Гнев духов

Гнев духов

Над Большой Рекой клубился туман. Белый, словно снег недавней зимы, и густой, как заросли озерного камыша. В предрассветном тумане, надежно скрывающем маленьких обитателей чащи от острых глаз саблезубых тигров и когтистых рысей, от громадных медведей и клыкастых волков, торопились утолить с берега реки жажду нежные лани и олени с ветвистыми рогами, жирные барсуки и стремительные белки. Да и могучие лоси, рога и копыта которых позволяли отогнать любых, самых наглых хищников, предпочитали напиться как раз сейчас. Ведь даже им не всегда сопутствовала удача в безжалостных лесных схватках. А если противником оказывался саблезубый тигр или голодный до безумия после зимней спячки медведь – на удачу даже им рассчитывать трудно.

В сем чистом давнем мире доброй и спокойной оставалась только река, величаво несущая свои воды с восхода на закат, щедро поящая и трусливых зайчат, и непобедимых тигров – точно так же, как через десятки тысяч лет она будет поить своими водами города и фабрики.

Но до городов и фабрик этой весной было еще очень, очень далеко. Этой весной на всей огромной планете обитало меньше людей, чем во времена фабрик их будет жить на берегах одной только Свири – как назовут Большую Реку через десятки тысяч лет. В каменном же веке на всей реке стояло всего только одно стойбище из девяти вырытых в земле маленьких, но теплых и уютных домов.

Утро в селении потомков Мудрого Бобра начиналось всегда одинаково: из густой и высокой весенней зеленой травы тут и там поднимались сизые дымки, словно где-то в недрах большого пологого холма пробудился большой горячий зверь, разом дыхнувший в холодный предрассветный воздух из десятка невидимых ноздрей.

Снежана, как и хозяйки многих других домов, проснулась от того, что ей стало зябко. Еще не открывая глаз и не вырвавшись из полудремы, она тихонько пискнула:

– Мама-а… Мам, холодно…

Увы, никто поблизости не зашевелился, не спрыгнул на пол, не прикрыл ее своим одеялом, не затопил очага. Мамы рядом не было. Совсем…

Девочка вспомнила, что это именно она, она сама так долго, почти половину зимы, добивалась, чтобы ей позволили стать женой юного, но самого храброго охотника племени, вздохнула и окончательно проснулась.

Вокруг было темно и тихо, но юная хозяйка отлично знала, что где находится и что нужно делать. Она опустила ноги, нащупала пол, сделала два шага влево, наклонилась, нащупывая очаг, нашла, оперлась на край. Так же на ощупь подобрала приготовленный с вечера пучок тонких веточек и щепок, переложила на холодную вчерашнюю золу. После этого достала из-под потолка полоску бересты, прямо ею разворошила трутную ямку, найдя на глубине в ладонь слабо тлеющую труху, сунула в нее краешек бересты, легонько подула. Трут раскраснелся, и уже через миг береста полыхнула, освещая теплый зимний дом Тигриного Волка и его юной жены.

Снежана осторожно опустила бересту на золу, накрыла приготовленной горстью хвороста, сверху сразу добавила четыре ветки в два пальца толщиной. Сухая растопка полыхнула, ощутимо наполняя дом теплом, а вот ольховые ветки, разгораясь, задымили. Причем дым пошел не в закопченную нору над очагом, а под потолок, повисая там едкой сизой пеленой между связками вяленого мяса. Девочка метнулась ко входу, выдернула старую и вытертую заячью шкуру, которая затыкала верхний продых. Дымка, дрогнув, поползла в отверстие – но Тигриный Волк уже закашлялся, поднял голову, недовольно поморщился:

– Чего опять?

– Мама говорила, когда мясо в дыму подержать, оно вкуснее получается и хранится лучше.

– Оно же и так давно и копченое, и вареное, и сухое, – охотник подкатился к краю лежака, спрыгнул на пол, из охапки хвороста, сложенной под краем кровли, выдернул несколько веток, переломал, превращая в пучок, запалил его в огне и сунул факел в глубину очага, к дымовой норе. Пламя на факеле неуверенно подергалось, потом наклонилось в сторону пробитого в земле лаза. Туда же качнулся и огонь разгорающегося костерка, потянулись струйки дыма. Тигриный Волк оценил взглядом количество мяса, коптящегося в дыму, под потолком, вздохнул и полез обратно под шкуру.

– Ты чего, Пыхтун? – спросила девочка.

– Мало запаса, – ответил юный охотник. – Надолго не хватит. Погода испортится – придется у отца просить. Или корешки собирать. Надо за зверем плыть, около поселка много не наловишь.

– Разве? – Девочка тоже подняла голову, пошевелила губами, загибая пальцы. – Коли по два куска варить, то на восемь дней хватит.

– Двумя не наешься, дожди затянуться могут, – сладко зевнул Тигриный Волк и кивнул на продых. – Темно там еще. Чего вставать так рано?

– Холодно! – Снежана вытянула с пола, из-под жердей, сразу три дровины толщиной с голову, положила поверх уже разгоревшихся палок и тут же нырнула на мягкую постель из огромной шкуры саблезубого тигра, положенной поверх толстого камышового мата; натянула на плечи волчью шкуру. Поежилась, сжалась в комок, пытаясь поместиться под ней целиком. – Почему они такие маленькие?

– Волки? – не удержавшись, засмеялся Пыхтун. – Это они только выделанные такие. Когда волки на тебя прыгают, то размером с медведя кажутся. А когда шкуру освежуешь, получаются чуть больше кролика. Охотники сказывают, лесные духи так шутят. Говорят, они берут себе половину каждой добычи, чтобы люди не зазнавались. Поэтому пойманная добыча всегда выходит намного меньше, чем казалась, пока за ней гнался.

– Правда? – удивилась Снежана. – Это же нечестно!

