Гладиатор

Глава 1 ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

В середине огромного полупустого музейного зала были расставлены скамейки, чтобы посетители, обалдевшие от гипнотического однообразия морских волн, могли немного отдохнуть. Николая, вообще-то, всегда тошнило от всяких там музеев, включая и краеведческие, но в этот, Айвазовского, заглянул по причине жары, которая, как и он, почему-то избегает подобных заведений. Да, по причине жары и смутного, все возрастающего раздражения.

Уже несколько часов, с самого приезда в город где-то в закоулках сознания зрела убежденность, что за ним следят.

Интуиции своей он доверял, иначе уже не раз мог оказаться.., да нет, точно стал бы трупом. А так становились трупами другие (надо отметить, очень многие), имевшие несчастье по глупости нападать на него.

Он присел на скамейку, подобно трем другим зомбированным посетителям, уставшим бродить в поисках хоть какого-то разнообразия в этих бесконечных волнах, и уставился на громадное, метра три на шесть, не меньше, полотно с изображением шторма. Интересно, как такие огромные картины протаскивают через столь маленькие двери? Конечно, по частям: отдельно разобранную раму, отдельно скатанный ковром шедевр…

Утром Николай приехал из Москвы, где в пыльном каменном пекле стало ему невмоготу, приехал, но разницы не ощутил; было еще более томно, лишь влажный резкий бриз со стороны моря несколько освежал.

На вокзале, сойдя с подножки вагона, он ловко увернулся от назойливых аборигенов, увешанных написанными от руки объявлениями о сдаче комнат, квартир и домиков, но тут столкнулся нос к носу с двумя ментами. Стоит взглянуть в глаза представителям правоохранительных органов, как тебя незамедлительно привлекают. Неважно, где: в Москве, Вашингтоне (где он не бывал) или здесь, в солнечном раю Феодосии.

Наверное, стражам порядка есть что скрывать за серо-синими мундирами, поэтому они не терпят любопытных взглядов. Впрочем, что может интересовать нормального обывателя в каком-то мусоре? Как бы то ни было, стоило ему задержать взгляд на великолепной паре, как его тут же остановили.

– Ваши документы!

Капитан лет тридцати был крупный, толстый, с вислыми казацкими усами и здоровенной красной физиономией уверенного в завтрашнем борще человека.

Старший лейтенант на несколько лет моложе (может, двадцать пять уже стукнуло) представлял собой нередко встречающийся на южной Руси тип идеального арийца: высокий, ростом почти с Николая, белобрысый красавец. В Москве такому – только показать его в нужном месте – была бы обеспечена головокружительная карьера, ибо даже страной у нас, так или иначе, правит прекрасный пол.

Глядя поверх голов движущегося потока пассажиров, молодой нетерпеливо постукивал дубинкой по бедру, всем своим видом показывая, как ему надоело ждать, пока Николай найдет документы, хотя не прошло и минуты.

Николай протянул паспорт, мент буквально выхватил его и, не раскрывая, отдал капитану. Тот полистал документ:

– Из Москвы, значит. По какому делу?

– В отпуск приехал.

– Отпускник, значит. Надолго?

– Не знаю еще. Может, на неделю, может, на месяц.

– Не определился, значит. А это что? – увидел сложенную бумажку, развернул, стал читать.

– О-о! Да ты из наших. Смотри, Валерка, капитан СОБРа. Ага! Сводный отряд быстрого реагирования.

А почему бумажка, где удостоверение?

– Старое утеряно, новое после отпуска выпишут.

Пока справку взял.

– Ладно, печать есть. Валерка, запомни: Казанцев Николай Иванович, капитан в отпуске.

– Ну что, капитан, отдыхайте, – старлей протянул паспорт со справкой. – Бывай.

Он лихо козырнул, и менты продолжили патрулирование.

Николай отправился бродить по узким улочкам Феодосии, сползающим к морю, устал, разомлел и решил зайти отдохнуть в музей. Созерцание шторма, а также возможность просто посидеть в холодке, расслабила, но тут он вновь напрягся, почувствовав на себе пристальный, прямо-таки экстрасенсорный взгляд откуда-то со стороны прохода. Не поворачивая головы, Николай вытащил предусмотрительно купленную булку и принялся жевать. Устремленный на него взгляд стал острее. Наконец он как бы нехотя оглянулся. Восседая на инвентарном табурете, на Николая подозрительно уставилась антикварного вида старушенция из музейных сторожевых крыс. Видимо, его габариты и явное равнодушие к местному шедевру, а также физиономия бандита с большой дороги показались старушенции подозрительными. Заметив, что на нее обратили внимание, музейная вошь снялась с табурета и байковыми шажками направилась к нему. Остановившись на безопасном расстоянии, строго проблеяла:

– Здесь не столовая, а музей.

– Уплочено, – нагло заявил Николай и стал подниматься, нависая всеми своими ста девяносто четырьмя сантиметрами над пожилой молью. – Где тут у вас выход?

Старушка рассерженно махнула рукой в нужном направлении.

– Я, пожалуй, поплыву отсюда, – доверительно сообщил старушенции Николай и пояснил:

– А то как бы не захлебнуться во всех ваших морях-океанах.

Он ухмыльнулся и пошел к выходу.

Плечом толкнув дверь, Николай вышел на покатую, залитую солнцем улицу. Как жарко! Налетая друг на друга, ворчливо рокочут прожорливые голуби. Дует знойный, но все равно освежающий ветер, пахнущий, как всегда у моря, рыбой, водорослями и романтическим приключением. Пробежала голая такса, вместе со своей тенью деловито таща за собой на поводке мальчика в матросском костюмчике. Солнце, фиолетовые тени домов и прохожих, сами прохожие, прокопченные и бледные, – все течет, скользит вниз, к морю: еще шаг, и за поворотом, в устье улицы, появится его плотный бирюзовый блеск.

Он приехал сюда невзначай, на день, на два, на неделю, воспользовавшись передышкой после удачно проведенной операции, с пачкой премиальных и желанием выгодно обменять купюры на покой, отсутствие стрельбы, угроз, на бездумное тюленье копошение в песке, словом, на все то недоступное обычно, всегда плывущее где-то за горизонтом обыденности, принадлежащее другим, но все же входящее и в личную систему счастья.

Из открытого окна первого этажа, мордой раздвинув кисейные занавески (горшочек с геранью, угол застеленного белой скатертью стола, полумрак чужой жизни – мелькнули и пропали навсегда), вышла и с подоконника на тротуар мягко спрыгнула серая пыльная кошка. Заиграла музыка, потом голос Киркорова запел о чем-то пленительно-бесовском. В летнем кафе за столиком под матерчатыми цветными зонтиками сидели люди и пили пиво.

Спустившись к морю, он вошел в дорической несокрушимости беседку, где в тени над рассыпанной крупой, ни на кого не обращая внимания, суетились вездесущие голуби! Николай вытащил пачку сигарет и, закуривая, со странным чувством смотрел на бескрайнюю густую синеву моря, переходящую вдали в ослепительную серебристость, на солнечные блики, игравшие на бортах прогулочных лодок, и чувствовал, как вновь накатывают тревога и раздражение. В чем дело? Его никто здесь не знает, не может знать. Это просто исключено…

По туфле нагло топтался голубь. Клевал ее, видимо, перепутав табачную пыльцу с крупой. Николай схватил птицу. Повернув крохотной головкой, она разглядывала его блестящим глазом. Странно, ворона по умственному развитию едва ли не превосходит высших приматов, во всяком случае, не глупее шимпанзе, а в голубиной головке – бездна тупости. И обе птицы живут среди людей.

Он разжал ладонь, но голубь не улетал, раздумывал.

Потом снялся, сделал круг и вновь приземлился под ноги.

Николай уже пытался сегодня обнаружить преследователя. Возвращался по собственным следам, сворачивал в переулки, крутился на месте – все тщетно.

Это ватное преследование интриговало и действовало на нервы. Конечно, у него хватает врагов, которые с удовольствием отправили бы его на тот свет, но почему здесь? Почему не в Москве, где все было бы логично и понятно?

Он прошелся по набережной, щурясь от яркого солнца на синее море, на выжженное бледное небо. Коричневые голые тела на подстилках у воды, сумки с обязательной едой, бутылки с водой и спиртным, флирт, карты. Недалеко, забытый, женского пола младенец доковылял до соседней группы из двух пар (мужики явно выраженные кавказцы, девицы русские), нагнулся под прямым углом, старательно насобирал рассыпанную по одеялу черешню, резко поднялся, едва не упав навзничь, выправился, деревянно повернулся и тут же был застигнут шумной мамашей, мгновенно сделавшей сразу три дела: отобрала ягоды, шлепнула заревевшее дитя и извинилась перед соседями. Абреки дружно смеялись и щедро отсыпали черешню. В фартуке вокруг чресел, в брюках и толстой фланелевой рубашке тяжело шел пожилой мужчина с сумкой и бодро орал: "Пирожки с капустой, черешней, картошечкой!

Пирожки!.."

Жарко. Сумка оттягивает плечо, он чувствует легкую усталость, но не знает, что предпочесть: окунуться в море или поискать затененное прохладное место? Как же все-таки восхитительно почти мгновенное (сутки пути уже истончились, прозрачно осели где-то в памяти) это перемещение из столицы в здешний солнечный кипящий рай! Все в нем затрепетало от восторга, ясного, забытого: влажные запахи юга, моря, безделье, ожидание чарующего наслаждения… Он все понимал: резкий крик чаек, на волнах качавшихся белыми поплавками среди фланирующих лодок и заплывших за буйки голов, и благодушную скученность худых и толстых тел, и неизменную обезьяну, поводком прикованную к переносному стенду, с которого смотрели фотографические осколки прошлого: где эти люди? живы ли? все так же молоды и счастливы?..

Глава 2 ПРИНЯЛИ ЗА ДРУГОГО

Он огляделся, вновь ощутив чье-то назойливое внимание. Опять никого. На противоположной стороне улицы, наискосок – небольшой, скромный, трехэтажный особняк, свежеокрашенный в южный розовый цвет. Тонкие красные буквы неоновой вывески не бросаются в глаза. Ресторан-бар "Альбатрос". Оттуда вышел и облокотился о железные перила крыльца негр в темно-синем, расшитом золотом мундире, – лицо, как мокрая галоша. Издали весьма импозантен.

Привратник или вышибала. А может, метрдотель, хотя вряд ли. Достав из кармана пачку сигарет, длинными шоколадными пальцами извлек одну с золотым фильтром. Убрал пачку и закурил от зажигалки. Спрятал зажигалку, сложил на груди руки и застыл, полузакрыв глаза. С кончика сигареты срывалась тонкая струйка дыма – как от тлеющего на рассвете костра.

Николай наискосок перешел улицу и направился к ресторану. Негр кивнул ему, словно доброму знакомому.

Ресторан был, естественно, пуст. Слишком рано, еще нет трех. Лишь за двумя столиками сидели случайные посетители. В баре находилось человек двадцать мужчин и женщин, и все они повернулись, когда Николай стал спускаться по ступенькам, ведущим из вестибюля в бар. Как и негр, некоторые еще ему кивнули. Может, здесь так принято? Как-то непривычно после хмурой московской недоверчивости ощутить легкую южную приязнь. В зале стояли темные пластиковые столы и кресла, а вдоль стен, подсвеченные тусклыми светильниками, блестели зеркала. За стойкой хозяйничал толстомордый щербатый бармен.

Николай прошел к стойке. На одном из табуретов скучала пташка, заметив Николая, сразу оживилась.

– Как обычно? – неожиданно спросил бармен.

Хитрым насмешливым лицом он напоминал телевизионного ведущего из передачи "Диалоги о животных". Так сказать, дитя естественного перестроечного отбора в чистом виде. Отличный костюм (Николай отметил, что у него лично такого никогда не было и, может, и не будет), белая рубашка, широкий яркий галстук и огромный золотой перстень-печатка на левой руке, как ни странно, гармонировали с выбитым верхним резцом.

– Да? А что я обычно пью? – спросил Николай.

– Джин с тоником, – в тон ему ответил бармен, протягивая толстую ладонь с грубо набитыми костяшками пальцев. – Что еще можно пить в такую жару?

– Давай джин с тоником, – согласился Николай, сделав вид, что не замечает протянутой руки. – И смотри, водой не разбавляй.

Парень ухмыльнулся.

– Как прикажете, босс.

Он плеснул в стакан джин, разбавил тоником и протянул Николаю.

– Чего так рано? И с поклажей. И вид какой-то потрепанный.

Его насмешливая фамильярность Николаю не понравилась. Ему вообще не нравились такие вот ловкие бармены. Поиграв желваками, он сказал:

– Не удивлюсь, если узнаю, что тебе затыкают пасть твоей же бутылкой. Зуб таким же образом выбили?

– Понял, – сказал бармен. – Тебе девочка, кстати, не нужна? Новенькая, из Ростова. Сегодня первый день, только приступила, – кивнул он на томно улыбнувшуюся жрицу.

Темные волосы, серые глаза, пухлые губки, лет девятнадцать-двадцать. В Ростове, как и везде, жрать, наверное, нечего, а пожить красиво хочется. Это как из школьных опросов: "Кем ты хочешь стать? Отдыхающим".

– Как тебя зовут, крошка? – спросил Николай.

– Мэри, – так же томно ответила она. – А вас?

– Серж, – сказал он и пояснил, – по нашему Серега.

Бармен хохотнул, а Мэри покраснела.

Зазвонил телефон. Бармен извлек из-под стойки трубку, слушал несколько секунд.

– Хотите с ним поговорить? Он здесь рядом.

На лице Николая отразилось удивление.

– Положил трубку. Ну ладно, еще позвонит. Тебя спрашивал.

Николай удивился. Что-то тут не то. И эта слежка, которую он не замечал, но чувствовал. Теперь вот…

В общем, все ясно. Видимо, его приняли за кого-то другого.

– Кто спрашивал? – спросил Николай.

– Не назвался. Так берешь ее? – бармен кивнул на Мэри.

– Устарел я для таких развлечений, – ответил Николай и повернулся к девушке:

– Извини, детка, сегодня я занят.

– Да хватит и десяти минут, – осклабился бармен.

– Заткнись, не то я тебе еще пару зубов выдавлю.

Николай все-таки достал бармена, тот больше не ухмылялся.

Николай выпил еще стакан коктейля, угостил поскучневшую Мэри и закурил.

– Где тут у вас туалет? – спросил он.

Бармен удивился:

– Будто не знаешь. По лестнице и направо.

Развернувшись на табурете, Николай лениво разглядывал публику. Полумрак, тускло рассеиваемый настенными светильниками, создавал иллюзию уединения. Он затянулся, долго выпускал дым. Какой-то мужик, развлекающий двух телок (или наоборот), заметив его взгляд, поднял рюмку с вином и кивнул, приглашая за свой столик. Николай отрицательно мотнул головой, лишний раз убедившись в правильности своей догадки: его принимают за кого-то другого.

Он пошел по проходу вдоль столиков. На ходу бросил сумку в кресло у свободного столика. Поднялся по ступенькам и, минуя ресторанный зал, повернул направо. Пустующая летом обширная гардеробная с рядами оголенных вешалок, закрытые двери (администрация? номера?). В торце коридора табличка, извещавшая о наличии туалета. Свернул налево к мужскому.

Вошел.

Туалет был большой. Длинная, светлая, облицованная кафелем комната, с одной стороны писсуары и умывальник, с другой – несколько кабинок и пустой промежуток стены. Здесь, закрыв глаза, видимо, в полной отключке почти повис задрипанный мужичонка. Огромной лапой его придерживал за шею здоровенный бугай, ростом почти с Николая, где-то метр девяносто. Мужичонка мерно сотрясался под тяжкими хлюпающими ударами верзилы. Николай мгновенно оценил: здесь не дерутся, просто забивают. За происходящим наблюдал приземистый, широкий, как шкаф, громила, сразу повернувший к Николаю изрытое крупными оспинами лицо. Несколько секунд он с сомнением всматривался в Николая, потом махнул ему рукой: проваливай, мол.

В Николае вспыхнуло чувство гадливости, смешанное с ненавистью. Он шагнул навстречу тоже двинувшемуся вперед квадратному подельнику.

– Ребята! Может, хватит?

– Мужик! Сгинь отсюда!

Николай чувствовал, что заводится. Привычное чувство ярости холодно веселило.

– Ты что, мужик, не понял?

– А ну-ка отпусти его. Я тебе говорю.

Бугай перестал бить свою жертву, оглянулся, всмотрелся в Николая.

– Надо же, как похожи.

И тут же кивнул квадратному:

– Разберись!

Квадратный подельник с презрительной ухмылкой стал медленно вытаскивать кастет и, неторопливо прилаживая к руке его кольца, двинулся на Николая.

Гнев в груди Николая вспыхнул ярким пламенем, красным залило глаза, но жар тут же смешался с ледяным холодом. Николай ждал.

Квадратный приблизился и неожиданно резко выбросил вперед руку с кастетом, которую держал под мышкой. Николай едва успел отклониться от удара.

Один из шипов кастета царапнул щеку. От ответного удара бандит куда-то провалился. На какой-то момент его угреватая морда оказалась почти рядом и тотчас же взлетела вверх.

С наслаждением и дикой силой Николай ударил бандита локтем снизу в подбородок. Точно снизу вверх.

Славно. Скользнув вслед парящему телу, настиг и ногой в пах добавил немного ускорения. Тут же повернулся.

Бугай оставил свою жертву, рухнувшую на плиточный пол, и ринулся к Николаю. Николай лягнул его в колено, но этого было недостаточно, чтобы остановить такую тушу. Отклонившись вправо, Николай нанес ему удар коленом в живот. Потом еще и еще. Ярость требовала выхода.

Тяжело дыша, огляделся. Бугай валялся под ногами, квадратный рябой поднимался с колен. Ему Николай врезал ногой в челюсть. Тот свалился и затих.

Зашевелился и бугай, постанывая, пытался встать на четвереньки. Николай за волосы вздернул ему голову и с хрустом вбил колено в лицо.

Вроде все. Подошел к коротышке. Землистая кожа, уши, которые хлопают на ветру, разбитый рот, синяки.

Хорошо поработали.

Возбуждение от схватки проходило. Как всегда, откуда-то из глубины души, омрачая радость победы, поднималось неприятное чувство. Сволочи! Нигде от мрази не спрячешься. Отдохнуть, называется, приехал!..

Он вышел из туалета, спустился в бар. Бармен, сильно смахивающий на моржа (как он сразу не определил?!), насмешливо спросил:

– С облегчением?

– Чего? – не понял Николай, но тут вспомнил, что уходил в туалет.

– Да, с облегчением. Пошли кого-нибудь в сортир, там три чувака спят. Двоих уложил я, хотя они первые начали.

Хитрая усмешка медленно сползла с толстого лица.

Осознав, что Николай не шутит, бармен, то и дело поглядывая на него, вынул из-под стола телефон и стал набирать номер. Девушка тоже взглянула на Николая встревоженно и в то же время с любопытством.

– Сколько с меня? – спросил Николай. – Я, пожалуй, пойду.

Бармен машинально ответил, Николай бросил на стойку купюру и, кивнув на прощание Мэри, ушел.

Глава 3 ПЛЯЖНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Негр в униформе все еще курил. Весь аккуратный, гладкий, ловко собранный, он, вероятно, вслед за дымом своей сигареты мысленно уносился к далеким берегам Занзибара, где в тростниковом дворе жили его предки, конечно, местные короли, а его, наследника обширных стад, забросило в эту Россию, в какой-нибудь лумумбарий имени Патриса Лумумбы, где торговать наркотиками стало стремно, и вот работает теперь в ресторане, откуда лишь мысленно можно вернуться домой.

Николай прошел мимо негра, кивнул на прощание.

Небо раскаленное, выжженное до белизны, и где-то далеко одиноко плывут маленькие облачка. Солнце ли, сразу рухнувшее ему на плечи, или выпитый коктейль был тому виной, но он сразу покрылся потом, а по хребту медленно потекли струйки.

Четвертый час. Пора подумать о ночлеге. Он решил снять комнату и неторопливо направился к вокзалу.

На синеву моря больно было смотреть. Дымились мясным духом жаровни уличных шашлычников.

Он сразу почувствовал голод. Почему бы и не поесть?

Николай свернул к ближайшим столикам, заказал шашлык и бутылку пива. Устроился под зонтиком.

Приятно обдувал ветер с моря. Красота.

Утолив голод, вытащил сигареты, закурил. Возле столиков, как обычно, крутились голуби. Рядом с жаровней, подняв нос, в терпеливом трансе застыла собака. Неподалеку сидели два пацана лет семнадцати, пили пиво, курили. К ним подошла кремовая девчушка в красном платьице (юбка развевалась на ветру), вся лучась радостью, за руку поздоровалась с приятелями, села за столик.

Николай докурил, встал и отправился на вокзал, где сразу же снял недорого "домик в саду рядом с морем" и уже через час был на месте.

Хозяйкой оказалась дородная женщина с коричневым чисто южным лицом и светло-желтыми, крашенными луковичной кожурой, волосами. Она напористо уговаривала его еще на вокзале, оттирая товарок мощным плечом, и добилась-таки своего; Николай поддался на ее уговоры и теперь не жалел.

Домишко был славный. Белый, словно игрушечный, но со всеми атрибутами настоящего дома: окошки, ставенки, дверь, даже печная труба, общей площадью метров десять. Стоял действительно среди яблонь, груш и черешен. Но они не мешали солнцу пробиваться внутрь (его здесь было больше чем достаточно, кстати); осторожно влезая в низкую дверь, он вынужден был наступить на солнечный квадрат на полу. Солнечные лучи заползли и на низенькую кровать у окна.

А еще ему понравился незнакомый, но какой-то домашний жилой запах, какой, разумеется, не учуешь в намертво урбанизированной Москве.

В общем, домик пришелся по душе. Хозяйка, сияя солнечным нимбом желтых волос, выслушала его комплименты жилью, и поскольку финансовые вопросы были решены, не стала задерживаться.

Николай вошел в очаровавший его игрушечный домик и, медленно закинув руки за голову, в блаженном солнечном опьянении свалился на постель. Незаметно уснул. Ему приснилось что-то очень легкое и хорошее, словно он плыл или парил над чем-то, может и враждебным, но совершенно неопасным в тот момент для него, и только рожи, грязные, угрожающие рожи, гримасничали снизу. Он засмеялся во сне и сразу проснулся, а в окне уже синели сумерки.

Решил прогуляться к морю. Как хорошо на юге! Воздух прохладно-душен, сад благоухает целым океаном ароматов. Николай в плавках вышел на улицу, прикрыв за собой калитку, и по дороге, заранее показанной услужливой хозяйкой, направился к морю. Сколько здесь женщин! Глаза разбегаются. Прошел большой драный кот, злобно спугнув шарахнувшуюся прочь черную собачонку. Киоски с пивом (он купил бутылку), легким вином, сигаретами. Девушка в белых обтянутых брючках… Бросила заинтересованный взгляд… С гулом и громовыми взрывами промчалась древняя иномарка. Местные дети двух рас: светло-арийской и черно-смуглой. Пахнет морем и негой. На набережной, под шатрами каштанов, толпы гуляющих, слышен смех, то тихий, то громкий, сливаются с сумерками загорелые женские ноги, а в небе ярко горит серебристый месяц..

Дивная ночь!

И вдруг снова, как утром, волной накатила тревога.

Забытое было ощущение слежки вернулось. Но лишь на мгновение. Шашлычные жаровни со светящимися угольками вокруг, круглые столы на тротуаре, маленькие поленницы дров на растопку, чарующий смех девушек – вся праздничная курортная обстановка рассеяла вспыхнувшие вновь подозрения.

Пиво Николай выпил на ходу, с наслаждением ощутил разлившееся по телу тепло и захотел еще.

Николай купил три бутылки пива, соленых орешков и, глядя на медленно зажигающиеся в вышине звезды, которые то вспыхивали, то бледнели, словно к каждой был подключен реостат, стал спускаться по ступенькам на пляж.

Пляж, сумеречно освещенный фонарями, блестками неоновых вывесок и витрин, был почти пуст. Это если сравнивать с дневным лежбищем. Конечно, толпы отдыхающих рассосались по всяким злачным местам, но и здесь, нет-нет, да и попадались искатели ночной романтики.

В одном месте, совсем недалеко от воды, метрах в пяти-шести, Николай нашел пустующие деревянные лежаки и занял крайний в ряду. Хотелось окунуться в море. Он разделся и пошел к воде. Остановился. Волны с шорохом накатывали на берег, от воды веяло свежестью, пахнувшей необъятными морскими просторами. Николая охватило чувство беспричинного счастья. Он сорвался с места и, пробежав несколько метров, упал, сбитый с ног упругим сопротивлением; погрузился с головой, вынырнул и поплыл, поплыл… к буйкам, дальше, взмахами руки разбивая колющее млечное сиянье лунный лучей. Упоительно, непередаваемо хорошо, до боли!

Он долго плавал, нырял, потом лежал на воде, погружаясь взглядом в лучистое мерцание разгоравшихся звезд.

Вернулся на берег, открыл бутылку пива, с жадностью выпил всю до дна, лег, устремив взгляд вверх.

Какое дивное ощущение! Он наедине с небом. А на набережной, до которой рукой подать, журчание голосов, женские вскрики, смех. Проехала машина. Запахло дымом и жареным мясом. Захотелось перекусить.

А вверху!.. Темно-синее бездонное небо, крупные звезды – такие бывают только на юге – и словно между звездами пролег плотный от светил Млечный Путь, склоняющийся к ночному черному горизонту.

Вдруг послышались приближающиеся голоса и смех.

Пахнуло сигаретным дымом. Звуки становились все явственней. Николай повернул голову и увидел трех парней и двух девиц, которые тоже устраивались на лежаках. Какая жалость! Они нарушили его уединение.

Николай достал сигареты, закурил. Восторженный настрой, так редко посещающий его, медленно исчез.

– Молодой человек! Мы вам не помешаем? – звонко, с рвущимся наружу смехом, крикнула одна из девушек.

– Конечно, нет, – бодро ответил Николай и отхлебнул пива. – Будьте моими гостями.

Его непритязательная шутка вызвала взрыв смеха, и кто-то из мужчин предложил:

– Парень, присоединяйся к нам, чего это ты там один балдеешь.

– Спасибо, ребята. У меня еще есть пиво, – попытался отказаться он.

– Пиво! – презрительно сказал другой. – Разве пиво надо пить в такую ночь? Ленка! А ну-ка, сообрази.

К Николаю подошла и близко наклонилась девчушка… Тонкие черты лица, влажные полные смеющиеся губки, бархатно блестящие глаза.

– У, ты какой! – с восхищением сказала она, откровенно обозревая его с ног до головы. – Настоящий красавчик! Пойдем к нам.

Она схватила Николая за руки (в одной была сигарета, в другой – бутылка пива) и потянула к себе.

– Пошли. Я теперь от тебя не отстану, красавчик.

Да, давно его не называли красавчиком. Конечно, женщины на него западают, но – красавчик! Он ухмыльнулся. Впрочем, глупо было сопротивляться столь прелестной русалке с узенькими ленточками вместо купальника. Он послушно пошел за ней, сел на лежак рядом со всеми. Лена тут же плюхнулась ему на колени, так что пришлось ее обнять. Мужики не выказывали недовольства. Плевать.

– Ну что, за знакомство? – предложил длинный сухо мускулистый парень и протянул Николаю стакан, наполовину заполненный водкой. – Тебя как кличут? Я – Вова, этот толстячок – Игорь, а коротышка, – указал он на плотного, бугристого, схожего с тем квадратным, которого Николай сегодня метелил в сортире, – Вадик. Ленку ты знаешь, а этот цветочек – Марина.

– Николай! – сказал он и поднял стакан.

Наступила пауза, на которую он не обратил внимания, тем более что все вдруг как-то суетливо поднесли к губам стаканы. Выпил и Николай.

– Угощайся, – сказал Вова. – Поклюй колбаски, сыра. Помидоры, огурцы, бери что найдешь.

Николай взял кружок колбасы, ломтик сыра и помидор. С наслаждением проглотил. Оказывается, сильно проголодался. Может, это купание нагнало аппетит? Или водка?

Водка провалилась вниз, и стало еще прекраснее.

Лена ерзала на его коленях, откровенно прижималась.

Повернула к нему смеющееся личико, жадно облизнулась.

– Красавчик! – сказала она и уперла руки ему в плечи, предлагая откинуться на лежак.

Игры, конечно, еще те… Но как приятно!

Вадим поднялся с бутылкой шампанского, потянулся, глядя на море, стал вливать в себя содержимое.

Николай медленно откинулся назад. Не сводя с него глаз, Лена продолжала давить ему на плечи, прижимая к лежаку. А где-то музыка, где-то смех… Другим тоже хорошо.

В этот момент ему показалось, у Вадима подвернулась нога и он, как-то по оси сворачиваясь, стал падать на песок, взмахивая, чтобы удержать равновесие.

И тут сильный удар по голове разом выключил и море, и раскалившиеся уже звезды, и эту кошку Лену, и всех этих новых друзей…

Черт побери!

Глава 4 ЗАХОРОНЕНИЕ В МОРЕ

Сильно болела голова. Он открыл глаза и долго всматривался в снежно-белую дорогу, ровно тянувшуюся далеко-далеко к горизонту. Вдруг понял, что лежит на корме. Большой катер летел куда-то, оставляя за собой кипящий след. Еще он сообразил, что крепко связан по рукам и ногам и лежит в одних плавках, руки заведены за спину, а правое плечо затекло и потеряло чувствительность.

Он вздохнул и вместе с воздухом выдохнул стон. Память медленно возвращалась. Он вспомнил, как глупо попался на удар Вадима, вспомнил и отблеск бутылки, падающей ему на голову, и похотливые глазки Ленки, и собственную глупость… Как глупо попался!

Но за что? Он попытался перекатиться на другой бок.

Это хоть и с трудом, но удалось. Рядом лежал какой-то мужик, раскинув руки в стороны. Не связан. Глаза закрыты: спит либо в отключке. И морда побита. Когда взгляд Николая упал на огромные, казалось, парусящие под ветром уши, узнал: тот самый коротышка, которого избивали в туалете ресторана.

Николай приподнялся, сел. Дверь в рубку была открыта, и в сером предрассветном мареве, сгущенном в глубине помещения, все же увидел и узнал длинную мускулистую фигуру за штурвалом. Это был Вова.

Катер между тем мчался куда-то. Справа за кормой виднелась узкая полоска побережья. Они уплывали в глубь моря. В этот момент Вова оглянулся, осклабился и махнул рукой, что-то крича. Шум мотора заглушил слова.

Дальше все происходило без суеты, но достаточно быстро. Вова, видимо, закрепил штурвал, потому что, когда он двинулся к Николаю, катер продолжал ровно нестись вперед. Он остановился перед коротышкой и Николаем. Улыбка у него на лице сменилась торжествующей гримасой.

– Ну что, Колян, отвоевался?

– Что тут вообще происходит? А ну-ка, развяжи меня.

Тот не слушал.

– Попались, пацаны. Теперь вам кранты, – злорадно сообщил он.

И добавил с насмешливой доверительностью:

– Ничего, все там будем.

Он вернулся в рубку и вскоре снова появился с большим будильником и пакетом.

– Это чтобы нагляднее было, – пояснил Вова, кивая на будильник. – Гляди, стрелка звона почти рядом с большой. Как только большая стрелка доползет, будет… Знаешь что будет? Будет большой "бум".

Он поставил будильник метрах в двух от них, придавил с боков какими-то железками. Позади него положил пакет. Проводки от пакета прикрепил к будильнику, что-то завел, что-то включил, в общем, бомба была готова.

Вова перехватил взгляд Николая, ухмыльнулся.

– Правильно мыслишь. Минут через пятнадцать вознесетесь, как агнцы, высоко и надежно. Если успеешь развязаться и попытаешься отсоединить будильник, все тут же взлетит к чертовой матери. Если попробуешь все вместе приподнять, тоже взорветесь. Не советую пробовать. А там, как знаешь.

Ну, не смею больше задерживать и спешу откланяться.

Он в последний раз любовно осмотрел механизм и поднялся.

– Эй, Вова! – окликнул его Николай. – Меня-то за что? Что я вам сделал?

– Сволочь! Спроси своего дружка, – уже другим тоном посоветовал Вова.

Он сунулся в рубку, что-то схватил, кинулся к борту, перелез. Через несколько секунд оттуда раздался тонкий, пронзительный звук, видимо, лодочный мотор. Тут появилась и, задрав круглый нос, быстро унеслась прочь резиновая лодка.

Катер, тело коротышки, море и он – одиночество висельника. Он поднялся на ноги, безнадежно огляделся. Полоска побережья оставалась на том же расстоянии. Вдруг взгляд его наткнулся на мутные глаза соседа. Только что вроде были закрыты. Шевельнулись губы. Какой-то звук.

Николай упал на колени и наклонился к серому лицу.

– Колян! – прошептал коротышка. – Они меня достали. Пришлось обо всем рассказать.

Он сделал паузу, собираясь с силами.

– Но я их обманул. Дома.., у меня.., на…

Он умолк на полуслове, и по бледности, разлившейся по его и без того серому лицу, Николай понял: отошел лопоухий.

Николай бросил взгляд на стрелку часов. Осталось минут десять. Надо торопиться. Лег на бок, подтянул ступни к рукам за спиной и лихорадочно, на ощупь стал распутывать узлы. Взгляд его не мог оторваться от большой стрелки, все ближе подбиравшейся к красной черте, за которой обычно начинается трезвон.

За три с половиной минуты удалось освободить ноги.

Попытался вывернуть руки вперед, однако ноги, хоть и согнутые, как у эмбриона, не пролезли в связанное кольцо. Еще минуту потерял.

Вскочив, бросился в рубку. Огляделся. Ничего подходящего. Вниз шла лестница в каюту, куда он и скатился, как куль.

Диваны вдоль бортов. Большой стол посередине.

Перегородка с проходом. Бросился туда. Отлично, маленький камбуз. Заглядывая через плечо, открыл ящик стола. Звякнули вилки, ложки. Ни одного ножа. Выдвинул еще и, уже не веря себе, заметил выкатившийся из глубины маленький железный столовый ножик… оказавшийся невероятно тупым.

Черт!

Вдруг вспомнил, мельком отмеченное ранее: над рундуком, заполненным, видимо, песком, пожарный щит с причиндалами. Николай буквально взлетел наверх. Топор был там. – Николай вскочил на ларь, и только тогда ему удалось снять топор, лезвие которого, когда-то остро заточенное, лишь слегка поржавело, и только. Даже лучше.

Зажав коленями рукоять, он быстро, как мог, стал перерезать, перетирать веревки. Он был уверен, что взрыв уже должен был прогреметь. И удивлялся отсрочке. Скорее всего ошибался; нетерпение, страх, желание спастись убыстряли ход времени.

Вдруг напряженно оттянутые руки разошлись.

Свободен!

И тут, вместо того чтобы кидаться в воду, метнулся к трупу коротышки, мельком бросив взгляд на часы.

Вроде между стрелками был еще просвет. В карманах ничего нет. Только время потерял. Не раздумывая более, кинулся к ближайшему борту, оттолкнулся что есть силы и ласточкой вонзился в воду. Как можно глубже и дальше. Он плыл под водой, пока хватало воздуха, и в какой-то момент действительно всем телом почувствовал, как вздрогнуло море, слабо толкнув и его.

Когда он вынырнул, катер уже пылал и развороченная корма выплескивала все новые и новые языки огня.

Еще раз громыхнуло, видимо, бак с горючим, и уже весело и безнадежно засверкало, зазмеилось: дым, протуберанцы, агония…

Ну и ладно. Повернувшись, он неторопливо поплыл к ставшей снизу еще более узенькой и едва расцвеченной поднимающимся солнцем полоске берега.

Хорошо!

На небе осторожно появились и как-то незаметно быстро расползлись прозрачные перья облаков, окрашенных в розовые и желтые тона восходящим светилом. Море было спокойным, легкие волны, мягко ударяя в затылок, нисколько не мешали плыть, наоборот, помогали. Чтобы не терять сил, Николай плыл брасом и с каждой минутой настроение его улучшалось. Он смотрел вперед, туда, где, съедая предрассветную сырость, наползали солнечные лучи, заливая огнем тонкую полоску пляжного песка и желто-розовые дома в просветах густо посаженных изумрудных и малахитовых деревьев. Николай радовался морю, воде, так плотно державшей его между небом и дном, радовался спасению, но еще больше тому, что сонный отпуск, в благости которого он в глубине души сомневался, неожиданно превратился в отдых активный, дав Николаю возможность совместить полезное с приятным.

Он представлял себе, как доберется до всей этой шпаны, как поговорит с ними, спросит, почему они такие нехорошие? И они исправятся, потому что выхода другого не будет. Думать об этом было так приятно, что он захохотал, чем не преминула воспользоваться очередная волна, ловко напоив его. Откашлялся.

Между тем облака уплотнились, ветер немного посвежел, но берег был уже близко, и вскоре Николай вышел на песок. Пляж здесь оказался дикий, ни лежаков, ни деревянных зонтиков с периметром сиденья вокруг ножек (словно юбочка мухомора или бледной поганки) не присутствовало. Он еще в воде пригляделся к местности, сориентировался и теперь сразу повернул вправо к городу, оставив за спиной начинающиеся холмы, потом скалы, заросшие густым лесом и близко подступающие к воде.

