Глиссандо

5. Rolling in the deep

There's a fire starting in my heart,

Reaching a fever pitch and it's bringing me out the dark

Finally, I can see you crystal clear.

Go 'head and sell me out and I'll lay your shit bare.

See how I leave with every piece of you

Don't underestimate the things that I will do.

The scars of your love remind me of us.

They keep me thinking that we almost had it all

The scars of your love, they leave me breathless

I can't help feeling…

We could have had it all…

Rolling in the Deep — Adele [7]

Лили тянется к моей руке, чтобы закрепить удачно достигнутый, как ей кажется, эффект, но я не даю себя коснуться. Отодвигаюсь, оставляя единственное после — пустоту. Ее это не удивляет. Она тихо смеется, опираясь предплечьем о подлокотник, продолжая «касаться» «моего ничего», но потом все же отгибается на спинку кресла и глубоко вдыхает.

— Так ты помнишь Мексику?

Теперь вздыхаю я.

— Воспоминания не способны вернуть то, что давно умерло. Прекрати.

— Мы так много тогда танцевали… — будто не слышит, продолжает, задумчиво водя ногтем по коричневой коже, — Много смеялись. Помню, как там классно пахло. Теплотой. Летом. Пляж…горячий песок, который за день так сильно нагрелся, что не успел остыть к тому моменту, как мы пришли после вечеринки. Он обжигал. Помню океан…пушистую пену, которая касалась моих ног…Помню, как мы занимались любовью…

— Лили…

— …Мы занимались любовью, — с нажимом и каким-то отчаянием перебивает меня, уставившись в пол на свои туфли, кивает, — Это было просто прекрасно. Волшебно. Мне было очень хорошо…

На самом деле ей не нравилось. Я точно помню, как она кривилась, и что он а притворялась. Ей не нравился секс на песке, и, если честно, он вообще мало кому заходит, если отбросить "нежелание обидеть партнера". Он только выглядит красиво, если включить порно или какую-нибудь эротическую мелодраму — на большом экране даже поцелуй под дождем выглядит круто, как ни крути, — а по факту что? Это было неудобно. Песок попадал в нее, как не ловчись, даже мне было дискомфортно. Прибавить к этому прекрасному этюду тот факт, что когда мы выходили из бара и перли на этот самый пляж, угодили в кактусы — вообще красота. Соленная вода по свежим ранам просто лучшее, что могло со мной произойти. Ага. Да.

Я смотрю на нее, на то, как отчаянно она пытается улыбаться, выдать желаемое за действительное, и решаю не пытаться ее затормозить — в этом нет нужды. Она сама, наверно, все понимает. Мы оба наконец готовы признать, что отношения наши были, как этот самый странный секс на пляже — только картинка красивая. Было много ярких, красивых сцен, чтобы как в фильме, чтобы побольше впечатлений, чтобы вокруг себя завидно было, но чего в наших отношениях было на самом деле мало, так это настоящего. Забавно, вообще, как так получилось. Мы оба знали друг о друге то, чего мы с Амелией не знали, но по итогу именно с Амелией у меня получилось создать настоящие воспоминания. Информативно — нет, но чувственно — да. До меня только сейчас дошла эта разница, как бы странно не звучало. С ней на пляже мы бы не трахались (непонятно зачем, ведь с Лили нам тогда даже не особо и хотелось), а смотрели на звезды. Разговаривали. Смеялись. Мне бы удалось ее обнять под шум прибоя. Так бредово все это звучит, и я с таким скептицизмом раньше смотрел на эти странные парочки, гуляющие за ручку, потому что не понимал этого. Теперь понимаю. Я с легкостью могу представить нас на пляже вот так же: медленно идущими вдоль линии прибоя. Потому что мы бы нашли о чем поговорить…с Лили не получалось. Я в Мексику то ее повез, потому что было бесконечно скучно в Москве. Одни и те же лица, одни и те же места, одни и те же разговоры. Хотелось чего-то нового.