– Они так шутят, – объяснил Тигриный Волк. – На лесных духов нельзя обижаться. Они помогают нам в охоте. Хуже, когда они недовольны. Тогда наши силки остаются без добычи, а зверь не выходит на бросок копья. Пусть веселятся. Я выслежу четырех волков, и ты сошьешь нам большое одеяло, под которым хватит места всем.

– И нам, и детям? – встрепенулась Снежана.

– Да, – согласился охотник и снова зевнул.

– Когда же они, наконец, появятся?

– Снежана, мы ведь всего семь дней как вместе. Великая Праматерь не дает детей так скоро. Потерпи.

– А сколько терпеть?

Тигриный Волк не ответил. Он уже снова спал. Разгорающиеся в очаге дрова стремительно наполняли приятным теплом вырытый в земле дом длиною почти в десять шагов и примерно шести в ширину. Юная хозяйка тоже вытянулась во весь рост и, засыпая, отпихнула шкуру к ногам.

Второй раз она проснулась уже от жары. Покрутилась, подтянула к себе шкуру – но прохладнее под ней не стало. К тому же, все равно пора было вставать. В оставшемся открытым продыхе просвечивало светлое небо, а дрова прогорели, превратившись в кучку раскаленных углей.

Снежана сладко потянулась, спрыгнула на пол, сняла с пустеющего пока лежака напротив короб с водой, в котором со вчерашнего дня отмокало сушеное мясо, переставила на угли. Не спеша, с достоинством расчесала волосы, смотала их на затылке, заколов гребешком, затем натянула длинное платье из волчьего меха. То самое, что Пыхтун сшил ей, когда духи выбросили их на берег Большой Воды. Не самое красивое и удобное, без всяких украшений – но самое любимое.

Вода в коробе уже забурлила – девочка, подсунув снизу палки, переставила короб на лежак, отгребла большую часть углей к дальней стене очага, оставив совсем немного, вернула короб на них. Теперь вода всего лишь слегка пузырилась. Можно ненадолго и отвлечься. Еще раз пригладив волосы, Снежана подхватила кожаное ведро со сплетенными из рогоза ручками, аккуратно пробралась между тремя полотнищами входного полога и вышла на свет.

Солнце только-только поднималось на небо, и большая часть племени еще оставалась в домах. Лишь полусонные Трескун и Гнездо Осы в вытертых накидках несли вдвоем мимо общего котла охапку мокрых шкур. Похоже, родители отослали их спозаранку полоскать откисшие замши, чтобы не пахли. Снежана специально сделала небольшой крюк и, едва не задев Трескуна плечом, громко предупредила:

– Осторожнее, дети!

Девушка и паренек чуть не уронили свой груз от такого обращения, но… Но Снежана, пусть и в свои восемь зим, уже вышла замуж и считалась женщиной. А они, пусть и старше на три лета каждый – жили с родителями и потому оставались детьми.

– Не задирай нос, о корень споткнешься! – выкрикнула ей вслед Гнездо Осы, но Снежана лишь снисходительно хмыкнула: мало ли чего ребенок брякнул?

Ей очень хотелось покрасоваться перед кем-нибудь еще – но, увы, больше никого не встретилось даже на берегу реки. Пришлось лишь зачерпнуть воды и вернуться домой: варево в очаге выкипало быстро, за ним следовало приглядывать и подливать свежую воду вместо испарившийся.

В доме уже ароматно пахло мясным бульоном. Правда, сам суп больше не кипел, придавив почерневшие угольки. Снежана охнула, кинулась к очагу, подняла корец, подгребла угли, вернула обратно, добавила свежей воды. Потекшие по отвороту ведра капли подхватила и стряхнула на полку. Тигриный Волк аж подпрыгнул, ошарашенно выпучив круглые глаза:

– Что?!

– Что? – невинно поинтересовалась Снежана, придвигая ведро ближе к очагу.

Пыхтун отер лицо, встряхнулся:

– Ой, как жарко. Я даже вспотел!

– У нас трута нет совсем. Принесешь?

– Конечно, – кивнул охотник. – Соберу, когда ловушки проверю. Есть у меня приметная береза у тропы. И сама трухлявая, и с грибами.

Он потянулся к своему заплечному мешку, что лежал над очагом под краем кровли. В самом теплом месте, дабы всегда оставался сухим. Пыхтун заглянул внутрь, проверяя содержимое. Снял сверху и добавил к общему грузу еще два мешочка из тонкой замши.

– Оделся бы сперва, Пыхтун! – укорила девочка. – Куртки не нашел, а уже за сумку хватаешься.

– И так жарко… – ответил тот и тут же вскрикнул: Снежана, не удержавшись от соблазна, все же плеснула ему в горячую спину еще горсть холодной воды. Охотник, крутанулся, выгнувшись, кинулся на нее: – Ах, ты…

Девочка с визгом кинулась спасаться, нырнула под пологи, выскочила наружу, со всех ног помчалась к священной иве, петляя между охотниками, женщинами и детьми. Тигриный Волк гнался за нею до общего котла, возле которого неожиданно наскочил на отца, уже опоясанного ножами и топором.

– Чего разбегались, как зайцы?! – изумился Ломаный Клык, придержав Тигриного Волка за плечи.

– Да она! Она… – возмущенно начал паренек… и закончил: – Нашла когда!

– Только-только мужем с женою назвались, а уже раздорите, – укоризненно покачал головой отец. – Никак, Снежана лишнего требует?

– Ничего, я не сержусь! – во всеуслышание заявила девочка и торжественно прошествовала мимо юного охотника. – Тигриный Волк, приходи кушать. Суп уже готов. Дети, осторожнее!

На ее пути опять оказались Гнездо Осы и Трескун – но на этот раз они только засмеялись.

– Я собираюсь проверять ловушки, – коротко произнес Ломаный Клык.

