Гибель советского ТВ

От «КВН» к «Рубину»

Первый телевизор. Шаболовка. «КВН-49».

Отечественное телевидение берет свое начало в 1930 году, когда во Всесоюзном электротехническом институте была создана соответствующая лаборатория во главе с профессором П. В. Шмаковым. Группа инженеров приступила к разработке и постройке передающего устройства и приемника, который практически не имел ничего общего с тем, что мы теперь привычно называем телевизором. Единственное сходство того прибора с нынешним заключалось в том, что у него тоже был экран, правда очень маленький. Он был размером со спичечный коробок, и, чтобы различить изображение, зрителям приходилось приникать к нему, как к микроскопу: одним глазом и по очереди. Сами изобретатели шутили, что их изобретение с почтовый ящик, а изображение – с почтовую марку. Телевизор (тогда он назывался просто передатчиком) представлял собой внушительный ящик, который в шутку называли «гробом». Внутреннее его устройство выглядело так: на валу электромоторчика был большой бумажный диск с отверстиями по спирали, позади диска неоновая лампа оранжевого свечения, спереди – линза, чтобы хоть немного увеличить крохотный экран. Первый телевизор действовал с разложением на 1200 элементов по 30 строкам. О том, как функционировало это чудо техники, вспоминает В. Лукачер:

«Если в кадре, например, человеческая фигура, то каждая строка не могла выделить детали размером менее шести сантиметров, и телевизионное изображение в лучшем случае передавало лишь грубый контур. Даже на крупном плане, когда на экране только лицо, не различались детали менее одного сантиметра: где нос, где глаза, разобрать можно, но выражения лица не разглядишь…»

Первой передачей, которую удалось «словить» шмаковцам, был какой-то танцевальный номер. Различить лица было невозможно, лишь видно было, что девушка в белом, а мужчина – в черном. Когда танец закончился, девушка помахала на прощание платком, а он закурил. Дым, который курильщик выпускал изо рта, на экране был виден. Вроде бы незамысловато, однако передача эта потрясла изобретателей, поскольку им-то было известно, что изображение преодолело тысячекилометровое пространство.

Было это в конце сентября 1931 года, причем этот эфир лично благословил Сталин. В Кремль специально протянули кабель, в кабинет генсека внесли телеаппарат, а передвижную телестанцию поставили на улице. Сталину новинка понравилась, и он дал отмашку налаживать регулярные трансляции. После этого в Московский радиотрансляционный узел, располагавшийся на улице 25 Октября (нынешняя Никольская) в доме №7, из электротехнического института был перевезен изобретенный передатчик, и 1 октября начались опытные передачи, которые проводились через радиостанцию МГСПС. Первыми зрителями транслируемых передач были радиолюбители, у которых имелись дома самодельные телевизоры (в Москве их насчитывалось всего штук тридцать, примерно столько же было в Ленинграде, Киеве, Харькове, Томске, Одессе, Смоленске, Нижнем Новгороде).

Стоит отметить, что первые телевизионные передачи шли без звукового сопровождения и представляли собой довольно примитивное зрелище: те же танцы, например. Даже первый советский телефильм, снятый в 1932 году режиссером В. Касьяновым под руководством опытного наставника А. Разумного, имел мало общего с тем, что мы вкладываем сегодня в понятие «телефильм»: он представлял собой монтаж заснятых на кинопленку карикатур из альбома известного художника-сатирика А. Дени «Лицо международного капитализма».

В том же году – 1 мая – состоялась праздничная передача о параде и демонстрации трудящихся в Москве. Репортаж был заснят на пленку (съемки велись в разных частях города) и транслировался вечером.

Следующей важной вехой в развитии отечественного телевидения стал 1934 год. Тогда произошло сразу несколько важных событий. Во-первых, во Всесоюзном радиокомитете был создан отдел телевидения, который возглавил А. Сальман, первым режиссером стал Александр Степанов, работавший до этого диктором на радио и некоторое время режиссером на малострочном телевидении, операторами – К. Яворский и И. Красовский. Во-вторых, завод «Физэлектроприбор» наладил выпуск телевизоров с экраном размером 6х9 см. И, наконец, в-третьих, – 15 ноября состоялась первая передача регулярного «малострочного» (механического) ТВ, которая велась из Московского радиотрансляционного узла. Передача длилась около часа и являла собой то, что мы называем теперь эстрадным концертом: народный артист республики И. Москвин прочел рассказ А. П. Чехова «Злоумышленник», после чего его сменили певица и балетная пара. Как рассказывали затем очевидцы этого события, Москвин, придя в тесную комнатушку «телецентра», долго не мог поверить в то, в чем ему предстояло участвовать, все спрашивал: «Неужто видно будет? Через стены? Чудо, да и только!..»

С ноября 34-го передачи малострочного ТВ стали регулярными: два раза в пятидневку с 24 часов стали передавать не только звук, но и изображение. Правда, ловить эти передачи по-прежнему могли лишь единицы – всего несколько сот радиолюбителей, разбросанных по всему Советскому Союзу. Однако после того, как в конце 1935 года в продажу стали поступать телевизоры Ленинградского завода имени Козицкого «Т-2» (изобретение советского инженера А. Я. Брейтбарта, названное им «дальновид»), круг телезрителей расширился. Год спустя в стране уже было две тысячи телевизоров заводского производства. И хотя в масштабах такой огромной страны, как СССР, это было каплей в море, но все же, все же…

Между тем с дальнейшим развитием ТВ теснота телецентра на Никольской становилась все более очевидной. Требовалось новое помещение, которое вскоре и появилось. В 1937 году на Шаболовке, 53, рядом со знаменитой башней Шухова, был закончен монтаж первой аппаратной. И хотя строительство телецентра полностью еще не закончилось, было решено не дожидаться окончательной сдачи объекта и переехать туда немедленно. На телецентре имелась всего одна студия (называлась «студия «А»), установка для демонстрации фильмов, а в его штате было лишь два творческих работника: упоминавшиеся уже режиссер Александр Степанов и оператор Константин Яворский. У последнего была одна камера, которую приобрели за валюту за рубежом. Поэтому трудности встречались на каждом шагу. Например, было невозможно одной телекамерой показывать титры, заставки и концертные номера, и приходилось пускаться на хитрости: все надписи предварительно снимались на пленку и демонстрировались по киноканалу. А чуть позже сотрудники телецентра смастерили у себя в мастерских вторую камеру – специально для титров.

Уже 1 декабря 1937 года провели пробное испытание, а спустя чуть меньше четырех месяцев – 25 марта 1938 года – была показана первая экспериментальная передача Московского телевизионного центра на Шаболовке (МТЦ) – демонстрировался фильм «Великий гражданин». 4 апреля состоялась первая студийная передача, когда в течение двух часов перед телезрителями выступали самые разные деятели (артисты, шахматисты и т. д.), после чего показали фильм о воспитании львенка. С 5 ноября на МТЦ начались регулярные передачи: они длились полтора часа (с 21.00 до 22.30), но не каждый день.

Примерно в это же время приступают к работе и телецентры в других городах Советского Союза. В частности, в Ленинграде (1 октября 1938 года), Киеве (10 февраля 1939 года).

31 декабря 1938 года строительство Московского телецентра на Шаболовке было завершено. У подножия Шуховской башни разместились два здания – для передатчика и для студии. Помимо телекинопроекционной и просмотрового зала, в этом здании было четыре костюмерные комнаты для артистов и четыре комнаты для административно-творческого персонала. Полезная площадь павильона (студии) составляла около 300 кв. м, он был отлично оборудован световыми приборами с централизованным управлением, бесшумной вентиляцией, превосходной мобильной системой акустики (по своим акустическим качествам этот павильон и 40 лет спустя не имел себе равных). Мебель для телецентра была изготовлена по специальным эскизам одной из мастерских Академии художеств СССР. К моменту полной сдачи телецентра в эксплуатацию там уже было три телекамеры, установленные на подвижных штативах.

Через месяц с небольшим после полного ввода в действие МТЦ с вершины мачты на Шаболовке ультракороткие волны понесли в эфир первую регулярную программу уже не «механического» (малострочного), а электронного телевидения. 10 марта 1939 года состоялась весьма насыщенная передача, длившаяся полтора часа: был показан фильм об открытии XVIII съезда ВКП(б), затем выступили артисты различных жанров. Именно с этого момента началось регулярное телевизионное вещание в СССР по электронной системе. Передачи велись 5 раз в неделю. Отныне изображение Шуховской башни на голубых экранах ежедневно открывает «вещательный день» ЦТ СССР.

В том же году состоялась первая крупная общественно-политическая передача: 11 ноября в эфир вышла программа, посвященная 20-летию Первой Конной армии. В студию на Шаболовку были приглашены герои Гражданской войны из тех, кто уцелел после чисток 37-го года.

Между тем поступательное движение отечественного ТВ продолжалось. В феврале 1940 года состоялась передача, посвященная возвращению ледокола «Георгий Седов». В студию были приглашены герои-«седовцы», перед которыми выступила большая группа артистов. Это была первая программа подобного рода на советском ТВ, прообраз будущего «Голубого огонька». И еще одно знаменательное событие произошло в том же году: в продажу поступили телевизиоры индивидуального пользования «17-Т-1» с небольшим экраном. Правда, стоили они достаточно дорого, поэтому имели их лишь единицы. Однако промышленное производство расширялось, и к началу 1941 года было уже выпущено около двух тысяч телевизоров.

В июне грянула война, и телевизионное вещание в СССР на время прекратилось. Оно было возобновлено лишь в 1945 году: вновь начал свою работу МТЦ, а два года спустя заработал и Ленинградский телевизионный центр. Однако по-прежнему программы этих центров имели возможность смотреть лишь избранные: радиолюбители да несколько сот обладателей довоенных телевизоров, а широкие массы и слыхом не слыхивали о том, что есть такое чудо – телевидение. Читатель наверняка хорошо помнит сцену из культового фильма «Место встречи изменить нельзя», когда муровский фотограф Гриша Ушивин по прозвищу Шесть-на-девять рассказывает своим коллегам о чудесном агрегате – телевизоре, а те не верят и поднимают его на смех. В книге братьев Вайнеров, по которой и поставлен фильм, этот эпизод выглядит следующим образом:

«Шесть-на-девять устроился с Пасюком и рассказывал ему, что точно знает: изобретатели открыли прибор, который выглядит вроде обычного радиоприемника, но в него вмонтирован экран – ма-а-ленький, вроде блюдца, но на этом экране можно увидеть передаваемое из «Урана» кино. Или концерт в Колонном зале – а на блюдце все видно. И даже, может быть, слышно.

Пасюк мотал от удовольствия головой, приговаривал:

– От бисова дытына! Ну и бреше! Як ни слово – брехня! Ой, Хгрышка!..

И снова повторял с восторгом:

– Ой брехун Хгрышка! Колы чемпионат такий зробят, то будешь ты брехун на всенький свит!

Шесть-на-девять кипятился, доказывая ему, что все рассказанное – правда, а он сам, Пасюк то есть, невежественный человек, не способный понять технический прогресс…»

Напомню, что сценка эта датирована сентябрем 1945 года.

Только спустя три-четыре года широкие слои населения в нашей стране начали приобщаться к такому чуду, как телевидение. Газеты стали вовсю расписывать достоинства и преимущества ТВ и призывать людей идти в ногу со временем – покупать первые телевизоры, рассчитанные на массового покупателя. Таким телевизором стал «КВН-49», выпуск которого был налажен в 1949 году (аббревиатура расшифровывалась по заглавным буквам фамилий изобретателей телевизора: Кенигсон – Варшавский – Николаевский). Однако он тоже стоил приличных денег (1000 рублей), поэтому его покупка оказалась по карману сравнительно ограниченному кругу людей. Что же представлял собой этот телевизор? Вот как писал об этом В. Саппак:

«Я пришел к своим старым друзьям и увидел новинку, почти сенсацию – телевизор. Советский телевизор первого выпуска, с огромным вынесенным вперед выпуклым стеклом – линзой, про которую почему-то с большим уважением говорили, что она наполнена водой. Линза увеличивала изображение, но на малюсенький экранчик можно было заглядывать и сбоку, совсем сбоку, минуя линзу. Говорили, так проигрываешь в размере, но выигрываешь в четкости изображения.

А выиграть в четкости изображения, скажу положа руку на сердце, ох как хотелось!

Показывали какой-то концерт. Помню фигуру скрипача, которая на наших глазах начинала вдруг катастрофически худеть, удлиняться, тянуться вверх и тянуться вниз, словно бы ее специально растягивали, и, казалось, вот-вот уже должна была прерваться где-то в районе талии, но именно в этот момент нашего скрипача, видимо, прихлопывали сверху и снизу, он стремительно сплющивался, охотно уподобляясь тыкве.

Все это разительно напоминало зеркала комнаты смеха, с той лишь разницей, что изображение, возникающее на зыбком экране, к тому же беспрерывно путало позитив и негатив. Бледноликий концертант в черном фраке упорно оборачивался негром в белом фраке (видимо, из джаз-банда)…

Но нам все это почти не мешало! На экран мы смотрели с благоговением…»

Отметим, что «КВН-49» часто ломался, поэтому в народе ему придумали соответствующее название, согласно его аббревиатуре: Купил-Включил-Не работает.

В том же 1949 году Московский телецентр получил свою первую передвижную телевизионную станцию (ПТС) и тут же поспешил опробовать ее в деле. 29 июня 1949 года была проведена первая программная внестудийная передача – трансляция футбольного матча со стадиона «Динамо». Кстати, отметим, что в Ленинграде внестудийная передача была проведена раньше, чем в столице, – в 1947 году.

ТВ шагает по стране

Любимые дикторы 50-х. Председатель Комитета С. Кафтанов. Оператор В. Киракосов. В эпицентре скандала – «Вечер веселых вопросов».

Наступили 50-е – время, когда телевидение окончательно завоевало себе популярность в СССР. Уже в 1951 году в Москве было более 100 тысяч телезрителей, и эта армия с каждым годом росла. Те же, кто не имел возможности приобрести себе в пользование «чудо-ящик», обычно приобщались к его таинствам с помощью тех, у кого он уже был. Например, в огромном доме всего у двух жителей были телевизоры. Если хозяева не отличались «вшивостью», то они приглашали к себе на просмотры как ближайших, так и дальних соседей по дому. Характерный уголовный эпизод имел место на этой почве в начале 50-х. В Москве объявился вор-домушник, который «чистил» квартиры именно в тот момент, когда их хозяева отправлялись смотреть телевизор к одному из жильцов. Вор «бомбил» москвичей в течение нескольких месяцев, пока муровцы не взяли его с поличным на одном из ограблений.

22 марта 1951 года Совет Министров СССР принял постановление об организации ежедневных телевизионных передач из Москвы. На МТЦ была открыта Центральная студия телевидения (ЦСТ), структурно состоявшая из следующих подразделений: общественно-политическая редакция, редакция литературно-драматического вещания, редакция музыкального вещания, редакция передач для детей. Три года спустя к этим редакциям добавились еще четыре: промышленных, сельскохозяйственных, научно-популярных и спортивных передач.

