Голоса трех миров

Глава I НАКАНУНЕ

…и как он ни подкрадывался, как ни старался ступать тише, все равно старый Керби услышал его.

— Барди, хватит играть в засаду, — проворчал старик хриплым басом, знакомым без исключения всем и каждому в поселке. — Третий день уже пошел, а ты все будто без гармошки. Пора остепениться.

«Остепениться». Слова у Керби тоже особые, умные, не простые, кроме него, никто в поселке так и не скажет. Даже Линкольн, который строит из себя горожанина, а по стати сущий «дворянин», и тот не умеет сказать таких слов. А значит, так и не думает. Каковы слова, таковы и мысли — закон не ими придуманный.

— Барди, хватит дышать на пороге. Заходи, дай мне тебя рассмотреть, бездельник.

Осклабившись в добрейшей улыбке, Барди свесил голову. Так и шагнул внутрь, глядя в пол.

— Уф-ф, — вздохнул Керби, поднимаясь с жесткой лежанки в дальнем углу помещения. Верен себе и здесь. У всех уже давно диваны, даже у Гвоздодера, даже у Серого, только Керби на голом войлоке спит.

— Остепенись, остепен–и–ись, — басил старик, направляясь навстречу. — Как не стыдно? На третий день все еще горбишься. А как ты подходишь? Это походка юнца, но не мужа. По–зо–о-ор. Прекрати вихлять бедрами, Барди, немедленно.

Барди спохватился и выпрямился. Поднял голову, расправил грудь, запружинил на носках и встал навытяжку, смирно, в стойку, голова вполоборота, не двигаясь.

Ему и правда стало стыдно. Полуторагодовая привычка брала свое. Теперь он с гармошкой, но три дня назад попробуй он вот так войти сюда, как стоит сейчас, с гордо поднятой головой. Как вошел, так бы и вылетел.

— Зачем пришел? — спросил Керби.

— Поздороваться.

— Ну здравствуй. Еще чего? Делать нечего?

— Нечего.

— А чему я тебя учил? Что я день за днем вдалбливал в твою неглупую голову, Барди. Год и три месяца. Ты только подумай, целый год и еще три месяца я учил тебя говорить, читать, считать, петь. Я учил тебя жить по правилам. А все для чего? Для чего, Барди? Я тебя спрашиваю. Кроме нас, в школе сейчас никого. Не хочешь отвечать? Тогда я еще раз повторю, хотя срок обучения уже три дня как закончился. Я учил тебя…

— Для гармошки.

Старик чуть не подпрыгнул, но сдержался.

— Все шутишь. Шалишь. Это хорошо, Барди, что у тебя есть чувство юмора. Не каждому дано. Хотя пора остепениться. Пора. Да и без гармошки сейчас никуда, это ты прав. Только для чего гармошка нужна? Ну, Барди, отвечай. Или ты хочешь опять говорить общим голосом? Нет? Вижу, что нет. Никто этого не хочет. Даже Кузьма. Уж на что бессловесен, и тот за гармошкой тянется. Ты это знаешь не хуже меня. Знаешь, Барди, не разочаровывай своего учителя. Я учил тебя людям служить. В этом твой долг. В этом мой долг. В этом долг всех и каждого. Бессловесные того же хотят, только не могут сказать. А я всегда это говорил и еще раз повторю: иди и работай. И не вешай теперь головы. Перед тобой весь мир, и ты достоин его.

Старик отвернулся и сразу побрел назад, давая понять, что тема разговора исчерпана. Барди еще несколько секунд смотрел ему вслед. А на что он рассчитывал? Все уже сказано, пересказано, выучено назубок и отвечено. И сейчас Керби тоже сказал все правильно, хотя и ничего нового. Напомнил только — и все. Барди тоже повернулся и направился к выходу. У порога нервно зевнул. Хорошо хоть этого не увидел старик.

— Бард! — Керби окликнул его взрослым именем. Барди остановился. — Я сказал тебе неправду.

Вот это уже новости! Барди замер у порога, обратившись в слух, но повернул только голову.

— Я сказал тебе, что ты неглуп. — Голос учителя звучал ниже обычного, набрал больше хрипотцы. — Это почти брехня, прости меня за архаизм. Брехня — слово почти забытое, — не удержался учитель от пояснения и самооправдания, — но когда оно точно, можно и употребить. Так вот, Бард, я сбрехал, когда говорил, что ты неглуп. Это не то слово. На самом дс in- гм оч(чи. умен. 'I'nк умен, что я других таких и не у помп к к Л я многих отсюда выпустил в жизнь, очень многих, Бард. Но такого, как ты, не было. Знаешь, чем ты сильнее, умнее их? Не отвечай, я сам знаю, что не знаешь. Сила твоего разума в том, что ты можешь научиться всему. Понимаешь, всему? Не понимаешь, — на мгновение старый Керби замолчал, повесив голову и потупив взор.

Барди сразу воспользовался моментом, чтобы по- смотреть прямо на учителя, а до этого по привычке нсо косил н сторону. Керби вновь заговорил, подняв тяжелую лобастую голову, и взгляд Барди сразу же убежал в дальний угол с войлочной лежанкой.

— Ничего, когда–нибудь ты поймешь это. Научишься и этому. Жизнь тебя научит. — Керби еще помолчал, но уже не отводя пристального взгляда помутневших от возраста, когда–то агатовых глаз. — Только не заносись, — продолжил он, — одного ума недостаточно, даже такого, как у тебя. Помни о правилах и о призвании. О главном предназначении. Ты понял, Бард?

Барди опять зевнул, на сей раз не успев отвернуться и выдав волнение.

— Бард, если ты не станешь достойным членом сообщества, если ты, Бард, не исполнишь предназначения… Если твой ум будет работать на другое… Так лучше бы тебе вообще никогда сюда не приходить, а мне тогда место на кладбище. Запомни это. Иди и стань достойным членом сообщества, чтобы никогда не опускать головы и не косить взглядом.

Барди отвернулся и сделал шаг, выставив ногу за порог.

— Погоди, Бард, — старик совсем захрипел, уже срываясь на сип. Барди почувствовал, что дрожит. Как перед дракой, но по–другому. От чего это? Он так и стоял, выставив ногу за порог и дрожа, пока Керби не закончил напутствия.

— Здороваться приходи.

Только–то и всего, а он уж думал, что–то необыкновенное. Усмехнувшись себе под нос, Барди выскочил на улицу. И все же он рад, что пришел, потому что теперь получил от старика намного больше, чем рассчитывал.

Ноги сами несли вперед упругой пробежкой. Ходить он почти не умел. Только в исключительных случаях — на уроке или дома от дивана до выхода, а так все бегом. А что? Почти все так же бегают.

Ноги несли Барди вперед, а нос он держал высоко по ветру. Куда бы еще заскочить? Почему–то не хотелось компаний. И в поселок не хотелось, под косые взгляды стариков и старух, не исполнивших предназначения. Ладно еще, когда его поучает Керби. Имеет право. Это его. А то какая–нибудь седая Люси или тощий Томми, покрытый шишками. Ни дня не были на постоянной службе, а туда же, начнут поучать. Да им–то что до него? Уж он–то исполнит предназначение. Вот завтра же отправится в город свой путь искать. Да и не торчать же ему среди «плодов» до бесконечности.

Барди давно пересек школьный двор, обежав знакомую полосу препятствий и искусственный бассейн под открытым небом. Перемахнул через узкую сточную канаву, сливавшую всех окрестных жителей в одно единое, неделимое. Выбежал на окраину поселка.

Здесь, в первой линии, два мужика второй день строили новый дом. Он их еще не видел, но слышал издалека. И больше не потому, что стучали молотками, а потому, что разговаривали. Молотки–то без дела и сейчас лежат, поэтому второй день возятся.

— Я тебе говорю, что под сто единиц, — заверял один другого. — Не веришь, не надо, только я точно

сказал, я вчера на толкучку ходил. У меня кореш на «Зеленом рынке» сбытом занимается.

— Да ладно, не бреши.

— Собака брешет, а я тебе говорю.

— Ты потише, потише тут с брехливыми собаками, — перешел на шепот второй.

— А чего? — ничуть не снизил первый громкости голоса. — Чего я такого сказал? Псов–то я не поминал.

— Да тише ты!

— Не пойму, чего ты боишься.

— Ты не знаешь, какой у них слух, — совсем не чета нашему. Муха за сто метров пролетит, они уже слышат.

— Да и черт с ними, пусть слушают. Не потеряй я три месяца назад работу в городе по их милости, черта с два меня бы тут видели, да еще с молотком, да еще за таким делом. Плевать я на них хотел. Слова еще выбирать. Соба–аки, пс–ы–ы — какая разница.

— Да замолчишь ты или нет, вон один уже выбежал.

Барди знал, что теперь речь пошла о нем.

— Видишь, с гармошкой на шее, значит, обученный.

— Ну вот о таких я тебе и говорил. И гармошка–то, вишь, у сукиного сына золотая. Мы с тобой за два дня получим по пятерке, если до вечера сегодня управимся, а этот друг в двадцать раз больше на шее несет, за просто так. И мы еще с тобой на него работаем. А все из–за проклятых анималгуманистов. Мир Рук для лап и зубов! Сволочи. Это все их работа, эти бы сами до такого не додумались, даже с говорилками. Вот спроси, спроси, как ему досталась такая гармошка. Заодно проверим цену, если он покупал.

— Вот сам, если хочешь, и спрашивай.

— И спрошу.

— Вот и спрашивай.

— Эй, пес!

Барди замедлил бег, хотя его и покоробило от хамского обращения.

— Да–да, ты, ты, вислоухий. Больше окликать тут некого.

Барди встал и обернулся. Он уже пробежал мимо и теперь смотрел на мужиков–строителей точно так же, как недавно на учителя — через плечо.

— Ну ты повернись хоть, коль с тобой разговаривают.

Барди молча повернулся.

— Говорилка твоя откуда?

— Мне ее выдали три дня назад, по окончании обучения.

— Значит, не покупал?

— Нет, не покупал.

— Ну че я тебе говорил, — на мгновение обернулся мужик к своему напарнику и сразу опять к Барди. — А не знаешь, почем у вас такие штуки идут?

— Не понял, — признался Барди. — Они не ходят, у них ног нет.

Мужик расхохотался.

— Говорилка есть, а бестолковка не работает! — радостно выкрикнул он.

Барди смутился еще больше, затоптавшись на месте. Его собеседник сказал что–то совершенно непонятное. Бестолковка — новое слово, которое он не слышал от учителя, да и в Книге его не читал. Нет, не слыхал и не читал — это точно, память у него отличная.

— Я говорю, — растолковал мужик, — почем гармошки у вас можно купить?

— Зачем или почему? — очень вежливо переспросил Барди. — Наверное, вы неправильную форму слова использовали.

— Не, ну ты глянь! — возмутился мужик. — Совсем обнаглели хвостатые. Он меня учить будет. Я те щас молотком по твоей бестолковке–то въеду, ты у меня враз все поймешь и научишься уважать старших. Неправильно, вишь ли, я говорю! Ну просто оборзел! Ах ты, псина вонючая! Сколько гармошка твоя стоит? Отвечай.

Барди вдруг почувствовал в груди нечто отвратительное, будто там заработал мотор бульдозера, которым сносили в прошлом году старый квартал у дальнего кладбища. Рокот рвался наружу, а это не по правилам. Ведь перед ним стоял человек, уважаемый старший член сообщества.