Он уже был одет в дорогу: сшитые мехом внутрь штаны, плотно обтягивающие ступни поршни из толстой лосиной кожи, перехваченная широким ремнем куртка, свисающая почти до колен. Надевалась куртка, разумеется, через голову, но для удобства на груди был разрез, застегивающийся на три петли пахучими можжевеловыми палочками. На случай дождя у куртки имелся глубокий капюшон – но пока, за ненадобностью, он свисал за плечами. В такой одежде в лесу было тепло и удобно в любое ненастье. Хоть в снегу ночуй! Для красоты же на правой стороне груди были пришиты десятки петелек с когтями рысей и барсуков, клыками енотов и росомах. Добыча, не столь трудная, чтобы делать из нее ожерелье гордости, однако наглядно показывающая, сколь добычлив носящий такую одежду мужчина. На левой стороне груди колыхалась раскрашенная ягодным соком замшевая бахрома – две полоски означали двух детей.

– По нашей тропе? – скользнув по бахроме взглядом, спросил в ответ Тигриный Волк. – Пойдем вместе?

– Что же, пойдем, – пригладил короткую рыжую бородку отец. После праздника Праматери еще ни у кого из мужчин волосы не успели отрасти ни на голове, ни на подбородке. – Вдвоем в лесу завсегда спокойнее, нежели по одному. Но давай побыстрее!

– Только оденусь… – Юный охотник заторопился к дому, по вырытым в земле ступеням сбежал вниз.

Девочка помешивала в корце варево, в котором плавали уже и мелкие чищеные корешки свеклы, и макушки молодой крапивы, и листья сушеных приправ. Оглянулась:

– Одевайся. Пока соберешься, как раз готово будет.

– Когда ты крапиву собрать успела? – только удивился охотник.

– Вечером… – девочка вздохнула: – Мама говорит, утренняя вкуснее. Но так спать всегда хочется! Но ведь он и так свежестью пахнет, Пыхтун! Попробуй!

– Пахнет, – не стал спорить охотник, натягивая штаны.

– Вот и я говорю, что пахнет. – Она еще помешала, принюхалась, потыкала острым кончиком палочки в мясо. – Сварилось!

Корец быстро переместился на пустой лежак, девочка достала свернутые из бересты ложки и застыла с ними в руках, бессильно глядя на угощение: оно было еще слишком горячим.

Прежде чем они смогли наконец-то перекусить, Тигриный Волк успел сложить с собой пару кусочков вяленого мяса, проверить и заткнуть за пояс топор, выбрать гарпун, осмотреть копье, еще раз перебрать заплечную сумку, надеть теплую охотничью куртку.

Снежана очень боялась, что мясо, засушенное еще до зимы, не успеет развариться – но, замоченное еще накануне и кипятившееся все утро, оно оказалось мягким, как свежее. Даже свекольные корешки получились тверже. А долгое пребывание под крышей, сперва в доме Ломаного Клыка, а потом и у них – придало вареву приятный кисловато-дымный аромат копчености. Девочка поняла, что стала хорошей хозяйкой, и гордо посмотрела на мужа. Однако Пыхтун, жадно уплетая угощение, ничего особенного в нем не замечал. Девочке даже немного взгрустнулось: старалась, старалась… А ничего особенного, выходит, не вышло?

– Меня Клык ждет, – сказал Тигриный Волк, отставляя полупустой корец. – Вдвоем к ловушкам пойдем. Побегу.

– Ладно, – со вздохом кивнула юная хозяйка. – Скорее возвращайся.

Снежана – как всегда поступала мама с отцом – обняла Пыхтуна, прижавшись щекой к щеке, и отступила:

– Про трут не забудь!

– Помню!

Из селения детей Мудрого Бобра в лес уходило семь тропинок. На две меньше, нежели домов в селении. По молчаливому уговору считалось, что по той, что вела к святилищу, уходил ставить силки шаман Чужой Голос. Вдоль реки вверх и вниз отправлялись за добычей Храбрый Рык и Быстрый Олень. По той, что начиналась за Священной Ивой, ходили Тихий Уж с почти взрослым Трескуном, этим летом ждущим посвящения в охотники. По тропе напротив, что ближе всего к дому Тигриного Волка, искали добычу Сильный Лосось, его сын Быстрый Ветер и отец Медвежий Хвост. За старым пнем начинался путь Белого Камня. Здесь же иногда бывал и Хромой Зубр, но старый мастер редко пытался охотиться. Его умение превращать кусочки камней в ножи, наконечники и топоры приносило ему куда больше мяса, нежели самые удачливые силки на самой оживленной звериной тропе. Чуть левее пня привычно перепрыгивали узкий ручеек Ломаный Клык и Тигриный Волк.

Пыхтун никогда не слышал, чтобы охотники договаривались, где и чьи угодья находятся, однако каждый понимал, что если все отправятся в одну сторону, то вскоре добычи там не останется ни для кого. Тропинки доставались от отцов сыновьям, каждый из мужчин с детства знал все ямки и бугорки именно своих угодий, знал любимые зверями ходы и места лежки, знал, где кто кормится и куда убегает от опасности, в каком месте на кого ставить ловушки. И потому никто не рвался бросить свой участок и пойти за добычей к соседу.

Пусть Тигриный Волк теперь и не принадлежал семье Ломаного Клыка, но вот мальчик Пыхтун, которого духи подменили на удачливого охотника, все же был сыном Клыка, и потому семейная тропка тоже стала как бы общей.

Таиться поблизости от селения смысла не имело, и Ломаный Клык, оглянувшись на сына, без опаски спросил:

– И как тебе, Тигриный Волк, понравилось быть мужем?

– Охотник должен иметь жену, Клык, – с достоинством ответил Пыхтун. – Разве не так?