Шел он бодро, по кромке воды, где набегавшая волна делала песок более плотным. Какая все же нелепость! – он не мог не думать о происшедшем. Недалеко чайки покачивались на волнах, некоторые стояли на плотном, увлажненном песке, и при его приближении либо отбегали на своих тонких прямых ножках, либо – что было чаще – взлетали, резко и негодующе ругаясь. То, что его приняли за другого, к тому же тезку, уже бесспорно. Этот Колян, видимо, досадил местной группировке, и ребята попробовали расправиться и с ним, и с приятелем Коляна – лопоухим коротышкой, только что безболезненно почившим в бозе. Он ухмыльнулся, вспомнив, что для коротышки лишь конечный этап был более-менее спокойным. Это когда лопоухого уже приняли за мертвого. Ну да ладно.

И чуть не заскрипел зубами от злобы, вспомнив, что приехал всего сутки назад, тихо, мирно приехал, не собираясь и не желая никому портить жизнь. Ну ладно, посмотрим! Он захохотал, мысленно ловя фрагменты картин, которые тут же воспроизвело услужливое воображение.

Да уж, покажу я вам!

Так незаметно он и дошел до лежаков, где так глупо попался. Подходил с надеждой, которую рассудком отметал. Но все равно до последнего мгновения взгляд искал джинсы, рубашку, туфли. Пакет с оставшейся бутылкой пива могли прибрать мусорщики, – святое дело, – а вот штанов жалко, совсем новые, купил перед отъездом из Москвы, а главное, других нет.

Ничего не поделаешь. Придется идти в плавках.

Он еще раз заглянул под лежаки, машинально порылся в песке, пожал плечами и отправился домой, в игрушечный домик, который ему так и не удалось освоить в первую ночь.

Было часов семь. По улицам уже торопливо шли люди, сразу видно, местные, судя по деловому утреннему настрою. Спешили на работу. Он перешел дорогу, миновал ресторан-бар "Альбатрос" с моржом-барменом и где, как теперь ясно, осуществлялась завязка событий, и наконец свернул на нужную ему улочку.

На него поглядывали, чаще рассеянно, поскольку пляж был совсем близко. Но когда густая синева воды скрылась и он оказался голым в мире деловом и цивилизованном, положение изменилось. А может, это ему просто показалось. Правда, какая-то полная женщина с ногами, похожими на слоновьи, медленно, вперевалку проходя мимо, оглянулась и что-то прокричала пронзительно и грубо, но тут, к счастью, показалась знакомая калитка.

Николай зашел в свое жилище, по пляжной инерции проверил целостность вещей и денег и, для приличия накинув рубашку, направился к дому хозяйки.

Крикнул в открытую дверь, и женщина сразу же вышла, улыбаясь не только губами и глазами, но и всеми ямочками и морщинками своего загорелого лица.

– Валентина Петровна! Тут со мной неприятность случилась, – сказал он и обстоятельно доложил о краже, умолчав о драке и других непонятных обывателям приключениях.

Так что, уважаемая Валентина Петровна, я остался без брюк. Хочу у вас попросить какие-нибудь штаны, чтобы дойти до магазина. В плавках, наверное, не пустят.

– Ой! – радостно воскликнула Валентина Петровна. – О чем речь! Дадим вам брюки. От мужа остались.

Отчего же не дать.

Была она несказанно рада, что просьба оказалась пустяковой, не требующей никаких финансовых затрат с ее стороны.

– Отчего же не дать мужчине брюки…

Он дождался девяти часов, когда открываются промтоварные магазины, и пошлепал. Именно так, ибо совершенно забыл об обуви. Брюки к тому же были здорово коротки, не достигали и щиколоток. В общем, зрелище он представлял еще то.

Ладно. В магазине уже через пятнадцать минут он был облачен в новые джинсы и очень удобные туфли, наподобие мокасин. И хоть выбирал подешевле, непредвиденные траты больно ударили по премиально-отпускному бюджету.

Ничего, сказал он сам себе, как-нибудь перебьюсь.

Глава 5 НЕ ЖИТЬ ТЕБЕ БОЛЬШЕ

Вышел из магазина, и тут же пахнуло чем-то жареным. Захотелось есть. Рядом с магазином оказалась чебуречная, и через открытые по причине жары и традиции окна, вместе с марлевыми занавесками сквозняком выдувались различные невыносимые запахи.

Николай зашел в полупустой зал с десятком высоких столиков для тех, кто ел на ходу, взял у черненькой улыбчивой продавщицы четыре чебурека и бутылку пива. Зверски хотелось есть, и он с наслаждением впился зубами в растекающуюся мясным соком, прожаренную мучную плоть.

Валентине Петровне вернул брюки в целости и сохранности, еще раз поблагодарил и наконец почувствовал, что готов к активному отдыху: первым делом отправился к щербатому бармену.

Дверь в ресторан "Альбатрос" была открыта, хотя до начала работы ресторана оставалось часа два, точно он не знал, потому что вместе с брюками пропали и часы. Ресторан открывался в двенадцать. Николай прошел через неизменную здесь занавеску, предохраняющую от внешней заразы, то бишь от мух, и оказался в тихом полумраке спящего еще заведения.

Но тут навстречу ему шагнул только что гармонично вписывающийся в полумрак негр-швейцар.

– Еще закрыто. Позже заходите.

– Как же позже, дорогой, если у меня личный разговор к вашему бармену, – сказал Николай и попытался обойти цербера. Настырный негр, продолжая отрабатывать зарплату, преградил ему путь.

– Слушай, скандинав, – сказал Николай, – мне нужно только поговорить. Бармен здесь?

– Здесь, но сейчас нельзя. После двенадцати.

Выведенный из терпения, Николай взял негра левой рукой за брючный ремень, а правой за ворот поблескивающей золотым шитьем униформы, приподнял и отставил в сторону. Здоровый, однако, негр. Тот сделал движение, которое вполне можно было принять за угрозу, поэтому Николай, уже шагнувший вперед, на миг остановился и взглянул ему в лицо. Теперь физиономия Николая да плюс еще левитация, только что совершенная африканским мужиком, сделали свое дело, и негр сразу сник. В этом люди и собаки (может, и другие твари, кто знает) схожи: потеряв точку опоры, очутившись в чьих-то руках или зубах, перестают сопротивляться.

– Ну, если знакомый… – пробормотал негр и отступил.

Николай спустился по ступенькам в какой-то мертво-пыльный, осиротевший без людей бар и сразу нашел того, кого искал.

– А, Колян! – приветствовал его бармен. – Давненько не заглядывал. Еще кого-нибудь хочешь отметелить? Нам это, знаешь, ни к чему.

– Как тебя звать? – резко прервал его трепотню Николай.

У бармена округлились глаза в насмешливом удивлении:

– Тебе что, Колян, память вчера отшибло? По кумполу сильно врезали?

Последнее, как возможный, хотя, конечно, маловероятный намек на пляжное приключение, взъярило Николая.

– Ты можешь ответить на простой вопрос?

Тот пожал плечами.

– Всю жизнь звали Аркадием.

– Так вот, Аркаша, ты мне, дружок, сейчас назовешь имена тех трех парней, которых я оставил вчера в сортире. Предупреждаю, времени у меня нет, а шуток я не понимаю.

Ехидная ухмылка исчезла с его щербатой морды.

Он зло прищурился.

– У тебя и впрямь память отшибло. Ты же лучше меня их знаешь.

Он наклонился к Николаю через стойку, всмотрелся.

– Слушай, а ты сам кто такой? То-то я еще вчера заприметил. Шрама на щеке нет, залысина пропала.

Я еще подумал, парик, что ли, надел.

– Раз ты такой наблюдательный, объясняю. Я только вчера приехал в ваш занюханный городишко. Ни Серого, ни Белого, ни тебя, Аркаша, ни сортирных обитателей, вообще никого здесь не знаю. А теперь хочу узнать. Вы меня задели. За самую печенку задели.

Аркадий еще несколько секунд всматривался в Николая и наконец поверил. Ощерив зубы с черной недостачей впереди, злобно прошипел:

– – А ну проваливай, падла!

Неожиданно и очень отработанно он ударил Николая в лицо правой рукой. Но, как ни быстр был удар, Николай успел поймать его кулак, зажать и резко согнуть вниз. Сгибаясь, пальцы разжались, ладонь беспомощно подогнулась в запястье, что-то там хрустнуло, Аркадий взвыл. Не давая опомниться, Николай хлестнул его по носу расслабленными пальцами правой руки и, ухватив за ворот, стал медленно выводить из-за стойки.

От боли в растянутом запястье бармен не то стонал, не то скулил; при каждом всхлипе из носа пузырилась кровь.

Николай вплотную притянул Аркадия к себе и только тогда отпустил его руку.

– Ну что, парень, будешь отвечать или продолжим?

Тот сузил сверкнувшие глаза и ударил левой рукой Николая в ухо. Не усвоил, видно, мерзавец! Все еще болевшая со вчерашнего вечера голова вновь загудела, как главный колокол храма Христа Спасителя. Никак не слабее. Но Аркашке не удалось воспользоваться инициативой. Охваченный холодной страшной яростью, Николай схватил его за волосы и несколько раз ударил о стойку бара. Раздался треск, а следом нечленораздельное мычание Аркадия.

Николай приподнял его лицо и захохотал.

– Обещал еще пару зубов тебе выдавить? Видишь, даже перевыполнил обещание.

Может, и не следовало горячиться, но события последних суток здорово потрепали ему нервы.

Ну и морда!

Николай взял со стойки бутылку открытого пива, встряхнул. Там больше половины. Вылил пиво на Аркадия, стараясь, чтобы струя обмыла лицо.

– Сволочь! Тварь! Покойник! Не жить тебе больше.

Говорил он невнятно из-за отсутствия передних зубов. Николай ухмыльнулся вновь.

– Ладно, говори, шепелявый ты наш. А то, может, продолжим?

Он подвел уже не сопротивляющегося Аркадия к столу и усадил в кресло. Вернулся к стойке, нашел полотенце и два бокала граммов на сто пятьдесят. Из ряда откупоренных бутылок выбрал коньяк. Вернулся к столику и сел напротив.

– На, вытрись, – он бросил полотенце Аркадию. – Смотреть на тебя тошно.

– Гад! Все равно я тебя замочу.

– Хорошо, но это потом.

Николай налил по полному бокалу, придвинул один Аркадию.

– За знакомство.

Аркадий, что-то продолжая бормотать, взял бокал и опрокинул себе в глотку. Тут же зашипел, замотал головой – спирт ожег открытые раны. Вдруг, подвигав челюстями, прямо на стол выплюнул два зуба.

– Я тебе это припомню!

Николай выпил коньяк, достал сигареты.

– Будешь?

Аркадий молча взял одну. Николай дал ему прикурить, закурил сам. Коньяк ли, одержанная победа, сигареты – нет, все, вместе взятое, значительно улучшило его настроение. Он выпустил дым в потолок, одновременно разглядывая лицо бармена. Пожалуй, придется еще вставлять зубы – страшное зрелище!

– Я слушаю.

– Самый здоровый – Кит. Поменьше – Селезень.

Тот, кого били, – Упырь.

– А имена?

– Имена? Кита зовут Андреем.., кажется, Филимонов, Селезня – Николаем Селезневым, а Упырь и есть Упырь. Никто не помнит, как он прозывался раньше.

– Почему Упырь?

– Рожа у него зеленая, и лопоухий в придачу – Упырь.

– За что его били?

– Проворовался, наверное, вот босс и послал ребят разобраться.

– Босс? Кто такой босс?

– Слушай, может, тебе действительно жить надоело?

– Не твое дело. Кто такой босс?

– Качаури Отари Карлович. Кличка Барон. Он здесь над всеми босс.

– Знаешь Вову? Длинный такой, худощавый.

– Знаю. Это Лом, тоже человек босса.

– А Игоря и Вадима?

– Это Бык и Селезень. Они все при боссе в заведении. Там у него дом отдыха.

– А Колян тут при чем?

– Вот уж не знаю. Он, кстати, тоже на шефа работает.

– Так хорошо. И последнее, где живет Упырь? Адрес?

– Адрес простой: Безбожная улица, тринадцать.

– Надо же, как подгадали! – восхитился Николай. – Упырь живет на Безбожной улице. Как туда добраться?

– Проще простого, – охотно ответил Аркадий. – Выйдешь из "Альбатроса", свернешь налево и по набережной – до конца. Там будет улица Приморская.

По ней пойдешь до первого перекрестка. Там и ищи.

Николай затушил окурок в пепельнице. Помолчал, собираясь с мыслями. Вроде все выяснил.

– Ну лады. Пойду я. Сколько с меня?

– Да пошел ты!.. Еще успеешь заплатить.

– Ну, ну, – сказал Николай. – Тогда пока.

– Иди, иди.

Глава 6 КРОВАВАЯ РАЗБОРКА В ЖИЛИЩЕ УПЫРЯ

Николай миновал не замечающего его негра, толкнул плечом невесомую занавеску. Зажмурился от слепящего солнечного света, ударившего в глаза. Ну и жара! На небе ни облачка. А ведь утром так хорошо наползали. Он вытащил сигарету, закурил, поглядывая по сторонам.

Набережная обсажена невысокими каштанами с зелеными, колючими теннисными шариками семян, то и дело срывающимися на газон, чтобы тут же треснуть, обнажив коричневый эмбрион. По ней запыленная, мягкая на ощупь (можно легко сделать отпечаток пальца) двурядная дорога, предназначенная для массовых гуляний, но сейчас тут то и дело проносятся автомобили, оставляя следы рисунка протекторов, вполне различимые. Набережная несет в обе стороны не только людей, но и собак, кошек, голубей, тележки мороженщиков и тележки с горячими пирожками.

А напротив, посыпанная солнечным инеем, яркая синь моря. Она выпукло простирается до самого горизонта и сливается с ним. Сверкает так, что смотреть больно.

Вдали мелькают паруса, совсем близко от берега проплыла яхта, чуть поодаль – прогулочные лодки, весла неумело ловят набегающие волны.

Незаметно выкурил полсигареты. Пора. Повернул налево и пошел по набережной, где собрана львиная часть увеселительных заведений города: бары, рестораны, ночные клубы, кинотеатр, чебуречная…

Дойдя до конца, нашел Приморскую улицу, с одно-, двухэтажными домами старой и очень старой постройки, разумеется, каменными, окрашенными в бело-желто-коричневые тона. Здесь росли акации, огромными узловатыми кронами нависавшие и над проезжей частью, и над тротуарами.

А вот и Безбожная улица. Он нашел тринадцатый номер: одноэтажный белый домишко, двумя маленькими окошками слепо выглядывавший на улицу. Стена покосилась от времени. Железные ворота не поддались, а вот калитка, тоже из металла, отходила изрядно, открывая простой затвор, наброшенный на скобу.

Николай поискал вокруг глазами, нашел веточку и с ее помощью тут же оказался внутри.

Ну что? Посмотрим, как жил Упырь. Маленький пустой дворик. Слева стена дома, дверь, еще одно окошко. Какой-то сарай: гараж или хозблок. Николай отвлекся. Упырь ясно сказал, что оставил кое-что дома.

Жаль, не успел сказать, что именно и где. Это крайне облегчило бы поиск.

Окна закрыты, дверь – тоже. Времени вскрывать замок нет. Николай отошел на несколько шагов, разбежался и ногой вышиб хилую дверь. Хорошо, что не квартира. А то из всех дверей стали бы высовываться соседи. Внутри пахло так же, как и в снятом им домишке. Только примешивалась еще какая-то кислая затхлость. Что в принципе понятно, учитывая внешность Упыря. Николай ухмыльнулся и продолжил осмотр.

Маленький коридор выходил в кухню с газовой плитой, посудой, чем-то вроде мойки и еще разным хламом, сваленным по углам. Глаз выхватил валенки, облезлого плюшевого медведя, сварочный трансформатор – вещи, не совсем соответствующие месту, зато много говорящие о хозяине. Дверь в жилое помещение была приоткрыта. Николай вошел.

Дощатые крашеные полы с истертыми тропками, по которым, видимо, чаще всего ходил лопоухий Упырь.

Шкаф, купленный, вероятно, родителями хозяина еще во времена собственной молодости, диван у окна, стол, покрытый толстой темной скатертью, и тонко жужжащие повсюду мухи. Видимо, для Упыря дом был скорее логовом, чем жилищем.

Николай мельком заглянул в спальню, увидел кровать, неубранную постель, платяной шкаф, треснувшее зеркало у стены и вернулся в большую комнату.

С чего начать? Где он может прятать таинственное "что-то"? Начал со шкафа, перебрал белье, где хозяйки обычно прячут деньги, – ничего. Когда с полками было покончено, исследовал карманы пальто, дубленки и нескольких костюмов. В обуви тоже ничего не было.

Вдруг Николай услышал какие-то звуки и насторожился. Замер, прислушался. Что это, черт побери!

Звякнуло. Да, со двора.

Он метнулся к окну и стал так, чтобы его не было видно. Осторожно выглянул из-за шторы. Никого. И тут услышал скрип несмазанных петель входной двери.

Кто бы это мог быть?

Он легко (благо мягкие мокасины позволяли ступать бесшумно) подскочил к двери на кухню, сейчас приоткрытой. Прятаться за дверь не имело смысла, потому что смутно знакомые голоса уже были рядом, в двух шагах; вошедшие оглядывали кухню и шепотом переговаривались.

– Думаешь, он здесь? – спросил один.

– Не знаю. Времени было достаточно. Мог и уйти.

Николай ждал. Вдруг в проеме показалось вздернутое вверх длинное дуло.., нет, глушитель. Он мгновенно выбросил левую руку, схватил оружие и, не давая ни себе, ни противнику ни мгновения передышки, всем телом толкнул… Падая в комнату, тот открыл напарника. Сзади стоял Вадим, вчера на пляже ударивший его бутылкой, и Николай ребром ступни (туфли были мягкими и не смягчали удар) заехал ему в нос.

Все произошло с молниеносной быстротой! Действуя, он фиксировал каждую деталь, каждое движение.

Вова-убийца, чье оружие он перехватил, был именно он, едва почувствовав хватку Николая, уцепился свободной рукой за глушитель и, пользуясь преимуществом в рычаге, направил дуло в цель.

Николая спасло то, что, вложив в удар ноги всю силу, он использовал инерцию корпуса: резкий нырок вниз, добавивший эффективность выпаду, помог ускользнуть от пули. Выстрел прозвучал сухо, тихо и зловеще.

Но повторить его Вове Николай не дал. Выпрямляясь, он правым локтем саданул Вову под ухо и, не отпуская пистолета врага, отбросил того в центр комнаты. Сухой цепкий Вова не выпустил оружия: его отнесло, раздался еще выстрел.., потом хруст пальцев, вскрик.

С треском костяшек выворачивая пистолет, Николай поднял падавшего на колени Вову страшным ударом колена в подбородок. Тот взвился в воздух, рухнул на стол, потом на пол и затих. Вадим тоже не шевелился.

Тяжело дыша, разъяренный Николай настороженно прислушивался. Громко жужжали мухи, скрипнула половица, по дороге проехала машина… Вроде все. Он взглянул на трофейное оружие, стал внимательно осматривать. Какой прекрасный образец! Конечно, подделка, но классная. Американский пистолет-пулемет "АГРАМ-2000". Ничего нет совершеннее классного оружия, и только недоноски и женщины не понимают его прелести. Но не таскаться же по городу с такой пушкой? А оставлять не хотелось.

Так, эти все еще отдыхают. Николай подошел к Вадиму, наклонился, вынул из руки пистолет. Вгляделся в разбитую морду. Н-да! Нос снесен куда-то вверх. Пощупал пульс на шее. Черт! Готов собака! Бросился к Вове – тот тоже не дышал.

Ничего себе! Перестарался. Одному вбил кость носа в мозг, у второго не выдержали шейные позвонки.

Ну а что делать?

Он добросовестно обыскал теплые трупы: бумажники, ключи, запасные обоймы… У Вадима на щиколотке, в мягкой кобуре – маленький мелкоколиберный револьвер. Идея ему понравилась, и он пристегнул оружие к своей ноге. Ключи. Неизвестно от чего…

А у Вовы и от машины. В бумажниках – водительские права: Владимир Николаевич Семенов, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, и Вадим Николаевич Костомаров, тысяча девятьсот семьдесят седьмого. Еще в бумажнике оказались доллары. У одного шестьсот двадцать, у другого триста шестьдесят.

Итого: девятьсот восемьдесят. Почти тысяча долларов: его отпуск начинал расцвечиваться новыми красками.

Николай прислонился к стене, раздумывая, что еще надо сделать. Прежде всего стереть отпечатки пальцев, оружие придется оставить здесь.., буквально под носом, а, значит, невидимый, висел на гвоздике ключ с привязанным к нему листком. Николай сорвал его, развернул. Корявым почерком там были выведены три цифры, а также сообщалось о том, что пакет находится на катере в сейфе, за зеркалом.

Очень здорово! Что за катер, что за пакет? Впрочем, выяснить это легко, хотя где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что катер, взлетевший сегодня на воздух (а потом благополучно канувший в тартарары), и есть тот самый, что упомянут в записке. Однако все требует проверки.

Николай сунул ключ в карман, нашел подходящую тряпочку, тщательно протер автомат "АГРАМ", на всякий случай и бумажники, прежде чем рассовать их по карманам равнодушных хозяев, занялся створками шкафа, потом еще раз огляделся, отметив, что, войдя, так ни к чему больше и не прикоснулся.

Он вышел во двор (калитка была приоткрыта, хотя он закрыл ее за собой), выглянул на улицу. Выходя, поставил затвор калитки вертикально, чуть с наклоном и, хлопнув дверцей, удовлетворенно услышал позади скрежещущий звук падения железа в паз. Вот дверца и заперта.

Напротив стоял роскошный джип. Что-то подсказывало, что именно на нем приехали его знакомцы. Он подошел к машине, попробовал открыть. Когда удалось, сел на водительское сиденье и закурил.

Глава 7 В ГОСТИ К БАРОНУ

День в самом разгаре. Со всей этой беготней он забыл, что находится на юге. Николай вытащил сигарету, закурил. Настроение, в общем-то, было прекрасное. Голова, с утра сдавленная, словно тисками, почти не болела. А главное, в очередной раз, несмотря на старания противной стороны, выжил он, а не те плохие ребята. Пятнистая тень акаций падала сквозь тонированное стекло на джинсы, но капли солнечных лучей, проникая сквозь густую крону, сильно жгли.

У ворот соседнего дома сидела маленькая южная собака палевых пыльных мастей, а рядом, маскируясь под асфальт, свернулся клубочком кот. Из калитки дома, возле которого стоял джип, вышла средних лет женщина в ситцевом платье без рукавов и выплеснула ведро грязной воды на газон, где, игнорируемые равнодушными прохожими, росли помидоры. Выплеснув ведро, женщина пристально посмотрела на него, но, наверное, ничего не увидела сквозь черноту стекол, вздохнула и ушла.

Николай сунул ключ зажигания в гнездо, отжал сцепление и тронул машину с места. Выбросив дотлевший окурок, снова закурил. Хотелось пить. Наудачу пошарив в бардачке, нашел бутылку пива, открыл на ходу и, прихлебывая, продолжил путь.

Конечно, можно было заняться поисками катера, чтобы довести это дело до конца. Но насколько же мала вероятность того, что он сможет обнаружить место гибели. Впрочем, с этой точки зрения, ситуацию лучше не рассматривать: глаз, как говорится, алмаз – Николай прекрасно запомнил ориентиры, да и расстояние можно было приблизительно рассчитать. Не в этом дело. Дело в том, что, очутившись в гуще чужих событий, не имеет смысла пассивно ждать нового поворота, ибо нет ничего страшнее, чем стать жертвой, тот, кто сам не нападает, всегда подвергается нападению. "В общем, положение безвыходное", – подумал он и ухмыльнулся.

Выехав на набережную, Николай притормозил возле пожилого аборигена. Что он местный, можно было сразу определить по глубоко пропеченным, с чисто южным капиллярным расположением, морщинам.

– Отец! Не подскажешь, как доехать до заповедника?

Тот остановился, взглянул на Николая водянистыми глазами и обстоятельно ответил:

– Подскажу. Поедешь по набережной, не сворачивая, выедешь на шоссе, потом на первую грунтовую дорогу налево.

– Долго добираться?

– Это смотря чем. Пешком, часа полтора-два, на твоей машине минут за двадцать доедешь. Тебе что там надо?

– Санаторий. Или дом отдыха.

– А-а-а! – протянул тот. – Замок Барона. Найдешь, не заблудишься.

– Барон?

– А ты разве не к Отари?

– Его что, Бароном называют?

– А кто же он, если не Барон? Он тут все здесь скупил и всем управляет. А мы так!.. – махнул старик рукой с чисто русской мазохистской покорностью. – Ну, езжай.

Он обошел машину и также неторопливо, как беседовал с Николаем, двинулся по тротуару мимо целого ряда увеселительных заведений (в этот ранний час закрытых и для людей более достойных), мимо двух молодых мам, забывших обо всем на свете от счастливой возможности сообщить подружке что-то очень важное, что они и делали, постоянно перебивая друг дружку. Одна крепко держала за ручку малыша в белых трусиках и маечке, который весь извертелся, пытаясь высвободиться, а у второй мамы малыш в красных трусиках и розовой маечке все же вырвался, доковылял до урны, достал из нее апельсиновую корочку и поднес ко рту, но мама настигла его и отшлепала.

Николай допил пиво, выбросил окурок в окно и продолжил путь.

Конечно, начинать надо с Барона. Помня указания старика, Николай выехал на шоссе и минут через пятнадцать действительно увидел слева наезженную грунтовую дорогу, на которую и свернул, сразу оказавшись в густом, хоть и прокаленном солнцем лесу.

Петляя вслед за дорогой, он вдруг в просветах между деревьями увидел впереди что-то белое. Что именно, понять он не мог. Что-то очень большое и как бы внизу. Впрочем, еще въезжая на грунт, он заметил подъем; скорее всего заповедник располагался на тех холмах и скалах, которые он видел, когда плыл утром.

И вот наконец он прибыл. Нет, до цели еще оставался километр витой дороги, спускавшейся по холму к берегу, но заставила его притормозить, а потом и остановиться сверкающая феерия внизу. Дом отдыха был огромен. Если то, что открылось его взору, можно вообще назвать домом отдыха. Никаких привычных казенных стен: белый, ослепительно поблескивающий, остановленный в высоте взрыв невероятных крыльев, а между ними – перламутровая раковина, построенная не из какого-то там материала, а из головокружительного движения. Стеклянные перекрытия чередовались с калейдоскопными сияющими сегментами (витражи? цветовая внутренняя подсветка?). Овальные озерца плавательных бассейнов в глубине. Он даже представить себе не мог, сколько средств понадобилось, чтобы, вгрызшись в скалы и холмы заповедника, отгрохать такой комплекс. И впервые в душу закралось сомнение: по силам ли ему здесь зарываться?

"Ну уж нет", – решил он и ухмыльнулся. Снова полез в бардачок, пошарил, пива не нашел, но не огорчился. Обойдется без пива. Достал сигареты, выудил одну из пачки, закурил. И снова принялся осматривать здание и местность внизу. Теперь уже без особого восторга.

Дорога вела прямо к приоткрытым воротам, где возле будки охранника валялся голый по пояс парень.

Вообще, весь комплекс был огорожен проволочной оградой. Парень у ворот загорал. "Здесь проблем не будет", – решил Николай. Дальше ступени главного входа под этой роскошной раковиной, которая больше годилась для маленького стадиона, но в то же время прекрасно вписывалась в здешний ландшафт. Оба крыла по бокам, вероятно, гостиничные корпуса, а может, еще что-нибудь. От них двумя полупрозрачными лентами, соединяющимися ближе к берегу, стекал ажурный акведук, через который можно дойти к причалу прямо из дома. У причала покачивались яхты, катера, водные мотоциклы…

Хорошо живет Барон!

Николай выбросил сигарету, отжал тормоз и начал спускаться.

Охранник, несмотря на видимую расслабленность, заметил его еще издали, зашел в сторожку, повесил на шею автомат Калашникова и вышел за ворота, преградив путь. По мере приближения Николай отмечал, как, всмотревшись в машину, охранник вновь расслаблялся. По всему видно, узнал машину. Николай ухмыльнулся; парню был уготован сюрприз.

Охранник его все же остановил. Не сумев заглянуть сквозь тонированное стекло, обошел капот и сунулся в окошко. Вдруг увидел незнакомого, отшатнулся было, но тут же спросил:

– Ты, Колян? А где Володька с Вадимом?

Еще что-то мелькнуло в его лице, он подобрался, невзначай навел автомат.

– А ты что здесь делаешь? Ты же у шефа в клетке…

– Вглядись внимательнее, дурак! – презрительно сказал Николай. – Какой я тебе Колян? Колян лысый и со шрамом. Я просто его двойник, и меня тоже зовут Николаем. Еду я к боссу, ребята одолжили машину, пока сами на деле, вот я и приехал. Тебе что-нибудь еще непонятно? Нет? – да? – пропускай.

Парень краем уха прислушивался к его наглой трепотне, а сам что-то напряженно соображал.

– Стой здесь. На счет тебя не было никаких указаний. Мне надо позвонить.

– Подожди, еще что-то важное скажу, – остановил его Николай.

Он полностью опустил стекло дверцы и поманил охранника. Тот сдуру пригнул лицо, и Николай с силой, снизу вверх вонзил указательный и средний палец ему в ноздри. От неожиданности и боли тот взвыл. Свободной рукой Николай неловко, но надежно перехватил ствол и резко бросил лицо парня на край заранее приоткрытой дверцы. Тот, хоть и не очень сильно, но впечатляюще врезался переносицей в твердый острый металлической край. Рассек лоб, и брови сразу стало заливать кровью. С всхлипом вытащив пальцы, Николай схватил парня за волосы, нагнул голову и сильно толкнул, одновременно приподняв автомат, чтобы ремню было легче соскользнуть с шеи.

Вот и все. Как жаль, что нельзя засечь время подобных стычек! "Ведь что интересно, – подумал Николай, – кажется, будто прошло минуты три, не меньше. А на самом деле меньше секунды. Видимо, временем действительно управляет сознание, потому что все хорошее пролетает мгновенно, все плохое тянется целую вечность. Однажды, помнится, нехорошие люди продержали его несколько часов голым в каменном склепе, и он был уверен, что его заживо похоронили.

Вот тогда… Впрочем, это дела давно минувших дней, не стоит отвлекаться.

Николай вышел, отволок парня в сторону и сел за руль. Автомат положил рядом на сиденье. Когда отъехал, парень, шатаясь, брел к будке. Звонить, наверное. Ладно, пускай народ всполошится, посмотрим.

В принципе он приехал сюда говорить, а не поджигать этот здешний сыр-бор. Раз он включен в события фактом недоразумения, глупого причем, ибо, как только что узнал, вчера вечером его стукнули по голове только потому, что не удосужились узнать о том, что настоящий Колян находится в клетке. Интересно, что здесь подразумевают под клеткой? И вообще, они все тут виноваты, потому что не дали ему спокойно отдохнуть. Мысль показалась забавной, и он захохотал.

Николай остановил машину у главного входа. Никого. Приоткрыл дверцу. Ворвался свежий бриз. Позади, метрах в пятидесяти, мерно дышало море; волны, шипя и рокоча, набрасывались на берег, потом с шорохом отползали, перестукиваясь галькой. Ссорились вездесущие чайки.

Николай закурил, выпустил дым в сторону дверцы.

Все-таки хорошо на юге. Он вышел и захлопнул дверцу. В небе ни облачка.

Край гигантской раковины козырьком нависал над стеклянными дверьми и уходил дальше к причалу, сливаясь с акведуком. Парадный вход. Возможно, им не пользуются, иначе чем объяснить отсутствие людей.

Ведь сейчас самый разгар сезона.

Он огляделся. На пляже было множество павильонов, лежаки и шезлонги стояли под навесами. То здесь, то там виднелись группки людей. На воде ослепительно сверкали паруса виндсерфингов, яхт, гудели моторы водных мотоциклов. Нет, хоть и элитарный, но отдых наблюдался.

Он поднялся по ступеням; впереди в стекле вырос огромный квадратный силуэт – и исчез, едва Николай вступил в тень. Двери были закрыты. Он поискал глазами звонок, нажал кнопку и долго не отпускал.

Никто, однако, не вышел.

Бросив впустую трезвонить, Николай вернулся к джипу. Выбросил дотлевшую сигарету, достал новую.

Закурил. Если не выйдут, пока он курит, придется искать другие входы. Но что-то ему подсказывало, что выйдут обязательно. Да и не надо было быть Шерлоком Холмсом, чтобы прийти к такому выводу. Один звонок охранника у ворот должен был взбудоражить всю здешнюю свору. То, что никто не выходит, могло означать Лишь одно: внутри совещаются, спешно решают его судьбу или готовят какую-нибудь особо пикантную пакость.

Тут за стеклом замелькали сильфиды, движение усилилось, сгустилось в отдельные фигуры, близко подплывшие к дверям, створки немедленно разошлись, пропустив небольшую группку люд ей. Двоих Николай сразу узнал: Николай Селезнев по кличке Селезень и Андрей Филимонов по кличке Кит – его сортирные крестники. Еще трое были из той же породы мясных ублюдков – крутые парни, "шестерки" разных там мокрых дел. Все были вооружены чем попадя, но, в общем-то, однообразно: дубинки, у одного нунчаки, у другого – цепь, еще американская бита для игры в бейсбол. Сразу видно, что цель у них одна: не просто убить (застрелить, чего проще!), а медленно, сладострастно хакая, забить до смерти. Было во всем этом столько примитивного, животного, безумно-подросткового, что волна гнева захлестнула Николая.

Однако это не мешало ему изучать странную троицу, оставшуюся на крыльце, тогда как пятеро костоломов уже медленно спускались по ступеням под палящие лучи солнца.

Остались женщина и двое мужчин. Один высокий, лет за пятьдесят. Сытая жизнь облила его слоем сала, и, видимо, нелегко ему было носить свое тяжелеющее тело. С виду сильный, уверенный в себе. Внешность типичного кавказца, насмешливое превосходство во взгляде – это, конечно, хозяин. Второй мужик – весь какой-то серый, невзрачный, с длинным лошадиным лицом. Даже высокий рост не делал его приметным.

Он стоял позади своих спутников, нависая над ними подобно вопросительному знаку, и внимательно, хотя и отстранение, наблюдал за разворачивающимися внизу событиями. Женщина.., нет, девушка, лет семнадцати-восемнадцати, была красива той ошеломляющей восточной красотой, которая проявляется в ранней молодости, особенно если к восточной крови примешивается славянская. Видимо, мать у нее русская.

Смуглая, черные как смоль волосы, коралловые губы, агатовые глаза. Внешность необычайно яркая. Но ничто не нарушает гармонии.

Засмотревшись на девушку, Николай едва не забыл о маневрах боевиков, медленно окружавших его. Вернул к действительности спокойный голос главаря, конечно, Барона, то бишь Качаури Отари Карловича.

– Всыпьте ему, мальчики, по первое число.

Первым из мальчиков ринулся к Николаю туалетный Кит. Именно он был вооружен битой, что, учитывая его габариты, делало дубину смертельным оружием. На ходу он закрутился, замахиваясь, и тут же со страшной силой бита засвистела, рассекая воздух. Попади голова Николая под траекторию этого снаряда, череп превратился бы в разбитое сырое яйцо. Представив себе такую картину, Николай даже пригнулся и зажмурился от неприятного холодка, пробежавшего по хребту. Однако это лишь удесятерило его ярость:

Кит еще продолжал раскручиваться вслед за битой, когда кулак Николая врезался ему в ребра. Ярость, страх, бешенство в совокупности дают неожиданный результат: кулак как-то мягко, хоть и с треском, провалился внутрь. Кит замер, выпустив биту, тут же подхваченную Николаем, из горла у него брызнула кровь (видимо, было повреждено легкое), и завалился.

– Ну что, мальчики, продолжим? – в веселом остервенении спросил Николай и двинулся к оставшимся четырем бандитам.

Они было ринулись на него все вместе, но начавшаяся суета заставила двоих остановиться. Вперед выступили два мужика. Один с цепью, другой с нунчаками. Этим требовался размах. Тот, что с нунчаками, был представителем желтой расы. Именно желтые, пользуясь всеобщей голливудско-дебильной мифологией, успешно делают свой маленький бизнес, представляя свою расу самой талантливой в данной области. Помнится, однажды Николай в спарринге встретился с одним вьетнамцем, который после войны с Америкой резонно считал всех белых врагами.., чуть не пропустил удар; парень перед ним вновь замелькал как пропеллер своими деревяшками, выжидая момент всадить Николаю в лоб тяжелый брусок, который при умелом ударе мог начисто вышибить мозги. Раздражал и второй, тоже раскручивающий свою цепь. И именно он первый начал, резко хлестнув Николая цепью по ногам. Подпрыгивая, чтобы избежать удара, Николай выставил биту перед собой, в надежде запутать крутящиеся совсем близко нунчаки. Это удалось, биту едва не вырвало из руки, и вокруг палки с треском обвились цепочка и один из ударных брусков.

Приземляясь после прыжка, Николай попытался заодно прижать и цепь ногами, но бандит успел ее выдернуть. Ладно. Схватив биту второй рукой, Николай рванул, вырвал рукоять нунчака из рук восточного ниндзя, тем самым обезоружив его. Тот немедленно ударил ногой Николая в грудь, с трудом сохранив равновесие, повернулся и, уже не имея возможности отбить встречный удар, мужественно встретил лицом рухнувшую сверху биту.