— Я не покупал, — смирил он себя.

— Но цену–то должен знать. Не на Луне ведь живешь, верно, образина?

— Чего? — опять не понял последнего слова Барди.

— Да скажи ты ему, дорогой, — вмешался второй мужик, — сколько стоит такой транслятор, как у тебя. Сколько другие, те, которые его покупают, за такой единиц отдают?

— За новый — сто единиц в магазине, на рынке через посредника восемьдесят, — охотно отозвался Барди, почувствовав огромное облегчение и еще благодарность к этому во всем понятному члену сообщества.

— Ну что я говорил? Сто единиц! Почти год свободного доступа в ЗОД или полгода в ЗАО. А ты горбаться на них за пятак, как собака. Сто единиц! Нет, совсем обнаглели хвостатые, а все из–за этих придурков, которым таракан дороже Мира Разума. О Мире Рук и говорить нечего. Поубивал бы всех этим молотком, честное слово.

И он застучал своим инструментом по крыше недостроенного дома со страшным грохотом.

— До свидания, — громко произнес Барди, надеясь, что его все–таки не услышат за шумом возобновившейся работы.

— Пока, — откликнулся тот, что вызвал у Барди симпатию. И улыбнулся еще: — Всего хорошего, парень.

О! Как это много значило. Бывают же такие приятные люди. Барди даже вильнул хвостом. Но ноги уже снова несли его вперед, а нос опять стоял по ветру.

Он еще долго трусил не спеша, переживая происшедшее. В общем, почти ничего необычного. Люди в поселке не редкость, хотя и не жители. Он их видел здесь каждый день, а Гаврилу–кормильца утром и вечером. Но разговаривал с ними только второй раз в жизни. То есть они с ним много раз разговаривали. И он многое понимал, с каждым днем все больше и больше, но только три дня назад сам получил право голоса, став полноправным членом сообщества.

В то памятное утро Керби встретил их на школьном дворе не один. Рядом с ним стоял Крис Орлов, и на плече у него висела черная сумка с металлическим запахом. Они сели, образуя полукруг, — все так, как в Книге записано, в последней главе, последнем параграфе. Керби каждого громко вызывал по имени, и они, еще бессловесные, подходили один за другим, уже не опуская голову. Крис для каждого доставал из сумки блестящий красивый ошейник, наклонялся и сближал его края на загривках собак. Раздавались негромкое жужжание и щелчок, как если придавить зубами жука, — ошейники смыкались навсегда транслятором вниз. Они получали гармошку. Гармошка — и есть транслятор, великое изобретение человечества. Он действительно на губную гармошку похож, об этом и в Книге записано, и гармошка там нарисована — седьмая глава, второй параграф, рисунок семь ноль один. Только так собака становится полноправным членом сообщества. Правда, городские носят ошейник с транслятором с первого месяца. А Чека Гвоздодер даже как–то уверял, что они с ним родятся. И Барди верил ему, пока в Книге не вычитал, что это не так. Все собаки появляются на свет одинаковыми — без ошейника, глава первая, параграф пятый. Только городские получают его с прозрением, а поселковые бастары лишь после трех месяцев щенячьего детства и еще года и трех месяцев обучения в «Школе Верности». Так и набегают долгие полтора года несовершеннолетия.

Надевая гармошку, Крис обращался к каждому одинаково. «Поздравляю», — говорил, и все, а они впервые отвечали: «Спасибо» — не хвостом, а собственным голосом. Свой голос тогда Барди понравился. Он не был так басовит, как у учителя, но красив и громок достаточно. Чистый, без шепелявости, не то что у Гвоздодера, купившего гармошку у торговца за двадцать пять единиц. Сегодня Барди второй раз в жизни этим голосом с людьми разговаривал, если считать то «спасибо» за первый раз.

В первый раз ему это очень понравилось, а сегодня — и да и нет. Голос его, как прежде, хорош. Только за что его обижал тот, что с молотком и угрозой в голосе? Может быть, Барди отвечал неправильно? Раньше с ним так не разговаривали. И Крис, и Гаврила, и Лейла — все были вежливы, и голоса у них добрые, ласковые, теплые. От них не клокочет в груди бульдозером и злые холодные блохи не бегают по спине, наоборот, хвост пускается в пляс и губы в улыбке расползаются. Наверное, он сам что–то не так сегодня сказал. В следующий раз надо быть осмотрительнее. Керби всегда учил выбирать слова. Только где в этом натренируешься? А тренировка — основа учения, глава вторая, параграф первый, так в Книге записано. Поэтому тренировка все же была. Каждый день они отвечали урок общим голосом, через учебный транслятор — большой и громоздкий, установленный в школьном доме специально для этого. Но одно дело отвечать урок Керби, другое — с людьми самому разговаривать. И все–таки получалось не так уж и плохо. Тот, второй, ему улыбнулся, назвал «дорогой» и еще «парень» — это здорово.

Топот лап и знакомый дух вернули Барди от прошлого к настоящему. «Варя, Крепыш, Тигран, Чека Гвоздодер», — распознавал он еще невидимых товарищей. Но вот они все бегут — один за другим: она впереди, Тигран за ней, Чека сзади, а брат сбоку держится. Сейчас он и с ними побеседует.

Бессловесное детство закончилось. Раньше–то он и ответить толком не мог, разве что зубы показать или хвостом вильнуть, уши прижать, свесить голову, в улыбке осклабиться, да еще пара десятков собачьих слов в запасе имелась, которые и словами–то не назовешь, а лишь звуковыми сигналами. И при этом бездна невысказанного, все на уме и ничего на языке — это ли не мучение. Зато теперь…

Теперь ему есть что сказать всем и каждому. Вот хотя бы Чеке.

Чека Гвоздодер — главный поселковый насмешник над бессловесными по возрасту. Хотя сам он, даже с виду, насмешка над всеми собаками. Свое прозвище он получил за неправильный прикус — торчащие вперед из–под верхней губы зубы нижней, более длинной челюсти, похожие на плотницкий инструмент. Ноги у Чеки короткие, кривые, уши всегда в пыли и грязи купаются, шерсть кудлатая — глаз не видать, и тоже вся в пыли и грязи, будто он в городе половой щеткой работает. Хвост у Гвоздодера огромным бубликом до середины спины, будто он на спине ноль тащит. Что поделаешь, не уродился Чека ни силачом, ни тем более красавцем, но главное — не вышел характером. Не отличается он и сообразительностью. «Школу Верности» не закончил, а дешевую гармошку купил на невесть где и как заработанные единицы.

Зато ехидства в этом кривоногом уродце хватит на десяток котов, которые никогда не упустят случая поиздеваться над собакой, если только уверены в собственной безнаказанности. Чека как раз из таких, хотя и свой, поселковый.

Сколько претерпел от него Барди, пока гармошки не было. Безопасность же Чеке Гвоздодеру обеспечивала служба Тиграну. Именно служба, потому что дружбой такие отношения назовешь вряд ли.

Они всегда и везде появлялись вместе. Вернее, Тиг- ран–то ходил где угодно и когда угодно сам по себе, но Чека передвигался в пределах поселка (а за пределами бывал крайне редко) почти исключительно в двух прыжках от Тигранового хвоста. Игра мышц на мясистых окороках поселкового силача вселяла уверенность в Гвоздодера. Тигран же веселился на каждом из представлений, то и дело затеваемых его низкорослым спутником. Сам он с Чекой почти не разговаривал. Чека и без того выдавал одну за другой всякие байки или россказни о своей якобы удалой и насыщенной жизни. Послушать Чеку, так он самый интересный во всем сообществе, если не во Вселенной. Но больше всего Тигран любил представления, и Чека старался вовсю. Одно из них, на которое как–то попался и Барди, называлось «постереги крышу», так шепелявый Чека выговаривал слово «крыса». Это всегда случалось возле старой кухни. Маленький домик уже давным–давно не соответствовал названию, кухня теперь в другом месте, а там хранится всякая рухлядь: запасные колеса для тележки Гаври- лы–кормильца, лишние плошки, доски, утеплитель. Стенки у домика щелястые, но двойные. У одной из таких щелей, самой широкой, обычно и становился Чека, когда замечал где–нибудь рядом бессловесного подростка.

— Эй, парень, подь щюды, — подзывал он его, стоя к стенке носом и не отрывая взгляда от щели. Подросток шел на зов старшего беспрекословно, его и в школе этому учили.

— ГЦчель видишь? — спрашивал Чека. — Там крыша. Поштереги, я ее щейчаш шугану иш дома.

Дверь в бывшую кухню всегда была открыта, туда и вбегал Чека, он там шумел, лаял и кидался на стенку, а через некоторое время из щели вылетали злые шершни. То–то Тиграну была потеха.

И ни один щенок не отвертелся от «крыши», попервому разу все подходили, и некому было предупредить их о коварстве Гвоздодера. Сверстники — еще без говорилки, а те, кто получил голос, сразу становились как чужие, часто они сами смотрели представление и смеялись. У Барди давно язык чесался высказать Чеке все, что он думает об этом. Укусить–то его не укусишь — Тигранище рядом, а вот словесно по- . — ^считаться можно. Еще больше он мечтал поговорить с Варей. Грезил об этом полтора года школы, разве ска- жешь при всех общим голосом то, что и наедине сказать не просто.

Зато теперь у него есть говорилка.

Варя поздоровалась первой без помощи транслятора. Беден собачий язык, но не настолько, чтобы быть ^лшвежливым. Барди же сразу заговорил по–челове- _гЧчески: и — Привет.

— Здорово, коль не шутишь, — усмехнулся Тигран.

— Штречалищь утром, — прошепелявил Гвоздодер.

Крепыш только вильнул хвостом.

— Куда и откуда? — как всегда кратко поинтересовался он вместо приветствия. Братья неплохо понимали друг друга и без всяких слов.

Барди задумался. С одной стороны, он не прочь был похвастать похвалой учителя. С другой, опасался насмешек — бегать в школу после ее окончания как–то не принято. Он тоже это знал и никогда не видел, чтобы другие так делали. Просто ноги его сами туда сегодня занесли. По привычке, что ли? Он как–то об этом не задумывался, да и вообще, хотя Керби похвалил его голову, сам Барди часто доверял выбор пути не ей, а четырем своим помощникам передвижения. Очень кстати для ответа подвернулись ему те два строителя.

— Разговаривал с людьми, — ответил он, — на первой линии. Они там новый дом строят.

По его мнению, такой ответ должен был вызвать к нему уважение.

— Не понимаю, зачем? — презрительно проворчал Тигран.

— Для того чтобы жить, — удивился Барди. — Всем известно, зачем строят дома.

— Некоторые думают, что они очень умные, если им говорилку бесплатно повесили, — продолжал ворчать Тигран, не глядя в сторону Барди. — А другие для них дураки. Хотя сами не способны понять, о чем их спрашивают. Зачем разговаривать с такими людьми, Барди, как эти двое на первой линии? Разве есть от них прок?

— Они строят дом, — возразил Барди.

— Но не для тебя, — усмехнулся Тигран. — Значит, и разговаривать с ними не о чем.