– Должен, – согласился его отец. – Но охотники выбирают себе жен своего возраста. Ты же попросил Снежану. Девочку, которой всего восемь зим. Ты не жалеешь об этом, Тигриный Волк?

– Она хорошая хозяйка, Ломаный Клык.

– Разве это все, что нужно охотнику от жены?

– Я знаю, – не очень уверенно ответил Тигриный Волк, – Великая Праматерь приносит детей женам, а не мужьям. Но Снежану передал мне ее отец, я отдал за нее подарок, я добыл ожерелье клыков, у нас есть дом. Мы исполнили все нужное согласно заветам Мудрого Бобра. А значит, Великая Праматерь обязательно принесет нам детей!

– И это все?

– Снежана говорила, что муж и жена должны спать под одним одеялом, – уточнил Пыхтун, – а у нас две разных шкуры. Но я добуду еще двух волков, и она сможет сшить все шкуры в одну. Тогда будут выполнены все условия, и дети смогут появиться.

Ломаный Клык даже замедлил шаг, обдумывая его ответ, тряхнул головой, потер затылок. Кивнул:

– Чужой Голос был прав, ты избран духами. Непонятно только, зачем? Но они все еще играют тобой и ни на миг не отпускают своим вниманием.

– Мы такие же, как все, – не поверил Тигриный Волк. – Мы немного моложе, но ничем не отличаемся от вас! У нас такой же дом, я получил жену по общему обычаю. Почему шаман указывает именно на меня и Снежану?

– Ты забыл, Тигриный Волк? Ты получил посвящение по воле духов, а не по обычаю племени. Ты получил жену самым молодым из всех охотников, кого только помнит наше племя. И ты выбрал самую юную жену, которая только бывала в племени Мудрого Бобра. Могла ли Великая Праматерь ожидать так быстро таких перемен? Мне жаль, но у нее наверняка нет для вас детей так рано. Тебе придется ждать, пока пройдет еще пять или шесть зим, и возраст Снежаны станет возрастом обычной женщины.

– Это сказал Чужой Голос? – Тигриный Волк остановился вовсе.

– Духи играют тобой, сынок, – оглянулся на него взрослый охотник. – Никто не знает, что они могли задумать? Но Снежана еще не готова стать матерью. Поверь мне, не шаману. Она еще не готова.

– Мне нужно сказать Снежане, чтобы она не ждала детей?

Охотники несколько мгновений помолчали, и Ломаный Клык вдруг хлопнул себя по лбу:

– Прости, Тигриный Волк, я совсем запутался. Ведь я хотел рассказать тебе совсем о другом! О том, что очень и очень важно. О том, что должен знать каждый охотник, но никогда и никому не должен выдавать этой тайны. Только своему сыну и только после того, как сын приведет к себе в дом свою избранницу. – Ломаный Клык повернулся и быстро пошел по тропе, напутствуя Пыхтуна через плечо: – Ты выбрал себе жену. Она останется с тобой на всю жизнь. Она станет поднимать тебя на рассвете, она будет приносить тебе детей, дарованных Великой Праматерью, она будет готовить ту еду, что будешь есть ты и твои дети, она будет следить за твоим домом и твоими припасами.

– Я знаю, Ломаный Клык!

– Ты ничего не знаешь! – остановившись, повернулся к нему отец. – Женщина слаба и беззащитна. Она не может сама добыть косулю или тетерева, она не способна защититься от рыси или волка, ей не по силам нарубить и принести дров для своего дома. Она слаба. Но если она доверила себя тебе, твоей силе и умению, если выбрала тебя из других охотников, она обязательно постарается стать для тебя самой лучшей. Она станет готовить для тебя самую вкусную еду, шить самую красивую одежду, держать дом в тепле и порядке лучше всех других.

– Снежана лучше всех! – твердо ответил Тигриный Волк.

– Верю, – серьезно ответил отец. – Но если муж не понимает, как старательна его жена, женщина думает, что не так уж и хороша, и перестает готовить лучше соседок, перестает шить, как другие не умеют. Перестает следить за домом… И виноват в этом лишь ее муж.

– Почему? – не понял юный охотник.

– Потому, сынок… Если ты не заметил стараний жены, в этом виноват ты, а не я, или Чужой голос. Раз твоя Снежана лучше всех, ты должен хвалить ее, как самую лучшую жену. Если не похвалил хотя бы… – Ломаный Клык остановился и вытянул перед собой ладонь с растопыренными пальцами. – Не похвалил хотя бы пять раз в день – выйди из дома и постучись головой пять раз о ствол священной ивы. Ты самый молодой охотник нашего племени, Тигриный Волк, а Снежана самая молодая жена. У вас будет долгая жизнь вдвоем. Чтобы эта близость вас радовала, а не огорчала… Тебе нужно хвалить жену – или печалить иву. Ты меня понял?

Тигриный Волк подумал, кивнул и указал вперед:

– Если мы не поторопимся, Ломаный Клык, то не успеем вернуться засветло.

– Я не шучу! – Отец все же двинулся быстрым шагом по тропе. – Когда ты хвалишь свою жену, приносишь ей подарки, благодаришь, она радуется и старается управиться со всеми своими хлопотами лучше прежнего. Тогда в твоем доме всегда будет чистота и вкусная еда, а твоя женщина всегда станет ждать тебя с радостью. Только тогда согласие и уют навсегда сохранятся в твоей семье с первого и до самого последнего дня. Не забывай про это, Тигриный Волк! Потерять согласие легко. Вернуть его не удавалось еще никому. Запомни мой совет, Тигриный Волк. Я очень хочу, чтобы вы со Снежаной провели жизнь в радости. Пусть никакие духи не смогут ее испортить! А нужно для этого всего ничего. Видеть старания жены и хвалить ее. Хотя бы пять раз в день.