Черт, как же я жалею, что не свозил ее никуда…Не потому что скучно, а потому что ей бы понравилось. Я бы хотел показать ей весь мир, свою родину, Сицилию. Свозить ее на "каблук Италии", и наблюдать, как бы она восторженно на все смотрела. Как только она и умела…

— Как это с нами могло произойти? — спрашивает Лили, вырывая меня из моих собственных грез, и я пару раз моргаю, перевожу на нее взгляд, — Странно, да? К чему мы в итоге пришли…

— Тебе известно, что такое "глиссандо"?

— Плавный переход от одного звука к другому. Да, Макс, мне это известно. К чему этот вопрос?

— К тому, что ты олицетворяешь этот термин. Поэтому нет. Я не думаю, что это странно то, к чему мы в итоге пришли.

Я делаю последний глоток виски, добивая свой стакан, и отставляю его в сторону. Разговор окончен, больше нет смысла что-то мусолить.

— Макс, постой! — она все таки хватает меня за руку, когда я собираюсь встать, и я снова смотрю ей в глаза.

— Лили, прекрати. Хватит уже.

— Да постой ты! Мы не закончили еще!

— Мы закончили уже давно. Если честно, я даже не уверен, что мы когда-то начинали…

— Не говори так!

Я тихо цыкаю, разжимаю ее пальцы и все таки встаю со своего места, чтобы уйти. Потому что я больше не хочу это слушать. Не из-за того, что мне больно, что очень важно, это все пустое, на что у меня просто нет сил. Свое важное я проебал. Вот так вот. В конце концов счет действительно пришел на мое имя, так и знал, что за трусость мне платить просто нечем, но, клянусь, никогда не думал, что долговая яма получится в концовке настолько глубокой. Я и неба то не вижу с ее дна…

— Я никогда не говорила, почему сделала это! — вдруг повышает голос, кидая мне в спину последнюю, жалкую попытку, на которую я усмехаюсь.

— Говорила много раз, но мне, если честно, всегда было и будет плевать почему ты это сделала. Ты это сделала, — оборачиваюсь и слегка улыбаюсь, даже не зло, что весьма и весьма удивительно.

Черт возьми, меня самого это удивляет, но я больше не злюсь на нее. Вдруг все настолько понятно, как на ладони, что мне и самому смешно становится. Я столько времени потерял в бессмысленных раздумьях, попытках забаррикадироваться внутри своей башки, что это тянет на вполне себе неплохой анекдот. Любил ли я когда-нибудь Лили? Наверно, да. Она была первой женщиной, которая смогла меня увлечь и заинтересовать, первая, в ком я увидел личность, но по факту личность эта оказалась лишь химерой. Я не злюсь и на это. Поверить в призраков меня заставила не она, а я сам. Мне просто нужен был кто-то, как любому человеку, и, наверно, что-то внутри меня, не смотря на весь мой сарказм и эти самые баррикады, тянулось к чему-то другому. Только сейчас, здесь и сейчас мне становится ясно это, и, по правде говоря, я даже рад, что потратил свое время на такой разговор — он мне помог. Иногда очень полезно пройти шоковую терапию, чтобы наконец разложить все в своей голове по полочкам. А возможно и не в этом дело? Лили старалась изо всех сил притянуть меня обратно, вытаскивая на свет моменты «наших отношений», но все, чего добилась — это дала мне возможность сравнить. С Амелией. С нами.

Одинаковое слово, но применимое к разным людям, играет такими отличными друг от друга красками. Мы с Лили — пара брошенных, несчастных детей, когда-то сбившихся в кучку. Нам было весело вместе, хорошо, прекрасно даже временами, но в глубоком смысле — мы друг от друга держались на расстоянии. Просто неплохой секс, смех и танцы. Мы на самом деле много с ней танцевали. Ходили по вечеринкам. Веселились. Мне нравилось, как смотрят на нее, а еще больше нравилось, что ее хотели все, а она была моей. Мне было всего двадцать лет, что тут удивительного? В этом возрасте всегда хочешь иметь игрушку лучше, чем у соседа. Даже моя «ревность», о которой ходили слухи — это лишь правильно подобранные специи, еще один вид развлечения. Чтобы скучно не было. Чтобы так сильно не давил тот факт, что на самом деле, нам не о чем было говорить, а постель быстро себя исчерпала. Лили со мной было скучно — вот она правда. Я только сейчас это понимаю, как понимаю и то, что мне в ответ скучно было не меньше. Мы с ней слишком разные.