Тем временем Крепыш обежал Тиграна с хвоста и как бы случайно встал так, чтобы оказаться между ним и Барди. Действие продуманное и имеющее основание. Все знали характер Тиграна, и силу хватки его челюстей испытали в поселке многие. Тигран уродился наполовину бультерьером, наполовину ротвейлером — здоровья и свирепости ему не занимать, и главное — вспыльчивый. Одно неверное слово Барди могло привести к серьезным осложнениям.

— Скучно с вами, — неожиданно вмешалась Варя, — я бегу на пустырь.

Не повторяясь, она сразу направилась на третью линию. Тигран, Крепыш и теперь уже Барди не сговариваясь побежали за ней. Только Чека было замешкался, но все же посеменил вслед на своих коротких и кривых лапах, бурча у самой придорожной пыли:

— А што ишкать на пуштыре? Мышей? Их вщех повыловили. Днем пощелковые ловят, нощью коты давят или бешшловешные шарят.

Чеку никто не слушал. Да он и не рассчитывал на внимание.

Пустырь — когда–то городская свалка, ныне засыпанная землей и разровненная бульдозерами, — служил местом прогулок и встреч поселковой молодежи. Здесь часто собирались после трудового или для кого- то учебного дня большими компаниями, затевали шумные игры, состязались в силе и ловкости, порой ссорились и дрались. Мышей там и правда почти не было не столько по причинам, о которых говорил Чека, сколько потому, что на пустыре есть особенно было нечего даже пронырливым грызунам. Под не очень–то толстым слоем рыжего карьерного глинозема хранился всевозможный мусор несъедобного происхождения — металл и пластик, резина и стекло. На скудной такой основе — почвой назвать ее можно только с натяжкой — почти ничего не росло. Так, небольшие полянки травы местами да какие–то редкие и чахлые кустики едва выше холки датского дога.

Но Барди, да и другим поселковым, пустырь очень нравился. Они даже гордились им. Ведь недаром здесь по ночам шастают бездомные коты, справляя свои громкие свадьбы, а поселковая молодежь время от времени затевает на них облавы. И не зря сюда пробираются тайком бессловесные, по двое–трое, подрыв сетчатое ограждение со стороны далекого леса. Эти тоже приходят не просто так. Как кто в поселке бесследно исчез — ищи подкоп на пустыре или на кладбище. Раз пять в году, не реже, такое случается. Поэтому на пустыре все же лучше держаться компанией, а по ночам вообще туда не ходить. Бессловесные псы — изгои сообщества, черное пятно на родословной всей собачьей породы.

И в этот раз, как обычно, пустырь не пустовал. Стайка юнцов кружила веселую карусель почти в самом центре, вытоптанном собачьими лапами до каменной твердости. Ни на одном из них еще не заметно ошейника, но это были свои, поселковые, бессловесные только по возрасту. По–настоящему бессловесные псы приходят на пустырь исключительно ночью.

— А ну–ка брысь! — прикрикнул, словно на кошек, грубый Тигран и омерзительно заворчал, обнажив изогнутые клинки своих страшных зубов заодно с пятнистыми деснами.

Игра прекратилась. Трое из пятерых тоже ощерились, но не так явно, а двое моментально поджали хвосты и побрели прочь, повесив головы. «И правильно, без гармошки им тут делать нечего», — подумал было Барди, но сразу же устыдился. Всего три дня назад он сам мог оказаться в такой ситуации… и частенько оказывался. Он тоже не уходил, хотя бы не порычав для солидности, не вздыбив шерсти на холке. Но все равно приходилось слушаться.

Тигран, чуть склонив голову и глядя исподлобья так, что у кого хочешь уши и хвост опустятся, вразвалку шагом двинулся на троицу дерзких упрямцев. Оскал его не смягчился, а грозное рычание уже срывалось на громкое бульканье — верный признак свирепости и крайней раздраженности. Крепыш за ним не спешил, но тоже весь подобрался, и шерсть у него на загривке встала жесткой щеточкой. Только помощь его не понадобилась, едва Тигран достиг невидимой границы допустимого расстояния, за которым он, да и, в общем–то, любой с серьезными намерениями, переходит от угроз к действиям, едва он сблизился с преобладающим по численности противником, как все трое развернулись и, все еще огрызаясь через плечо, затрусили прочь нервной побежкой.

Крепыш улыбнулся, Чека подбежал к Тиграну, взбрехнул, вскинув к небу уродливую морду, и прокричал:

— Давайте, давайте, шошунки, валите прощь и не оборащивайтещь.

Варя же вела себя так, словно ничего вообще не случилось. Словно вокруг тишь и благодать. Да так и есть — дело–то обычное. Но Тигран уже не мог успокоиться. Взыгравшая удаль и злость его бойцовских предков требовала хоть какого–то выхода — ^немедленно.

— А ты что стоишь, за спинами прячешься? — отыскал он возможную жертву, и ею оказался Барди. — Видать, рано тебе гармошку повесили.

В тот же миг Барди внутренне вздрогнул, заметив краешком глаза Варин взгляд, брошенный на него искоса. И еще он заметил — она поняла, что он заметил этот взгляд. А стало быть, теперь не ответить Тиг- рану было бы стыдно особенно. То есть ничего этого он тогда не понял, но многое, очень многое в его жизни было предрешено в эту секунду.

— Я не прячусь, — спокойно ответил он. — Это Чека прятался, пока ты их не прогнал. И он всегда так делает, потому что слабый и трус. Брехать на хвосты любой может. А я не буду. И гонять их не буду, потому что мы с ними в одной школе учились, я их знаю, они не злые. Им всего месяц остался до выпуска. Три дня назад я вместе с ними играл.

— Так догони и играй вмеште ш ними еще мещяш, шошунок ш гармошкой, — выглянул из–за Тиграна обиженный Чека.

— Тебя не шпрощил, — неожиданно прошепелявил Барди. Он не собирался передразнивать и даже не знал, что у него так похоже получится. Собаки дразниться не умеют. Но, оказывается, с гармошкой и такое возможно.

Крепыш замер в немом изумлении — этого еще не делал никто в поселке. Он медленно перевел взгляд с Барди на Чеку и обратно, видимо, не совсем понимая, от кого услышал последние слова. Варя же сразу все поняла, весело завиляла хвостом, подошла, улыбаясь, к Барди и ткнула его носом В плечо, шепнув при этом:

— Здорово, так ему и надо.

Такого Тигран просто не выдержал. Он рванулся вперед с гулким рыком и ударом груди отбросил Варю в сторону. Удар был так силен, что она перевернулась в рыжей пыли, прежде чем опять встала на ноги.

— Пошел отсюда, — низко прохрипел он почти в самое ухо Барди. — Последний раз говорю.

— Тигран, ты не прав, — начал было Барди и в тот же миг рухнул на колени под обрушившейся на него тяжестью.

— Р–р–разорву, — проревел Тигран, скользнув зу- бищами по металлу ошейника. Это спасло Барди от смертельной хватки, хотя все равно на шее у него что- то хрустнуло. А положение стало критическим. Навалившись сверху мощной грудью и обхватив крепкими лапами, Тигран уже грыз его голову между ушами. Непонятно почему Барди вдруг обрел хладнокровие, он успевал даже думать. «Пусть череп грызет, если он ухватит меня за нос или шею — я проиграл, за ухо — больно, но можно пожертвовать. Самоклад с атакой снизу!» — решил тогда он, вспомнив боевые уроки Керби.

Поддавшись натиску силача, Барди перекатился через правый бок на спину и удачно оказался под брюхом противника. Не раздумывая, он вцепился в заднюю левую лапу Тиграна. Рев ярости оглушил его.

— Ты мер–ртвец! — прогремел над ним гроза поселка, и в следующее мгновение Барди понял, что угроза недалека от истины, слова с делом у Тиграна почти не расходятся.

Тщетно пытался Барди от лягаться от тяжелого, словно каменного, бочонка тела Тиграна. Тот прижал, придавил его к земле, так что нечем стало дышать. Будто забыв, что его лапа находится в острых зубах, Тигран тяжелым танком развернулся над Барди, вырвал лапу, оставив вкус крови, куски мяса и шкуры в пасти дерзкого недруга, и сомкнул челюсти за его ухом в незащищенном месте.

— Р–р–разорву, — проревел Тигран, скользнув зубищами по металлу ошейника.

Не выдержав, Барди жалобно взвизгнул, но тут же, устыдившись, замолчал. Он был теперь абсолютно беспомощен и слабо ерзал в рыжей пыли на боку, перебирая лапами. Тигран же уже не рычал, он только спортивно сопел, занимаясь тем, что умел. На долю секунды Барди показалось, что враг его выпустил, но нет, это челюсти опытного бойца сделали короткий перехват, передвинувшись по шее вниз к главной артерии, где пряталась жизнь.

В голове у Барди зашумело, серая мошкара застила пеленой белый свет. Откуда–то издалека он услышал тихое:

— Тигран, пусти его, он же щенок.

И потом все тише и тише этот голос повторял:

— Пусти его. Ну, пусти его. Это не твой противник, Тигран. По правилам нельзя убивать поселковых. Тигран…

Барди поднял голову и увидел свет, и почти одновременно кто–то лизнул его в нос. Через несколько секунд он понял — это Крепыш. Запахов еще не было. Потом вместе с ними вернулась жизнь.

Крепыш зевнул над самым ухом с подскуливанием. Отошел на два шага в сторону и сказал:

— Ушли.

— Кто? — спросил Барди и почувствовал, как болит шея.

— Тигран, Варя, Чека, — перечислил Крепыш. — Ты сам виноват. Я пробовал помочь, но Тигран — бер- серк, он в драке боли не чувствует. Я укусил его в бок, он даже не обернулся.

— А–а–а, — вспомнил Барди, — это он меня.

— Да.

— Почему он меня отпустил?

— Барби уговорила. Потом увела.

Барди с трудом поднялся, сначала на передние лапы, потом и на задние. Его шатало, колени жалко дрожали. Крепыш снова зевнул.

— Пошли к ручью, — предложил он.

— Зачем?

— Попьешь.

— Не хочу.

— Тогда домой.

— Зачем?

— Поспишь. Сон — лучшее лекарство, глава седьмая, параграф третий.

— Нет, я погуляю. Один.

— Как знаешь.

Крепыш сразу отвернулся и потрусил прочь. Глянув ему вслед, Барди заметил на окраине пустыря, уже около первых домов поселка, хвосты и уши Тиграна и Вари — он никогда не называл ее Барби, — рядом с ними подпрыгивал бублик от Чеки. Не став дожидаться, когда хвосты окончательно скроются с глаз, он сам побежал в другую сторону.

Земля поселка «Плоды любви» была не так уж и велика. Барди не мог себе этого представить, но знал от учителя, что есть города и поселки намного больше, а то, что мир не кончается за оградой, он видел и так.

В распоряжении поселковых всего пятнадцать гектаров. На пяти из них стоял сам поселок, полгектара занимали два кладбища — старое и новое, два гектара — лес с прорезавшим его ручьем, еще пол гектара — территория «Школы Верности», около одного гектара — службы людей, мастерские, лечебница, стоянка транспорта с авиадромом и остальные шесть — пустырь, простиравшийся на запад глинистым полумесяцем.

На западной окраине пустыря, перед самой оградой, высился Лысый холм, весь изрытый собачьими ямами. За этот холм, если смотреть от поселка, пряталось солнце, но если взбежать на бурую, лишенную всякой растительности макушку искусственной насыпной возвышенности, то видно, что дневное светило садится не за нее, а за город, вернее, за те вечерние огни, которые все в поселке называли городом.