Тропинка повернула в тенистый и прохладный, пахнущий перегноем, заросший овраг, пробежала его до середины, забралась на склон. Охотники замолчали и пошли медленнее, осторожно ступая: отсюда начинались места для расстановки ловушек. Волк и Клык по краю, чтобы не топтать любимую косулями сочную траву, обогнули влажную луговину, в ивовых кустах издалека, дабы не оставлять запаха, осмотрели развешенные на ветвях петли. Через ельник пересекли ближний лес, проверили силки, поставленные возле другой поляны. Повернули к истоку Песчаного ручья, к которому бегало на водопой много живности.

– Ты смотри, как нас опередили! – не выдержав, вслух посетовал Ломаный Клык, ускоряя шаг, присел у силков. Пятна крови, обрывки шкуры и клочья шерсти, раскиданные вокруг, наглядно показывали, что попавшего в ловушку зверька кто-то уже переправил к себе в живот. – Вот когти на глине… Вот еще след… Похоже, рысь подкрепилась.

– Зайчонок попался, – согласно кивнул Тигриный Волк. – Нужно нить помыть. Пока кровью пахнет, никто в нее не зайдет.

– Хорошо хоть, ручей рядом, – отвязал петлю от толстой ветки отец. – Быстро сполосну. Только остальные уж сразу глянем. Вдруг…

Он оказался прав: рысь, разорившая первую ловушку, похозяйничала и во второй. Но зато – сама попалась в третью, прочно засев в силках из крапивных нитей.

– Ну вот, – довольно запихнул тяжелую пятнистую кошку к себе в заплечный мешок Ломаный Клык. – Сегодня мы будем сыты.

Тщательно прополоскав в холодной прозрачной воде испачканные лесы, охотники вернули их на места и двинулись дальше, к осиннику. По пути свернули к кабаньей тропе, но и там силки стояли пустыми. Любимые зайцами густые заросли молодых побегов тоже ничем не порадовали детей Мудрого Бобра.

Дальше, за рощей, силки ставил уже Тигриный Волк. Перед клюквенным болотом – на косуль, по его берегам – на зайцев и барсуков. За болотом росло много дубов, и к ним вели сразу три кабаньих тропы. Но…

Смирившись с неудачей, Пыхтун начал снимать свои петли.

– Что ты делаешь? – удивился отец.

– Только зря ноги стаптываем, Ломаный Клык, – ответил юный охотник. – Здесь нет столько зверей, чтобы сделать припасы на зиму. Нужно плыть к дальним стоянкам, охотиться там. Тамза день больше наловим, нежели тут за пять получается.

– До зимы далеко. Копченое мясо не долежит, сушеное заплесневеет.

– Пускай. Но пока в доме есть еда, я могу камыша нарезать, крышу перекрыть. Она совсем тонкая. Как бы в дождь не потекла.

Отец хмыкнул, покачал головой:

– Прости, не вспомнил. Ты прав, Тигриный Волк. Реже сходим на охоту, больше сможем сделать дома. Духи и правда научили тебя мудрости, охотник, пока удерживали в своем мире!

– Пока я жил на берегу Вод Заката, то привык все делать сам, – пожал плечами Пыхтун. – Хочешь остаться в дождь сухим и сытым, помни про крышу и припасы. Не сделаешь сам – не сделает никто.

– Но духи вернули тебя, Тигриный Волк! Теперь ты не один. Я помогу, Чистая Капля поможет… – напомнил отец и неожиданно закончил: – Но духи научили тебя правильно.

Пройдя охотничью тропу до конца, они развернулись и повторили весь путь, снимая силки. Поэтому и задержались в чащобе дольше обычного, вернувшись незадолго до заката. Словно в укор их полупустым заплечным мешкам – в селении, возле общего очага, охотник Тихий Уж, его сыновья старший Трескун и пятилетний Лопотун резали на мелкие полоски мясо, чтобы обжаривать и сушить у разведенного огня, а жена Белая Ласка и дочь Гнездо Осы скоблили шкуры оленей. Сразу трех!

– Удачной охота, – проходя мимо, кивнул Ломаный Клык.

– И тебе удачной охоты, – поднял голову Тихий Уж. – Вот, у Дальней Топи на наволоке застал. Все гарпуны метнуть успел, пока убежали. Жаль, всего три с собой взял. Стадо там, далеко уйти не могли.

Тигриный Волк и Ломаный Клык переглянулись. Если удастся скрасть несколько оленей, обе их семьи будут сыты дней пять. Поэтому, даже не заходя домой, они сбежали по склону холма вниз к реке. Остановились на пляже, возле которого лежали лодки племени. Их оставалось четыре: на одной Белый Камень и Когтелом тоже ушли куда-то к дальним стоянкам за добычей. Одна была обильно залита кровью и пахла так, что ее парной аромат ощутили даже люди. Своих оленей Тихий Уж привез именно на ней. Не сговариваясь, отец и сын приподняли соседнюю долбленку, сволокли к самой воде. Теперь остальные дети Бобра будут знать, что она занята.

– На рассвете? – уточник Ломаный Клык.

– На рассвете, – согласно кивнул Тигриный Волк.

– Рысь разделаю – половину принесу, – пообещал старший охотник сыну. – Тогда и договорим.

– Хорошо, – опять согласился Тигриный Волк и направился к дому.

– Наконец-то! – увидев его, кинулась на шею Снежана. – Как я соскучилась! Смотри, я из молодых одуванчиков, сныти и щавеля мешанину нарезала! Попробуй, как вкусно получилось.

– Дай хоть раздеться-то! – осадил ее Тигриный Волк, отстранился, отставил копье, снял с плеча сумку, спрятал топор наверх, под край крыши, мельком заметил грустное лицо Снежаны, расстегнул пояс, переложив на пустой лежак. В памяти же всплыло настойчивое предупреждение отца: «Не похвалишь жену пять раз на дню – иди и постучись головой о священную иву. Потерять согласие легко, вернуть невозможно». Он замялся, вдруг резко повернулся, подхватил жену на руки и стремительно крутанулся на месте: – А вот теперь я тебя обниму, моя хозяйка!