Учитывая, что производства собственных фильмов у ТВ еще не было, Совмин обязал выделять для телевидения копии каждого фильма, выпускаемого на экраны страны. Что касается фильмов-спектаклей, то ЦСТ начала их производство своими силами – договаривалась с театрами, и те ставили на Шаболовке инсценировки лучших своих спектаклей. Первая премьера состоялась 6 ноября 1951 года – в эфире был показан спектакль Малого театра «Правда – хорошо, а счастье – лучше».

В том же ноябре возобновилось регулярное телевещание на Украине. В столице республики Киеве был открыт новый телецентр на Крещатике, 26, а на Мало-Подвальной улице – телевышка, пусть и безобразная на вид (она портила местный ландшафт), но зато достаточно мощная.

В 1953 году Московский радиотехнический завод «Рубин» наладил выпуск телевизора «Север», который быстро стал популярен у населения. Он принимал телепрограммы по трем каналам, а внешне представлял собой массивный ящик с деревянно-матерчатым фасадом, крупными ручками переключателей и маленьким-маленьким экраном в тройной коричнево-желтой раме.

Подавляющая часть телепередач в то время шла прямо из студии, ПТС использовались крайне редко. После прямой трансляции футбольного матча в июне 49-го их практически не использовали в течение нескольких лет. Ситуация стала меняться в лучшую сторону в начале 50-х. 10 апреля 1954 года по ЦТ состоялся очередной телевизионный репортаж – из Колонного зала транслировался матч на первенство мира между гроссмейстерами М. Ботвинником и В. Смысловым. А вскоре после этого состоялся первый репортаж не на спортивную, а на производственную тему – с шоколадной фабрики «Красный Октябрь». Вел тот репортаж ныне знаменитый телевизионщик Юрий Фокин. По его словам, накладок в тот раз было очень много. Само действо шло прямо на экраны, но вступление решили записать на пленку. Было сделано целых 16 дублей!

Вспоминает Ю. Фокин: «Начинал я традиционно: «Добрый вечер!» Когда же дело дошло до прямого эфира уже на самой фабрике, я опять: «Добрый вечер!» На экранах получилось нечто странное: человек в течение минуты дважды здоровается с телезрителями. Дальше – больше. Я забыл имя работницы «Красного Октября», с которой был в кадре. Правда, «на всякий пожарный» я его записал перед съемкой прямо на манжету. Но от волнения никак не мог расстегнуть пуговицу на рукаве белого халата. Наконец вывернулся, предложил даме представиться самой. Ну а после этого лопнул старый, угольный еще, прожектор. Тут сработал мой радиоинстинкт (Фокин некоторое время работал и на радио. – Ф. Р.), и я стал тараторить текст, как будто выступаю на радио. Причем говорил как свои слова, так и текст… работницы, который я, конечно же, знал наизусть, так как сам писал сценарий. Надо было видеть, какими глазами она на меня смотрела!..»

Ежедневное телевизионное вещание в Москве началось в январе 1955 года, в Ленинграде – в октябре 1956-го. В феврале 1956 года ЦТ перешло на двухпрограммное вещание (вторая программа транслировалась не ежедневно, начинаясь в 18.00). Первая программа начинала свою работу в будние дни в 19.00, в субботу – в 18.00, в воскресенье – в 13.00. Столь короткая продолжительность вещания объяснялась просто – собственных передач у ЦТ было еще не так много. К примеру, в 1954—1958 годах ЦСТ выпускала следующие передачи: «Искусство» (первый номер тележурнала вышел 27 октября 1954-го), «Умелые руки» (премьера – в апреле 1956-го), «Юный пионер», «Знание» (премьера – 25 июня 1956-го), «Для вас, женщины», «Молодость», «Физкультура и спорт», «Выставка Буратино» (1958). Первые учебные программы появились на ЦТ в начале 1955 года – в январе – марте были показаны циклы передач «Автомобиль» и «О происхождении жизни на Земле». Чтобы представить себе, как работало тогдашнее телевидение, будет уместно привести здесь программу передач того времени. Например, в среду, 10 октября 1956 года. Итак, что же транслировало ЦТ в тот день?

ПЕРВАЯ ПРОГРАММА

ВТОРАЯ ПРОГРАММА

Согласимся, не самая насыщенная и разнообразная программа передач. Но это вполне объяснимо, учитывая тогдашние скромные технические возможности телевидения. Однако в праздничные дни ЦТ расщедривалось и показывало какой-нибудь новый художественный фильм и многочасовой эстрадный концерт. По нынешним меркам, конечно, не самые крутые зрелища, но по тогдашним – самое что ни на есть.

Возьмем, к примеру, программу передач от 31 декабря того же года:

ПЕРВАЯ ПРОГРАММА

Вторая программа в тот день не транслировалась.

Стремительная популярность телевидения потребовала от властей определенных шагов в деле его дальнейшей централизации. В итоге в мае 1957 года был создан Государственный комитет по телевидению и радиовещанию. Его первым председателем был назначен бывший заместитель министра культуры СССР Сергей Кафтанов.

В начале своей деятельности у ЦСТ не было собственных дикторов, поэтому приходилось прибегать к помощи пришлых – с радио. Однако долго так продолжаться не могло, и вскоре в штате студии появились первые собственные дикторы, в основном из бывших актеров. Первыми были: Нина Кондратова, Ольга Чепурнова и Валентина Леонтьева. Самой популярной из этой тройки была Кондратова. Вот как вспоминает о ней ее коллега В. Леонтьева:

«У Нины Владимировны была своя пластика, в ее общении со зрителями было много тонких психологических нюансов. Она образованна, воспитанна и интеллигентна. Такой она была на экране потому, что другой и не могла быть. Пожалуй, она всегда чувствовала, как ее любят зрители, и несколько смущенная улыбка говорила о ее признательности. Нина умела пробудить интерес к передаче, которую представляла. В ее устах обычный информативный текст звучал как искреннее желание доставить удовольствие зрителям. Ее воспринимали как хозяйку Дома телевидения, радушную и гостеприимную…»

Отметим, что в республиках, до того как там стали принимать московские программы, сформировалась своя плеяда телезвезд. Так, на Украине это были диктор Ольга Даниленко, спортивный комментатор Фарид Дасаев. Даже когда в Киеве стали «принимать Москву», их популярность по-прежнему оставалась высокой. Как пишет П. Кучеренко: «Даниленко, Дасаев и другие дикторы долго продолжали оставаться всеобщими любимцами и кумирами. Их узнавали в трамваях, им слали жалобы на протекающие крыши…»

Между тем в конце 50-х из тройки ведущих ЦТ осталась одна Леонтьева. Чепурнова умерла, а с Кондратовой случилось несчастье. Она вела репортаж с ВДНХ, рассказывала о корове-рекордсменке. В разгар репортажа животное внезапно испугалось камеры и боднуло Кондратову рогом. Удар был настолько сильный, что у нее вытек глаз. Какое-то время Леонтьева работала одна, а затем на Шаболовку пришла подмога в лице Анны Шиловой, Игоря Кириллова, Нонны Бодровой, Владимира Балашова, Людмилы Соколовой, Светланы Жильцовой. Вот как та же В. Леонтьева описывает «кухню» ЦСТ 50-х:

«Телевидение начинало свои передачи в 19.00. В утренние и дневные часы шли репетиции. А часа за два до эфира наступало затишье. Только техники настраивали камеры, занимались профилактикой в аппаратных. Весь остальной многоликий телевизионный суетный мир как бы растворялся. В фойе, в коридорах ни души, буфет закрыт на перерыв, жизнь не замирала только в редакционном и административном здании…»

С каждым годом популярность телевидения в стране неуклонно росла, и отечественная промышленность живо откликалась на запросы людей, выпуская в свет все новые и новые марки телевизоров. Так, допотопные «КВН-49» сменили сначала «Т-1» и «Т-2», а затем упоминавшийся уже «Север», «Старт-3», «Неман», «Рубин». Размер экранов у этих телевизоров колебался от 350 до 430 мм, а потребляемая мощность – от 140 до 160 ватт.

Стремительно развивалось телевидение и в союзных республиках. Например, в одной из крупнейших республик – Узбекистане (население в конце 50-х составляло свыше 8 миллионов) – первый телецентр был открыт в Ташкенте в 1956 году (второй откроют в Ургенче в конце 1961 года, остальные чуть позже). Только в 1959 году населению было продано 39,9 тысячи телевизоров. Однако пока телевизионная программа в республике была всего лишь одна. Чтобы читателю было понятно, что смотрели в те годы жители солнечного Узбекистана, приведу в качестве примера телепрограммы двух январских дней 1959 года:

16 января (пятница): 19.30 – «Навстречу ХХI съезду КПСС» (на русском языке). 19.45 – Киножурнал. 19.55 – Литературная передача (на узбекском языке). 20.15 – Известия. 20.35 – «О творчестве Глиэра». 21.00 – «Девушка в черном» (художественный фильм).

18 января (воскресенье): 12.00 – «Пахта-ой» (художественный фильм; на узбекском языке). 19.00 – Концерт. 19.40 – Киножурнал. 19.50 – Известия. 20.10 – «Борец и клоун» (художественный фильм).

О возросшей популярности ТВ в стране говорил следующий факт: с 5 апреля 1959 года главная газета страны «Правда» начала ежедневно публиковать программы ЦТ. Возьмем в руки пару разных номеров этой газеты и заглянем на последнюю страницу – туда, где эти программы публиковались. Вот как выглядела эфирная сетка в воскресенье 25 октября:

ПЕРВАЯ ПРОГРАММА

ВТОРАЯ ПРОГРАММА

А вот что транслировалось в последний день года – 31 декабря, который выпал на четверг:

ПЕРВАЯ ПРОГРАММА

ВТОРАЯ ПРОГРАММА

В конце 50-х техническая оснащенность ЦСТ все еще оставляла желать лучшего. На студии работало около десяти операторов, которым приходилось иметь дело с весьма громоздкой и допотопной техникой. И все же, даже несмотря на это, им каким-то образом удавалось выдавать в эфир неплохое зрелище. Лучшим оператором на отечественном телевидении долгое время считался Владимир Киракосов. Вот как вспоминает о нем В. Леонтьева:

«Телевизионная камера – а она тогда была громоздкой и очень тяжелой – в его руках казалась легкой и подвижной. Он и камера были одно целое. Камера была продолжением его крепких сильных рук. Нужно было приложить немало усилий, чтобы просто сдвинуть ее с места, а ему, казалось, это ничего не стоило.

В руках Киракосова камера плавно двигалась, нет, не двигалась, а плыла, будто в невесомости. Трансфокаторов на камерах тогда еще не было. И надо было вплотную подъехать к актеру, держа руку на рычаге фокуса. Ведь с изменением расстояния менялся и фокус. При плавном, неторопливом наезде у оператора было время на фокусировку. Но вот режиссеру надо подчеркнуть какой-то акцент в роли или мысль, обратить внимание телезрителей, и вот тут-то и спасал знаменитый «наезд Киракосова».

Оператор срывался с места и буквально бросал камеру вперед, пролетая по студии метров десять-пятнадцать, успевая при этом ногой подтягивать кабель. И на этой немыслимой для камеры и человека скорости они вдруг останавливались. Это было непостижимо: как на такой скорости Киракосов мог удерживать фокус изображения?..»

К сожалению, Киракосов проработает на ТВ не долго: 14 мая 1965 года он скончается на 41-м году жизни. В память о нем его именем будет названа студия «А» на Шаболовке.

В те годы такого чуда, как видеозапись, на ТВ не было, поэтому все передачи шли «живьем», музыка накладывалась прямо в эфире, опоздание с заставкой или пауза в эфире на 30 секунд карались увольнением с работы, а пленку резали вручную обыкновенными ножницами, и называлось это монтажом. Сами понимаете, что при таком положении избежать накладок при съемках той или иной передачи удавалось не всегда, но в большинстве случаев операторам благодаря всяческим уловкам удавалось скрывать многие огрехи. Но иногда проскочить не получалось. Один из подобных скандалов случился с популярной передачей «Вечер веселых вопросов», прародительницей другой популярной передачи – КВН.

Отметим, что «ВВВ» была первой «лицензией» – то есть ее идею авторы заимствовали у своих зарубежных коллег. Вот как об этом вспоминает Сергей Муратов:

«Я познакомился с режиссером из Чехословакии Станиславом Страдом, и он мне рассказал, что ведет самую популярную в стране программу «ГГГ» – «Гадай, гадай, гадальщик», и мы придумали схожую по жанру и названию игру «ВВВ» – «Вечер веселых вопросов», потом ВВВ преобразовался в КВН, так что славная идея заимствовать телеидеи заложена нами».

В орбите громкого скандала передача «ВВВ» оказалась в 1958 году. Поводом к нему стала оговорка одного из ведущих (согласно легенде, это был популярный киноактер Всеволод Ларионов), который в шутку призвал всех желающих прийти на передачу. В итоге толпы зрителей пришли к зданию МГУ (а он был режимным объектом, то есть вход туда разрешался далеко не каждому желающему), в результате чего случилось большое столпотворение, изрядно потрепавшее нервы руководству университета. Разразился грандиозный скандал. В итоге приказом министра культуры с телевидения была уволена большая группа сотрудников (30 человек), в основном отвечавших за выпуск программы «ВВВ».

К началу 60-х годов телевидение уже прочно завоевало сердца и умы советских граждан. По подсчетам специалистов, число кинозрителей и телезрителей в 1960 году относилось друг к другу как 15 к 100, а это значило, что среднюю телевизионную передачу смотрело в 6 раз больше зрителей, чем, скажем, такой хит тех дней, как фильм «Летят журавли». В том же году началось победное шествие нового телевизора «Темп»: если первая модель – «Темп-6» – имела размер экрана по диагонали 430 мм, то потом эти размеры стали расти: «Темп-6М» – 460 мм, а в 1964 году диагональ достигла отметки 590 миллиметров, что по тем временам считалось фантастикой. В 1960 году в домах у советских граждан мерцали 4 миллиона 786 тысяч телевизоров различных марок. В основном это были недорогие модели 2-го или 3-го классов вроде «Старта-3». Кстати, знает ли читатель, что благодаря этому телевизору удалось обезвредить самого опасного маньяка тех лет Ионесяна по прозвищу Мосгаз? Вкратце эта история выглядит следующим образом.

Во время совершения последнего преступления в начале 64-го года, когда маньяк зарубил топором очередную жертву – пенсионерку, он в качестве трофея прихватил еще и этот телик. Однако шагать пешком, да еще по морозу (дело было в январе), со столь громоздкой вещью ему показалось несподручно, поэтому он остановил первую же попутку и сразу попал на заметку проходившему мимо участковому. Тот на всякий случай запомнил номер грузовика, и, как оказалось, не зря. Когда преступника задержали, выяснилось, что телевизор убиенной пенсионерки он по дешевке загнал одному из своих соседей по дому.