По вечерам холм почти всегда пустовал, в темноте там делать было нечего. Да и соседство леса проявлялось опасной близостью. Именно туда Барди направил свой бег, едва почувствовав возвращение сил.

Он с трудом поднялся до вершины. Тигран поработал на славу. Еще вчера Барди взбежал бы сюда даже не запыхавшись. Теперь же долго стоял высунув язык и вентилируя легкие. До заката еще оставалось немало светлого времени, потускневший блин солнца навис над равниной, не касаясь ее. И огни города еще не зажглись, но они обязательно появятся, когда с небес исчезнет последний малиновый луч. Больше здесь ему делать нечего. Керби прав, он должен стремиться исполнить предназначение. Иначе он будет жить, как Тигран, который перебивается от службы до службы, и все они сродни дикости — зачистка окраин, бои без правил да изредка ночная охрана мясокомбината. Вон его корпуса — серые кубики, все не в городе, на пороге. Жмутся к дороге, или она к ним, избегая леса.

Нет, он постарается быть как Варя, Варя ему нравится. С ней хорошо дружить, в школе они всегда были рядом до самого ее выпуска в прошлом месяце, когда она тоже получила золотую гармошку. Такую давали одну на весь выпуск, а вместе с ней и работу в городе. Варю устроили прогулочной нянькой — хорошая служба, только видеться с тех пор они стали редко. Только по вечерам, и то когда Тигран с Чекой не гоняли с пустыря бессловесных по возрасту. Поэтому он так и хотел получить говорилку, поэтому она у него такая же, как у Вари. Хотя сама Варя никогда не стыдилась бессловесных по возрасту. Вот на прошлой неделе, когда у него еще не было говорилки, они вдвоем забежали на этот холм. Вернее, она забежала, а он за ней. Тоже вечером. И Варя села и тоже смотрела на закат, только не на город, а на лес. И чего смотреть? Отсюда даже деревьев не видно, будто туча упала на землю. Да и свой лес есть в поселке. Но она именно туда смотрела, да еще пела. Ну да, пела странную песенку, очень короткую, и он невольно запомнил слова.

Не отрываясь от картины начала заката, Барди положил голову на передние лапы и тихо запел:

В диком лесе Дикий зверь Стережет входную дверь. А быть может, Просто ждет, Когда к двери Хозяин подойдет.

— Это ты сам сочинил? — спросил кто–то из сгущавшихся сумерек.

Барди тут же вскочил на все четыре. Как он до сих пор не учуял того, кто спрашивал? Ах вот почему — ветерок шевелил шерсть на загривке, дуя в спину. Тот же, пока еще неизвестный, затаился с подветренной стороны холма. А вот и он.

Из–за кочки выглянула голова человека.

Как и все его собратья, Барди видел хуже людей, а в сумерках и подавно, для него и днем все краски вокруг были серыми.

— Ты кто? — спросил он голову.

— А-а, это ты, приятель, — добродушно отозвалась голова. — Оказывается, ты еще и песни сочиняешь.

— Нет, — честно ответил Барди, — это одна моя знакомая пела.

— А я думал, что ты настоящий бард, — заметила голова.

— Да, Бард, — согласился Барди, — это мое имя. Откуда ты знаешь? Разве мы знакомы?

— А то как же. — Голова рассмеялась. — Правда, ты не представился, но поболтать мы сегодня успели.

Так это же тот, что назвал его «дорогой» и улыбался по–доброму, вспомнил Барди недавнюю встречу со строителями.

— Неплохое у тебя имечко, — польстил ему этот человек. — Звучное. Хочешь поужинать? У меня есть лишний гамбургер.

— Это котлета? — спросил Барди, от которого вечерний ветерок еще отгонял все запахи, включая и вкусные.

— Гамбургер? Вроде котлеты, — согласился человек.

— Тогда давай.

Человек рассмеялся и снова за кочку присел.

— Иди сюда, — позвал он, — у меня здесь все разложено.

Барди спустился к своему собеседнику. Прямо на камне, накрытом салфеточкой, лежал бутерброд с котлетой, которую человек назвал гамбургером. Теперь Барди почувствовал вкусный запах, и губы его сразу же увлажнились.

— Ешь, — любезно предложил человек.

Барди не заставил себя упрашивать.

— А еще у тебя есть? — тут же поинтересовался он, расправившись с гамбургером в несколько секунд.

Человек опять рассмеялся.

— Нет, остальным я уже поужинал. Слушай, кто это тебя так?

— Да один нехороший пес, — сердито ответил Барди, догадавшись, что имеет в виду собеседник. Очевидно, он не только чувствовал себя, но и выглядел неважно после схватки с Тиграном.

— Однако ты ругаешься, — удивился человек.

Слово «пес» действительно из уст собаки можно

было услышать в редчайших случаях. Нехорошее это слово, для собаки грубое и обидное. Псами только дикарей бессловесных зовут.

— Он это заслужил, — проворчал Барди. — Ему надо в лесу жить, а не в цивилизованном сообществе.

— Из–за чего повздорили?

— Из–за достоинства, — ответил Барди.

— Да ты философ, — удивился мужик.

— Я пока никто. Я еще не выполнил предназначения.

Человек усмехнулся и хотел, как показалось Барди, еще что–то спросить, но замолчал и отвернулся в ту сторону, где солнце уже слилось своим нижним краем с поверхностью земли. Одинокий звон поселился у Барди в ухе — комар, занесенный ветром из травяных кущей с берегов ручья, зацепился за шерстинку. Барди тут же тряхнул головой, чтобы избавиться от надоедливого пискуна, и сам от неожиданности пискнул.

— Ты чего? — повернулся к нему мужик. В наступающих сумерках его лицо быстро утрачивало черты, все более превращаясь в серую неровную округлость.

— Шея болит, — объяснил Барди.

— Нехороший пес?

— Да.

— Давай я посмотрю, — предложил мужик, — что там у тебя. А то скоро стемнеет, и не различишь ничего. Может, тебе к врачу сходить надо.

Барди согласился. Он уже знал этого человека, и тот не сделал ему ничего плохого, только хорошее. Да и вообще он лишь однажды видел неприятного человека, того самого, который ему молотком грозился. И все равно он лучше Тиграна.

Барди доверчиво опустил голову, выставив загривок на обозрение.

— О–о–о, парень, — протянул человек, склонившись над Барди и осторожно ощупывая его шею так, что совсем не было больно, а даже очень приятно. — Крепкие, должно быть, зубы у того нехорошего пса.

— Очень, — согласился Барди. — Он здесь самый сильный.

— Думаю, что и не только здесь. Сломать звено титанового ошейника не каждому под силу.

— Как сломать? — взволновался Барди, дернув головой, и тут же опять взвизгнул.

— Тише, тише. Он не до конца сломал, частично. Говорилка твоя еще держится, а вот край острый тебе в шею впился. Погоди, я сейчас его вытащу.

Мужик достал из сумки, стоявшей тут же рядом, какой–то свой инструмент и некоторое время ковырялся им у Барди за ушами. Теперь было больно, но Барди терпел, а потом боль почти исчезла, и стало легко, только с шерсти на землю закапала кровь.

— Ты к врачу–то сходи, — посоветовал мужик. — И ошейник запаять надо или поменять, а то не ровен час потеряешь свою говорилку–то. На соплях висит.

— Как на соплях? На чьих? — испуганно попробовал заглянуть в глаза мужика Барди. Но не увидел их, только две темные ямы — от солнца над горизонтом осталось меньше половинки. Мужик рассмеялся, открыв еще одну черную дырку — рот.

— Это люди говорят так. Нет там ничего такого, о чем ты подумал. На соплях — значит слабо держится. Понятно?

— Понятно.

— Так что ты попроси кого–нибудь починить. А я уже пошел, до свидания. А то на последний автобус опоздаю.

Мужик поднялся с земли, взял свою сумку, перекинул через плечо и стал спускаться с холма.

— А дом вы построили? — крикнул ему вслед Барди.

— Построили, — ответила тающая в сумерках фигура. — Мой напарник уже за другой взялся, а я ухожу. Завтра вместо меня другого пришлют. Мало у вас тут платят. Да и напарник у меня неудачный. Хотя вроде мужик и неплохой, только грубый. Ты на него зла не держи. Он работу в городе потерял. На вас теперь ругается, а сам такой же… Ну ладно, пока, а то точно на автобус опоздаю.

И Барди услышал, как быстро затопотали подошвы ботинок человека, проделавшего остаток спуска бегом.

«А я никуда не пойду до утра, — решил про себя Барди. — Я завтра уеду в город. Мне тоже надо работу искать, только сначала ошейник починю».

Ночью приходили бессловесные. Он видел их черные тени в слабом свете луны. За ограду они не пошли, только проскользили вдоль нее и обратно. Напротив холма задержались. Запрокинув большие головы, нюхали воздух. Он знал, они чуют его. И он их учуял тоже. Плохой запах. Резкий. Настоящая псина. Он не заметил, в какой момент тени снова растаяли в темноте.

Глава II НА ПОРОГЕ

jA н брел по первозданному живому лесу. Под но- гами будто гимнастический коврик, весь сплетен из корней, набит перегноем, покрыт бурой хвоей и ржавой, в дырочках прошлогодней листвой. Каждый шаг пружинит и шуршит, приятно похрустывает тонкими усохшими веточками. То здесь, то там, прошив лесной ковер, подглядывают за всем влажные маленькие разноцветные полушария — шляпки грибов. Только что прошел дождь — лес дышит свежестью, жизнью, счастьем, и птицы не смолкают в зеленой вышине, где–то там, у самых вершин деревьев. За размахом зелени даже не видно неба.

Крылатых обитателей крон он тоже не видел, а зверей будто не было вовсе. Зверей он даже не слышал, хотя знал наверняка, что сейчас за ним наблюдают десятки блестящих и умных глаз, затаившихся в зарослях, спрятавшихся в траве, опасных и безобидных, любопытных и настороженных. О встрече с их хозяевами он мог только мечтать. Лишь самые мелкие жители этой многонаселенной обители, занятые повседневными хлопотами, и не думали прятаться от пришельца — крупные муравьи длинными вереницами семенили вверх и вниз по шершавым стволам, некоторые останавливались для попутных бесед, беззвучных диалогов, касаясь друг друга шевелящимися усиками, иногда появлялись и вскоре исчезали яркие бабочки да однажды мимо его ноги прокатил куда–то коричневый шар жук–навозник в блестящем черном панцире с зеленым отливом.

Но вот дятел выпорхнул сверху и сбоку, присел на ствол всего шагах в пяти. Оглянувшись и смерив его пуговкой глаза, санитар леса разразился короткой рабочей дробью, быстро–быстро замелькала красивая головка, увенчанная кардинальской шапочкой. Дятел еще раз оглянулся на него и так же неожиданно упорхнул неровным летом, словно скользя по воздушным горкам.

Свободный полет дикой птицы, он только что видел его — ему здорово повезло. Но звери, звери по–прежнему не появлялись — и все–таки были рядом. Он это чувствовал, знал, ощущал и догадывался.

