. Видимо, мушки, разгромившие хеттов, были все-таки «хорошими»…

Александр Немировский, Елена Краснова

Заповедники: Амфитеатр желтого обрыва

На юге штата Юта в США расположено высокогорное плато Поунсогант. Первые поселенцы здешних мест старались обходить его стороной. Из-за страшной жары и разреженного воздуха они прозвали плато «badland» – дурной землей. Вместо почвы здесь – каменистая пустыня, а путь на каждом шагу преграждают скалы. В этом неприветливом месте расположен Брайс-Каньон – истинное чудо света.

Дмериканский топограф Томас Бейли, проводивший в этом районе первые съемки, впоследствии написал: «Более дикой и величественной красоты не открывалось еще взору человека». Коллекционер и путешественник Терри Хайзинг на мой вопрос, стоит ли посмотреть каньон Брайс, ответил лаконично, но вполне ясно: «Увидеть и умереть!» После таких слов моя встреча с каньоном была неизбежна, и состоялась она в феврале 2005 года. Теперь попасть туда намного проще, чем в XIX веке. Национальный парк Брайс-Каньон отмечен на всех картах территории США, и к нему ведут отличные дороги. Егерская служба вездесуща и предупредительна, а в небольшом музее-магазине на въезде есть все необходимое для путешественников. Поскольку каньон Брайс – один из самых фотографируемых каньонов мира и его изображения украшают сотни изданий, то некоторое представление о данном месте у меня, конечно, было, но, как выяснилось, весьма поверхностное.

На территорию парка я въехал в 5 часов 45 минут – за 15 минут до восхода солнца, чтобы попасть на первую точку обзора, так называемую Sunrise Point – Точку Восхода Солнца. Я стоял на площадке, расположенной на краю обрыва. Куда ни глянь – всюду в синеватой мгле еще не ушедшей ночи угадывались контуры скал, похожие на выстроившихся перед битвой воинов. Они стояли шеренгами, дугообразно изгибающимися вдоль гигантского амфитеатра. Каждая из шеренг располагалась ниже предыдущей, их ряды постепенно спускались вниз и исчезали в ночной дымке. Но вот солнце приподнялось над далекими хребтами и ударило в лоб по амфитеатру, по обрывам и скалам каньона. Как ни пытался я заранее представить себе картину места по фотографиям и описаниям, воображение меня подвело.

Солнце высветило косыми, почти горизонтальными лучами неописуемо красивый и какой-то даже сюрреалистический горный пейзаж, в котором оттенки лилового, синего и лимонно-желтого цветов прихотливо сочетались с кирпично-красными и оранжевыми в удивительно причудливых, грациозных скальных фигурах. Затаив дыхание, я переводил взгляд с одного участка обрыва на другой, стараясь уловить и запомнить мелькающие картины. С каждой секундой пейзаж подо мной менялся как в калейдоскопе, я стоял зачарованный, не в силах оторваться. Из забытья меня вывел холод металла фотокамеры, и, опомнившись, я начал лихорадочно снимать, перебегая и переезжая с точки на точку.

Постепенно общая картина устройства Брайс-Каньона и некоторые его особенности стали ясными. Главное мое открытие состояло в том, что это вовсе не каньон, то есть глубокая речная долина, а обрыв, разрывающий толщу осадочных горных пород. Их слои спускаются амфитеатром вдоль всего 31-километрового уступа, а далее плавно погружаются, образуя лесистое плато Поунсогант. Этот обрыв образовался 15 миллионов лет назад вдоль глубинного разлома, восточное крыло которого было поднято примерно на 1 км и полностью разрушено со временем. В свою очередь скальные фигуры, так причудливо заполняющие склоны обрыва и спускающиеся на дно долины, образовались под действием воды, ветра и сезонных колебаний погоды.

Верхняя часть каньона быстро разрушается, и его край отступает со скоростью до полуметра в год, что происходит по большей части в период весеннего таяния снегов. Но гигантские столбы и гряды колонн, возможно, не возникли бы вовсе, если бы не активное, по 2—5 см в год, вздымание всего плато. Пласты горных пород при таком темпе поднятия лопаются сначала по длинным перпендикулярным обрыву трещинам, а затем образовавшиеся блоки рубятся на столбы более мелкими трещинами, параллельными кромке обрыва. Столбы местами достигают высоты 70 м и образуют меж собой настоящие лабиринты. В их стенках видны разноцветные пласты горных пород: красных песчаников, розовых сланцев, белых известняков, черных и синих углистых сланцев. В первую очередь разрушаются комковатые рыхлые осадки. Более плотные известняки и песчаники сохраняются дольше, благодаря чему держатся и многие колоннады, прикрытые сверху как щитом глыбами этих пород.

По обрыву Брайс-Каньона геологи детально восстановили историю района за последние 150 миллионов лет. Американец Кларенс Даттон работал здесь первым. В течение трех полевых сезонов в 1875, 1876 и 1877 годах он составил геологическую карту с подробным описанием, которой пользуются и поныне. Из нее мы узнали, что 60 миллионов лет назад здесь было холодное глубокое море, а спустя 25 миллионов лет – каменистая жаркая пустыня, похожая на современную. Известно также, что если темпы разрушения сохранятся, то через каких-нибудь 5 миллионов лет от каньона ничего не останется.

