Гламур спасет мир (сборник) (СИ)

Синопсис

Правоохранительные органы называют это использованием служебного положения в личных целях или же, коррупцией. Ну и что?! Я бы еще и взятки брал, вот только никто не дает. Это я так, и шутка, и разминка одновременно.

Самое сложное в написании чего-либо, во всяком случае для меня, - первое предложение. Если оно написано, - все, дальше как по маслу, вплоть до того, что самого себя «тормозить» приходится.

Вчера, уж было спать лёг, но еще не заснул, как вдруг на тебе! «На тебе!» предстало в голове как довольно-таки большая наглость и потребовала написать рассказ о себе самом. А что? Не скажу что много, но трохи написанного уже имеется, только вот написано все это о ком угодно, только не о себе. Наверное в результате такого положения вещей происходит дисбаланс и отсутствие справедливости. А справедливость быть должна! Если же ее нет, надо восстановить, по другому никак.

Самым простым а потому популярным способом восстановления справедливости, это я так думаю, является питие водки в больших количествах и ругание матом на весь белый свет. Еще можно кому-нибудь рожу набить, но это встречается реже, это на любителя. Водку пить что-то не хочется, матом я вообще не ругаюсь, а восстанавливать справедливость надо, ой как надо. Поэтому выход один, - использование служебного положения в личных целях, иными словами, коррупция.

Положение мое, даже представить себе не могу, в каком состоянии надо пребывать, чтобы назвать его служебным. Человеческий организм на такое количество «злодейки с наклейкой» просто не рассчитан. Неслужебное у меня положение, сам залез, никто не заставлял. Должностной инструкции нету, никто не давал. И за технику безопасности тоже нигде не расписывался.

Оно конечно немного жаль, служебное положение, да еще в личных целях, использовать всегда гораздо приятнее, чем неслужебное, ученые доказали. Но, поскольку из всех существующих положений в наличии только неслужебное, придется использовать его.

***

Позавчера рассказ начал писать, там мужик по-пьяни заблудился… Кстати, как и в случае с этим рассказом, тема пришла неизвестно откуда. Никаких тебе аналогий, вообще, в ту сторону даже не думал! Сидел тихо, мирно и никого не трогал, выпуск новостей по телевизору смотрел и вдруг хлобысть! На тебе! «Чё сидишь, дурью маешься, пиши давай!»

Ну и чем, спрашивается, мое, неслужебное положение, от чьего-то, служебного, отличается? Похоже, что ничем. А мужик тот, из рассказа, его сейчас похмеляют и завтраком кормят. Пусть, раз уж такое дело, завтракает, похмеляется и никуда не торопится, - я занят, положение свое в личных целях использую. Лишь бы он не перепохмелился, а то опять залезет куда-нибудь, а мне все это описывать.

***

Я тут наврал маленько, но, сами понимаете, без этого тоже никак. У меня еще одно положение имеется, пенсионерское. Вот только не надо сразу, мол, вышел на пенсию, в стране кризис, вся страна работает, а он мало того, что сам ничего не делает, так еще идругих от дел важных отвлекает. Это, правда за глаза, я уже слышал, от соседей.

Тут две вещи являются определяющими, и какая из них первая, а какая вторая по важности и значимости, сам не знаю. Не, народ конечно занает, но мне лень спрашивать. Итак, первая – у меня нет совести, не предусмотрена. Ну получилось так, я не виноват. А второе, вот там виноватый есть, - Михаил Михайлович Жванецкий. Не подумайте, что он для меня является кумиром или образцом для подражания. Ни кумиров, ни образцов для подражания для меня не существует, верите или нет, - дело ваше. Наоборот, я очень боюсь брать с кого-то пример и быть похожим. Просто-напросто позволил себе быть самим собой, - простенько и со вкусом, как говорил товарищ Бендер.

Так вот, насчет виноватости Михал Михалыча. Это он сказал: «Писать, также как и пИсать, надо тогда, когда уже не можешь», а я услышал и вот вам, пожалуйста. Поэтому, если кому не нравится, все претензии к Жванецкому. Если что, не переживайте, отговорюсь, и еще во сто крат больше этого наговорю. Ладно, ерунда все это.

Не ерунда то, что действительно приспичило, в смысле, второе слово на букву «п» из цитаты. Вернее будет сказать, что даже не приспичило, а скрутило так, что никуда не денешься.

***

В случае со вторым словом из цитаты на букву «п», там все понятно. Понятно откуда и через что в тебя тот же кофе или пиво входят и выходят, и куда. А вот с первым словом на букву «п» полуизвестность с полуизвестностью, - пятьдесят на пятьдесят, приблизительно так. Получается так: неизвестно откуда, неизвестно через что вот это безобразие залетает в голову, а может еще куда, точно не знаю. Появляется, устраивает скандал. Обязательно устраивает, без этого не бывает. Затем прорывается к пальцам, которым ничего не остается делать, как отправлять все это в ноутбук. Представляете счастье такое? Причем, заявляется «это» когда ему заблагорассудится и всегда без предупреждения.

Получается, что из меня какой-то «аэровокзал» сделали, ну или железнодорожный, или автовокзал, без разницы.

Кстати, очень похоже. Пришли, так сказать, пассажиры, мать их ети, на тебя им абсолютно наплевать, на то ты здесь и поставлен, чтобы круглосуточно встречать- провожать. Попили кофейку, пирожок слопали, и дальше, по своим делам. А ты стоишь, смотришь на них, глаза вылупив, и думаешь: «А какого, спрашивается, вы приперлись, я вас не звал». Но им наплевать, ты сам по себе, они сами по себе. Спросить, не спросишь, они бессловесные, только нервы портить умеют и, говорю же, на тебя ноль внимания, как будто тебя и нет вовсе.

Иногда подумаешь, аж страшно становится: и где же я так нагрешил, если мне при жизни такое определено? Чего же тогда после неё будет?

Управлять этим совершенно бесполезно, сейчас объясню. Бывает, пишешь что-то, все нормально, и вдруг раз, не знаешь о чем дальше писать, пустота, хоть тресни. Поначалу, пытался что-то придумывать, мозги терзать, а потом плюнул. И точно, зафиксированный максимум, - два дня, и вот оно, появилось во всей красе и как раз то, что надо.

Кстати, аналогия с вокзалом, - яркий пример того, что появляется всё это совершенно непредсказуемо. Ей Богу не вру, вот сейчас не вру. Про Жванецкого давно появилось и видать сидело, ждало своего часа. Может теперь, когда написал, отпустит, как думаете? Про клавиатуру утром появилось, когда кофе пил. А вот про вокзал вынырнуло тогда, когда писал предложение: «Причем заявляется «это» когда ему заблагорассудится…». Появилось оно, про вокзал, всё и сразу, от первой до последней буквочки. Мне лишь осталось «проводить» восвояси и пожелать… Но и это еще не все.

Дело в том, что приходят «пассажиры» эти, транзитники, самые разные по своему виду и содержанию, о которых я и представления не имел, в смысле, не приглашал.

Вообще-то жить с этим можно, иногда даже интересно. Еще более интересно другое. Вот пенсионер я, самый обыкновенный. Ну разве что пенсия льготная, на пять лет пораньше. Так много нас таких. Льготная пенсия у меня потому, что более двадцати лет в моря ходил, за это пораньше и назначили. Поверьте, есть за что. Там хоть и очень интересно, но далеко не всегда сахар, там всяко бывает. Но не в этом дело, дело в том, что за эти годы я повидал такого и столько, что ни в одном кино не увидишь.

Казалось бы, и это вполне объяснимо, если пенсионер – пенсионерствуй. Если не можешь не (первое слово на букву «п» по Жванецкому), - пожалуйста, сейчас почитай все этим занимаются и никто ни у кого разрешения не спрашивает.

Вполне логично, что в таком возрасте и пенсионном состоянии, побывав и повидав, об этом, как раз, и надо писать. А что, придумывать ничего не надо, всего делов-то, вспоминай и записывай. Хрен там! О чём угодно, только не о море! И ведь не скажешь, что загоняли меня туда оглоблей, или профессия не нравится. Все как раз наоборот: и профессия нравится, радист, - обалденная профессия, и в моря всегда в охотку, а написать про все это, - глухо! Прямо пустота какая-то. Наверное это диагноз…

Зато вместо этого: бабы-ёги, кошисты какие-то. Никита Сергеевич первым в космос летит. Козлы, умеющие читать и разговаривать. Руслан, который богатырь, на самом деле, - придурок. Все это как будто своими глазами видел. Во «пассажиры» на моем «вокзале» какие! Может я извращенец или сумасшедший? Насчет извращенца, не знаю, а насчет сумасшедшего, года три назад справку давали, что все нормально…

Единственное извращение, если это можно так назвать, - пишу под музыку. Может из-за этого? Нетушки, пробовал без неё. Как про народ наш, - чтобы ни делали, автомат Калашникова получается, так и у меня, гости, вернее, «транзитеры» один в один и тоже один другого то ли смешнее, то ли страшнее, не поймешь.

***

Но это все ерунда. Название рассказа видели? Вот где «гестпано» со всем прелестями! Для тех, кто не знает, поясню. Синопсис, это нечто похожее на школьные изложения, которые в классах пятых-шестых заставляют писать. Не знаю как сейчас, а когда я в школе учился, заставляли. Вот и синопсис этот, - изложение с той лишь разницей, что никто не заставляет, ну почти никто, и что излагать его надо отталкиваясь не от трехстраничного рассказа, а страниц этак с двухста. Поместиться все это должно в четыре-пять страниц. Каково, а?

Не знаю кому как, ну, кто и как к этому относится, но для меня писать изложение собой же написанного, да еще чтобы редактору этот самый синопсис «улыбнулся», проще еще страниц четыреста написать. О чем писать? Во проблема! «Пассажиров» столько, что за всеми не уследишь. И все придурошные, любого цепляй!

Синопсис на «Колобка» я писал приблизительно с неделю, чуть с ума не сошел. Даже мысль проскакивала: «А может ну её все куда подальше, может в моря сходить? Глядишь, отпустит».

Это я так. Разумеется ни в какие моря я бы не пошел, потому что синопсис надо было писать, а кроме меня, написать его некому. Написал, куда ж деваться, но легче не стало.

Сейчас еще одна книжка лежит, ждет когда я синопсис, будь он неладен, напишу. Это как раз та, где Никита Сергеевич в космос полетел (нормально слетал, все путем). Она, книжка эта, раза в полтора побольше «Колобка» будет, а листов то, под синопсис, тоже, четыре, ну максимум, пять. И что делать, не знаете? Вот и я не знаю, писать то синопсис этот надо, никуда не денешься. Иначе персонажи меня всего изнутри сожрут и не подавятся. И это еще не все.

Еще одна книжка, так сказать, в процессе, приблизительно треть написана. Ей тоже в перспективе синопсис подавай. И еще одна, не начатая, но до ужаса наглая, - ни стыда, ни совести! Уже орёт благим матом, мол, давай, меня пиши, хорош ерундой заниматься. И она, придет время, синопсис потребует. Это все без учёта «гостей-пассажиров». Тех вообще просчитать невозможно. Единственное, что о них известно, - все они наглые, скандальные и беспардонные. Вот тебе и пенсия, вот тебе и заслуженный отдых.

Единственное, на сегодняшний день утешение, так этот сборник рассказов и то, только потому, что на него синопсис писать не надо.

Рассказы, они как зайцы-безбилетники, хоть и появляются всегда неожиданно, как этот, например, зато всегда практически в готовом виде. Всего делов-то, в кучу их согнать и никакого тебе, вернее им, синопсиса не требуется. Подозреваю, что они, раз уж зайцы- безбилетники, то и в жизни своей, - троечники и хулиганы, и слова такого, как синопсис, отродясь не слышали.

***

Но дело тут не в книжках и не в рассказах, а в справедливости. Ведь она, справедливость, очень любит, когда установлена, причем, неважно кем. Мне все этот синопсис, будь он неладен, покоя не дает.

Отменить его вряд ли кто отменит, не для того придумывался. Но если знаешь: «Откуда, куда, зачем…», то на душе хоть изредка, но полегчать может, например, когда его, падлюку, писать надо, а желания никакого нет.

Насчёт авторов сего гениального изобретения особо и догадываться не надо, - редакторы, скорее всего главные, его придумали.

Сам я ни одного редактора живьем не видел. Журналистов видел, Брежнева и Элиса Купера тоже видел, а редактора нет, не пришлось как-то. Но это неважно, подозреваю что они люди как люди и ничего такого, чтобы взглянул и сразу в обморок, в них нет. Единственное, что есть у них и чего нет у меня, в частности, так это хлопот и забот, которые, если размазать ровным слоем, сантиметров этак в тридцать, лет на двести хватит. А самая главная и трудная ихняя забота, - народ у нас сволочной до ужаса.

Уж как с ним только ни бьются, ни сражаются, он все туда же. Кстати, бьются и сражаются с народом не редакторы. Редакторы, как раз, - сторона пострадавшая, страдающая и кажись обречённая страдать на веки вечные. Грамотный у нас народ, читать-писать умеет, ну почти весь. Вот с такими вот, грамотными, и сражаются все, кому не лень, правда, неизвестно зачем. Может быть редакторов жалко, а может еще что, не скажу, потому что сам не знаю.

Казалось бы, придумали всё что можно было придумать. Перечислить? Пожалуйста: кино с цирком, домино, карты, шашлыки. Интернет придумали, а в нем: «по полю танки грохотали», и, заметьте, как живые, даже стреляют. Самолеты летают и тоже стреляют. Воюй пока не лопнешь от удовольствия! Водки с пивом столько, что на несколько всемирных потопов хватит! Пользуйся, смотри, играйся, радуйся и оставь редакторов в покое, у них и без тебя дел навалом. Говорю же, сволочной у нас народ, а может быть с жиру бесится, потому что ему еще книжки читать подавай! Обнаглели до того, что в большинстве случаев, книжку только один раз читают, а потом новую им подавай. Найти бы того подонка, который ляпнул, что клиент всегда прав, да по морде дать! Клиент, он в бане клиент, ну еще там, где полиция периодически «контрольные закупки» делает, а в книжном магазине или в библиотеке он не клиент, а читатель. Так что, насчет «всегда прав», здесь не подходит. Однако прилипло, не отлепишь, а редакторам отдуваться.

Уйма книжек уже написана. Вполне возможно, еще больше пишется сейчас и уж точно, гораздо больше будут написаны в ближайшем будущем. Следить-то за всем этим кому, банщику что-ли, или древнейшему профессионалу? Как же! А читатель, которого превратили в клиента наглеет, ему вынь да полож, и чтобы интересно было! Мало того, обнаглели до такой степени, что одному про любовь подавай, другому про майора Пронина, а третий и сам не знает чего ему надо, но выпендривается будь здоров как.