Поперек тропы на пути возникла преграда — густая зеленая ветвь, за ней другая и еще одна, все вместе — живая завеса, такая плотная, что не проникнуть и самому острому взгляду. Тогда он пустил в ход свои руки. Уколовшись, раздвинул ветви и увидел то, что хотели спрятать деревья.

Перед ним стоял ОН, стоял не двигаясь — и смотрел. Пристально, пристально. Прямо в глаза, не прячась и не убегая.

— Наконец–то я нашел тебя, — вырвалось как–то само собой.

Андрей, опять ты где–то блуждаешь? Чудесное видение заслонила фигура отца.

— Пора вставать, уже утро. Нечего, нечего убегать, — отец протянул к нему руку и схватил за плечо. — Давай просыпайся, завтракать — и за дело. Я, что ли, за тебя буду учиться?

Андрей досадливо то ли простонал, то ли проныл что–то на одной скучной ноте и открыл глаза. Лес исчез, а отец остался:

— Я не уйду, пока ты не встанешь.

— Ну, сей–час… — Он сел на кровати.

— Давай–давай, ноги спускай.

— Ладно. — Он послушно поставил босые ступни на коврик.

— Умывайся и быстро на зарядку, Алена уже в ванной.

— Ладно, — отмахнулся он, вставая в полный рост.

В тот же миг отец улыбнулся и словно растаял. Он

опять остался один в своей комнате.

— Хоть бы раз, хоть бы раз, — бормотал он себе под нос, натягивая штаны, — хоть бы раз пришел по–на- стоящему. Уж лучше бы просто поставил будильник, чем так приходить. И вообще, кто дал ему право? Я ведь в его сны не влезаю и в мамины тоже. А он лезет. Весь кайф обломал на самом интересном месте. Когда еще такое увидишь, почти по–настоящему.

Отца он нашел в тренажерной. Подтянутый, стройный, в удобном спортивном костюме, с легким румянцем на щеках и влажным от пота лбом, тот поджидал сына, уже закончив серию утренних упражнений.

— Я думаю, тебе надо увеличить нагрузку на мышцы брюшного пресса, — заметил отец, критически осмотрев фигуру Андрея. — Когда ты в последний раз менял режим тренировок?

— В прошлый вторник.

— Значит, стоит увеличить интенсивность до ста тридцати килограммов в минуту.

2 Зак № 3945 о о

Он не стал спорить, вообще ничего не ответил, только послушно внес изменения в программу.

— Ждем тебя за столом, — напомнил отец напоследок и сразу исчез.

Андрей опустился в свое тренажерное кресло. «Значит, папа уже под душем. Не мог и вправду дождаться. И как это я ошибся? Сбили с толку капельки пота. Ну и ладно». Как всегда, он начал с разминки.

Завтракали и ужинали они почти всегда вместе. И всегда не более получаса. Но эти шестьдесят, поделенные между утром и вечером, минут Андрей не променял бы на все остальное время суток. Даже больше: чтобы растянуть завтрак и ужин, он отдал бы свое свободное время, даже игры и представления. И вовсе он не был обжорой. Сладкое, конечно, любил. Еще больше фрукты. Но вообще–то ничуть не больше других его сверстников, да и любого нормального человека. Но за столом они встречались все вместе. По крайней мере, так считал он. Они–то все думают по- другому, разве что мама иногда…

Ленка без энтузиазма ковырялась в тарелке. Просто отправляла подхваченные вилкой кусочки омлета в рот, торопливо глотала их, почти не пережевывая, — и уже новый кусок на вилке. При этом она легонько раскачивалась и качала головой, явно наслаждаясь каким–то новым клипом.

— Лена, — строго окликнула ее мама. — Сними их сейчас же. Всякую дрянь смотришь и смотришь. Можно хоть за завтраком отключиться?

— Ну мама, — вскинулась Ленка. — Он же смотрит свои «Новости».

Ленкина вилка указывала зубьями на отца.

— У меня нет на это другого времени, — возразил тот.

— У меня тоже, — нашлась Ленка. — У тебя на «Новости», а у меня на клипы. Кому я мешаю? Это вредно для пищеварения, — мамин тон обрел особую твердость. — И вообще, тебе не нравится, что заказали? Тогда, будь любезна, заказывай сама. Разумный рацион пока не для нас… Сними немедленно, слышишь?

Ленка сняла очки, положила их на стол и понуро уткнулась в тарелку. Она хмурилась, и глаз ее все равно не было видно.

Отец тоже снял очки, «Новости» закончились.

— Я давно говорю, — тут же привлекла его внимание мама, — нам в столовой лучше иметь обычный экран, чем эти очки. Хоть смотреть будем вместе.

— Ага, каждый свой квадратик, — съязвила Ленка. — Я не согласна. Он всегда клипы куда–то в верхний угол загоняет, — ее вилка опять повернулась в сторону папы. — Да и нет полноты ощущений.

— На фига он во–още тут светился, экран этот. Лучше просто так, без очков и экрана.

— Андрей, что это за «на фига»? Что это за «во- още»? Где ты этому научился? — одернула сына мама.

— Да что ты от него хочешь? — тут же услужливо подоспела Ленка, наконец он увидел два озерца василькового цвета с черными омутами зрачков посередине. — Он вчера опять полдня по улицам шлялся.

— Но уроки я сделал? Сделал. А где мне потом гулять — это уж мое личное дело.

— Ошибаешься, — не согласился папа. — Пока еще мы за тебя отвечаем. А потому в следующий раз будь любезен оповестить нас, где и как ты собираешься проводить свободное время. Пользы от таких прогулок я не вижу.

— И не забудь спросить разрешения, — добавила мама. — Не хватало еще, чтобы ты стал натуропатом. Между прочим, на прошлой неделе в соседнем дворе пристрелили бешеного. Во–первых, не пристрелили, а отловили, — уверенно заявил Андрей, — во–вторых, не бешеного, а двух бессловесных, в-третьих…

— Не хочу больше ничего слушать! — отрезала мама. — Уроки, бассейн, как обычно, музыка, потом можешь заглянуть к Петьке, ужинать и спать. Все! А у тебя, кстати, какие на сегодня планы? — переключилась она на папу.

— Да ничего такого особенного, тоже как обычно, — пожал он плечами. — Работа как работа. Ужинать будем вместе.

— Ну смотри, а то мы тебя уже почти не видим. Блуждаешь все где–то.

— Да где я блуждаю?

— Не знаю, не знаю. На работе, наверное, только ведь и о нас надо подумать.

— Все, я пошел, — поднялся из–за стола отец, забирая свои очки.

— Коне–ечно, — уже вослед ему протянула мама, — чуть речь о нас, ты на работу. Что тебе заказать на ужин?

— Как обычно, — обернулся в дверях папа. — Пиццу с курицей.

— А мне салат с крабами, — встряла Ленка.

— А тебе? — мамин вопрос был адресован Андрею.

— Испеки мне блины, как…

— Так, — обрубила мама, — печь я ничего не буду. У меня тоже должно быть свободное время. Если ничего не закажешь, получишь то же, что и вчера.

— Тогда пиццу, — вздохнул Андрей.

— Какую?

— Любую.

— Договорились. Господи! И когда у нас на завтрак, на обед и на ужин будет разумный рацион!

— Очень скоро, — остановился на пороге отец. — Как только Мир Рук станет Миром Лап и Зубов.

— Иного от тебя не услышишь, — отмахнулась мама.

Он опять встал из–за стола последним, когда мама, подтолкнув его легонько в спину, напомнила:

— В школу, в школу.

Ради этого тычка он готов был сидеть за столом вечно и поднялся почти счастливым. Хотя в школу и не собирался.

Он ушел в свою комнату и устроился на рабочем месте. «Пристегнувшись», небрежно въехал в десятые ворота Мира Разума, нырнул через «дырку от бублика» к школьному входу и занялся тем, на что ухлопал почти полгода. Семь потов с него сошло за это время, семь шкур спустил, заставляя себя учить, врубаться, искать подсказки, обращаться к специалистам, бродить по коридорам школы, мчаться по сверхскоростным тоннелям, прыгать через «нуль». До потери пульса корчил из себя увлеченного придурка, чтобы наконец сконструировать автономный образ. И все ради лжи. Это просто ужасно, но иначе было бы еще хуже. Для него, конечно, а для родителей лучше. Все–таки он — эгоист.

Еще минут десять Андрей увязывал образ с полем вынужденного диалога, закладывал школьное расписание. Потом, добавив несколько универсальных ответов на случай подколок, послал двойника по дневному маршруту. Сам же немедленно вырвался на волю.

Когда Андрей вышел из комнаты, жизнь в его доме почти прекратилась, Двери родительских кабинетов были плотно закрыты, Ленкиной комнаты тоже. И он, набрав код, запер свою снаружи, преградив доступ живому. Зато открыл дверь другую. Ту, которая не открывалась бы месяцами, если бы он ее не трогал. Еще мгновение, и дверь снова бесшумно закрылась, но его уже не было дома.

Утром Барди проснулся от холода и боли. Так как было еще совсем рано, направился к ручью. Там можно утолить жажду. Вода в ручье почти чистая, только совсем немного пахнет железом. Шея болела, он с трудом мог поворачивать голову. Приходилось держать шею в напряжении, чтобы не отдавала болью при каждом шаге. Тигран — нехороший пес.

Напившись, он почувствовал себя лучше, даже постоял, посмотрел, как скачут лягушки. Вот кто вообще никогда не заговорит, чего бы на них ни повесили, — жалкая участь. Попробовал по привычке детства накрыть одну из них лапой, но снова ударило в шею. Затею пришлось оставить.

Уже совсем рассвело, и можно было выполнять задуманное. Он обязательно должен сегодня же оказаться в городе. Только неплохо бы поесть и обязательно починить ошейник. Неохота снова стать бессловесным. Гаврила–кормилец приедет с кухни на своей мототележке еще не скоро. Так что до завтрака, к которому надо вернуться домой, Барди успеет забежать в мастерские. Может быть, Крис уже там, он рано просыпается. Так что чем скорее — тем лучше. Барди поднялся от ручья по пологому бережку, повизгивая от боли, стряхнул с шерсти капли утренней росы и побежал к мастерским. Шея болела уже меньше.

В мастерских Криса не было, а дверь оказалась запертой. Не зная, что делать дальше, Барди присел возле этой преграды в растерянности. Зевнул и высунул язык. Теперь от волнения ему стало жарко. И почти тут же он услышал, как с другой стороны здания мастерской кто–то открыл ворота подсобного дворика — тихо скрипнули петли.

Это Крис! Как он сразу не догадался. Если нет его в здании, значит, он уже во дворе. Барди быстро скатился по пяти ступенькам низенького крылечка и рванул вокруг дома, превозмогая боль, вытягивая шею и стараясь как можно раньше заглянуть за угол.

Наконец, достигнув последнего угла, он в смущении остановился. Встал как вкопанный, будто врос в

землю всеми четырьмя лапами. Ворота двора мастерской оказались закрыты, а привалившись спиной к одной из створок, на корточках в пыли сидел человек. Только это был не Крис. Вообще кто–то чужой, он даже не подцепил еще поселковых запахов, этот незнакомец.

Прошло секунд десять, прежде чем чужак повернул голову и заметил Барди.

— Чего тебе? — сразу спросил он.

— Ты Криса не видел? — ответил Барди вопросом на вопрос.

— Так ты говорящий, — удивился незнакомец — молодой парень в строительном комбинезоне, возле ног черная сумка, наверняка с инструментами.