Трое. Двое с милицейскими дубинками, один с цепью. У Николая нунчаки и дубинка. Нунчаки оружие деликатное. Ими, при умении, и слабосильный может разогнать толпу. Безоружную и неумелую. Как все русские, Николай предпочитал дубину. На всякий случай засунув нунчаки за пояс, он ждал. Тревожило молчание той парочки на ступенях у входа. Ни тебе подбадривания, ни тебе беспокойства – просто молчаливое внимательное наблюдение.

Парень с цепью вновь бросился в атаку и уже целился не по ногам, а в голову. Инерционное оружие.

Пригнувшись, Николай вновь, как и с нунчаками, подставил биту: цепь наматывалась быстрее, чем противник пытался ее оттащить к себе. Конец цепи неожиданно так задел по голове выше уха, что в глазах потемнело. Справившись с болью, Николай схватил цепь и рванул к себе; бандита швырнуло к нему, где и произошло столкновение локтя Николая с носом мерзавца.

Теперь двое. Один из них – Селезень: квадратный рябой любитель кастетов. Вспомнил и тут же заметил: блеснуло на левом кулаке острие шипов. У второго в правой руке милицейская дубинка, в левой – кастет.

Николай с битой двинулся к ним. Бандиты зашевелились, расходясь в разные стороны. Энтузиазма у них уже не наблюдалось. И если бы не зрители на ступенях, парни, возможно, подумали бы об отступлении.

Или схватились бы за пистолеты. Но и то, и другое запрещено.

Пригнувшись, Николай достал битой Селезня по голени, тот заорал, упал на колено. Второй ударил; дубинка скользнула по сразу занемевшему плечу, и тут же кастет царапнул затылок. Николай не пытался замахиваться, ударил кулаком с зажатой круглой рукоятью биты в близкую рожу.., круглый набалдашник биты неожиданно попал бандиту прямо в рот, где Николай яростно его прокрутил, с удовольствием слыша хруст и треск.

Вырвав изгрызенный набалдашник, ударил со всей силы по ногам, слыша, как трескаются перебитые кости, еще раз по поднятой в защите руке. Потом сломал руку и Селезню и лишь тогда, тяжело дыша, остановился. Вот и все;

Глава 8 ЗАКОНЫ СУЩЕСТВУЮТ ДЛЯ БЫДЛА

И вдруг опять, вместе с солнцем, на него обрушилось опустошение. Привычная радость победы, скорее, просто удовлетворенный инстинкт выживания оставался при нем. Пустота же.., пустота, вероятно, явилась следствием того, что бесчисленные стычки, драки, поножовщины, катализатором которых необъяснимым образом становилось само его присутствие, уже давно потеряли смысл. Если раньше, по глупости, Николай пытался объяснить свой ратный путь высоким, отмеченным провидением и судьбой предназначением, то теперь давно смирился. Так происходит потому, что происходит. Ни судьба России, ни судьба мира тут ни при чем. Просто кому-то выпало быть президентом (мы знаем кому), кому-то ассенизатором, а кому-то бойцом.

Мужчины и девушка молча смотрели на Николая.

А он на них. Девушка поправила рукой выбившийся локон, повернулась и что-то сказала Барону. Тот коротко ответил, согласно кивнув.

Они не боялись.

Николай сделал по направлению к ним несколько шагов и вдруг ощутил неуместность деревянной дубины в своей руке. Странно! От этой троицы исходило нечто, что мгновенно сумело выдернуть его, Николая, из собако-волчьей системы координат, где он только что пребывал. И надо сказать, небезуспешно.

А вокруг слышались стоны и хрипы… Николай пошарил в карманах, нашел зажигалку, пачку сигарет.

Вытащил одну, закурил. Потом решительно направился к стоявшим в тени наверху людям.

Они спокойно ждали.

Николай остановился метрах в полутора от них. Затянулся, выдохнул дым. Девушка вблизи выглядела просто ослепительно. Под полупрозрачным платьицем угадывалось нечто столь восхитительное, что мужики, наверное, от одного взгляда на нее срочно нуждались в холодном душе… Ничего другого они просто не могли себе позволить. За этим строго следил Барон.

Внимательно оглядев девушку с ног до головы и оценив прямой взгляд агатовых глаз, Николай наконец посмотрел на главаря. Тот неожиданно шагнул вперед, протянул Николаю руку.

– Качаури Отари Карлович.

Николай выпустил дым прямо ему в лицо и, не подав руки, заметил:

– Барон, значит.

Прятавшаяся в усах и в глазах Качаури усмешка так и рвалась наружу. Во всяком случае, было видно, что пренебрежительное отношение Николая нисколько не задело его, а даже позабавило. Девушка с холодным равнодушием и очень отстранение наблюдала за происходящим. Лошадиная морда длинного не выражала почти ничего – лишь вежливое любопытство. Он словно бы давал понять: не трогайте меня, я здесь по долгу службы, и все это меня совершенно не интересует.

Так мог бы вести себя телохранитель, однако своим безобидно простецким видом этот мужик не тянул на силовика.

– Кое-кто меня называет Бароном. Но, верите ли, с некоторых пор мне это не нравится, – сообщил Качаури.

Однако смешливость в изгибе губ утверждала обратное. Чувствовалось, что ему необычайно льстят преклонение и зависть.

– Позвольте представить, моя дочь. Нина.

– Николай.

Качаури ухмыльнулся и, кивнув себе за спину, сказал:

– Крокодил. Или лучше просто Геннадий Иванович. Наш спецназ.

Упомянутый Крокодил, или Геннадий Иванович, спокойно посмотрел Николаю в глаза и едва заметно кивнул. Качаури перевел взгляд на своих поверженных бойцов.

– Ловко это вы их. Знаете, не поверил бы, если бы не видел собственными глазами. Я вот не верю, что всему этому можно обучиться. Мое глубокое убеждение, что это природный дар. Если ты не рожден Эйнштейном, то хоть тебя всю жизнь учи, а Эйнштейн из тебя не получится. И Каспаровым надо родиться. И Шекспиром. То же самое и здесь. Вон мой Цой. В Японии пять лет стажировался. Не знаю, какой по счету черный пояс имеет. А что со своими палочками творит!.. Вот с этими, – кивнул он на нунчаки за поясом у Николая, – уму непостижимо! А вы его за какие-то пару секунд изуродовали. Нет, талант надо беречь и лелеять, – заметил Барон, сделав широкий жест рукой.

– Прошу быть нашим гостем, Николай Иванович.

Нина!

Красотка Нина взмахнула густейшими ресницами, искоса метнула на Николая опаляющий изумрудно-бирюзовый взгляд и величественно кивнула. Николаю ничего не оставалось, как принять приглашение.

Качаури повернулся и шагнул к стеклянным дверям, словно бы намереваясь протаранить их. Но те ловко раздвинулись, и вот уже опаловый светящийся полумрак принял их. Крокодил неслышно замыкал шествие.

Здесь было светло. Изнутри стало заметно, что многие отсеки стен, которые извне выглядели бетонными или металлическими, представляли собой по-разному тонированные стекла, так же разно пропускавшие и свет вовнутрь. Были фрагменты и витражные. В совокупности это насыщало внутреннюю атмосферу особым сиянием, что удачно гармонировало с каменной отделкой интерьера. Плиточное покрытие стен, пол, из которого, словно выдутое стеклодувом Гефестом (если бог занимался бы и каменным литьем!), выползала балюстрада молочно-голубоватой каменной лестницы. В общем, все было сотворено как бы из одного материала, словно весь хол, а может, и дворец были выточены из гигантского опала, оттого и создавалось это нежнейшее, радужное сияние…

И сколько же сюда было вбухано денег! Какие чудовищные суммы становятся достоянием отдельных наших граждан!.. После этого только и остается, что мучиться над такими важными вопросами, как, например: в чем смысл последних его драк? И как этот смысл согласуется со взмахом влажных ресниц прекрасной Нины? Или с геморроем Качаури?

Смысл в том, что все бессмысленно.

Они пересекли пустой огромный зал и подошли к овальным нишам, функциональное назначение которых, конечно, угадывалось – лифты, разумеется, – но исполнение (как и все здесь) было необычным и оригинальным.

Качаури нажал выпуклость в стене, и полированная каменная плита медленно уползла в стену, открыв кабинку с небольшим диванчиком, куда немедленно села Нина, слегка оголив при этом свои очаровательные ножки. У Николая пересохло во рту. Нина взмахнула опахалом своих ресниц и бросила мимолетный взгляд на Николая. Он поспешил отвернуться. "Не хватало еще покраснеть", – подумал он и ухмыльнулся.

Наблюдавший за всем этим Качаури улыбнулся, Крокодил смотрел в сторону. В этот момент кабина, запечатав внутренние стеклянные двери, поползла вверх.

Николай ожидал чего угодно, но не того, что произошло. Неожиданно они словно пронзили полированную монолитность здания и вырвались наружу. Это было так неожиданно! Почти темнота, слабо прореженная едва теплившимся огоньком скрытой лампочки, и вдруг – ослепительно синеющее море, огромным серебристым куполом дрожащее внизу. К этому часу прибавилось парусов, разбросанных и там, и здесь, словно стая белоснежных чаек, упавших на волны, среди которых оказался и красавец лебедь – большое трехмачтовое судно с полной оснасткой парусов медленно проплывало среди мельтешни водных мотоциклов, описывающих вокруг белые обзорные круги.

Вновь вошли в массив камня, и тусклая красная лампочка совсем попритухла после ярчайшего света дня снаружи. Лифт остановился, дверь, подождав пару секунд, раздвинулась. Они вышли в коридор, застланный ковровой дорожкой нежнейшего кремового цвета. Ноги по щиколотку тонули в ворсе, и надо было следить, чтобы ступня не запуталась случайно, чтобы не брякнуться лицом об пол. Николай вновь ухмыльнулся, живо представив, как они все вчетвером брякаются, причем коротенькая юбочка Нины, конечно же, задирается повыше, оголив прелестную попку восточной принцессы в невидимых купальных трусиках.

Наконец подошли к темно-коричневой тускло-блестящей двери, похоже, дубовой. Качаури вынул пластиковую карточку, сунул в приемную щель в стене, и дверь, сухо щелкнув, отворилась.

Они сразу попали в большой зал, где пол был полностью покрыт традиционным персидским (или похожим на персидский) красно-черно-пестрым ковром.

Аналогичный ковер висел и на стене, перекрещенный двумя кривыми саблями. Еще там были пригвождены старинного вида пистолеты, а под ними нашла себе место низкая, без ножек персидская тахта, тоже покрытая ковром. Вообще, ковров здесь был явный перебор, впрочем, это на славянский вкус Николая. Хозяин же, судя по фамилии и виду, человек восточный, могущественный, почему бы ему и не удовлетворить собственные желания, доставшиеся ему от предков. Так думал Николай, примериваясь куда бы ему сесть.

Качаури широко махнул рукой.

– Присаживайтесь, Николай Иванович.

Николай плюхнулся в кресло, возле которого стоял стеклянный столик, выдутый, казалось, из единого куска стекла. Стыки, во всяком случае, не заметны; этакий раскрывшийся цветок, с полированной верхней плоскостью. Оригинально. Столешница слабо светится радужными переливами теплых тонов. На столике хрустальная пепельница. Николай вытащил из кармана пачку сигарет, закурил. Крокодил неслышно прошел в угол комнаты, сел на стул и растворился среди мебели.

– Нина! Будь добра, девочка, сооруди нам что-нибудь легкое.

– Вы что предпочитаете? – обратился Качаури к Николаю. – Коньяк, вино, коктейль?

– И водку, – усмехнулся Николай. – Да нет, все равно, – великодушно согласился он.

Нина вышла в соседнее помещение. Проход туда не был завешен дверью. Оставался овальный проем в восточном луковично-арочном стиле, облицованный по краю прохладным даже издали, полированным камнем.

Качаури упал в мягкое кресло напротив Николая и, разглядывая гостя, сам невольно раскрывался. Несмотря на определенную многословность, с которой он встретил Николая, видно было, что человек он тяжелый, угрюмый, обычно холодно-жестокий в медлительных словах и поступках. А может, впечатление это навязано другими похожими на него людьми, которые встречались раньше… Качаури был высокий, плотный, немного сутулый, грубо-черноволосый, с темными горскими усами, большеносый и добродушно-наглый, когда это необходимо. Словом, Отари Карлович Николаю не понравился с первого взгляда, но причин выказывать свое отношение к нему пока не было, так что приходилось молчать. Тут Нина вкатила столик с бутылками и бокалами, сразу завязнувший в длинном персидском ворсе, в котором не только колесики путались, но спокойно могли бы гнездиться крысы; она обошла столик и потянула его за собой. Довезла. Один бокал, наполненный темной прозрачной жидкостью, с долькой апельсина сверху, поставила перед Николаем (он поблагодарил), второй протянула отцу, третий взяла сама и устроилась на тахте. Крокодилу, то есть Геннадию Ивановичу, ничего не предложила.

Тот не прореагировал, значит, все в порядке вещей.

– Все никак не могу отойти от впечатления: давно уже не видел такого прекрасного боя, – вновь затрагивал Качаури забытую было тему.

– Нина, дочка, скажи, как тебе понравилось?

– Очень понравилось, – равнодушно ответила Нина.

– Ах, женщины! Ничего-то они не понимают, – покачал головой Качаури.

– Я ведь сам в прошлом боксер. Однажды даже попал во второй состав сборной Советского Союза по боксу. А дальше не смог. Признаюсь, с русскими в боксе делать нечего. Я в том смысле, что все равно они победят. И знаете почему? Я еще тогда понял, что русские и негры – да, русские и негры – не чувствуют боли, поэтому и побеждают.

"Интересное наблюдение", – подумал Николай, но спорить не стал: грузину виднее, он был бит в сборной Союза.

Пойло в бокале было слабым, но на вкус приятным.

Он отпил несколько глотков и, пользуясь тем, что Нина не обращала на них внимания, стал исподтишка ее разглядывать. Она полулежала на тахте и тянула через соломинку содержимое своего бокала. Что за чудо эта Нина! В ее тонком алебастровом лице, озаряемом блеском зубов, есть что-то древне дикое. Черные блестящие глаза, осененные волшебными ресницами, глядят как-то внутрь себя – с тусклой первобытной истомой…

– По сути дела, Ницше, конечно, прав, утверждая, что для некоторых людей необязательно следовать общечеловеческим законам, – сказал Качаури, прервав размышления Николая.

Какое-то время, переключив внимание на девушку, он перестал слушать. Но тут вдруг заинтересовался.

– Это вы кого имеете в виду? – поинтересовался он. – Уж не себя ли?

– Напрасно иронизируете, молодой человек. – Не все ли равно, кого я имею в виду. Истина остается истиной, кого бы она ни касалась. Только не надо вульгаризировать мои слова. Это как современные СМИ, особенно телевидение: говорят, как будто бы вещи правильные и общеизвестные, но с таким вывертом, что все сразу переворачивается с ног на голову. И уже начинаешь сомневаться, кто детей рожает: женщины или пассивные голубые любовники. Это я не о себе, сам я телевизор не смотрю, – добавил он с усмешкой.

Николай вытащил из пачки еще одну сигарету, закурил. Выпустил густую струю дыма, немедленно подхваченную ветерком, свободно залетавшим в открытую балконную дверь.

– Вы меня запутали, – усмехнулся он. – Вы имеете в виду теорию о сверхчеловеке?

– Частично. Но сверхчеловек относится скорее к сфере абсолюта. А мне не хотелось бы залезать в такие дебри. Есть множество других градаций. Сами подумайте, вот в России существует десяток-другой миллиардеров. Они разбогатели за три-четыре, максимум пять лет. Это вам не Форд какой-нибудь, который начинал с одной-двух машин. У нас миллиардерами становятся сразу. Судите сами, возможно ли это законным путем? Ведь по сути дела новоявленные российские богачи попросту заграбастали десятки миллионов у простых людей, которым только и остается подыхать без зарплаты.

– Не пойму, к чему вы клоните? – спросил Николай.

Качаури лукаво усмехнулся, словно знал, но скрывал что-то очень забавное.

– Понимаете, Николай Иванович, эти богачи вывели себя из сферы действия законов, в том числе общечеловеческих, потому и стали богатыми. Закон существует для быдла, а некоторые считают, что они сами себе закон. Что, например, можно сделать с таким, как Березовский? Сами подумайте. Ну, найдут что-нибудь против него, арестуют. Это может кончиться тем, что вся тюрьма, куда поместят господина Березовского, станет на него работать. Честный человек не берет взяток, потому что их ему не дают. Но если у тебя зарплата две тысячи рублей, ты никогда не откажешься от ста тысяч долларов.

– Откажусь, – холодно сказал Николай.

– Да? – Качаури вдруг как-то насмешливо посмотрел на него, прищурился, вроде подмигнул. Впрочем, Николаю это, может быть, только показалось.

– Неужели откажетесь? – продолжил Качаури, чуть ли не ерничая. Это так не шло его грузной, тяжеловесной фигуре, да и всему каменному его виду, что было неприятно смотреть.

– Откажусь.

– Значит, ваша цена выше, только и всего.

Было во всей этой беседе что-то отвратительное.

Но что? Николай не мог понять. Главное, он даже не мог сообразить, что тут вообще происходит. Он терял нить, суть происходящего ускользала. Час назад он прибыл сюда с твердым намерением разобраться в той чехарде, в которую сам был невольно втянут. И начало вписалось в систему того, как он представлял себе выяснение обстоятельств. Но после драки, которая должна была быть только началом разборки, он вдруг оказался в этом кабинете; в углу сидит, растворясь в стене, мужик напротив скучает, прелестнейшая дева мерно мерцает черным бархатом своих ресниц-бабочек, и ее папашка (которого ради дочки-красавицы слушаешь) несет какую-то ахинею.

Николай решительно встал, подошел к столику с бутылками, выбрал коньяк постарше и щедро налил себе в опустевший стакан. Вернулся к креслу, сел, отхлебнул большой обжигающий глоток и приготовился терпеливо внимать дальнейшему.

– Вы говорили о сверхчеловеках… – напомнил он. – Некоторые люди, по-вашему, имеют право нарушать общечеловеческие законы, потому что они сверхлюди. Я так понимаю? – ухмыльнулся он.

– Не совсем так, даже совсем не так, хотя тут такие нюансы, что можно повернуть и так и этак.

В этот момент Нина сползла с тахты, подошла к столику, что-то плеснула себе в стакан и, не глядя ни на отца, ни на Николая, вышла на балкон, оставив после себя тонкий шлейф духов. Качаури и Николай проводили ее взглядами, и хозяин продолжил:

– Может, вы знаете, но каждый человек, наряду с прочими инстинктами, типа самосохранения, имеет инстинкт подчинения и инстинкт власти. Повторяю, каждый. Это врожденные инстинкты, и они крайне необходимы для выживания вида. Человек ведь был создан для жизни в небольшом коллективе: в семейной группе, роде, племени. Если рядом не было никого сильнее, в человеке просыпался вождь, если были более сильные, в дело вступал инстинкт подчинения.

Это, повторяю, врожденное.

Николай стал невольно прислушиваться.

– Вы хотите сказать, что принцип единоначалия является врожденным?

– Именно. Вы, Николай Иванович, сразу схватили суть. Не человек в ходе развития социальной структуры додумался до иерархии с вождем во главе, нет, любой коллектив, любое сообщество в целях выживания нуждается в строгой иерархической пирамиде. Не важно, рассматриваем ли мы человека, волка или стайных приматов.

Николай одним глотком допил свой коньяк, достал еще одну сигарету, машинально закурил. За легкой кисейной занавеской волновал, нет, крайне раздражал ее неясный, зыбкий силуэт. Минутный интерес к теме, так бурно развиваемый Качаури, прошел, а выпитый коньяк, жара, близость моря и прелестной девушки за балконным стеклом возбуждали и томили.

– Ну и что с того? – грубо и рассеянно спросил Николай. – Мне-то какое дело до того, что где-то у меня внутри теплится инстинкт подчинения?

Качаури рассмеялся. Николаю казалось, что и он непонятно почему взвинчен и ведет разговор в несвойственной ему манере.

– Все дело в том, – торжественно произнес Качаури, – что включение того или иного механизма – инстинкта подчинения или власти – практически необратимо. Человек, по каким-то причинам осознавший себя (пусть и не вполне четко) подчиненным существом, навсегда останется рабом. Это может относиться и к народу в целом. Вот за время диктатуры пролетариата население России превратили в рабов, и это уже необратимо. То-то весь мир удивляется вашему терпению. А это просто необратимые изменения в психике этноса. Любой другой народ стучал бы касками не по асфальту, а этими бы касками – по головам тех, кто ими по-идиотски управляет. Я не хочу сказать, что исключений не бывает.., как раз те, кто стал властью – финансовой или административно-исполнительной, все равно – именно они испытывают на себе необратимость этого наследственного закона власти, но с обратным знаком по сравнению с быдлом.

– Вы хотите сказать, – мягко спросил Николай, – что мы стали необратимым быдлом?

Было ему жарко и душно, и он старался унять дрожь пальцев, державших сигарету. От страшной ярости трудно было дышать, и он поклялся в душе доказать этому напыщенному индюку…

– Я же просил вас не вульгаризировать мои слова.

Вы понимаете все буквально, а я хочу подвести вас к пониманию теории, на мой взгляд, безупречно красивой.

– Как же еще мне вас понимать, если вы прямо говорите, что я – быдло.

– Беру свои слова назад и прошу меня извинить, если, сам того не желая, задел вас. Но вы должны оценить мою доверительность: вас-то ни в коем случае нельзя соотнести ни с каким подчинительным рангом. Вообще, это состояние – состояние власти, или, по-другому, инстинктивная уверенность в своем исключительном праве творить недоступное другим, – это уже вненациональное, внерасовое качество. Таких, как мы, – единицы. Во всем мире подобных нам всего несколько тысяч, может, десятков тысяч, и наше мировоззрение иного качества. Именно о таких, как мы, грезил Ницше; оковы совести, религиозной морали и всех прочих сдерживающих пут, что гармонично держат в узде нормальных людей, для нас не существуют. Понимаете меня?

– Нет, – злобно сказал Николай.

Он поднялся с кресла и налил себе еще коньяка.

– Вы много пьете, – заметил Качаури без осуждения. Просто констатировал.

– Мне это на пользу, – буркнул Николай и отпил большой глоток.

С балкона, отведя рукой полупрозрачную голубоватую занавеску, вошла Нина. Тоже подлила себе в стакан, подошла к Николаю и молча взяла пачку "Кэмела", брошенную им на столик. Достала сигарету и, не глядя на него, слегка наклонилась. Николай, злясь почему-то и на нее, протянул дрожащий огонек зажигалки. Нина вернулась на тахту и улеглась, каким-то образом включив невидимую музыку.

– Вернемся все же к теме, – сказал Качаури. – Вы говорите, что не понимаете меня, а я думаю, просто не хотите понять. Я подсовываю вам зеркало, а вы не хотите взглянуть, чтобы не увидеть самого себя. Мне достаточно было всего сутки понаблюдать за вами, чтобы понять – вы наш.

– Не понимаю, к какому разряду вы меня так упорно причисляете, – решительно сказал Николай. – Я никогда не стремился к власти, в отличие от вас, наверное. И мне на все наплевать. Мне, честно говоря, и на вас наплевать, если вам угодно. И я не только не понимаю, что за бесплатный сыр вы мне подкладываете, но и не хочу этого понимать.

– Позиция, достойная уважения. Не правда ли, Нина?

Девушка искоса взглянула на отца, но ничего не сказала.

– Хорошо, не буду вас долго занимать. Хочу только сказать, что возможность примыкать к тому или иному разряду людей – рабов или вождей! – часто происходит по лотерейному принципу. Я вновь упрощаю, потому что даже быть избранным в депутаты уже можно, только имея определенный набор качеств. Это уже потом самосознание коренным образом меняется и человек становится политиком, то есть индивидуумом без чести и совести. Это, разумеется, с точки зрения банальнейшего обывателя. Не бесчестным, а просто надчеловеком, если хотите, сверхчеловеком.

Именно потому все эти наполеоны, Сталины, Клинтоны и Пиночеты так бездушно жестоки и не останавливаются перед кровью во имя собственного закона и собственного права, который считают выше и справедливее закона и права мелкой черни, где-то там внизу копошащейся под ногами гигантов.

– Пиночета поприжали. Да и Наполеон как-то не так кончил.

– Ну и что? Мелкие людишки в силу собственного ничтожества пытаются укусить колосса.

– Короче, – равнодушно сказал Николай, – я-то тут при чем?

– Вы? – запнулся Качаури и окинул его оценивающим взглядом. – Одну минуту, я вас ненадолго покину. Надеюсь, не будете скучать? – он многозначительно вскинул кустистые брови и вышел.

Николай снова закурил. Нина не обращала на него никакого внимания. Геннадий Иванович так и не повернул свою крокодилью голову, когда хозяин покидал комнату. Николай вышел на балкон. Море. С боков огромного здания нависают скалы, испещренные каменистыми тропинками, ползущими сквозь мелкий сосновый лес прямо к пляжу. Середина дня; жарко, воздух, насыщенный запахом горячей хвои, загустел и зыбко колышется; море не дышит, словно замерло, уснувшее в сиесте сверкает, прыгает крупными серебряными солнечными каплями… Только цикады стрекочут. Посмотрев вниз, он увидел недалеко от джипа, который он реквизировал утром, милицейский синий "жигуленок", возле открытой передней дверцы стоял и курил даже издали сразу узнаваемый вчерашний ариец. В этот момент он вдруг вздернул лицо и внимательно посмотрел вверх. Николай встретился с ним взглядом и, хоть разделяло их расстояние в пять-шесть этажей, словно бы оказался рядом. Николай ухмыльнулся и выдул дым вниз. Ариец отвернулся. Николай вошел в комнату.

Качаури уже вернулся. И не один. Рядом с ним, добродушно с чем-то соглашаясь, стоял вислоусый капитан-милиционер. Увидев Николая, милиционер оглядел его, кивнул: "Здорово, капитан!" – и вдруг заметил в углу Крокодила. Что-то в лице его изменилось, во всяком случае, исчезла добродушная сытость.

Он подчеркнуто вежливо поздоровался: "Мое почтение, Геннадий Иванович" – и уже собрался уходить, оставив какие-то бумаги Качаури. Геннадий Иванович, едва заметно кивнув капитану в ответ на приветствие, проводил его взглядом.

Качаури глазами указал Николаю на кресло, приглашая сесть. Сам тоже сел. Секунду-другую просматривал листки, затем повернулся к Николаю:

– О чем это мы?.. Ах, да. Хочу еще раз повторить, что суточное и вначале случайное наблюдение за вами, дали мне основание причислить вас к так называемым вождям. Вы, не в пример многим, презираете условности, признаете только собственные правила и ни во что не ставите чужую жизнь. Поэтому предлагаю вам поселиться на время отпуска у меня. Вот и Нина присоединяется. Правда, дочка?

Девушка взмахнула черными бабочками-ресницами – сладострастно, мучительно медленно – и легко кивнула в знак согласия.

– Зачем вам это? – осведомился Николай. – Признайтесь, вам от меня что-то нужно.

– Чистейший альтруизм. И потом, хочу предложить вам работу.

– Ну вот, уже горячее. Что за работа? Просто любопытно. Это не значит, что я принимаю ваше предложение. Я приехал сюда отдыхать, а не работать.

– О-о! Работа не тяжелая. Будете следить за порядком на пляже. Вдруг объявятся какие-нибудь хулиганы, а ведь у нас и женщины отдыхают. Последние два года никаких хулиганских происшествий, слава богу, не было, но мало ли? Ведь за оградой нашего пляжа постоянно шляются целыми стаями малолетние наркоманы. Это уже, согласитесь, не люди. К нам забираться они не рискуют, но все когда-нибудь случается впервые. Я вам заплачу за месяц десять тысяч долларов. Думаю, это справедливо. Не правда ли? Да и не будет это вам обременительно. Увидев вас в деле, могу с полной уверенностью это утверждать.

Сумма, предложенная Качаури, несколько смутила Николая. Он в раздумье рассматривал носки своих мокасин. На самом деле он сразу решил дать согласие, а раздумывал над тем, почему Качаури решил задержать его у себя. Было в этом что-то темное, запутанное, вроде тех сумбурных и идиотских разглагольствований о сверхчеловеках.

– ., имею же я право, если захочу, защитить понравившегося мне человека, Качаури.

– вдруг поймал он фразу – Что вы сказали? – переспросил Николай.

– Я говорю, – продолжил Качаури, – что у меня вы будете в полной безопасности. Я всегда могу договориться с нашей милицией и не позволить дать ход делу.

– Какому делу? – спросил Николай, сразу напрягшись и замирая от предчувствия чего-то упущенного, что неизвестностью своей может представлять угрозу…

– Да вот же, – протянул Качаури бумаги. – Разве я не сказал? Это протоколы и свидетельские показания…

Николай взял листки. Поверхностного взгляда было достаточно, чтобы уловить суть. Он прочел внимательнее. Вполне грамотно составленные документы утверждали, что Казанцев Николай Иванович, прописанный в городе Москва на улице Мещанской, дом семь, совершил двойное убийство – Семенова Владимира Николаевича, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, и Костомарова Вадима Сергеевича, тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения.

Убийство упомянутых граждан произошло по адресу: улица Безбожная, дом тринадцать.

Второй протокол гласил об уничтожении катера, принадлежащего Сухорукову Игорю Степановичу, известному по кличке Упырь и убийстве последнего с помощью неустановленного взрывного устройства.

И так далее.

– Ну и что? – уже совсем другим тоном, грубо и злобно буркнул Николай. Злоба в нем накипала, и он не мог подавить ее. "Зачем это нужно Барону? – мелькнула мысль. – Зачем я нужен Барону?.."

Он протянул листки Качаури, почти ничего не видя перед собой. Было такое чувство, что, сорвись он, и от Качаури Отари Карловича, несмотря на его альтруизм и древние боксерские навыки, останется мокрое место. И где-то продолжало роиться уже отвлеченно любопытствующее: "Зачем это Барону?.."

Глава 9 ДВА КУСКА ЗА УТРО

День был на редкость жарким, не менее сорока градусов в тени, и жгучее, качающееся на виражах дороги солнце то обливало обтянутые грязно-синим сукном ноги, то наползало на щеку каким-то даже тяжелым мягким огнем. Как всякий блондин, старший лейтенант Орлов Валерий Михайлович солнца не любил, но как местный житель, выросший на покрытом крупной горячей галькой пляже, привык не замечать тяготы, представлявшиеся другим чудесной экзотикой. Словом, одно уравновешивало другое; сидел он за рулем "жигуленка", внешне подтянутый, даже какой-то холодно подтянутый, а рядом, откинувшись под охлажденный скоростью ветер из окошка, плавился его напарник, капитан Сапожков Павел Игоревич. И если лейтенант Орлов был раздражен, то капитан, несмотря на потоки пота, многослойными солевыми разводами пропитавшие его защитную рубашку, был доволен, благодушен и умиротворен.

Они уже минут десять ехали по грунтовой дороге заповедника, когда лейтенант решил нарушить молчание.

– Ну? – однозначно спросил он, и капитан, сразу повернув голову, сделал непонимающее лицо.

И тут же не выдержал, заулыбался, усы расползлись в стороны и вмиг заблестело, облитое поднырнувшим солнцем лицо.

– Все о'кей, парень.

Капитан сунул руку в карман брюк, вытащил слипшиеся листки мокрых банкнот, отделил несколько и сочно, всей ладонью прилепил к колену напарника.

Лейтенант Орлов брезгливыми холодными пальцами правой руки быстро пересчитал.

– Здесь триста. А сколько всего дал?

Капитан заулыбался и помахал в воздухе толстым пальцем.

– Твоя доля триста. Всего Барон отслюнявил кусок. Знаешь, почему тебе триста, а мне семьсот? Не знаешь? Тогда я тебе анекдот старый расскажу. Хочешь?

– Валяй, – холодно согласился лейтенант.

– Так вот, хохол режет сало, а негр смотрит и просит дать попробовать кусочек. "Так ты есть не будешь" – говорит хохол. "Почему?" – удивляется негр. "Так я ж не дам!" – заявляет хохол.

И досказав, капитан разражается таким густым. безудержным, полнокровным смехом, что, казалось, виной начавшейся тряски не невесть откуда взявшиеся ухабы, а сама машина, лихо пустившаяся отплясывать гопака. Отсмеявшись, капитан Сапожков не пожелал расставаться с приятной темой.

– Ты сколько лет у нас служишь после училища?

Три года? А я одиннадцать. Понимаешь теперь, почему тебе триста, а мне семьсот зеленых? Так я ж больше не дам.

И вновь взрыв смеха поражает автомобиль.

Они выехали на укрытое огромными бетонными плитами шоссе, залитое по стыкам размягченным асфальтом.

– Не обижайся, парень. Ты у нас холостой, а у меня жена и двое спиногрызов. Так что все по справедливости. Еще заработаем.

Он потянулся за сигаретами, забытыми у лобового стекла, как вдруг его бросило на спинку кресла; включив сирену, старший лейтенант Орлов резко увеличил скорость, догоняя "БМВ" впереди.

Скоро иномарка была настигнута, прижата к обочине и остановлена. Заглушив мотор, Орлов неторопливо вышел, забросил автомат на спину и, постукивая дубинкой по бедру, медленно пошел к нарушителю.

Это действительно был нарушитель. Причем не один. В машине их сидело четверо, включая водителя.

Номера машины, а также лица пассажиров указывали на чеченское происхождение. Это тоже усугубляло провинность. Конечно, главная их вина состояла в том, что у старшего лейтенанта Орлова оказалось плохое настроение. Если бы не это, он сумел бы хладнокровнее оценить ситуацию, но сейчас отступать не хотелось, хотя напряжение заметно сгустило воздух.

А чеченские ребятки смотрели непонимающе, и снисходительно, и нагло-насмешливо – все вместе. Оглянувшись, старший лейтенант прицепил дубинку к поясу, одновременно мягко перебросил автомат вперед, успев передернуть затвор. Сзади, благоразумно прячась за приоткрытую дверцу, целился из "Калашникова" капитан.

– Документы!

– Какие документы? Шеф, вот возьми документы.

Загляни, все как надо.

Орлов, всем нутром ловя малейший всплеск движения внутри салона, невидяще раскрыл картонные права. Так, Султан Махмудович Салтанов. И сложенные пятьдесят долларов.

– Выйдите, товарищ водитель, и откройте багажник.

– Как хочешь, брат, – пожал плечом Султан Махмудович Салтанов.

Он вышел из машины. В салоне все мертво застыло.

У капитана за стеклом дверцы бешено округлились глаза. Стараясь не перекрывать собой линию обстрела у капитана, лейтенант Орлов заглянул в багажник. Куча барахла, сумки, ящик. Нацелив дуло автомата в живот Салтанову Султану Махмудовичу, Орлов сунул руку куда-то внутрь маскировочного барахла, нащупал край резинового коврика, подлез ниже.., маленькие гладкие пакетики…

– А это что? Наверное, это вы так соль фасуете? – протянул на ладони несколько полиэтиленовых пакетиков.

У чеченца бешено сузились глаза. Он весело рассмеялся, словно напряжение, только что сковывающее его, отхлынуло.

– Зачем соль? Мы так мел фасуем, начальник. На вот, посмотри, – сказал он и полез рукой в карман.

И сразу все замерли, словно время остановилось; солнце, за мгновение до того прикрывшееся легким прозрачным облаком, чайка, близко испускавшая неумолкающий крик, лица мужиков в салоне…

Водитель протягивал пакетик, раздутый чем-то туго скрученным…

– Посмотри, шеф, конечно, мел.

Сунув в карман полученные доллары, старший лейтенант Орлов возвратил документы.

– Все нормально. Можете ехать.

Он не стал возвращаться сразу, подождал, пока водитель закроет багажник, сядет за руль и "БМВ", рванув с места, не исчезнет за поворотом.

После этого на негнущихся ногах старший лейтенант Орлов возвратился в "Жигули", к капитану, молча крутившему пальцем у виска, сел на водительское место и тут обнаружил, что и его только что сухая рубашка насквозь пропиталась потом, хоть выжимай.

Струйки пота продолжали стекать за воротник, щипало в глазах. Орлов сунул руку в нагрудный карман за платком, нащупал гладкий цилиндрик, испугался непонятно почему, но сразу вспомнил: доллары.

– Он вытащил бумажки и пересчитал, предварительно проверив на разрыв. Настоящие. Десять сотенных купюр. Отделив три бумажки, протянул напарнику.

– Твоя доля.

И словно включил молчавшего доселе капитана.

– Идиот! Пацан! Тебе что, жить надоело? Я подам рапорт, чтобы тебя от меня убрали к чертовой матери!

Ты что, не видел с кем связывался? Нет? Совсем рехнулся?

Впрочем, деньги взял, а через двадцать минут, когда они уже въезжали в город, забыл все, повеселел, что-то насвистывал в усы; дело стоило того – за утро заработали по куску зеленых. Хорошо!

Глава 10 ЖИВОЙ СРЕДИ МЕРТВЫХ

Город встретил невидимым для них, привычным с детства солнечным кипением; спешащие куда-то по магазинам в обеденный перерыв распаренные толстые бабы под легкими балахонами платья, и прохладные девицы под невесомыми трепещущими платьицами, тоже куда-то летящие. Это все местные. А ближе к набережной лениво дефилировали отдыхающие приезжие, до красноты облитые солнцем и той южной негой, что неизменно приземляет за столики летних кафе, где пиво…

– Давай дернем пивка? – предложил старший лейтенант Орлов капитану Сапожкову.