Это я все к тому, что обязательно найдется сволочь разбалованая и зажравшаяся, которой подавай то, чего ещё не было и чтобы обязательно интересно. Этот, ну не ругаюсь я матом, да и нельзя здесь, а хочется, чуть ли не с ножом к книжному продавцу и в горло метит. Мол, предоставь и обеспечь, а тому куда деваться? Тот к редактору и тоже с ножиком. Вот они, «длинные ножки», где в ходу и популярны, и, заметьте, не в течении одной, отдельно взятой ночи, а круглосуточно и в течении, да что там лет, столетий.

Получается, что опять редактору достается больше всех. Хорошо хоть он с читателями не общается, и слава Богу, сожрали бы. Редактору это «чего еще не было и чтобы обязательно интересно», искать приходится, иначе, сами понимаете, - ножик и все такое.

В старину, народы, те, которые до сих пор в тундре живут, незнакомцу, ну если в гости зашел, жену свою предлагали. Не были они ни какими там ни извращенцами, ни импотентами. Им свежая кровь была нужна, чтобы не выродиться и не исчезнуть бесследно. Ведь Природа-мать, она не только мудрая, но и жестокая, вернее, требовательная.

С книжками, картина один в один. Можно конечно раз за разом штамповать то, что уже понравилось. Но, говорю же, народ у нас сволочной. Быстренько раскусит, пошлет куда подальше, и сам пойдет туда же. Туда, где это самое «чего еще не было…» есть. И опять редактор виноватым окажется, со всеми вытекающими…

***

Вот и приходится ему рисковать, и не потому, что до сих пор пиратом хочет стать, испанские галеоны на абордаж брать, а потому что деваться некуда. Обложили со всех сторон и к стенке припёрли.

А вот теперь о не менее, а скорее всего, наиболее сволочной части народа нашего. Это те, которые, мало того, что читать умеют, они еще возмонили себе, что и писать умеют (один из них вот это все сейчас и пишет). Как в кино: «Самогон, - гадость, но люди пьют…», - один в один!

Если кто пытался вытравить с кухни тараканов, знает, что сделать это практически невозможно, потому что они из всех щелей лезут, как их, щели эти, не затыкай. Средства никакие не помогают, проверено не один раз и еще больше раз доказано. Единственное, что можно сделать и чего можно добиться в бесполезной борьбе этой, - уменьшить их количество. Это, если очень стараться и рук не покладывать ни на минуту, может получиться, но не факт. Здесь утешает только одно, из всего грамотного количества населения большинство все-таки предпочитает читать, ну разве что анонимками балуется.

Есть конечно те, которые книжек вообще не читают, - святые люди! На них молиться надо и пиво им бесплатно раздавать! Насчет молиться, не знаю зачем, а насчет пива, - чтобы книжки читать не вздумали!

Ну а тем, которые что-то там пишут, а потом своей писаниной жизнь, и без того нелегкую, редакторам отравляют, им надо бесплатно цианистый калий выдавать, должно сработать. Но, видать грех на душу брать никто из редакторов не отваживается, поэтому стали они придумывать, как бы, ну если не вывести окончательно, то хотя бы уменьшить количество этих самых, которые…

Собрались, значит, редакторы, грустные все такие. Под глазами синева, и не потому что в глаз кто-то заехал, а потому, что обложили со всех сторон, и что жизни никакой нет, вообще.

Расселись за столом здоровенным и начали было думу думать, как секретарша чаи-кофеи принесла, ну и принялась наделять им редакторов.

Точно не скажу, наука на этот счет молчит пока, но сдается мне, что кроссворды секретарши придумали.

Девоньки! Не подумайте пожалуйста, что я пытаюсь принизить ваш нелегкий и ответственный труд, упаси Господь! Опять же, вызвать недовольство секретарши, а в случае с этим рассказом, не одной, - все равно, что по минному полю на лыжах кататься. Я о другом. Работа у вас до того ответственная и важная, что дабы не сгореть на ней без остатка, вам приходится, заметьте, приходится, все знать, отсюда и кроссворды.

Так вот, покуда секретарша расставляла перед гостями чашки, она мысль и подала. Мол, чего мучиться, сходите к министру, попросите чтобы он приказал своим изложения в школах отменить. А то, действительно, проходу от них, писак этих, совсем не стало. Один до того обнаглел, что на мой электронный адрес свое «гениальное», тьфу ты, творение скинул, сволочь. Всю ночь читала, так и не уснула. А утром, на работе, бабы, они, сами знаете какие, замучили распросами: с кем это ты всю ночь, что аж всклокоченная вся такая? А я ни с кем! Ерунду эту всю ночь читала. Так им то не докажешь, у них одно на уме.

Секретарша расставила чашки, заодно поведала о жизни своей, тоже нелегкой, и была такова. Она то ушла, а чаи-кофеи, и, самое главное, мысль, секретаршей подкинутая, остались.

Начали обдумывать и просчитывать визит к министру. Долго просчитывали и выходило, что не будет от этого никакого толку.

Ну, предположим, прийдут они к министру, расскажут о жизни своей, нелегкой, ну и что? Если трепыхаться начнет, можно конечно в лоб чем-нибудь тяжелым (у него на столе навернка есть что-нибудь тажелое, но можно и с собой захватить). Можно конечно в ресторан вывезти и напоить там до такого состояния, чтобы он забыл на какой планете родился. Тогда согласится, это точно. Эта метода испытана веками и сбоев не дает.

Но опять не то, ну что ты будешь делать?! Ну, предположим, отменят в школе изложения, и будут детишки школу заканчивать читать умеющими, а вот писать, ни-ни. Оно хорошо конечно, можно даже сказать, - красота сплошная, но не то, потому что наполовину. Наполовину потому, что… Ладно, за тех, кто школу заканчивает, можно не беспокоиться. Будут конечно, так сказать, отщепенцы, но немного. А куда девать тех, которые уже пишут и покоя не дают? Вон, секретаршу, и ту достали. Опять принялись думать.

А вот здесь картина вырысовывалась просто жуткая. Разучить писть, не разучишь, поздно. Это как на велосипеде кататься, один раз научился и на всю жизнь. Запретить, не запретишь, демократия все-таки. Склонить их всех эмигрировать в ту же Америку, не поедут. Те, кто хотели, уехали, а этим, значит, отечественные редакторы больше по вкусу. Остается одно, их надо куда-то деть! Причем деть так и туда, чтобы они выбраться оттуда не смогли и самое главное, чтобы там ни почты, ни Интернета не было.

Расстелили карту, стали смотреть. Мест, где нет почты нашли много, а вот где нет Интернета, мало. Интернет, он ведь и напрямую, через спутник, бывает, а от этих сволочей всего можно ожидать. Ну а то, что додумаются, к бабке не ходи…

Кто-то из присутствующих предложил отправить их всех на другую планету, на тот же Марс. Всё это можно будет представить и расписать как освоение планеты, потому что места на Земле уже всем не хватает. Вот и отправить их всех на этот Марс. Пусть там себе: пишут, читают, не читают. Далеко Марс от редакций и редакторов находится, а самое главное, связи никакой. Есть конечно опасения, что выкрутятся, но это будет на уровне погрешности, не более, и потерпеть можно.

Но и Марс был «забракован»: дорого и шумиха большая. Надо сделать так, чтобы всё шито-крыто и чтобы не прикопаешься.

Кстати, идея редакторов насчёт Марса, каким-то образом просочилась в народ и была подхвачена. Кандидатов скорее всего отловили, чем отобрали и начали готовить к полету и освоению, все нормально. Вот только интересно, эти то, которых отловили, они то чем отловителей достали, раз их так? Ладно, пусть сами разбираются кто кого и за что, не до них.

Неизвестно сколько бы еще продолжали сидеть и думать редакторы, скорее всего всю ночь. Потом весь день и опять всю ночь и так до бесконечности.

Редакторов спасла секретарша. Она вошла в кабинет и прямо с порога: мол, хорош дурью маяться, по домам езжайте. А то у неё, у секретарши, дел невпроворот. Надо дочитать пидурком присланное, да и поспать хоть чуть-чуть. А то бабы завтра опять прохода не дадут. А вам, это она редакторам, лучше всем вместе на природу съездить. Вот там, под шашлыки да под водочку и подумать как следует. Природа, а если еще не на пустой желудок и не на сухую, мыслительному процессу очень помогает. И ушла, домой, чтобы ну хоть чуть-чуть поспать…

Редакторы тоже потянулись в сторону своих домов, но, благодаря секретарше, кстати, хоть и с грустными мыслями сейчас, зато со светлыми надеждами на завтра.

***

На следующий день, ну или через день, редакторы, по числу издательств в этой местности, выехали на встречу с Природой-матушкой.

Изначально было определено: никаких тебе санаториев-профилакториев или же мест, специально для приготовления и поедания шашлыков предназначенных. У самих руки есть, нечего всяким там официантам да мангальщикам под ногами путаться, раздражают. Тем более, что ехали не для того, чтобы напиться-наесться, да в лопухах поваляться, а для того, чтобы, знаете для чего… Даже секретаршу, ну ту, которая подсказала все это, с собой не взяли. Мол, за совет спасибо, можно даже премию выписать, а дальше, - не твоё дело. Опять же, шефа целый день на работе не будет, разве этого мало? Ведь всем известно, что после шефа самый главный человек в любой конторе, - его секретарша. Заместителей и помощников много, а секретарша одна. Соображаете?

Чудеса начались еще в городе. Оно ведь как бывает? Если к чему-то готовишься заранее, вернее будет сказать, планируешь, то и удовольствия никакого не получается. Не, есть конечно, но, как бы это сказать? Наверное запланированное удовольствие, это тоже самое что и безалкогольное пиво: название есть, а всего остального нету.

Другое дело, когда, можно даже сказать, неожиданно. Еще вчера и в мыслях не было… Какая там природа с шашлыками и, говорят, сейчас не рекомендуется писать с чем, - толерантность, мать его или её. Скорее всего, его, ети (тогда «мать» не подходит). Ну, думаю, понятно с чем, когда работу работать надо, а ее столько, что никаких матерных слов не хватает.

Кстати, может быть кто помнит, чем нечто подобное закончилось у товарища Саахова? Ведь он предупреждал, а значит жаловался: «Всё кабнэт, кабнэт…», но внимания никто не обратил. Правду сказать, товарищ Саахов был на сто процентов ответственным товарищем, в смысле, прагматиком. Не обладал он искрой творческой. Может быть не полагалась она ему, а может быть полагалась, но товарищ Саахов её благоразумно, в целях противопожарной безопасности, загасил. А когда она понадобилась (Нину увидел), искры той не оказалось, на том и погорел…

Другое дело редакторы. Они, тоже, все без исключения, товарищи, или господа, кому как больше нравится, ответственные, но это ещё не все. Помимо ответственности, сиречь, прагматизма, в них, в обязательном порядке, творческая искра присутствует. Да какя там искра! Внутри каждого из них целый костёр бушует, творческий. Два в одном, - лед и пламень! Похоже, что наличие этих ингредиентов для редакторов является такой же базовой необходимостью, как для радиста знание азбуки Морзе. Вот и получилось, что только обладатели льда и пламени, более того, способные хранить всё это вместе без взаимоуничтожения, смогли придумать такую вселенскую гадость и подлость как синопсис.

***

Так вот, к неожиданной поездке «по делу, на шашлыки» редакторы подошли…, неизвестно как, они сами не поняли. Оказалось, что почти всех их на продовольственный рынок или же в соответствующего профиля магазин на экскурсию водить надо. Помните про тридцать сантиметров и двести лет? То-то же! Оказалось, что покупать продукты питания, если не каждый день и не в обязаловку, - занятие интересное и приятное. Интересное, потому что этим, в их семьях, занимаются жёны или домоработницы, у кого есть. А кому повезло особенно, - тёщи. А редактора ставят перед фактом. Вернее будет сказать, - перед редактором ставят тарелку с «фактом». Приятность же, здесь вообще все очень просто. Торгующие всем, чем угодно обращают на это самое пристальное внимание.

Человеку, не обязательно редактору, очень нравится делать спонтанные и ни к чему не обязывающие покупки. Одно дело, - покупка телевизора или ещё чего-нибудь этакого. Есть конечно энтузиасты, которые зайдя в магазин просто так, без всякой надобности, по зову жёлтой крови в голове, покупают тот же телевизор. За такими психиатрам и психотерапевтам скрытое наблюдение устанавливать надо, мало ли чего… И совсем другое дело, - зашел в магазин, тоже, просто так. Что понравилось, бывает такое, то и купил. Надо-не надо, оно потом срабатывает, уже дома, но даже то, что купил тебе и не надо, все равно, получаемое удовольствие от факта покупки «просто так» перевешивает.

А с редакторами получилось так, что специально не подстроишь и не придумаешь. Сама по себе поездка, да ещё на природу, случилась неожиданной.

Неожиданно выезжать на природу, мягко говоря, неприятно только в том случае, если на той «природе» кладбище расположено, а в остальных случаях, - всегда и сплошное удовольствие.

То, что вызвана эта поездка необходимостью изобретения противоядия от не в меру пишущих и вообще пишущих сограждан, настроения не портит, скорее наоборот. Дальше, попить-поесть надо покупать, а затем и готовить, надо тоже самому. И это приятно, потому что выбираешь сам, и готовишь сам, а не кто-то выбирает и готовит хоть и для тебя, но за тебя.

Еще один немаловажный фактор, - наверняка среди тех редакторов были редакторы, которые на своей ответственной работе хоть и частично, но всё равно, благодаря буйнопишущим, были вознаграждены язвой желудка, гастритом или еще чем-нибудь таким же неприятным, при котором почти ничего нельзя.

Как известно, чем пища вкуснее, тем она вреднее и наоборот. Представляете каково носителям язвенного «счастья» приходится? Это же все равно, что в наручниках жить, причем, постоянно. А врачи пусть не врут и не обнадеживают. Не лечатся ни язва, ни гастрит. Они уметь только болеть-не болеть, а лечиться не умеют. А от кого это все? Знамо дело, от тех, кто пишет, а потом ерундой этой издательства заваливает, ни стыда, ни совести.

И вот он, момент истины, или час «Ч», неважно. В лесу никто не собирается орать на редактора, носителя язвы, и стращать его гееной огненной в желудке потом. Ну и хрен и с ним! Зато можно все, чего, и сколько захочется, а это радость, пусть и недолгая, всего на несколько часов. И еще такой нюанс. Запретный плод не только сладкий и вкусный, он еще и мыслительному процессу очень способствующий, потому что выводит человека из состояния «почти ничего нельзя» и с размаху бросает в состояние «все можно». А язва, она и без шашлыков периодически болит. Не думаю, что все, без исключения, редакторы, - язвенники или гастритчики, и, несмотря на все их вредности и коварства, не желаю им этого. Это я так, на всякий случай, потому что такое возможно и не более того.

К покупке всего, что надо, надеюсь уже поняли, редакторы подошли с двух сторон: с прагматической и творческой. Догадываетесь какой из «ингредиентов» взял верх? Правильно, - огонь! На время совершения покупок от льда даже пара не осталось! Возобладало «приятно». «Надо-не надо» начнётся после, тогда, когда синопсис будет придуман, а пока, - да гори оно все огнем ясным! Похоже?