С Амелией все было не так. Мне нравилось быть с ней наедине, дома, подальше от людей, чтобы не мешали, не лезли в наш мир. Мне категорически не нравилось, что на нее смотрят. Если честно, то я ревностью особой, если уж судить так широко и глобально, никогда и не отличался, наверно потому что знал — от таких, как я не уходят. С ней было иначе. Проблема заключалась в том, что Амелия была слишком умной, интересной и самодостаточной, и что решала она как раз, а не я. Наверно мне было страшно признать, что я боюсь ее потерять, а я боялся действительно. Как огня. Она была только моей, и эта мысль отражалась где-то на подкорке выжженным именем. Ее именем. Мне нравилось ее слушать, говорить с ней часами, потому что пусть она и была младше меня, поддержать могла абсолютно любой разговор, начиная с поэтов серебряного века, заканчивая глупыми идеями о мирах на других планетах. Мы обо всем с ней говорили. И именно с ней я занимался любовью. Ни с кем до нее, ни с кем, скорее всего, после не буду. Я любил ее. Люблю ее. Ее. Не Лили, а ее.

— Макс! Ты меня слушаешь?!

Нет. Потому что я уже это слышал и не раз. Пока я думал о том, как же слеп был на самом деле, Лили сама встала, начала снова разгонять телегу, которую разгоняла уже много раз. О том, как отец пришел к ней, о том, как говорил с ней, о том, как предложил ей контракт на место своей любовницы, и как она согласилась, ради Амелии. Но это вранье.

Устало вздыхая, вдруг решаю порвать порочный круг, подхожу к Лили и беру ее лицо в ладони. Хмурюсь. Смотрю долго в ее глаза, до краев полных того самого отчаяния и какого-то раненного, страха. Я вижу, как внутри себя она мечется, точно дикий зверь, и слегка улыбаюсь. Глупая девчонка. Ты же обманываешь. Меня то плевать, себя главное…

— Лили, послушай меня сейчас очень внимательно, хорошо? — она кусает губу.

Раньше во мне это вызывало возбуждение, но теперь его нет. Жалость — да, она ведь почти плачет, но иного я не чувствую. Мне просто ее жаль…

— Скажи мне правду, — наконец тихо продолжаю, ловя ее взгляд своим, — Хотя бы один раз. Просто скажи правду. Все, как было на самом деле. Один единственный раз.

20; Лили

Петр Геннадьевич стоит напротив меня. Он красивый мужчина, привлекательный, умный и статный. Я работаю с ним уже несколько месяцев, и мне нравится за ним наблюдать, если честно. Рядом я чувствую себя, как за каменной стеной. Под защитой. И он умный, сильный, тянет меня этим. Подкупает. Сейчас он стоит напротив, а передо мной лежит лист А4, где черным по белому написана моя судьба.

«КОНТРАКТ». Ярко, броско, остро. Восемь букв, и так много смысла…

— Я знаю, что ты чувствуешь сейчас, — тихо прерывает тишину, а я хмурюсь, — Тебе неприятно и неловко. Стыдно. Ты понятия не имеешь, как признаться во всем Максу, я понимаю. Но вот, что ты должна учесть, делая выбор, малышка. Ты ему надоешь. Он непостоянный элемент, Лилиана, рано или поздно, он тебя бросит, потому что он еще зеленой и что такое любовь не знает. Он ее не понимает, и ты не понимаешь. Вы чем-то похожи. Оба тянетесь и тыркаетесь, как слепые котята…

— Он любит меня.

Я очень этого хочу. Чтобы меня любили. Так стыдно в этом признаться, но тихо и про себя можно, потому что я чувствую себя…ничтожной. Никому не нужной. Одинокой. У меня нет семьи. Я разрушила свои отношения с сестрой, которой больше нет в живых. Наша последняя ссора поставила крест на моем возвращении домой — это теперь просто невозможно! Они никогда меня не примут, после того, что я сделала, никогда не простят. Я и сама себя простить не могу. Особенно того, что я ей так и не позволила…не попросила прощения. Думала, что впереди еще так много времени, а его оказалось так мало…Украдкой вытираю слезы, от чего Петр Геннадьевич улыбается. Он подает мне платок, а потом тихо продолжает…

— Он вернется к Ксении, Лилиана.