Но вернемся от ужасов криминальной хроники к истории отечественного телевидения.

От «Шаболовки» к «Останкино»

Любимые передачи: «Здоровье», «Клуб кинопутешествий», «Кинопанорама», «КВН» и др. От М. Харламова до Н. Месяцева. Первый советский телесериал. Сергей Смирнов. Ираклий Андроников. ТВ в цвете. Программа «Время». Злые демоны «Останкино».

К началу 60-х заметно укрепилась материально-техническая база телеинформации: были установлены телетайпы (ТАСС и иностранных агентств), стала расширяться сеть собственных корреспондентов-кинооператоров, улучшилось оснащение киносъемочной техникой. Конечно, не так чтобы очень, но все же. В Москве, естественно, ситуация с этим обстояла лучше, в провинции похуже. Как уже отмечалось выше, телевидение тогда существовало не только в Москве и Ленинграде, но и в ряде союзных республик. Так, еще в январе 1955 года началось регулярное телевещание в Эстонии, в июне того же года – в Грузии и Азербайджане, через год – в Узбекистане и т. д. В январе 1960 года была создана международная организация телевидения «Интервидение». ЦТ СССР и телеорганизации ряда союзных республик вошли в ее состав в январе 1962 года. Это стало возможным после того, как наше ТВ доказало свою «крутизну» в апреле 61-го: 14 апреля транслировалась торжественная встреча в Москве Юрия Гагарина, и советское телевидение впервые вышло на аудиторию европейских стран. По системе Интервидения передачу транслировали на многие страны мира.

Вообще стоит отметить, что космос в те годы занимал много места на нашем телевидении. В 1962 году состоялся первый телевизионный репортаж с борта космического корабля «Восток-3», 2 апреля 1963 года телезрители СССР в течение 30 минут наблюдали за Луной, в январе 1969 года транслировался запуск кораблей «Союз-4» и «Союз-5» и т. д. и т. п.

Что показывали по Центральному телевидению в первой половине 60-х? Давайте откроем одну из тогдашних центральных газет и познакомимся с этим воочию. Итак, вот программа телепередач на среду, 7 февраля 1962 года.

ПЕРВАЯ ПРОГРАММА

ВТОРАЯ ПРОГРАММА

В апреле 1962 года сменилось руководство Комитета по радиовещанию и телевидению при Совете Министров СССР. Вместо Сергея Кафтанова (руководил с мая 1957-го) в директорское кресло сел Михаил Харламов, который до этого дважды работал на радио: еще в юности, в начале 30-х, был заведующим группы выпуска в Минске на радиостанции имени Совнаркома Белоруссии, а потом – в 1949 году, когда в силу очередной реорганизации было создано два комитета – Радиовещания и Радиоинформации. С начала 50-х Харламов работал на ответственных должностях в редакциях газет и журналов, а также в Министерстве иностранных дел СССР – был там заведующим отделом печати. Инициатором назначения Харламова на пост главы Комитета по радио– и телевещанию был влиятельный член Политбюро (второй человек в нем после Н. Хрущева) Фрол Козлов.

Вспоминает М. Харламов:

«Едва я пришел, сразу возник вопрос о технической базе. Она была прескверной. Стали думать о строительстве Большого Радиодома. Такой дом я видел в Париже, и он произвел на меня сильное впечатление. Но ведь у нас не Париж – строиться нам не дали. Тогда мы взялись за переоборудование дома на Пятницкой, который, честно говоря, для радиовещания мало подходил: там должны были размещаться какие-то казармы.

Но радио – это, как говорится, полбеды. А как быть с телевидением? Что у нас? Одна овальная студия на Шаболовке, где еще как-то можно было репетировать, и маленькая комнатка, откуда дикторы вели последние известия. Вот и все. Подсказал мне путь к строительству нового телецентра Анастас Иванович Микоян (член Политбюро в 1935 – 1966 годах. – Ф. Р.). Весной 1962 года, когда я пришел в Комитет, было принято высокое решение, чтобы руководящие деятели систематически выступали перед народом. Микоян с группой депутатов Верховного Совета только что вернулся из Японии. Где же найти лучшую трибуну, чем телевидение? Предлагаю Микояну выступить. Думаю: «Пусть заодно увидит, в каких условиях работаем». Он отнекивается: «Я не против, но вы сначала согласуйте».

По совету секретаря ЦК Ильичева звоню Суслову. «Вот, – говорю, – Михаил Андреевич, был Микоян в Японии, видел там много интересного и полезного, хорошо бы народу об этом рассказать. Тем более есть решение ЦК по этому вопросу… И Косыгин вот в Афганистан ездил, тоже мог бы выступить». После паузы длиной в Атлантический океан слышу скрипучий голос: «Я своего согласия на это не даю. Если настаиваете, звоните Брежневу». (А тот уже стал вторым секретарем.) Брежнев, как известно, все вопросы любил решать половинчато. «Что касается депутата Микояна – пусть выступает, а в отношении Косыгина… здесь есть свои сложности… Этот вопрос мы рассмотрим отдельно».

Тут же я созвонился с Микояном и настроил его на выступление в прямом эфире, безо всяких бумажек. Приехал на Шаболовку подготовить студию – Микоян уже там. «Да, – говорит, – как «депо» тут у тебя было, так и осталось…» Между прочим, назвал так эту студию Хрущев. Кондиционирования тогда еще не было. А какую жару могут нагнать в студии мощные юпитеры – понятно. И вот, когда нужно было как-то выступить Хрущеву, мой предшественник, председатель Комитета Кафтанов, чтоб, по его разумению, «охладить студию», дал команду закупить две тонны сухого льда и разложить его в ведрах по окружности, прикрыв от посторонних глаз голубыми ширмочками. Во время выступления главы государства ведра начали нещадно «дымить», будто сто паровозов. Бедный Никита Сергеевич то и дело вытирал лысину, с которой текли ручьи, кое-как закончил свое выступление, весьма рассердился и сказал: «Ноги моей больше в этом паровозном депо не будет!» С тех пор и окрестили эту круглую студию «депо».

Ну, короче говоря, воспользовался я реакцией Микояна. «Надо строить телецентр, соответствующий уровню новых задач». Анастас Иванович (он в то время был первым зампредом Совмина) сказал: «Готовь предложения, только выбери момент, когда Никита укатит на юг отдыхать. Нам все режут теперь». Никита Сергеевич был, как известно, человек увлекающийся: если кукуруза – то на всю страну, если химия – то большая. В то время Хрущев как раз увлекся большой химией и не позволял тратить деньги ни на что иное… «Стройте, но тихо, – сказал Микоян. – Если узнают о новой великой стройке, всем нам снимут головы. Следи за тем, чтобы до завершения стройки информация об этом не просочилась в печать». Так что строительство Останкинского телецентра началось как бы полулегально. Строим и держим язык за зубами. Как-то после второй поездки Хрущева в Югославию звонит мне помощник Никиты Сергеевича Шуйский: «Что ты там строишь?» (Где-то что-то услышал.) Я аж похолодел и, поняв, что дело может плохо кончиться, дал обтекаемый ответ. «Строим, – говорю, – помаленьку несколько новых студий на Пятницкой, административный корпус на Шаболовке и небольшой экспериментальный завод, поскольку нам видеомагнитофоны из-за рубежа не продают…» Помощник успокоился – обошлось…»

Начало 60-х годов можно смело назвать самым успешным периодом в истории отечественного телевидения. Именно тогда на свет появился целый ряд передач, которые принесли нашему ТВ заслуженную славу. Речь идет о таких программах, как «Здоровье» (23 февраля 1960-го), «Клуб кинопутешествий» (18 марта 1960-го), «КВН» (8 ноября 1961-го), «Эстафета новостей» (3 декабря 1961-го), «Телевизионное кафе «На огонек», ставшее впоследствии «Голубым огоньком» (6 апреля 1962-го), «Музыкальный киоск» (21 октября 1962-го), «Кинопанорама» (21 декабря 1962-го), «Сельская новь», он же «Сельский час» (3 декабря 1963-го).

О том, как снимались эти передачи, описывают телевизионные мастера по свету Юрий Саложин и Виктор Бородин в изложении корреспондента журнала «ТВ парк» Ю. Загидуллиной:

«Не было тогда такой мощной светотехники, как сейчас. Работали с отечественными ламповыми кинопрожекторами, их расставляли по балконам в «Аннушке» (студия «А» на Шаболовке), где проходили «Голубые огоньки», а также с приборами, которые ласково называли «звездочками», «беби-мальчиками». Ими освещали Шуховскую башню, нарисованную «на куске старого холста», и столики, за которыми сидели доярки и передовики производства. В самой студии рядом с каждым телеоператором всегда находился мастер по свету. В одной руке он держал «зеркалку» (зеркальную лампу), а другой возил штатив на колесиках, на котором крепился еще один осветительный агрегат. Выходили на площадку один за другим Нина Дорда, Людмила Зыкина, Владимир Трошин… Надо было назубок помнить, откуда они выйдут и куда пойдут во время исполнения песни. За ними «ехала» телекамера, а рядышком «катился» свет. Так вот, параллельно, и колесили во время «живых» передач».

Прототипами современного динамического света в 60-е годы были самодельные изобретения начинающих мастеров по свету. Эффект падающего снега достигался с помощью подсвеченного шара, обклеенного зеркалами. Передвижными стеклами делали эффект моря за окном, а для вспышки молнии устраивали короткое замыкание.

Особое значение свету придавали дикторы. У каждого из них был свой любимый мастер по свету. Светлана Моргунова постоянно говорила: «Я буду работать только с Витюшей Бородиным». Кто, как не мастер по свету, посоветует, какого цвета блузку нужно надеть для выступления, чтобы она не выглядела ярче, чем лицо? Кто, как не он, уберет все ненужное и подчеркнет самое красивое с помощью моделирующего света? Тут в ход шли капрон, и глицерин, и стеклоткань. Такие уловки позволяли (они и сейчас используются) «омолодить» человека, скрыть дефекты и всякие временные неприятности. Виктор Григорьевич (Бородин) вспоминает, как однажды, когда шла передача «Песни Бернеса», Марк Наумович, начинавший в то время изрядно полнеть, подошел к нему и попросил: «Старичок, ты мне сюда не свети, ладно? Чтобы у меня подбородочка особо не было». Пришлось полтора часа ходить по пятам за советской эстрадной звездой с лампой в руке и «выравнивать» светотенью подбородок…»

Еще в 50-е годы дикторы советского ТВ стали людьми суперпопулярными. Однако, в отличие, скажем, от тех же кинозвезд, их слава была несколько иной. Например, ни одного популярного киноактера люди не называли так ласково по имени, как это было с дикторами. Почти каждый день естественным вопросом у людей был такой: «Кто сегодня? Ниночка (имелась в виду Нина Кондратова) или Валечка (Леонтьева)?»

Несмотря на то что в те годы действия дикторов были строго регламентированы и любые вольности им строго запрещались, у каждого ведущего был свой неповторимый стиль подачи материала. К примеру, самой задушевной ведущей на отечественном ТВ считалась Валентина Леонтьева, самым дотошным и строгим – Игорь Кириллов, самыми обаятельными – Анна Шилова и Светлана Жильцова.

В те годы при Центральном телевидении действовал так называемый совет телезрителей, куда входили весьма уважаемые и известные люди: артисты, композиторы, режиссеры. Главной задачей этого совета было не допустить проникновения на экран слабых по своим художественным достоинствам произведений: песен, кинофильмов, спектаклей и т. д. Совет неплохо справлялся со своими прямыми обязанностями, хотя иной раз перегибал палку. Например, в 1962 году благодаря его рекомендациям на некоторое время (правда, на короткое) была отлучена от телевидения певица Майя Кристалинская. Спросите, за что? В новогоднем концерте она спела очень популярную в те годы песню «В нашем городе дождь», и совет усмотрел в этом страшную крамолу. По мнению его членов, в такую праздничную ночь певица не имела права петь… грустную песню!

При Харламове на ЦТ созрела идея создания шести самостоятельных программ (вместо двух), между которыми шла бы своеобразная конкуренция, борьба за зрителя. Предполагалось, что 1-я программа будет общесоюзной, 2-я – станет использовать материалы республиканских и областных телецентров, 3-я – на основе телеобмена будет опираться на вещание социалистических стран, с отдельными вкраплениями тех капиталистических стран, с которыми к тому времени советское телевидение заключило соглашения, 4-я – опиралась бы не на «среднего», а на более подготовленного зрителя, так сказать, «интеллектуальный канал», адресованный ценителям искусства, театра, кино, 5-я и 6-я – охватывали бы «среднего» зрителя. Увы, осуществить эти задумки ни тогда, ни после не удалось, и при Харламове так и функционировали всего две программы. Однако некоторые задумки все-таки осуществились.

Например, из-за того, что Госкино отказалось отдавать ЦТ свежие художественные фильмы (а только старые), было решено начать выпуск собственных телефильмов. Сначала односерийных, а потом и многосерийных. Среди последних первой ласточкой был 4-серийный телефильм Сергея Колосова «Вызываем огонь на себя» по одноименной повести О. Горчакова и Я. Пшимановского, где речь шла о событиях Великой Отечественной войны: о советском подполье, организованном в тылу фашистских войск разведчиками во главе с Анной Морозовой. Отметим, что фильм запускался в производство при М. Харламове, однако премьера его прошла уже при другом руководителе ЦТ. Но расскажем обо всем по порядку.

Фильм родился, по сути, случайно. Колосов, работавший на «Мосфильме», собирался экранизировать одно из произведений У. Шекспира, однако киношное руководство эту идею не поддержало: дескать, английского классика и без того много снимают (например, в то время к постановке «Гамлета» готовился Григорий Козинцев). Но, поскольку смета на будущий фильм уже была сверстана, от Колосова потребовали найти материал для другого фильма. И тогда тот предложил перенести на экран повесть «Вызываем огонь на себя», которую он незадолго до этого (в мае 1963 года) адаптировал для радио (это была радиопьеса в 2 частях). Причем предложил снимать не односерийный фильм, а многосерийный. Руководство «Мосфильма» эту идею поддержало, поскольку «длинное» кино позволяло загрузить студийные цеха под завязку.