Михаил Лейбов | Фото автора

Медпрактикум: Слезный провокатор поллиноз

Устав от морозов и сквозняков, тяжелых шуб и холодного солнца, с наступлением тепла так хочется вырваться на вольный простор, на свежий воздух, наполненный пьянящими ароматами оживших растений. Однако далеко не все готовы разделить этот восторг. Для 17% населения земного шара наступление этой благословенной поры года являет собой серьезную опасность. Их организм на пробуждение природы откликается болезненной реакцией со всем букетом признаков воспаления. Прежде всего страдают слизистые оболочки глаз и дыхательных путей. Появляются насморк, слезотечение, чихание, кашель, одышка или даже приступы астмы. Могут быть также кожные высыпания, головная боль и расстройства пищеварения. Виновник такого болезненного состояния – пыльца растений. Достаточно ее небольшого количества, чтобы вызвать аллергическое заболевание поллиноз (от лат. «pollen» – пыльца, пыль, порошок).

Первостепенную роль в формировании поллиноза играет наследственность. Считается, что если у одного из родителей есть такое заболевание, то вероятность его развития у ребенка составляет примерно 30%, а если у обоих, то она повышается до 60%. Однако предрасположенность – это еще не заболевание. Чаще всего катализаторами его проявления становятся риск-факторы не генетического, а скорее «урбанистического» происхождения. Их действие объясняет, почему поллиноз более распространен среди городских жителей – экологическая обстановка в городах оставляет желать лучшего. Присутствующие в воздухе различные промышленные выбросы, высокая концентрация выхлопных газов, а также курение, пусть даже и пассивное, ослабляют иммунную защиту. Предполагается, что при этом у склонных к аллергии людей возникает повышенная проницаемость слизистых оболочек и развивается недостаточность тех механизмов, которые должны выводить аллерген из организма.

Серьезного внимания заслуживает и так называемая гигиеническая теория. Сравнивая частоту заболеваний среди жителей экономически развитых и бедных стран, исследователи пришли к неожиданному выводу. Выяснилось, что люди, живущие в условиях дискомфорта и соответственно имеющие высокий уровень инфекционной нагрузки на организм, более устойчивы к воздействию аллергенов. Иными словами, цивилизация с повышением благосостояния, высоким уровнем развития медицины и фармакологии, способствующими улучшению санитарно-гигиенических условий, оказывает, как это ни парадоксально, негативное воздействие на развитие иммунитета буквально с первых дней жизни человека. Защитная система организма ребенка, который растет практически в стерильной тепличной среде и не «закаляется» болезнетворными бактериями, не может справиться с агрессией вредных чужеродных агентов, и в результате возникают воспаления.

И еще один фактор, влияющий на развитие заболевания, который также напрямую связан с ростом достатка, – изменение рациона питания. Вечно занятые учебой и работой горожане, чтобы хоть както облегчить свою переполненную жизнь, перешли на удобные, хотя и дорогостоящие, полуфабрикаты глубокой заморозки, рафинированные и синтетические, подвергшиеся промышленной переработке и консервации продукты. Более того, в борьбе с пресловутыми калориями и холестерином большинство людей стали отдавать предпочтение обезжиренным продуктам, не обладающим полным набором аминокислот, который так важен для поддержания нормальной работы иммунной системы. С учетом всех этих причин специалисты ВОЗ, делая прогнозы на будущее, считают, что к 2021 году аллергическими заболеваниями будет страдать уже каждый второй житель Земли. А так как поллиноз относится к числу наиболее распространенных, то его профилактика и лечение входят в число серьезных задач медицины. О сегодняшнем размахе заболевания красноречиво говорят данные эпидемиологических исследований, согласно которым поллинозом в России страдает 6% населения, Швейцарии – 10%, Норвегии – 12%, Финляндии – 14%, Англии – 18%, Испании – 25%, а в США – 34%.

Из нескольких тысяч распространенных на планете видов растений только около 60 вызывают поллиноз. Они вырабатывают пыльцу в больших количествах, которая в сухие и ветреные дни может перемещаться на дальние расстояния. Растения с крупными яркими цветами и сильным запахом продуцируют меньшее количество пыльцы и, как правило, опыляются насекомыми, поэтому реже вызывают аллергию. По наблюдениям ведущего аллерголога страны, заместителя директора ГНЦ Института иммунологии Минздрава РФ профессора Н.И. Ильиной, атака поллиноза у склонных к аллергии людей происходит, когда концентрация пыльцы в воздухе достигает в среднем 10—20 мельчайших зерен, размер которых не превышает 50 микрон, на 1 м3. А ведь такая ситуация в средней полосе сохраняется на протяжении почти 5 месяцев: с апреля по конец мая воздух насыщен пыльцой деревьев, в июне–июле – злаков, а большинство сорных трав цветут с июля до сентября. В более теплых же широтах цветение длится 8–9 месяцев. И если у человека существует аллергия к пыльце нескольких растений, а это довольно распространенное явление, то чихание, слезотечение, насморк и головокружение его преследуют практически круглый год.