— Да, я закончил «Школу Верности», — не удержавшись, похвастался Барди.

— Так ты еще и ученый, — усмехнулся парень. — Ну, я тащусь с тебя, псина.

Барди почувствовал обиду — и этот грубит. Он замолчал, но пока не уходил, потому что ему еще не ответили на вопрос.

— Так, говоришь, тебе Крис нужен?

— Да, — подтвердил Барди.

— Тот, который здесь главный?

— Да.

— А зачем он тебе, псина?

— Меня зовут Бард, — неожиданно для себя прохрипел Барди, делая один шаг вперед, и с удивлением заметил, как изменилось лицо его собеседника. Кажется, тот испугался и сразу поднялся в полный рост.

— Извини, Бард, — совсем другим тоном произнес парень, — я не хотел тебя обидеть, но ты бы мог и сам раньше представиться.

«Оказывается, он совсем не плохой», — тут же подумал Барди и легонько вильнул хвостом.

— А меня зовут Ник, — продолжал парень. — Так зачем тебе нужен Крис, Бард?

— У меня ошейник сломался, — пояснил Барди. — Он еще держится. На соплях, — с удовольствием ввернул он новое слово, — но может отвалиться. Потому что, когда говорят «на соплях», значит, слабо держится. А если у меня отвалится ошейник, то я потеряю гармошку. А без гармошки я бессловесный. Если я ее потеряю, то другую купить не смогу, она сто единиц стоит.

— Сколько? — удивился парень.

— Сто единиц.

— Ты смотри, какая дорогая.

— Золотая, — похвастался Барди, — такую только отличникам «Школы Верности» дают.

— Да-а, тогда ее надо беречь. Слушай, я могу посмотреть, что тут можно сделать. Я ведь ваш новый мастер. Крис взял меня на работу. Сам он сейчас уехал и будет только к обеду. Давай–ка посмотрю, все равно мне делать пока нечего.

— А ты умеешь паять титан? — спросил Барди. — Мне знакомый человек сказал, что надо ошейник запаять.

Барди опять хвастался. Знакомство с людьми — многого стоит.

— Ты мне не веришь, — расстроился парень. Так расстроился, что даже на мгновение закрыл лицо руками. — Чем я заслужил такое отношение, Бард? Что я такого сделал?

— Ничего, — согласился Барди, ему стало неловко за свое поведение.

— Я просто хотел тебе помочь, — не мог успокоиться парень, — и сделать свою работу. А ты мне не веришь. — Он сокрушенно всплеснул руками. — Крис вернется и спросит: «Почему ты не запаял Барду ошейник? Ты что, плохой мастер?» Что я ему отвечу? Что мне теперь делать?

Барди пошел вперед, вихляясь вместе со своим хвостом, — вроде танец исполнял.

— Ладно, паяй, — сказал он. — Я тебе верю.

— Вот спасибо тебе, друг. Спасибо, дорогой, — тут же расцвел парень в улыбке, и лицо у него стало таким приятным, что Барди тоже ему во всю пасть улыбнулся.

Едва глянув на доверчиво подставленную собачью шею, парень деловито и очень значительно протянул:

— О–о–о, Бард, это просто так не исправишь. То есть починить–то, конечно, можно, но не на твоей шее. И как ты умудрился так его уделать? Слушай, здесь надо заменить звено, — продолжал он, не давая Барди ответить на только что заданный вопрос. — Я могу это сделать, но ошейник снять надо. Давай я сниму, починю, потом обратно тебе надену.

Барди очень разволновался и неуверенно затоптался на месте.

— Да не психуй ты, — убеждал его парень. — Здесь работы минут на десять. Я дорежу звено, сниму твой ошейник, зайду во двор, там есть горелка, без которой мне ничего не сделать. А ты меня подождешь здесь, смотреть на горелку собакам нельзя — они от этого слепнут. Что толку, если ты будешь говорить, но не сможешь видеть. А я специальные очки надену, за меня не бойся. Ну, договорились? Всего десять минут — и ты снова с говорилкой, да еще с новеньким исправным ошейником. Десять минут и помолчать можно, ведь молчал же ты до того, как получил эту штуку.

— Ладно, — согласился Барди, — я тебя здесь подожду. Только побыстрее, а то придет кто–нибудь, увидит меня без гармошки, станет смеяться, а я ему даже не отвечу.

— Ерунда, я быстро, — успокоил его парень и взялся за дело.

Он достал из сумки инструменты и снял ошейник меньше чем за минуту. Только что–то пожужжало у Барди за ушами да шее стало горячо, но ненадолго.

— С кем–то ты здорово подрался, — заметил парень, разгибаясь.

Барди хотел пояснить, как все вышло, но ничего у него не получилось^, в горле только заклокотало и вырвалось наружу два коротких нервных лая. Вот и все, он опять был без гармошки.

— Десять минут, — повторил парень, успокаивая, и подошел к запертым воротам. Что–то опять прожужжало, и ворота отворились. Парень скрылся за створкой, прикрыв ее за собой наглухо.

— Не заходи, — напомнил он уже с той стороны ворот, — ослепнешь.

Барди сел где стоял и принялся следить за дорогой из поселка. С этого места он видел лишь небольшой участок — метров десять–пятнадцать от леса до мастерской, — дальше дорога скрывалась в густых зарослях подлеска. Наблюдая за дорогой, Барди одновременно слушал, как работает новый мастер. Опять он жужжал чем–то в дальнем конце подсобного дворика. Потом послышался скрежет металла, парень что–то там гнул — это точно. Потом все стихло. «Наверное, уже готово», — подумал Барди и, еще не вставая, нетерпеливо перебрал передними лапами. Он все–таки очень волновался, что его кто–нибудь из знакомых застанет без гармошки. А знакомых у Барди здесь действительно было много — почти все жители поселка.

Прошло еще сколько–то времени, за которое ничего в мире не изменилось, разве что приехал рейсовый автобус из города. Барди слышал, как работает его двигатель, который водитель здесь никогда и не глушит. Поселок «Плоды любви» — конечная остановка маршрута. Через минуту–две автобус уедет обратно. Пока что без Барди, но вот починит ему Ник ошейник, он еще позавтракает и тоже уедет в город следующим рейсом. Впервые. Скорее бы. Барди еще раз потоптался передними лапами и сменил позу, сев немного на бок, на левую ляжку.

Слабый утренний ветерок, чуть шевеливший листву берез ближнего поселкового леса, донес до Барди весть о приближении знакомых. Где–то там, по лесной дороге, трусили те трое, с которыми он вчера на пустыре не попрощался. Чека, Тигран — шерсть на загривке Барди сразу же стала дыбом, обиды он не забыл, — и Варя. Встречи с ней в этот момент Барди боялся больше всего на свете. Насмешки Чеки можно перетерпеть — не впервой, Тиграну он все равно уступать не собирался, а вот Варя — это серьезно. Если она увидит его сейчас без гармошки… Большего позора Барди просто не мог себе представить. И в тот же миг с неожиданным ужасом Барди понял, что за воротами, в подсобном дворике мастерской никого нет. Парень, забравший его ошейник с гармошкой, исчез, растаял, испарился — будто его никогда и не было.

Испуганно вздохнув с низким стоном, Барди вскочил на все четыре. Он подбежал к воротам и толкнул створку лапой, она очень легко открылась. Дворик был пуст.

Барди проскользнул внутрь, находясь уже в состоянии паники. Он быстро добежал до середины двора и замер на мгновение в полной растерянности. Обоняние помогло определиться, нюх привел его в дальний угол, скрывавшийся за верстаком и блоком щитов для еще не собранных сборных домов. Ну да, он же слышал, как парень жужжал отсюда своими инструментами и скрежетал металлом.

«Ах вот оно что!»

Хвост у Барди поник. Хуже ничего не могло случиться — в наружной ограде была прорезана дыра, такая, что человек, только немного пригнув голову, мог свободно в нее пролезть. Металлическая сетка по краям лаза для удобства была отогнута в стороны.

«Нехороший, нехороший! Хитрый пес», — впервые, пусть даже не вслух, выругал человека Барди.

Времени на размышление не было, обдирая бока, он протиснулся за территорию поселка. Чуткий нос опять подсказал ему, что парень проделал то же самое уже пару минут назад. К остановке автобуса Барди рванулся галопом. Эх, был бы он полегче, как Игр, у которого мама афганская борзая, но, увы, предки Барда не были гончими собаками. Да и все равно вряд ли бы он успел. Подбегая к остановке, Барди увидел, как быстро, наращивая скорость, удаляется автобус. Хоть это и не самый быстрый наземный транспорт, но все же никакая собака его не догонит. Даже стремительный Игр мог соперничать с автобусом секунд десять после отправления, не больше.

«Нехороший, нехороший», — вывалил Барди язык, остановившись на остановке. Здесь же обрывались следы обманувшего его человека. Тоскующим взглядом Барди посмотрел на опустевшую уже дорогу — только дрожащее марево, даже облачка пыли не осталось над ровной, безжизненно твердой полосой покрытия. Его счастье, работа, призвание, определенность будущего — все исчезло вдали за считанные секунды. Остались лишь горечь обиды, неведомая отныне судьба и бессловесность.

Он даже не заскулил.

Глава III ИНЦИДЕНТ В ГОРБАТОМ ПЕРЕУЛКЕ

— Бегает он средне, Джоб. Мы его скоро догоним. Будь готов к задержанию.

— Да он вообще весь какой–то средненький… и по комплекции тоже, — презрительно заметил богатырь. — Думаю, хлопот он нам не доставит. Не то что те двое на прошлой неделе. У меня до сих пор плечо ноет.

— Заклинило затвор, — с досадой, словно оправдываясь, пояснила Эл, — ты же знаешь.

— Да ладно, ладно, я разве что–нибудь говорю, — смутился Джоб и, пригнув свою большую лобастую голову, попытался заглянуть ей в глаза снизу. — Какие могут быть трудности между напарниками. К тому же я тебя люблю. А пушка, она ведь железная, с нее и не спросишь.

Эл рассмеялась, покачав головой.

— Ладно, увалень, — по–дружески потрепала мощный собачий загривок, — будь готов, мы уже на месте. Его засекли где–то здесь, на Четвертой Кленовой.

Она выключила негромко ворковавший двигатель, патрульная двойка «БМВ» замерла в безмолвии.

— Ты ничего не слышишь, не чуешь? — спросила она насторожившегося Джоба. Ротвейлер немного напоминал ей в данный момент некрупного сфинкса. Неподвижного, несокрушимого, надежного стража. Джоб ответил не сразу и опять смутившись:

— Ну я же не сеттер какой–нибудь, чтобы стойку делать. Мое дело — взять. Нет, ничего не слышу. Не чую.

Все–таки Джоб очень самолюбив, расстраивается из–за всяческих пустяков, никак она к этому не привыкнет. Да и как привыкнуть, когда не знаешь, что и как сказать, потому что любой мелочью задеть можно, даже невинным вопросом.

— Ничего, справимся в Центральном, — нашла она выход.

Уже через несколько секунд Центральный отдел внешнего наблюдения выдал на видеополе изображение лохматого, довольно крупного кобеля неопределенной бурой масти, с висящими ушами, широкой грудью и уныло опущенным хвостом. Пес трусил по привычно пустынному Горбатому переулку в сторону центра города, время от времени останавливаясь и озираясь по сторонам. Вроде бы с любопытством.