Так что, набрали редакторы всего и много, так, что в микроавтобус еле поместилось. А вот здесь прагматизм сработал, вернее, прозорливость. Зачем каждому на своём автомобиле ехать, пусть даже и с водителем? Тут дело не в бензине и не в его дороговизне. Не надо быть даже хоть чуть-чуть фантастом, чтобы сфантазировать на тему, ну хотя бы еженедельного нахождения редакторов всех мастей в салоне микроавтобуса.

Ясно дело, это случилось с ними в первый раз. А если в первый раз, значит это дело новое и потому интересное. Это новые впечатления и ощущения, и как следствие, настроение еще лучше.

Жарить шашлыки в микроавтобусе еще никто не додумался, но то, о чем сейчас рекомендуется умалчивать, - сколько угодно. Какая разница, что стаканчики пластмассовые? Так даже лучше, и запивать из горла, вкуснее. А шашлыки, шашлыки лес любят, так что поехали, и на природу тоже…

***

Если кому-то померещилось, что я всё это так подробно расписываю из-за любви к редакторам, ошибаетесь. Я женщин люблю, а редакторов, - не знаю, скорее всего нет…

Объяснение этим подробностям только одно: это я так время оттягиваю от…

Ну вот представьте, мне, уже очень скоро предстоит описывать сам процесс изобретения синопсиса. Можно конечно соседа попросить, но ему лет этак сто-сто пятьдесят придется объяснять, чего же я от него хочу. Поэтому сам, всё сам, эх…

А синопсис этот для меня всё равно, что твердым, холодным и острым по мягкому и тёплому, начиная с макушки и заканчивая пятками, и наоборот.

До этого у меня было два нелюбимых, даже ненавидимых занятия, - гладить рубашки и то, что стиральная машинка постирала, на верёвке развешивать. Теперь вот ещё одно прибавилось. Неужели без «любви» к цифре три в жизни никак?

Ладно, поныл и хватит. Ной, не ной, а всё равно придётся синопсисы эти писать, чтоб их…

Точно также как и в сказках, - долго ли, коротко, но приехали редакторы в лес. Полянку тоже выбрали не заранее, по карте в Интернете, а ту, которая понравилась, на которой глаз остановился. Опять спонтанность, а значит настроение чуть-чуть получше.

Ну а дальше началась толково-бестолковая суета предшествующая и крайне необходимая для приготовления шашлыка и всего такого…

А лес, что лес? Он завсегда гостям рад, тем более, что все мы дети его, из него вышли. Правда очень давно, так давно, что и забыли об этом. Относись к нему уважительно, а он тебе в любых делах помощником будет. Это точно, ни к бабкам, ни к ученым ходить не надо.

***

Ленин шалаш и пень рядышком называл зеленым кабинетом. Только вот скучным у него кабинет получился. Дело не в том, о чем он писал и что задумывал. Редакторы тоже замыслили такое, что не один я охаю и ахаю. А ведь кто-то еще при этом и матерится! Дело в том, что Ленин на всём готовом жил: дрова не собирал… Костер может и разводил, точно не знаю. И шалыков он не жарил, хотя к тому времени они уже были придуманы. Да хрен с ней, с этой толерантностью! Водки у него тоже не было! А без нее, матушки, разве что в голову путнее придёт?! Опять же одиночество, вот и получилось, вернее, хоть и получилось, но не надолго, потому что товарищ Сталин водку пил и совсем другие «песни пел».

А в случае с редакторами и с синопсисом ситуация получилась, как раз, «всерьёз и надолго», на мою голову, и не только на мою.

Никто обязанностей по приготовлению шашлыка не распределял, каждый занимался тем, чем считал нужным заниматься, а в результате получалось единое целое.

Не зря я про зелёный кабинет вспомнил. У редакторов тоже зелёный кабинет получился, только не потому, что полиция ищет, а потому, что секретарша подсказала и всем её подсказка пришлась по душе.

И происходило в кабинете этом, хоть и зелёном, самое обыкновенное совещание, ну, или же, мозговой штурм. Разница была лишь в том, что вместо стен и прокуренного воздуха, с которым даже кондиционер не справляется, лес, ну и воздух, свежее не придумаешь. Если в кабинете, в том, который в городе остался, стены и воздух прокуренный, - враги лютые, то здесь, в зеленом кабинете, лес и воздух свежий, - друзья и помощники верные. Ну а шашлыки с водочкой всяко лучше кофе растворимого и чая пакетированного.

Вот и получилось, что каждый как-бы занимался своим делом, а вместе, все занимались делом общим, - коварство придумывали, как от пишущих сограждан отбиться-оборониться.

Шашлыки поспели и были неторопливо съедены, запиты, и опять съедены… Вот тут-то наверное и наступил момент перехода количества всего полученного по дороге сюда плюс сейчас полученного и окружавшего, а также съетого и выпитого, в качество.щ

Почему так? А потому, что прозвучала страшная фраза, от которой и предстояло «отплясывать», - «краткость, – сестра таланта».

Заметьте, всё произошло легко и просто, правда мне от этого не легче, скорее, наоборот.

Редакторы сначала замерли, затем вздрогнули, закусили, опять вздрогнули и начали превращать нечаянно вылетевшую или прилетевшую откуда-то, фразу, в свое спасение, в свой эликсир счастья и бессмертия.

Все оказалось до безобразия просто. Пишешь? Пиши. Кто тебе не даёт?! Присылаешь? Присылай, у компьютера память большая, а если в бумажном виде, кладовка есть, не беспокойся. Ты, мил человек, помимо того, большого и длинного, что написал, напиши-ка нам, в виде бесплатного приложения, тоже самое, только маленькое, листов на пять, не больше. Сам понимаешь, дел много, а таких как ты, еще больше. Не имеем мы ни времени, ни физической возможности всё прочитать в полном объеме, сам понимать должен.

Говорят, что дьявол кроется в мелочах. Всё верно, редакторы дьявола в синопсис этот и поместили. Вроде бы синопсис, - мелочь. А раз мелочь, то товарищ с рогами и хвостом именно там тебя и дожидается.

Оно конечно все верно. Есть такие книжки как близнецы клонированные. Имена-фамили, как авторов, так и персонажей, меняй местами, - ничего не изменится.

Эх, ладно уж! Не хватало еще между собой собачиться. Короче, обложили так, что ни света, ни продыха.

Назвали это орудие пытки синопсисом. Как это слово переводится на русский язык, я не знаю, наверняка что-нибудь ругательное, а то и вообще, матерное. В Википедию из вредности не полезу, да и какая разница? Итак всё ясно, - ничего хорошего. Сплошные хитрость и коварство с издевательствами.

Оно понятно, редакторы остались весьма довольными своими хитростью и изворотливостью. И что обидно больше всего, - на ровном месте обвели-обжулили да так, что не прикопаешься. Вот что значит образование!

А тут, всего «орденов с медалями», - школьные тройки, что по русскому языку, что по литературе. Придётся терпеть, во всяком случае пока, а там, глядишь, что и придумается.

Грустно конечно, это мне грустно. Редакторам, так тем наоборот: напились, наелись, синопсис придумали, как тут не веселиться? Я бы тоже веселился, если бы подобную пакость им придумал.

Ладно, я не злопамятный, я вредный, упрямый и терпеливый. А пока, пока редакторы уселись в микроавтобус и уехали в город. Пока, редакторы! Приезжайте еще, только больше синопсис не придумывайте!

А я, сижу, смотрю на все эти буквы, слова, предложения и, да просто смотрю и всё тут. Да, покурить надо и кофейку выпить.

Утешает хотя бы то, что редакторы, уезжая из леса, после себя мусор не оставили, все с собой забрали. Наверняка отвезут его туда, где ему самое место. Вот за это спасибо, ея и от леса, и от меня.

***

Ну вот, вроде бы написал про синопсис этот и не полинял даже, разве что поседел чуть-чуть, но это незаметно и никого не интересует, и меня в том числе.

Зачем все это написал? А хрен его знает зачем. Захотелось, вот и написал. Конечно же в процессе написания всего этого ответы на вопрос: «Что делать?» приходили. Не, скажу, что много, но были. Один из них, - создать общественное движение и назвать его «Антисинопсис», например. «Антимайдан» существует же, почему «Антисинопсису» не быть? Вот только не люблю я глотку драть, я тишину люблю, разбавленную негромкой музыкой. Так что, если кому идея с «Антисинопсисом» понравилась, - дарю.

Ну и еще, а то подумаете, что храбрый через чур. Если я скажу, что этим рассказом не хотел привлечь к себе внимание изуверов-редакторов, ну а дальше, сами знаете, то навру. А врать не то, чтобы не хочется или стыдно, лень просто…

Кстати, любое, написанное что-то, вольно или невольно, стремится произвести впечатление на редактора потому, что в троице: тот, кто пишет – редактор – читатель, он как раз посередке находится, выводы делайте сами.

Оригинальность сюжета впечатление конечно может произвести, но не надолго. Надолго впечатление производит не «что», а «как», хотя и «что» со счетов никто не сбрасывает.

Вот тогда не надо будет издавать книги за свой счёт, для самолюбования и самоутверждения.

За свой счёт, это все равно, что с резиновой бабой, из секс-шопа, спать, - дети не получаются. А я детей люблю, и не только я, жизнь их тоже любит, потому что без детей, - это не жизнь, а что-то другое, неизвестно что.

На четверых

Ну и задачу загадал царь-батюшка, хуже не придумаешь. Будто кроме как Змея-Горыныча побеждать, в царстве других дел нету. Гнусьненько. А самое гнусненькое в том, что деваться некуда. Если не пойдешь, голова с плеч, с гарантией. А без нее, без головы, жить скучно. Есть-пить неизвестно в куда, да и поговорить, не поговоришь ни с кем, говорю же, скучно. Ну а если пойдешь и не победишь, тоже хана и тоже гарантированная. Правда есть еще вариант - победить этого Змея-Горыныча, будь он неладен, хоть он то здесь как раз и не причем. Живет себе, живет, никого не трогает. Если и хулиганит, то исключительно по пьяни, и то, не очень чтобы. Тогда да, тогда царевна в жены полагается и полцарства в придачу, вот только даже если и победишь Змея, обманет царь-батюшка, как пить дать, обманет.

Правда никто ещё Змея этого не победил, наверное потому царевна в девках до сих пор и мается. А может быть она кривая, косая вся потому и в девках, да и подозрительно как-то, никому ее не показывают. Царь говорит, что на свадьбе, мол и увидишь и тогда смотри-любуйся сколько тебе твоей душеньке угодно.

Так, вернее, об этом, думал Иван, возвращаясь из царского дворца к себе домой. Делать нечего, раз стукнула дурь в голову, вызвался в женихи царевнины, придется идти, побеждать Змея. Уж лучше пусть он сожрет, чем при всем народе по шее топором. Каюк то что там, что там - один, но если топором, то соседи увидят а потом гордиться и рассказывать всем будут что, мол, вот какой у нас сосед, ему голову по приказу самого царя срубили. Тьфу ты! Их бы туда!

Ивана, соседи, да и не соседи, тоже, дураком в открытую хоть и не называли, но наверняка в дурости подозревали. Да и как не подозревать, ну скажите, какой умный попрётся к царю, царевну в жёны просить, наперёд зная, что тот его заставит Змея-Горыныча побеждать? Только дурак!

Но Иван хоть возможно и был дураком, но не совсем. Идя домой, он, ну почти лихорадочно, думал над тем, как бы ему победить Змея-Горыныча, так сказать, нетрадиционным способом и с гарантией. Думал, думал и придумал, вернее вспомнил.

Где-то с год назад Змей-Горыныч по пьяни милицейский УАЗик спалил. Он ведь как, Змей этот: если трезвый, то держит себя, а как напьется, так давай огнем пулять в разные стороны. Вот и пульнул в милицейский УАЗик, а тот и сгорел. Хорошо, что милиционер, Иван, только не этот, другой, успел из машины выскочить. Правда ему все равно досталось,

от начальства. Объявили ему выговор, строгий, и премии лишили. Вот теперь Иван этот, милиционер, злой очень на Змея-Горыныча, и говорят, что отомстить ему поклялся.

Вот тут есть за что зацепиться. Надо будет напоить Змея-Горыныча в дребодан, ну чтобы буянить начал, тогда милиция то его и заберет, в вытрезвитель. А в вытрезвителе его Иван-милиционер-водитель и прижучит, и отомстит. Гениально!

Для стопроцентной чистоты предстоящего истребления Змея-Горыныча, Иван, придя домой, напился, причём, напился серьёзно, как полагается. Утром же, маясь с похмелья и не притворяясь, Иван взял четверть самогона, закуски чуть-чуть, и отправился истреблять Змея-Горыныча.

Змей-Горыныч сидел под здоровенным дубом и был занят тем, что пытался всеми тремя пастями ловить бабочек, развлекался, значит. При появлении Ивана, Змей свои развлечения прекратил. Сначала было подобрался весь, думал, что Иван биться пришел, но увидев, что тот без меча и дубины, а только мешок какой-то с собой принёс, расслабился:

— Ты что, Иван, биться пришёл?

— Во-первых здравствуй.

— Ну здравствуй. - все-таки Змей-Горыныч не до конца был уверен, что Иван не драться собирается. Да и мешок непонятно с чем не давал покоя.

— Нужен ты мне больно, биться с тобой. - сказал Иван, присев напротив Змея. - У меня другая забота. Понимаешь, перебрал вчера, похмелиться надо, а не с кем, все на работе, вот я к тебе и пришёл.

— А не врёшь?

— Да чтоб мне…!

— А ну, дыхни!

Иван дыхнул в нос одной из голов. Видать перегар был настолько настоящим, что поморщились сразу все три головы, но зато Змей-Горыныч успокоился, мол, не врет Иван, и вправду с похмелья.

— Ну тогда давай, - согласился Змей-Горыныч. – я завсегда не потив.

Иван развязал мешок, достал из него бутыль с самогоном, закуску и четыре стакана. Почему четыре, а потому. Считайте, голов у Змея-Горыныча три, плюс Иван, вот четыре и получается.

Далее все как обычно: разлил по стаканам, поднял, выдохнул, выпил. Змей-Горыныч проделал все тоже самое, только когда выдыхал, огня не было, и головам пришлось пить по очереди. Лап то две, а голов, три, потому и очередь.

— Ну, рассказывай, - сказал Змей-Горыныч. Морды у голов стали довольными, видать понравилась самогонка. – как жизнь? Царевну то замуж выдают, или плюнули.

— Говорят, выдают. - Иван хоть и закусывал хлебом, и пока подозрений со стороны Змея-Горыныча не вызывал, но все равно, хитрил, обманывал.