Съемки фильма начались осенью 1963 года. А спустя ровно год, когда они уже близились к своему завершению, сняли Н. Хрущева (14 октября). А вместе с ним был отстранен от должности и его протеже Михаил Харламов. Вот как он сам вспоминает об этом:

«В начале 1964 года Москву посетил руководитель норвежского радио и телевидения господин Уствед и пригласил меня к себе в Осло. Решение о моей командировке состоялось весной, но она все откладывалась. Я с головой ушел в строительство нового телецентра. А Ильичев, ведавший в ЦК идеологией, как бы затаился, с ним почти невозможно было связаться, посоветоваться, хотя у меня накопился ряд неотложных деловых вопросов. Что-то почему-то без объяснений снималось с эфира. Что-то мариновалось. С какого-то времени о крупных проектах никто не хотел слышать. Вокруг Комитета смыкалось какое-то удушливое кольцо. Кстати, еду я или нет? Уже в октябре, после долгих напоминаний из Осло, я с трудом дозвонился до Суслова и засомневался: «Стоит ли ехать? Ведь соглашение о сотрудничестве приведет только к тому, что нам придется делать дополнительные программы, которые потребуют немалых денег». Суслов по своему обыкновению долго молчал, потом спросил: «А надолго вы туда уедете?» – «От самолета до самолета». (Тогда самолет летал раз в неделю, и поездка пришлась как раз на середину октября.) Неожиданно Суслов сказал: «Ладно, езжайте! Надеюсь, к концу месяца вы возвратитесь?»

Я вылетел в Норвегию с тяжелой душой. Уже там узнал: Хрущев снят. У моего гостиничного номера собралась толпа журналистов. Еле удалось улизнуть. Накрывшись зонтиком, бродил под дождем по какой-то площади вокруг памятника – остался неузнанным. Меня все-таки разыскал Уствед, пригласил на обед. И там, на обеде, меня все-таки «достали» репортеры. Говорил им то, что думал, во что верил. Но это было уже «не ко двору». Вылетел в Москву через Данию…»

Отметим, что, когда Хрущев был еще у власти, а Харламов в Норвегии, люди, затеявшие смену власти в Кремле, уже определились с новым руководителем Комитета по радиовещанию и телевидению. Их выбор пал на Николая Месяцева, который относился к числу так называемых «комсомольцев» – то есть выдвиженцев из среды аппаратчиков ЦК ВЛКСМ: Месяцев работал там в 1946—1959 годах, после чего был переведен на другую работу – был 1-м заместителем председателя правления Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний, а затем был назначен советником-посланником посольства СССР в Китае. В 1963 году Месяцева вернул в Москву лидер «комсомольцев» Александр Шелепин (он тогда был секретарем ЦК и председателем Комитета партийного контроля), выхлопотав ему место в аппарате ЦК КПСС – заместителем заведующего Отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран (эту структуру тогда возглавлял Юрий Андропов).

Примерно за месяц до смещения Хрущева Месяцев отправился собирать грибы в Подмосковье вместе с заведующим Отделом административных органов ЦК КПСС Николаем Мироновым, и тот ему доверительно сообщил, что готовится смещение Хрущева. «Как ты к этому относишься?» – спросил Миронов. «Положительно», – ответил его собеседник. Этот ответ и предопределил дальнейшую судьбу Месяцева – новые руководители взяли его в свою команду, решив доверить ему должность председателя Комитета по радиовещанию и телевидению. Эту новость Месяцеву сообщил все тот же Миронов за два дня до смещения Хрущева (13 октября) и за три дня до исторического Пленума, на котором это смещение было официально узаконено. Как пишет сам Месяцев в своих мемуарах, это предложение стало для него полной неожиданностью. Однако отказаться от него было бы, естественно, неразумно.

Вспоминает Н. Месяцев:

«…В кабинете находились Л. И. Брежнев, сидевший в торце длинного стола заседаний, А. Н. Косыгин сидел сбоку, поставив ногу на стоявший рядом стул, напротив него Н. В. Подгорный и рядом с ним П. Н. Демичев, секретарь ЦК КПСС. Следом за мной в кабинет вошел Л. Ф. Ильичев, секретарь ЦК КПСС.

Было около полуночи 13 октября 1964 года.

После того как я поздоровался и сел около Косыгина, Брежнев спросил: «Кто поедет на радио представлять Николая Николаевича коллегии Комитета?» Подгорный: «Ильичев, это его епархия, там, наверное, его хорошо знают». Ильичев: «Хрущев может проходить и дальше в радиотелевизионных программах или убрать его из эфира совсем?» Демичев: «Убрать совсем». Брежнев: «Да, так будет правильно». Косыгин и Подгорный согласились с этим. Брежнев: «Коля, желаем тебе успеха. На днях мы встретимся. В случае необходимости звони».

Ильичев и я попрощались с присутствующими и вышли…

В ту октябрьскую ночь Ильичев и я плутали по Замоскворечью и никак не могли подъехать к единственному сверкающему всеми огнями громадному дому – Радиокомитету, будто плывущему в окружающей его тьме.

Приехали. В приемной председателя Госкомитета по радиовещанию и телевидению дежурил член Коллегии Комитета К. С. Кузаков (как потом мне стало известно – сын И. В. Сталина, рожденный крестьянкой Марией Кузаковой в далеком енисейском селе Горошиха, где мне довелось побывать в 1946 году). Ильичев попросил собрать членов Коллегии Комитета. К двум часам ночи приехали большинство из них, в том числе и все четыре заместителя председателя: Э. Н. Мамедов – первый заместитель председателя, ответственный за радиовещание на зарубежные страны, А. А. Рапохин – ответственный за внутрисоюзное вещание, В. П. Чернышев – за телевещание, Л. С. Максаков – за все хозяйство Комитета. Председателя Комитета М. А. Харламова в Москве не было, он находился в загранкомандировке (как мы помним, в Норвегии. – Ф. Р.).

Ильичев сообщил собравшимся, что я назначен председателем Госкомитета, коротко рассказал обо мне, сказал также, что Харламов будет переведен на другую работу. Не вдаваясь в какие-либо подробности, Ильичев сообщил присутствующим, что Н. С. Хрущев за крупные ошибки освобожден от обязанностей первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Вопросов к нему не последовало. Он попрощался и уехал.

Членам Коллегии Комитета я сказал, что если у кого-либо есть принципиальные позиции, вытекающие из факта освобождения Хрущева, то прошу об этом сказать, чтобы сообща найти разумное решение. Я просил всех членов Коллегии Комитета продолжать спокойно работать. Подчеркнул, что никаких перемещений, перестановок по службе, не обусловленных творческими, производственными задачами, осуществляться в Комитете не будет, о чем просил завтра сообщить в руководимых членами Коллегии главных редакциях, отделах и службах. Извинился за то, что потревожили, пожелал всем спокойной ночи, а заместителей председателя задержал еще немного. Я просил их способствовать созданию в многотысячном коллективе Комитета (в одной Москве тот насчитывал порядка 30 тысяч человек. – Ф. Р.) спокойной, деловой атмосферы. Договорились о том, что они сейчас же посмотрят радио– и телевизионные программы на наступающие сутки, чтобы в них не маячило имя Хрущева. При каких-либо сомнениях по этому поводу просил доложить мне.

Уже под утро позвонил домой. Сообщил, что я на новом месте, в Госкомитете по радиовещанию и телевидению. Просил жену Аллу не беспокоиться. Детям пока ничего не говорить; приеду – расскажу.

В некоторых нынешних писаниях распространяются байки о том, что в те дни здание Комитета на Пятницкой, телецентра на Шаболовке было оцеплено сотрудниками КГБ, а их коридоры патрулировали негласные сотрудники госбезопасности. Все это бред! Равно как и измышления академика Г. Арбатова о том, что я искал какую-то кнопку, отключающую вещание. Если бы чекисты «обложили» дом на Пятницкой и другие объекты, я об этом непременно бы знал. Председатель КГБ СССР Владимир Ефимович Семичастный, с которым у меня были со времен совместной работы в ЦК ВЛКСМ искренние отношения, наверняка сказал бы, да и товарищи по работе в Комитете могли впоследствии об этом поведать.

Просмотр содержания программ всех трех видов вещания занял сравнительно немного времени. Начинался новый рабочий день. Вместе с Алексеем Архиповичем Рапохиным прошлись по коридорам четвертого этажа, посмотрели некоторые радиостудии, аппаратные, зашли в редакцию «Маяка», в службу радиоперехвата зарубежных радиовещательных станций. В ночных программах этих станций не было ничего такого, что говорило бы о смещении Н. С. Хрущева.

Утро, день и вечер 14 октября я был в Комитете, никуда не выходил. Знакомился со структурой Комитета, вникал в текущие вещательные программы, беседовал с заместителями. За весь день ко мне извне не было ни одного телефонного звонка: на мои же никто из могущих дать мне достоверную информацию о ходе Пленума ЦК КПСС не отвечал. Конечно, я понимал, что означало для меня сохранение Н. С. Хрущева на его прежних высоких постах. Тюрьма. И не только… Страха не было. Я знал, на что шел. Был уверен в необходимости в интересах народа, государства и партии смещения Хрущева…

К ночи 14 октября я перестал кому-либо звонить. Предупредил жену, чтобы не беспокоилась, – заночую в Комитете. Мы долго сидели с Алексеем Архиповичем Рапохиным… Я ему рассказал как на духу обо всем, что было связано с моим переходом в Комитет…

Утром мне позвонили от Брежнева и сказали, что сейчас фельдсвязью высылается постановление Политбюро и решение Президиума Верховного Совета СССР о назначении меня председателем Государственного комитета по радиовещанию и телевидению, а к 19 часам я должен быть у Леонида Ильича на Старой площади. Получив эти документы, я попросил начальника управления кадров ознакомить с ними руководящий состав Комитета, а сам, после двух бессонных ночей, уехал домой.

Вечером у Брежнева собрались Подгорный, Косыгин, Демичев, который на только что окончившемся Пленуме ЦК был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, и на него как секретаря ЦК были возложены обязанности куратора отделами пропаганды, культуры и науки ЦК партии с соподчинением Суслову. На Пленуме в состав Политбюро ЦК КПСС был избран Александр Николаевич Шелепин. Помимо меня к Брежневу были также приглашены Владимир Ильич Степаков, заведующий Отделом пропаганды ЦК КПСС, исполнявший одновременно обязанности главного редактора «Правды» (П. Сатюков был освобожден от этой должности), и Лев Николаевич Толкунов, исполняющий обязанности главного редактора газеты «Известия» (А. Аджубей был освобожден от этой работы).

В ходе беседы у Брежнева было решено сформировать пресс-группу при Политбюро ЦК КПСС в составе Демичева (руководитель), Степакова («Правда»), Толкунова («Известия») и Месяцева (Госкомитет по радиовещанию и телевидению). В пресс-группу стекается вся информация, которая поступает в ЦК по различным каналам. Она группой коллективно обрабатывается, и так же коллективно вырабатываются основные направления в пропаганде и агитации, вносятся коррективы в их текущее содержание как внутри страны, так и на зарубежные государства. Было оговорено, что лишь принципиальные вопросы пресс-группа вносит на рассмотрение Политбюро ЦК…»

Спустя несколько дней после смещения Хрущева на родину из Норвегии возвратился уже бывший глава Комитета по радиовещанию и телевидению Михаил Харламов. Вот как он сам об этом вспоминает:

«Когда пришел в Комитет, рядом с обычными дежурными стояли незнакомые охранники, как бы дублирующие их. У дверей моего кабинета, где дежурных вообще не полагалось, тоже стояли часовые. Охранники стояли даже на подступах к радио, окружив здание двойным кольцом. Это были люди, расставленные по приказу Шелепина. Именно он предложил взять ТВ и радио под контроль. По его приказанию к нам был даже прислан специальный «комиссар», хотя он так и не назывался…

Меня, однако, пропустили. Я забрал из своего кабинета личные вещи. А затем, встретив Месяцева, единственно о чем попросил, чтобы он не бросал камни в мою спину. Есть у нас такая нехорошая традиция. Месяцев обещал. А потом уже в другом кабинете Шелепин озлобленно орал на меня, топал ногами, хотя никаких вразумительных обвинений я от него так и не услышал. Странно было (да и страшновато, признаюсь) наблюдать в этакой ярости своего сокурсника по довоенному интеллигентному ИФЛИ…»

Гнев Шелепина, в общем-то, был понятен. При Харламове ЦТ превратилось в этакий Агитпроп по восхвалению Хрущева, когда все его начинания назывались великими, а сам персек – «выдающимся деятелем». Однако личной вины Харламова в этом, конечно же, не было – он был всего лишь проводником тех установок, которые спускал в его ведомство Идеологический отдел ЦК КПСС. Однако в такие переломные моменты, какой случился в октябре 64-го, системе необходимы были «стрелочники», на которых можно было отыграться за собственные ошибки и упущения, поэтому история с Харламовым не явилась чем-то из разряда вон. Подобных историй потом будет множество, причем в одной из них в качестве «стрелочника» будет фигурировать уже и сам Н. Месяцев. Впрочем, не будем забегать вперед.

Вскоре после смещения Н. Хрущева на ЦТ состоялась премьера первого советского многосерийного телефильма «Вызываем огонь на себя». Случилось это 18—23 февраля 1965 года. Вспоминает режиссер-постановщик Сергей Колосов:

«В день показа московские зрители отчаянно торопились домой, чтобы успеть к началу. В городском транспорте, честно скажу, была настоящая давка. Людям хотелось успеть послушать и анонсированное выступление перед началом показа легендарного партизанского вожака, дважды Героя Советского Союза генерала А. Ф. Федорова.

Огромный интерес был к фильму! Ведь тогда сколько было еще молодых, но уже отвоевавших свое солдат и партизан. А у них семьи, разве могут они пропустить первый советский многосерийный телефильм, посвященный подвигу простых советских людей в Великой Отечественной войне?!

Начался фильм… Мы – основные создатели – сидели в одном из служебных помещений нового здания на Шаболовке. Смотрим, волнуемся невероятно. В это время кто-то приоткрывает дверь, что-то говорит, но мы машем руками, – не мешайте, мол. Человек переходит на шепот:

– Сергей Николаевич, можно вас на минуточку?

Поворачиваюсь. Выхожу. Это председатель Государственного комитета по радиовещанию и телевидению при Совете Министров СССР Николай Николаевич Месяцев.

– С премьерой вас, Сергей Николаевич, – в глазах смешинка, – вот приехал поздравить… Пожелать успеха. – Стал серьезным. – А как у вас премьерная передача после четвертой серии готовится? Продумали, кто за кем? Сколько говорят? И кто будет?

– Во-первых, Николай Николевич, огромное спасибо за приезд, поздравление. Передачу продумали. Ведущим будет Игорь Кириллов… Все будет хорошо.

– Я с вами, если что, звоните, – опять глаза Месяцева весело смеются, – вместе победим!

– Вы побудете еще? Может, еще раз посмотрите с нами?

– Я пройдусь тут немного, посмотрю, что и как, а потом, возможно, посмотрю… Коллективу – привет, «Ане Морозовой» – особый. (В роли подпольщицы Анны Морозовой снялась супруга Колосова актриса Людмила Касаткина. – Ф. Р.)