Мог бы и не спрашивать, потому что чем же еще возместить столь обильную с утра потерю жидкости?..

– Давай. А то как подумаю, с чем придется еще сегодня возиться… Надеюсь; они там еще не совсем протухли.

И капитан Сапожков от души расхохотался.

Подрулив к обочине, старший лейтенант Орлов заглушил двигатель.

– Пойдем? Или сюда принести?

– Вообще-то, в машине как-то безопасней. А с другой стороны, – вслух рассуждал капитан, – можем мы себя людьми почувствовать? Как ты?

– Можем, – серьезно подтвердил старший лейтенант Орлов.

– Тогда пошли.

Они вспугнули стаю каких-то молокососов, посчитавших за лучшее слинять от греха, взяли по паре бутылок пива, стаканы, сели под большим матерчатым зонтиком, живо наполнили стаканы и, изобразив в воздухе что-то вроде тоста, выпили залпом. Потом еще, еще.

Капитан мгновенно поправился широким горячим ликом и, посасывая длинный висячий ус, рассуждал:

– Оформлять как будем? Ладно, на месте немного пошукаем, может, что найдем, что тот раз пропустили.

– Посмотрим, – согласился старший лейтенант Орлов.

Он допил очередной стакан, посмотрел на капитана посоловевшими глазами и пожаловался:

– С утра не жрамши. Есть хочется.

– Давай. А я воздержусь, чтобы потом не сблевать.

Забыл, куда сейчас поедем?

– Плевал я, – сказал старший лейтенант Орлов. – А я хочу.

– Ну и жри. Потом на себя пеняй.

Орлов пошел к стойке и взял порцию курицы-гриль, обильно посыпанную красным перцем. Вернувшись, с аппетитом вонзил белые крепкие зубы в пропеченное мясо и вмиг обглодал кости. Капитан Сапожков досмотрел до конца процесс, поднялся и на ходу спросил:

– Еще по бутылочке?

Орлов молча кивнул. Капитан принес две бутылки пива. Они молча осушили вновь наполненные стаканы и закурили. Ехать, конечно, никуда не хотелось.

Здесь, под матерчатым зонтиком, ветер с моря овевал мокрые рубашки, пиво расслабило и особенно приятно было курить. Отсюда хорошо просматривалась желтая полоска пляжного песка, полная коричневых тел, вплотную подходившая к пенным волнам, негромко наползавшим на берег. Лейтенант полез в карман за платком и вновь нащупал что-то скользкое, сродни долларовому пакетику, реквизированному у чеченцев.

Он вытащил несколько пакетиков – три на три сантиметра – и непонимающе уставился на них. Вспомнил; как мог забыть! Именно из-за этой дряни их чуть не отправили к праотцам.

– Как думаешь, что это?

Капитан Сапожков лениво посмотрел.

– У чечни взял? Героин, наверное. Попробуй.

Старший лейтенант Орлов надорвал запаянный пакетик и высыпал щепотку на ноготь большого пальца. Осторожно коснулся языком. Кокаиновый холодок.

– Кокаин, кажется. Будешь?

Капитан Сапожков вновь покосился, испрашивая "внутренний голос, который, видно, дал согласие, и протянул руку.

– Давай.

– Сейчас, – сказал старший лейтенант и, приблизив остаток порошка к правой ноздре, сильно втянул.

Насыпал еще немного на ноготь, втянул и другой ноздрей. Отдал пакетик капитану Сапожкову.

Ноздри стеклянисто зазвенели, холодок онемения пополз выше, и эта стеклянистость вдруг волшебным образом заморозила мир; желтое стеклянное солнце пронзало длинными стеклянными лучами зеленовато-бурые волны, медленно ставшие на дыбы, люди застыли на песке, мартышка пляжного предпринимателя спрыгнула с плеча фотографируемой девчонки и поплыла в воздухе, словно чайка над ней, прибитая к голубому небесному своду. Старший лейтенант Орлов горделиво выпрямился, потому что лишь один он оставался живым и страшно сильным среди окружающего поделочного реквизита. Даже капитан Сапожков, в этот момент имитирующий шумное втягивание волшебного порошка в красный, прикрытый висячими усами нос, стал сразу тем, кем и был всегда: большой куклой мужского пола, служащей воле невидимых мастеров для маскировки пустоты…

Старший лейтенант Орлов был взволнован своим внезапным открытием и миссией быть единственным живым мужчиной, героем, мужественным защитником.., едва касаясь носками казенных ботинок асфальта, он поплыл к патрульной машине, открыл дверцу, сел на водительское место. Подтверждая его наихудшие подозрения в нематериальности, рядом возник капитан Сапожков, хмуро захлопывающий дверцу.

Солнце немедленно выключили, сразу сник накал свечения, на небе нарисовали тучку, глупо несоответствующую общей дневной картине.

– Может, дождик будет? – с надеждой предположил капитан Сапожков, и сам же возразил:

– Вряд ли, сейчас сдует.

И верно, поднялся ветерок, взметнув неподалеку два смерча; пылевой, с вкраплениями мелких бумажек, и голубиный, по спирали вознесшийся на крышу ближайшего дома; тучка задвигалась быстрее, несмотря на обширность собственного фронта, вмиг соскочила со светила, и все пошло по-старому. Жара.

– Поехали, что ли? – спросил старлей капитана.

Тот сонно махнул рукой, старлей завел мотор, отжал сцепление и нажал на педаль газа.

Через пятнадцать минут они входили в железную калитку, часа два назад не запертую, а просто задвинутую ими же.

Во дворе не стали задерживаться и сразу прошли через выбитую дверь в дом. После яркого света дня сразу погрузились в полумрак, озвученный ровным мощным гудением; неизвестно как проникшие сюда толстые мясные мухи облепили лицо трупа, широко раскинувшегося на полу кухни.

Они шагнули вперед, и, потревоженное приближением людей, взвилось в воздух черное с зеленым отливом облако, прошло сквозь них, над ними, закружилось вихрем и вновь упало на изуродованное опрокинутое лицо.

– Дай-ка мне еще порошочку, – хрипло сказал капитан. Старлей молча протянул ему пакетик и, перешагнув труп, прошел в комнату, где в углу, так же безразлично, как и сотоварищ, раскинулся второй несчастливец.

– Как ты думаешь, их все-таки этот Казанцев замочил? Что-то не верится. Второй день в городе, и так развернуться.

– А черт его знает. Может, он специально для этого приехал. Да и какое нам дело? Мы ничего не видели, ничего не слышали. Протокол все равно липа, сам знаешь. Барон просто очередного лопуха к рукам прибрал. Не он первый, не он последний. Недели через две все равно нам же придется констатировать его смерть. Не впервой, а? Получили свои денежки, а остальное нас не касается. Полдня еще только прошло, а уже воняет. Твой как там? Тоже протух или еще держится?

Орлов поморщился. Кокаин подействовал, и капитан Сапожков разболтался. Поплыл, падла.

– Надо бы потихоньку сделать запрос в Москву на счет этого отпускника. Если это все же его рук дело, хорошо бы получить подтверждение из Москвы. Так, неофициально, – предложил Орлов.

Он вытащил уже початый пакетик кокаина, насыпал порцию на ноготь, вдохнул. И тут же со всей ясностью вобрал в себя окружающее: шкаф, скатерть на столе, каждую трещинку в половицах у входа, гвоздь на стене, на который вешают плащ, а может, и ключи.

С особой четкостью и омерзением увидел, словно увеличенную сильной лупой, огромную мясистую зеленую муху, откладывающую в этот момент горку белых личинок на вывалившийся кончик мертвого языка.

– Вот сам и займись, старлей. Заедешь в управление к капитану Середе, скажешь, что я просил, он и организует запрос. Передай, что я в долгу не останусь.

Слышь, проверь карманы у своего еще раз, в моем "капусты" точно нет. Это же мужик Барона, а он своим хорошо платит. Поищи.

Еще через двадцать минут они присели на диван у окна. Ничего не нашли, что обоим не прибавило настроения. Закурили, рассеянно поглядывая по сторонам.

– Значит, так, Упырь наш осведомитель. Мы решили заехать к нему, давно не видели, а тут разгром.

Будем держаться этой версии. Как, ничего? Сойдет? – спросил капитан Сапожков.

– Хорошо, – согласился старлей Орлов.

Глава 11 ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЮ, ТОВАРИЩИ МИЛИЦИОНЕРЫ

Через пятнадцать минут после их звонка по мобильному телефону подъехала опергруппа. Водительские права были при трупах, с идентификацией проблем не возникло. К тому же все знали потерпевших: местные. Фотограф мешал своими вспышками нормально функционировать мухам, капитан-техник добросовестно опылял возможные отпечатки, начальство в составе полковника Сидоренко Павла Ивановича и подполковника Мишина Владимира Михайловича бесцельно топталось в сторонке. Первый начальник городского Управления внутренних дел, второй – его заместитель. Оба курили и следили за работой подчиненных. Полковник Сидоренко был несколько уменьшенной копией капитана Сапожкова, во всяком случае, чрезвычайно похожими их делали одинаково вислые усы и плотная, на горилке и сале замешенная добротная плоть. И почему-то он недолюбливал капитана Сапожкова, возможно, не желая видеть собственное отражение, хоть и более крупно слепленное, в обличье подчиненного. Подполковник Мишин Владимир Михайлович, крупный, широкоплечий мужчина лет тридцати семи, с мясистым веснушчатым лицом не был ни на кого похож, поэтому не выказывал ни к кому неприязни. Обоим же командирам нравился всегда подтянутый и сухо энергичный облик старшего лейтенанта Орлова, которого капитан Сапожков потащил за собой, когда его подозвали.

Полковник Сидоренко сразу учуял пивной дух, хотел вспылить, но, присмотревшись к старшему лейтенанту Орлову, смолчал. Слегка только поморщился. Но и отметил:

– Опять пиво на дежурстве хлещете. Я вот вас!..

И все. Слушал, как капитан Сапожков, торопясь и заикаясь от усердия, передавал обговоренную со старшим лейтенантом Орловым версию обнаружения тел.

– Упыря вчера видели в ресторане "Альбатрос".

Между ним и потерпевшими (кивок в сторону трупов) произошла ссора.

– Кто такой Упырь? – не поднимая глаз от рассохшихся половиц, спросил полковник Сидоренко и вдруг, выпятив грудь и грозно снизу вверх взглянув на потерявшегося капитана, рявкнул:

– Вы офицер или кто? Что за Упырь?! Привыкли, понимаешь, по фене, русский язык уже не понимают.

Имя, фамилия, отчество?

– Сухоруков Игорь Степанович по кличке Упырь.

Работал вместе с потерпевшими у Качаури Отари Карловича по кличке Барон. Вчера у Сухорукова Игоря Степановича произошла ссора с потерпевшими в ресторане "Альбатрос". Сегодня мы со старшим лейтенантом Орловым решили заехать узнать у Упыр.., у Сухорукова Игоря Степановича причину ссоры. Хозяин не обнаружился. Обнаружились трупы потерпевших.

– Почему вы заинтересовались этой ссорой? Причина? – мягко вмешался похожий на огромного рыжего зверя кошачьей породы (а иногда просто на кота) подполковник Мишин. Он переступил с ноги на ногу мягко и упруго, и старший лейтенант Орлов вспомнил, как на тренировках по боевому самбо подполковник Мишин расправлялся с двумя-тремя спарринг-партнерами.

– Уп… Сухоруков Игорь Степанович был нашим осведомителем. Вчера он должен был позвонить вечером и не позвонил.

– От кого вы узнали о стычке Упыря, то есть Сухорукова с.., потерпевшими? – спросил подполковник Мишин, и полковник Сидоренко вновь вскинул усы.

– Да, – вставил он. – От кого?

Капитан покраснел, и от него так понесло пивом, что даже старший лейтенант Орлов учуял, даром что на равных потреблял.

– Бармен ресторана "Альбатрос" Аркадий Тагер, тоже наш осведомитель. Он нам с утра позвонил и сообщил о драке.

– Все-таки драка, – вновь вмешался полковник Сидоренко. – Езжайте сейчас же в "Альбатрос" и снимите показания с этого бармена. Ясно?

– Так точно! – отчеканил капитан Сапожков и, довольный, что легко отделался, тут же постарался исчезнуть, увлекая за собой и старшего лейтенанта Орлова, который в этот момент вдруг ясно ощутил себя статистом в этой дурацкой пьесе, куда его запихнули обстоятельства, послеармейская неустроенность и случай; однажды его, пьяного, задержали органы правопорядка и, проникшись чувством внезапного товарищества, уговорили идти в училище, а потом на совместную службу.

Старший лейтенант Орлов, добравшись до машины, сел на место пассажира ("Надоело. Посиди теперь ты за рулем") и вновь вынул пакетик, тут же предложив капитану Сапожкову. Тот не отказался, и они шумно и однозвучно приобщились к чеченскому подарку.

Посвистывая, согнув слегка спину и натянув соленую материю мясистым загривком, капитан Сапожков шарил под сиденьем; вынул банку пива, протянул старшему лейтенанту Орлову, перестал свистеть и, шумно дыша, полез вниз еще глубже. Старший лейтенант Орлов открыл теплое, негодующее от жары пиво, пролил немного сырой пены на колени, отпил и проследил документальный просмотр той же сцены с открыванием банки в исполнении напарника.

Капитан Сапожков смахнул пену с колен и посмотрел на часы.

– Смотри-ка, уже пять, – сообщил он. – Но ничего: не мы работаем на время, а время работает на нас, – многозначительно произнес он и включил мотор левой рукой, потому что в правой держал недопитую банку пива.

И тут все вокруг стало потихоньку бледнеть, зыблиться непроизвольным волнением тумана – и заструилось рядом: очертания деревьев на тротуарах в окруженных асфальтом квадратах живой земли, машины, которые они обгоняли, и машины летящие навстречу, извиваясь восьмерками, пропадали в воздухе, но еще ярче вдруг засинела разлитая лазурь моря и беспорядочные, полные остаточного смысла точки, – напряженные руки капитана Сапожкова на руле, прозрачный плексигласовый набалдашник ручки переключения скоростей с выплавленной внутри розой; на мгновение мелькнуло у дороги нахмуренное лицо Татьяны, одноклассницы старшего лейтенанта Орлова, о которой он думал намедни, и вот исчезло все, и в заполненном чужими людьми доме Упыря, оба ушедших боевика с наслаждением укрыли лица принесенными кем-то простынями, и с противным диким воем пролетела мимо машина реанимации, и старший лейтенант Орлов вдруг нашел себя в патрульной машине, с недозволенной лихостью влетавшей на тротуар перед входом в ресторан "Альбатрос".

Капитан Сапожков заглушил двигатель, поставил машину на ручной тормоз и повернулся к старшему лейтенанту Орлову.

– Ну как, парень, самочувствие?

– Отлично, герр капитан, – ответил старлей, на самом деле испытывая приятное чувство легкости и силы.

– Тогда пошли.

Они вышли и заперли дверцы.

Из прохладного полумрака фойе выступил полутемный Абдулка, служащий здесь экзотической приманкой уже второй год; контраст между сапожной кожей и обыденной унизительностью неприглядной службы неожиданно оставлял довольными всех: посетителей неизвестно почему, а Абдулку – щедрыми чаевыми.

– Здравия желаю, товарищи милиционеры, – сказал Абдулка.

– Привет, камарадо! – отозвался капитан Сапожков. – Аркадий на месте?

У негра сделалось удивленное лицо.

– И вы тоже? Этак его ненадолго хватит.

– Что такое? – встрепенулся капитан Сапожков.

– Днем заходил его друг. Очень крутой друг. Теперь у Аркадия лицо плохое.

– Что значит плохое? – недоумевал капитан Сапожков.

Старший лейтенант Орлов нетерпеливо похлопывал дубинкой по ноге. И почему-то вид его стал нервировать негра.

– Дрались они. Друг сильнее оказался, – пояснил негр.

– Что за друг? Опиши. Как зовут.

– Очень высокий. Очень сильный. Меня одной рукой поднимал и отодвигал. Странный. Белый, как он, – указал на старшего лейтенанта Орлова. – Его Аркадий называл Николаем. Нет, Серым.

– А фамилия его не Казанцев? – вдруг встрепенулся старший лейтенант Орлов.

– Откуда мне знать? Ничего не знаю, – замкнулся хитрый инородец.

– Пошли, старлей! – кивнул капитан Сапожков и, грохоча каждой ступенькой, спустился вниз.

За капитаном, мягко ступая, шел старший лейтенант Орлов. Дубинка мерно постукивала по ноге. Он был свеж, прохладен и ловко-быстр.

Аркадий стоял спиной к стене и к немногочисленной публике за столиками у стен. И не обернулся на шум дробных капитанских ступенчатых шагов. Не обернулся и на мгновенно смолкнувший говор голосов, перебивавший обычно неслышную мелодию. При виде блюстителей порядка наступила естественная тишина. Аркадий, протирая невидимый стакан ослепительной в полумраке салфеткой, напрягся спиной, но не оглянулся.

– Парень! – сказал капитан Сапожков, взбираясь на высокий одноногий табурет, дальний родственник фортепьянного безразмерного стульчака. – Парень!

А ну-ка, повернись к нам передом, а к бутылкам задом.

Девица, сидевшая рядом через табурет, не сдержавшись, фыркнула. Капитан Сапожков одарил ее доброжелательным взглядом и посоветовал:

– Ты, девица, сгинь ненадолго. Нам надо перекинуться парой слов с хозяином прилавка.

Девушка взглянув на бармена, соскользнула с табурета и, шатко ступая, пошла длинными ножками на страшно высоких каблуках к свободному столику. Капитан оторвался от приятного зрелища и взглянул на Аркадия, чью физиономию уже несколько секунд внимательно изучал старший лейтенант Орлов.

– О-о-о! – радостно воскликнул капитан Сапожков. – Ну у тебя и рожа, Шарапов.

И то! Было на что посмотреть! В полумраке синяк и гематомы вокруг носа устрашали насыщенной чернотой, а злобно искривленные губы открывали не менее мрачный провал рта.

– Это все твой дружок? – насмешливо поинтересовался капитан Сапожков.

Аркадий злобно сверкнул глазами.

– Что будете пить? – спросил он.

– Давай нам по бутылочке пивка, Шарапов, – не унимался капитан Сапожков. Старший лейтенант Орлов продолжал холодно и молча изучать лицо Аркадия. Тот ловко метнул невидимые стаканы к посетителям и открыл две бутылки пива. Капитан и старший лейтенант налили себе по стакану пива, выпили и, достав сигареты, закурили.

– Ну, рассказывай, – продолжил капитан Сапожков. – Что? Как? Почему?..

– О чем вы? – явно шепелявя, переспросил Аркадий. – Ничего не понимаю.

– Довольно болтовни, парень, – вдруг рявкнул капитан. – Сегодня в обед здесь был некий Казанцев Николай Иванович. Меня интересует, почему у вас произошла ссора и зачем Казанцев отсюда отправился к Упырю?

– Казанцев? – У Аркадия удивленно округлились глаза. – Не знаю никакого Казанцева.

Удивления он, впрочем, не испытывал. И особенно не старался. У старшего лейтенанта Орлова от внезапной злобы под смугло-розовой кожей скул забегали желваки. Он продолжал молча рассматривать бармена. Того, однако, больше заботила реакция посетителей, обративших внимание на рявканье капитана.

– Объясняю для дураков. Где-то в тринадцать сорок пять мне по сотовому позвонил Барон и просил подстраховать его ребят в доме Упыря, потому что ты ему незадолго тоже звонил и сообщил о некоем разбушевавшемся приезжем. Сообщаю для путаников. Приезжий – Казанцев Николай Иванович – сейчас находится в добром здравии у Барона и принят в свиту. Либо ты раскидываешь мозгами и все вмиг кумекаешь, либо тебя ждут неприятности. Или ты начинаешь говорить, или…

– Я ничего не знаю. Я звонил Барону… Ничего не знаю.

– Что ты заладил: ничего не знаю, ничего не знаю.

Конечно, не знаешь. Вот мы сейчас проверим у твоих посетителей документы и задержим по подозрению…

А в отделении намекну, что их задержали по твоей наводке. Как тебе это понравится?

Аркадий мигнул, и капитан понял, что предложенная перспектива бармену не понравилась. Однако он пока не сдавался.

– Думаю, это не понравится и хозяину.

– С Бароном мы договоримся. Кроме того, парень, когда мы закончим сортировку твоих подозрительных клиентов (капитан Сапожков перешел почти на шепот, словно боялся, что его услышат за столиками), мы вернемся за тобой. Почему бы тебе не провести лет десять на казенных харчах?

Аркадий забеспокоился, но все равно не верил.

– Я ничего не сделал.

– Может быть, может быть. Но, допустим, мой напарник, очень хороший инспектор, кстати, найдет у тебя тут пару пакетиков беленького порошочка? Лейтенант, у него тут, наверное, кокаин валяется по всем углам? Как думаешь?

Старший лейтенант Орлов продолжал злобно двигать желваками. На вопрос капитана Сапожкова медленно и молча кивнул.

Бармен затравленно оглядел обоих и вдруг махнул рукой недавно отошедшей девице.

– Эй, Мэри! Иди сюда!

Когда та ломано приблизилась, сказал:

– Пригляди тут. Нам надо с шефами уединиться.

Усекла? Девушка кивнула и пошла за стойку.

– Пойдем отсюда, – указал Аркадий куда-то; в стену, где тут же открыл неприметную дверь.

– Зачем?

– Ну не здесь же? – раздраженно сказал Аркадий и махнул рукой в сторону столиков.

Они вошли за барменом в небольшую почти жилую комнату. Почти, потому что атмосфера притона ощущалась и здесь. У зеркальной стены стоял широкий диван, застеленный шелковым красным покрывалом.

Зеркальным был и потолок, что сразу направляло мысль в определенное русло. Пахло приторными духами, еще чем-то.., застоявшимся табачным дымом.

Напротив дивана, возле встроенного в стену небольшого бара, находился столик, рядом кресла, чуть дальше (чтобы удобнее было смотреть с ложа) – телевизор с видеомагнитофоном.

Капитан Сапожков плюхнулся в кресло. Старший лейтенант Орлов с красными пятнами поверх желваков на скулах отошел к бару и стал невидяще смотреть сквозь бутылки.

– Выпить не желаете? – спросил уже сдавшийся Аркадий.

– Валяй, – добродушно махнул рукой капитан Сапожков. – Плесни чего-нибудь полегче.

– Джин с тоником?

– Валяй.

Аркадий быстро вскрыл банки с разбавленным джином и перелил их в бокалы. Старший лейтенант Орлов тоже взял свою порцию. На Аркадия он смотрел, и почему-то это того тоже беспокоило.

– Колян тоже вчера джин с тоником пил.

– Колян? – удивился капитан.

– Это я его так назвал. Сначала ошибочка вышла.

Вот я вашего приезжего так и назвал.

– Нашего? – еще больше удивился капитан Сапожков.

– Ну нашего, – согласился вконец сникший Аркадий, чем доставил капитану удовольствие.

– Рассказывай, – взмахнул капитан стаканом.

Аркадий добросовестно рассказал о первом посещении приезжего Николая Казанцева, которого он почему-то принял за известного всем Коляна.

– И шрама не было, и залысины… А вот попутал же!..

Старший лейтенант Орлов достал сигареты, зажигалку и закурил. Он медленно отвернулся и, так и не садясь, принялся смотреть сквозь Аркадия.

– Это когда он второй раз пришел, сегодня утром.

Мы еще не открывали. Теперь все стало понятно. Да он и не скрывал, что приезжий. И борзой, тварь.

– Чем это он тебя? – неожиданно спросил старлей Орлов.

Бармен понял.

– Да мордой и об стойку. Здоровый, зараза.

– Рассказывай, рассказывай, – поощрил его Сапожков, беря сигарету у Орлова и позволяя тому поднести огонька.

Аркадий стал рассказывать о вчерашней драке приезжего с Селезнем и Китом, когда тот случайно зашел в сортир, где и проходила экзекуция последних над Упырем.

– Филимонов и Селезнев, – пояснил капитан Сапожков старшему лейтенанту Орлову, и без того хорошо знавшему упомянутых представителей местного криминалитета.

Выслушав перечень событий, помолчал, выдувая дым и нервируя бармена.

– Все? – спросил наконец капитан Сапожков.

– А что еще? Все.

– Тут вопросы задаем мы. Затем и пришли. Что Кит и Селезень не поделили с Упырем? Зачем воспитывали его в сортире?

– Точно не знаю. Кажется, что-то он напутал с малым тотализатором. Но я не знаю, это не мое дело.

Капитан Сапожков хмыкнул.

– Начал, так продолжай, парень. И что-то не верится, чтобы Упырь рискнул мухлевать с большим или малым тотализатором. Раскалывайся, парень.

– Говорю вам, одни догадки.

– А мы послушаем и твои догадки. Мы умные, мы шелуху отсеем, а семечки потребим.

– Какие семечки? – удивился Аркадий.

Капитан Сапожков захохотал, старший лейтенант Орлов не сводил глаз с Аркадия и молча курил.

– Продолжай, умник, – сказал капитан Сапожков.

– Думаю, сам Упырь не согласился бы. А когда вчера сюда пришел и Колян.., то есть приезжий, похожий на Коляна, тут я вспомнил, что последнее время часто видел их вместе…

– Кого видел? – терпеливо выяснял капитан Сапожков.

– Упыря и Коляна. Я подумал, может, Упырь с Серым чего-то там напортачили. Колян мужик беспечный, рисковый. Мог и уговорить Упыря. А тот принимал ставки, сами знаете. Коляна уже, говорят, повязали, а вчера Кит и Селезень Упыря привели, ну и стали долбить. Может, насчет "капусты"?..

– И откуда тебе все, это известно, парень?

Аркадий развел руками:

– Вы же знаете, как это происходит, гражданин капитан. Сидим у стойки бара, один скажет одно, другой – другое.

– Упыря, значит, прикончили, – вдруг сказал капитан. Сказал равнодушно, словно просто констатировал факт. Старлей метнул на него взгляд, но промолчал.

– Наверное, прикончили, – ничего не заметил Аркадий. – Ночью его катер сгорел, может, и он тоже.

Мало ли? Его здесь по полной программе отделали.

– Кто же его убил? Может, Семенов и Костомаров? – продолжал вдохновенно импровизировать капитан Сапожков.

– Это Лом и Бык? – удивился бармен. – Они-то тут при чем?

– А при том, умник ты наш, что после твоего звонка боссу сегодня утром их кто-то замочил в доме Упыря. И если ты все нам не выложишь, тебе каюк, парень.

При этом неожиданном известии Аркадий, угодливо присевший на краешек дивана прямо напротив Сапожкова, отпрянул. Несложная эволюция мыслей и догадок легко читалась на его изуродованном службой лице. Он наконец испугался. У старшего лейтенанта Орлова еще ярче вспыхнули на щеках пятна. Он сильно затянулся и выдул густую струю дыма.

– Не может быть! – воскликнул Аркадий. – Ничего я не видел, никому не звонил.

– Успокойся, гладиатор, – сказал капитан, чем буквально добил беззубого бармена. Тот от испуга стал совсем белый.

– Какой гладиатор?! Какой из меня гладиатор?!

– С кем еще, кроме Коляна, общался Упырь? – неожиданно вступил в разговор старлей. – Приятель?

Баба?

– Приятель? Баба? Какая баба?! Какая баба могла быть у Упыря? – ошеломленно бормотал Аркадий – Если только Кобыла? Она и живет тут где-то рядом, с детства знают друг друга…

– Кто там Кобыла? – холодно выспрашивал Орлов. – Как зовут? Где живет?

– Зовут? Ленка Анютина. Я у нее Мэри на время пристроил. Мэри адрес знает.

– Кобыла? Почему Кобыла?

– Я тебе потом расскажу, старлей, – вклинился тут капитан Сапожков. – Это же Ленка Анютина. Она в свое время – не поверишь, – могла в одну ночь двадцать мужиков через себя пропустить. И хоть бы что!

Ладно, пойдем, – внезапно прервал он сам себя. – Знаю, где она живет. А ты, парень, держи рот на замке, и все будет в порядке. Никто не узнает, что ты тут нам наплел.

Они встали и направились к дверям. Аркадий последовал за ними и выгнал из-за стойки девушку, о чем-то с улыбкой беседующую с двумя случайно забредшими молокососами. Капитан Сапожков и старший лейтенант Орлов шли к выходу, сопровождаемые скрытными взглядами посетителей. Вдруг, уже на середине зала, старший лейтенант круто повернулся и, решительно чеканя шаг, вернулся к стойке бара. Аркадий, не двигаясь, затравленно смотрел на него. Старлей схватил бармена за волосы и без какого-либо выражения на строгом античном лице несколько раз приложил того физиономией к стойке. Потом повернулся и окончательно вышел.

Глава 12 КРОКОДИЛ ЗАМЕТАЕТ СЛЕДЫ

Аркадий, не замечая взглядов ни дальних посетителей за столиками, ни ближних пацанов у стойки, озабоченно смотрел вслед милиционеру. По подбородку текла кровь и капала на белую рубашку и дорогой, сегодня раз уже спасенный, а теперь безнадежно испорченный костюм. Бармен напряженно думал. Решившись, поискал глазами испуганную Мэри, указал на стойку, а сам, повернувшись, вышел в заднюю дверь.

В комнате подошел к телефону на столике, мгновение поколебался и набрал номер Качаури…

Старший лейтенант Орлов вышел из ресторана и мимо мудро пребывающего вне событий (все равно не касающихся его) негра Абдулки прошел к машине, где за рулем уже сидел Сапожков.

– Знаешь, я тут подумал.., кажется, я забыл, где живет Кобыла Анюта. С ума сойти! Когда мне было шестнадцать, нет, даже пятнадцать!.. Забыл. Слушай, сходи-ка в бар, возьми эту… Мэри. Раз она живет у Кобылы, пусть покажет.

– Постой! – схватил он за рукав дернувшегося к дверце Орлова. – Давай еще твоего порошочку дерябнем. Что-то мне поплохело.

Каждый высыпал себе на ноготь щепотку порошка, с шумом вдохнул. Потом еще щепотку на другой ноготь, втянул другой ноздрей. Пока они сидели в баре, изменилась погода. Жара давила еще сильнее, но стало сумрачно от туч – кажется, надвигался дождь.

Впереди вдруг вспыхнуло, словно закоротила дуга троллейбуса, набережная с шустро убегавшими пляжницами на мгновение озарилась золотом, где-то прокатился гром, крупными звездами зашлепал по лобовому стеклу и пыльному капоту быстрый резкий дождь, тотчас же, однако, прекратившийся. Низко застелившийся дым от азербайджанских мангалов залетел в окошко; пахнуло едко и приятно…

– Ну иди, – сказал капитан. И добавил:

– За что ты этого жмурика? Я приостановился, видел.

– Кого? – бесстрастно спросил старлей.

– Ладно, иди.

Орлов вновь вошел в ресторан, уже освещенный по случаю непогоды и оживленный загнанными начавшимся дождем людьми. Он спустился вниз, и вновь замолкли разговоры, дав свободно плыть мелодии. За стойкой Аркадия не было, вместо него завороженно следила за приближением милиционера давешняя девушка. Мэри, да. Старлей подошел к стойке, постоял мгновение, схватил тонкое запястье.

– Пойдешь со мной. Будешь дорогу показывать.

Она, не отрывая взгляда от прекрасного бледного лица, вышла из-за стойки и покорно пошла за ним.

Он на ходу вдруг сказал:

– Поставь стакан.

Только сейчас она заметила, что все еще держит в руке бокал. Она на ходу поставила его на пустой столик. Они вышли, сели в машину на заднее сиденье (капитан оглянулся, но ничего не сказал) и минут через двадцать были на месте.

Всю дорогу девушка не смела, да и не хотела высвободить руку, стиснутую ладонью старлея.

Улица Рыбная, где проживала Кобыла, тоже принадлежала старому городу. Здесь тесно лепились одно-двухэтажные дома, часто с маленьким двориком и проволочным каркасом сверху, увитым незрелым еще виноградом. Именно в такой дворик они и попали, когда девушка отперла ключом узкую дверь рядом с наглухо забитыми воротами. Свежепобеленный кирпично-каменный дом стоял на фундаменте, снизу сложенном из грубо скрепленных известкой валунов, выше поднималась кирпичная стена.

Дверь в дом была не заперта. Отведя марлевую занавеску, капитан вошел первым, следом старший лейтенант, забывший отпустить руку проводницы. Воздух в доме с затворенными окнами за белыми тюлевыми занавесками был горяч, как в печи. Капитан шумно чертыхнулся, споткнулся о порог. Оглянулся на старшего лейтенанта и посоветовал:

– Ты тут пока оглядись, а я хозяйку найду.

– Вот сюда, – сказала вдруг девушка и указала на неприметную дверь. – Меня здесь поселили.

За окнами уже чернела темнота, в которой то и дело вспыхивали молнии, теперь уже голубые, и катился, точно по ухабам, гуд грома. Глядя на прекрасное лицо милиционера, на глаза, бесстрастно устремленные на нее, девушка подумала: непонятно, как она вообще здесь оказалась? Зачем так вспыхивает этот великолепный голубой свет? Отчего так прекрасен этот молодой мужчина?

Они вошли в ее комнату; все было погружено в полумрак.

– Пустите, – тихо попросила девушка, и ему при-. шлось сделать усилие, чтобы понять ее просьбу. – Подождите меня здесь, – и она скрылась за перегородкой.

Он с бессознательной покорностью остался стоять посреди комнаты (автомат на спине, дубинка пристегнута к поясу, запасные рожки к автомату в подсумке).

За окном все шире сверкали молнии, будто стараясь поглубже заглянуть в комнату, все настойчивее катился гул, холодно и грозно плыло перед глазами, и тут из-за перегородки донеслось:

– Идите сюда…

Он бездумно повиновался, вошел за перегородку и увидел ее уже в постели; светлый, обтянутый простыней контур, который он в диком порыве обнажил, сорвав преграду…

Через несколько минут в комнату ввалился капитан Сапожков, огляделся в полумраке, что-то услышал, ухмыльнулся и вышел, тихо и тщательно прикрыв за собой дверь. Чуть позднее старший лейтенант Орлов курил, сидя на постели, в открытое окно вместе с накаленным за день, умытым сейчас воздухом веером влетали брызги, ровно шумел ливень, и ярко трепетали долго не исчезающие в глазах вспышки молний: да, все случилось так просто, и непонятно, почему она оказалась девственницей, заколдованной принцессой из ресторанного вертепа по имени "Альбатрос".

Старший лейтенант Орлов услышал рядом порывистый вздох, повернулся, увидел только светящийся в полумраке силуэт и наклонился.

– Я не понимаю, – с трудом выговорил он.

– Чего?.. Я только вчера приехала и встретила на вокзале Аркадия. Денег нет, какие деньги!.. Не знаю.

Приехала на море, дура… Аркадий уговорил.., сразу не выпустил, хотел, наверное, сам… Я сказала, что еще ни разу…

И вдруг странное чувство, о котором он раньше не подозревал, неудержимо, с каждым мгновением стало расти в нем.., к ней… Он наклонился, поцеловал ее в губы, она порывисто обняла его, и тут кто-то постучал в скрипнувшую дверь. Деликатно кашлянув, капитан Сапожков сказал:

– Старлей! Давай допросим Кобылу, а потом… это.., как хочешь.

Не зажигая света, он нашел автомат, пояс с экипировкой, все остальное… Привел себя в порядок, вышел, прикрыв за собой дверь.

В проеме другой комнаты горел свет, и пропитой гнусавый голос пьяно тянул:

– Ну что ты, Пашунчик, пристал? Говорю же тебе, что ничего давно не знаю, ничего не вижу. Ничего не слышу.

– Ну Упыря хоть знаешь?

– Упыря знаю. Мужчина хоть куда, плюгавый только, но мужчина хоть куда.

Старлей вошел в неряшливо убранную комнату, где за круглым столом, заставленным объедками, пустыми бутылками и другим мусором, сидели капитан Сапожков и крупная, грузная старуха, как с первого взгляда показалось лейтенанту. На самом деле было ей лет тридцать пять – сорок, не больше, но контраст и, главное, наплыв грязного естества, замутившего явление его внеземных – (О! Он так чувствовал!) ощущений, заставил вновь расцвести пятна румянца на его бледно-мраморных ланитах офицера.

Под ногами звякнули бутылки. Старлей взглянул вниз: ящик пива.

– Угощайтесь, молодые люди, – гнусаво запела хозяйка.

Пиво. Весь день пиво, подумалось лейтенанту, но жажда, вновь вспыхнувшая в нем, заставила наклониться и взять бутылку.

Капитан, уже успевший открыть свою бутылку, подтолкнул открывалку. Старший лейтенант с облегчением выпил полбутылки и стал слушать. Капитан Сапожков начал с того, на чем его прервали.

– Не морочь голову, Анюта. Раз я говорю, что ты живешь с Упырем, значит, точно знаю.

– Может, и живу, только ничего о нем не знаю. Он уже второй день не показывается.

– Значит, ты его не видела ни вчера, ни сегодня? – продолжал уточнять капитан.

– Не видела, не видела.

– А позавчера видела?