— Значит скоро жди гостей, - вздохнул Змей-Горыныч сразу в три головы. - Ты не знаешь, царю что там, больше делать нечего как меня истреблять? Чуть-что, царевне замуж в очередной раз захотелось, так женихи ко мне прутся, да все с мечами или дубинами, надоело уже. Я же никого не трогаю, живу тихо, мирно.

— Давай еще по одной, - предложил Иван. Разлили, выпили, закусили. - А чего ты хотел? Сам посуди, царевна, хоть ее и никто не видел, все-таки царевна. Все-таки царь за ней полцарства в приданое дает. Ну и хрен с ним, что царство маленькое и дырявое, все равно царство. А женишься на не царевне, чего хорошего? Дадут за ней, ну корову, или телушку, курей с десяток и сундук с барахлом и то, бабским. Вот и выбирай!

— Оно конечно так, - согласился Змей-Горыныч. - Счастья, его все хотят, и я хочу тоже, а мне не дают, драться лезут.

— А ты уедь куда-нибудь, подальше. - на всякий случай предложил Иван. - Вот и не будут приставать.

— Да куда я поеду? - опять вздохнули Змеевы головы. - Кому я там нужен? А здесь все-таки мой дом, знаю все т меня знают. Видать судьба у меня такая, издевательства терпеть.

— Видать такая. – тоже вздохнул Иван и разлил ещё по одной.

Бутыль довольно-таки быстро закончилась, голов то, ну если с Иваном, было четыре, а значит и глоток столько же, поэтому пришлось Ивану идти еще за одной. Ничего страшного, Иван пошел за второй бутылью. На ногах он стоял еще крепко, а как стоял на своих лапах Змей-Горыныч, Ивану пока было непонятно, потому что тот как сидел под деревом, так и продолжал под ним сидеть.

"Ладно," - возвращаясь с бутылью, думал Иван. - "Эту прикончим, тогда он уж точно начнет буянить, а милиция уже в курсе».

По дороге за второй бутылью, Иван свистнул соседского пацана и наказал ему сбегать в милицию и сказать там, что, мол, Змей-Горыныч пьянствует и что часа через три напьется до поросячьего хохота и обязательно начнет буянить. Пацан, стимулированный пряником, просьбу дяди Вани пообещал выполнить, правда после того, ну как выполнит, потребовал ещё один пряник. Ничего не поделаешь, придётся пообещать.

На этот раз Змей-Горыныч встретил Ивана гораздо приветливее, он даже закуску какую-то приготовил, ведь Иван, разумеется, что специально, о закуске якобы совсем забыл. А сам тем временем думал, что нечего закуску попусту тратить, без закуски Змей-Горыныч быстрее буянить начнет, а значит быстрее в вытрезвителе окажется, ну а там, как говорится, дело техники, вернее, милиции.

Опять разливали, выдыхали, выпивали, потом опять выдыхали а потом закусывали. Потом, разумеется, разговоры разговаривали. О чем разговаривали? Да так, о ерунде всякой. Кто не знает о какой, напейтесь с корефаном и поговорите, тогда поймете, о чем Змей-Горыныч с Иваном разговаривали.

После очередной, но явно, не последней, Ивану вдруг захотелось плясать. Ну захотелось, так захотелось, пляши, кто тебе не дает. Правда Змей-Горыныч составить компанию Ивану отказался, как сидел, так и продолжал сидеть. Змей-Горыныч был согласен составлять Ивану только одну компанию, - насчёт выпить, а насчёт плясать, сам пляши.

А Иван плясал. Потом, плясать ему показалось мало и он начал петь. Петь Иван тоже любил, но поскольку из песен знал только частушки, и то, матерные, пел их. Потом они еще пили и еще разговаривали, а потом Ивану захотелось пойти в деревню и набить кому-то морду, правда он не сказал кому. Змей-Горыныч пытался было его отговорить, но где там, попробуй, отговори его. Так что Иван поперся в деревню, а Змей-Горыныч как сидел под дубом, так и остался сидеть.

По дороге в деревню Иван повстречался с милицейским УАЗиком, а поскольку быль пьяным, пьянее не бывает, и орал матерные частушки, был задержан, помещен в УАЗик и отвезен в вытрезвитель. До Змея-Горыныча УАЗик, получилось, что не доехал, да и незачем уже было. Пьяный Иван был задержан, а значит план на тот день был выполнен. А вытрезвителю, ему всё равно, кто в нём ночевать будет: Иван или Змей-Горыныч.

Утром Ивана, после, говоря культурным языком, соблюдения всех формальностей, из вытрезвителя выпустили, нечего в трезвом виде место занимать. Будешь пьяным – добро пожаловать, а трезвым, ну и что, что с похмелья, - делать нечего.

Иван вышел на улицу, перед вытрезвителем, точно также, как вчера под дубом, сидел Змей-Горыныч.

— Здорово Иван. Как ты?

— Как, как? Хреново!

— Иван, я тут, это, подумал, слетаю ка я к брату, в гости, на месячишко. Да и не виделись уже давненько. А ты, это, сходи к царю, скажи ему, что победил мол меня, выгнал из царства. Понял?

— Понял. – на всякий случай сказал Иван, хотя ничего не понял, башка раскалывалась.

— Ладно, пойдём. Подлечиться тебе надо, а то, вон, аж колошматит всего…

Путник

Шёл я домой, по улице, вернее, по тротуару. Ну и какая разница что выпимши? Сам же шёл, своими ногами!

Улица та же самая что и вчера, мало того, уже лет пятнадцать как одна и та же. Живу я на этой улице, дом мой на ней стоит. Только в подворотню заходить надо, подъезд там, во дворе.

Короче, все как обычно и как всегда. Ну разве что никого вокруг, даже машины не ездят.

Я еще подумал, что поздно уже, вот никого и нету. Часов-то тоже нету, а спросить который час не у кого. Да и зачем спрашивать? Домой иду. Какая разница, все равно жена ругаться будет. Но это пока не страшно потому, что случится позже.

Вот она, подворотная, можно сказать, родная. Захожу, иду... В ней всегда темно, даже днём, а тут ночь на дворе. Иду, а двора почему-то все нет и нет...

Вместо двора оказался я в поле. Сейчас-то уже всё равно, что внимания на это не обратил. Ну какая разница, что выпимши? Ещё неизвестно, как бы вы, сразу или нет, поняли, что ерунда какая-то вокруг творится?

Судите сами: точно такая же ночь и точно такая же осень как и там, на улице. А я вот сразу понял потому, что асфальт под ногами исчез куда-то, а вместо него то ли дорога, то ли тропинка, - непонятно что, появилась.

Оглянулся назад, - мать честная! Нету подворотни! Вместо неё такая же ночь и где-то вдалеке еще что-то темнее, чем ночь и воет кто-то. Может быть воет, а может быть стонет или ещё что, но всё равно неприятно.

Значит туда нельзя, надо вперёд идти. Идти-то идти, но вот что со мной такое, никак не могу понять. Может у меня от избытка кислорода в голове всё помутилось? Всяко ведь бывает. Вперёд надо идти, там подъезд должен быть, а в нём квартира с женой. Злая наверное, жена-то...

Я посмотрел в ту сторону, где подъезд должен быть. Точно, огонёк горит. Мне сразу надо было задуматься, почему огонь в единственном числе, но я почему-то не задумался. Теперь уже конечно без разницы. Наверное подумал, что мне один огонёк и нужен, - подъезд с квартирой, вот и пошёл на него.

Иду, а сам думаю, вот попал, так попал! И где же я нахожусь-то? Ну уж явно не в городе. Тогда где? Как я сюда вообще попал? Ясно как, сам себе отвечаю, через подворотню конечно. Прямо Старик Хоттабыч какой-то. Ладно если Хоттабыч, тот, помнится, хоть и вредный, зато добрый. А вдруг другой кто, тогда что? Вот и я о том же. не знаю!

Не знаю, а всё равно иду, потому что больше ничего не остаётся делать, потому что огонёк впереди светит, зовёт как-бы.

Звать-то зовёт, а внутри кто-то или что-то монотонно так, повторяет: «Не ходи, не ходи...». Я бы не пошёл, так сзади воет кто-то! Мне что, туда идти, что-ли? Вот там наверняка сожрут, а где огонёк, глядишь и пронесёт. А голос этот, противный такой, как звук от метронома, талдычит и талдычит: «Не ходи, не ходи...».

Да чтоб вас всех! Что мне, прямо здесь, на дороге, разлечься и заорать: «Нате! Подавитесь!», так что-ли? Поэтому, кто ты там, молчи и не порть мне настроение. Оно и так, любому повешенному позавидуешь.

Иду и стараюсь ни о чём не думать, так спокойнее. Пропадать то конечно неохота, да и не за что, ну разве по мелочам. А за них, за мелочи, другие наказания полагаются. Ну, набили бы морду и все вокруг довольные, и я в том числе, а тут такое...

Вот если был бы пьяным, тогда всё объяснимо и даже оправданно. Такое случается и со мной пару раз случалось. Да со всяким такое может приключиться, потому что люди все мы.

Просыпается мужик где-нибудь, ну, например, у женщины с которой всего-то пару раз, сами понимаете чего, да и была та пара раз ещё до изобретения китайского языка произошла. Бывает, что у корефана просыпается, или в вытрезвителе. Да чего уж там, у нас много всяких мест есть, где после вчерашнего можно проснуться. Да, но для этого надо быть с вечера в таком состоянии, чтобы вся нечистая сила от ужаса взрагивала.

Со мной-то ничего такого нет и не происходит. Мы с ребятами сегодня, теперь уже вчера, ну, пивка попили не без водочки конечно, но и не более того. Правда, Валерка предложил в сауну перебазироваться, чтобы обстановка соответствующая, с девочками разумеется, и всё такое. Они-то поехали, а я домой пошел. Отказался, точно помню.

Я вообще всегда помню что было, в каком бы состоянии при этом ни находился. Пешком пошёл потому, что идти-то было всегд ничего, минут тридцать. Думал, пройдусь не спеша, прогуляюсь, проветрюсь... Прошёлся называется, проветрился, до сих пор прогуливаюсь! Знал бы, такси словил или шаровика какого-нибудь.

Словно в подтверждение того, что прогулка продолжается, слева и сзади кто-то или что-то опять завыло, потом заухало а после, так вообще, заквакало. От такого «концерта» кому угодно поплохеет, но я каким-то чудом держался. Наверное потому, что огонёк впереди светил, а я на него шёл, ну прямо как тот мотылёк. Если бы не огонёк, точно, пропал бы и сгинул окончательно.

Иду я, иду, а огонёк этот всё не приближается и не приближается. Если бы это был мой двор, давно бы дошёл. Там идти-то, метров двадцать. Значит всё-таки занесло куда-то, раз столько времени иду, а огонёк этот на одном и том же месте остаётся.

Наверное из-за того, что состояние моё было нервное и неопределённое, в голове кто-то песни петь начал.

Знаете, иногда бывает такое. Появляется в голове какая-нибудь песня и начинает сама себя петь. Тогда всё, считай на целый день в певца превратился, потому что бесполезно что-либо с ней делать. Выключить не выключишь и громкость не убавишь, не магнитофон всё-таки, а она поёт и поёт, зараза. Если же поддаться, она на губы лезет, тогда не только головой, но и губами петь её начинаешь.

Со мной такое случалось, причём, несколько раз. Выжил конечно, но приятного мало. Я даже пытался понять тогда, вопросы сам себе разные задавал, с чего бы это? Теперь понял почему, - ситуация подходящая для песни наступала, вот она и начинала петь. А сейчас ситуация, лучше, вернее, хуже не придумаешь. Вот и песня появилась ей соответствующая:

Что за дом притих, погружён во мрак,

На семи лихих, продувных, ветрах...

Почему-то я был уверен, что огонёк светит из окна дома, на худой конец, - над крыльцом зажгли, чтобы в темноте не споткнуться.

Всеми окнами обращён в овраг,

А воротами, на проезжий шлях.

Наверное волшебство и бесовщина всякая существуют, потому что как только песня в голове петь начала, так и огонёк сразу приблизился.

И правда, это оказался дом, в темное плохо видно, скорее приходится догадываться. Подошёл ближе, - точно, дом. Только не такой какой-то. Ни загородки, ни палисадника, не говоря уж о сараях. Стоит дом, крыльцо есть, а справа окошко небольшое, и светится.

Устать-то устал, но лошадей при мне не было, пешком пришёл. Я машину сегодня вообще не брал, с утра знал, что «водка пей, земля валяйся» предстоит.

Стою, смотрю на эдом этот. Орать не стал. Думаю, постучу, глядишь, откроет кто. Кричать на улице, еще за сумасшедшего примут, или пьяного, и не пустят. А ночевать на улице что-то не хочется, воет кто-то, да и холодно. Ничего не поделаешь, осень.

Постучал. В ответ тишина, хоть бы кто шелохнулся или голос подал. Ладно, думаю, раз свет в окне горит, значит в доме кто-то есть, просто когда стучался, не услышали.

В дом заходишь как, все равно в кабак...

Это всё песня в голове никак успокоиться не может. Странно конечно, но покуда почти всё с песней совпадает. Посмотрим что будет дальше. Если верить ей, кабак там. Ну не кабак, какая разница, всё равно, ничего хорошего. А делать-то нечего, вон сколько отмахал, чтобы сюда дойти. Да и податься больше некуда. Воет всё время кто-то, темно и холодно. Так что, пойду...

А народишко, каждый третий, - враг.

Своротят скулу, гость непрошенный,

Образа в углу, и те, перекошены.

В сенях, или что это было на самом деле, я почти не заблудился. Прикинул, что вторая дверь должна прямо по курсу находиться и не ошибся. Так, по мелочам, позадевал что-то, но ничего не опрокинул и не разбил. Нащупал дверь, открыл её, и...

...мама родная! Кажись здесь баба-яга живёт или ещё кто из нечистой силы! Всё какое-то старое, прямо-таки древнее, аж в глаза бросается. Прямо перед дверями печка оказалась, настоящая, русская, я такие только в кино видел. Справа от печки стол и две лавки около него. А на столе, я сразу-то и не сообразил что это такое... Щепка в другую деревяшку вставлена и горит. Под ней миска с водой, наверное чтобы то, что уже сгорело, туда падало, чтобы пожара не случилось. Ишь ты, нечистая сила, а соображает!

Слева была комната. Мебели никакой, только что-то на топчаны похожее и сундук, здоровенный, как джип. Никаких черепов и прочей нечистосильской атрибутики не просматривалось, мне даже немного обидно стало. Уже было настроился увидеть жилище бабы-яги во всей его красе, ну это я так, слова другого не нашлось, а тут ничего такого, из экзотики, кажись и нет. Хорошо хоть, стиральной машинки и холодильника тоже нет. Кот есть. Здоровенный и чёрный, а глаза жёлтые. Сидит, смотрит на меня и ничего не говорит. Наверное Пушкин, Александр Сергеевич, про него писал. Вот так-то. А самое главное и интересное, - в доме никого, не считая кота. Странно всё это, ночь на дворе, а баба-яга где-то шляется.