Схематически механизм развития поллиноза можно обрисовать так. У людей, имеющих склонность к аллергии, при попадании на слизистую носа, глаз, бронхов чужеродных агентов внешней среды – пыльцы растений, абсолютно безвредной для здоровых, развивается повышенная чувствительность к ней за счет образования в организме особого вида аллергических антител – иммуноглобулинов класса Е. Как правило, первичное проникновение аллергена не имеет последствий для человека. Однако иммунная система обладает прекрасной памятью и всю жизнь хранит информацию о чужеродном веществе, на которое хотя бы раз выработала специфические антитела (такое свойство называют сенсибилизацией). При повторном попадании того же антигена в организм происходит его соединение с теми антителами, которые образовались при первой встрече с пыльцой. Все это вызывает раздражение клетки и приводит к высвобождению биологически активных веществ, в частности тканевого гормона – гистамина, что и вызывает развитие аллергии.

Распространение поллиноза, разумеется, ставит перед врачами задачу поиска более эффективных мер борьбы с ним. Серьезность этого заболевания усугубляется еще и тем, что оно нередко перетекает в бронхиальную астму. Кроме того, длительно существующее аллергическое воспаление часто приводит к присоединению вторичной инфекции и появлению гайморита, бронхита, пневмонии и других болезней, ухудшающих течение поллиноза. Одновременно могут возникнуть и системные аллергические заболевания, поражающие сердце и сосуды, желудочно-кишечный тракт и другие органы.

Первое предположение о наличии поллиноза врач делает на основании расспроса пациента. Далее с помощью постановки кожных проб это подозрение подтверждается или опровергается. Процедура пробы проста – в кожу предплечья или спины больного вводится инъекция очищенного аллергена, воздействие которого специалист предположил, исходя из календаря цветения тех или иных растений в данной местности. Результаты реакции можно оценить уже через 20 минут. Проба считается положительной, если на месте укола возникла реакция с появлением волдыря. Таким образом тестируются пациенты любого возраста, в том числе и дети начиная с двух лет. Но более значимым для диагностики аллергии является определение в крови иммуноглобулина Е (IgE). Повышение его содержания свидетельствует о выработке организмом специфических антител против аллергенов окружающей среды. Этот метод обследования абсолютно безопасен, так как проводится тестирование крови пациента, предварительно взятой из вены.

Если между результатами кожных проб и лабораторных исследований возникают расхождения, то специалистами проводятся провокационные тесты. При этом ингаляционно или назально больному вводят микродозу аллергена. Такие тесты также могут использоваться для выявления тяжести аллергии или эффективности проводимой терапии.

Первым шагом в борьбе с поллинозом является исключение контакта с аллергеном. Хотя полностью это сделать удается далеко не всегда, особенно если у больного наблюдается гиперчувствительность к нескольким видам.

И все же, если сократить время пребывания на улице, особенно в жаркие и сухие дни, когда концентрация пыльцы в воздухе наибольшая, часто промывать глаза, нос и носоглотку, пользоваться очистителями воздуха, то негативное воздействие аллергена можно уменьшить.

Кроме того, людям, страдающим поллинозом, необходимо учитывать, что сенсибилизация к пыльце растений может распространяться и на продукты питания, обладающие схожим действием на организм. Например, при гиперчувствительности к пыльце сорных трав аллергическую реакцию могут вызывать семена подсолнечника, халва, дыня, арбуз, кабачки, баклажаны и другие, казалось бы, совсем далекие от сорняков культуры. Появление симптомов заболевания возможно также при использовании больным фитопрепаратов и косметических средств, содержащих экстракты растений – виновников поллиноза.

На следующем этапе, после исключения или максимального снижения воздействия аллергена, применяют фармакотерапию, основные препараты которой подавляют гистамин. Антигистаминные препараты разрешены к продаже без рецепта, и многие из них широко применяются не только при поллинозе, но и при других заболеваниях аллергического характера. Сегодня врачи рекомендуют использовать препараты второго поколения, например эриус, кларитин, зиртек, телфаст, кестин, которые в отличие от своих предшественников не имеют выраженного седативного эффекта, проявляющегося в повышенной сонливости, нарушении координации движений. А значит, их применение позволит достичь желаемого эффекта без снижения умственной и физической активности. Ими можно и протестировать себя на поллиноз. Если у человека в период цветения растений без видимой причины возникли признаки воспаления слизистых глаз и верхних дыхательных путей, а после приема одной таблетки антигистаминного препарата наступило облегчение, то это говорит о вероятности наличия сезонной аллергии.

И все же аллергологи настоятельно советуют не заниматься самолечением и обращаться за помощью к специалистам, поскольку индивидуальные аллергические реакции бывают непредсказуемы и неправильно подобранные лекарственные препараты могут только усугубить состояние больного. Особенно это касается препаратов гормонального направления – кортикостероидов (производные гормона коры надпочечников кортизона), оказывающих противоаллергенное действие.

Тина Павлова