– Позавчера видела. Ночью пришел, а утром слинял.

– Значит, вчера ты его должна была видеть, раз он утром ушел.

– Пашунчик! Что ты заладил: видел не видел. Лучше давай выпей, вспомним былые денечки. Вроде и мы с тобой не чужие.

– Гражданка Анютина! – строго произнес капитан Сапожков. – Не забывайтесь. Вас допрашивает представитель правоохранительных органов. Мы тут не на посиделках.

– Тю-ю! – воскликнула Кобыла. – А я думала, вы в гости зашли и угощаетесь моим пивом.

– Если не хочешь отвечать на мои вопросы, придется проехать с нами в отделение милиции, где тебя сунут в общий обезьянник, и ты будешь сидеть минимум трое суток, пока не решат, что с тобой делать.

– Пашунчик! – запела она. – Да что я тебе такого сделала? Я же сказала, что ничего не знаю! За что же меня в обезьянник? Чего я там не видела?

– Гражданин капитан! – рявкнул Сапожков. – Какой я тебе Пашунчик!

– Молчу, все, все, молчу, – перепугалась хозяйка.

– Знаешь, что тут может произойти в ближайшее время? Не знаешь, – строго произнес капитан Сапожков. – А произойдет вот что. Мы со старшим лейтенантом произведем у тебя поверхностный осмотр, а так как ты баба неаккуратная, наверняка найдем у тебя пару пакетиков наркотика. Предположительно, кокаина. Ты ведь любишь нюхать кокаинчик, правда?

– Даты что, Пашунчи-к!

– Молчать! Гражданин капитан!

– Конечно, гражданин капитан, кто же еще? Но неужели ты так поступишь со старой знакомой, Пашунчик?

– Извини, Анюта, но дело прежде всего. Нам необходима полная информация об Упыре. Будешь говорить? Где Упырь?

– Откуда мне знать?

– Вопросы задаем мы! – вновь рявкнул капитан Сапожков. – Где Упырь?

– Не знаю, – наконец-то всерьез перепугалась Кобыла. – Правда, не знаю. Он пришел, ночью пришел, позавчера. Кого-то боялся. Сказал, что провернул большое дельце и теперь сможет зажить, как человек. Мол, и мне перепадет. Хотел переждать ночь и сразу слинять, пока Барон не спохватился.

– Значит, он Барона обокрал?

– Почему обокрал? Может, он и плюгавый мужчинка, но не совсем же дурак. Мне показалось, он что-то там за спиной Барона схимичил. Но воровать!.. – не такой же он дурак.

– Он один все провернул или ему кто помог?

Елена Анютина, сейчас особенно похожая на большую кобылу, обвела их взглядом и вздохнула.

– Нет, не один. Один бы он не решился. Это его Колян надоумил. Что-то связанное с тотализатором.

Это когда последний раз сам Колян участвовал в играх. Что там они сделали, не знаю. Правда, не знаю.

Знаю только, что Упырь должен был вчера утром удрать, а потом, через несколько дней, когда улягутся страсти, и Колян за ним.

– Надо проверить на вокзале, не поездом ли он слинял? – повернулся капитан к старлею. Или…

– А у Упыря машина была? Может, он на машине уехал? – повернулся капитан к женщине.

– Зачем? – удивилась та. – У него же катер какой!.. Целая малогабаритная квартира. Он же в свой катер был влюблен, как не знаю в кого. Он же на катере и спал, и дневал. У него там и душ был, и грядки, что-то выращивал. Даже сейф был где-то спрятан в трюме, он там и держал все свои деньги.

Капитан вновь повернулся к старлею.

– А это мысль. Надо поискать катер. Если что, объявим в розыск.

Он вновь повернулся к Кобыле.

– Ладно, одевайся. Поедем в отделение.

– Я же сказала, что ничего больше не знаю! – закричала Кобыла. – Ты не имеешь права арестовывать честную женщину! Слышишь, не имеешь права!

Вдруг лицо ее испуганно вытянулось, отчего и впрямь стало походить на лошадиную морду. Она смотрела поверх их голов в сторону двери. Но тут же догадка осветила ее лицо, и она радостно воскликнула:

– Геннадий Иванович! Объясните им, что я ничего не знаю. Я Упыря уже два дня не видела. Как и говорила, вчера утром уехал, и все. Объясните им.

Капитан Сапожков и старший лейтенант Орлов одновременно оглянулись. В дверях, еще не успев выпрямить шею, согнутую из-за низкой для него притолоки, стоял Крокодил. То бишь Геннадий Иванович, правая рука Барона, человек-тень, незаметный, бледный и опасный. И странно спокойное, даже чуть печальное лицо его было страшно похоже лошадиными чертами на испуганную Кобылью физиономию.

Он был в накинутом на плечи, насквозь промокшем длинном плаще, а из-под полы целил в работников милиции длиннющим глушителем, навернутым на ствол короткого автомата.

– Сидите, сидите, – спокойным глуховатым голосом посоветовал Крокодил офицерам. – Главное, автоматы на пол. И спокойно, спокойно.

Не переставая целиться точнехонько в обоих ментов, он как-то мягко обтекал их по кругу. Обошел стол и остановился рядом с Кобылой.

– Автоматы! Ну же!.. Медленно, медленно на пол.

Вот и прекрасно, – похвалил он их.

– Что они тут спрашивали? – мягко поинтересовался он у женщины.

– То же, что и вы вчера. Об Упыре.

– Вы что-нибудь рассказали?

– Они пригрозили найти у меня наркотики. Тогда мне точно была бы крышка.

– Вы что-нибудь рассказали? – повторил он без нажима, даже еще более мягко.

– Не больше, чем вам. Я же ничего не знаю.

– Ну ладно, это уже не имеет никакого значения.

Он повернулся к капитану Сапожкову и старшему лейтенанту Орлову.

– Вы как из ресторана "Альбатрос" уехали, так Аркадий нам сразу и позвонил. Видите, немного не успел. Ну ничего. Это уже не имеет никакого значения.

Он вдруг быстро протянул руку с автоматом в сторону, приставил дуло глушителя к виску Кобылы и нажал на спусковой крючок. Раздалось два тихих хлопка, и голова женщины взорвалась, забрызгав все позади себя кровью и мозгами. Ее отбросило вслед за выбитой плотью, и, рухнув на пол, она еще несколько секунд быстро-быстро подергивала ступнями.., и замерла.

Старший лейтенант Орлов завороженно наблюдал весь этот ужас, одновременно очень медленно нагибаясь за "Калашниковым".

– Не советую, – покачал головой Крокодил. – Насчет вас у меня не было никаких указаний. Вам, кстати, надлежит сейчас же явиться с докладом к полковнику Сидоренко Павлу Ивановичу. Он вас ждет. Так что успокойтесь.

Вдруг он удивленно повел лицом в сторону двери.

Старший лейтенант Орлов оглянулся. В дверях стояла Мэри и с ужасом смотрела на труп у стены. Она медленно подняла кисть ко рту и прикусила тыльную сторону ладони. Выражение лица у Крокодила впервые стало озабоченным. Но тут же прояснилось. Старший лейтенант дотянулся-таки до автомата на полу. От Крокодила этот его маневр не ускользнул.

– Не советую, – повторил он. – Насчет девушки я тоже не имею никаких указаний. Если она будет молчать, указаний и не последует. Думаю, она будет молчать, правда ведь?

Мэри медленно кивнула. Старлей все еще держал руку на автомате, лежащем на полу.

– Капитан! Успокойте вашего напарника. Все кончилось, я ухожу. А вам советую, – обратился он к старшему лейтенанту Орлову, – раз уж вы так неприкрыто дорожите своей знакомой, увозите ее отсюда и где-нибудь спрячьте до поры до времени. Мало ли какое завтра может последовать указание.

Говоря это, он уже плавно и мягко как бы перетек к двери. Мэри в ужасе отшатнулась, когда он приблизился к дверному проему.

– И последнее, – донесся от входа его равнодушный негромкий голос, – когда будете докладывать полковнику Сидоренко, передайте мои слова, что Кобылу скорее всего убил Упырь. Может быть, Семенов Владимир или Костомаров Вадим. Им уже все равно.

Хлопнула входная дверь, и все смолкло. Сквозь шелест почти прекратившегося дождя с улицы донесся шум отъезжающей машины. Мэри (кожа тыльной стороны ладони закушена зубами) скользила по стене на пол, словно бы ее не держали ноги. Капитан Сапожков и старший лейтенант Орлов обменялись взглядами. Потом старлей выпрямил затекшую спину и поднял наконец автомат. Капитан тоже взял в руки "Калашников". Липко, с мерным интервалом что-то срывалось и капало на пол. И кисло, удушливо пахло…

Глава 13 НЕПРИЯТНОСТИ ТОЛЬКО НАЧИНАЮТСЯ

Оптимизм капитана Сапожкова был стержнем, на котором держалась его добродушная уверенность в преходящести зла. А может, основой служила сама его хорошо слепленная фактура: дородность, красноликость и жизнелюбие. Именно он сориентировался первым, мгновенно нашел в буфете покойницы бутылку (хорошего) коньяка, открыл, налил в выставленный в буфете хрустальный бокал изрядную порцию и заставил выпить впавшую в транс девушку. Ему пришлось несколько раз мягко постучать, если не отеческой, то братской ладонью по ее застывшему личику, добиться проблеска разума в отрешенных до сего момента очах и разом вылить вино в раскрывшийся – возможно, для крика – рот.

Мэри едва не захлебнулась, но отдышалась с помощью похлопываний по спине, после чего капитан Сапожков приказал напарнику:

– Отведи-ка ее пока в комнату. Нам тут обговорить кое-чего надо.

Старший лейтенант Орлов медленно поднялся и, держа автомат на изготовку, пошел к Мэри.

– Эй, парень! – окликнул его капитан. – Опусти ствол.

И – что уже само по себе говорило о жизнестойкости натуры – пошутил:

– Ты же не расстреливать ее ведешь, правда?

Оба – и девушка, и старлей – одновременно обернулись и посмотрели на капитана. И до чего же похоже было выражения их лиц.., смысл которых, впрочем, не дошел до сознания капитана, просто махнувшего им рукой: идите, мол.

Когда старлей Орлов вернулся, капитан Сапожков уже приготовил большие, граммов по сто пятьдесят, бокалы и доверху наполнил коньяком.

– А ну-ка, старлей, жахнем. Нам это сейчас не повредит. Даже наоборот. Ты туда не смотри, – посоветовал он, – ты пей.

И первый выпил, как воду.

– Закусить нечем, да оно и ненужно. Все равно не опьянеем.

Он вытащил пачку сигарет и предложил Орлову:

– Кури.

Оба закурили. Выдыхая дым в потолок, капитан Сапожков рассуждал:

– Доложить о трупе все равно придется. Надо будет вызвать опергруппу. Девицу советую убрать (он быстро взглянул на встрепенувшегося старлея и поспешил поправиться), спрятать, я хотел сказать. Нечего ей в свидетелях светиться. Вишь, какое дело, Крокодил прямым текстом заявил, что начальство в курсе. Да, ну и дела. Первый раз не знаю, о чем докладывать.

– Вот что, – подумав, сказал он, – бери свою даму и езжай куда-нибудь пристрой ее. Хоть к себе. В ресторан ее теперь нельзя отправлять, мало ли?.. Ты же сейчас один живешь в этой.., малосемейке. Вот и придумай что-нибудь. Я пока вызываю опергруппу, здесь еще час буду, не меньше. Если начальство не пожелает прибыть, делать нечего, придется ехать к Сидоренко.

Он глубоко затянулся, выпустил дым из ноздрей, посмотрел на Орлова.

– Ты тем временем заедешь в Управление к капитану Середе и попросишь организовать запрос в Москву насчет этого Казанцева. Запомни: Казанцев Николай Иванович. Потом жди меня. Я подъеду, пойдем на ковер вместе. Говорить буду я, а ты молчи или поддакивай. Усек?

– Усек, – кивнул старший лейтенант Орлов. – Но что говорить будем?

– Как что! Приехали к подружке Упыря, а она уже готова. Пришил ее либо сам Упырь, либо Семенов с Костомаровым. Мало ли?

– А этому так и спустим?

– Ты это о ком? – не понял капитан Сапожков.

– О ком, о ком? О Крокодиле.

– Да ты что, парень! – едва не поперхнулся дымом капитан Сапожков. – Совсем ококаинился?! Ты это брось!

– Противно.

– Всем противно, а порядок нарушать нельзя.

Барон – это сила! Помнишь, пока он сюда не явился, сколько у нас тут швали расплодилось? А-а.., не помнишь. Ты в то время еще служил. А я вот помню. Вечером на улицу нельзя было выйти, пристукнуть могли за пачку сигарет.

– А сейчас?

– Что сейчас? – не понял капитан Сапожков.

– А сейчас не убивают? – кивнул старший лейтенант на извилисто раскинувшийся труп Кобылы.

– Сравнил. Она в жернова попала. Упырь облапошил хозяина, а эта могла разболтать. У Барона вся власть держится на авторитете. Если у кого мысль возникнет повторить еще какой трюк, а потом другой, третий, то все покатится под откос. Тогда одним-двумя трупами не отделаешься.

– Все равно противно.

– Ах ты, чистоплюй! – вконец рассердился капитан Сапожков. – Если ты такой принципиальный, езжай к Барону и выскажи ему все в глаза. Но сначала за свой счет закажи себе похороны. Да и девке твоей тоже. Ее-то зачем оставлять в живых? Не куролесь, парень, – добродушие быстро возвращалось к капитану. – Давай двигай, а то уже седьмой час. Можешь машину взять. Я, если что, пешком дотопаю, тут недалеко.

Старлей Орлов увез девушку. Капитан позвонил в Управление и доложил об обнаружении еще одного трупа.

– Они у тебя там сегодня, будто грибы после дождя появляются, – пошутил знакомый дежурный. – Жди, высылаем группу.

Капитан ждал. Было ему невесело, потому что опыт – сын ошибок трудных – безошибочно подсказывал ему: неприятности только начинаются. А капитан Сапожков, несмотря на внешнее добродушие и определенную (в иных глазах) глуповатость, был человеком хитрым и скорее сообразительным, чем наоборот; кругом витала опасность, странно сгущалась неопределенная тревога, и это очень и очень не нравилось опытному старшему инспектору.

Подумав, он позвонил подполковнику Мишину Владимиру Михайловичу. Тот взял трубку то ли в машине, то ли просто на улице. Фоном доносились звуки машин, голосов… Капитан Сапожков начал было докладывать, но подполковник Мишин его перебил:

– Я в курсе. Хорошо, что позвонили мне. Как закончите, явитесь с докладом в Управление. Ко мне.

Не к полковнику Сидоренко, а ко мне. Это, кстати, его распоряжение. И не позже чем через час. Как поняли?

– Понял. Буду через час.

– Жду.

И отключился, оставив после себя короткие гудки, целый ворох вопросов и новые опасения.

Глава 14 ГОРДИЕВ УЗЕЛ

Подполковник Мишин действительно ехал в машине. В тот момент, когда ему позвонил капитан Сапожков, его машина стояла на перекрестке, ожидая зеленого сигнала светофора, и он с удовольствием вдыхал вползающий через открытые окна, освеженный после нежданной грозы и еще не успевший в полной мере пропитаться выхлопным газом воздух. Он поднес трубку к уху, узнал голос капитана Сапожкова, помрачнел, потому что уже все знал из разговора с полковником Сидоренко несколько минут назад по этому же сотовому телефону. Ситуация премерзкая. Самое гнусное то, что ничего нельзя изменить. Изменить в русле того потока событий, который стронулся после глупейшей выходки Упыря и Коляна, то есть Кравчука Николая Николаевича, зарвавшегося подобно многим, кто внешнее материальное благополучие, обвалом украсившее их жизнь, принимает не как подарок судьбы, а как плату за свою внутреннюю исключительность.

"Умный человек, – думал подполковник Мишин, косвенно имея в виду себя, – умный человек знает, насколько зыбка опора под каждым, и если сегодня ты богат, завтра можешь быть беднее бедных, и если сегодня свободен, завтра можешь оказаться в местах не столь отдаленных, более того, по большому счету, сама жизнь висит на волоске, как бы ты не был уверен в обратном". И подумав об этом, подполковник Мишин помрачнел. Ненадолго. Для него пока все шло прекрасно. Он был здоров, силен, относительно богат.

Красивая жена и двое рыжих (значит, от него) близнецов дополняли систему его счастья. Он имел новенькую "Ауди", доставшуюся ему – смешно сказать! – по стоимости подержанного мотоцикла. А еще дача в заповеднике, которую он построил по собственному проекту, и яхта, купленная в Прибалтике, и любовница, которую – он узнал об этом на днях и совершенно неожиданно из пришедшего домой письма, едва не прочитанного супругой, – он, оказывается, делил эту девчонку со своим непосредственным начальником – с кем, с кем!.. – с пошляком, с ничтожеством… Подполковник Мишин на ходу достал сигарету, утопил кнопку электрозажигалки, дождался щелчка и прикурил.

Полковник Сидоренко – хитрый жук! – решил препоручить ему разговор с капитаном Сапожковым.

Не хочет портить себе нервы, да и светиться лишний раз кому охота. Вот и заставил его, заместителя. Что же сказать этому толстому мешку сала? Рассказать вскользь, беззаботно о каком-нибудь трагическом эпизоде из своего боевого прошлого? Чушь! Не поймет. Шутливо пожаловаться на нищенскую зарплату и на всеобщую зависимость.., от других источников финансирования? Притвориться человеком с широкими взглядами, стоящим выше национальной злобы, понимающим… Что понимающим? Что все они тут, в Управлении, находятся только потому, что Барон соглашается их терпеть? Что они и сутки не продержались бы, не будь Барон ими доволен? Что неизвестно, кто все же ими управляет: министры-финансисты или такие, как их любимый Качаури Отари Карлович?

Подполковник Мишин вообразил Барона, его мясистые пологие плечи, крепкое, облитое жиром тело, постоянные силовые заигрывания с ним, чемпионом города, который никогда не посмеет ответить в полную силу на его дружеские пинки и толчки… О! Как же иной раз хотелось! Но дети?.. Но семья?.. Но любовница, наконец, не говоря уже о яхте, машине, даче, ежемесячных, почти сталинских, толстых конвертах с зарплатой!.. Однажды, несколько лет назад, он сам лично задержал троих преступников, серьезно покалечив одного, успевшего полоснуть ножом… Вот наиболее яркое воспоминание о службе – единственное!

Раньше мечтал о героических буднях – собственных, собственных! – а получилось так глупо, так мелко, так.., сытно… Старший лейтенант Орлов, плакатный образец, отчетливый служака. И как-никак свой, честный товарищ. Аккуратен. Что еще? Ладит с сослуживцами. Характер твердый, нордический… И какой-то Крокодил, имеющий право требовать отстранения товарища…

Подполковник Мишин доехал до Управления.

Припарковался рядом с новеньким "Мерседесом" полковника Сидоренко (стоимостью с подержанный велосипед) и прошел мимо дежурного. У себя в предбаннике попросил Свету-секретаршу (сейчас с виртуозной скоростью печатавшую на компьютере очередную халтуру) не пускать старшего лейтенанта Орлова, ежели тот придет.

– Займи его чем-нибудь, Светочка.

Что вызвало на щечках Светочки непонятный румянец.

– Капитана Сапожкова сразу ко мне.

Прошло полчаса. Подполковник Мишин смотрел в открытое окно. Семь двадцать. Омытый дождем воздух розово светился. Свежо, озонно. Запыленная было листва деревьев глянцево зазеленела. Птицы. Воробьи чирикают, голуби гугукают. Райское торжество. Птички божьи не знают ни заботы ни труда… Внезапный щелчок внутреннего телефона, и Светин голосок тонко сообщил:

– Капитан Сапожков.

Подполковник Мишин наклонился к микрофону:

– Пусть войдет.

До чего все-таки похож на Сидоренко. Одна порода. Запорожцы пишут письмо турецкому султану. Доволен жизнью, работой, семьей. Впрочем, как и все они.

– Орлов здесь? – прежде всего спросил подполковник.

– Да. Позвать?

– Нет. Как раз этого делать не надо.

Подполковник Мишин еще раз посмотрел в окно.

На подоконнике близко сидел голубь и, словно не веря каждому глазу в отдельности, смотрел обоими поочередно.

– Докладывай, капитан.

Подполковник Мишин встал, движением руки остановил немедленный подъем капитана и, слушая сообщение, мягко прохаживался по кабинету.

Выслушал. Остановился напротив капитана, думая не столько о новом трупе неизвестной ему гражданки, сколько о том, как мучительно трудно передать то, о чем говорить вслух никак нельзя. Как сказать? Пиши рапорт об увольнении? Почему? Потому что логика сумасшедшего убийцы диктует политику управления кадрами?

– Значит, вы обнаружили труп гражданки… Анютиной?

– Так точно, товарищ подполковник. Анютина Елена Григорьевна.

– Да, да. Я в курсе. И вы считаете, что убил ее Упырь, то есть Сухоруков Игорь Степанович? Или же Семенов Владимир Николаевич с Костомаровым Вадимом Сергеевичем?

Капитан Сапожков вздернул вместе с усами голову.

Пристально посмотрел на подполковника. Тот отвернулся, дав капитану возможность собраться с мыслями, подошел к окну, вспугнул все еще не верящего глазам своим сизаря. Достал сигареты.

– Будете курить, капитан? А я закурю.

Капитан сглотнул. Мысль лихорадочно работала.

Почему-то подумалось о старшем лейтенанте Орлове, которого не пустили в кабинет… Что такое?.. И тут вдруг ясно соткалась из воздуха лошадиная физиономия Крокодила… Может, это?

– Да, я так считаю. Убили они… Да, конечно. Скорее всего Семенов вместе с Костомаровым. Потом их настиг Упырь у себя дома, отомстил и скрылся на своем катере.

– Его катер сегодня утром взорвался в море.

– Ну вот, – нерешительно произнес капитан Сапожков. – Семенов и Костомаров убили Анютину, заминировали катер и сами тоже погибли. От руки Упыря. А тот потом отплыл на своем катере и подорвался, – уже увереннее заявил капитан.

Он вспотел, говоря всю эту чушь. Сильно захотелось курить. Подполковник Мишин продолжал смотреть в окно. Потом отошел от него и снова сел в кресло. Потушил окурок. Посмотрел на капитана. Тот мигнул.

– Вот и хорошо, – твердо резюмировал Мишин. – Вот и разобрались. Вы напишете рапорт на имя полковника Сидоренко, и дело, считай, закрыто. С этим все, капитан.

И вновь замолчал. Вообще, все было так непохоже на обычно решительного подполковника. Его ступенчатая речь, какие-то глупые заминки… Вновь всплыла морда Крокодила. Все мы одним миром мазаны… Только что, думал капитан, у меня в гараже стояла "Волга", а "Ауди" и "Мерседес" – под окнами Управления.

– Капитан! Иногда лучше сразу разрубить узел…

Помните из истории?.. Был в древней Азии мелкий царь. Некий Гордий. Он связал такой узел, который никто не мог развязать. Тогда Александр Македонский взял и разрубил его. Не помните? "Гордиев узел", так и называется. Так о чем это я?.. Да, вы заметили, что я приказал пустить только вас, а старшего лейтенанта Орлова оставил в приемной? Вы же знаете, как я к нему отношусь… В общем так, случайно, повторяю, случайно возник узел. И его следует разрубить, потому что развязать его невозможно. Ведь никто из нас не хочет хоронить товарища? Лучше, если он напишет рапорт, мы подпишем. По собственному желанию. Прямо сегодня.

В этот миг в уже начавшем лиловеть воздухе вновь сгустилась перед капитаном Сапожковым морда Крокодила, сухая равнодушная усмешка.

Черт побери!

– Понимаете, капитан?! Это патология, но мы ничего не можем сделать, сами понимаете, правая рука… его никто не сдаст.

"Быстро как темнеет", – подумал капитан Сапожков. Он все-таки закурил, выдохнул дым и помахал " перед собой растопыренной ладонью. Вздохнул.

– Вот и хорошо, капитан. И лучше бы ему завтра же уехать. Характеристики, направление, все что угодно, мы ему можем выслать потом. Надо сберечь товарища. Ну все, можете быть свободным.

Дождался, пока капитан выйдет. Не зажигая света, прошел сквозь сгущающийся сумеречный воздух. На улице еще кажется светло. Сильно ударил кулаком по левой ладони. Громкий хлопок! – невольно оглянулся на дверь. Мерзкая, подлая жизнь!

Подполковник Мишин вздохнул, посмотрел на часы, вспомнил, что полковник Сидоренко отпустил его, увидел, что еще не поздно и можно заехать на часок развлечься, но потом решил отправиться домой. Устал, вымотался за день.

Глава 15 НИНА ЗНАКОМИТСЯ

Солнце медленно тонуло, поджигая низкие облака, слоями нависающие над горизонтом; снизу они рдели черно-багровым огнем, потом шла темно-синяя полоска, еще рубиновый слой, а выше, рассеиваясь, как и положено по небесным правилам, плавно высветлялись до обычных снежных тонов, лишь тронутых по контуру нежнейшей розовой и лазурной каймой. Поверхность моря была потревожена раскаленной рдеющей полосой, тянувшейся прямо к берегу, а с боков все быстро остывало, и чем далее, тем гуще синела вода, лежащая спокойно и плоско, а над ней зло и жалостно надрывались чайки, чуя близкую непогоду.

На всякий случай Николай решил перебраться под ближний навес. Людей на пляже почти не было, так – одинокие пары и редкие компании, беспокойно крутящие головами туда-сюда и, наконец, еще нехотя, но все быстрее собирающиеся уходить.

Николай же был сыт, слегка пьян, чувствовал себя великолепно, а надвигающийся катаклизм ожидал с тайным восторгом. Вообще, с того самого мгновения, как он узнал, что прочно сидит на крючке, который ловко (что там ловко! мастерски!) дали ему заглотнуть, с этого момента его пребывание здесь окончательно обрело смысл, и привычное чувство холодной ярости вновь веселило сердце; допинг опасности, без которого жизнь давно уже казалась пресной, ярил кровь.

Он приоткрыл глаза: как все изменилось за эти несколько минут! Только что пребывавшие на горизонте черно-сизые тучи вдруг раздавили небо. Душно, жарко, но поднимающийся ветерок уже несет предчувствие мокрого Озноба. Он встал с лежака. Стало совсем темно. Оглянулся: в шумной гробовой черноте заповедного леса то и дело, еще беззвучно, разверзались волшебные зеленые бездны. Потом вдруг раскатилось, раскололось в небесных высотах и тяжко-каменно, вместе с первыми крупными каплями, прокатилось… Радостное и тревожное чувство!.. Как же хорошо жить! Николай вышел из-под навеса, запрокинул голову; холодные тяжкие капли стали бить по щекам, векам, лбу. Сорвавшись с места, он кинулся бежать к воде, мягко споткнулся о вмиг посеревшую воду, справился, сделал еще несколько шагов, рухнул в невозможно теплую, чудно парную воду и, уже растворяясь во всем окружающем нечеловеческом буйстве, поплыл, поплыл, не оглядываясь.

Потом ливень зашумел так, низверглось столько воды, что, казалось, удивительным, как еще можно дышать. Где-то очень близко с дробным шипением вонзались в море молнии, громыхали оглушительно, он нырнул – первобытные раскаты ничуть не казались тише. Было необыкновенно, восхитительно!..

Он, вырвавшись до пояса из воды, хохотал, кричал, но не слышал собственного голоса.

Как хорошо!

Но все слишком быстро кончилось. Стена воды поредела, вернулась в лоно моря; будто подгоняемые невидимыми пастухами, стадо тучных туч дробно пробежало, громыхая невидимыми копытами уже над городом, и вмиг посветлело, стало вновь жарко. Песок парил, сильно пахло водорослями и той свежестью, что связана только с морем. А ближе к горизонту, но еще высоко, ослепительно белели ярко освещенные уже невидимым солнцем великолепно круглящиеся облака.

Николай взял сухой лежак и, преодолев редкую стену капели с пластиковой гофрированной крыши, отнес его и вещи ближе к воде. В пакете еще гремело.

Он заглянул внутрь и выбрал банку джина с тоником.

Выпил, глядя на вмиг посиневшее море и на тоскующих, но тоже умытых чаек, сейчас толпами – взад-вперед – снующих по кромке твердого песка у воды.

Вынул сигарету, закурил. Ощущение рая, которого он не знал, но все же надеялся постичь в отпуске, вдруг овладело им.

Что может быть лучше для бедного человека, чем такое вот времяпрепровождение!

Откинувшись на лежак, он закрыл глаза, продолжая, однако, курить. Ленивый шорох отползающих волн, мягкое тепло отовсюду… Вспомнился вдруг тягуче-вкрадчивый голос Качаури…

– ., собственно, чему вы удивляетесь? Я человек деловой и привык во главу угла ставить собственные интересы. Как и любой. Разве для вас это не характерно? Что мы вообще имеем? Нет, вы уж выслушайте меня. Вы приехали вчера. Ну, немножко взвинтили моих ребят. Я же не требую, чтобы они думали. Думаю здесь я, а они должны выполнять мои указания. Ну, обмишурились, приняли вас за другого, проявили излишнюю активность. Так ведь и вы не остались в долгу. Я же оценил ваши действия, вы мне понравились, я предложил вам непыльную работу. Но знать-то я вас не знаю. Мало ли, что вы боец СОБРа из Москвы.

Знаем мы вашего брата: сегодня вы криминалитет громите, а завтра мочите кого-нибудь по наводке того же криминалитета. Не обижайтесь, разве так не бывает?

– Нет! – злобно сказал Николай.

– Нет? – насмешливо переспросил Качаури. – Ну нет, так нет. А перестраховаться я должен. Мне эти протоколы даром не нужны. Когда вы меня покидать будете, можете их забрать, вставить дома в рамочку и застеклить. Но пока вы здесь, мне нужны гарантии.

Признайтесь, это справедливо.

– Нет.

– Вот и отлично. Надеюсь, наше знакомство оставило приятное впечатление не только у меня, но и у вас тоже?

Качаури откинулся в кресле, с усмешкой оглянулся на Крокодила, потом посмотрел на дочь и вновь подвернулся к Николаю.

– Не возражаете, если вашим обустройством займется моя дочь?

Против этого Николай возражений не имел, конечно. А Качаури уже поднимался.

– Нина, будь добра, золотце!

И уже протягивал Николаю руку.., которую тот, поколебавшись на мгновение, на этот раз пожал. За что и был награжден быстрой насмешливой улыбкой в уголках усатого рта Барона.

Нина подошла к двери и, приостановившись, оглянулась через плечо. Николай пошел за ней.

Вышли в коридор и по кремовой дорожке дошли до лифта. По дороге, неожиданно для Николая, она взяла его под руку. И вдруг удивилась:

– Что это там у тебя?

– Где? Ничего.

Она на ходу пощупала его руку. Покачала головой:

– Надо же! Какой ты сильный!

Они подошли к нише лифта. Нина нажала выпуклость сбоку. Каменная плита уползла в сторону, открыв кабину с диванчиком. Девушка увлекла Николая за собой. На пульте нажала цифру "три", стеклянные дверцы сошлись и почти сразу рухнули в солнце.

Вновь ощущение, что висишь над бездной – бездной моря, скал, леса, – возникло.., но тут кабина, так и не погрузившись в стену, остановилась. Дверцы разошлись в коридор, они вышли.

Здесь была зеленая ковровая дорожка, а стены оказались выложены полированными малахитовыми плитами, что, конечно (учитывая современное истощение уральских залежей), не совсем соответствовало действительности: наверное, пластик.

Они шли рядом. Нина держала его под руку. Она едва доставала Николаю до плеча. Девушка была ослепительно красива. И это очень злило почему-то. Возле очередной двери, как и все здесь пронумерованной (цифра "семь"), она остановилась, вынула из невидимого кармана ключ и сунула в замочную скважину.

Дверь тут же открылась, и Нина, еще не входя, уже протягивала Николаю ключ.

– Возьми, это твой номер.

Он думал, она не зайдет, но Нина вошла первой.

Планировка была такой же, как и в номере ее отца.

Большой холл, ярко освещенный солнцем, балкон, двери в соседние комнаты. Пол покрыт бледно-голубым паласом. Очень пушистым.

– Идем, я все тебе покажу, – сказала она, вновь потянув Николая за собой.

Они вышли в соседнюю комнату, оказавшуюся спальней. Широкая двуспальная кровать (весьма предусмотрительно!), журнальный столик, два кресла, шкаф. Еще одна дверь, в ванную комнату. Большая, овальная, почти круглая ванна, шкаф с банно-прачечными принадлежностями: несколько разномерных махровых халатов, пузырьки с шампунем и еще с чем-то…

– Идем дальше, – сказала Нина.

Они вернулись в холл. Нина махнула в сторону неприметной, окрашенной под цвет стены, двери:

– Туалет. Через него тоже можно в ванную пройти.

Подошла к большому холодильнику, открыла.

– Это чтобы не умереть от жажды.

Холодильник был битком набит банками, бутылками, бутылочками. Отдельно пиво, вода, отдельно крепкие напитки. Нина взяла банку с пепси.

– Будешь?

– Я лучше пива, – сказал Николай.

– Бутылочку или баночку? А впрочем, сам смотри.

Теперь это твое.

Николай взял бутылку пива, Нина указала на столик рядом. Там лежала открывалка. Николай ухмыльнулся и большим пальцем сковырнул пробку. Очень эффектно. Нина подняла брови.

– Ого! – сказала она. – Ты действительно сильный.

Они сели в кресла у столика. Голубая искусственная кожа. Очень удобно, мягко. Пили каждый свое и поглядывали друг на друга.

– Дай сигарету, – неожиданно попросила она.

Николай вытащил пачку.

– У меня только "Кэмел".

– Ничего, сойдет.

Он дал ей прикурить и закурил сам. Вновь молчали, курили. Она несколько раз поднимала на него глаза.

Не произносила ни слова. Николай тоже. У нее задралась юбочка, когда она положила ногу на ногу. Маленькая ступня с красными ногтями пальцев выглянула между красными ремнями лакированных сандалий.

В мочках маленьких ушей – золотые капельки сережек.

– Надо показать тебе, где ресторан, – неожиданно сказала она. – Завтрак в девять часов, обед в два, ужин в семь тридцать. Но если проголодаешься, можно зайти в любое время. Или позвони по телефону – принесут.

– Сколько за это сдерут?

– Ты почти гость, все бесплатно. Все, кто у нас поселяется, обслуживаются бесплатно.

– У вас сервис, – сказал Николай.

– Для гостей – да.

– А я гость?

– Ты? – она окинула его взглядом с ног до головы. – А ты сомневаешься?

– Нет, но…

Она перебила, словно рассуждая:

– Надо бы показать, где бассейн, сауна, гимнастический зал… Но, я думаю, надо же чем-то и завтра заняться? Как ты?

Он был не против. – – Ну что, пошли? – спросила она.

Нина поднялась и направилась к двери. Николай догнал ее и, взяв за руку, повернул к себе; ее лицо запрокинулось, она посмотрела ему в глаза. Не вырывалась. Он поцеловал ее страстно, чуть ли не с ненавистью. Она дрожала всем телом.

Наконец они оторвались друг от друга.

– Ты будто наказывал, – неожиданно сказала она, пытаясь высвободиться. Он отпустил ее, но она, вдруг закинув руку ему за шею и с каким-то вздохом облегчения, сама прильнула к его губам. Целовались долго, пока неожиданная мысль не пришла ему в голову: слишком все совершилось быстро и хорошо. Может быть?..

– Что с тобой? – тихо спросила она.

– Ничего, прошло.

Она взяла его под руку.

– Пойдем.

Они вышли. Дверь сама захлопнулась, но ключ (или то, что здесь называлось ключом) был у него в кармане. На этот раз пошли не к лифтам, а в другую сторону. Здесь, в коридоре, его порыв стал казаться глупым: этакая расплата за собственное томление. Однако сейчас он шел свободнее; поразительная красота спутницы действовала уже не так убийственно.

Ему показалось – так было и на самом деле – светильники над головами вспыхивали ярче, заметно снижая накал после того, как проходили люди. Эффекты.

А скорее всего, просто экономия электричества. Подошли к большой двери, которая тяжело распахнулась передними. Огромный холл, сверху опоясанный галереей, где они и оказались, бледно-розовые диски ламп на потолке; в полупрозрачных сегментах стен – слегка искаженная панорама окрестностей: море, паруса, поросшие лесом прибрежные скалы, – и все чередуется витражными картинами, где центральное место занимает гигантское лицо Качаури, напротив – Нина, а вокруг множество мелких хищных зверей, носороги, римские воины в блестящих юбочках. – Они ступили на оранжевую дорожку, которая немедленно, но очень плавно дернулась под ногами; их понесло вперед. Надо же! Словно лента эскалатора в московском метро, но горизонтально направленная.

Впереди, метрах в десяти, раскрылись лепестки люка, куда лента, трансформировавшись в пологий эскалатор, не стала их опускать.

Серебристая лестница. Голубая анфилада. Какие-то коридоры. Николаю показалось, что они спустились уже не на один этаж, он посмотрел на Нину; она, задумавшись, не ответила на его взгляд. Вдруг лента горизонтально выпрямилась и плавно остановилась перед новой большой дверью. Они прошли через медленно открывшийся дверной проем и попали в еще один большой зал с беспорядочно расставленными столами, напоминавший ресторан.