– Ой-ой, голова! – радостно визгнула девочка, крепче прижимаясь к нему.

– Как приятно дома! Тепло и уютно! – Пыхтун осторожно вернул ее на пол. – Как ты хорошо протопила.

– А ты трут принес?! – спохватилась юная жена. – Совсем мало осталось.

– Да, в овраге от старой березы наковырял, – потянулся за сумкой охотник. – Только подсушить нужно, он немного сырой.

– Давай, я над печкой разверну. Проголодался? Попробуй мешанину, как получилось, – придвинула к нему березовый короб девочка.

Тигриный Волк запустил пальцы в мелко нарезанную траву, ухватил побольше, сунул в рот, прожевал, кивнул:

– Как вкусно!

– Правда?! – встрепенулась Снежана.

– Очень! – кивнул охотник, зачерпывая еще. – Свекольные листья и одуванчики всегда пресные, как трава. А со щавелем вкусно. Кислинка.

– Оно и есть трава, – засмеялась юная хозяйка. – Не наешься, но на вкус приятно. Суп утренний еще остался. Согреть?

– Согреть, – тут же согласился Тигриный Волк, за день не съевший даже камышового корешка. И добавил: – Мы рысь сегодня взяли. Отец, как освежует, часть принесет. Тебе на завтра хватит.

– Нам, – поправила его Снежана, ставя короб на угли.

– Тебе. Мы с Ломаным Клыком решили завтра к Дальней Топи сплавать. Там Тихий Уж встретил стадо оленей, можно взять хорошую добычу. Привезем мясо – сможем доделать дом. Добавить камыша на крышу, закрыть шкурами стены.

– Сшить общее одеяло! – встрепенулась девочка.

– Не знаю… – поморщился Пыхтун – Для одеяла нужен волк. Олений ворс слишком жесткий, тебе не понравится.

– А когда ты поймаешь волка?

Юный охотник передернул плечами. Возможная встреча в лесу с волком, пусть всего лишь в мыслях, радости у него не вызвала. Но Снежана уже отвлеклась на быстро согревшийся корец, края которого от жара начали обугливаться, ловко перенесла его палочками на лежак:

– Вот! Не очень горячий, в самый раз.

Тигриный Волк взялся за ложку. Сытный бульон с уже совсем разварившимся вяленым мясом утолял голод намного лучше мелко порезанной травы, и охотник вполне искренне сказал:

– Какая вкуснятина!

– Это он за день настоялся, – обрадовалась Снежана. – Суп сразу есть нельзя. Вкуснее, когда он постоит. Ты доедай, Пыхтун, я дров подброшу. Поздно уже, пора спать.

Охотник кивнул, допил остатки варева через край, подвинул корец ближе к очагу. Почесал затылок и стал загибать пальцы:

За суп.

За травяную мешанину.

За тепло в доме.

Когда обнял – считается или нет?

Все равно всего четыре…

– Забирайся к стене, я быстро!

– Иду! Только отлучусь ненадолго.

Пыхтун вышел на траву. Над холмом селения стемнело, и только звезды в небесах слабо тлели, как последние угольки в очаге. Охотник еще раз загнул четыре пальца, вздохнул и мимо котла понуро побрел к священной иве. Примерился, ударил в нее лбом. Получилось больно. Потирая ссадину над бровями, Тигриный Волк призадумался: стучаться еще раз совсем не хотелось. И тут его осенило! Он быстро вернулся в дом, нырнул под полога, подоткнул их по краям, проверил, закрыт ли продых, скинул куртку и штаны, забрался на лежак и, склонившись к уху девочки, прошептал:

– Ты у меня самая-самая лучшая, Снежана! Лучше тебя нет никого во всем селении.

– И ты у меня самый лучший. – Даже в полумраке Пыхтун ощутил ее улыбку. Девочка приподнялась, коснулась его щеки своей: – Как хорошо, что мы вместе!

Пыхтун радостно сжал все пять пальцев левой руки и, довольный собой, вытянулся возле стены. И очень скоро оказался среди качающихся волн, несущих его мимо священной ивы. Ива укоризненно качала ветвями, а вокруг скакали крупные жирные лососи, совсем не в сезон густым потоком текущие наружу. Рыбины косились друг на друга большими радужными глазами и громко переругивались самыми настоящими человеческими голосами. И делали это столь рьяно, что когда Снежана растрясла Тигриного Волка, он поначалу не понял, происходит все это наяву или все еще во сне…

– Ты слышишь, Пыхтун?! Слышишь?!

Охотник, зевая, приподнял голову. Ему и правда показалось, что неподалеку кто-то недовольно рычит.

– Это в доме или снаружи? – пробормотал он, шаря вокруг в поисках пояса с ножами. – Очаг разжигать нужно, не видно ничего.

И тут ночь над поселком прорезал истошный, отчаянный женский крик. Тигриный Волк одним рывком оказался на полу, махнул рукой по левой стороне, где всегда оставлял копье и дротики, нащупал какое-то древко, прорвался через пологи, взлетел по ступеням вверх.

Звезды на небе исчезли, и поселок наполнял мрак – однако, не столь непроглядный, как в доме. Охотник различил в стороне, откуда доносились крики и рык, какую-то непонятную, но шевелящуюся тушу, кинулся к ней и со всей силы, что только мог, вогнал копье в полуночного гостя. Тот взревел, поднялся, оказавшись вдвое выше его ростом. Могучим рывком выдернуло древко из рук. Тигриный Волк скорее почувствовал, чем увидел, что его сейчас будут бить, и вмиг откинулся на спину. Перед глазами мелькнула могучая лапа, обдав лицо легким ветерком, юный охотник ужом отполз немного назад – но зверь уже потерял к нему интерес и снова полез через крышу в дом, явно уже успев чем-то там поживиться.