Улыбается, исчезает. Я бегу к коллективу, надо передать привет. Все приятно удивлены. Так не бывает. И больше не будет…»

Ажиотаж, который сопутствовал фильму по всей стране, был поистине небывалым. Что вполне объяснимо: ведь это был первый советский многосерийный телефильм. Однако чуть позже сходные ажиотажи будут сопровождать и другие советские телефильмы, такие, как «Майор Вихрь» (1967), «Операция «Трест», «Угрюм-река» ( оба – 1968), «Адъютант его превосходительства» (1970), «Тени исчезают в полдень» (1972), «Семнадцать мгновений весны» (1973), «Вечный зов» (1976—1983) и многие другие. На сегодняшнем российском ТВ о подобном можно лишь мечтать – на нем сериалы пекутся как блины, но почти все они (за редким исключением) мало волнуют зрителя и забываются после первого же показа. С советскими сериалами все было иначе.

Вспоминает Л. Касаткина:

«Наступили счастливые дни, которые уже никогда не повторятся. Интерес зрителей к «Вызываем огонь на себя» нарастал с каждым днем. Десятки телефонных звонков, сотни телеграмм, писем, телефонограмм из городов и сел, живое человеческое волнение… Звонят ко мне в театр (Касаткина всю жизнь играла, и играет до сих пор, в Театре Советской Армии. – Ф. Р.). Приходят на мои спектакли с огромными букетами, охапками цветов и маленькими букетиками. Оставляют на служебном подъезде письма, открытки для меня. Просят выступить на заводе, в школе, в Доме пионеров, в воинской части… Руководство телевидения извещает нас, что фильм будет повторен в дни празднования 20-летия Победы, снова в хорошее время по первой программе. Предлагают продумать встречу не только с создателями фильма, но и с участниками исторических событий и готовы по окончании четвертой серии предоставить столько времени, сколько потребуется…»

В марте 1965 года на ЦТ появляется 3-я программа – учебная. Она была целиком ориентирована на учащуюся молодежь, ставя целью стать ей подспорьем в учебе. Отметим, что советское образование считалось одним из самых передовых в мире. Когда президент США Джон Кеннеди (1960—1963) пришел к власти, первое, что он сделал, – попросил своих помощников подготовить ему материалы о том, как удалось советскому образованию так стремительно подняться вверх. Видимо, он мечтал использовать советские наработки у себя на родине.

Между тем большую помощь в развитии советского образования оказывало именно телевидение, которое было настоящим «университетом миллионов на дому». По «учебке» демонстрировались разного рода учебные программы, а чуть позже (с ноября 70-го) и фильмы из разряда исторических, а также экранизации русской и мировой классики, которые шли в то самое время, когда данная тема или книга изучались в школах (эти показы так и назывались – «В помощь школе»). Хорошо помню эти трансляции на своем личном опыте: я обожал подобные «телеуроки», где мы всем классом смотрели какой-либо исторический фильм (вроде «Минина и Пожарского» и др.) или какую-то экранизацию (вроде «Господ Головлевых» и т. д.).

Две центральные программы продолжали вещать, как и раньше: 1-я с полудня и до полуночи по будням и с утра по выходным, 2-я – с вечера. Чтобы читателю было понятно, о чем идет речь, приведу телепрограмму от пятницы 31 декабря 1965 года:

ПЕРВАЯ ПРОГРАММА

ВТОРАЯ ПРОГРАММА

Практически каждый год на ЦТ появлялись новые передачи. Так, 2 марта 1965 года свет увидел телевизионный альманах «Подвиг», который вел известный писатель-фронтовик Сергей Смирнов. Этот человек был известен людям как автор книги о защитниках Брестской крепости, он впервые открыл общественности многие неизвестные страницы героической обороны этой неприступной цитадели, а также реабилитировал некоторых ее защитников, незаслуженно забытых. Кроме этого, Смирнов был известен своим заступничеством за нуждающихся, защитником тех, кого власть несправедливо подвергла остракизму за какие-то незначительные грехи или вообще в отсутствие оных. Как пишет Н. Месяцев:

«Альманах «Подвиг» шел в эфире, а за кулисами разворачивались настоящие сражения между Гостелерадио (Месяцевым) и Главным политическим управлением Советской армии и Военно-морского флота (Епишевым). Оттуда шли обвинения в адрес С. Смирнова в том, что он, рассказывая о героизме наших солдат и офицеров, попавших в немецко-фашистский плен, тем самым обеляет сдачу в плен как явление, а я (Гостелерадио) предоставляю ему – Смирнову – эфир для распространения такого рода вредных суждений.

Епишев требовал «прикрыть» или «изменить» характер выступлений Смирнова по Центральному телевидению. В данном случае я нашел поддержку у Л. И. Брежнева, и, как говорится, вопрос был закрыт. На Брежнева подействовал мой довод, что выступления Сергея Смирнова имеют широчайшую народную поддержку со всеми вытекающими отсюда последствиями политического и нравственного свойства…»

9 октября 1965 года свет увидела еще одна новинка – передача «На улице Неждановой» (на этой московской улице располагался Всесоюзный дом композиторов). В этой передаче телезрителей знакомили с современной симфонической, камерной и эстрадной музыкой, с песнями и романсами, с творчеством композиторов союзных республик, краев и областей РСФСР (то, чего на постсоветском телевидении уже днем с огнем не сыщешь).

Тогда же на ЦТ стала выходить передача с участием известного писателя и непревзойденного мастера устного рассказа Ираклия Андроникова. По словам все того же Н. Месяцева: «Вскоре после моего появления на Пятницкой ко мне в кабинет на большой скорости, что называется, вкатился небольшого роста, округлых форм седовласый человек и уже с порога громким, хорошо поставленным голосом, четко выделяя звонкие согласные, заговорил: «Вы, Николай Николаевич, можете меня называть по имени – Ираклий, так как выговорить отчество мое весьма затруднительно – Луарсабович». – «Ничего, Ираклий Луарсабович, справлюсь», – ответил я ему в том же шутливом тоне.

Андроников представлял для меня интерес не только как прозаик, литературовед, непревзойденный мастер устного рассказа, но и как знаток радио и телевидения, его открытого, живого эфира.

В разговоре Ираклий Луарсабович, насколько я его понял, стремился убедить меня в необходимости оградить художественное, и в первую очередь литературно-драматическое вещание, от возможного наплыва в него разного рода подмастерьев от искусства…

Одной из сильных черт искусства Андроникова-рассказчика было то, что, входя в наш дом вместе со своей радио– или телевизионной передачей, он вместе с собой приводил к нам из далекого далека Лермонтова, Пушкина, Толстого, Репина или совсем близких нам по времени Маршака, Качалова, Фадеева, Симонова, Твардовского и многих других, трогающих наши сердца…»

Отметим, что в 1967 году именно за цикл своих телеперадач И. Андроников будет удостоен Государственной премии СССР.

По мере роста популярности телевидения ему требовались квалифицированные кадры. В октябре 1966 года в Москве были открыты постоянно действующие курсы по подготовке с отрывом от производства творческих работников телевидения. А в декабре того же года распахнулись двери курсов (тоже с отрывом) квалифицированных работников радиовещания и ТВ. Абитуриентам представилась возможность выбрать одну из 22 специальностей. Впервые в истории ТВ начала функционировать телевизионная школа такого широкого профиля. В ней готовили как работников творческих специальностей: режиссеров телепередач, ассистентов, телеоператоров, тележурналистов, администраторов, так и технических: осветителей, бухгалтеров ТВ, монтажниц негатива и позитива и др.

С ростом численности коллектива на Шаболовке росли и внутренние проблемы этого коллектива. Если, по отзывам очевидцев, в те же 50-е среди сотрудников ЦСТ царили дружба и взаимопонимание (люди дружили семьями), то спустя десятилетие ситуация начала меняться в худшую сторону: дружеская атмосфера улетучивалась, начались интриги, подсиживания, в широком ходу были разного рода сплетни друг про друга, слухи. Большое значение стал иметь блат: если раньше на работу на ТВ брали исключительно людей талантливых, то теперь не всякий талант имел возможность туда попасть, а вот «блатным» (детям или родственникам высоких руководителей) вход на ТВ был открыт.

В 1967 году из-за интриг, затеянных его же коллегами, не получил очередного повышения в должности один из самых популярных телеведущих 60-х Юрий Фокин (создатель «Эстафеты новостей»). Вот его собственный рассказ об этом:

«Обидно, но зато, по крайней мере, понятно, когда сам допускаешь ляп. Но когда твои сослуживцы готовят под тебя подкоп или подставу с явно корыстными целями, то от такой людской подлости начинают чесаться руки. В 1967 году отдел информации ЦТ преобразовали в Главную редакцию информации. На заседании коллегии Гостелерадио я должен был сделать доклад о значительном расширении штатов редакции и корреспондентской сети. Оставалось формальное представление меня в новой должности. А накануне в Москве проходил День поэзии. В вещательном плане «Теленовостей» этому событию был посвящен репортаж из книжного магазина «Дружба». Вместо этого сюжета был показан репортаж из клуба ЦСУ, где Евгений Евтушенко прочитал свою печально знаменитую «Качку». Эту замену никто не санкционировал. И против всех правил на листе с названием сюжета не было ни одной визы. Безусловно, немедленно последовали звонки с требованием разъяснить, с чем связано подобное диссидентское выступление – с безответственностью работников службы информации либо это сигнал к началу новой «оттепели». В этот вечер я читал лекцию в Институте общественных наук при ЦК КПСС. Это обстоятельство спасло меня от строгого наказания. Отделался тремя невыездными годами…»

В продолжение этой темы отмечу, что опала Фокина на этом не закончилась. В начале 70-х, в бытность председателем Гостелерадио СССР Сергея Лапина, Фокина сослали в «почетную ссылку» в качестве заведующего корпунктом по Греции и Кипру. А после возвращения из командировки и вовсе отправили на пенсию.

Но вернемся в 60-е.

Конец 1967 года был ознаменован сразу несколькими событиями, оставившими значительный след в истории отечественного ТВ.

1 октября в СССР началось регулярное цветное телевещание. Стоит отметить, что еще в ноябре 54-го в эфир вышла первая экспериментальная передача цветного ТВ. Однако в те годы цветные передачи были еще крайне редки: в основном в цвете показывали мультяшки, чаще других – «Мойдодыр» и «Опасные шалости». В мае 1960 года вышла в свет первая в стране цветная программа – шла трансляция из Ленинградского электротехнического института связи. С марта 1963 года велись опытные цветные телепередачи, а в октябре 67-го началось регулярное цветное вещание по совместной советско-французской системе цветного телевидения СЕКАМ. Рассказывают, что, когда 7 ноября впервые в цвете был показан военный парад на Красной площади, члены Политбюро специально спускались с Мавзолея в комнату отдыха, где был установлен телевизор, и с интересом наблюдали, как выглядит в цвете то, что происходило перед их глазами.

В октябре впервые по советскому ТВ была показана сложнейшая, «живая» телевизионная передача «Один час из жизни Родины» (реж. М. Злотников) с включением 22 городов Советского Союза. Это были только прямые телерепортажи из различных мест страны.

2 ноября начала действовать система передачи телевизионных программ через спутники «Молния» и наземные станции «Орбита». Спустя несколько дней была сдана в эксплуатацию первая очередь (15% всего объема) нового 13-этажного телецентра на улице Королева в «Останкино» (торжественная закладка здания состоялась более трех лет назад – 22 апреля 1964 года).

В течение того года многие средства массовой информации с нескрываемым восторгом описывали строительное чудо – Останкинскую телебашню. Вот что писали по этому поводу в журнале «Советское радиовещание и телевидение» (№ 1, 1967) Л. Сапожников и В. Арутюнов:

«Сейчас она взметнулась почти на четыреста метров. На 385-й отметке башня сделала паузу, чтобы набрать дыхание. Именно там кончилась ее железобетонная часть. А дальше – монтаж стального оцинкованного конуса – антенны. И когда своей последней точкой она проткнет небо, высота достигнет 533 метров! Да, 533, а не 525, как предполагалось раньше по проекту. Это маленький сюрприз конструкторов. Но он позволит радиотелефонам действовать в радиусе 100 километров вместо 60, рассчитанных первоначальным проектом.

…Да, Останкинская телебашня – царица шпилей. Она превзошла все, что было когда-то предметом удивления. Она перепрыгнула знаменитый Рейнский собор, перекрыла Эйфелеву башню на 233 метра! Только в США имеются телевизионные сооружения высотой до 500 метров. Но и они не могут идти в сравнение, потому что представляют собой металлические мачты с оттяжками из тросов, причем служат лишь опорами для антенн. Но чтобы сооружение из железобетона на высоте 385 метров – такого еще не было в мире! Кроме того, в отличие от американских телевышек, на башне Останкинского телецентра, помимо антенн, будут многочисленные помещения, аппаратные, смотровые площадки. (У башни 44 этажа, 14 балконов, 15 тыс. кв. м полезной площади. – Ф. Р.) А на высоте 337 метров – ресторан, медленно вращающийся вокруг башни, будет открывать взору панораму Москвы. 32 000 тонн – общий вес башни, а основной фундамент ее заложен на глубину 4,5 метра! Поразительно? Но этого вполне достаточно, потому что башня создана по принципу милой игрушки «ванька-встанька». С ней ничего не может случиться – расчет человеческого разума. Верхняя часть башни выдержит самый ураганный ветер – около 50 метров в секунду!..»

Если говорить вообще о телевизионном «хозяйстве» страны в 1967 году, то оно выглядело следующим образом. В наличии было: 214 мощных телевизионных станций, в том числе: 124 программных телецентра, 90 ретрансляционных станций, 20 двухпрограммных телецентров, 4 трехпрограммных (третья программа, как мы помним, стала выходить в эфир с марта 1965-го), 153 города, принимающие программы ЦТ, 53 города, выходящие с программами на ЦТ.

Новый, 1968 год начался с премьеры – с 1 января начала работать информационная программа «Время». Поначалу она выходила в эфир пять раз в неделю и длилась тридцать минут, что для программы подобного рода было делом непривычным. До этого выпуски «Телевизионных новостей» укладывались в 10 – 15 минут. А в новой передаче многое было новаторским: до 20 блоков, которые включали в себя сюжеты на различные темы: политические, культурные, спортивные. Перечислю лишь некоторые темы сюжетов, показанных в первых выпусках «Времени»: рассказ о начальнике райжилотдела Кировского района Москвы; об испытательном пробеге новых машин «ГАЗ-24»; об энергопоезде, направленном в северные нефтяные районы; о подмосковном совхозе «Заря коммунизма»; о 3-тысячном американском самолете, сбитом во Вьетнаме; о введении системы виз в ГДР и т. д.

В том же январе свет увидела еще одна новая телепередача, которая практически с первого же выпуска стала одной из самых популярных, – «В мире животных».