— Нет!

— Да. Макс молод и импульсивен, Лилиана, но это ненадолго. Эмоции пройдут, осядут, он рано или поздно повзрослеет. Иногда надо — значит надо. Иногда это не вопрос выбора. Иногда есть обязательства, которые выше всего остального. Они с Ксенией не просто встречались, Лилиана, они друзья. Очень хорошие, с самого детства, и сама посуди. Они должны были пожениться, разве он всерьез посмеет так ее унизить?

Я поднимаю глаза и слегка жму плечами, на что получаю теплую и мягкую улыбку Петра Геннадьевича.

— Нет. Он дал ей слово и сдержит его. Сейчас он бастует, но, малышка, я не хочу тебя огорчать, это не из-за тебя. Макс бунтует против меня, а чтобы ты о нем не думала, в итоге он слишком похож на свою мать. У него доброе сердце. Он не посмеет так обидеть девушку, которая была рядом с ним столько нет. Все проходит, затмение тоже заканчивается, и тогда все становится на свои места. Честь и долг не дадут ему выбора, Лилиана, и что останется тебе? Квартиры нет. Работы нет. Ничего нет. Я дам тебе все, и ты ни в чем не будешь нуждаться, а взамен просто будешь рядом со мной. Это все, что мне нужно.

Сказать по правде, я знаю, что он прав. Макс еще ребенок. Когда розовые очки исчезли, я стала это замечать. У него дурацкие мечты, которым никогда не суждено сбыться. Ему бы изучать бизнес, а вместо того он тратит время на свои чертежи, хотя прекрасно знает, что в конце концов будет управлять «АСтроем». Еще мне с ним дико скучно. Ему не нравятся особо клубы и светские рауты, понятное дело, что он за всю жизнь просто устал от них, но я то нет. Мне хочется быть в центре внимания, я люблю общаться с людьми, даже игры их мне заходят, потому что я выигрываю. У него нет цели этим заниматься, ведь он давно и все доказал, но как же я? Я нет. А секс…я уже от него устала, если честно. Не помню, когда в последний раз кончала, и не уверена, что он сам доволен. Макс бросит меня, я это знаю, и что тогда? Снова оказаться у разбитого корыта? Одной? Какой смысл? Не проще ли сказать да?

26; Макс

Я вижу на дне ее глаз правду. Она мелькает быстро, но также быстро исчезает, правда от внезапно прозревшего не спрячешь этот огонек. Он позволяет мне окончательно убедиться в том, что я прав, даже не смотря на то, что Лили по-прежнему боится. Она кладет руки на мои и слегка их сжимает, а потом кивает как-то даже слегка маниакально.

— Я говорю правду. Это все случилось из-за нее.

— Ты так запуталась… — тихо обрубаю дальнейшие попытки нагородить еще больше, отпускаю и отступаю.

Я не злюсь на нее, если честно, ведь вижу перед собой девчонку, кто действительно так сильно запутался, и самое паршивое, что сама этого не понимает. Вот как я выглядел, наверно, все это время: маниакально держался за ложь, чтобы защитить свое сердце. Лили сейчас делает именно это. Ей страшно. Лили больше всего на свете боится остаться одна…еще одна правда, которую я точно также наконец вижу.

Слезы скатываются с ее глаз, но она улыбается. Как кукла, как робот, как совершенно сошедший с ума, бездушный сосуд. Так работает ее психика, видимо, ищет пристанище, потому что слишком сильно боится столкнуться с правдой….И она ведь действительно боится. Настолько, что дрожащие руки касаются тонких бретелек, которые стягиваются и спускаются с плеч совершенно не сексуально, а больше как-то…страшно. Мне страшно, что ее тянет на такое дно, что она сама себя топит, и я хмурюсь. Отворачиваюсь. Не хочу на нее смотреть. Ха, это даже забавно. Я столько лет думал, что хочу этого, но теперь…черт, нет. Это просто ужасно.