— О господи, Джоб! — сорвалось у нее.

— Что такое? — по новой насторожился ротвейлер, до этого спокойно взиравший на изображение в ожидании распоряжения старшего.

— Там же прогульщик! Движется ему навстречу, они должны вот–вот встретиться, у нас меньше минуты.

Палец Эл указывал на маленькую человеческую фигурку, медленно передвигавшуюся по электронному плану местности, расположенному в правом верхнем секторе видеополя.

— Этого еще не хватало! — Джоб выпрыгнул из машины. — Времени нет. Я пойду низом, а ты как обычно. — Он был тугодум, но решителен.

Тактика преследования и отлова бессловесных в условиях города была отработана исстари и почти не давала сбоев. За всю историю Городского департамента полиции информбюро зарегистрировало лишь две неудачи. Однажды патрульные двойки столкнулись на перекрестке, одновременно преследуя двух разных нарушителей, а во второй раз флайер протаранил стену здания из–за сбоя в сети, пилот не успел подключить автономное управление.

Кроме неоспоримого стечения обстоятельств — во втором случае причиной сбоя явился один из многочисленных саморазмножающихся вирусов–мутантов, запущенных в Сеть еще во времена Анархии пользователей, — оба раза в неудачах виноваты были и люди. Преследование тогда велось на недозволенной высоте уровня городских построек. Если бы не были нарушены инструкции, аварий бы не случилось и операции завершились успешно.

Эл была опытным и послушным сержантом, ее «БМВ» взмыл выше уровня крыш, а на видеополе прибавилось еще одно изображение — лежащего под ней квартала. Теперь она наблюдала сразу три картинки: на одной все также трусил лохматый бурый кобель, на другой — электронная карта, вид сверху — критическая ситуация, в узком ущелье Горбатого переулка сближаются две фигуры, прогульщик и бессловесный, и третья — разноцветные квадраты и прямоугольники — геометрия крыш, украшенная пунктирами разметки посадочных площадок флайе- ров, — весь квартал, в котором разворачивается действие, с высоты птичьего полета.

Пикирование с зависанием над целью — следующий этап отработанной операции. А дальше стрельба на поражение с задержанием. Что–то зачастили в город лесные гости, за этот месяц уже третий случай. И второй в их районе.

Краем глаза Эл отыскала напарника. Джоб уже тоже был в переулке, но даже зеленому новобранцу, да и вообще любому, было очевидно, что встрече он помешать не успеет. Предотвратить неизбежное теперь лишь в ее власти. Повинуясь команде, как по невидимой горке флайер завалился в сторону Горбатого переулка.

— Иду на цель, — отчеканила она Джобу.

В ответ раздалось лишь нечленораздельное ворчание.

Автоштурман бортового компьютера, сведя воедино данные всех наблюдений, заставил зависнуть машину над ущельем Горбатого переулка точно в том месте, где должен был оказаться в настоящий момент нарушитель. Эл в этом не сомневалась. Она видела, как сужается в точку координатная сетка на спине пришельца из дикого мира. Пес должен быть вот здесь, но глаза сержанта увидели нечто иное. Голая серая лента асфальта и мощный, хотя и не столь внушительный с такой высоты Джоб, скачущий тяжелым галопом.

— Где он?! — в удивлении вскрикнула Эл.

— Не вижу! — кратко отозвался напарник.

Джоб остановился точно под тенью машины и,

склонив голову, закружился на месте.

— Дальше по переулку он не ходил, — доложил

Джоб результат своих недолгих исследований при помощи органа обоняния. — Они встретились и…

— Да где же они, черт возьми! Провалились? — загоревшийся было азарт охоты прорвался у Эл досадой и тревогой за исход состоявшейся встречи.

— Не думаю, — рассудительно ответил Джоб, чуждый, как и все четвероногие, любых образных выражений. — Скорее мы опоздали. Он уволок его… Он уволок его во внутренний двор!

— Вот черт! — Как она упустила эту детальку, на Горбатом сохранились пережитки далекого прошлого. Всего два, но этого оказалось достаточно, вот же они на карте помечены зеленым квадратным значком. Как она…

Времени на самоедство у Эл не было вовсе. Фигура Джоба метнулась к нечетной стороне Горбатого переулка и сразу исчезла. Рядовой скрылся под аркой, раньше их называли, кажется, подворотнями.

— Я снижаюсь! — крикнула она.

Трех секунд оказалось достаточно, чтобы патрульная двойка замерла на асфальте там, где только что кружил младший в паре. Эл ступила на асфальт, держа наготове оружие. Ей не хотелось повторить оплошность, из–за которой, возможно, туго придется Джобу. Узкая бетонная полубочка прохода, ведущего во внутренний двор, пустовала.

— Джоб, где ты? — окликнула она.

— Здесь, — отозвался голос напарника в наушниках шлема, — заходи, я не знаю, что делать.

Эл поспешила под бетонные своды.

Внутренний двор этого допотопного дома, который давно пора было снести или уж сохранять как памятник архитектуры, представлял собой почти идеально квадратную площадку, по периметру которой шла асфальтированная дорожка. Внутри же квадрата росли деревья: высокие, нелепые, с задранными вверх и рассеченными, словно перья, ладонями широких и длинных листьев — какие–то пальмы, а рядом кедр, еще какие–то с листьями, которых Эл и не знала; у их подножия, чуть в стороне, избегая тени, пестрела яркими красками цветов продолговатая клумба, а в центре цветника бил маленький аккуратный фонтанчик, к которому вела выложенная большими, неровными по краям камнями дорожка. За клумбой кусты роз и шиповника образовывали подобие несложного лабиринта, наверняка со скамейками, скрывавшимися под колючими зелеными стенами. Сверху всю эту дикость накрывало, опираясь на крыши, полушарие прозрачного колпака синтетического кварца.

Эл поморщилась. Таких дворов в районе ее патрулирования четыре, их часто облюбовывают натуропаты, но этот был пуст, по крайней мере так с первого взгляда ей показалось. Хотя места, где мог спрятаться бессловесный вместе со своей жертвой, сколько угодно.

— Эл, они здесь.

Джоб не сводил глаз с темной матовой плоскости двери, одной из девяти. Восемь — все «мертвые», по две на сторону квадратного двора — сохранили допотопные козырьки над входом и три ступеньки перед каждой дверью, эта же выделялась. Дверь «жила» — ею пользовались и поныне. И это еще не все. Перед «живой» дверью не было не только крылечка, но даже и какой–либо мало–мальски выраженной приступки. Порог находился прямо на уровне асфальта.

С оружием на изготовку Эл приблизилась к двери, коснулась сенсорной клавиши вызова владельца. Очень скоро матовая, отливающая темной зеленью плоскость просветлела, и стало видно скрытое за ней помещение — пустую комнату с большим погашенным экраном на дальней стене и сидящим на спинке единственного кресла у маленького столика крупным белым попугаем с желтым хохолком на макушке.

— Здр–расте, — развязно поздоровалась птица. — Чем обязан?

— Сержант городской полиции Эл Даймонд, отдел патрулирования, — отрекомендовалась Эл, предъявляя жетон.

— Младший сотр–рудник Бюр–ро вакансий для служащих, попугай какаду Лар–ри, — как сразу показалось Эл, с ехидцей выдал хохлатый и повторил: — Чем обязан?

— У вас в помещении находится нарушитель, потрудитесь позвать старшего или откройте дверь, мы вынуждены осмотреть вашу контору.

— Так смотр–рите, — нелюбезно посоветовала птица, — двер–рь не открою, не имею на то инстр–рук- ций, а стар–ршего нету. По делу смотался.

— Брось валять дурака, Лари, — не выдержал Джоб. — Открой, пока я дверь не вышиб.

— Башка тр–реснет, — издевался попугай. — Ор-р- дер на обыск имеешь? — Сощурившись, младший сотрудник Бюро вакансий склонил голову набок и по- клоунски свесил желтый хохолок. — Пр–редъяви ор- рдер на обыск, гр–ромила.

— Вы должны открывать дверь по первому требованию сотрудника полиции! — возмутилась Эл.

— Чер–рта с два! — прохрипел невежливый попугай, хохолок его резко расправился и снова сложился, словно давно уже забытый людьми веер. — Мой дом — моя кр–репость. Это частная квар–ртира с офисом. Двер–рь не откр–рою. Пр–редъявите ор–рдер.

— Слушай, ты, клоун в перьях, — не выдержала его наглости Эл. — Я сейчас вызову подмогу, они приедут с ордером, но тогда ты сядешь в распределитель за нарушение Кодекса Верности. А там, сам знаешь…

. — Пр–ридумала тоже, — не смутился попугай. — Я не нар–рушаю. И внутр–рь вас не пущу. Потому что стар–ршему вер–рен. Пр–рошу зр–ря не беспокоить. Осмотр–реть комнату можете оттуда, где вы стоите.

Двер–рь сейчас полностью пр–розр–рачна. Имею пр- раво вас не пускать пр–ри таком обзор–ре. Пр–рекр–ра- тите пр–роизвол! — Неожиданно сложившись чуть ли не вдвое, быстро закачавшись и растопырив хохол, попугай заверещал так, что эхо загуляло в колодце старого двора. — Я буду жаловаться в Упр–равление меньшинств! Это тр–равля и усекновение в пр–равах! Третий пар–раграф втор–рой статьи действующей конституции! Позор–р–р, сер–р–ржант! — разразился он негодующе–раскатистым «эр». — Где ваша гр–раж- данская совесть?!

— Др–р–янь! — взревел Джоб, бросаясь к закрытому входу.

— Рядовой Джоб, отставить! — остановил его окрик сержанта. — Формально он прав. Свяжемся с шефом, никуда они не денутся. Ты еще пожалеешь, — бросила она уже попугаю.

— Угр–роза р-расправы! — крикнул тот и скрылся за матовой непрозрачностью двери.

— Крылатый паразит, — проворчал Джоб. — Эл, вызови департамент. Пусть установят внешнее наблюдение за дверью.

— Непременно, — играя желваками на смуглых от загара щеках, ответила сержант. — Только одного наблюдения мало. Требуется экстренное вмешательство, как минимум захвачен заложник.

Меньше двух минут ушло у нее на переговоры с начальством, вызов спецотряда и запрос ордера в прокуратуре. Еще минут пять — и наступит развязка. Тогда увидим, каким голосом заверещит хохлатый наглец, укрывшийся по ту сторону двери.

Неожиданно дверь отворилась, и на пороге появился мальчик. Бледнокожий, темно–русый, с коротко остриженными волосами и с тем самым наглецом попугаем, уютно устроившимся на его плече.

— Здравствуйте, — поздоровался мальчик, — кажется, вас зовут Эл Даймонд?

— Кажется, так, — не совсем готовая к такому повороту событий, осторожно согласилась Эл.

— А меня Дюша. По–моему, произошло недоразумение. И боюсь, что я являюсь его непосредственной причиной.

— Как ты здесь оказался? И почему тебя не было видно при первом осмотре?

— Извините, — мальчик замялся и потупил взор, — я был э–э–э… в туалете. А Лари… — Он потерся щекой о крыло молчавшего теперь попугая. — Ну, в общем, он пошутить любит. У какаду такой природный характер. Это же все–таки не преступление…

— Это хамство, — вмешался Джоб.