Пыхтун вскочил, бросился к копью, провернул его в ране и вырвал. Темная туша хищника дернулась, зверь издал громкий болезненный рык, опять прыгнул на охотника, заставив его отскочить – и вновь повернулся к развороченной крыше, сунув морду внутрь. Он не собирался драться с надоедливой таракашкой. Он просто отгонял ее от своей добычи. Эта догадка прибавила Тигриному Волку смелости, и охотник, издав громкий вопль, снова ринулся вперед, ударил копьем, отскочил, с силой ткнул в другое место, краем глаза замечая, как на помощь торопятся еще несколько мужчин племени.

Зверь от боли потерял терпение, резко отпрянул от дома и развернулся, кинулся на человека. Пыхтун попытался ударить его в грудь – но полуночный гость неожиданно ловко отмахнулся от укола. Причем попал по копью с такой силой, что выбил его у юного охотника из рук. Боясь остаться безоружным, Тигриный Волк кинулся вперед, пытаясь нащупать в траве древко – но тут ему на спину точно обрушилось само черное небо и утопило в своей темноте…

…Открыв глаза, Тигриный Волк увидел над собой знакомые перекладины дома, связки сушеного мяса под потолочным бревном.

– Как хорошо! Это всего лишь сон, – обрадовался охотник, попытался встать и тут же упал назад, громко застонав от боли под лопатками.

– Пыхтун?! – рядом появилось лицо Снежаны. – Лежи, милый, лежи. Шаман сказал, тебе теперь лежать надобно, дабы силы вернулись. Как лапу съешь, что тебя ударила, весь вред и пропадет. А раньше не вставай, лежи. Я тебе сюда дам…

– Лапу? – не понял юный охотник. – Какую лапу?

– Ты забыл, Пыхтун? – откуда-то со стороны ответила девочка. – Ночью медведь большой приходил. Поперва лодку погрыз, что оленьей кровью Тихий Уж и Трескун вымазали. Сильно погрыз. Голодный, знамо, был. Еще одну поломал просто, третью дел куда-то. Быстрый Олень искать поплыл. Надеется, течением вниз унесло. Опосля в поселок поднялся. Пока спали все, медведь дом вынюхал, в котором мясо свежее. Крышу раскидал, да вниз к Тихому Ужу полез. Трескун говорит, они в темноте и не поняли ничего. Гнездо Осы кричит, Тихий Уж тоже, рычит кто-то – но ничего не видно. Потом ты медведя копьем ударил, он обратно из дома и выскочил. Он тебя загрызть совсем собрался, но тут Быстрый Олень и Храбрый Рык подоспели, отвлекли. Потом Чужой Голос с твоим отцом подбежали, гарпунами закидали. А как медведь убегать собрался, ему Храбрый Рык крестец поломал, свалил. Опосля копьями и добили. Посему клыки никому не достались. Шаман череп возле святилища поставит, дабы звери силу Мудрого Бобра знали и стороной обходили.

Снежана ненадолго замолчала, возясь у очага, потом протянула Тигриному Волку длинный язык розового, хорошо пропеченного мяса:

– Вот, ешь. Чужой Голос сказал, кости сварить нужно, мясо пожарить. Когда все съешь, тогда и выздоровеешь.

– Меня одного ночью помяло? – принял угощение Тигриный Волк.

– Гнездо Осы и Тихого Ужа забрали духи, – грустно ответила девочка. – Их сейчас в святилища понесли. Мужчины в свое охотника, женщины к Праматери Осу. Только я с тобой осталась и Хромой Зубр за детьми у очага присматривает.

– Беда какая, – вздохнул Тигриный Волк. – Тихий Уж был хорошим охотником. Подкрадываться к зверю лучше всех умел. Жаль, что духи выбрали его.

– И Гнездо Осы тоже жалко, – согласилась Снежана. – Она часто говорила плохие слова, но была забавной. Пуще всего Белую Ласку жалко. Как она теперь проживет без мужа? Ты ешь, Пыхтун, ешь. Чем быстрее лапа кончится, что тебя ударила, тем раньше на ноги поднимешься.

– А она большая?

Девочка наклонилась и, пискнув от натуги, приподняла большой розовый кусок мяса, размером с бедро взрослого охотника. С одного края этого шматка торчали загнутые черные когти, каждый длиною с ладонь.

– Вот. Половину я уже срезала, остальное сейчас счищу. Потом кости вариться поставлю.

– Ого! – испуганно охнул Тигриный Волк, немного подумал и вкрадчиво спросил: – Снежана, милая моя… Ты ведь теперь со мной одна семья, правда? Ты моя жена по обычаю Мудрого Бобра и Великой Праматери. Правда?

– Да, – согласилась девочка, снова повернувшись к очагу.

– Ты хочешь, чтобы я быстрее выздоровел?

– Конечно, хочу!

– Тогда помоги мне съесть эту лапу.

– Но Чужой Голос сказал, что это ты должен ее скушать… – неуверенно повернулась к Пыхтуну Снежана.

– Но ведь ты моя жена по обычаю, правильно? У нас все теперь всегда вместе, правильно? Значит, и есть лапу для моего выздоровления мы можем вместе!

– Нужно спросить шамана.

– Чужой Голос ушел в святилище, – напомнил Тигриный Волк. – Это далеко. Сегодня не спросишь. Но ведь ты моя жена? У нас все вместе? Ты хочешь, чтобы я быстрее выздоровел?

– Ладно, давай попробуем, – поддалась на уговоры Снежана и потянула из очага другой зажаренный ломоть. – За твое здоровье…

– Как вкусно! – спохватившись, похвалил еду Тигриный Волк. – Настоящее лакомство.