— Лили, прекрати. Оденься.

— Давай просто попробуем снова, Макс? Все будет, как раньше…

— Нет.

— …Все у нас будет хорошо. Мы справимся и…

— Нет.

— …И все будет хорошо. Будем вместе, как ты хотел, я больше никогда тебя не предам. Я клянусь. Это была ошибка и…

— Лили, я тебя больше не люблю.

Говорю тихо, но работает это, как стоп сигнал такой громкости, которую сложно выносить и на расстоянии. Лили замирает, расширяет глаза, я ведь стойко смотрю в ее. Холодно даже, чтобы дать понять, как серьезно настроен. Ни в коем случае не опускаюсь ниже. Только в глаза.

— Между нами все давно закончено.

— Но…я же…

— И ты меня не любишь. Думаю, что ты меня никогда и не любила. Я тебе нравился, тебе нравилось мое общество и то, что оно давало…

— Я не была с тобой только из-за…

— Я знаю, — мягко перебиваю ее, а потом слегка улыбаюсь, — Но и из-за этого тоже. Прости, малыш, но я устал врать. Это правда.

— Это из-за нее?

— Лили, брось…

— Ответь! Это из-за Амелии?!

В слух произнесенное, настолько дорогое моему сердце имя, бьет. Я слегка отступаю даже, как бы подсознательно, при этом смотрю на Лили и совершенно не понимаю ее.

— Как ты можешь так? — спрашиваю наконец, на что она ершится, натягивая платье обратно.

— Как «так»?

— Только вчера…все это…произошло и…

Замолкаю. Я, как заика, будто ком в горле, если честно, и я вообще не могу как-то вдруг собраться. Словно в кисель превратился…

— Вчера?! — хмурится теперь сама, дергая головой, — Макс, ты спятил?! Уже неделя почти прошла!

Вот этого я действительно не ожидал. Для меня, как будто нет. Я опускаю взгляд в пол, медленно моргаю, пытаюсь осознать и понять, куда делось все это время? Как оно так быстро пролетело? Почему я его не помнил? Да потому что и помнить нечего. От меня ушло словно все и разом, что мне было выделять? Ни-че-го.

«Амелия умерла неделю назад…» — произношу про себя, тело пронзает жгучая, тупая боль. Острая такая, как будто кто-то снова вонзил в меня нож, но не в качестве театрального этюда, а по-настоящему.

И не в руку, а в сердце. Даже не в сердце, а в самое мое естество. Чертова память подбрасывает совершенно другие воспоминания…они сменяются, как немое кино. Ее взгляд тогда во дворе дома. Неверие в то, что происходит. Надежда. Словно она умоляла меня одним взглядом, сказать, что это все неправда. Но я то молчал. Потому что, прости меня, если сможешь, котенок, это правда. Пустота. Отрешенность. Выступление. Снова пустота, только еще более глубокая, которую я бы так хотел заполнить…

Я о стольком жалею…по факту обо всем, если уже говорить совсем на чистоту, но поменял бы я хоть что-то? Пришел бы в ее дом? Приблизился бы к ней? Заключил бы этот сраный спор, за который себя ненавижу? Да. Ответ на все вопросы — да. Я сделал бы это снова, потому что иначе я бы не узнал ее. И не узнал бы себя. Что могу так сильно кого-то любить…

Лили молчит. Я тоже. Наверно, нам больше нечего сказать друг другу, но я все равно говорю. Тихо, не поднимая вновь влажных глаз.

— Не из-за нее, а из-за меня. Я тебя больше не люблю, Лили.

Тишину на этот раз разбивает звонок моего телефона. Я смаргиваю свое горе, вдыхаю побольше воздуха и достаю из кармана телефон, на экране которого горит одно лишь имя.

«Отец».

Я настолько опустошен, что нет сил даже на ненависть к нему, и вместо нее я бросаю взгляд на Лили.

— Это отец.

Она, ожидаемо, напугана. Слегка прижимает руки к груди, смотрит затравлено, но я лишь слегка улыбаюсь и дергаю головой, мол, не парься. Прорвемся.