Подтверждением тому, что здесь живёт именно баба-яга, ну или ещё какая-нибудь нечисть, служило то, что огонёк, который горящая деревяшка даёт, совсем тусклый и слабый, а видно, причем через окно, издалека. Вон сколько отмахал, и всё на этот огонёк, от щепки.

Ладно, думаю, мелочи всё это. Где баба-яга то? Ну или кто там этот: он, она или оно? Потом вспомнил, что ночь для нечистой силы, - самое рабочее время, как последняя пятница месяца. Наверное и эта на работу пошла и сейчас где-то там, в лесу, людей изводит. А может быть это баба-яга выла, стонала и квакала? От такой мысли я аж весь похолодел.

Получается, что засекла она меня, завыла-загугукала, и погнала к соему логову. Да, что-то куриных ног не видно было. Ладно, темно всё-таки и не до них, если честно. Это что же получается? Загнала она меня к себе домой, мол, сиди, дожидайся своей участи, а сама дальше пошла народу жизнь портить?

Всё логично получается, я тут, доме у неё. На улицу не выйдешь, там темень и она воет, поэтому, и это вполне естественно, здесь останешься, - тепло и воя не слышно.

Потом, под утро, баба-яга с работы приходит, а её уже свежий завтрак, в виде меня, дожидается. Остается всего-ничего, - в печк засунуть и довести до готовности. Интересно, в одежде будет засовывать или снимет? И ещё, живьем, или сначала чем-нибудь по голове бабахнет? Лучше конечно же чтобы бабахнула, неохота живьем и в сознании. Совсем с ума сошёл! Хорош, а то ещё накаркаешь!

Так, рабочий день у них, вернее, ночь, до третьих петухов продолжается, а дальше ни-ни. Это я точно знаю, читал где-то А во сколько третьи петухи петь начинают? Что толку, часов-то всё равно нету!

Часов нету, а шанс выбраться отсюда живым, есть. Можно конечно пойти на улицу и подождать, но дюже там холодно и баба-яга воет, на нервы действует. Посижу-ка я здесь, тепло всё-таки, подожду. Наверное часа два-три до петухов осталось. Как почувствую, что время подходит, тикать отсюда.

Самое главное, - чтобы до рассвета не слопали. Днём нечистая сила – нетрудоспособная, а я, наоборот, трудоспособный. Осмотрюсь, прикину что к чему и домой буду пробираться, к жене. Да, цветов надо будет не забыть купить...

Кажись накаркал, идёт кто-то. Мамоньки родные, делать-то что?! Да ничего ты уже не сделаешь, сожрут тебя сейчас, вот и всех делов.

Дверь открылась, и, вот она, баба-яга, самая настоящая. Лицо всё в морщинах, нос, правда, нормальный, не крючком. Волосы дыбом и почему-то не седые, а видно, что крашеные. Да какая теперь разница? Одета соответственно, наверное спецодежда у них такая, в мешок какой-то. Если взять мешок из-под картошки, только большой, вернее, длинный, вырезать на дне три дырки: одну для головы а две для рук и одеть, - один в один получится.

Испугался конечно, да кто угодно испугается. Баба-яга, кажись, тоже испугалась, а может быть, удивилась. Видать другой завтрак к себе загоняла, а тут я попался. Правда, она быстро пришла в себя и теперь стояла, смотрела на меня совершенно спокойно, видать соображала, каким образом меня в печку засовывать?

И затеялся странный, чудной разговор...

Хорошо хоть музыки не было, а то вообще, мог бы и не выдержать, петь бы начал.

— И кто же ты будешь? – спросила баба-яга.

Как к ней обращаться? Не знаю! Бабой-ягой назовёшь, еще обидится, - женщина всё-таки, хоть и душегубством промышляет. Да все они, бабы, душегубством промышляют! Вон, хотя бы тёщу мою возьми. Хорошо хоть не она здесь живёт и работает, вот тогда шансов никаких не было бы. Самое лучшее, - никак не обращаться, а дальше видно будет:

— Путник я.

— И откуда же ты взялся, путник?

— Заблудился. Шёл домой, заблудился, и вот, к вам попал. – а на самом деле мне очень хотелось сказать: «Не ештье меня, бабушка, ну пожалуйста, прошу вас. Я, как рассветёт, в магазин схожу и куплю вам из продуктов чего захотите. Не ешьте меня, потерпите немножко». – не сказал конечно.

Баба-яга продолжала смотреть на меня. Точно, прикидывает как меня в печку засунуть: головой вперёд или ногами? А если поперёк, то по частям... Хорош, не сходи с ума раньше времени!

— А что же пьяный такой?

— Да с ребятами пивка попили, вот...

— Смотрю, одним пивком дело не ограничилось. Ещё что-то пили...

— Водку пили. - наверное выясняет мариновать меня как шашлык или уже замаринованный пришёл? Гурманка, ети её... – Ребята в сауну поехали, продолжать, а я домой пошёл, вот и заблудился. Мне бы утра дождаться.

— Всем утра дождаться хочется...

Это намёк что-ли? Нервы у меня крепкие, но даже они от таких слов кисельными стали. Оставалось одно: разу уж пропадать, то надо пропасть как и подобает мужику, без истерик. А сам говорю:

— Я тут вот, на лавочке посижу. Подожду когда солнышко поднимется и домой пойду. На улице то холодно и воет всё время кто-то.

— Воет, говришь? – усмехнулась баба-яга.

— Воет. – киваю головой. – Если хотите, я помочь вам по хозяйству могу.

— А что ты умеешь?

— Всё!

— Всё говоришь? – баба-яга опять заулыбалась да хищно так, что мне в какой уж раз за ночь, не по себе стало. – Ладно, оставайся.

Неуж-то заставит что-нибудь из их, нечистой силы, арсенала пакостей делать? Мать-перемать! И не выкрутишься теперь, сам предложил.

— Есть будешь?

— Немного можно, спасибо.

Баба-яга пошла в комнату и вернулась оттуда с двумя мисками какой-то еды. Потом сходила ещё раз и принесла кувшин и две кружки.

В кувшине, как потом оказалось, было какое-то то ли вино, то ли зелье, ихнее, но на спирту, значит пить можно.

Баба-яга разлила из кувшина по кружкам. Я выпил, баба-яга тоже выпила.

— Всё, хватит, - сказала она. – А то на помощь не сгодишься. Ешь давай!

Ничего не поделаешь, пришлось есть, хотя, я ещё бы выпил. Уж больно нервы у меня расшатались, а для того, чтобы они перестали шататься, лучшее средство, - выпить, желательно побольше.

В одной тарелке оказалось мясо. Я сначала было подумал что человечина, но мясо оказалось обыкновенной курятиной, аж обидно стало.

В кои-то веки появился шанс человечинки попробовать, и на тебе, - обыкновенная курица, которую и без бабы-яги, почитай, каждый день лопать приходится.

В другой тарелке оказался самый обыкновенны винегрет. Она что, издевается, что-ли? Может быть это не баба-яга вовсе, раз курятиной и винегретом питается? Ей же положено человечиной питаться! Может давно никто не попадался, вот она на человеческую пищу и перешла? Кто её знает!

А сама-то, смотрит внимательно, думает о чём-то и сама ничего не ест. Странная она какая-то, хоть и сразу видно, что баба-яга.

Я больше ковырялся, чем ел, так, для виду. Вот выпить бы, выпил, но баба-яга сказала, что хватит, а то, как она сказала? «А то на помощь не сгожусь». Странно как-то говорит, не иначе, пакость какую-то задумала, да помощник понадобился. Ладно, помогу. Не до благородства мне сейчас и не до героизма, живым бы выбраться.

— Ну что, поел? – баба-яга заметила, что я больше венигрет в непотребный вид привожу, чем ем. – Сейчас я тебе постелю и ложись. Утро вечера мудренее.

Она пошла в комнату и принялась там что-то делать, не иначе, постель мне стелила.

Она-то ушла, а кувшин с кружкой, вот они, передо мной, миленькие. Уж очень мне хотелось тихонечко налить и замахнуть, залпом, для храбрости. Да и нервы все расшатанные, успокоить надо. Но не решился, чего доброго, на улицу выгонит, а то ещё хуже, - сожрёт прямо сейчас. А так, если не наглеть, - шанс есть, хоть маленький совсем, но есть.

— Иди, ложись. – позвала баба-яга.

Я пошёл. Кроватью она мне определила этот самый помост, который я увидел когда вошёл. Удивительно, но постельные принадлежности присутствовали: подушка была, одеяло, пёстрое такое, видимо из лоскутков. Даже простыня была, а вот матраса не было. Да ладно, не надо мне матраса, мне живым бы отсюда уйти. Дома матрас есть. Если доберусь до дома, сутки, нет, двое, на матрасе валяться буду. Всё равно жена раньше, чем через двое суток не успокоится. Так что и поваляться можно будет. Эх, скорее бы домой!

— Раздевайся, ложись. – баба-яга показала на помост. – Не перина пуховая, обыкновенная лавка. Чем богаты, как говорится... Не бойся, не съем.

Она что, издевается что-ли? А может быть она это специально всё? Я разденусь, лягу, расслаблюсь, а она тут как тут и зубами в глотку? А вдруг она не баба-яга, а вампирша? Этого мне только не хватало! Тогда шансов никаких вообще! Понятно почему у неё человеческая еда имеется. Это она жертвы свои, перед тем как из них кровь высосать, кормит, ну, чтобы крови побольше было... И сама ничего не ела, только пила.

Кажись точно, - вампирша. Нет, не вампирша. Хоть света всего, ничего, но я увидел, тень от неё отбрасывается. А у вампиров тени нету, в кино показывали. Фу-ф! Кажись пронесло, но ещё не совсем.

Я начал было раздеваться, а баба-яга посмотрела на меня как-то уж очень внимательно и говорит:

— Комната у меня одна, сам видишь. Я вон там лягу. – и показала на точно такой же помост, или лавку, кто их разберет. – Так что без глупостей, а то осерчаю. – и пошла на кухню.

Старая, ты что там себе понапридумывала, мне аж весело стало, чуть было в голос не рассмеялся! Наверное у тебя зеркала нет, чтобы рожу свою не видеть! Будь спокойна бабушка-яга, даже не шевельнусь в твою сторону, лучше посплю, устал всё-таки.

Разделся, лёг. Думал, сразу усну, не тут-то было, нервы, расшатанные не дают. Эх, вот если бы еще кружечку винца этого налить, тогда точно, сразу бы уснул.

Баба-яга загасила щепку, вспомнил, лучина, называется. Стало уж очень темно, вообще ничего не видно. Как будто тебя в сейфе закрыли, в комнате такой темноты не может быть. Однако же вот она, есть. Ладно, думаю, так даже лучше, скорее засну. Закрыл глаза. Хоть и темно, но всё равно, с открытыми глазами спать неудобно. Закрыл стало быть глаза и приготовился заснуть, и, заснул...

А потом сон мне начал сниться. Я всегда думал, что ночью хуже кошмаров ничего не бывает, оказывается что бывает! Уж лучше всю жизнь, каждую ночь, кошмары смотреть, чем хоть один раз такое увидеть. Потому, что не кошмар это был, в тысячу раз, а может быть даже в миллион, страшнее.

Если сравнивать, то самый жуткий кошмар, это игрушечная машинка, а то, что я увидел, - КАМАЗ, причем, не игрушечный, а самый настоящий! Представляете?!

Баба-яга эта, она секс-бомбой оказалась! Сразу нырь ко мне, и такое начала вытворять, что до сих пор, как вспомню, так краснею весь, хотя, приятно, чего уж там греха таить.

Мощность у этой бомбы оказалась поболе, чем у атомной, а то и водородной, которую Кузькиной матерью назвали. А это тогда чья мать?! Мать-перемать...

Не знаю сколько времени она со мной всё это вытворяла. Говорю же, часов нету, но видать кончилась у неё сила термоядерная. Она, баба-яга, пробормотала что-то, поцеловала меня в щёку, тьфу ты, отвернулась, и сразу же захрапела.

А я спал всё это время. Сон у меня такой был. Если бы не во сне, то как пить дать, с ума бы сошёл! Да и не получилось бы у меня ничего с этой бабкой, уж себя то я знаю.

***

Проснулся сразу. Я всегда просыпаюсь сразу и без тягомотины. Лучше бы я этого не делал! Потому, что началось, пострашнее, чем вчера было.

Оказалось, что лежу я ни на какой не на лавке, или как там у них эта штука называется, а на самой обыкновенной кровати. Мало того, кровать эта не в моей квартире находится, а неизвестно где.

Тряхнуло меня тогда здорово. Я даже сначала подумал, что с ума сошёл. Полежал, подумал, разные вопросы себе позадавал и понял, что с ума не сошел, а зря.

Я даже подумал тогда, что пока спал, баба-яга меня кому-то отдала, ну, той же царевне-несмеяне, например, не силён я кто из них кто. Делать-то что теперь?

А тут и сон, как назло, вспомнился, весь, с подробностями. Опа! А сон ли это был? Прощупал себя, почти всего, опять сам себе вопросы разные позадавал и понял, не сон это был, все было по настоящему. Я ж жене не изменяю! Выходит, что изменяю...

Эх, если бы вы знали, как мне тогда помереть захотелось, прямо там, в кровати этой, которая неизвестно где находится. Это что же получается?! Теперь меня так и будут, сначала от ведьмы к царевне, а потом еще неизвестно кому, передавать? А домой когда?

Я домой хочу, там жена! Хоть и злая, но всё равно жена. Надо как-то отсюда выбираться. Подворотню, будь она неладна, найти и на свободу, к людям! И больше в подворотню эту, ни ногой!

Потом конечно же, сразу домой. На всякий случай цветов надо будет купить, цветами не так больно, как сковородкой, и с порога на колени... Глядишь, и простит. А вот и она, царевна эта, но не баба-яга, - точно.

В комнату вошла женщина лет на пять-семь постарше меня. Что-то старовата для царевны. Ладно, хорошо хоть не баба-яга, вчерашняя. Халатик на ней коротенький, а из него ножки, очень даже стройные и крсивые. Да и мордашка: не сказать чтобы красавица, но и не вчерашняя.

Я даже было подумал, что если не покажет путь к подворотне, то можно будет и остаться. Правда, подумал об этом всего лишь на мгновение. Домой надо, там жена, и сковородка... Если сегодня к людям не выйду, к той сковородке еще одна прибавится, вот тогда шансов никаких.

Вид у царевны был какой-то не царский, а вполне женский и домашний, да и вряд ли она была несмеяной. Царевной может и была, но несмеяной вряд ли, потому что улыбалась.

— Проснулся, путник? – это она сказала и почему-то засмеялась. – Иди, умывайся. Там, слева, красное полотенце, свежее, для тебя. А потом завтракать будем, я завтрак приготовила.