– Наш главный ресторан, – сказала Нина. – Мы здесь едим, когда приезжают гости. – Она заглянула ему в глаза, отвернулась. – Завтра прибывают наши основные клиенты. Послезавтра начинается программа развлечений. Еще через день все разъедутся.

– Так быстро! – удивился Николай. – Каким же образом все это ваше великолепие окупается?

– О-о-о! – равнодушно и насмешливо воскликнула она. – Еще как окупается. Но об этом после, я думаю, тебе не мешает поесть. Как ты?

Он почувствовал голод. Ухмыльнулся.

– Мой принцип – никогда не отказываться от кормежки. Тем более твой папа обещался мне прилично заплатить.

– Еда бесплатно, – сказала Нина.

– Для всех?

– Да, для всех.

– Ничего не понимаю! Как же тогда все окупается?

Чем?

Нина не ответила. К ним шустро катился по сверкающему паркету толстый, веселый, похожий на конферансье мужик. Во фраке и с белой бабочкой.

– Нина Отариевна!..

– Миша! Накорми гостя. Да и мне дай чего-нибудь перекусить. В каком-нибудь люксовом зале.

– А где же еще?! – искренне удивился Миша, которому вполне можно было дать и сорок, и пятьдесят, и более лет.

Он шустро покатился перед ними, каким-то необъяснимым образом, несмотря на скорость передвижения, даже не опережая их. Николай подумал о высоком профессионализме. Впрочем, где же и быть профессионализму, как не в местах, где сам воздух пахнет долларами. А здесь этот запах источали и стены.

Зал, куда их привели, был не очень большой, почти круглый, метров двадцать в поперечнике, с единственным столом точно посередине, под огромной хрустальной люстрой, при их приближении немного опустившейся вниз и медленно начавшей заливать воздух жемчужно-розовым светом, который усиливался каким-то перламутрово-блестящим цветом стен. У Николая уже начинало рябить в глазах. С непривычки хотелось просто плюнуть на пол. Он ухмыльнулся и сел на предложенный мягкий стул с высокой средневекового образца спинкой.

Тут все разом заструилось вокруг вместе с негромкой музыкой, перед ним возникли разные блюда и блюдечки, бокалы и рюмки, приземлился румяный поросеночек с петрушкой во рту и жареной картошкой по бокам, вплыл небольшой осетр, что-то заливное, салаты, овощи-фрукты… Николай решительно опередил чью-то услужливую руку в белой перчатке, сам схватил графин с прозрачной жидкостью, оказавшейся, как он и надеялся, водкой, щедро плеснул в рюмку побольше, выпил залпом и посмотрел на Нину.

Она улыбалась.

– Ты поешь, – все еще усмехаясь, сказала девушка.

Николай принялся есть. Как и всегда, аппетит у него был превосходный, и все остальное функционировало прекрасно. Он еще пару раз отвлекался, дабы налить себе водки, на мгновение опережая услужливую перчатку. Наконец насытился.

– Хорошо! – сказал он и откинулся на высокую, не очень удобную спинку стула.

– Да, восхитительно! – согласилась Нина, ни к чему не притронувшаяся, кроме салата.

– Что восхитительно? – не понял Николай.

– Смотреть, как ты ешь, – улыбнулась она. – Словно стихия.

– А я и есть стихия, – скромно подтвердил он.

– Начинаю подозревать.

Тут – согласно сценарию ужинов, наверное – свет чуть померк, стал более розоватым, официанты исчезли вместе с недоеденным, возник дымящийся кофейник, чашки кофе, сигареты "Кэмел" перед ним и какие-то длинные коричневые – перед Ниной. Здесь же находилась и бутылка коньяка, который Николай (почему бы и нет?) подлил в кофе себе и – Нина опустила ресницы в знак согласия – ей тоже. Закурили каждый свое.

– Ты много пьешь, – вдруг, как и отец недавно, заметила Нина.

– Это плохо?

– Не знаю.

– Я пью, – с чувством сказал Николай, – потому что жизнь моя еще не обрела высокую цель, которой можно было бы посвятить всего себя, которая захватила бы все мои мысли и чувства!

– Браво! Браво! – Она слабо захлопала в ладоши. – Расскажи-ка лучше о себе.

– Не думаю, что это доставит мне удовольствие.

Даже ради такой кошечки, как ты.

– Знаешь на кого ты похож? – медленно спросила она, высунув кончик языка и тронув контур верхней губы.

– На кого?

– На большого и очень опасного зверя.

– А-а! – кивнул он. – Я злой и страшный серый волк…

– Нет, правда. Я видела, как ты расправился с ребятами.., получил от этого удовольствие… Да?

– Тебе понравилось?

– Может быть. Смотреть, как дерутся звери!.. – она затуманенно смотрела куда-то в прошлое. Передернула плечиком. – Ужас! И одновременно оторваться нельзя.

– Где же ты видела, как дерутся звери? – что-то заставило Николая насторожиться.

– Где? – Она посмотрела на него, рассмеялась. – Не все ли равно?

– Налей-ка мне коньяка, – попросила она.

Николай налил ей граммов тридцать. Она медленно выпила. Затянулась сигаретой. Выдохнула дым через ноздри.

– А ты когда-нибудь видел бой хищных зверей?

– Тебя так это развлекает?

– И все-таки.

– Да, – ответил Николай и заволновался, хотя воспоминание давно уже потускнело и не ранило, как прежде. – Я.., я однажды попал в переплет. Причем ты знаешь.., только без аналогий.

– Хорошо. Говори!

Глаза у нее были внимательные, блестящие.

– В общем, тогда я сразу после Чечни демобилизовался, стал работать в милиции, и меня внедрили к одному местному мафиози.

– Что, что? – наклонилась она над столом.

– В общем, мы с ним не сработались… Нет, он меня не раскрыл, меня просто мое начальство сдало. Ау этого сумасшедшего пахана был один бзик, так, хобби. Купил старый крематорий, переоборудовал в лабиринт-ловушку и стал запускать народ. С кем не уживется – туда. Ну и меня тоже. Вот и все.

Она смотрела на него молча. Губы ее шевельнулись, раскрылись, вновь сомкнулись. Что было в ее глазах?

Изумление? Восхищение? Страх?

– Почему ты молчишь? – спросил Николай.

– Так.., там тоже были дикие звери?

– Почему тоже?

– Ну.., мы говорили, ты сразу вспомнил о чем-то…

Он невольно усмехнулся; усмешка получилась горькая.

– Там на меня натравили львицу. Представляешь?

Выпустили голого, в чем мать родила, без оружия, вообще… И львицу.

Долгое молчание, и вдруг:

– Ты ее убил?

– Странно, почему ты об этом спросила? Вместо того, чтобы поинтересоваться, как удалось спастись?

– Убил.. – вдруг произнесла девушка совсем тихо, видимо, думая о чем-то другом. Ее руки с дотлевающей сигаретой медленно опустились, попали в пепельницу, смяли коричневый цилиндрик.

– Налей мне еще коньяку, – попросила она.

Выпила и вынула сигарету. Николай щелкнул зажигалкой. Она снова выдохнула дым из ноздрей.

– Как тебе это удалось?

– Ну, мне удалось прыгнуть ей на спину, и я коленями раздавил ей ребра.

– Раздавил…

– Ну да. Осколки костей и проткнули ей все.., легкие, сердце.., не так все было и трудно. Быстро.

– Должно быть, это жутко.., один на один, – содрогнувшись, проговорила она почти шепотом. И умолкла, задумавшись. Николай старался не смотреть на нее.

По периметру зала, погруженного в интимный полумрак, скользили бесплотные тени обслуги, заведенные ритмом незнакомого ему ритуала.

– Мне надо с тобой серьезно поговорить, – сказала Нина.

– Говори.

– Не сейчас. Позже. Я не знала…

Она вновь задумалась.

– Нет, ничего. Мне кажется, не так все и страшно.., даже более того… Может быть…

– Тю-тю-тю-тю! – насмешливо сказал он. – О чем ты, крошка? Страшно? Кто посмел вызвать у тебя страх?

Мы их!..

Он налил себе коньяка, выпил. Нина, словно очнувшись, внимательно разглядывала его. Он закурил.

Она не откликнулась на его тон, смотрела серьезно, оценивающе. Пришла к какому-то выводу.

– Время еще есть. Надо все продумать, чтобы не допустить ошибки.

Николай ничего не понял. Пожал плечами. Надо будет, расскажет.

Нина курила, не сводя с него глаз, словно продолжая оценивать его. Вообще, конец трапезы был как-то скомкан. Не то просто пошел по иному руслу; Николай не понимал. Чушь все!

– Я должна идти. Ты пока осмотрись. На пляже все тоже бесплатно. Насчет твоих служебных обязанностей.., нет у тебя никаких обязанностей. Об этом мы еще поговорим. С отцом не надо, только со мной, – сказала она деловито.

Они поднялись. Николай стоял, покачиваясь с пятки на носок, глыбой нависая над девушкой. Благодушие. Всеобщий кайф. Нина улыбалась:

– У тебя вид сытого зверя.

Николай снова закурил и тоже ухмыльнулся.

– Какого?

– Еще не определила…

– Медведя?

– Сейчас ты похож на кота.

– Хорошо, что не на болонку.

– Было бы неплохо, наверное.

– Для кого? – поинтересовался он, и оба рассмеялись.

– Пошли, – сказала она.

Николай выпустил струю дыма в потолок. Так и стоял бы. Или сидел. Или лежал. Подумав, широким махом руки захватил со стола початую бутылку коньяка. Подумать только! Такой коньяк он не пил несколько лет, а тут его море разливанное. Нина взглянула на бутылку, но ничего не сказала. Повернулась и пошла к двери. Николай за ней.

Вышли в холл вестибюля.

– Тебе туда, – махнула Нина рукой. – Лифт, третий этаж, седьмой номер.

– О'кей.

Она повернулась и исчезла за какой-то дверью. Куда идти? К себе в седьмой номер? Почему бы и нет?

Можно захватить что-нибудь из холодильника полегче, и на пляж. Николай подошел к лифту и нажал уже известный бугорок. Плита отошла, он зашел, посмотрел на пульт с рядом вертикальных кнопок, нашел цифру "три", нажал. Лифт немедленно взвился к солнцу.

Его лучи ослепили, но в следующий миг Николай уже открыл дверь в казавшийся сейчас полутемным коридор.

Открыть ее не составило труда. Он сунул стержень ключа в замочную скважину, и дверь, щелкнув, открылась. Не потребовалось даже поворачивать ключ.

Так, плавки на нем. Он их не снимал со вчерашнего вечера, когда его так долбанул покойник. Он ухмыльнулся. Затянулся было, но сигарета неожиданно стала окурком. Ладно. Пошел к холодильнику, открыл. Подумал и вытащил из хладного нутра несколько банок пива и две-три джина с тоником. Захватил еще какие-то орешки в пакетиках. На холодильнике лежали новые полиэтиленовые пакеты. Все здесь продуманно. Сунул банки и закусь в пакет. Бутылку коньяка тоже взял.

Огляделся. Делать здесь больше нечего. Да и эта девчонка советовала идти на пляж. Он вышел.

В лифте нажал самую нижнюю кнопку. Кабина стала падать. Сразу темно, только тускло рдеет сверху светильник и прыгают огоньки индикатора этажей.

Ему показалось, что для двух этажей лифт шел слишком долго. Наконец остановился. Дверь распахнулась.

Он вышел.

Вышел и уперся грудью в ствол "Калашникова".

– Ваш пропуск! – сухо сказал мужик в камуфляже.

Николай недоуменно огляделся. Узкий серый бетонный коридор. С одной стороны, метрах в десяти, железная дверь, с другой – коридор делал поворот.

Тоже метрах в десяти. Из-за угла появился еще один автоматчик.

– Пропуск! – потребовал первый охранник.

– Мужики, вы чего? – весело спросил Николай. – С какого фронта сбежали?

Вместо ответа громко лязгнул передернутый затвор. Судя по всему, здесь не любили шутить.

– Какой пропуск?! Я на пляж иду, а вы – пропуск!

Часовой присмотрелся. Может, почувствовал пары выпитого Николаем за день спиртного. Охранник чуть расслабился.

– Вы нажали не ту кнопку. Вам нужен первый этаж.

– Ну да!

– А это нижний подвальный. Сюда без спецпропуска прохода нет.

– А что здесь такое? – миролюбиво спросил Николай.

– В лифт! – решительно приказал охранник.

Второй тоже громко передернул затвор.

– Я вижу, вы ребята серьезные, – заметил Николай. – Ухожу, ухожу…

Он вошел в лифт. Физически ощущая нацеленный в область груди ствол, неторопливо оглядел панель управления в лифте. Действительно: цифры от восьми до нуля сверху, и еще две кнопки внизу. Очень интересно. Нулевой, это скорее всего тоже подвальный этаж.

– Мне на пляж…

– Цифра "один", – сказал суровый охранник.

Николай ухмыльнулся и нажал единицу. Кабина закрылась, лифт рванулся вверх. Еще раз ухмыльнувшись, Николай подумал, что его пребывание здесь становится все более интересным.

Глава 16 AX ТЫ, МЕРЗАВОЧКА

И тут, разом стряхнув недавнее прошлое, он вновь нашел себя на лежаке. Уже стемнело. Только что солнце поджигало море и низкие облака над собой, только что светло-вишневый раскаленный диск светила остужался в воде – и вдруг темень. Хорошо на юге! Как непохоже на нормальную жизнь. Здесь жизнь без полутонов, здесь яркий день и черная ночь без сумерек, и звезды крупнее, и луна туманно-золотистым столбом падает в зеркальную млечность моря с чисто айвазовским вызовом.

Приподнявшись, он вновь пошарил в пакете. Бутылка.., коньяк. На донышке еще сильно булькает.

Нет, не хочется. Поискал среди банок, легко читая при свете месяца. Еще один джин с тоником, остальное пиво. Вскрыл банку джина, выпил. Нашарил пачку сигарет, зажигалку, закурил. Откинувшись на лежаке, приготовился раствориться в этой мультипликационной ночи… Что-то горячее, обволакивающее рядом… и шепот:

– Красавчик! А мне сигаретку?

Что за черт! Он открыл глаза: рядом, всем телом прильнув к нему, лежала девушка. От неожиданности-" едва не смахнул ее с лежака.

– Ты кто такая, красавица?

– Не узнаешь? – послышался легкий смешок. – А я думала, ты меня навеки запомнил.

– Нет, крошка, не узнаю. Ну да ладно, какая разница! Возьми вот сигарету.

Он снизу поднес огонек зажигалки, загадочно выхватив черты ее лица из светлого мрака. Что-то действительно знакомое.., полные смеющиеся губки, тонкий носик… Ах ты!..

– Ах ты, мерзавочка! – покачал он головой. – Ах ты, кошка!..

– Узнал, – звонко рассмеялась Лена.

Да, это была вчерашняя бандитка, так ловко отвлекшая его внимание перед бутылочным ударом Вадима.

– Как же ты смеешь, предательница ты этакая, после всего еще и подходить ко мне?

– Ну котик!.. – поерзала она у Николая под боком. – Не сердись.

Впрочем, сердиться у него не получалось. Вся эта южная экзотика, весь этот лунно-звездный настрой!..

Он пытался взрастить в себе негодование…

– Предательница!

– Кого я предала? – неожиданно она села, видимо, для того, чтобы перейти в наступление. – Кого?

Тебя? Да я тебя только вчера увидела. Мне сказали, что я должна отвлечь чувака, чтобы было удобнее его трахнуть. Что у тебя в пакете? Пиво? Отлично.

– Это же нехорошо как-то…

– Еще чего! Я выполняла свою работу. И хорошо выполнила. Мне за это платят.

– А за что еще тебе платят?

– За все. Не думаешь же ты, что я здешняя наследница? – говорила Лена, рассматривая названия банок. – Вот! Немецкое пиво люблю.

Она повернулась к Николаю.

– Слушай, давай не будем. Сейчас же я не работаю.

Да и ты сейчас, я вижу, свободен. Два свободных человека встретились в пустынном мире!.. Я говорила, красавчик, что от тебя не отстану.

Он ухмыльнулся и тоже сел. Опять закурил. Лена схватила его за руку.

– Какие у тебя мышцы! Шварценеггер ты мой!

Николай не выдержал и захохотал.

Лена уселась поудобнее, одной рукой обнимая колени, другой поднося пиво ко рту. Контур ее обозначился на фоне снежно-серебряной плащаницы моря!..

Николай взял бутылку с остатками коньяка, отхлебнул из горлышка, протянул ей. Лена поставила банку рядом с собой, взяла бутылку, понюхала, тоже отхлебнула. Глядя на нее, Николай стал декламировать:

Сегодня я вижу, особенно весел твой взгляд,

И руки особенно тонки, колени обняв…

Лена повернулась к нему и, помахивая банкой в ритм слов, продолжила:

Послушай: далеко, далеко, на озере Чад,

Изысканный бродит жираф.

– Ничего себе, котенок, откуда ты знаешь Гумилева?

– Оттуда. Куда уж мне, я в колледжах ваших не училась, да?

Она засмеялась, отхлебывая пиво.

– На самом деле, я ученая девица, перешла на пятый курс философского факультета МГУ. А сюда, вишь, судьба занесла, подрабатываю. Прилично, надо сказать, платят. Но ты меня поразил! Откуда ты-то знаешь? Ты – бог войны, Марс! Рэмбо! Не знаю еще кто…

– А-а! Был у нас в отряде один, любил этот стишок.., все декламировал… – Облачко затмило его ясное настроение, он отогнал, не сейчас, что вспоминать?..

– И что же?

– Ничего.., так. Стишок я запомнил, что-то там… про эту ночь, луну…

Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Николай покачал головой, вспоминая:

Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полет…

– Дальше не помню, – посетовал он, там еще черная дева, страсть молодого вождя…

– Боже мой! Как прекрасно! Знаешь, и жизнь поганая, и люди – хуже нет, а вот за такую ночь!., вот, тебя встретила, Самсона древнего, а ты Гумилева у моря читаешь!.. Дай еще твоего коньяка.

– Ты, дева, еще расплачешься. Вот, вспомнил:

И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…

Ты плачешь? Послушай.., далеко, на озере Чад,

Изысканный бродит жираф.

– Дай я тебя поцелую, котенок!

Она машинально подставила ему щечку, слегка оттолкнула.

– Ах! Какая во всем музыка! Как все звучит: и это море, и луна!..

– И ты, моя прелесть! У тебя так кожа блестит под луной, дай я тебя еще поцелую. Вот сюда и сюда… какие у тебя ножки!..

– Послушай… Изысканный бродит жираф…

Когда они уходили, месяц уже перешагнул к лесу, и море потемнело, слившись с мраком воздуха, и все вокруг, кроме бессонных цикад, озвучивающих высокую пляску летучих мышей, давно уже спало.

Глава 17 ВСЕ ТЕПЕРЬ ЗА ДЕНЬГИ

Он проснулся рано утром от яркого солнечного тепла на лице; открыл глаза – солнце немедленно прыгнуло в спальню и ослепило, но, когда вновь осторожно приоткрыл веки, чтобы взглянуть на часы, увидел, что еще рано: шесть двадцать. Да, рановато.

Николай сполз с кровати, огляделся: бирюзовые розы обоев, приоткрытая дверца полированного шкафа, распахнутая настежь дверь балкона. Увидел на спинке кресла пляжное полотенце, опоясал чресла и вышел на балкон.

Утро, однако, в разгаре. На пляже видны отдельные жаворонки, то бишь люди, коим недоступна сладость позднего сна: кто-то разминался, кто-то барахтался в воде… Впрочем, приятно, свежо дышалось. В стороне, ближе к стенам громадного комплекса – отделанный цветным кафелем бассейн, бодро сверкающий на солнце. Перед бассейном – травяная лужайка, выложенная шахматным образом квадратами тоже цветных плит. Там же – шезлонги с откидными спинками, подставки для ног, бело-голубые зонты.

Николай вошел в комнату; в большом зеркале напротив отразилась балконная дверь, взметнувшиеся голубенькие занавеси и бледноватый, еще совсем не загорелый громила – он сам. В постели продолжала по-детски посапывать коричневая Лена. "Надо же! – подумал он. – Первый раз спал с философом. Это если ей верить. А впрочем, почему не верить?.."

Прошел в ванную комнату, плотно прикрыл за собой дверь и, скинув полотенце с бедер, стал под душ.

Горячая вода скоро взбодрила, смыв субъективные следы ночных утех.

Выйдя из-под душа, вновь встретил свое отражение в зеркальной стене. Критически оглядел. Да, здоров мужик. Сухие узлы мышц. Хорошо еще, что мирная жизнь как-то разгладила все эти бугры; раньше и раздеться на пляже было бы неудобно. А впрочем, все ерунда.

В шкафчике для белья отыскал самый большой халат. Кроме того, обнаружилось отделение с набором почти безразмерных эластичных плавок. Натянул подходящие и мимо и не думающей пробуждаться Лены (какие волшебные сны ей снятся?!) прошел в гостиную, где сразу направил стопы к холодильнику. К приятному своему удивлению, убедился, что учиненное вчера опустошение ликвидировано и все свободные места вновь заняты. Взял бутылку пива, открыл и с наслаждением выпил.

Вернулся в спальню, оделся. На полу валялись невесомые лоскутки Лениных купальных трусиков и лифчика. Он вспомнил, что вчера ночью она так и пошла с пляжа, беззаботно прижимаясь к нему. И все сошло, хотя кто-то – очень смутный! – все же попадался на пути.

Он вышел, захлопнул за собой дверь номера и спустился в ресторан. На всякий случай. И угадал: дежурный во фраке (не Миша) проводил его к столику, предложил шикарно оформленное меню, что-то на ходу посоветовал, и тут же перед Николаем оказалась яичница с жареной ветчиной, какие-то бутерброды, салат, большой бокал пива, кофе (на всякий случай) и почему-то пачка сигарет "Кэмел". Что ж, неплохо.

Он поел, открыл предложенную пачку и закурил.

Дежурный во фраке вновь материализовался.

– Что-нибудь еще?

– Шеф! – лениво сказал Николай, и мужик мигнул обоими глазами, но на внимательной физиономии больше ничего не произошло. – Вчера я оставил перед главным входом машину, где бы мне ее сейчас отыскать?

– Очень просто. Если хотите, я вас провожу.

– Ну зачем же беспокоиться…

– Здесь нет никакого беспокойства. Могу послать человека вас проводить.

Человеком оказался паренек лет восемнадцати, который и довел Николая до железных ворот, наподобие тех, что вешают на свои гаражи обитатели собственных загородных коттеджей. Такие двери открываются по горизонтальной оси, но для громадного комплекса они маловаты. Паренек, впрочем, позвонил в соседнюю, обычную дверь, которая, вдруг щелкнув, спросила, что им надо?

– Пришли за машиной, – ответил малый и, кивнув Николаю, тут же удалился.

Дверь между тем, щелкнув уже по-другому, открылась. Николай вошел в коридор, по которому уже спешил навстречу одетый в темные брюки, белую рубашку и ярко-красный галстук представитель среднего класса лет двадцати пяти.

– Какая у вас машина?

– Джип "Чероки" – Николай показал ключи.

– А-а! Это на котором Лом ездил? – спросил было парень, но вдруг спохватился.

– Извините, – сказал он. – Вам сюда.

Николай проследовал в кабинку, оказавшуюся лифтом. Они спустились на этаж и попали в огромный подземный гараж с пустующими ячейками боксов вдоль проезжей части.

Служащий проследил за его удивленным взглядом, правильно истолковал и счел нужным пояснить:

– Сегодня к вечеру начнут заполняться. Завтра здесь уже будет все забито. То же самое и в другом крыле.

– Сколько же здесь машин помещается?

– Если под завязку, то около ста.

– Не так уж и много.

– Сюда на машинах приезжают только любители или особо важные персоны, которые могут и самолетом машину перевезти.

– Даже так! – удивился Николай. – Кто же это такие?

Представитель среднего класса, разговорившийся, вероятно, исключительно потому, что демократично-джинсовый вид Николая стирал всякую социальную грань, вздернул брови и, дабы сомнений не оставалось, многозначительно указал пальцем в потолок, не сказав больше ни слова. И так понятно.

Тут и дошли. Джип стоял в боксе, Николай его узнал, черненького.

– Вы первый раз? – спросил служащий.

– Что?

– Первый раз берете здесь машину?

– Да.

– Тогда я сяду за руль и покажу, как выезжать.

– О'кей.

– Николай отдал ключи и сел на место рядом с водителем. Парень выехал, свернул налево и, одолев длинный пролет, осторожно въехал в очень просторный бокс.., вернее, в то, что на первый взгляд показалось боксом. Сзади зашумело, Николай оглянулся и увидел опускающуюся стальную решетку. Потом пол под ними дрогнул и лифт (это был грузовой лифт) пополз вверх.

Поднимались недолго. Остановились. Впереди стала наклоняться в их сторону тяжелая железная дверь. Та самая, к которой снаружи подвел его посыльный. Оставалось только выехать. Что он и сделал.

Ворота были закрыты. Николай коротко просигналил. Из будки выполз просыпающийся охранник с "Калашниковым" на плече и, зевая, отправился вручную открывать ворота. Пока открывал, Николай вспомнил о вчерашнем трофее, пошарил под сиденьем, ничего не нашел, оглянулся и, случайно бросив взгляд на пол, увидел под своим креслом ремень и складывающийся металлический приклад автомата. Надо же, как бережно здесь относятся к чужой собственности!

Он же вчера оставил этот "Калашников" на переднем сиденье после того, как обезоружил часового. И автомат не изъяли, а просто сбросили на пол, чтобы не маячил. Может, действительно, взяв его на службу, Качаури таким образом распорядился и к его персоне относится всерьез. Если это так, то единственный несерьезный человек здесь он сам.

Ворота открыты, путь свободен. Он махнул все еще зевающему парню в открытое окошко и поехал дальше.

Воздух свеж, чуть влажен и пронизан какой-то праздничной розоватой дымкой. Пошли деревья. Солнце неуклонно восходило по пустому небу, и, хоть время настоящей жары еще не наступило, все было полно ожиданием пекла. Пока же, преодолевая пологие буераки и небольшие подъемы, Николай сквозь ровный рокот мотора мог слышать свист, треньканье, чириканье и пронзительные трели птиц, а может, иных каких-либо певче-голосистых тварей. Он немедленно закурил, привнося завершающий штрих в несложную систему удовольствий попавшего на лоно дикой природы горожанина. Мысль развить, впрочем, до конца не удалось, ибо мелькнуло впереди – сначала неясно, чуждо, потом увереннее, нагляднее – бетонно-плиточное полотно шоссе, и вот уже мысли урбанизировались, настроились на деловой городской лад, а ветерок, гуляющий через открытые окна, выдул чуждую романтику.

А вот и город.

Николай уверенно направился к набережной. Было два дела, которые он хотел завершить в первой половине дня, до того, как новый заезд властных и денежных мужей захватит и его в орбиту неведомых пока забот: во-первых, хотел уладить все с домовладелицей, в доходном доме которой ему так и не довелось заночевать, а во-вторых… Додумать он не успел, потому что возле уличного кафе, где он еще не удосужился отметиться, вдруг заметил знакомый синий "жигуль" с милицейской каймой на боку, а метнув взгляд в сторону столиков, выделил могучую фигуру казацкого капитана. Очень кстати.

Николай припарковался сзади патрульной машины, закрепил ручной тормоз, заглушил мотор, поднял стекла дверей и вышел. Машину он запер во избежание соблазнов.

Капитан был, как ему показалось, поражен неприятно. Увидев Николая, застыл, забыв челюсти в мягком сочном бедре курицы-гриль, тут же в киоске и приготовленной. Глаза его обежали Николая сверху донизу и снизу доверху, поделились добытой информацией с мозгом, после чего внутренний приказ был отдан куда следует и процесс жизнедеятельности организма возобновился: зубы вновь защелкали, подбородок неопределенно указал на место рядом с собой, руки, занятые дичью, сделали попытку вспорхнуть, во всяком случае, на языке жестов явно извинились, что участвовать в приветствии не могут.

Николай ухмыльнулся и сел рядом.

– Привет и тебе, капитан.

Тот наконец прожевал:

– Ты чего, капитан, в такую рань? Или не спится на новом месте?

– А ты бы на моем месте спал? – спросил Николай без всякой задней мысли.

Капитан тут же перестал жевать и странно посмотрел на него. Потом вновь занялся курицей.

– Слава богу, я для таких ролей не гожусь, – пробурчал он.

– Что ты имеешь в виду? – привычно включаясь в систему служебных подначек, спросил Николай.

– То же, что и ты, – решительно отбрил его капитан.

Они помолчали. Капитан обсасывал крылышко, Николай закуривал. Потом встал и, подойдя к киоску, купил бутылку пива. Вернувшись, отхлебнул несколько глотков, после чего сказал:

– Слышь, капитан, не подскажешь, где тут у вас можно взять на прокат акваланг и лодку с мотором?

Капитан удивился бровями, взял стоящий перед ним бокал с пивом, вылил в себя изрядное количество содержимого и только после этого отозвался:

– Чего ж у Барона не взял? У него этого добра больше, чем надо.

– Мало ли что есть у Барона?

– Так ты у него работаешь или нет? – Маленькие глазки капитана остро сверкали. Потом что-то мелькнуло в них. – И то! Нам какое дело? Говоришь, акваланг и катер? Могу помочь. Только деньги нужны. Без денег ничего сейчас не делается, сам понимаешь, капитан.

– Сколько тебе надо?

– Не мне, – отмахнулся капитан. – В качестве залога и прокатной платы. А сколько, там договоришься. Ты когда хочешь взять?

– Да хоть сейчас.

– Сейчас? – хмыкнул капитан. – Хорошо.

Он вынул из кармана мобильный телефон, набрал номер, подождал и вдруг зычно заорал:

– Семен Маркович? Это Сапожков. Не узнаешь?

Ну отлично.

Он подмигнул Николаю и вновь ушел в трубку.

– Как поживаешь, Семен Маркович? Потихоньку?

Да, да, мы вот тоже.., в коже… Я чего звоню, – немного погодя и что-то прослушав, крикнул он. – Тут мой коллега, москвич, хочет взять акваланг и лодку на пару часов.., ну да, пару-тройку… Конечно, я объяснил, что к чему… Рапан, наверное, хочет пособирать ракушки. Зачем же еще. А что, новичкам-то и везет, сам знаешь. Так я его посылаю? Ну да, хоть сейчас. Ну и отлично. Ну, будь! Не забывай. Пока.

Капитан спрятал телефон и залпом допил пиво из своего поллитрового бокала, оставшегося здесь еще с дореформенных времен.

– Улажено. Через час можешь подъезжать, брать снаряжение и нырять. Ты, кстати, знаком с аквалангом?

– Было такое увлечение. Давно, правда. Но как-то даже все лето проработал подводным археологом.

– Когда же сподобился? Или у вас в Москве в органах много свободного времени?

– Завидуешь? Хочешь эмигрировать из родного города?

– Интересуюсь.

– Да нет, это я сразу после школы. В школе была секция подводного плавания, а на лето набирали в археологическую экспедицию в Анапу.

– Ну ладно, – отжимая пенные усы, сказал капитан, – можешь нырять себе, меня ты успокоил. Поедешь так…

И он стал подробно объяснять дорогу до водной станции, где раньше помещался комплекс ДОСААФ, а теперь, когда приоритет содействия поменялся и вместо армии и флота нашими лучшими друзьями стали заокеанские братья, теперь там поселились коммерческие конторы и конторки, предпочитающие вид из окна на море, а также Общество спасения на водах, которое и было нужно Николаю.

Время пока не поджимало. Распрощавшись с коллегой, Николай сел в свой джип и сразу закурил. Было начало девятого. Точнее, восемь пятнадцать. Солнце уже жарило вовсю. Недалеко, под вывеской часовой мастерской, почтенного вида старичок в черном передничке и с венчиком остаточного пуха вокруг блестящей тонзуры, энергично выбивал половичок о ствол ближнего каштана, а вокруг, не зная, как все объяснить, в недоумении толпились голуби. Прошел серый грязный кот с обгрызенными ушами. Голуби шарахнулись от него к старичку и – тот хлестко шлепнул половичком – взлетели от избытка сенсорного напряжения. Из соседней дворовой арки осторожно выехала светло-голубая "Победа", в ее сумрачном нутре сквозь экономные тюремные окошки угадывалось кипучее мельтешенье обширного семейства: прилипшее к стеклу детское личико, сменившее его толстое голое Женское плечо, расплющенное поворотом, озлобленная морда черненькой собачки над ухом замученного водителя, плыла тупоносая пластмассовая лодка на багажном верху. Из галантерейного магазина вышла средних лет продавщица в казенном кружевном передничке и крикнула что-то приятное старичку, немедленно сделавшему реверанс. Солнце играло на остриях волн до самого горизонта, а здесь, на набережной, выбирало, словно ворона, маленькие блестящие вещи: хромированный диск колеса промелькнувшего "БМВ", дверные ручки магазина, натертые ладонями покупателей, оберточную фольгу в витрине киоска.

Николай повернул ключ в гнезде, завел мотор и, трогая машину с места, увидел в зеркале разговаривающего по телефону капитана за столиком.

А еще через пятнадцать минут он уже шел почерешне-яблочно-абрикосовому саду к своему домику, который, учитывая его собственные габариты, а также воспоминания детского мира "Чиполлино", смело можно было бы назвать "домиком сеньора Тыквы".

Кстати, он вспомнил свой единственный сонный отдых здесь: ноги его полностью не умещались на кровати, что могло бы в другой ситуации стать причиной накапливающегося раздражения.

Николай взял паспорт, деньги были при нем. Больше здесь делать нечего, и он пошел к хозяйкиному дому. Валентина Петровна, плотно налитая щедрым южным солнцем, весело говорила, буквально ошеломляя быстротой речи, ласковыми увещеваниями, приглашением заходить почаще, словом, за всей этой трескотней явно прослеживалось опасение лишиться платы за жилье. Странный какой-то жилец, который за двое суток заходил всего пару раз, и то ненадолго.

Николай мигом рассеял ее сомнения, уплатив из своих отпускных за месяц вперед. С трофейными долларами чувствовал себя миллионером, а терять место не хотелось: мало ли что ожидает дальше? То состояние, в котором он здесь завис, еще не прояснилось до конца, а наметки прозрения лишь напрягали. И весело, и холодок опасности бодрит душу, так что нельзя забывать о тылах, одним из которых и было здешнее жилье.

В общем, Валентина Петровна, получив деньги, расцвела, подобно солнышку, тут же игравшему на желтых соцветиях подсолнечника. Николай предупредил, что, может быть, несколько дней вообще не покажется. Это, однако, нисколько не огорчило хозяйку, возможно, даже наоборот, хотя румяное крепкое лицо ее выражало неподдельное сочувствие по поводу возможного отсутствия… Его проводили до машины, наличие которой так поразило Валентину Петровну, что впервые натуральное выражение сменило хорошо, жизнью отрепетированную личину. Наверное, она задумалась: не продешевила ли, взимая обычную плату с такого необычного жильца?.. Однако поезд ушел… как и джип Николая, вслед ему Валентина Петровна колоритно махала невесть откуда извлеченным красненьким платочком.

Глава 18 ЗАБЫТЫЕ ОЩУЩЕНИЯ

Водную станцию Николай нашел быстро. Пришлось только свернуть налево по набережной, потом проехать между задними стенами бетонных боксов – то ли автогаражей, то ли лодочных; между ними и шла дорога. Сверху не хватало колючей проволоки, чтобы смутное ощущение принудительной закрытости оформилось вполне.

Как всегда, море ослепляло. И странно было видеть, как за волнорезами водной станции оно волновалось и беспорядочно блистало, подсиненное небом; внутри же медленно масляно колыхалась, словно дышала, успокоенная гладь воды, где – то здесь, то там – торчали большие высокие поплавки, которые, сощурившись от бликов, высматривали прокопченные рыбаки.

Николай не знал, что Семен Маркович носил фамилию Акула, потому как капитан счел достаточным назвать имя и отчество. Привык видно. Николай же, спросив какого-то парня, где он может найти Семена Марковича, услышал: "Акулу? Кажется, в учебном классе".

Решив, что начальствующее лицо просто заслужило такое прозвище, пошел искать учебный класс. Нашел. Там был лишь пацан в плавках, сообщивший, что Акула у себя в кабинете. Николай пошел по указанному коридору, где в конце была дверь с табличкой, красиво звучащей: "Начальник". Вероятно, когда-то фамилия начальника изображалась ниже и на другой табличке, даже какой-то смутный след оставался, но сейчас и скорее всего стихийно победил лаконизм.

Николай повернул ручку двери и вошел в небольшую узкую комнату. Затертый старенький стол с пишущей машинкой, несколько казенных стульев с дерматиновыми сиденьями, на стенах – наглядная агитация в виде плакатов, где стилизованные гибкие парни всячески измывались над утопающим: на одном плакате некто крупный рот в рот приникал к беспомощному подростку, а столпившиеся кругом бугаи ждали своей очереди.

У стола отсутствующей машинистки, возле шкафа с цветными картонными папками, была дверь во вторую комнату. Николай постучал и вошел.

Кабинет был большой, просторный и запущенный.

Напротив входа стол, покрытый зеленым сукном, а поверх – толстое стекло. Рядом – полутораметровый сейф. Два окна, одно открыто, но все равно канцелярский пыльный дух стойко не желал выветриваться. На вешалке серая летняя шляпа, вся сплошь в мелкую дырочку. На уже упомянутом столе, помимо огромной чугунной чернильницы с мамой медведицей и двумя медвежатами (один из которых, попутав бочонок с медом и сосуд с чернилами, норовил оный спереть, но застыл, бедолага, на веки вечные), находились еще папки, потертый портфель и модель яхты.