– Мама научила, – улыбнулась девочка. – Нужно не кусками резать, а длинными полосками. Тогда они быстрее прожариваются и руками брать удобнее.

– Наверное, тонкие куски и вариться быстрее будут? – предположил юный охотник.

– Такой в короб неудобно запихивать.

– А если просто на маленькие кусочки порезать?

– А как их тогда есть?

– Ложкой.

Снежана промолчала, однако было слышно, как она с чем-то завозилась. Тигриный Волк попытался приподняться и посмотреть – но боль в спине вынудила его снова застонать и вытянуться на укрывающей камышовый мат шкуре. Девочка недолго пошуршала, подбросила в очаг дров, поднялась:

– Я ненадолго к реке сбегаю, пока прогорает. Там чеснок дикий растет и тысячелистник. С ним вкуснее получится.

Когда девочка вернулась и опять завозилась у очага, по дому и впрямь пошел такой соблазнительный аромат, что у Пыхтуна даже слюнки потекли, хотя голодным он не был. Охотник зашевелился:

– Как у тебя все в руках ладится. Вроде и поел, а снова не против.

– Не торопись, еще не сварилось… – улыбнулась Снежана.

Тигриный Волк, довольный, загнул второй палец. Когда хозяйку есть за что хвалить – делать это оказалось совсем нетрудно.

Суп из небольших кусочков мяса и правда получился невероятно наваристым и сытным. Настолько, что, съев большую часть корца, Тигриный Волк даже задремал. А когда проснулся – снова ел, но теперь уже запеченное у стенок очага мясо.

К утру лечение шамана начало действовать: юный охотник мог уже вставать и ходить – пусть и с трудом, через боль. Наверное, потому, что недоеденной лапы оставалось еще больше половины. С помощью Снежаны за весь день Пыхтун смог одолеть только густой отвар из его костей и еще немного мяса. Но чем меньше оставалось лапы, причинившей ему вред – тем лучше чувствовал себя раненый. К вечеру юный охотник даже смог отломать страшные медвежьи когти и стал прокручивать в одном из них дырочку острием кремниевого шила. На третий же день, морщась при каждом шаге, Тигриный Волк уже гулял по траве, с наслаждением вдыхая свежий прохладный воздух и любуясь бегущими по небу облаками.

Селение отчего-то казалось пустым, словно дети Мудрого Бобра вдруг все вместе ушли на охоту. Только Хромой Зубр, прислонив к священной иве два гарпуна и копье, сидел рядом на своем любимом пеньке и размеренно обстукивал гладко окатанный голыш, превращая его в узкие острые пластинки. Охотником старик не был, а потому вместо удобной теплой куртки шил себе простую короткую тунику без украшений, а вместо капюшона обходился повязкой через лоб и уши, которая и от холода помогала, и пот впитывала, и волосы удерживала, когда отрастали. Ныне, правда, они у опытного мастера, как и у всех, всего на три пальца успели отрасти. И выглядели уже серыми, словно выцветшими.

– Хорошего тебе дня, дядюшка Зубр! – остановился рядом Тигриный Волк.

– И тебе милости духов, охотник, – согласно кивнул мастер. – Вот, Тихая Бабочка три ножа у меня испросила. Старые, говорит, выкрошились. Подгоню, пока светло, а вечером на рукояти насажу. Ей костяные не нравятся. Из ореха вырезать пришлось. Зимой снегом несколько ветвей обломило, я и подобрал. Ныне пригодились.

– Чужой Голос захотел сделать своей жене подарок? Я знаю, у тебя получаются самые лучшие ножи, Хромой Зубр! Раз делает не сам, значит, хочет побаловать.

– Нашему шаману ныне не до ножей, Тигриный Волк, – покачал головой мастер. – Духи отчего-то разозлились на наш род и насылают беды одну за другой. Они забрали Тихого Ужа и Гнездо Осы, они забрали Медвежьего Хвоста, они забрали три наших лодки. Они гневаются на нас и не говорят, почему…

– Медвежий Хвост? – удивился Пыхтун. – Его тоже порвал медведь?

– Ты разве не знаешь? – Хромой Зубр отложил камень, собрал налущенные тонкие пластинки. – Медвежий Хвост вчера не вернулся из леса. Легкий Вечер умчался искать его следы. Но мы уверены: его выбрали и забрали духи Овражного осинника. Он шел туда.

Именно так племя Мудрого Бобра чаще всего лишалось своих охотников, женщин или детей: они уходили в лес за дровами или хворостом, за ягодами или медом, за камышами или добычей. Люди уходили, скрывались за деревьями в лесной чаще и… больше никогда не возвращались. Духи забирали их к себе. Каждый человек знал, что рано или поздно, но выбор падет и на него. Однако лес кормит, обогревает, одевает. Не ходить в него совсем просто невозможно. Остается только надеяться на удачу и милость духов, чаще всего забирающих уже совсем старых, слабых и медлительных людей. Таких, как Медвежий Хвост, увидевший не только своих детей, но и детей своего сына.

– Три дня, три лодки, три человека… Как много… Да, духи в гневе, – согласился юный охотник.

– Шаман творит обряды ночами и днями. Спрашивает, чем мы навлекли их гнев? – перебирая пластины, продолжил Хромой Зубр, – но у него ничего не получается. Сегодня все взрослые охотники ушли в святилище простить Мудрого Бобра заступиться за племя перед духами. Женщины тоже куда-то пропали.

– Снежана здесь, – задумчиво поправил Пыхтун.

– Снежана ухаживает за тобой. Да, как ты себя чувствуешь? Спина не тревожит? Мы все боялись, что медведь ее сломал.

– Пока болит. Но осталось съесть всего несколько кусков, и лапа закончится.

– Завтра будешь здоров, – понимающе кивнул мастер.