Царевна она, или не царевна, теперь уже вообще ничего не поймёшь, развернулась по-ихнему, по женски, ну, чтобы задницей вильнуть и чтобы заметно было и ушла, на кухню наверное.

Пойду конечно, умоюсь. Заодно обстановку разведаю. Встал. Смотрю, одежда моя аккуратно сложена, я так не умею. Значит она, царевна эта, сложила. А почему я без всего? Ах да, сон-то, не сном оказался! Тогда всё понятно. Тьфу ты, стыд-то какой! Это что же получается? Баба-яга мной попользовалась, а потом в голом виде сюда привезла что-ли? А как же она меня сюда везла, вернее, на чём? У неё же кроме ступы с метлой, в книжке читал и в кино видел, другого транспорта нету?

Наверное в кувшин чего-то подсыпала вот я и выпил, и отключился. Не могла побольше подсыпать. Тогда бы я раньше отключился и никакого позорища не случилось, и жене верным бы остался.

Хотя, кажись, не опозорился. Не, точно не опозорился, по себе чувствую. Как же теперь жене в глаза смотреть-то? Ладно, ничего не поделаешь, поздно.

Да! Стало быть баба-яга меня отключенного в ступу загрузила и сюда. Ну и дела, ну подворотня! Одеваться надо. В одежде, если царевна приставать начнёт, шансов выкрутиться больше. Пока раздевать будет, сбежать можно попробовать.

Хотя, хотя неплоха царевна, неплоха. Тут ведь может случиться так, что для сопротивляться сил-то и не найдётся. На всё, что после будет, силы найдутся, а вот на то, что перед этим, - не факт.

Как там, кино? «Спокойно Ипполит, спокойно». Кстати, он тоже был пьяным и тоже заблудился. Но он-то холостым был, а я женатый! Так что, никаких, бежать надо. Сначала к людям, потом за цветами, а потом уж домой и с порога на колени...

Оделся, пошёл искать где у них тут умываются. Терем царевнин оказался обыкновенной квартирой, почти как у меня, только планировка немного другая. Ванную, и полотенце в ней, нашёл быстро. Умылся, водички попил. Вот ведь как запопал! Так запопал, только в ванной вспомнил, что с похмелья, а до этого, ни-ни.

Более-менее умытый пошёл на кухню, будь что будет... На кухне, за столом, сидела «царевна-несмеяна» и улыбалась.

— Садись, путник, - все так же, улыбаясь, сказала она. – завтракать будем.

— Почему путник? – спросил я.

— А потому, что ты вчера так и представился. Сказал, что заблудился. Имени своего не сказал и моё не спросил. – царевна положила мне в тарелку шмат яичницы и салат. – Меня Ира зовут. Ешь давай...

— Володя. – так, кажись начинает проясняться. – Спасибо, не хочется что-то.

— Понятно, что не хочется. – улыбнулась Ира (фу, хорошо, что не царевна) и достала из холодильника графинчик, кажись с коньяком. – Только не увлекайся. Мне не жалко, не подумай. Просто опять можешь в путника заблудившегося превратиться. – и опять засмеялась, звонко так. – Женатый?

— Женатый.

Ира достала из шкафа рюмку, почему-то одну, поставила её на стол и налила коньяк.

— Тогда тем более много нельзя, - а сама всё улыбается. – Домой тебе надо, поскорее, прощения просить. Цветы не забудь купить, мы за цветы всё вам, обормотам, прощаем.

Открыла Америку, будто я не знаю! Почитай только благодаря цветам до сих пор живой хожу и неискалеченный. Конечно не забуду.

С цветами-то всё как раз понятно. Вот интересно только, как я к тебе попал? Засыпал-то я в избе у бабы-яги, и сон, который не сном оказался, тоже там снился-не снился, а тебя и близко не было. Я же всегда, в каком бы состоянии ни находился, всё помню, до мельчайших подробностей. От этого бывает и страдаю. И рад бы забыть то, что вчера накуролесил, ан нет, помню всё и от стыда мучаюсь. А вчера, так вообще трезвым был, ну почти...

Не иначе, как заметив моё смущение, а также интерес к способу перемещения сюда, Ира сжалилась, - ангел, а не женщина. Она налила мне ещё коньяка, я выпил. Потом заставила меня съесть салат с яичницей. С коньяком получилось лучше, чем с едой, но и с ней, в конце концов, я справился.

Похоже, наиздевавшись всласть, Ира соблаговолила раскрыть тайну перемещения меня в её квартиру.

— Что за праздник-то у тебя вчера был? – спросила она не переставая улыбаться.

— Да никакого праздника не было. Просто договорились с ребятами пивка попить, вот и все.

— Понятно. У моей соседки вчера давление подскочило. Гипертоничка она да ещё и в возрасте. Она мне и позвонила, мол, Ира, сделай мне укол. Я медсестрой работаю, так что местным старушкам уколы, если надо, делаю, привыкла уже. И они привыкли. Скорую, пока её дождешься. Да и деньги лишними не бывают. Платят они, немного, но платят. Вот я и пошла к соседке, укол делать.

К чему она это всё? Причём здесь бабки? Стоп! А что если она и бабе-яге уколы делает? Так, так, так...

Получается, что вчера баба-яга попользовалась мной от души и всласть, а потом ей значит поплохело, вот она медсестре-Ире и позвонила.

Та пришла, укол сделала, видит, мужик лежит, спит. Вот она и попросила, дай, мол, мужика-то. Сама, вон, довольная вся, аж укол делать пришлось, а я мужика живого на себе лет сто не видела. Мол надо мне очень, и для удовольствия, и для здоровья. А баба-яга, стало быть, меня, вместо оплаты за укол, и отдала. Логично всё, но полный бред получается. Надо бы ещё попросить коньячку. Глядишь, прояснится.

— Подъезд у нас тихий и спокойный, - продолжала рассказывать Ира, но коньяка налила. Правда яицницу ещё положила. – да и соседка всего-то этажом выше живёт. Вот я квартиру и не стала закрывать. Некому тут грабить, да и ключи положить некуда.

Самое главное, коньяка налила, а говорить можешь всё что угодно. А вот яичница ни к селу, ни к городу. Но, похоже, это в нагрузку, так что придётся лопать. Если съем, глядишь, ещё нальёт.

Не то, чтобы меня похмелье терзало, скорее, и я это чувствовал, предстояло услышать такое, что нервы надо было заранее успокоить и не дать им рассшататься и пропасть окончательно.

***

Единственное, что заметил Володя, время от времени смотря на хозяйку, была её улыбка. Ира всё время улыбалась. На всё остальное, он, разумеется, внимания не обращал. Ну и ладно, не обращал, так не обращал. А если бы обратил, что увидел, что Ира с одобрением смотрела на него, когда он салат с яичницей в себя заталкивал. И одобрение исчезало, когда он коньяк пил. Ну и улыбалась конечно.

Насчёт улыбки, тут никто, ничего и никогда понять не сможет. Вспомните Джоконду, нарисованную. Она тоже улыбается, лет пятьсот как улыбается, и никто до сих пор не может понять, по какому поводу?

Ирина тоже улыбается, только не нарисованная, а живая, на кухне и в халатике. Где и когда, - значения не имеет, главное тут, - улыбка. Бабы, чего с них, с баб, взять, - все одинаковые, ну почти одинаковые. И не важно когда она улыбалась, улыбается или будет улыбаться в будущем. Самое главное, чтобы улыбалась, остальное, - мелочи.

***

— Сделала я соседке укол и домой пошла. Захожу в комнату, а там ты сидишь...

А вот этого не может быть, думаю. Я сначала к бабе-яге пришёл, это потом уже вы меня сюда притащили! Но молчу, пусть говорит. Язык-то, он без костей, всем известно, тут и медиком быть не обязательно.

— Спрашиваю, кто ты? Ты отвечаешь, что путник и что заблудился. Смотрю, одет нормально, не ханурик какой-нибудь. Вот только пьяный очень, но говоришь вполне внятно. Опять же, вежливый.

А я всегда вежливый. Чего матом ругаться-то, если по нормальному сказать можно? Это что же получается? Я сам к тебе пришел, что-ли? А куда баба-яга делась?

— И просишься до утра остаться. Говоришь, что на улице холодно и испугал тебя кто-то, выл всё время. Наверное, ты этот вой, спьяну, за волчий принял, а какие в городе могут быть волки?

У нас фабрика здесь, недалеко, там вентиляция сильная, это она, получается, что воет. Вот ты её с волками и перепутал, путник. – и засмеялась.

Я думал, что самое страшное уже позади, оказывается, оно только-только начинается. Ну ладно, хрен с ними, с волками, да и с вентиляцией тоже. Это вполне перепутать можно, тем более ночью. Асфальт куда подевался?

***

Ирина заметила смущение путника-Володи, но поняла его по-своему. Ничего удивительного, мужик, вчера перебравший и на утро всё забывший, встречается гораздо чаще, чем всё, до мельчайших подробностей, помнящий.

***

Ира положила ещё яичницы, но коньяка не налила. Ладно, думаю, съем. Может это испытание такое. Может после яичницы нальёт. Мне не напиться надо, мне надо чтобы нервы успокоились, потому что уж слишком всё жутко получается.

— Даже по хозяйству вызвался помочь. Ты что, и правда такой хозяйственный?

Я кивнул. Конечно хозяйственный, только не всегда, а когда или приспичит, или жена достанет так, что хоть на стенку лезь.

— Ладно, думаю, оставайся. Покормила тебя, вина с тобой выпили.

Про вино я помню. Это что же получается, я её за бабу-ягу принял, что-ли? Такого не может быть! Однако вот оно и никуда не денешься.

— Постелила тебе. Спать легли. Я уж было засыпать начала, а тут ты... Ну а дальше, сам всё знаешь. Или опять не помнишь? – Ира рассмеялась. – Может напомнить?

А вот это, как говорят, удар ниже пояса. На самом деле так оно и получилось, в прямом смысле этого слова.

Это что же получается? Мало того, что фабрику с волками перепутал! Хрен с ним, с асфальтом!

Оказывается в чужую квартиру залез и хозяйку, это самое... Я ведь жене не изменяю! Кажись поздно. Выходит, что душа моя не изменяет, а всё остальное, только подавай.

Но держусь, потому что знаю, если сорвусь, надолго здесь останусь, тем более что никакой бабы-яги вовсе и не было. А мне домой надо, к жене, прощения просить. Да, цветы надо не забыть, купить...

Не надо, говорю, помню я всё. А сам думаю, хорош гостить. Баба-яга, не баба-яга, без разницы, на свободу надо, к людям.

И с пьянкой надо что-то делать. А вот здесь два варианта: не пить вообще или пить столько, чтобы там, где пьешь, там и падать. Ну, чтобы идти куда-нибудь уже просто физически не мог. А то, вон оно, смог, и пошёл, и зашёл, заблудился, как она говорит.

— Надеюсь ты на меня не обижаешься? – кажись Ира поняла, что я уходить собрался, улыбка куда-то делась.

Конечно нет, говорю, большое тебе спасибо за то, что приютила и обогрела. Ира улыбнулась, на этот раз грустно.

— Ты заходи, буду рада. – а в глазах, видно, не то чтобы печаль, а что-то грустное.

Прекрасно же знает, что не зайду, а может быть и зайду, сам ещё не знаю. Правда, номер телефона спросил, она продиктовала. Я его сохранил в телефонной памяти, зашифровал от жены.

Пусть будет, на всякий случай. Теперь, в случае чего, буду знать где можно безопасно заблудиться, лишь бы жена не спалила.

Чмокнул в щёчку, она улыбнулась. Вышел в подъезд. Подъезд совсем другой, не мой.

Интересно, а где я все-таки нахожусь? Ладно, на улицу выйду, определюсь. Хотел было вопросы себе разные позадавать, чтобы окончательно понять, что и как получилось, но не стал. Ну её, только хуже будет...

Да, надо Валерке позвонить. Чем у них вчера баня закончилась? Надеюсь они в путников не превратились и не заблудились у кого-то?

И ещё, надо чего-нибудь выпить, причём срочно, чтобы нервы не шатались. Мне же домой сегодня идти, а там жена. И цветы надо купить, не забыть бы. А как приду, так с порога, и на колени...

Письмо в Госудму

Здравствуйте товарищи депутаты! Я за вас голосовал, поэтому критиковать вас незачто. Я подсказать хочу как сделать так, чтобы мы с вами жили еще лучше.

Всем известно, что у нас, в России, две самые главные беды. Кто-то даже сказал какие: дураки и дороги. Неправильно сказал! Не согласен! А так, как я ходил на выборы, то и вы не согласны.

Две, самые главные беды у нас, - пьянство и бабы, в смысле, жёны с тещами. Причём, вторая беда главнее первой. Жёны с тёщами, они как сквозняк, сколько ни затыкай, все равно дует, поэтому бороться с ними почти бесполезно, но надо. И вы это знаете, потому что они у вас тоже есть.

Для того, чтобы победить это наше самое главное зло, сперва надо победить другое главное зло, потому что оно не такое вредное, - пьянство.

А теперь улавливайте мою мысль! Зачем мы столько школ и институтов понастроили?! Правильно, для того, чтобы учиться, но не только для этого. Ведь там не только учат, дам ещё и дипломы выдают! Соображаете?!

Я сам много и сильно пострадавший от нашего самого главного и сильного зла, от жены с тёщей из-за зла не такого вредного как они, из-за выпивки.

Говорю это потому, что есть что сказать и людям в глаза смотреть не стыдно, потому что знаю что говорю.

А почему так? А потому, что пьянство у нас пущено на самотёк, потому и зло. А через это наша самая главная беда, - жена с тёщей, цветут буйным цветом так, что никакой управы на них нету.

Поэтому товарищи депутаты, предлагаю нейтрализовать нашу самую главную беду, - жену с тёщей, через наведение порядка с бедой, не такой как они вредной, - пьянством.

Вот если у человека нет диплома токаря, его к токарному станку пустят?! Правильно, не пустят! А если у человека водительских прав нету, ему машину продадут?! Правильно, не продадут!

А выпивка потому и называется пьянством, потому что в ней дипломов нету!

Товарищи депутаты, надо принять закон, чтобы сделали школы, где будут не только учить выпивке, но и дипломы за это выдавать.

Ведь что получается, у шоферов, у тех же токарей, школы есть, а у нас нету. Несправедливость получается! А я ходил на выборы, чтобы справедливость была!

Поэтому пишите закон и делайте школы, где выпивать будут учить и дипломы за это выдавать. Иначе, наше самое главное зло, жену с тёщей, во век не победить!

Ведь оно как получается? Едет мужик на машине а его, вдруг, гаишник останавливает и спрашивает: «Мил человек, а есть ли у тебя диплом, чтобы на этой машине ездить?»

Если у мужика такого диплома для машины нету, гаишник начинает ругаться, и правильно делает, поддерживаю! А если у мужика диплом такой есть, гаишник чуть-ли не целоваться лезет и все вокруг допольные.