За этим столом сидел пожилой ветеран в темно-сером полотняном костюме с желтыми металлическими пуговицами. Короткие седые волосы полковника в Отставке (кстати, он им и оказался). В ушах и носу рос пух, такой длинный, что в нем могла запутаться муха.

Под бледными, водянистыми глазками набухали темно-фиолетовые мешки, испещренные морщинками и сосудами. Щеки лоснились, и судя по цвету короткого острого носа, его обладатель в свое время любил сообразить на троих. Из-под воротника, словно мышонок из норки, выглядывал маленький крепкий узел узкого черного галстука.

– Семен Маркович? – вопросительно сказал Николай.

– А вы от капитана Сапожкова? Очень приятно, Акула, – он протянул маленькую сухую руку.

– Акула? – переспросил Николай, впрочем, уже догадавшись.

– Вы насчет лодки и акваланга?

– Да…

– Садитесь, прошу вас, – он указал на стул напротив.

Николай сел.

– Надеюсь, вы взяли с собой паспорт?

Николай предъявил. Пока тот листал страницы, Николай принюхался к нему через стол. От Акулы исходил сухой, отдающий плесенью запах.

Просмотрев паспорт, Семен Маркович снял телефонную трубку и набрал номер.

– Акула, – сказал он и продолжал:

– Зайди, у нас посетитель.

Он положил трубку и сообщил:

– Паспорт останется у нас, пока вы не вернете оборудование согласно инвентарным номерам.

В это время хлопнула дверь предбанника, раздались быстрые шаги, и в кабинете сразу стало тесно.

Мужик был среднего роста, но шустрый до невозможности. Не вдаваясь в подробности, вернее, сам творя эти подробности, он с ходу быстро стал сыпать:

– Семен Маркович! Вы оформляйте, мы сейчас пойдем, подберем для товарища катер. Вы на сколько берете? – уже обращался к Николаю и, не дослушав:

– Очень хорошо, только чтобы к вечеру вернули, сами понимаете, порядок прежде всего, да и суточные расценки это вам не почасовая плата, вернее, наоборот, все равно…

Было ему лет тридцать, плечи имел покатые, носил вконец истертую тельняшку, видом своим, кстати, выдававшую в нем опытного морского волка.

– Вам катер большой или "Волжанки" достаточно?

Если вы один, то "Волжанки" достаточно. С аквалангом знакомы? Хорошо, а то был тут один – шляпа! – зацепился и лежит на дне, друг спас, а то бы каюк. Вас предупредили, что это будет стоить двести долларов, и если опоздаете, то…

– Валерий Семенович! – замахал тут руками Акула. – Здесь вам не эллинг, идите туда с клиентом.

– Понял, понял, Семен Маркович, – шустрый моряк ухватил за руку Николая и потащил за собой.

– Старой закалки, – снисходительно, в то же время уважительно пояснил он. И добавил:

– Меня зовут Валера, а вас?

– Николай.

– Кого-то вы мне напоминаете, – сообщил мимоходом Валера. – Народу много, всех не запомнишь.

Вы уже брали у нас снаряжение?

– Первый раз.

– Ну и ладно.

Кипучая энергия его жизнедеятельности прервалась лишь однажды. Валера уже подготовил акваланг, проверил вместе с Николаем, постучал пальцем по манометру, принес маску, ласты и даже сетку для рапан, за которыми, конечно же, и отправлялся чувак.

Все это они вместе отнесли в железную лодку по имени "Волжанка", мирно дремавшую у причала с поднятым над водой винтом мотора.

– Коррозия сильная. Хорошо, где пресная вода.

Там моторы и не вытаскивают из воды. Это же надо!

А у нас попробуй не вытащи, тут же соль все сожрет.

А вы в отпуск или как? Где остановились?

– У Качаури Отари Карловича. В его доме отдыха.

Тут Валера и застопорился. Он как раз укладывал на дно лодки баллоны акваланга. Услышав, застыл, медленно повернул голову, посмотрел на Николая.

– Вы не работаете? Отдыхаете? – недоверчиво спросил он.

– Считай так, отдыхаю.

– Тогда.., тогда зачем вы у нас берете? У него же…

Хотя это же ваше дело, правда? Вы платите за прокат, мы ничего не видим и не знаем. Правда, да?

Пришлось согласиться.

Николай отдал Валере двести баксов (расписки или иного документа, естественно, не подразумевалось), попросил присмотреть за машиной, дернул шнур зажигания, завел мотор, вывел лодку из тихой заводи водной станции и.., вперед.

Ровно и дико ревет "Вихрь", лодка гулко грохочет днищем о гребни волн, а позади за кормой шумит и кипит бледно-снежная дорога.

Дул сладкий ветер, и солнце горячо стояло в вышине. Николай сбросил рубашку, брюки и летел, летел…

Вокруг широко и свободно трепетала колючим серебром равнина моря, на берегу раскинулся город, постепенно уходя все дальше в сторону. Жарко пекло солнце, но скоро, гораздо быстрее, чем он думал, показались скалы заповедника, и ему уже пришлось высматривать, напрягая память, зыбкие приметы своей цели.

Наконец доплыл. Во всяком случае, берег напротив был вроде бы тот. Ему, однако, пришлось сделать несколько широких кругов, прежде чем появилось приблизительно похожее место. Как и советовал Валера, сбросил на всякий случай плавучий якорь – что-то вроде небольшого парашюта с поплавком, надел ласты, маску, трубку и прыгнул в воду.

Как давно он не нырял в маске! С восемнадцати лет.

Было тогда все впереди, любое ощущение казалось преддверием в то необыкновенное, что ждет за порогом – еще шаг, и откроется прекрасное, далекое, ожидаемое. Но уже тогда знал, как опасно откладывать что-либо на потом, всегда надо пользоваться единственным случаем, даже вот таким, вроде бы не имеющим ничего общего с памятью его прежнего.

И он стал кругами плавать по поверхности, лишь опустив маску под воду и изредка продувая дыхательную трубку от случайного захлеста воды. Он плавал, далеко видя все внизу в зеленоватом свете подводных сумерек.

Все было такое знакомое, прежнее; ощущение свободы, легкости, силы – все отвлекало его от цели, которая тут же перестала казаться столь важной. Дно было неровное, совершенно черные бездны перемежались холмистыми возвышенностями. Видимость – метров тридцать-пятьдесят.., впрочем, точно он определить не мог, руководствуясь ощущениями… Грубо-древняя, горбатая, какая-то окаменевшая от времени до вечной несокрушимости, видимая поверхность дна, покрытая колыхающейся травой – спутанными зарослями, где изредка и зыбко мерцал бок проплывающей рыбы… Одно сразу бросалось в глаза, одно указывало, что все-таки кое-что изменилось за прошедшие десять лет с тех пор, как он, еще мальчишкой, юношей, нырял в море, но, может быть, только здесь: прежде не было под водой столько мусора, столько грязного, черно-мрачного лома, столько отходов бестолково-хозяйственной деятельности: большие и малые остовы судов, железные конструкции, колыхающийся мусор вперемежку с водорослями, обломки… И чем глубже, тем все более мрачным, потусторонним виделся этот темнеющий в мерцающей бездне хлам. Но среди зыбких контуров этих подводных захоронений ему так и не удалось обнаружить полусгоревший катер.

Глава 19 В БЕЗДНЕ

Прошел час, прежде чем ощущение безнадежности предпринятого поиска стало в нем укрепляться. Он несколько раз заводил мотор и менял место поиска, чтобы вновь убедиться в тщетности своих усилий. Все было немо и просторно, спокойно и печально – печалью пустыни, спящей бездумной равнины. Иногда только особенно густые заросли внизу медленно, осторожно трепетали листьями и стеблями от ровного тока слабого невидимого течения, которое тянуло откуда-то с черных глубин, иной раз холодно касаясь и его. Он плыл – тень его плыла вместе с ним, под ним, особенно заметная на встречающемся мелководье, напротив скальных отвесов, так похожих на заброшенные в веках крепостные стены; широкие рвы лежали в зеленой мути, и только на вершинах, куда чернеюшая иловая муть не доставала, освещены были белые ровные скальные плоскости и траурным глянцем переливались блики.

Наконец, когда продолжительность его активного купания стала приближаться к двум часам, он понял, что зря тратит время. Нырнул еще раз, еще. Взобрался на лодку и лежал, впитывая солнце озябшей бледной плотью. Потом завел мотор, огляделся последний раз – левее, почти километрах в трех, ослепительно сверкала жемчужина качаурьевского комплекса, по сторонам же – поросшие лесом скалы; дал газ и вновь днище с гулом запрыгало по твердым волнам.

Что-то заставило его сделать последнюю попытку.

Наверное, просто для очистки совести, тем более что место точно не соответствовало запечатленным в памяти, пускай и зыбким, ориентирам.

Сбросив плавучий якорь, надел маску, ласты – нырнул. Катер, почти вертикально скользнувший кормой вниз по склону подводного холма, лежал как на ладони метрах в двадцати – двадцати пяти под ним, совсем рядом. Склон полого уходил вниз, казалось невероятным, что утонувшее судно сумело попасть именно на гребень, а не скользнуть вниз, в чернильную тьму сероводорода, мертво колыхающегося метрах в ста пятидесяти под ним. Черное море – мертвое море. На глубине. Но здесь, под ним, весело и плавно бродили солнечные блики по какому-то слишком даже целому остову катера. Следы пожара были видны, корму изрядно разворотило, но не обломки же перед ним?..

Он вернулся в лодку, надел акваланг, попробовал, как сидит загубник. Не забыл и фонарик. Пора. Рухнув баллонами вниз, повис среди пузырьков, потом медленно стал погружаться. Катер лежал – вот он, рукой подать! – совсем близко. Он казался сейчас немного шире и длиннее, чем был. И мрачное, осторожное безмолвие усиливалось сиплым проходом воздуха в загубнике, каким-то постукиванием на глубине, скрежетом и тонкими, въедливыми голосами лодочных моторов где-то очень далеко. Погружение было таким же, как и десяток лет назад. Только тогда рядом с ним были товарищи, да и ныряли они за давно смирившимися утопленниками: к греческим усадьбам, потухшим очагам, амфорам и живым блистательным мозаичным фрескам, часто встречающимся на античных поверхностях бассейнов и стен. Было так весело, столько крикливого азарта, столько уверенности в бесконечности этих солнечных мгновений… Там был его закадычный друг, Павел Субботин, так любивший Гумилева. Вместе с Павлом его и призвали в армию, и его побитую голову он однажды нашел на футбольном поле у села горных джигитов… Как все быстро протекло и завершилось на его глазах – и всего десять лет! – так быстро и на его глазах!..

Он медленно стал опускаться к усопшему судну.

Интересно, там ли Упырь или его сдуло взрывом и последующим погружением? Искаженный водой катер казался гораздо большим, чем накануне утром, когда Николаю пришлось так стремительно ретироваться.

Кормовая палуба изрядно пострадала от пожара, а последовавший взрыв смешал все здесь в какую-то беспорядочную путаницу из досок и еще чего-то зеленовато-серого. Сюда лезть, как он намеревался, смысла не было. Обязательно напорешься на что-нибудь. Или зацепишься – без напарника попадать в переделки не стоит.

Он поплыл к рубке – дверь открыта, и он смутно различил лестницу в трюмный мрак. За сутки откуда-то нагнало ила, и казалось, муть, словно пыль в том, верхнем, мире, припорошила все вокруг серовато-черным налетом. Может, это уже шутила шутки глубина, поглощавшая красно-теплые тона спектра. Лезть в темноту трюма не хотелось: атавистический страх – могильный страх – ознобом пробегал по хребту. Как тихо и как немо! Он шире отодвинул дверцу рубки, и вдруг петли заскрипели так неожиданно громко, так жутко!.. Еще раз оглянулся. Все пространство вокруг катера – склон, каменные обломки, черно-зеленые стебли водорослей – узорно пестрело в мерцающих зеленоватых сумерках.. Он решительно снял фонарик с пояса и медленно поплыл внутрь. Темно. Проплыл над ступеньками. Дверца трюма тоже полуоткрыта… луч фонарика запутался в ковре на полу каюты, поднялся выше, вдруг внезапно что-то мелькнуло и с бешеной быстротой, бледно-белой торпедой метнулось к нему – он вне себя шарахнулся в сторону, что-то схватило акваланг, дыхательный шланг – голова у него сразу оледенела и стянулась, сердце разорвалось и замерло… Николай заставил себя замереть вместе с остановившимся сердцем, чувствуя его в себе, как тяжкую ношу. Что это было? Огромная, раздутая страхом рыба? На привидение Упыря не похоже, помельче все же, насколько успел заметить. И что-то продолжало держать акваланг. Закинул руку за голову, стал медленно ощупывать: конечно, зацепился за ручку двери.

Чуть в сторону и свободен.

Такое ужасное ощущение!.. Он решил выбраться из трюма и немного передохнуть, просто увидеть свет, хоть и подводный. Осторожно развернувшись, выплыл вверх по ступеням, попал в рубку, потом на палубу.

И вдруг здесь, уже на свету, под толщей воды высотой с пятиэтажный дом, четко ощутил, что кто-то на него пристально смотрит. Черт побери! То же самое он заметил, приехав в город два дня назад, но то в городе, а тут, под водой, на глубине!.. Только что глупо пережитый призрачный ужас, видимо, исчерпал лимит страха; Николай оглянулся… В зеленых сумерках воды, в пяти-шести метрах от него замерли дельфины: два поближе и два над головой, хотя и мордами к нему.

Все они были неподвижны и, казалось, внимательно смотрели на него, хотя, конечно, глаз на таком расстоянии и при таком освещении видеть не мог.

Все вместе: и недавнее столкновение с рыбой в трюме, и глупый ужас, на мгновение, но завладевший им, и эти огромные поросята перед ним – разозлили и одновременно успокоили. Николай заметил, что так и не выключил фонарик. Выключил, прицепил к поясу и, показывая пустые руки, медленно поплыл к ближним дельфинам. Зачем? Наверное, хотелось разрядки.

У него не было и тени сомнения, что эти огромные животные – чем ближе, тем больше они казались! – совершенно не опасны.

Он сделал несколько медленных гребков ластами, и вот уже мог дотянуться до дельфина, но не стал, боялся спугнуть. Один вдруг подплыл, покачал плавниками, нырнул под него. Второй буквально заглядывал в маску и, казалось, добродушно улыбался. Подплыли еще двое, и Николаю удалось коснуться одного, того, что продолжал заглядывать в маску. Этого оказалось достаточно для знакомства: дельфины отошли в сторону, постояли, словно раздумывая, и вдруг, повернувшись разом, ушли.

Однако же эта встреча успокоила и взбодрила. Недавний атавистический ужас, овладевший им на мгновение, исчез, как ему показалось, окончательно. Решил снова спуститься в трюм. Тем более что минут десять потерял, это точно. Последний раз оглянувшись – вверху пузырем вздыбился голубовато-серый свод, в который совершенно чужеродно вмялось днище его металлической лодки. Откуда-то, может, от проплывавшего вдали корабля, доносились звуки работающего мотора. – И все-таки, спускаясь в кают-компанию катера, он внутренне сжался, проплывая вход. На этот раз никто не пытался взбодрить его нервную систему. Он завис в центре комнаты над длинным столом, на миг показавшимся теннисным. Вообще-то, почему бы и нет, если доходы, а главное, мечта могли подстегнуть Упыря, хотя бы образом отдыха, походить на какого-нибудь мафиозного авторитета из кинофильма. От движения воды, которую здесь, в замкнутом пространстве каюты, стронул он сам, стало хуже видно: в конусе света плясали пылинки, невидимая муть, деревянные щепки.

Николай повел фонариком по сторонам в поисках зеркал, потому что помнил из записки – сейф спрятан за каким-то зеркалом. И все время пытался нащупать логику захоронения Упырем сейфа.

Было здесь темно, хотя в иллюминаторы и пробивался остаточный свет. И казались они сейчас слабо подсвеченными мониторами компьютера или севшими кинескопами телевизоров – экранное окно видишь, но оно не освещает и в темноте. Под лучом фонарика кружились и рачки, и мелкие рыбешки, и удивительно быстро проникающая внутрь плотная муть.

Николай подплыл к большому зеркалу, попытался отыскать потайную дверь, не сумел. Пришлось ударом гантели, обнаруженной на полу, разбить зеркало. Но сейф он так и не обнаружил. Больше зеркал здесь не было, и пришлось продвигаться в другое помещение.

Дальше, он помнил, был камбуз. Да, газовая плита, кухонный стол, полка на стене с зеркальной дверцей.

Открыл дверцу, нашел несколько бутылок – водка, коньяк, виски.., банки с этикетками – соль, специи… все в прошлом, разумеется.

И ни намека на сейф! Николай сорвал полку со стены – пустое, нет ничего. Вдруг возле стола увидел едва приоткрытую дверь, на которую вчера утром в спешке не обратил внимания. Дверь вела либо в кладовку, либо в кормовой отсек трюма. Скорее последнее, потому что ни в кают-компании, ни здесь в камбузе не было на потолке пролома от взрыва, который, конечно же, повредил и днище, раз катер оказался на дне.

Николай потянул на себя уже приоткрытую дверцу, попытался открыть – не поддается. Просунул обломок доски, вытащил. Еще одна доска, уже длинная, выпала в проем. Мешал фонарик в руке. Не выключая, прицепил к поясу, чтобы, хоть и рассеянный, свет оставался. Вцепился в створку и, озвучивая усилия каким-то даже визгом разбухшего дерева, открыл.

Ни черта не видно! Отцепил фонарик, повел лучом.

Конечно, в этом месте и прогремел взрыв, совсем не затронувший другие части катера. Все разворочено: доски, щиты. Николай одной рукой держал фонарик, .другой разбирал завал.., фанерный щит, треснувший вдоль… Он ломал его, сгибая мокрую древесину. За щитом доски, еще один наклонно стоящий щит, который удерживали обломки обшивки прямо над почти метровой дырой в днище.

Схватив фанеру, рванул на себя. Щит завалился к борту, и с него мягко перевалилось что-то плавучее, растопыренное, словно обрубок ствола с ветвями.., и близко, вплотную уставились на Николая выеденные неведомыми тварями черные глазницы Упыря.

Не раз уже испытываемые за время нынешнего купания нервы устали пугаться. На мгновение Николай застыл, перемогая.., даже больше отвращение, чем испуг, тут же оттолкнул труп, мягко, плавно завалившийся на дно.

Николай осмотрелся: сверху, сквозь решетчатый завал палубных досок, стал пробиваться свет. Он попробовал рвануть на себя несколько сдерживающих в упоре обломков, стал расширять дыру. Отсюда можно было бы и вылезать, дабы не проделывать обратный путь по мертвому судну.

Он замер, ибо под лучом фонарика холодно блеснуло отражение… Осколок большого зеркала еще держался на досках, какая-то кабинка, а вот – распылитель воды, душевая. Он приблизился к стене; доски по контуру зеркала обрезаны, действительно, похоже на дверцу, от воды разбухшую и прочно заклинившуюся в пазах. Он ударил кулаком, еще раз, еще. После нескольких ударов стало казаться, что дверца поддается, От резких движений поднялась муть. И вот наконец дверца открылась, и под лучом фонарика мелькнуло нечто геометрически правильное, конечно, стальной ящик сейфа, стоявший в неглубокой нише.

Николай извлек сейф наружу и поставил на ближайшую кучу мусора, составленного из досок, погнутой арматуры, бутылок, еще чего-то. Так или иначе, нашел: стандартный, сантиметров пятьдесят на семьдесят, покрашенный защитной серой краской. Хорошо еще, что не требуется взламывать; Николай достал ключ, переданный ему незнакомым покойником по имени Упырь, и вставил его в замочную скважину.

В ушах неожиданно загудело. Возможно, действительно звуки проходящего недалеко корабля, а может, и кладбищенское окружение погибшего судна подействовало-таки. Николай провернул ключ, чувствуя, что замок поддается. Какая-то маленькая, не больше ладони, рыбка подплыла и с интересом стала следить за его манипуляциями; замок щелкнул, и дверца открылась.

Николай посветил фонариком: пистолет, две запасные обоймы, а в другом отделении – небольшой округлый "дипломат", в котором, вероятно, и находилось сосредоточие всех прошедших за двое суток смертей. Сейчас не имело смысла открывать. Он взял атташе-кейс, подумал и захватил пистолет, не забыв и запасную обойму. Пригодилась сетка для ракушек-рапан, всученная ему моряком Валерой. В сетку он положил пистолет и обойму, в правой руке оставался фонарик, в левой – "дипломат". Вроде все.

Николай, медленно обходя препятствия, стал подниматься наверх, к расширившемуся отверстию в палубе. Рыбка продолжала сопровождать его, держась рядом с маской. Посветлело. Узко, но с предельной осторожностью, стараясь уберечь воздушный шланг, пролезть было можно. Подняв руку с "дипломатом", он поставил его на доски вверху и, не выпуская портфель из руки, выплывал следом. Тут все и произошло: кто-то невидимый вдруг сильно рванул кейс, пальцы разжались скорее от неожиданности, он уже высунул голову и успел заметить замах удара… Николаю удалось отклонить голову, и ясно блеснувшее лезвие, слегка задев шею, перерезало ему воздушный шланг.

Он резко ушел вниз: за ним никто не последовал. Стало темнее; нападавший спешно заваливал освобожденный Николаем выход мусором, чем-то даже придавливая тяжелым, металлическим.

Николай выплюнул ненужный загубник и, схватив ртом воздушный шланг, попытался вдохнуть. Это ему удалось, но с воздухом в дыхательное горло попало немного воды – он едва не закашлялся, справился и… черт! Уже реальный страх охватил его: ларингоспазм!

Спазм голосовых щелей, что может быть хуже под водой?! Едва не поддался панике. Справился. Сунул в горло пальцы, спазм другого рода, рвотный, расширяющий горло рефлекс, боль стихла…

Аховое положение. Он сидел на полу, среди ребристых шпангоутов и лихорадочно думал, как выжить.

Рядом сидел – будто напоминание о бренности сущего – безглазый труп Упыря и, словно пытаясь взглянуть, повернул голову к Николаю.

Помня давним инструктором вдолбленное правило, стал круговым движением массировать пальцем межключичную впадину – точку, связанную с органами дыхания. А воздуха уже не хватало катастрофически, надо было рискнуть.

Николай, продолжая зажимать воздушный шланг, сунул его в рот, стараясь теперь не оставлять на вдохе ни капли воды и вдохнул, глубоко вдохнул. И сразу так захотелось дышать, дышать изо всех сил!.. Вынул шланг изо рта, сделал выдох, быстро сунул обратно в рот, сделал вдох так, что чуть ребра не заныли… Как мучительно хотелось сорваться, дышать, дышать!.. Но что-то уже получалось, и сознание, уже без контроля воли, справлялось…

,С такими дыхательными упражнениями лучше не рисковать лезть через заваленную сверху дыру. Упырь качал головой, словно соглашался с ним. Рыбка, сопровождавшая недавно Николая, вдруг вплыла в конус света, ткнулась в пустую глазницу трупа, что-то отщипнула… Николай сделал еще один вдох, поднялся и поплыл обратно через дверь, в камбуз, потом в кают-компанию, по лестнице – в рубку и наверх.

Время, казалось, остановилось. Он еще дважды останавливался, чтобы глотнуть воздуха, и все время со страхом ожидал ларингоспазм. Обошлось. Посмотрел наверх, увидел два днища. Итак, лодок две. У одной происходило какое-то мельтешенье, видимо, его враг только забирался в лодку. Значит, не в голове звенело, он на самом деле слышал звук мотора подплывающей лодки. За ним, вероятно, следили. А охотились, конечно, за "дипломатом". "Вновь его используют", – с гневом подумал он и тут же едва не глотнул с воздухом воды. Следовало сохранять хладнокровие, если он хотел выбраться отсюда.

Оглядевшись, нашел не то пиджак, не то рубашку, в общем, какой-то предмет одежды, превратившийся в тряпку, зацепил за пояс. Прицепил ненужный уже фонарик. Стал подниматься наверх, стараясь не думать о декомпрессии. Надеялся, что не так уж долго был на глубине и азот не успел насытить кровь. Авось, пронесет.

Всплыв к чужой лодке, Николай, держась под железным днищем, сделал еще глоток воздуха. Днища – он разглядел пока поднимался – совершенно одинаковые и отличить лодки можно лишь по бестолково болтавшемуся в волнах плавучему якорю возле лодки Николая.

Он надеялся, что на поверхности волн пузыри выдыхаемого воздуха (да и прорывающегося из воздушного шланга) не будут заметны. Надо спешить. Добрался до подвесного мотора и, понимая, как рискует, ежели в этот момент противник его включит мотор, обмотал припасенной тряпкой винт подвесного мотора. Обмотал и еще обвязал болтающиеся концы материи. Теперь можно плыть к своей лодке, вылезать и – благо пистолет при нем, а патроны за сутки вряд ли отсырели – устроить надводный бой. Но можно также использовать фактор внезапности.

Над ним днище вдруг загрохотало, кто-то шагал, внезапно мотор кашлянул, натужно загудел, тряпье дернулось, закрутилось по оси, глухо взбалтывая воду, потом что-то там заклинило, вращение приостановилось, хотя вверху продолжало сипло гудеть.

Николай этого ждал. Теперь, когда винта можно не опасаться, приблизился к корме поближе, прячась, конечно, под днищем. И когда стали поднимать винт мотора (правильно заподозрив, что причина поломки здесь), Николай сильным рывком бросил тело вверх.

Он выпрыгнул до пояса, близко увидел растерянную, какую-то знакомую физиономию. В порыве не стал разбираться, схватил мужика за шею и сильно рванул к себе. В общем, возмездие настигло вероломного вора, и он с шумом и брызгами врезался в воду метрах в двух-трех от лодки. Пока тот барахтался, Николай быстро забрался на борт – все в считанные мгновения – и замер, пораженный. Почему-то меньше всего ожидал увидеть здесь девушку из бара-ресторана "Альбатрос". Как ее? Да, Мэри. "Значит, – подумал Николай, – бармен Аркадий. Он заказал".

Глава 20 ВСЕ РАЗЪЯСНЯЕТСЯ

Между тем Николай уже достал пистолет из сеточки, загнал патрон в ствол и направил на Мэри.

– Оружие?

Она помотала головой и перевела взгляд на выплывшего.., ну, конечно, старлей, давешний милиционер-ариец! Без формы он его сразу не узнал. Тот смотрел на Николая из воды с выражением.., впрочем, непонятным выражением. Плевать.

– Плыви к носу и вылезай. Только без телодвижений. А то я живо продырявлю и тебя, и… Мэри, – предупредил Николай.

Вроде все. Он быстро снял ненужный уже акваланг.

"Дипломат" лежал возле девушки, и, как видно, его открывали – на деревянной решетке настила только что выливали воду. Милиционер уже залезал в лодку.

Николай прошел к девушке на нос.

– Иди, милая, к нему, – махнул стволом пистолета в сторону арийца, вскарабкавшегося в лодку.

Девушка поднялась и, неловко шагнув через скамейку, села рядом с парнем. Николай, держа сообщников на прицеле, нагнулся и поднял крышку кейса, действительно приоткрытую.

Собственно, этого он и ожидал. "Дипломат" был битком набит пачками стодолларовых купюр. Он пересчитал количество пачек в верхнем слое.., пять на четыре, всего двадцать пачек… И слоев – четыре…

Всего восемьдесят пачек по десять тысяч долларов.

Итого – восемьсот тысяч долларов. Неплохой улов, едва не стоивший ему жизни. Впрочем, плевать: солнце, сверкающая синь кругом, сумасшедшие крики чаек немедленно настроили его на оптимистический лад. И как же захотелось выпить пива!..

Николаю показалось, кто-то из них дернулся. Парень? Он быстро вскинул опущенный было ствол. Девушка в страхе закрыла собой старлея. Тот немедленно отвел ее в сторону и попытался затолкать за спину.

Что-то было тут не правильно и глупо. Николай понял: и парень, и девица старались закрыть собой друг друга. Все это как-то выпадало из обычных ролей уголовных подельников, но разбираться сейчас не было времени.

Николай пошарил глазами вокруг. Ага! Рядом лежала большая спортивная сумка. Он заглянул: пакет с бутербродами, пистолет, оказавшийся газовым (надо же!

Против него – и с газовым!), и упаковка банок .. – увы! – пепси. Ну и ладно. Он взял банку, вопросительно качнул в сторону бандитов. Парень отрицательно мотнул головой, а девушка, может, от испуга, от которого все еще никак не могла оправиться, судорожно кивнула. Николай наклонился и поставил банку на лавку между ними. Она несмело дотянулась, взяла и, похоже, не знала, что делать дальше. Николай взял и себе банку воды. Оба молча с шипением вскрыли теплую воду и, глядя друг на друга, выпили.

– Теперь рассказывайте! – приказал Николай и предупредил:

– Если скажете правду, может быть, я вас тогда сдам живыми. А так… – он с сожалением покачал головой.

Поверила только девушка. Вопросительно посмотрела на молчавшего парня.

– Валера!

Тот тоже посмотрел на нее, потом на Николая. На скулах вспыхнули красные пятна и поползли по желвакам. Чем-то этот парень Николаю нравился. Девчонка тоже, но по-другому, конечно. Интересно, каким образом заезжая проститутка вдруг стала подельницей милиционера?

– Что тебе надо? Что рассказывать?

– Все. Говори по порядку. С чувством, с толком.

Как? Что? Почему? Чем занимался Упырь? Откуда достал такие деньги? Как вы тут оказались, если я сам только утром решил сюда сплавать? А еще расскажи, как ты, мусор, надумал стать убийцей да еще девчонку особой потянул?

– Я уже не мусор, – равнодушно ответил тот.

– Как так? – не понял Николай. – Ну, легавый.

Как еще нас в народе называют?

– Я с сегодняшнего дня уволен из органов.

– Да ну? – удивился Николай. – Быстро это здесь делается. Или ты давно намылился? В общем, рассказывай. Неохота тебя за язык тянуть.

– Так с чего начинать?

– Я уже сказал, с начала. Или с моего приезда.

К удивлению Николая (впрочем, неособенному), парень стал все подробно излагать, даже слишком подробно. Судя по всему, рассказывая, снова анализировал события. Мэри, чуть ли не раскрыв рот, слушала. Когда Валера рассказал о своих вчерашних приключениях, Николай злобно захохотал.

– Ох, не могу! Правоохранители недоделанные.

Выходит, все вы тут в услужении у Барона? Все сверху и донизу? Чем же это он вас купил?

– Деньгами, – равнодушно ответил бывший милиционер. – Чем же еще? Деньгами и жизнью. Он все может отобрать. И жизнь тоже.

– Значит, из-за нее, – Николай кивнул на покрасневшую Мэри, – Крокодил тебя мгновенно невзлюбил? А так как Крокодил правая рука Барона, то тебе каюк, если ты не уберешься? Я правильно понял?

Валера вновь кивнул.

– Ну и псы! – восхищенно сказал Николай. – И никто не воспротивился? Можно было бы сообщить в столицу, мало ли? Служба безопасности, наконец. Чего же это вы так?

Валера посмотрел на Николая и ничего не ответил.

Лишь равнодушно махнул рукой. Николай думал.

– Нет, все-таки никак не возьму в толк. А я зачем нужен? Я еще понимаю, использовать меня для того, чтобы найти эти бабки, – он пнул ногой кейс. – А потом отобрать, как вы пытались. Да, – спохватился он, – почему вдруг вы, стали следить утром за мной?

Он вдруг с досадой хлопнул себя по лбу.

– Ну конечно, капитан! Он же сразу тебе позвонил.

Выходит, он следит сейчас за нами? Вот гадюшник!

Вот навозники!

Ну что? – продолжил он, – меня здесь как подсадного держат? Или как ищейку, чтобы потом все забрать? За кого меня здесь держат? – злобно и весело допытывался он.

Бывший старлей посмотрел на него, что-то ответное мелькнуло на его лице. И, спокойно глядя Николаю в глаза, ответил:

– Тебя держат за гладиатора, "шестерка".

И Николай, и Мэри недоуменно смотрели на Валеру.

– Не понял, – сказал Николай. – Повтори.

И тот повторил:

– Ты станешь не сегодня завтра мясом. Тобой зверюшек будут кормить или заставят с толпой драться.

Хотя, – он окинул взглядом сухое громадное тело Николая, – может быть, некоторое время ты еще проживешь, вон бугай какой. А теперь делай со мной что хочешь, но ее, прошу, отпусти. Она ни в чем не замешана. Даже не знала, что мне здесь надо.

Николай отмахнулся. Который раз за эти сутки его душила ярость. Это было физически невыносимо.

К ярости примешивался стыд. Ну почему? Почему он который раз уже попадается?! Он вспомнил, как то же самое с ним произошло несколько лет назад, тогда, после дембеля, один к одному!.. Прошлый опыт заставил его мгновенно во все поверить, мгновенно связать концы с концами. Так вот почему Нина затаив дыхание слушала, как он рассказывал о своем давнем бое со зверем!..

Он даже замычал от нестерпимого стыда! Его, его!

Так глупо, по-детски пытаются поймать. Парень и девушка с удивлением смотрели на Николая. А он скрежетал зубами, ковырял стволом в досках, вытаращенными глазами смотрел по сторонам, будто пытался найти что-то. Или кого-то…

Но скоро справился. Достал еще банку воды, не спрашивая, кинул парню. Потом еще одну, для Мэри.

Открыл, жадно выпил.

– Чем занимался Упырь у Барона?

– Наличным тотализатором.

– Что это такое? Если есть наличный, то должен быть и безналичный?

– Да. Безналичным руководит дочь Барона. Нина.

Безналичный – это главные деньги. Наличные – так, для развлечения власть имущих.

– Это наличный сбор? – спросил Николай, кивнув на портфель.

– Как видишь. Упырь, видно, с Серым решили взять кассу и рвануть. Видишь, чем все закончилось?

– Я вижу, что деньги Барон не получил…

– Ну так… – начал было Валера, однако Николай, не слушая, продолжал:

– ., и не получит.

Валера удивленно посмотрел на него.

– Так ты не на Барона работаешь? Мы же вчера привозили протоколы. Тебе ведь деваться некуда. – Он осекся, уловив выражение лица Николая, и продолжил:

– Да нет, куда тебе! Это же организация! Здесь сегодня министров будет больше, чем в городе собак.

Не думай, не советую.

– Советовать будешь ей. И то, если она согласится.

Николай вновь отметил взгляд, который Мэри бросила на Валеру. Неужели у них все так серьезно? Впрочем, все чушь!

– Как тут Колян сумел прилепиться?

– Тоже гладиатор. Один заезд выжил, подумал-подумал и решил линять отсюда. Уговорил Упыря и теперь, по слухам, сидит в клетке.

– Это он уговорил Упыря?

– Конечно. Не сам же тот придумал. А Колян рисковый мужик, боец. Я с детства еще помню, что он тут вытворял. Он еще тогда на брусьях триста раз отжимался. Здоровый был. Ты на него чем-то похож. Только Колян более потрепанный, часто сидел. Теперь ему конец. У Барона полный зверинец тварей: собаки, гиены, тигры, львы, медведи. На людей он уже его не пустит, а зверьми затравит точно.

– Ну ладно, это мы еще посмотрим, – задумчиво произнес Николай.

– Ты что, думаешь войти в игру? – спросил Валера. – Не советую. Бери деньги и сматывайся. Ты в отпуске, это самое лучшее. И нас отпусти. Меня предупредили, что, если я сегодня отсюда не уберусь, за мою жизнь и гроша ломаного не дадут.

– Кто предупредил?

– Начальник Управления, полковник Сидоренко, передал своему заму подполковнику Мишину, а тот через капитана Сапожкова передал мне.

– Ну и цепочка. Может, телефон-то испорченный?

С тобой лично отцы не говорили?

– Вот еще! Передали, и то хорошо. Обещали все документы выслать, если что.

– А ты им веришь?

– Если Барон не будет на мой счет проявлять активность, то почему бы и не помочь ничтожному старлею. Им ведь тоже стыдно, – пояснил Валера.

– Стыдно. Будет им еще и стыдно, и видно. Это я обещаю, – сказал Николай и вдруг спросил:

– А ты сам присутствовал на этих.., представлениях?

– Куда уж нам. Мы люди ничтожные. Даже наши полковники и то не удостаиваются такой чести.

– А какие суммы крутятся на безналичном тотализаторе?

– Кто же его знает? Упырь как-то говорил, что сотни миллионов. Да как-то не верится.

– Сотни миллионов? Долларов?

– Не деревянных же!

– Ладно, – сказал Николай. – Допрос окончен.

Освободи винт и подгребай к моей лодке.

– Что с нами будет? – впервые за все время спросила девушка.

Николай оглядел ее с ног до головы. Она покраснела и прижалась к Валере.

– Голос подавать не разрешено, красотка, – назидательно изрек Николай.

Валера, перегнувшись, освобождал винт от тряпья. Освободил и с беспокойством, немного утихшим за время разговора, поглядел на Николая. Тот вновь вспомнил о пистолете и, как бы невзначай, направил на них. Мотор взревел, потом снизил обороты и медленно подтянул лодку к "Волжанке" Николая.