Вообще, если говорить о степени популярности различных программ ЦТ, то на первое месте в этом рейтинге можно было смело поставить «Голубые огоньки» – они собирали самую большую аудиторию. Несмотря на то что за шесть лет своего существования «Огоньки» идейно и визуально мало изменились (это были встречи с именитыми людьми страны в студийном кафе, перебиваемые эстрадными номерами), однако массовая телеаудитория обожала эти посиделки и старалась ни одну из них не пропустить (передача выходила 4 раза в год: 1 января, 8 марта, 9 мая, 7 ноября; с конца 60-х станут выходить дополнительные выпуски «На огонек», «По страницам «Голубого огонька»).

Вспоминает один из первых редакторов этого проекта (проработала в этой должности почти четверть века) Нонна Нестеровская:

«Все «Огоньки» писались загодя, съемки длились долго, поскольку участников созывали со всех концов страны и из-за границы. Безумно тяжелым был монтаж. Потом «Огоньки» проходили жесткую цензуру. Без визы от отдела ЦК партии, министра, профильных ответработников дорога в эфир была заказана. Каждый раз во время прохождения всех этих этапов была напряженка. Гадали: кого выбросят, что оставят, урежут или зарежут вовсе?.. Мы пытались маневрировать. Надо было уметь грамотно подобрать людей. Ведь у каждого начальника были свои любимые артисты, певцы, композиторы, ведущие программ, которых он готов был смотреть до бесконечности. Например, никто не решился бы убрать из эфира известного академика, героя труда или космонавта, беседующих с Аркадием Райкиным.

Потери, конечно, случались. Перед тем же Аркадием Исааковичем я буквально на коленях стояла, извиняясь за то, что начальственная рука вырезала целые куски из его реприз. До сих пор болит сердце при воспоминании о прекрасном танцовщике Марисе Лиепе. В один из новогодних «Огоньков» вместе с композитором Давидом Тухмановым он подготовил изумительный номер под названием «Танго». Причем сам не только танцевал, но и отлично пел. Однако цензура почему-то убрала этот эпизод из передачи, несмотря на все мои ухищрения. Я никак не могла понять почему. Но потом ко мне подошли и сказали: «Не старайся, Лиепа увернулся от притязаний Галины Брежневой. Та обиделась…»

Между тем у самих артистов, участвовавших в «Огоньках», отношение к передаче было противоречивым. Дело в том, что они имели возможность наблюдать так называемую изнанку передачи, которая выглядела не слишком презентабельно, поэтому их взгляд часто был критическим. Вот как, к примеру, описывает тележурналист Г. Кузнецов мнение знаменитого сатирика Аркадия Райкина по поводу «Огоньков», высказанное артистом в самом начале 70-х:

«Мы стали наперебой задавать Райкину вопросы о его отношениях с телевидением (вроде как он его недолюбливает) и об отдельных передачах. «Голубой огонек», например. Что не устраивает Райкина в «Огоньке»?

– В «Огоньке» берется массовка, не актеры. И вот эта тетя сидит за столом и хочет, чтобы Марья Ивановна или Иван Петрович увидели, что она сидит в телевизоре рядом с кем-то. Она все время смотрит в аппарат или очень занята самой собой. Рядом ходит диктор, комментатор, актер, певец – ведь даже не повернет, сукина дочь, голову в эту сторону. Это же страшно. И это заразительно. Попробуйте играть в театре короля. Вы знаете, что такое сыграть короля? Король ничего не делает, он только идет себе. А все остальные играют короля. Придворные расступаются и кланяются. Одному короля сыграть нельзя. А в данном случае, в «Голубом огоньке», актер, который выступает, – король. Надо на него смотреть, надо получать удовольствие. А если вокруг такие физиономии, которые хочется просто убрать… Но нельзя никуда повернуть камеру, потому что здесь физиономия мрачная, а тут безразличная или просто разговаривает с соседом. Это же страшная вещь. Режиссеры, которые делают «Огонек», должны прежде всего обратить внимание на массовку.

Святая правда! Я был одним из ведущих «Голубого огонька» к 7 ноября 1968 года. Концертные номера снимались на Шаболовке по ночам, днем павильоны были заняты эфирными передачами. И вот, на ночь нанималась массовка, платили человеку три рубля с полтиной, чтоб он тихо сидел за столом. На парафиновой груше я видел отпечаток зубов – массовка думала, что фрукты настоящие. Как же, напасешься на вас…

– Что такое «Голубой огонек»? – продолжал Райкин. – Это столы, за которыми пьют кофе. Так налейте, черт возьми, кофе. И пускай пьют. И не одну чашку. Захотелось вторую – выпей. А то сидит, понимаете, просто так – смотреть же противно на это. Я говорю: можно зажечь камин в студии, настоящий огонь, пускай живой огонь горит, не электрический? Давайте сядем вокруг огня. Кто-то на шкуру сядет, кто-то просто на пол, как мы сейчас, а кто-то в кресло мягкое. И вот тут будет стоять актер, делать номер. Нет, говорят, нельзя. И берут огромную студию, сажают случайных людей… Константин Симонов, беседующий с Папановым, мне интересен. А не Симонов – нет, потому что я не знаю, что это за человек и почему он там сидит. И еще трескучие слова: «наш могучий народ», «единодушно, все как один» – это же невозможно слушать. Надо находить свой человеческий язык, свои слова…»

Без сомнения, в критических высказываниях великого сатирика многое было верно. Но я провел один эксперимент. Включил у себя на видео несколько выпусков «Голубых огоньков» 1966—1969 годов. Специально обращал внимание на массовку, которая была в кадре: как себя ведет, куда смотрит. Но ничего крамольного так и не заметил (видимо, все огрехи остались за кадром). В итоге удовольствие от этого просмотра я получил немалое (и это при том, что «Огоньки» эти я лицезрел по своему видеомагнитофону неоднократно). После этого я включил по телеканалу «Россия» нынешний аналог советского «Голубого огонька» – передачу «Субботним вечером». Слов нет: и картинка ярче, и песен больше, и массовка активнее. Однако тех чувств, которые я испытал при просмотре черно-белых советских «Огоньков», у меня уже не было. И дело вовсе не в ностальгии. Просто тогда в кадре были парафиновые груши, но искренние чувства, а сегодня все наоборот. Плюс, конечно, сами артисты: вместо Аркадия Райкина – «новые русские бабки», вместо Майи Кристалинской – Жанна Фриске. Как говорится, почувствуйте разницу.

Но вернемся в 60-е.

В том же январе 1968 года на ЦТ было создано объединение телевизионных фильмов «Экран». Сделано это было не случайно. Дело в том, что до этого телефильмы снимались на киностудиях, а с начальниками Госкино у руководителей ТВ всегда были напряженные отношения (как-никак конкуренты). Поэтому и был создан «Экран» – чтобы самим снимать фильмы и меньше зависеть от Госкино. О полной независимости речь не шла, поскольку без большого кино ТВ все равно функционировать не могло: во-первых, ежегодно Госкино передавало на ЦТ несколько десятков художественных фильмов (в основном уже «вышедших в тираж» – то есть неоднократно пропущенных через всесоюзный кинопрокат), во-вторых – на киностудиях продолжали сниматься фильмы для ТВ (в титрах таких картин значилось: «По заказу Государственного комитета по телевидению и радиовещанию»).

Между тем с вводом в действие первой очереди Останкинского телецентра на ЦТ стало выходить в эфир четыре программы. В будние дни с утра работала только одна из них – Первая, что было объяснимо: страна была работающая (не то что сейчас), поэтому большей части людей смотреть телевизор было сподручно только вечером, после работы.

Вот как, к примеру, выглядела программа передач в пятничный день 30 августа 1968 года (без третьей, учебной, программы):

ПЕРВАЯ ПРОГРАММА

ВТОРАЯ ПРОГРАММА

ЧЕТВЕРТАЯ ПРОГРАММА

К началу 70-х ЦТ все дальше и дальше проникает на восток страны, многие студии перешли на работу по двум, а то и нескольким программам. В 60-е годы было даже такое поветрие, как создание колхозных студий телевидения, но потом от этой идеи пришлось отказаться по объективным причинам – прогресс за такими веяниями явно не поспевал. К тому времени в стране уже действовали 134 телевизионных центра, общий объем телевизионных передач составлял свыше 1200 часов в сутки, из них на Москву выпадало 29 часов. Передачи ЦТ принимались в 14 союзных республиках. Естественно, там большую часть эфира занимали не московские программы, а свои, местные. Вот как, к примеру, выглядела программа передач ТВ Узбекистана в праздничный день 1 мая 1968 года:

ПЕРВАЯ ПРОГРАММА

ВТОРАЯ ПРОГРАММА

ТРЕТЬЯ ПРОГРАММА

Не стояло на месте и цветное ТВ. Аппаратно-студийные комплексы цветного телевидения были смонтированы не только в Москве, но и в Киеве и Тбилиси (в 1973 году к этому списку добавятся Ташкент, Баку, Таллин). Если в 1968 году цветное телевидение вещало только 6 часов в неделю, то в 1969-м – уже 12 часов, а в 1970-м – 20 часов.

В конце 1968-го – начале 1969 года была сдана в эксплуатацию вторая очередь телецентра «Останкино» (два аппаратно-студийных блока черно-белого ТВ, со студиями по 150 кв. м и один блок цветного ТВ со студией в 600 кв. м). Весной 1970 года телецентр был сдан полностью. Общая площадь нового телецентра равняется 154 тысячам кв. м, что в восемь раз больше, чем площадь, занимаемая телецентром на Шаболовке. Это 2180 помещений, 20 студий, из которых 9 —от 600 до 1000 кв. м. Три студии общим метражом 2800 кв. м специально были предназначены для съемок телефильмов. Было 4 аппаратно-студийных блока (АСБ). В каждый из них входили студия, техническая аппаратная, аппаратные видео– и звукорежиссеров, телекинопроекционная, видеомагнитофонная.

Стоит отметить, что еще в начале 60-х, когда было решено строить новый телецентр, под него собирались отвести совсем другой участок Москвы – Черемушки, которые находились недалеко от Шаболовки и где одну из улиц так и назвали – улицей Телевидения. Однако проектировщиков не устроило что-то в этом районе, и стройку перенесли в Останкино. Между тем, по преданию, это место издавна пользовалось дурной славой у москвичей. Оказывается, стоявшая некогда здесь деревня Осташково (она же Останкино) славилась тем, что неподалеку от нее, в Марьиной Роще, хоронили странников и бездомных людей. В старину такие места называли «убогими домами» или «божедомками», и в Москве таких мест было четыре. Однако затем три из них закрылись, и остался один – в Марьиной Роще. Туда свозили всех умерших неестественной смертью. Причем трупы хоронили не сразу – они хранились в огромных ямах со льдом до весны и только раз в году – в «семик», то есть на седьмой четверг после Пасхи, – их хоронили.

Но если в Марьиной Роще хоронили людей, умерших от поножовщины, голода или холода, то в окрестностях Останкина было, по преданию, кладбище самоубийц. Еще там якобы издавна устраивались таинственные мистерии колдунов и чернокнижников. Короче, то еще местечко! Однако в годы, когда это место выбиралось под строительство нового телецентра, на все эти предания никто не обращал внимания. В итоге за короткий срок – всего лишь шесть лет – внушительное по объему строительство было завершено, и объект с большой помпой сдан в эксплуатацию. Но многие телевизионщики, которым предстояло работать в новом телецентре, прекрасно были осведомлены о дурной славе этого места и частенько испытывали некоторый душевный дискомфорт. О том, как это выглядело на самом деле, рассказывает очевидец – Т. Земскова:

«В 69-м переехали в Останкино, в новое современное здание, похожее на огромный корабль. Здесь можно было делать все сразу: придумывать, снимать, монтировать, передавать в эфир.

Вскоре напротив нашего стеклянного кубика выросло еще одно здание, куда переселились все информационные программы. Строили корпус очень быстро, спешили поспеть к Олимпиаде. Рассказывают, что строители что-то напутали в чертежах и построили здание «фасадом внутрь себя». Что-то удалось исправить, но в спешке забыли вывезти из цокольного этажа тяжелый экскаватор с чугунным ковшом. Не знаю, правда или нет, но говорят, будто он так и сгнил под землей. А стройку эту назвали «дурной». (По другой версии, замурованным был не экскаватор, а раздолбанный трактор. Рабочие, выпив лишку, замуровали его в бетон, а доставать обратно поленились. Так он и остался навечно лежать в недрах телецентра. – Ф. Р.)

В это время возник и темный переход под улицей Королева. Строители рассказывали, что по нему бегало огромное количество кладбищенских крыс, которые всех до смерти пугали. Переходом этим никто из телевизионщиков не пользовался, все норовили перебежать улицу поверху. (Самое интересное, что переход соорудили после того, как одного из сотрудников телецентра, перебегавшего дорогу, сбила машина. Этот тоннель сами телевизионщики стали называть «проспектом Юшкявичюса» в честь тогдашнего зампреда Гостелерадио по техническим вопросам, который курировал строительство. – Ф. Р.)

Тогда я и стала примечать, что в здании на Королева с нами стали происходить неприятные перемены. Женщины дурнели лицом, становились излишне взвинченными и нервными. Мы беспрерывно курили в коридорах, говорили неестественно громко. У многих в глазах появилось что-то трагическое. Девушки почему-то не хотели выходить замуж, а если и выходили, часто не могли родить ребенка. Мужчины неожиданно умирали: то от рака, то от непонятной болезни. Один из наших режиссеров, поставивший сериал по «Былому и думам», внезапно скончался прямо у раковины в туалетной комнате, когда мыл руки. Заместитель главного редактора, совсем молодой мужчина, сгорел за несколько месяцев от рака горла.

Само здание будто обладало неким гипнозом. Мы могли бесконечно долго находиться в своих комнатах на 11-м этаже, даже закончив работу. Вечером было трудно уйти домой. А утром – переступить порог телецентра, показать пропуск милиционеру и подняться на лифте с зеркалами, которые отражали уставшие, почти изможденные лица популярных дикторов, ведущих, журналистов. Особенно тревожно было работать ночами, когда выпадала монтажная смена. На перилах лестниц дремали кошки, непонятно откуда появлявшиеся к вечеру, а по неосвещенным углам бегали мыши. В комнатах жили полчища рыжих тараканов. (Кстати, кошки до сих пор бродят по «Останкино». А попадают они в телецентр через маленькое круглое окошко со стороны пруда, которое любители животных проделали специально для них. – Ф. Р.)

Одна бабулька, служившая у нас гардеробщицей, рассказала, что ночами неприкаянные души самоубийц водят хороводы вокруг шпиля Останкинской башни, словно мстя богу и людям. И до сих пор некоторые психологи полагают, что в этом районе сконцентрирована некая черная аура, негативная материя, которая с помощью телевидения передается чуть ли не по всей стране.

