Гиблое место

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Путь на Сахалин

Трюм парохода был заполнен всяким сбродом: это были воры, убийцы, жены заключенных со своими детьми, которые плыли к своим мужьям на Сахалин скрасить их каторгу; но на самом деле этим бабам там, на Большой земле, без этих бедовых мужиков одним с детьми не прожить. Вот они и собрали все свои пожитки, детей и отправились на остров. Весь этот смрад за три дня пути изрядно надоел Анне. Перед правосудием она была наравне со всеми здесь находившимися, но сама она ставила себя не то чтобы на ступень выше, а считала себя недосягаемой для их ума. Она заняла место в углу трюма, свет единственной лампочки в помещении, где разместилось около пятнадцати человек, не падал в ее сторону. Этого она и хотела, чтобы ни один недостойный взгляд этих людей не смотрел на нее. И если чьи-то глаза встречались с ее, то они быстро их отводили, тяжесть ее взора мог не каждый вынести, даже матерые убийцы в первый же день их совместного путешествия не осмеливались на нее смотреть.

До того как оказаться на пароходе, заключенным пришлось преодолеть долгий путь длиною в два месяца из столицы до Хабаровска. Добирались по-разному, где поездом, где грузовым судном, а когда и пешком. Иногда ей казалось, что этой дороге нет конца и живыми они не доберутся до места. Добравшись до реки Амур в середине июня, заключенные пересели на пароход, который доставит их на остров. Арестанты были не единственными его пассажирами. Он благополучно перевозил провизию, военнослужащих на остров Сахалин. Путь должен был занять не более трех дней, но плохие погодные условия оттянули прибытие на два дня. В отличие от обитателей трюма, остальные пассажиры разместились в небольших, но чистых и обставленных по европейскому типу каютах. Сопровождать заключенных было приставлено пять офицеров, которые были вооружены винтовками.

По законам Российской империи Анна ничем не отличалась от своих соседей. Она не была женой каторжника и не хотела никого навестить на острове, она по решению суда была признана виновной в убийстве двух человек, в котором, к слову сказать, она и в действительности была виновна. Но перед богом она считала себя ни в чем не повинной, и даже жертвой. Она освободила души убитых от предстоящих страданий. Этим она себя неосознанно успокаивала и оправдывала, потому что понимала в глубине своей еще не погибшей до конца души, что никаких страданий и не предвиделось, а ею самой руководили месть, злость, жестокость и все, что еще может быть плохого в человеческой сущности.

Ее одиночество нарушил пожилой мужчина, он подсел к ней и начал разговор.

– Я много на своем веку повидал, много людей встречал. Дружбу водил с такими, что и в аду не сыщешь. А вот на тебя смотрю и не могу понять.

– Что ты не можешь понять? – не дав договорить, прервала она его. – Что такая, как я, здесь делает?

– А какая такая? Если ты здесь, то ничем не лучше остальных. Или тоже песню запоешь, как другие, что ты ни в чем не виновата?

– Ты меня, дядя, со всеми не равняй. Ты вот за что здесь? Дай угадаю. В пьяной драке собутыльника ножом пырнул или напился да жену прикончил.

Мужчина усмехнулся, и по его выражению лица она поняла, что одно из предположений оказалось правдой.

– Ты мне лучше расскажи, за что тебя на остров отправили. Вон видишь ту бабу? – и он указал в сторону женщины, которая сидела в другом конце трюма. – Вот она убила мужа, он пришел домой пьяный, она сгоряча не рассчитала, огрела его по голове чем-то, он и помер на месте. Ты не похожа на нее. У тебя, я думаю, грехи поинтересней.

– Ты что, в душу лезешь?

– Я старый уже, меня, кроме интересных историй, ничего и не радует, а ты точно можешь рассказать что-нибудь забавное. Ты хочешь выглядеть угрожающе, но я по глазам твоим вижу, что ты намного лучше, чем кажешься.

– Заблуждаешься ты, старик, я ровно такая, какой кажусь.