Так и в жизни. Приходишь домой, а самое главное наше зло, жена с тёщей, тут как тут и сразу в крик, а то еще сначала драться начинают, а потом уже кричат.

А так, если по справедливости, они только..., а ты им, бац, диплом показываешь! И все, крыть-то нечем! Имею право потому, что диплом есть! И нету самого главного нашего зла! Вернее, жена с тёщей конечно же есть, без них тоже нельзя, но не злые, потому что диплом есть! Соображаете?! Я-то давно это понял, да все времени не было письмо вам написать, а теперь появилось.

Вот тогда и наступят в нашей стране счастье и справедливость. И плевали мы на эту Америку потому, что покуда они сообразят, тупые же, и у себя такое сделают, - от зависти удавятся.

Поэтому, товарищи депутаты, пишите поскорее закон и школы делайте, а то мне скоро домой идти, а там, пока ещё, самая главная беда меня поджидает, - жена с тёщей. Да и вам, тоже, домой ходить надо, не будешь же всё время на работе спать?

С уважением, избиратель и гражданин нашей Родины, - Николай Бесплатный.

Подпись Н. Бесплатного заверяю, главврач психиатрической больницы номер три города (неразборчиво). Фамилия врача, тоже неразборчиво.

Такое вот кино

...а еще скажу вам, разлюбезная Екатерина Матвевна... Эх, Катюха! Если бы ты знала, как меня достали эти пески с верблюдами! Вся душа моя, израненная, рвется к вам, а вы неизвестно где. Известно, конечно, это я черти где, очень далеко от вас, через пустыню идти надо.

Там, где вы, хорошо, там сиренью пахнет и кошки живут. Кстати, Ваську, кота нашего еще не кастрировали? Если нет, то зря, не затягивайте с этим. А то он всех деревенских кошек перепортит, и за другую живность примется.

А здесь, единственная и незабвенная, Екатерина Матвевна, ни коты, ни кошки не водятся. Здесь верблюды водятся, - редкостная сволочь, доложу вам.

Не далее как третьего дня, иду по барханам этим проклятым до родимой сторонушки, к вам, бесценная Екатерина Матвевна, а он стоит, сволочь...

Мало того, что стоит, так он ещё и смотрит. А морда у него, любезная Екатерина Матвевна, до того наглая, что хочется сначала в неё плюнуть, а потом набить ее, от души набить, по нашему.

Все мои мысли и желания рядом с вам, ненаглядная Екатерина Матвевна, а он стоит и смотрит, да так, что всё желание пропадает...

Эх, Кэтрин! Если бы ты знала как мне тогда хотелось взять что-нибудь подлиннее и потяжелее, ту же оглоблю, да по морде его наглой, по морде.

Но оглобли здесь не растут. Здесь вообще ничего не растёт! Здесь только песок и верблюды. Интересно, кто это столько песка сюда привёз и зачем? Извините, небольшая заминочка...

***

...отвлекли, разлюбезная Екатерина Матвевна, ну не дают мне спокойно, и самое главное, быстро, дойти-долететь до вас. Такое впечатление, что на тысячу вёрст вокруг один товарищ Сухов и есть. Впрочем, всё по порядку.

Иду значит, о вас думаю, незабвенная Екатерина Матвевна, потому, что вся моя душа уже давным-давно рядом с вами, только я здесь один остался. Смотрю, чалма из песка торчит.

Чалма, это если простыню скомкать-скрутить и на голову одеть, только черного цвета. Шапки у них здесь такие носят.

Значит, торчит из песка шапка эта. «Наверное опять Джавдет Саида закопал. – думаю. – Только странно. Прошлый раз Саид без шапки был, одна лысина из песка торчала. А теперь стало быть в шапке. То ли Джавдет расщедрился, то ли Саид спёр где-то. Ладно, не мое дело. Какая разница в каком виде его откапывать, в шапке или без? Подхожу поближе. Мать честная! А это сам Чёрный Абдулла из песка весь закопанный торчит!

Неохота конечно, контра всё-таки, но делать нечего, надо откапывать. Давно закопали? – спрашиваю. – А он смотрит на меня и ничего не говорит, только слёзы текут». И такие дела, ненаглядная Екатерина Матвевна, здесь происходят почитай каждый день. Восток, мать его...

***

Товарищ Сухов подошел к торчащей из песка голове Абдуллы и присел рядом:

— Давно закопали?

Абдулла, непонятно, то ли от избытка чувств, то ли от обиды, ничего не говорил, а только плакал, молча плакал. Слёзы текли, и все.

— Ты что же, Абдулла, воду направо-налево расходуешь? Или думаешь, что прорастёшь? Ладно, сиди, не дергайся, сейчас выкопаю.

— Саид...

— Что Саид?

— И Джавдет тоже...

— Что Джавдет? Говори толком!

— Закопали меня, шакалы. Сговорились и закопали.

Товарищ Сухов сказанному Абдуллой нисколечко не удивился. Когда на войну забирали, дед Пахом, в прошлом первый на деревне бабник, сказал ему:

— Запомни Федька! Попадёшь на Восток, там, дело тонкое, вернее, тёмное...

Слова дедовы товарищ Сухов крепко запомнил, поэтому ничему, происходящему здесь, не удивлялся, с первого дня своего пребывания здесь, среди песков и верблюдов.

— Ладно, не дёргайся, а то ненароком задену что-нибудь, а у тебя гарем.

— Нет у меня больше гарема, Саид забрал. Всё забрал, одну чалму оставил. – Абдулла опять было попытался заплакать.

— Ты вот что, - товарищ Сухов протянул Абдулле чайник. – Если будешь реветь, я тебя по-новой закопаю, только на этот раз, ногами вверх.

Видимо подобная перспектива не особо прельщала Абдуллу, потому что плакать он тут же перестал и даже попытался улыбнуться.

— Саид говорил мне, что ненавидит Джавдета. – товарищ Сухов присел на песок и тоже попил водички, жарко всё-таки.

Наверное самое главное достоинство песка в том, что на нём можно сидеть сколько хочешь и не бояться задницу отморозить, потому что он тёплый. Правда потом штаны замучаешься отряхивать. Ну и что? От снега штаны тоже надо отряхивать, а он, снег, мокрый и холодный.

— Он тебе наврал. – Абдулла насколько смог стряхнул с себя песок и присел рядом. – Он всем врёт, и всегда.

— Понятно. – задумчиво сказал товарищ Сухов и зачерпнул ладонью всё тот же песок.

Песок предпочитал вольную жизнь, поэтому быстренько просочился между пальцами товарища Сухова и вернулся к себе домой.

— Прав был дед Пахом. Восток, мать его...

— Что?

— Да ничего. Это я так...

Посидели, помолчали. Наверняка каждый думал о своём, о чём-то дорогом. Товарищ Сухов, скорее всего, думал об Екатерине Матвевне, хотя, не факт. О чём или о ком думал Абдулла, так и осталось неизвестным.

— Что делать думаешь? – спросил товарищ Сухов.

— Не будет на земле покоя, - Абдулла был похож на египетского сфинкса. – пока эти два шакала по земле ходят.

— Понимаю. Ладно, пойду я. Подзадержался с тобой. – товарищ Сухов положил рядом с Абдуллой нож. – Пригодится.

Подожди! – Абдулла схватил товарища Сухова за руку. – Пойдём к Верещагину, тут недалеко. Верещагин, - настоящий мужчина, джигит, он мзды не берёт.

***

...милая сердцу Екатерина Матвевна, извините, придется малость подзадержаться. Местные товарищи просят помочь. А поскольку я здесь один товарищ Сухов, то никуда не денешься, придётся помогать.

Народ здесь в общем-то хороший, только уж очень нервный, а потому странный. Ничего не поделаешь, жарко тут, да ещё песок с верблюдами вокруг, сами понимаете.

Так что, золотая моя Екатерина Матвевна, хоть ноги идут в обратную сторону, душа моя летит на родимую сторонку, к вам.

Здесь, помимо песка с верблюдами, яхонтовая моя, Екатерина Матвевна, ещё другие стыд и срам, а также непотребства всякие творятся.

Совестно говорить, здесь мужчина может сразу несколько жён иметь и жить с ними открыто. Говорю же, стыд и срам!

Вы, бесценная и единственная, Екатерина Матвевна, не подумайте чего такого. Вся моя душа только и делает, что мечтает и рвётся к вам, и до других женщин ей нет никакого дела, а мне, тем более.

Сюда бы деда Пахома! Кстати, жив ли старик? Если живой, кланяйтесь от меня при случае. Вот он бы здесь развернулся во всю ширь души своей. Хотя нет, здесь обязательно жениться надо, а он жениться не любит, ему так подавай.

Но я не такой как дед Пахом, всецело разлюбезная Екатерина Матвевна. Я всей своей душой, и не только ей, с вами и больше ни с кем. А самое главное, чтобы детишек побольше. Люблю я их, детишек-то. Извините, опять небольшая заминочка вышла...

***

Преревалив очередной бархан, товарищ Сухов и Абдулла вышли к морю. Почти на самом его берегу стоял дом, окружённый высоким забором.

— Верещагин дома, - сказал Абдулла. – видишь, одно окно открыто?

— Может он его забыл закрыть? – усмехнулся товарищ Сухов. – Откуда ты знаешь?

— Знак это у него, - как-то зачарованно глядя на открытое окно сказал Абдулла. – чтобы контрабандисты боялись.

— И что, боятся?

— Боятся. Верещагин мзды не берёт. Сейчас увидишь.

Калитка оказалась незапертой. Двор можно было назвать даже уютным. Росли какие-то деревья, не яблони, ихнее что-то, товарищ Сухов не особо в этом разбирался. Был даже бассейн и в нём что-то плескалось, не иначе как рыба. А вот живности никакой не было. Ни тебе цыпочек или уточек, поросёнок, тоже, не похрюкивал. Даже кот на завалинке не сидел, да и завалинки-то никакой не было.

«Странно люди живут, не по-нашему. Прав был дед Пахом, восток, что с него возьмешь? – осматриваясь, подумал товарищ Сухов».

— Пошли в дом, - сказал Абдулла. – Там он...

«Во дворе не как люди живут, а в сенцах как люди, чудно. – размышлял товарищ Сухов во время блужданий по сеням».

Кстати, именно он опрокинул что-то, а оно, опрокинутое, в свю очередь, противно так, загремело. Нерпиятное, надо сказать, ощущение: как будто в чужой сарай залез чтобы стырить чего-нибудь и сам себя выдал.

В комнате, за столом и спиной к вошедшим, сидел хозяин дома, - Верещагин. Был он дядькой из себя видным и наверняка для женщин, начиная лет этак с шестнадцати, представлял известный интерес даже в том состоянии, в котором находился сейчас.

Неизвестно почему, но женщины не любят пьяных мужчин, а Верещагин был пьян. Но был он не буйно и не сопливо пьян, а, как бы это сказать, наверное, тоскливо пьян. В этом состоянии, как известно, водка не берёт. Сколько не выпей, остаёшься в одном и том же состоянии, тоскливом. Правда, Верещагин водку не пил, потому что пил самогонку.

Так что, когда товарищ Сухов и Абдулла вошли в комнату, Верещагин пил самогонку и ругался матом...

— Абдулла, ты что ли? – не оборачиваясь спросил Верещагин.

— Я. Здравствуй.

— Здорово. – Верещагин налил самогонки в пиалу и в граненый стакан. – Пить будешь?

— Ты же знаешь, Павел Арсентьевич, - Абдулла старательно выговаривал имя-отчество Верещагина.

«Сразу видно, что нерусский. – подумал товарищ Сухов. – И чалму не надо показывать».

— Непьющий я.

— Помню. – Верещагин взял пиалу. – Молодец! Уважаю! А я выпью. Злой я сегодня, Абдулла, на дружков твоих злой. – Верещагин выпил, и «закусил» рукавом рубахи.

— А жена твоя где? - спросил Абдулла.

Спросил он это так, на всякий случай, а за одно чтобы не показать вида, что ему интересно, чем, нетрудно было догадаться кто, обидели Верещагина? Итак было видно, что жена Верещагина куда-то отлучилась, и надолго.

Тут дело такое. В округе Верещагина боялись все: начиная от сопливых ребятишек и заканчивая древними стариками. Больше всех остальных Верещагина боялись контрабандисты, потому что был он здесь самым главным таможенником.

Кто-то усмехнётся, мол, ну и что, что таможенник? Таможенники, они тоже люди, тоже, как все, на земле грешной живут.

Все верно, Верещагин тоже был человеком и тоже жил вместе со всеми на этой, трижды грешной земле.

Дело в том, что таможенник Верещагин, Павел Арсентьевич, мзды не брал, все брали, а он не брал, честно жил.

Все мы, - взрослые люди и прекрасно понимаем, что если уж надумал жить честно, то о «палатах каменных» и прочих грешных прелестях, забудь даже мечтать.

А Верещагин и не мечтал, он жил, служил-работал и никакой за это мзды не брал. Не сказать, чтобы жил он уж совсем бедно, что ещё один маленький шажок, и с сумой по добрым людям, нет конечно. Но и то, что имел, богатством назвать, язык не повернётся.

И всё бы хорошо, если бы не жена, Настасья. У неё, в отличии от Верещагина, относительно мзды были соображения и несокрушимые доводы в оправдание этих соображений.

***

В семейной жизни часто бывает, воюют меж собой муж с женой, на протяжении всей своей семейной жизни воюют, а победителя как не было, так и нет. Неизвестно почему, но известно точно: нет, не было и не будет. Видать жизнь так распорядилась, победителя в этой «войне» не определять. А может быть она, жизнь, до чужих семейных скандалов любопытная очень, вот и наслаждается, кто знает?

По разному бывает, но у мужика в этой «войне» шансов победить почти никаких. Что он может противопоставить жене со всей её изощренной фантазией? Да почти ничего! Почитай, что голыми руками «сражаться» приходится. Что он может?

Ну, ничего не делать, вообще. И не потому, что лентяй, а потому, что это «оружие» у него такое. Еще что? Может молчать, что чаще всего и происходит, а может ругаться на чём свет стоит, что тоже иногда случается.

Ну и самое, казалось бы, «грозное оружие» у мужика – жену побить. Вроде бы нет противоядий от этого Ага! Как бы не так! приспособились, а значит обезоружили. наверняка Всевышний, Сам удивляется и не может понять, что же такое у него получилось, в смысле, - женщина, когда он её создал и посмотрел что она начала вытворять.

Женщины выкрутились казалось бы из безвыходной ситуации, противоядие придумали, - «Бьёт, значит любит!» Каково, а?!

Скажите на милость, может быть я чего-то просто не в состоянии понять, человек способен до такого додуматься?! Ясно дело, не способен!

Всем известно, бьют, - беги, а тут все наоборот. И уж верх кощунства и издевательства, - некоторым женщинам это даже нравится!

Вот она, «война» эта бесконечная какая. И чего греха таить, хоть и держится мужик, из последних сил держится, не сдаётся, шансов у него никаких. Грустно? Конечно грустно, поэтому и выпить не грех.