Еще раньше я заметила, что некоторые люди категорически отказывались сниматься на телевидении, а если и появлялись на экране, сами передачу эту не смотрели. Долгое время не разрешал показывать себя по «ящику» писатель Леонид Леонов, много общавшийся с болгарской прорицательницей Вангой. Якобы она напророчила ему скорую смерть, если его изображение появится на экране телевизора…» (Кстати, эту историю до сих пор помнят все старожилы ТВ. Действительно, когда в 70-е в Главной редакции литературно-драматических программ возникла идея устроить встречу Л. Леонова со зрителями в Концертной студии «Останкино», писатель долгое время наотрез отказывался приходить туда, рассказывая историю про Вангу. – Ф. Р.)

Официальные средства массовой информации старались не выносить все эти слухи про нечистую силу на публику, сосредоточившись на позитиве – на рассказах о том, какая это удача – работать в новом телецентре «Останкино». К примеру, в одном из номеров журнала «Советское радиовещание и телевидение» корреспондент С. Торчинский так описал трудовые будни телевизионщиков:

«Вечером редакционный корпус пустеет. Остаются только те, кто сегодня «в эфире». Безлюдны лестницы, пригашен свет, шаги в коридорах звучат неестественно громко…

Общесоюзный телецентр. Человек, впервые попавший сюда, похож на жителя маленького тихого городка, приехавшего в столицу. В этом огромном 13-этажном комплексе можно заблудиться и растеряться: где-нибудь в коридоре на втором этаже на вас вдруг ползет грузовик… (Кстати, о лабиринтах «Останкино». Читатель наверняка помнит знаменитый эпизод из фильма «Чародеи», где герой Семена Фарады бегает по коридорам, безуспешно ищет выход и громко причитает: «Ну кто так строит?» Так вот снимали эти запутанные коридоры в Останкинском телецентре. Рассказывают, что долгое время сами телевизионщики, впервые попавшие туда, чтобы не заблудиться, рисовали на стенах мелом стрелки, без которых обратный путь в редакции был просто невозможен. – Ф. Р.)

Днем здесь тесно – четыре программы готовят тысячи людей.

Последнюю передачу диктор заканчивает традиционным «Спокойной ночи, товарищи!» – операторы устало снимают наушники, режиссер благодарит бригаду, а его помощник напоминает, что автобус ждет у входа.

Внизу, в раздевалке, ворчат гардеробщицы: передача кончилась, а люди все еще не забрали одежду. Но что поделаешь с этими режиссерами, редакторами, операторами! Они вдруг остановятся где-нибудь на лестнице между этажами и начинают спорить, как было бы лучше показать… Это для завтрашнего дня.

Обычный рабочий день закончен. От телецентра автобус заезжает за инженерами и техниками с передающих станций. Усталость приходит, когда за окнами автобуса проплывает спящая Москва…»

Новая метла

Противоречивый Сергей Лапин. Взрывные новинки: «Песня года», «Артлото», «От всей души». Система «Восток». Кино с купюрами. Опасное декольте. Закат «КВН» вручную. ВИА «Самоцветы»: от ненависти до любви. Кинопоказ. Сериалы. Советское «мыло» – «День за днем». «Бенефисы». Высоцкий про «глупый ящик». Под колпаком у Лапина. Самое гуманное ЦТ в мире. Главные редакции. Спорт на ЦТ. Десерт – «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Проблемы «Огонька». Пугачева на ТВ. Брежнев-телезритель. За что Суслов хотел сместить Лапина. Кино с «фигами»: «Отпуск в сентябре», «О бедном гусаре замолвите слово». Телекино конца 70-х. «Веселые ребята».

Полный ввод нового телецентра совпал со сменой руководства в Государственном комитете по телевидению и радиовещанию – в середине апреля 1970 года вместо Николая Месяцева, руководившего комитетом с октября 1964 года, в кресло руководителя сел Сергей Георгиевич Лапин (в 1944—1953 гг. он работал в Комитете по радиофикации и радиовещанию при СМ СССР, затем находился на дипломатической работе – послом в Австрии, в 1960–1962 годах занимал пост министра иностранных дел РСФСР, в 1967—1970-м был гендиректором ТАСС).

«Смена караула» в Останкино была делом далеко не случайным, – это был политический заказ с самого кремлевского верха. Впрочем, иначе и быть не могло, поскольку телевидение по мере роста своей популярности на протяжении последних полутора десятков лет стало играть все более важную роль в идеологическом климате СССР (не случайно и в названии Комитета слово «телевидение» вышло на первое место, оттеснив на второе «радиовещание»; к началу 70-х телевизионное вещание уже охватывало территорию, на которой проживало 70% населения СССР, а приемная сеть насчитывала 35 миллионов телевизоров).

Заменить Николая Месяцева другим человеком Брежнев намеревался еще в 1967 году, когда разгромил так называемых «комсомольцев». Лидером последних считался член Политбюро Александр Шелепин, который фактически с момента воцарения в Кремле Брежнева не скрывал того, что рано или поздно он займет его место. Однако последний оказался хитрее и расторопнее, чем полагали его оппоненты. В итоге в 67-м он нанес сокрушительные удары по «комсомольцам» и их союзникам. Александр Шелепин был лишен должности секретаря ЦК и отправлен руководить профсоюзами, Владимир Семичастный снят с должности председателя КГБ и отправлен работать подальше от Москвы – на Украину, Николай Егорычев смещен с поста 1-го секретаря МГК и т. д. Тогда же мог лишиться своего поста и Николай Месяцев, но Брежнев его пощадил – посчитал не слишком опасным. Но очень скоро, после августовских событий 1968 года в Чехословакии, генсек вновь вынужден был вспомнить о Месяцеве.

Дело в том, что в развитии «бархатной революции» в ЧССР весомую роль сыграло телевидение, которое практически в открытую ей подыгрывало. Учитывая этот опыт, Брежнев не мог оставить без внимания собственное телевидение, где либеральные идеи также имели широкое хождение как в среде руководства, так и в низовых звеньях. Как признается в своих мемуарах сам Н. Месяцев: «На заседаниях коллегии Комитета, летучках, научных конференциях, в выступлениях на партийных, профсоюзных и комсомольских собраниях я постоянно проводил мысль о свободе творчества в рамках социалистической идеологии…»

Свобода творчества вещь, конечно, хорошая, если бы Советский Союз тогда не вел изнурительные идеологические бои на фронтах «холодной войны». А после Праги-68 эти бои приобрели и вовсе ожесточенный характер – на СССР тогда ополчилась практически вся Западная Европа вкупе с США и Израилем. Поэтому советскому руководству стало не до свободы творчества. Началось «закручивание гаек» в идеологии (7 января 1969 года из недр ЦК КПСС вышел секретный документ, согласно которому на руководителей СМИ возлагалась личная ответственность за любую ошибку в идеологической сфере). И смена руководства в Гостелерадио стала делом решенным, заминка была лишь в одном – во времени. Оно наступило в апреле 1970 года, когда еще сильнее обострились отношения СССР и Израиля. Израильский премьер-министр Голда Меир призвала евреев к «тотальному походу против СССР», и с этого момента в этой стране Советский Союз стал изображаться как враг номер один всех евреев и государства Израиль в частности.

Поскольку при Н. Месяцеве на советское ЦТ было принято на работу значительное количество евреев, перед высшим советским руководством всерьез встала проблема «зачистки» этой важнейшей идеологической территории. Естественно, доверить решение этой задачи прежнему руководителю Кремль не мог, поэтому судьба Месяцева была предрешена.

Вспоминает Н. Месяцев:

«О своем освобождении от должности председателя Комитета по телевидению и радиовещанию я узнал на аэродроме по возвращении в Москву из Хабаровска, где проводил совещание с председателями комитетов радио и телевидения краев, областей, национальных автономий Восточной Сибири и Дальнего Востока. Шабанов Петр Ильич, генеральный директор Центрального телевидения, а до того секретарь Московского горкома ВЛКСМ, первый секретарь Кировского райкома партии Москвы – отличный организатор, с хорошей теоретической подготовкой – отвел меня в сторонку и сказал, что Брежневым подписано постановление Политбюро ЦК КПСС об освобождении меня от обязанностей председателя Комитета и направлении на дипломатическую работу. Петр Ильич назвал и источник информации, так что сомнений в ее достоверности быть не могло. Выслушал я это известие совершенно спокойно. Оно не являлось для меня неожиданным. Я его ждал. Так же спокойно отнеслись к нему жена и сыновья – Саша и Алеша, уже начавшие, в меру своего возраста, понимать, что к чему.

На следующий день меня пригласил Петр Нилович Демичев. Чего-либо нового к сообщению Шабанова он не добавил. Посидели. Посмотрели друг на друга. Он тоже ходил в «молодых». Было очевидно, что и его ожидает перемещение. И действительно, спустя некоторое время он перейдет на работу в Министерство культуры.

На следующий день меня вызвал член Политбюро, секретарь ЦК Андрей Кириленко. Беседа с ним была жесткой.

– Вы знаете о решении Политбюро?

– Знаю.

– Вам надлежит выехать послом в одну из центральноафриканских стран.

– Не могу. У меня больная жена. Климат любой центральноафриканской страны ей противопоказан. Вы можете это проверить через Кремлевскую больницу. Прошу вас об одном: дайте мне возможность заняться преподавательской или научной работой, не нужны мне ни высокие чины, ни должности. Оставьте дома.

– Нет. Решение принято.

Было очевидно, что мне предлагается почетная ссылка. Глядел Кириленко на меня с ухмылочкой, выражавшей удовлетворение от возможности сломать судьбу человека, неприятного ему. Я платил ему тем же: сел в непривычной для меня манере, развалившись в кресле и бесцеремонно глядя мимо него в окно, на улицу, где ворковали голуби. В Москву входила весна 1970 года. На улице в высоком небе плыло солнце, одаривая светом и теплом всех одинаково: и меня, и Кириленко. Думаю, что над таким явлением жизни он не задумывался.

– В центральноафриканскую страну я не поеду, о чем можете доложить кому следует…

На работу я не поехал. Отпустил машину и проторенной, сотни раз хоженной дорогой пошел домой. Голова была пуста, как барабан, но шел я легко. И эта легкость мне показалась необычной. Откуда она? Понял, что Кириленко, Суслов, Брежнев полагали, что, отстраняя меня от работы в Комитете, они наносят мне сильный удар. А оказалось, наоборот, с меня сняли нечто большее – тяжкий груз ожиданий этого удара. Я его принял. Мгновенно отразил. И потому мне стало легко, свободно.

Дома Алла сказала, что по «вертушке» звонил Кириленко. Сказал: как приду – переговорить с ним. В телефонной трубке: «Поедешь послом в Австралию. И на этом закончим всякие дебаты». – «Что вы так торопитесь? Хотите избавиться?» Ответа не последовало…

Прощание с товарищами на радио и телевидении было грустным, со слезами на глазах. Сократил я его, насколько было возможно. Зачем бередить душу другим и себе?! Так я считал. Но по-иному думали другие. Откликнулись мы с Аллой на приглашение Валентины Михайловны Леонтьевой, диктора Центрального телевидения – умного, доброго, красивого человека, искусницы в своей профессии, – сделанного от имени дикторской группы ЦТ, посетить ее дом и поужинать. Валя, Аня Шилова, Светлана Моргунова, Игорь Кириллов – все, кто был, – своей сердечностью и тактом создали атмосферу искренности, теплоты, участия…»

Так вышло, что новый председатель Гостелерадио Сергей Лапин проработает на своем посту дольше всех прежних руководителей – почти 15 лет. И, как и любой крупный руководитель, оставит о себе у коллег различные мнения: как положительные, так и отрицательные. Вот как, к примеру, вспоминает о нем бывший влиятельный телевизионщик Вилен Егоров:

«Сергей Георгиевич был дважды счастливым человеком, как ни парадоксально это звучит. Он посвятил зрелые годы своей жизни делу, которое фанатически любил, служил ему верой и правдой, гордился своим детищем, искренне радуясь его успехам и страдая от промахов и ошибок.

Лапин был уникальным руководителем, не только потому, что из тогдашней партноменклатуры пошел работать, «исполнять» отведенную ему роль не за страх, а за совесть. Он любил телевидение, как женщину. А любить он умел и был способен в критически острый, решающий момент своей жизни любовь к женщине поставить выше карьеры.

После войны из Комитета по радиоинформации, где Лапин тогда работал заместителем председателя, в ЦК КПСС стали поступать сигналы о том, что он изменяет жене, живет с сотрудницей, которая забеременела от него. Коммуниста Лапина вызвали в ЦК и предложили выбор: или бросай любимую женщину, или уходи с работы. Он ушел с работы, оставил первой жене, от которой не было детей, прекрасную по тем временам квартиру, мебель – все, что имел.

Лапин был счастливым человеком, он создал семью с любимой женщиной, которая подарила ему троих детей. Сам выросший фактически без отца, в разрушенной судьбой бедняцкой семье, он высоко ценил роль семьи, ее благополучие, ее полнокровность и лад в своей жизни и в жизни своих близких.

Моя первая встреча с Лапиным, который уже более месяца занимал кабинет председателя Гостелерадио, состоялась 15 июня 1970 года, на следующий день после выборов в Верховный Совет СССР. Я отвечал тогда за прямую телепередачу из пунктов голосования Москвы и других городов страны. Эта первая встреча могла оказаться последней, потому что на меня обрушился поток жестких обвинений, суть которых сводилась к следующему: почему вы показали полупустой избирательный участок, где голосовали избиратели за Леонида Ильича, и переполненные залы в Харькове, Кишиневе, где народ празднично поддерживал будущих депутатов – рабочих и крестьян? Ведь это была единственная прямая передача о выборах в стране, которую принимала вся Европа, своей передачей вы поссорили телевидение с партийным активом… И потом, что вы написали в тексте: «Я иду на выборы, а по улице к избирательному участку построены новые дома, магазины». Кому нужна эта показуха?

И тут я вспомнил, что, когда шел вчера на избирательный участок, действительно видел на нашей улице недавно построенный новый магазинчик. Доведенный до нервного «зашкаливания», я в ответ ляпнул: «Я шел по улице, где были новостройки. Надо выбирать дороги, которые ведут к выборам». Воцарилась тишина, а я продолжал: «Нельзя было такую передачу ставить в эфир в два часа дня, летом в жару, как известно, все избиратели уже разъехались по дачам. А передачу в эфир ставил не я, время ей выбирало руководство». Снова тишина. Затем последовал лапинский вывод: «Или вы, товарищ Егоров, отвечаете лично передо мной за каждое слово в эфире, или нам с вами не работать». Я только и успел сказать: «Хорошо». Зная, что почти все мои коллеги – главные редакторы Центрального телевидения – были уже сняты со своих постов новым председателем, поднялся – и к двери. Вдруг слышу: «Стой!» Повернулся и еле-еле удержался, чтобы не сказать: «Ну что еще?» А он вышел из-за стола, протянул мне большую мягкую руку и просто сказал: «До свидания». Присутствовавший на заседании Э. Н. Мамедов, первый заместитель Лапина и один из умнейших руководителей Гостелерадио (придя к власти, Лапин не случайно перевел Мамедова с иновещания на телевидение. – Ф. Р.), бросил мне вдогонку: «Подождите в коридоре». Потом у себя в кабинете Энвер Назимович сказал: «Лапин считает, что ты честный парень».