– Бери свой акваланг и положи в мою лодку, – приказал Николай. – Он тебе больше не понадобится.

Эти двое беспокоились все сильнее.

– У вас кровь на шее, – вдруг сказала девушка.

Он провел ладонью.

– Так, царапина, уже подсыхает. Это твой подельник меня убить хотел, – пояснил Николай. – Лучше надо было метиться, а то лишь акваланг порезал.

Валера между тем уже переложил свой акваланг в лодку Николая. Напряжение незаметно нарастало. Николай вдруг задумался. Потом, словно бы очнувшись, медленно оглядел парня и девушку. Поколебался. Взял свободной рукой "дипломат" и быстро перешел в соседнюю лодку. Положил портфель на лавку перед собой, но пистолет не опустил.

– Вытащи все из сумки и пустую передай мне, – сказал он девушке.

Та медленно поднялась и, старательно избегая смотреть на Валеру, выполнила приказ.

Николай открыл "дипломат", запустил внутрь свободную руку и, сколько смог захватить пачек, переложил в сумку.

– Вы в город собирались заезжать? – неожиданно спросил он.

– Нет, – ответил парень, – смысла не было. У меня тут недалеко в поселке машина припрятана. Сели бы, потом в Керчь, через пролив – и ищи-свищи, – с горечью закончил он.

– Умный? Акваланг твой или напрокат брал?

– Напрокат.

– У Акулы?

– Да.

– Отдавать уже не думал?

– Я им дал сто баксов и сказал, что ежели утону, пусть деньги себе берут.

– Сто баксов!? – переспросил Николай.

– Да, сто, – удивленно подтвердил тот.

Вновь помолчали. Николай переводил взгляд с девушки на парня.

– А она тебе зачем? – вдруг спросил он.

– Тебе какое дело?! – сразу озлобился бывший старлей.

– Но-но, – поводил Николай стволом, – я спрашиваю, вы отвечаете.

– Мы хотим пожениться, – вдруг вмешалась девушка.

– Да ну? А он тоже хочет? – насмешливо спросил Николай.

По тому, как обнял девушку парень, и так все было ясно.

– Любовь с первого взгляда, – прокомментировал Николай. И добавил задумчиво, мыслями уже находясь далеко:

– Сделайте, как и задумали. Вы здесь мне больше не нужны, только мешаться будете. Да и вам небезопасно оставаться.

– Да, вот еще что, – сказал он, внимательно наблюдая, как тень тревоги вновь наползает на их озаренные надеждой лица. – Без денег как будете?

И бросив в их лодку "дипломат" с валютой, оттолкнулся.

– Бывайте, а я тут еще немного поразвлекусь. Дел, знаете, полно.

Глава 21 НИНА ЖДАЛА ВЕСЬ ДЕНЬ

Направляясь к водной станции, Николай какое-то время еще видел за кормой лодку старлея. Он и его крошка были в шоке от неожиданного подарка судьбы. Подумав о том, что выступил в роли благодетеля, Николай с трудом сдержал смех.

Он подумал, что эти три дня совсем не скучал. И подивился собственной глупости: отдать первым встречным такую кучу денег! На самом деле он поступил благоразумно. Ибо, привыкнув к мысли о капитале и пересчитав пару раз перед сном все эти зеленые бумажки, он тоже вмиг мог уподобиться разной там истонченной плесени, подобной той, что маячит на телевизионных экранах.

Николай ухмыльнулся. На самом деле каждый человек раб своих страстей. Один не может не копить деньги – и копит, другой не может жить без шлюх – и не живет. Антиквариат, дачи, машины, виллы, самолеты, яхты и бизнес-империи – все это наркотики, делающие их владельца рабом. Вот и он своего рода наркоман, без воли и даже без желания бороться с главным своим пороком: очертя голову бросаться в игры со смертью. Впрочем, не всели равно, вечно никто не живет.

Так оптимистично подытожив рассуждение о смысле бессмысленности жизни, он вновь ухмыльнулся.

Однако как бы не сладиться. Солнце. Солнце горит в выцветающем небе, а внизу сверкает на гребне каждой волны. Он заглянул в пустую сумку, где одиноко болтались пять банковских пачек, и пожалел, что не приказал Мэри оставить хотя бы банку с пепси.

Вспомнив об этой влюбленной парочке, покачал головой. Удивительно ощущать себя добрым самаритянином. Жаль только, что все мимолетно и поддается немедленному разрушению: деньги, полученные столь чудесным образом, будут немедленно потрачены (благо в наше время есть на что потратить), а последующие трудности обязательно ударят по неокрепшему союзу милиционера и, возможно, несостоявшейся шлюхи… Николай покачал головой, весело недоумевая: уж не позавидовал ли он честному чувству двух молодых неопытных людей?..

Водная станция приближалась. Уже был виден проход в бухту, защищенную волнорезом. "Хватит думать о чепухе, – решил он. – Надо подумать о том, что лично его ожидает". Объективно рассуждая, ничего хорошего. Он мясо, приготовленное на корм четвероногой и двуногой скотине. Одни будут есть, другие наблюдать. Мгновенно вспыхнула злость, постоянно плещущая где-то наготове. Легковоспламеняющаяся душа, пропитанная горючим эфиром… Ладно, будет вам забава.

Значит, гости не собираются сегодня завтра Ждать эти важные персоны наверняка не станут, поэтому представление следует ожидать уже сегодня к вечеру.

Нет, скорее всего завтра. Сегодня не все прибудут, надо дождаться всех. Доходы идут от тотализатора Немного наличных – он вспомнил атташе-кейс, набитый долларами! – гораздо больше безналичных И сегодня же надо ожидать прямого предложения принять участие в боях Непонятно, какова во всем этом роль Нины, любимой дочери Барона, всеобщего хозяина?

Он завел лодку в бухту и мимо загорелых медлительных рыбаков проплыл к месту, откуда почти два с половиной часа назад отплывал и куда уже спешил шустрый моряк Валера.

Валера оказался наблюдательным парнем Он сразу заметил, что акваланг другой, искоса бросил взгляд на Николая, тут же взглянул на сумку милиционера, которую тоже, вероятно, признал, открыл было рот и закрыл Он, оказывается, обладал целым букетом достоинств, к наблюдательности, например, прибавлялась сообразительность. Николай дал ему еще сотню, и на хитром лице морского волка теперь не отражалось ничего, кроме удовлетворения от хорошо прожитого утра.

– Машина в целости и сохранности, – тут же сообщил он.

– Это хорошо. Ты не мог бы принести мне и паспорт, чтобы не ходить к вашей Акуле?

– Конечно Николай прошел к джипу, открыл дверцу, бросил сумку на сиденье, заглянул в проход за спиной между креслами (автомат мирно ожидал хозяина), закурил Напротив термометр на стене станции показывал тридцать семь градусов. Это в тени. То-то, одевшись, он почувствовал кожей ткань рубашки: немного обгорел, конечно. Мимо проходили люди, преимущественно голые. У женщин и девчонок тесемочки трусиков держались чуть ли не на талии, что доставляло удовольствие не только обладательницам голеньких попок, но и зрителям Неизвестно, кому больше.

Прибежал взмыленный боцман с паспортом На этот раз ничего не получил, а все равно остался доволен.

Николай включил мотор, отжал сцепление и отправился в дом отдыха Качаури.

По дороге, однако, заехал в свой, снятый на месяц домик, где в саду вновь встретил хозяйку, Валентину Петровну, тут же запевшую:

– Вот и хорошо, вот и отлично, а то я уж подумала, вы опять пропадете. Сегодня обязательно приезжайте ночевать У вас, наверное, друзей много?

По голосу ее и по виду нетрудно было догадаться, что и отсутствие Николая не слишком ее опечалит.

А там?.. Кто их знает, женщин.

Николай, раскланиваясь, прошел в домишко, проверил свою сумку, вещи, нашел полиэтиленовый пакет, сунул в него паспорт и пачки долларов. Одну впихнул в карман Стоя посреди комнаты, внимательно огляделся.

В углу, вместе с косами чеснока, висел капроновый чулок, набитый луком Он отодвинул овощи в сторону и подвесил пакет с паспортом и пачками долларов на один из гвоздиков. Потом вернул связки чеснока на место, прикрыв чулком с луком. Все как было, а пакета не видно.

Вот и ладно Не прощаясь с Валентиной Петровной, вышел из дома, незамеченным прошел через сад, закрыл за собой калитку. Вытащил пачку сигарет из кармана, достал сигарету, прикурил. Рубашка прилипла к спине.

На солнце градусов сорок пять. Он сел в душный салон и скоро уже был на набережной. В заднем кармане брюк туго сидела пачка валюты. На ходу извлек доллары и бросил рядом на сиденье.

Возле магазина готовой одежды, класс которого подчеркивали белые заграничные двери с горящими на солнце почти золотыми ручками, он остановился Выйдя из машины, ступил на цветные плиты тротуара (словно попирая панцири стилизованных черепашек-ниндзя), окружавшие вход в магазин. Вошел.

Здесь было прохладно. К нему ринулась было симпатичная цыпочка, но ей дали пощебетать ровно столько, сколько потребовалось, чтобы издали убедиться в платежеспособности посетителя. Николай и не скрывал этого, держа в руке прихваченную с сиденья джипа пачку долларов. Доллары и послужили доказательством серьезности его намерений.

Ему быстро подобрали летний серо-голубой костюм, пару рубашек, туфли, два галстука: ярко-синий в черную полоску и такой же, только красный. Еще подобрали темные очки, все заставили примерить, долго восхищались его великолепным видом (цыпочка искренне) и огорчились неподдельно, когда он стал раздеваться, чтобы переодеться в дешевенькое собственное одеяние, в котором пришел сюда.

Он заплатил семьсот двадцать условных единиц, получил большую, перевязанную голубенькой лентой коробку и теперь уже окончательно отбыл в заповедник.

Николай приостановился на холме перед спуском к комплексу Барона. Внизу было заметно оживление.

Возле ворот стояли два охранника в камуфляжных костюмах. С автоматами на плечах и потоками пота под одеждой. В этот момент как раз проверяли документы у белой, издали словно отлитой из полированного молочного стекла, видимо, японского происхождения машины. Тот охранник, что смотрел протянутые из окна документы, одновременно что-то диктовал в телефон, наверное, данные гостя. Послушал несколько секунд, возвратил, отступил, ворота распахнулись, и машина проехала.

Возле главного входа уже стоял десяток других машин, некоторые отъезжали и исчезали в грузовом лифте, немедленно опускавшем за собой тяжелые двери. Суетились какие-то ребята в галстуках, выносившие из машины баулы, чемоданы и просто сумки: дом отдохновения активно встречал достойных гостей.

Глядя на всю эту суету и понимая, что косвенным образом все это солнечное кипение внизу творится и за его счет, он злобно и мстительно стал приглядываться. Но отсюда, сверху, подробностей было не разглядеть, лица людей казались похожими, ни разу не виденными. А прибывшее количество голых в ярких купальниках людей на пляже и причале, вероятно, состояло из нетерпеливых любителей природы.

Он услышал издали приближающийся шум мотора и решил поехать первым. Тронулся. Темный "Крайслер" величиной с дом пронзительным гудком сдул его с узкой дороги и прошелестел мимо. Николай уже готовился, поддав газу, следовать за гигантом, как вдруг его лобовое стекло взорвалось, он инстинктивно упал на сиденье рядом, прикрывая рукой лицо от осколков, мелкими градинками осыпавших его. И только через мгновение, когда услышал металлический удар по металлу кузова, а следом рассыпалось еще одно стекло, понял, что в него стреляют.

Дальше все прошло очень быстро: он правой рукой с пола подхватил автомат, другой распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья и, отталкиваясь ногами и рукой, уже летел через дорогу в заповедные заросли. В зарослях прыгнул в сторону, попал в какую-то канаву, затих, попытался определить, откуда бьют, и не смог, потому что наступила тишина.

Да, стекла не взрывались, кузов не дребезжал от тяжких огнестрельных ударов, и лишь отдалялись звуки двух работающих моторов: затихающий шепот мастодонта и более резкий, тающий в небе вертолетный.

Почему-то он сразу уверился в том, что стреляли с вертолета. А когда вернулся к машине, окончательно убедился в правильности догадки, найдя пробоины в капоте и на крыше салона. Всего пробоин было пять, а с учетом двух разбитых стекол приходилось констатировать меткость стрелка: с движущегося вертолета и так относительно кучно!..

Николай следил за вертолетом сколько мог. Мог недолго, потому что вертолет скоро скрыли холмы, когда, уже где-то за городом, тот пошел на снижение. "Ладно, даст бог выясню", – подумал он. Так или иначе, концентрация событий оставалась высокой.

Мотор его машины продолжал тихо работать и, кажется, не был поврежден. Он открыл капот и бегло проверил. Ничего не обнаружив, сел в кабину и наконец тронулся вниз по петляющей между скал дороге.

Оба охранника, еще незнакомые Николаю, молча оглядели повреждения, один зачем-то сунул палец в пробоину, покачал головой.

– Где это тебя?

– Здесь наверху. Какой-то вертолет. Вы не в курсе, что тут за боевые вертолеты летают?

Теперь покачал головой другой охранник.

– Мало ли летают…

– Весело у вас, – резюмировал Николай и отъехал.

Документы не проверили, значит, насчет его имеются особые инструкции. Какие только? Все позволялось, пока не придет час "X". И тогда его возьмут в оборот. В зеркале заднего вида он увидел, что охранник говорит по телефону, вероятно, докладывает о его прибытии.

Николай поставил свой раненый джип рядом с обогнавшим его "Крайслером". Шофер, похожий на всех шоферов в мире, как раз открывал дверцу, откуда не вылезал, а почти выходил высокий видный мужчина в сером костюме неземного покроя. Не замечая шофера, он тем не менее что-то сказал неведомо кому, но так степенно-тихо, что относиться это должно было именно к тому. Впрочем, ни шофер, ни хозяин не замечали хамства, за годы перестройки прошедшего высокую школу эволюции и обретшего градационные различия.

Серый господин бросил взгляд на Николая, взвесил его на социальных весах, чуть дольше смотрел на простреленный джип, бросил в воздух еще несколько тихих слов и пошел к входу, навстречу спешащему мальчику в галстуке.

Николай взял коробку с одеждой, вспомнил о забытом всеми автомате, замялся было, но тут же нагло повесив его на плечо, двинулся вслед за все-таки очень знакомым ему серым господином.

В вестибюле его ждали. Видимо, охранник у ворот сообщил. Но того, кто его ждал, он сейчас увидеть не предполагал.

Почти пританцовывая от нетерпения и одновременно чудным образом сохраняя важность хозяйки, – странное сочетание, почти на грани возможного, подумал Николай, но тут же отвлекся, немедленно очарованный – к нему навстречу в красной, похожей на соломенную шляпке спешила Нина. Она была в очень легком темно-красном, почти лиловом платье с черной каймой. И радостно дрогнули, увидев его, ее необыкновенно мерцающие ресницы – дрожащий вспыхивающий блеск в глазах, улыбка счастья и возбуждения, невольно изгибающая ее губы, – Николай вдруг отчетливо осознал, как хотел увидеть Нину. Он стоял с костюмной коробкой, с автоматом на спине – и глупо билось сердце, лоб стянуло, а торжествующая Нина уже брала его под руку и вела за собой.

Все прошло мгновенно, но какой оставило след!

Николай шел рядом с Ниной в каком-то недоумении.

Через ладонь чувствовал ее всю и не мог ничего понять: наваждение? гипноз? или только сейчас созревшее последствие тех поцелуев?..

– Куда мы идем? – спросил он.

– К тебе. Ты оставишь свою коробку и.., ты хочешь есть? Мы можем что-нибудь с собой взять на пляж.

– Мы пойдем на пляж?

– Да, я тебя ждала, ты весь день пропадал и вчера… – Облачко затмило ее ясный лик, но тут же вновь вернулось сияние.

– Я бы не отказался перекусить. Завтракал часов в семь и ничего больше не ел.

– Вот и хорошо.

Они вошли в лифт, мигом доехали, потом по малахитовому коридору дошли до его номера. Щелкнув замком, открылась дверь. Нина сразу же прошла к телефону, подняла трубку и, приказав соединить с кухней, сразу стала обсуждать меню. Сообщив, куда принести заказ, повернулась к Николаю. Он тем временем прошел в спальню, убедился, что Лены нет, записку не оставила, и, сбросив коробку и автомат на кровать, вернулся в гостиную и уже стоял у открытой дверцы холодильника. Так хотелось пить!

– Будешь что-нибудь? – спросил он ее.

– Что и ты, – быстро ответила Нина.

И это было приятно.

Он взял три банки пива, одну отдал ей, а оставшиеся две тут же выпил. Оказывается, об этом он тоже подсознательно мечтал. Упал в кресло, вытянул ноги и закурил.

Нина подошла, села на ручку кресла, взяла сигарету из его пальцев.

– Пойду в душ, жара… – сказал он и поднялся.

Нина, затягиваясь, смотрела на него, и молчаливый дрожащий блеск затененных ресницами волшебных глаз завораживал его.

Когда Николай вышел из душа, на одном из столов были расставлены тарелки.

– Я первое блюдо не взяла, мы же на пляж идем, лучше захватим фруктов. Я-то не голодна, а ты ешь.

Нина взяла себе джин с тоником, Николай же предпочел водку. Выпив, стал с жадностью поглощать еду: салат из огурцов и помидоров, салат "рыбный с майонезом и зеленью, огромный кусок свиной отбивной с рисом и зеленым горошком, после взял заливную рыбу, что вконец развеселило молча наблюдавшую за ним Нину.

– У меня появилось ощущение, что ты и меня можешь съесть, – пояснила она сквозь смех.

– Конечно, – решительно подтвердил Николай, – маслом намажу и слопаю.

Из солидарности он тоже выпил джина с тоником.

Потом закурил. Настенные часы показывали половину второго, – Ну что, пойдем? – спросил он.

– Пойдем.

Нина положила в пакет яблоки, груши и мандарины, и они вышли.

Глава 22 НЕЛЮДИ

На пляже Нина решительно потянула его прочь от причала.

– Здесь много народа. Пойдем за ограду, я знаю совершенно безлюдную бухточку. Одна я не могу туда ходить, с большой компанией и охраной не так интересно. Ну а с тобой мне сам черт не страшен.

И это тоже было приятно.

В ограде была калитка, вернее, небольшие ворота, возле которых тоже дежурил охранник. Нину он узнал, но все равно позвонил кому-то. Потом выпустил их.

– От кого вы так предохраняетесь? – спросил он ее.

– От всех. Сейчас же нищих развелось!.. И наркоманов полно. Молодежь, здесь им раздолье, делают, что хотят. Ночью тут лучше не показываться. Запросто убьют. А женщин насилуют. Облавы устраивают, а толку-то. Каждый год этих наркоманов становится вдвое больше. Это же статистика, геометрическая прогрессия.

Немного погодя насыпной пляж кончился; песок постепенно истончался, ближе подходя к кромке воды.

Стали попадаться камни, крупные обломки, а скальные отвесы, служащие внутренней основой всех окружающих холмов, наклонялись все круче.

Нина показывала дорогу. Идти пришлось довольно долго. Вначале поднялись по достаточно утоптанной дорожке на холм и вдоль обрывов над морем двинулись дальше. Потом пошли крутые каменистые тропинки сквозь мелкий смешанный лесок, с душистыми представителями южных хвойных, и, когда вновь внизу открылось море, спуститься было нельзя, да и пляжа как такового не было: скалы поднимались прямо из воды.

Был самый разгар дня, все плавилось вокруг, ветерок почти не освежал, и только густел воздух от запахов земли, камней и горячей хвои, и только ритмично шуршали волны и резко отовсюду ругались чайки.

А то и дело открывающееся море синело и больше кололо сплошными крупными серебряными звездами…

Наконец Нина сбежала по тропинке к достаточно просторному заливчику, сбросила шляпу на песок, оглянулась. Николай, сошедший шагом, уже подходил.

Он положил сумку рядом с ее шляпкой, а Нина уже расстилала что-то похожее на скатерть, на которую, едва разувшись, стала босыми ногами и тут же начала раздеваться.

Николай снял туфли, рубашку, брюки, бросил все рядом на песок. Хотелось сразу окунуться. Он уже предчувствовал обжигающую прохладу, смывающую пот и усталость. Надо же, не накупался сегодня! Впрочем, юг – здесь можно купаться бесконечно. Нина повернулась к нему спиной, попросила расстегнуть длинную, почти до талии "молнию". Высвободила плечи, и платье легким холмиком легло вокруг щиколоток. Купальника под платьем не оказалось. Нина, не глядя на Николая, переступила платье и, вся коричневая от загара, сильная, тонкая, крепкая, пошла по песку к серо-зеленым волнам, невысоко вздымавшимся, прежде чем обрушить на берег пену на гребне.

У воды Нина остановилась, сделала еще шаг – волна сразу рухнула ей на колени, – оглянулась, все еще щурясь от ослепительного солнца, улыбнулась и махнула Николаю рукой.

– Пошли, вода совсем теплая.

Нинины слова вывели из столбняка, в который ввергли его неожиданная нагота и совершенно невыразимая неземная ее прелесть. Впрочем, все было и так ясно: Николай поспешил к ней. Нина его дождалась, протянула руку.

– Ты в плавках? – скользнула взглядом. – А я люблю без всего. Ну пойдем.

Берег круто уходил в глубину, и метрах в трех от берега дно достать было трудно даже ему. Нина поплыла дальше, дальше, туда, где волны не так круто вздымались и где свободно трепетала колючим серебром равнина моря. Потом ныряли, плескались, пытались лежать на волнах, а устав, поплыли к берегу.

Легли на псевдоскатерть и, как это обычно и бывает, почувствовали жажду. Взяли по банке пива, открыли и стали пить. Николай достал сигареты, предложил Нине. Она потянулась мокрыми пальчиками, осторожно, за фильтр, взяла сигарету. Он поднес ей огонь зажигалки, прикурил сам. Они сидели рядом.

– Я еще с утра хотела на пляж сходить, но не нашла тебя.

– Я был занят.

Она, затягиваясь и изредка делая глоток из банки, стала глядеть вдаль, зарываясь ступнями с красными лакированными ноготками в песок; потом мельком взглянула на него, пригляделась и, усмехнувшись, сказала вдруг:

– Вижу, я тебе нравлюсь.

– Конечно, нравишься, котенок, – сказал Николай и лег на живот. – Еще бы не нравишься. У тебя фигурка загляденье, а ножки – прямо лестница на небо. А глазки!.. Я таких глазок еще не видел. Только ты сейчас… – он замолчал, подыскивая слова.

– Что я?

– От тебя сейчас холодком повеяло.

– Ты наблюдательный. Это потому, что я вспомнила почему-то…

Нина замолчала.

– Что ты вспомнила, крошка?

– Ты способен безумно полюбить женщину? – вдруг спросила она.

Николай ухмыльнулся, но тут же согнал улыбку, боясь, что она заметит и обидится.

– Конечно, котенок.

Он взял Нину за руку, и она не отняла ее.

– А почему ты спросила? Ты во мне сомневаешься? – он пододвинулся к ней.

– Понимаешь, я до последнего времени думала, что уже никогда никого не смогу полюбить.

– Я так понимаю, что у тебя была несчастная любовь. Хотя нет, беру свои слова обратно. Как же можно тебя не полюбить? Может, ты полюбила, а он оказался голубым? Сейчас, знаешь, такое повсеместно встречается. Так, что ли, крошка?

– Да нет, понимаешь, совсем другое. Я еще не встречала человека, которого могла бы полюбить, – она бросила быстрый взгляд на Николая. – В общем, до последнего времени не встречала. И дело совсем не в том. Понимаешь, меня вырастил отец, мама умерла, когда я была маленькой. Папа стал для меня всем, он и маму заменил. А потом.., а потом…

– Что потом? Ты выросла, он отдалился, наверное, уже не понимал тебя, и ты почувствовала себя покинутой и одинокой.

– Не совсем так. Нет, совсем не так. Понимаешь, он действительно меня перестал понимать, но не в этом дело…

– Так в чем же?

– Когда я была еще совсем девчонкой, меня: изнасиловали.

Николай молчал, ее ладонь безжизненно замерла в его руке.

– Отец знал? – нарушил он наконец молчание.

Нина кивнула.

– И что?

– Ничего. Я не могу тебе всего рассказать. Пока не могу.

Солнечный жар тек все гуще, тела их давно обсохли. Николай сел, не выпуская ее пальцев, и другой рукой обнял за накаленные плечи.

– Если тебе тяжело, лучше не вспоминай сейчас.

Нина быстро-быстро закивала опущенной головой, и Николай испугался, что она сейчас заплачет.

Он взял сумку с продуктами, выбрал два больших апельсина. Пошел к воде, где заблаговременно придавленный камнем был притоплен пакет с банками.

Взял две банки джина с тоником, вернулся и предложил Нине. Они открыли банки и стали пить. Потом Николай сунул себе в губы две сигареты, прикурил и одну дал ей. Нина благодарно кивнула. Было приятно пить относительно прохладный напиток. Солнечный жар и разбавленный жар спиртного соединялись; конечно, Николай сочувствовал, что говорить. Он очистил апельсин и протянул Нине. Она взяла, стала отделять дольки и есть-.

– Понимаешь, – сказала она, – после того случая, я как бы и жить перестала. У меня все внутри было выжжено. Весь мир превратился в головешки, все сгорело.

Я всех возненавидела. Я не знала… Я ничего не знала, думала ничего подобного со мной не могло произойти. С любой другой девчонкой, но не со мной. А после пришла к выводу, что все мужчины, все люди такие… и решила мстить.

– Кому?

– Всем, – отрезала она. – Люди снаружи все гладкие, хорошие, добрые. А внутри черные, страшные, гадкие.

– Сейчас же ты так не думаешь? – спросил он.

– Думаю. Нет.., не обо всех.

Николай вновь взял ее руку, поднес к губам, поцеловал.

– Обо мне, крошка, ты надеюсь, так не думаешь?

Она взглянула на него своими волшебными глазами с черными бабочками ресниц и вдруг засияла, осветилась улыбкой. Странно, он тоже как-то забыл, что она тут сидит совсем голенькая.

Не совсем забыл. Обняв ее за плечи, наклонился и приник к жарким, влажным от джина с тоником губкам…

– Вы только посмотрите на этих любовничков! – Резкий, визгливый голос совсем рядом вернул их к действительности. Он быстро оглянулся. По тропинке со скалы спускались подростки, человек десять. Худые, загорелые, грязные. Две девицы, а остальные… семь человек – парни лет по шестнадцати-восемнадцати. Сальные волосы у девушек беспорядочно свисали по плечам и лицу, отчего головы их время от времени привычно дергались, дабы расширить обзор. У парней волосы были стянуты сзади в хвосты. Джинсы и майки, маскируясь в окружающей среде, приобрели грязно-серый цвет: майки светлее, брюки – темнее.

– Это наркоманы, – испуганно шепнула Нина.

Николай поднялся. Нина торопливо надевала платье.

– Ты, герла, не торопись. Ты нам такая больше нравишься. Мы сейчас с твоим чуваком разберемся, а потом и тебя ублажим. Ты не одевайся, зря силы тратишь, все равно щас разденем, – с надрывом говорил длинный худой парень, может, лет двадцати, видимо, главарь банды.

Тем временем подтянулись и остальные. Пацаны несли велосипедные цепи, железные прутья. Только у главаря в руках ничего не было, такое оружие, видимо, ему по статусу, да и по наглой готовности к насилию не требовалось. Впрочем, он пребывал сейчас в нерешительности, что-то его смущало, может быть, отсутствие страха в лице этого бугая, очень здорового на вид, но что один может сделать против семерых?

Он вдруг быстро завел руку назад, вытащил засунутый за брючный пояс пистолет и направил на Николая.

– Оружие! И живо!

Внезапно, только сейчас справившись с "молнией" на платье, вперед шагнула Нина. Голос ее дрожал от негодования:

– Да вы хоть знаете, с кем разговариваете?! Я дочь Барона! Прикажу, и от вас всех тут мокрого места не останется!

– О-о-о! – визгливо засмеялся главарь. – Какая птичка к нам пожаловала! Успокойся, баронесса, когда ты нам надоешь, мы, может быть, тебя отдадим за выкуп. Много просить не будем. Заплатит твой папочка миллион баксов или пожалеет за доченьку?

Я слышал, он у тебя страшный богач.

Было в их лицах нечто похожее, нечто роднившее всех – и парней, и девушек, – делавшее всех одним стадом. Ну конечно, взгляд. Расширенные зрачки, пелена, не дающая им четкого обзора из той наркотической реальности, в которой они все пребывали и по законам которой действовали и здесь. Они были насквозь пропитаны героином, марихуаной, кокаином, гашишем, в общем, всем тем, что так нетрудно стало доставать в наше свободное пореформенное время.

Отчаянный вскрик Нины каждый из них воспринял вроде по-разному: кто ухмылялся, кто хихикал, показывая пальцем, девицы от смеха попадали на песок ("Ой! Насмешила! Я от смеха вся мокренькая!"), но и здесь общая визгливая дебильность роднила всех.

– Вон отсюда, ублюдки! – негромко сказал Николай. – Шагом марш по тропинке. Чтобы духу вашего здесь не было.

Внезапно обе мокренькие девицы, разом кончив смеяться и не обращая внимания ни на Николая, ни на Нину, кинулись к их пакетам. Видимо, они сначала наблюдали сверху. Одна подняла мокнущий в волнах пакет и торжествующе заверещала:

– Тут пиво! И джин есть! Живем!

– И закусь! – отозвалась вторая, стоя грязными коленками на их скатерти.

Тут уж выдержать больше было нельзя! Николай схватил ее за волосы, приподнял и, особенно не стараясь, влепил кулаком по зубам. Девица отлетела к ногам главаря, поднялась тут же, визжа от ярости во весь свой вмиг ставший беззубым рот. Боли, как и предполагалось, она уже не могла чувствовать. Так, ощущения.

Главарь отшвырнул ее назад и, мерзко ухмыляясь, достал свободной рукой из кармана складную бритву.

Раскрыл. Повертел перед собой, ловя лезвием солнце.

Брезгливая ярость, давно клокотавшая в Николае, наконец прорвалась. Он сделал шаг вперед. Ну почему мразь всегда торжествует! Почему эта плесень так уверена в своей силе? Может быть, потому, что обычные люди, соблюдая закон, ждут и от закона помощи? А кто становится над законом, знает, что закон защищает только сильных. Попробуй пришибить кого из них – посадят. А этим – плевать. Они на собственном опыте убедились, что выбор жертвы – за ними.

Николай ударом ноги выбил у главаря пистолет.

Высоко взлетев в воздух, он упал ближе к воде. Полет был странно-синхронно озвучен воплем главаря, так что падение пистолета прекратило и крик. Девчонка, все еще стоявшая у воды с пакетом их баночного пива, кинулась к пистолету. Ей наперерез неожиданно метнулась Нина. Девица успела нагнуться, но тут же коленка Нины врезалась ей в лицо. На этом женский бой был окончен.

Все следили за непредвиденной схваткой. Осатаневший от ярости главарь, мотая черным хвостом волос, сипел:

– Теперь не только твою девку-баронессу кончим, но и тебя поимеем. А потом порежем на куски, зажарим и сожрем. Я буду не я!..

Николай выбросил вперед левую руку, перехватил кисть с блестящим лезвием, легко завернул. Ручка у вождя тонкая.., слабенькие жгутики мышц, крупный локтевой сустав… Жаль, что нет еще определения наркомана, как существа только похожего на человека и одновременно врага человека. Беспощадный враг, живущий только местью.., себе и другим. Себе, потому что остатки человекоподобия мучают, другим, потому как чем они, другие, лучше?!

Завернув руку парня за спину, Николай осторожно вынул бритву из скрюченных пальцев (вождь вопил!), сложил, бросил стоявшей в сторонке с пистолетом Нине.

Банда со странной тупой нерешительностью наблюдала за развивающимся действием. Николай еще круче завернул руку вновь завопившего главаря, потянул и с неожиданной легкостью, но с оглушительным треском, сломал конечность в суставе. Этот уже не боец!

Удивительно, как можно бояться таких недоносков.

Впрочем, и кошки можно испугаться, а у этих цепи, прутья…

Шагнув к самому большому из оставшихся, ударил ребром ладони по правой ключице. Вновь вместе с криком выпало на песок и оружие.

– Я же сказал, вон отсюда, ублюдки!

Ублюдки вдруг, словно соображение стало коллективной функцией, повернулись и неловко, оступаясь, побежали по тропинке наверх. Дабы в их потусторонних мозгах не зародились планы отмщения, Николай взял у подошедшей к нему Нины пистолет и несколько раз пальнул спринтерам между ступней и по веткам над головами. Своего главаря бандиты, конечно, забыли. Отрезанной от тропинки оказалась и девица с пакетом. Она стояла, словно не понимая перемены обстоятельств. А может, действительно не понимала?

Потом медленно стала обходить их.

– Пакет! – сказал Николай и протянул руку.

Девица покорно отдала пакет и, повернувшись, потрусила за всеми.

Николай пнул главаря по ребрам.

– Вставай, скотина! И убирайся. Мы тебя отпускаем.

Тот с тихим скулением поднялся и пошел прочь, пытаясь поддерживать неестественно завернутую за спину руку.

– Эй! – крикнул ему Николай. – Стой!

Тот остановился.

– Ты забыл попрощаться.

В мутных глазах блеснул просвет. Змеиная улыбка сморщила тонкие губы.

– Когда доберемся до вас, мы тебя не сразу будем резать. Мы тебя будем резать, когда ты сам об этом попросишь.

– Вторую руку сломать?

Тот плюнул в знак презрения, не рассчитал: липкая слюна приклеилась к подбородку и, качаясь, стала спускаться к груди. Он уже не замечал ничего. Повернулся и пошел следом за своей нечеловеческой бригадой. На этот раз не останавливаясь.

Николай повернулся к Нине.

– Не очень они и страшны. Так.., вроде бродячих собак. Надо их пинками учить. А нет, палку взять, больше толку будет.

– Я знала, что с тобой мне бояться нечего, – сказала Нина, обвила рукой его шею, привлекла к себе и горячо, торопливо поцеловала.

– Правильно, крошка, мне надо доверять, – ухмыльнулся он и добавил:

– А хорошо, что мы отстояли нашу собственность, – он указал на пакет. – Мне опять пивка захотелось.

– И мне, – призналась Нина.

– Так в чем же дело? – спросил Николай, и они засмеялись.

Она села на скатерть.

– Шагом марш, ублюдки! – сквозь смех повторяла Нина. – Забыл попрощаться!..

Открыли бутылки, сидели, пили пиво, курили. Молчали.

Солнце стало склоняться за скалы, было еще очень жарко, но палящий зной уходил за светилом, и чуть-чуть посвежел влажный ветерок.

– Окунемся перед уходом? – спросил ее Николай.

– Нет уж. Дома под душем ополоснусь. А ты?

– Да нет, уже исчерпал лимит.

Она поняла по-другому и улыбнулась.

– Неожиданно как. Ну пойдем?

– Пойдем.

– Тогда отпусти мою руку и одевайся. Видишь, я в платье.

Она хихикнула.

Николай оделся, и они пошли обратно. Путь их не был ничем омрачен. Глядя на повеселевшую Нину, Николай не переставал думать о том, насколько глубоко она увязла в делах отца и правильно ли он делает, не пытаясь спросить об этом ее в лоб?

Охранник издали заметил их, открыл загодя ворота и ждал.

– Я уж начал беспокоиться. В вашей стороне недавно были слышны выстрелы.

– Да ну? – удивился Николай. – Вот уж не думал, там же скалы, деревья… Да и море шумит.

– Так это вы? – успокоился охранник. – А то я собирался уже доложить.

– Что же не доложил? – ухмыльнулся Николай. – Как-никак дочка хозяина.

– Никакая я не дочка, я сама по себе, – вдруг рассердилась Нина.

– Так инструкции нет, – не слушая ее, обеспокоился конопатый, рязанского вида парень. – Я охранять должен эти ворота, никого на территорию не пускать, стрелять в подозрительных случаях без предупреждения…

– Ладно, ладно. Все нормально, – успокоил его Николай.

Нина тоже успокоилась и молча слушала, даже улыбалась. За эти сутки, вернее, с первой их встречи, улыбаться она стала чаще. Николай отнес это на свой счет и решил при первом же удобном случае спросить обо всем. Даже невзирая на ее положение. То есть близость к власти и ее, власти, интересам. Впрочем, инстинкт и профессиональный опыт советовали ему не торопиться.

В лифте они расстались. Николай собрался выйти на своем этаже, но, задержав его, Нина сказала, что зайдет за ним к ужину.

– Сегодня первый гостевой ужин.

Она посмотрела на часы.

– Скоро пять. Я зайду минут в двадцать седьмого.

Подожди, – спохватилась она. – У тебя есть что надеть?

– А как же, – самодовольно ухмыльнулся Николай. – Ты разве не заметила, что я пришел с коробкой?

– Я заметила автомат, – проявила она свою наблюдательность. – Что в коробке?

– Костюм, рубашки, галстук.

– Какого цвета костюм?

– Серый. Нет, голубой. В общем, что-то светлое.

Она на мгновение задумалась. Легкая, чуть заметная косина сделала ее еще более привлекательной.

– Знаешь что, я тебе через полчаса пришлю людей.

Ты никуда не выходи из номера.

– Хорошо.

Она помахала пальчиками, и Николай вышел.