***

Разумеется Верещагин жену свою, Настасью, не бил и не ругался на неё, не кричал. Павел Арсентьевич молчал. Молчал и делал своё дело, - работал и не брал за это мзды.

Вот как раз последнее уж очень сильно раздражало и огорчало Настасью. У всех мужья как мужья, сами по людски живут и другим жить не мешают. А тут досталось такое, что так и прибила бы... Перед людьми стыдно, особенно перед теми, кто по-людски живёт. И сделать, ничего не сделаешь.

Бросить его к такой-то матери?! Ещё чего! Отвернуться не успеешь, как подберут и уведут, как пить дать, уведут. Неважно, что видный из себя, это, как раз, особого значения не имеет. Значение имеет, что женой брошенный, а значит бесхозный. А если бесхозный, значит мой, потому что я первая увидела. Бабы, они так и думают, поэтому остаётся одно, - терпеть и жаловаться неизвестно кому на долю свою несчастную потому, что женскую.

Но Настасья, на то и женщина, нашла выход казалось бы из сплошного тупика и лабиринта. Будучи женщиной мудрой, умных женщин не бывает, мудрые бывают, а умные, - нет.

Так вот, будучи женщиной мудрой, Настасья, не стала ежедневно и постоянно пилить своего Верещагина. Тем более, она не стала устраивать ему скандалы по поводу, без повода и цепляться к каждой мелочи, толку-то! Она поступила умнее, пардон, мудрее. Настасья запретила Павлу Арсентьевичу водку пить! Вот это удар так удар! Не каждый мужик такое коварство выдержит, не сорвётся...

Но Верещагин держался, пока держался. Знамо дело, при жене, ни-ни, приходилось употреблять на стороне. Но всё равно, домой-то идти надо. А дома из Павла Арсентьевича начиналось «вытягивание жил» и прочих внутренностей, но пока терпеть было можно, вот он и терпел.

Но успехов, и немалых успехов, Настасья всё-таки добилась. Точно также, как все вокруг боялись Верещагина, сам Верещагин боялся своей жены, Настасьи. Вот оказывается в какие дебри и хитрости «война» эта мужика затащить может.

Поэтому, уже то, что Верещагин пребывал мало того, что во хмелю, да ещё и дома, говорило о том, что жена его куда-то уехала и кажись надолго.

— В Астрахань поехала, к родственникам. – Верещагин налил себе ещё и выпил. – А дружки твои, Абдулла, все-таки сволочи изрядные. – сказанное, не иначе, было чем-то вместо закуски..

— У меня нет друзей и ты это знаешь. – ледяным тоном произнёс Абдулла.

— А Саид с Джавдетом?

— Они не друзья, они шакалы! – несмотря на полумрак комнаты, было видно, что Абдуллу всего аж затрясло. – Поймаю, на куски порежу. Товар забрали, жён забрали, меня в песок закопали.

— Тебя?! В песок?! – Верещагин был мужиком здоровым, поэтому и смех был соответствующим.

— Не смейся, - Абдулла сжал кулаки. – я их найду и уж тогда им никто не поможет!

— Может и найдешь, - похоже, что Павел Арсентьевич воспринимал происходящее как бесплатное развлечение, неведомо откуда свалившееся, потому что даже выпить забыл. – Только вот искать долго придётся.

— Неважно сколько, всё равно найду. – внезапно Абдулла как бы застыл, видать догадка какая-то посетила. – Верещагин, только честно, ты их что, того?

— Если бы, - развлечение закончилось, потому что Павел Арсентьевич вспомнил о самогонке. – Я бы с удовлльствием. Хитрые они, как ты говоришь, шакалы эти. Покуда я в посёлок за самогонкой ходил, они твой товар на баркас погрузили и поминай как звали. Да хрен с ним, с баркасом этим, они у меня павлина стырили, последнего, представляешь?

Павел Арсентьевич наконец-то повернулся к Абдулле, но товарища Сухова почему-то не заметил, в комнате темновато было.

— А ты откуда все знаешь? – спросил Абдулла.

— Мне Петруха рассказал.

— Это местный красноармеец, - пояснил товарищу Сухову Абдулла.

— Он твоих жён у них отбил. Сейчас они в музее, у Лебедева. Иди, забирай своё счастье.

— Потом заберу.

И только сейчас Верещагин заметил, что Абдулла пришел не один:

— А это кто с тобой?

— Это товарищ Сухов, - почему-то прошептал Абдулла.

— Товарищ Сухов, - подтвердил товарищ Сухов.

— Сухов говоришь? – усмехнулся Верещагин и долил стакан, предназначавшийся Абдулле, до полного. – Сейчас мы посмотрим. Осуши, раз уж ты Сухов.

Разумеется товарищ Сухов в истиутах благородных девиц и в консерваториях разных не обучался, тем не менее, осушил стакан самогонки до того красиво и культурно, что любая благородная барышня, не говоря о дипломатах, удавилась бы от зависти.

— Теперь вижу, что Сухов. – одобрительно сказал Верещагин. – Садись, поговорим. Да, Абдулла, Петруха жён твоих отбил потому, что на Гюлчатай глаз положил, нравится она ему. Говорит, жениться хочет.

— Пусть забирает, - махнул рукой Абдулла. – Я себе еще найду...

Казалось бы, вот оно, счастье неяркое, мужское наступило: есть что и есть с кем, чего ещё мужику для счастья нужно?

Но всё-таки сволочная штука, жизнь, очень сволочная, потому что...

***

На подоконнике «хрюкнула» и «зашипела» радиостанция:

— Лебедь двенадцатый, Лебедю двадцать третьему. – сказала радиостанция.

Верещагин выругался, встал и подошел к окну:

— Чего тебе?

— Здорово, Пал Арсентьич.

— Привет. Что случилось?

— Случилось, Пал Арсентьич, - радостно заговорила радиостанция. - баркас тормознули, а на нём Саид с Джавдетом и товара полный трюм.

— Верещагин, отдай их мне! Клянусь, не пожалеешь! Товар забери, весь забери, только отдай их мне! – Абдуллу было не узнать. Человек моментально превратился в дикого и смертельно опасного зверя.

— Абдулла, ты же знаешь, я мзды не беру. Мне просто обидно, - Верещагин подошел к столу, налил самогонки, себе и товарищу Сухову, выпил. – что дрянью всякой заниматься приходится, бумажки писать. – и показал на шкаф, в котором стояло десятка три толстенных папок.

— Пал Арсентьич, ты где? – закричала радиостанция.

— Здесь я, - Верещагин вернулся к подоконнику. – Чего тебе еще?

— Говорят за Саидом и Джавдетом Абдулла охотится, даже награду объявил. Ты давно его видел?

— Недели две назад. – как ни в чем ни бывало соврал Верещагин и посмотрела на Абдуллу так, что тому стало ясно, не достанутся ему ни Саид, ни Джавдет. – Говорили, он через пески за кордон ушёл, новый канал создаёт.

Абдулла было хотел что-то сказать, да промолчал. Что толку если Верещагин мзды не берёт?

— Вот что, мужики, - Верещагин налил себе ещё самогонки. – вы лучше идите, не обижайтесь. Сейчас погранцы припрутся, задержанных привезут, бумаги надо будет оформлять...

— Понимаем. – сказал товарищ Сухов.

— Под горячую руку и вас могут загрести, - Верещагин посмотрел на Абдуллу. – А у тебя, - это уже товарищу Сухову. – так вообще, вон, револьвер на поясе болтается. Могут и повязать.

...добрый день, веселая минутка, здравствуйте бесценная Екатерина Матвевна...

С волками жить

«Всё-таки хорошая штука, - жизнь! – думал Волк, а три поросёнка, съеденные им пару часов назад, эту мысль только поддерживали».

Вспоминать о поросятах было легко и приятно. Легко, потому что произошло это всего лишь пару часов назад и быльём порасти ещё не успело. А приятно, тут и дурак догадается, вот они, миленькие, в животе лежат.

И ещё была одна приятность, - сам хитрость и смекалку проявил, без Лисы справился.

Ведь Лиса, она только и делает, что выпендривается и дураком обзывает. Потом, правда, соглашается, но сначала наиздевается всласть. После того, ну понимаете, она тоже издевается и тоже дураком называет. Но после, не считается. После того как можно и не слушать, можно и по своим делам идти, дел-то, навалом. А до того как, ничего не побелаешь, слушать приходится и терпеть.

Кто ж знал что Природа так устроена? Оказывается для того, чтобы получить свое, сначала потерпеть надо покуда над тобой издеваться будут.

Лису, её тоже понять можно. У неё товар, Волк, - купец, всё по-честному, насколько это возможно в таких случаях. Ей, не продешевить, а ему, за ценой не постоять. А цена, - выпендрёж, оскорбления с издевательствами, вот и приходится...

А так, если по волчьи, по серьезному, прибил бы и все дела. Но нельзя, природа, мать её...

В случае с поросятами, хорошо что Лисы рядом не оказалось, а то ещё неизвестно как бы все получилось. Тут Волк сам, без посторонней помощи, сообразил, смекнул, и вот он, результат, аж ноги не держат.

Бывает, что ноги от голода не держат, - неприятное, надо сказать, ощущение и состояние. А тут ноги не держат потому, что живот полный и тяжёлый. Трудно им, ногам-то, идти, вот они и подкашиваются, отдохнуть просятся.

А что, можно и отдохнуть, дело-то сделано. Хуже когда голодный. Тогда отдохнуть тоже хочется, но жрать хочется ещё больше. А пожрать в таких случаях вокруг и нечего, хоть шаром покати. Тогда приходится выть, в основном на Луну. Можно подумать, Луна во всём виновата, или, жратву распределяет, а ты, выходит, таким образом у неё поесть просишь.

Хоть и был Волк наетым, дальше некуда, мысли о голодных временах в его голову всё равно проникали. Чтобы отогнать их и успокоить головушку свою, а заодно и дать отдохнуть ногам, Волк разлёгся на первой попавшейся полянке, там, где солнышка побольше.

Мало того, разлёгся, во всю свою немалую длину вытянулся. Как бы показать хотел, похвастаться, мол, смотрите все какой я большой и сытый! Если голодный, так не вытянешься, не растянешься. Когда голодный, тогда калачиком сворачиваться приходится. Зачем каличиком? А затем, чтобы живот сжать и поменьше его сделать. Чтобы жрать не просил и не буянил.

Так что, разлегся Волк, весь сытый и во всю свою длину вытянутый, да еще на солнышке, ну чтобы мысли про времена голодные прогнать, а заодно и погреться.

«Вот она, - хорошая штука жизнь. – с наслаждением думал Волк. – Вот оно, счастье. – и улыбался, насколько это ему позволяла сделать его, волчья, пасть».

Плохих мыслей становилось всё меньше и меньше, а хороших всё больше и больше. Всё-таки хорошие ребята, поросята эти, да и живот своё дело знает, без сбоев работает. Так что, живи, вернее, лежи, да радуйся, поросят переваривай.

Волк уже совсем было весь погрузился в хорошие мысли, даже сниться что-то начало...

Далее следует «как вдруг», видать без этого даже в сытой жизни никак...

***

Ну почему жизнь так устроена? Не дают счастьем насладиться, обязательно помешать надо!

В кустах что-то зашумело-зашуршало. Всё это сопровождалось негромкими, но очень нецензурными словами и выражениями. Волк открыл один глаз, но глаз кроме неба с облаками, ничего не увидел, пришлось поднять голову.

На полянке, прямо перед Волком, стояла сопливого возраста, лет десяти, девчушка. Она отряхивала платье, видать мусора всякого в кустах на себя понацепляла и продолжала негромко ругаться.

Что самое удивительное и обидное, на Волка она не обращала никакого внимания. Пришлось вставать, ничего не поделаешь. В лежачем виде солидность не та, а он, - Волк как-никак, хозяин леса всё-таки.

— Ты кто такая? – скорее для порядка, чем для интереса спросил Волк.

Спросил и зевнул во всю свою пасть, зубов полную. Зевнул он не для того, чтобы испугать или удивать, а потому, что захотелось. Уж дюже Волк чувствовал себя хорошо: плохих мыслей нету, исчезли, только хорошие остались, солнышко светит, и всё такое...

— Красная Шапочка! Ослеп что-ли?! – казалось, девчушка только сейчас заметила Волка.

— А почему шапочка зелёная? – девчёнка Волку уже не нравилась, ой как не нравилась.

Сама маленькая, щупленькая, а глаза большие и наглые. И смотрит так, что сразу видно, совершенно не боится.

— Сам ты зелёный! Дальтоник что-ли? – никакого уважения, сплошная наглость.

— Есть маленько... – замялся Волк.

Недуг этот не то, чтобы мешал. Скорее, Волк его стеснялся, потому что ситуации разные, нелокие, из-за этого получались, с той же Лисой, например...

— Тогда чё тут развалился?! – у Волка складывалось впечатление, что Красная Шапочка эта не только стыд-совесть, но и вообще, всё, потеряла.

— Я в лесу хозяин. Где хочу, там и лежу. – да любой от такой наглости растерялся бы, вот и Волк, - не исключение.

— Ой! Не делайте мне весело! – противно так, засмеялась Красная Шапочка, ну никакого уважения.

— Ты бы, это, со старшими так не разговаривала, - Волк попытался призвать Красную Шапочку к порядку и уважению. – не хорошо это, некультурно.

— А сколько тебе лет, культурный? – ну здесь всё ясно, без комментариев.

— Ну восемь, а что?

— А мне одиннадцать! – Красная Шапочка опять засмеялась и показала Волку язык. – Ну, и кто из нас старше? Так что, мелюзга: сиди, молчи и старших слушайся.

Крыть было нечем! Ну почему сразу нечем? Было чем! Что он, Волк, в деревне что-ли рожденный? Что он, Шарик или Бобик какой-то? Он Волк, - зверь дикий и свободный! А раз он такой, то в случае чего за себя и не ответить может, а случай, вот он, перед ним стоит, рожи корчит.

— А ты в курсе, что я тебя и съесть могу? – точка опоры, она же, отправная точка, была найдена и Волк почувствовал себя увереннее.

— В курсе. – Красная Шапочка, наверное, чтобы показать, что нисколечко не боится Волка, уселась в траву. – Только не съешь ты меня. Не дано тебе, мозгами не вышел.

Про мозги Волка как острой бритвой по сердцу резануло, и эта оскорбляет! Но девчушка не Лиса, с ней можно и не церемониться если что:

— Это почему же?

— Ты грамоте умеешь? – теперь почему-то без наглости спросила Красная Шапочка.

— Нет. А зачем оно мне? – Волк не понял, к чему клонит девчёнка.

— Тогда все понятно. – вздохнула Красная Шапочка. – То, что ты дурак, ты и сам знаешь. А если не знаешь, то знай. Грамота, она штука мудрая и полезная. Правда, достаётся тяжело, попотеть и потерпеть приходится. Зато потом, живи да радуйся!