Через два месяца по представлению С. Г. Лапина я был утвержден секретариатом ЦК КПСС членом коллегии Гостелерадио, и началась наша непростая, временами невыносимо тяжелая, но в целом прекрасная творческая жизнь на телевидении…»

Между тем можно смело сказать, что Лапин оказался самым образованным руководителем Гостелерадио за все годы его существования. Так, его страсть к серьезной литературе (особенно к поэзии) была притчей во языцах на улице Королева (в «Останкино») и на Пятницкой. Вот как об этом вспоминают очевидцы.

Кинорежиссер Э. Рязанов:

«Когда в назначенный час я прибыл в Гостелерадио (улица Пятницкая. – Ф. Р.), около вахтенного милиционера меня поджидал референт. Меня пропустили через контроль без пропуска. Потом не дали раздеться в общей раздевалке, а, подхватив под белы руки, повезли на четвертый этаж. В приемной министра с меня сняли пальто и впустили в кабинет. А через несколько минут секретарша принесла чай, сервированный на две персоны. Сергей Георгиевич был очень радушен и приветлив. Я изложил свою просьбу – прочитать сценарий. Сказал, что хотел бы его поставить для телевидения. Между прочим обронил, что в Госкино сценарий не понравился. Лапин взял наш с Гориным опус, обещал прочитать и отложил в сторону. Разговор о деле занял три-четыре минуты. А потом потекла свободная, беспорядочная беседа, которая вскоре свернула на разговор о поэзии. Незадолго перед этим по телевидению прошли поэтические вечера Ахмадулиной, Вознесенского, Евтушенко. От этих поэтов мы перескочили на Мандельштама, Цветаеву, Пастернака, Ахматову, Гумилева. Лапин развернулся во всем великолепии. Он знал поэзию двадцатого века блестяще, все и всех читал, много стихотворений помнил наизусть. Я и сам люблю поэзию и тоже кой о чем ведал, но сильно уступал ему в эрудиции.

– А письма Цветаевой к Тесковой вы читали? В каком издании? В Пражском?

Я кивнул.

– Надо читать обязательно в Пражском…

Дальше мы начали щеголять друг перед другом сведениями и цитатами, которые можно было почерпнуть только из книг, изданных на Западе, запрещенных к ввозу в Россию и вообще у нас в стране недозволенных, подпольных, нелегальных. В разговоре упоминались книги Надежды Яковлевны Мандельштам и Ольги Ивинской, «Воспоминания» и «Реквием» Ахматовой, неизданные стихотворения Цветаевой, звонок Сталина к Пастернаку, подробности о Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго», мандельштамовские стихи «о кремлевском горце», которые обошлись автору ценою в жизнь, и многое другое, за что нас обоих по тем временам можно было легко упрятать за решетку. Я поразился тогда С. Г. Лапину – такого образованного начальника я встречал впервые. Но еще больше я поразился тому, как в одном человеке, наряду с любовью к поэзии, с тонким вкусом, эрудицией, уживаются запретительские наклонности. Помимо запрещения передач, выдирок из фильмов и спектаклей, жесткого цензурного гнета, он еще не разрешал, к примеру, на экране телевизора появляться людям с бородами, а штатные сотрудницы, осмеливавшиеся приходить на работу в брюках, нещадно преследовались и наказывались за подобное вольнодумство…»

Еще об одном случае рассказывает президент телекомпании «REN TV» И. Лесневская:

«Это было в ту пору, когда я делала авторские программы. Одна из них была о Маяковском в цикле «О времени и о себе». Она и сегодня прозвучала бы остро, а уж для того времени это была «бомба»… Но, когда делалась программа, меня вызвали к Лапину. А Лапин обожал Маяковского, прекрасно знал его поэзию и к тому же сам писал стихи. Он разговаривал со мной три часа. Я отстояла четыре «вырезки» из шести. И вот, после трех часов беседы, Лапин читает мне стихи и спрашивает: «Какой это период у Маяковского?» Он довольно хорошо читал стихи. Я говорю: «Сергей Георгиевич, это не Маяковский». Он говорит: «Это ранний Маяковский». Я: «Это не Маяковский. Это стихи, но они не талантливы. А Маяковский был очень талантлив». И тут он сказал: «Угадала. Это мои стихи». Я жутко смутилась, потому что получилось, что я просто ему нахамила. Ну, думаю, все! На телевидении мне больше не работать. Но он мне дал свою машину с мигалкой, которая довезла меня до Шаболовки. Вся детская редакция, высунувшись из окна, с ужасом на меня смотрела. Зная мой характер, зная, что я всегда говорю то, что думаю…»

После развала СССР в российских СМИ появилось множество воспоминаний о Лапине, однако большинство из них были отрицательного характера. Что, в общем-то, неудивительно: ведь после исчезновения Союза к власти в России пришли либерал-демократы, с которыми Лапин, по сути, боролся все годы своего пребывания в стенах Гостелерадио. Именно они и нарисовали (и рисуют до сих пор) портрет «Лапина-монстра»: дескать, самодур и антисемит был тот еще! Хотя, к примеру, на фоне постсоветских телеруководителей, которые устроили из ТВ настоящую кормушку для себя, Лапин выглядит бедной церковной мышью: жил на казенной даче, ездил на служебной машине, имел зарплату 500 рублей, и – все!

Между тем тот же антисемитизм Лапина был вызван скорее не его личными пристрастиями, а большой политикой. После того как отношения СССР и Израиля оказались еще более испорченными, «еврейская проблема» в СССР обострилась. Власти стали предпринимать определенные шаги к тому, чтобы сократить число евреев в идеологических учреждениях вроде того же Гостелерадио. Кого-то из них уволили, кого-то перевели на низшие должности (всего на ЦТ было сокращено полторы тысячи работников, были сменены все главные редакторы).

Досталось и артистам-евреям, коих тоже было достаточно много. Например, сразу после воцарения Лапина в Гостелерадио с «голубых экранов» постепенно исчезли эстрадные артисты еврейской национальности: Майя Кристалинская, Вадим Мулерман, Аида Ведищева, Нина Бродская, Лариса Мондрус и др. Остался лишь Иосиф Кобзон, поскольку в его репертуаре всегда было много гражданственно-патриотических песен (остальные его коллеги-соплеменники исполнять подобные произведения считали ниже своего достоинства). На смену исчезнувшим с экрана пришла целая плеяда артистов из союзных республик: София Ротару (Украина), Роза Рымбаева (Казахстан), Надежда Чепрага (Молдавия), Евгений Мартынов и Лев Лещенко (РСФСР), Як Йола (Эстония), ансамбль «Ялла» (Узбекистан) и др.

Именно в целях пропаганды массовой советской песни Лапин затеет в 1971 году новый суперпроект – «Песню года». Суть его заключалась в следующем. На протяжении года в разных городах страны проходили предварительные смотры этого конкурса, на которых звучали новые песни в исполнении артистов из разных республик (эти концерты транслировались по ЦТ). После чего в конце года (в декабре) в Концертной студии «Останкино» проходила запись финальной передачи, где были представлены лучшие песни и исполнители, большую часть из которых отбирали по письмам телезрителей. Вот как, к примеру, выглядел состав участников и подбор песен первого конкурса – финальной «Песни-71»:

«Товарищ песня» (О. Иванов – А. Прокофьев) – исполняет Лев Лещенко;

«А где мне взять такую песню» (Г. Пономаренко – М. Агашина) – Ольга Воронец;

«Баллада о красках» (О. Фельцман – Р. Рождественский) – Иосиф Кобзон;

«Любите Россию» (С. Туликов – О. Милявский) – Галина Ненашева;

«Не плачь, девчонка!» (В. Шаинский – В. Харитонов) – Лев Лещенко;

«Будет жить любовь на свете» (В. Дмитриев – А. Ольгин) – Эдуард Хиль;

«Ненаглядный мой» (А. Пахмутова – Р. Казакова) – Мария Пахоменко;

«Журавли» (Я. Френкель – Р. Гамзатов) – Иосиф Кобзон;

«Зачем вы, девочки, красивых любите» (Е. Птичкин – И. Шаферан) – Ольга Воронец;

«Русское поле» (Я. Френкель – И. Гофф) – Юрий Гуляев;

«Признание» (А. Колкер – К. Рыжов) – Мария Пахоменко;

«Свадьба» (А. Бабаджанян – Р. Рождественский) – Муслим Магомаев;

«Я люблю тебя, Россия» (Д. Тухманов – М. Ножкин) – Галина Ненашева;

«Алеша» (Э. Колмановский – К. Ваншенкин) – Г. Николова и Г. Кордов (Болгария);

«Вдоль по Питерской» (русская народная песня) – Муслим Магомаев;

«Червона рута» (В. Зенкевич – В. Ивасюк) – трио В. Зенкевич, В. Ивасюк, Н. Яремчук;

«Зима» (Э. Ханок – С. Островой) – Эдуард Хиль;

«Знаете, каким он парнем был» (А. Пахмутова – Н. Добронравов) – Юрий Гуляев;

«Фантазия на тему песен Аркадия Островского» – эстрадно-симфонический оркестр под управлением Юрия Силантьева;

«Взвейтесь кострами» (С. Дежкин – А. Жаров) – Большой детский хор ЦТ и ВР под управлением В. Попова;

«Трус не играет в хоккей» (А. Пахмутова – С. Гребенников и Н. Добронравов) – Большой детский хор;

«Любовь, как лодочка» (В. Левашов – А. Софронов) – хор имени Пятницкого;

«Погоди ж ты» (А. Колкер – К. Рыжов) – Эдуард Хиль.

Для любителей эстрадной музыки при новом руководителе была создана еще одна передача – «Артлото». Ее дебют на голубых экранах состоялся чуть раньше «Песни года» – в конце 1971 года. Передача была придумана писателем Аркадием Аркановым по образу и подобию «Спортлото», только вместо видов спорта каждый из 49 номеров принадлежал определенному артисту. Ведущие должны были раскручивать барабан, доставать шарики с номерами – и звучала песня. Режиссером передачи стал Евгений Гинзбург, а на роли ведущих предполагалось пригласить Людмилу Гурченко и Олега Анофриева. Однако по каким-то причинам ни Гурченко, ни Анофриев сниматься не смогли, и тогда их место заняли Жанна Горошеня и артист Центрального театра Российской Армии Федор Чеханков, который до этого вел на ТВ передачу «Искусство оперетты. От Оффенбаха – до наших дней» (чуть позже Горошеню заменила Людмила Сенчина, а мужскую половину усилил Лев Шимелов). У «Артлото» была фантастическая популярность, которая может только сниться большинству нынешних телепередач. Правда, в конце 70-х передача закрылась в силу причин субъективного характера, но вместо нее появилась другая – «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», о чем речь еще пойдет впереди.

Еще одним телевизионным суперпроектом, созданным при С. Лапине, стала передача «От всей души» (выходила с лета 1972-го), которую вела одна из самых популярных телеведущих Валентина Леонтьева. Стоит отметить, что создатели передачи (редактор Марианна Краснянская, режиссер Владимир Акопов) отнюдь не были уверены в том, что она надолго пропишется в эфирной сетке. Первый выпуск был посвящен работникам комбината твердых сплавов и снимался во Дворце завода «Серп и молот», и вела его не Леонтьева, а другая ведущая. Однако та, видимо, не слишком справилась со своим делом, уже со второго выпуска появилась другая ведущая – Валентина Леонтьева. Та передача была посвящена жителям села Тимановка Тульчинского района Винницкой области.

Вспоминает В. Леонтьева:

«Первая передача… Сразу напрашивается банальное сравнение с самым небанальным чувством на свете. Но кто же станет отрицать, что первая любовь остается в памяти навсегда? Поэтому не буду говорить, что «Тимановку» люблю больше всех других передач, не могу ее любить или не любить. Она просто часть меня самой…

Бесконечно дорога для меня «Тимановка». Я вновь как бы открыла для себя дважды Героя Социалистического Труда, председателя колхоза имени Суворова Филиппа Алексеевича Желюка, народную учительницу Екатерину Николаевну Кржанскую, первого председателя сельсовета Ефросинью Ивановну Нагорянскую, первого тракториста и механизатора колхоза Ивана Сергеевича Семенчука, колхозного строителя Андрея Прокопьевича Квасняка, учителя географии и директора музея (на общественных началах) Павла Петровича Новикова. А вкус тимановской каши! В Тимановке кашу варят по-особому – с изюмом. Кстати, после нашей передачи каша эта появилась в меню московского ресторана «Украина» – каша по-тимановски…

Вспоминаю, как мы добирались до Тимановки от маленькой железнодорожной станции. Проселочная дорога размыта, грязища непролазная. Подъехали к дому с табличкой «Детский сад». Полная тишина, ребячьих голосов не слышно. Оказывается, не сезон – в Тимановке детский сад работает от весенних полевых работ до конца уборки, а мы приехали, когда урожай был уже собран. Детский сад стал нашей «резиденцией». Кто-то сказал, что дети – это люди, не умеющие лгать. Вот и мы, участники передачи «От всей души», должны были быть такими людьми. И вообще, это хорошее предзнаменование – идти по маршрутам из детства к «От всей души».

На следующее утро после приезда в Тимановку у меня поднялась температура (приехала простуженная). Не успела я вынуть градусник, как в комнате появился огромный человек с большими руками. Он был в темном длинном пальто и от этого казался еще выше. Поздоровался и прямо ко мне, смущаясь, сказал: «Лечитесь. Обязательно надо вам вылечиться!»

Голос у него тихий, ласковый, не соответствовавший богатырской фигуре. Он поставил возле моей кровати ведро молока и большой жбан с медом. Это был Филипп Алексеевич Желюк…

Смотрю из-за кулис, как заполняется зал. Большинство женщин в ватниках (поздняя осень 72-го). В первый ряд уселись женщины в сапогах, ватников не расстегивают, платки завязаны, руки красные, лица обветренные. Они пришли с уборки свеклы.

Выхожу на сцену, здороваюсь и начинаю говорить о том, что нас, бригаду Центрального телевидения, привело в Тимановку. Свет в зрительном зале не притушили, хорошо вижу реакцию первого ряда. Женщины сидят настороженные, скрывая нетерпение. В их глазах читается: «Долго она еще будет тянуть? Пора концерт начинать. Давай объявляй номера! Где артисты?» (Артисты, как потом выяснилось, в Тимановку не приезжали последние лет тридцать; правда, и телевидение в первый раз установило свои камеры на тимановской земле.) Чтобы быть поточнее, воспроизведу отдельные эпизоды передачи по публикации в журнале «Телевидение и радиовещание».