— Рядовой Джоб Чарли, — одернула Эл, и Джоб замер, проглотив обиду. Сел и даже уши прижал к крутому черному затылку, вперив неподвижный взгляд в шершавую стену.

— Кое–что мне все–таки не ясно, — продолжила Эл, пытаясь поймать нить все еще неясных ей событий. — В эту дверь совсем недавно вошли с улицы двое…

— Я и мой друг, — кивнув, перебил ее мальчик. — Он бастар, но не бессловесный. Его зовут Трезор Лаки. Можете проверить по справке.

— Лучше позови его, я побеседую с ним лично, — предложила Эл, почти успокоившись.

— Трезор, — крикнул мальчик, обернувшись внутрь помещения. — Пойди сюда на минутку.

На пороге появился лохматый кобель бурой масти. Его шею украшал блестящий металлический ошейник с гармошкой.

— Черт возьми, — не выдержав, проворчал Джоб. — Эл, куда ты смотрела?

Несколько секунд Эл молчала, глядя в глаза бурому Трезору. Тот даже не думал их прятать. Ну и собака! Даже Джоб отводит глаза, когда в них посмотришь. Интеллект независимого склада.

— Ты Трезор? — спросила Эл единственное, что пришло ей в голову.

— Трезор, — прохрипела собака, едва разжав зубы.

— А что хрипишь?

— Говорилка хреновая. Брак на рынке подсунули.

— Ну ты простак, — осклабилс^ Джоб, позабыв об обиде. — Вот что значит нечистопородный.

— Рядовой Джоб, — тут же напомнила Эл о забытом, — вести расспросы должен старший в паре.

— Виноват. — Джоб снова устайился в стену.

— Трезор Лаки, почему на вас 'ре было ошейника, когда вы двигались по Горбатому Переулку?

— Играли.;

— Что? — не поняла Эл. — То ^сть как?

— Это я виноват, — снова вмешался мальчик, — Я игру такую придумал. Мы вышли из дома, и я предложил: «Давай, я пойду направо, а ты налево, и кто придет к Лари первым». А! дороги мы выбрали нам неизвестные. И уговорились це спрашивать, и без путеводителя, а самим искать. Оц жулик, — мальчик подмигнул Трезору, — вот я….

— Это ложь, Эл. — Ротвейлер, прервав пояснения мальчика, с тревогой и надеждой заглядывал в глаза своему сержанту. — Эл, это ложь. Собака не может обмануть человека, а он говорит — «жулик».

— Ну, я имел в виду другое, — тут же поправился Дюша. — Хитрить–то вы умеете, просто это заметно. Человек всегда это видит, вы ведь не умеете скрывать свою хитрость. Конечно, потом бы я обо всем догадался. Но пока меня рядом нет, он вполне мог спросить у кого–то дорогу, вот я и снял с него говорилку лазерной отмычкой.

— В высшей степени неразумно, — взорвался младший патрульный.

— Рядовой Джоб!

— Да что — Джоб! Он подставил своего друга, умышленно снял с него транслятор на улице! А если

бы мы его отправили в распределитель? Это разгильдяйство! Да еще прогульщик!

— Рядовой Джоб! Я с тобой полностью согласна, но все–таки старший — я! Если не замолчишь, я подам рапорт!

Джоб укоризненно посмотрел в глаза старшехю друга и вздохнул так, что у Эл прихватило сердце.

— Извините, я больше так не буду, — промямлил мальчик.

— Надеюсь. — Эл раздраженно сверкнула глазами. Она еле сдерживалась. Из–за этого юного лоботряса чуть было не натворила дел и уж точно на полдня поссорилась с Джобом. Теперь в этом нет никакого сомнения. — Странные у тебя развлечения, Дюша, на грани неразумного. Ладно, надеюсь, что такое не повторится. Рядовой Джоб, в машину. База! База! Вызывает сержант Эл Даймонд. Отбой по Горбатому переулку. По возвращении я подам рапорт о происшествии… Простите, капитан, но это уже не наш район. Есть выполнять без разговоров.

— Куда? — вскинулся напарник, врожденное любопытство все же победило обиду.

— Парковый сектор, — раздраженно буркнула Эл. — Опять сборище натуропатов.

Джоб молча отвернулся и потрусил к выходу со двора тяжелой рысью.

Выйдя из–под арки, Эл с удовольствием вдохнула сухой, чистый воздух родного города. Ее угнетала сама атмосфера в этом дворе — нездоровая влажность, явный переизбыток кислорода, пряные запахи, от которых кружится голова, испарения обнаженной почвы, да мало ли еще что. Отвратительно. То ли дело здесь — небо без облаков и без купола.

Хлоп! Жирная белая клякса разбилась и забрызгала лобовое стекло патрульного авиамобиля.

— Пр–ростите, р-ребята, — прохрипело с неба, — машина у вас больно непр–риметная.

— Ворона! — ахнула Эл.

— Пар–разит, — устало проворчал напарник. — И кто только их говорящими делает. Наглейшая порода эти крылатые.

— Джоб, терпимость — главное условие мира в сообществе.

— Знаю. — Джоб кряхтя устроился на переднем сиденье. — Поэтому мы еще напарники.

«Господи! — удивилась про себя Эл. — Неужели и у него просыпается чувство юмора». Она включила двигатель и «дворники».

— Она пр–рава! Она пр–рава! — горячился, приседая и раскачиваясь на спинке любимого кресла, какаду Лари. — Она пр–рава! Ты потр–рясающе нер–разу- мен! Какого чер–рта ты пр–риволок сюда эту лохматую обр–разину? А если бы он тебя р–разор–рвал?! Тоже мне Маугли.

— Говорю тебе, что он сам повернул во двор. А я только подвел его к двери. Ты же сам меня учил языкам бессловесных.

— Дур–рак! Дюша — дур–рак! — возмущался попугай.

— Сам дурак, — отозвался Андрей и подавился выданным эпитетом. Так и есть, Лари страшно обиделся.

— Неблагодар–рный! — возопил он. — Я его учил! Я его любил! Я его пр–ривечал! А он мне дур–рака! Дур–рака! Ты пр–рав, пр–ротивный! Я стар–рый, безмозглый дур–рак. Так тебе, Лар–ри, так! Если не можешь отличить пор–рядочного человека от нер–разум- ного р-разгильдяя.

В глубокой скорби попугай спрятал голову под крыло, да так и остался, неожиданно замолчав.

— Лари, прости, пожалуйста, ты самая умная птица из тех, которых я знаю, — расстроенно бубнил Андрей.

Лари молчал и не двигался.

— Ты вообще умнее всех в городе, а еще добрее, красивее и талантливее.

Попугай не менял позы, только выглядывавший из–под крыла хохолок едва дрогнул.

— Даже Серега и то не такой умный, — пустил в ход последний козырь Андрей.

— Вр–решь, вр–решь, р-разгильдяй, — не выдержал Лари, — Сер–рега гений! Что бы мы без него делали?! Твой бессловесный Тр–резор–р был бы уже в р–распр–ределителе, если бы Сер–рега не спар–родир- ровал. И это он пр–ридумал надеть этой псине на шею стр–рогач из музея и пр–рикр–рутить туда стар–рую губную гар–рмошку Виктор–ра. Гений! Сер–рега гений!

Глухое ворчание пробилось через попугайские крики восторга.

— Что это с ним? — удивился мальчик, оглянувшись на сидящую в уголке бурую собаку, которую они только что выдали полицейским за Трезора Лаки.

— Что–что, дикар–рь! — пояснил Лари и тут же увидел белые зубы, но не в улыбке, а в сердитом оскале.

— Тише, тише, ему, по–моему, не нравится, когда ты так его называешь, — предположил Андрей.

Бурый кобель тут же поднялся, подбежал к Андрею и, задрав морду, преданно уставился ему в глаза, виляя хвостом.

— Слушай, а может быть, он не бессловесный? Знаешь, мне показалось, он открывал пасть, когда Сере- га пародировал.

Теперь кобель извивался всем телом и тревожно поскуливал. Он топтался передними лапами и даже немного подпрыгивал, отрываясь от пола, будто хотел встать на задние и лизнуть мальчика в лицо, но боялся, что тому не понравится такая фамильярность.

— Ер–рунда! Чушь! — отрубил Лари. — Собаки так не хитр–рят. Он пр–росто тебе льстит, значит, попр- рошайничает, жр–рать хочет. Вр–ремя обеда.

— Как обеда? — испугался мальчик.

— Так обеда. Вон часы, половина второго.

— Елки зеленые, — засуетился Андрей, — мне поскорее домой надо. Я, конечно, оставил двойника в Мире Разума, но мама может и в комнату сунуться. Елки зеленые, — повторил он присказку, которую совсем недавно случайно узнал и которая ему страшно понравилась.

— Ладно, беги, я с этим дур–рнем упр–равлюсь. Сейчас пр–ридет Виктор-р или Мар–рина, мы р-ре- шим, что с ним делать.

— Нет уж, без меня не решайте, — забеспокоился мальчик, остановившись на пороге, — собака все так же вертелась у его ног. — Это мой бессловесный. Накормите — и все. Вечером снова приду. Ладно, я побежал. — Он не обратил внимания на то, что кобель вдруг повесил голову и хвост, развернулся и поплелся в угол.

— Может быть, вызвать такси? — предложил Лари.

— Да ну, я ногами! — крикнул Андрей, закрывая за собой дверь.

— Сор–рванец, — проскрипел попугай. — Р-радость и наде, жда. — Он повернулся к притихшей собаке. — Ну что, песья кр–ровь, пиццу жр–рать будешь?

Кобель сорвался с места, ответив оглушительным лаем.

— Чер–рт, чер–рт, чер–рт! — еле успел взмыть под потолок Лари. — Неблагодар–рный! Бешеный, что ли? Лохматая р-рояса!

Кобель подпрыгнул и лязгнул в воздухе зубами, норовя достать птицу.

— Слабо, — поддразнил Лари. — Слышь, звер–рюга, освободи место для посадки, я ведь не ор–рел, кр–рылья устали.

Кобель неожиданно улыбнулся и вернулся в угол, где и сел, с интересом наблюдая за попугаем, слегка склонив голову набок.

— Слушай, а вдр–руг Дюша пр–рав? — Лари в раздумье опустился на спинку кресла.

Громкая дробь собачьим хвостом по полу была ему ответом.

— Смотр–ри ты! — удивился попугай. — А вот мы пр–ровер–рим. Подойди–ка сюда, пар–рень.

Собака встала и подошла к креслу.

— А ну–ка сядь, — предложил Лари.

Собака села.

— Нет, не пойдет, — вслух рассуждал попугай. — Некотор–рые бессловесные могут знать и команды в вольной форме. Слушай, пар–рень, если ты не бессловесный, пер–рескочи кр–ресло. Чер–рт меня побер- ри! — затрепыхал крыльями попугай, потеряв равновесие, когда косматое тело пронеслось прямо у него перед клювом. — Кажется, я действительно допустил бестактность, назвав тебя дикар–рем и псиной. Пр–ро- шу прощения.

Собачья пасть широко улыбнулась.

— Так, значит, ты пр–росто без говор–рилки.

Новая дробь хвостом из угла.

Обидно. Дюша р–расстр–роится. Р–расстр–роится стр–рашно. Ах какой он пр–рекрасный пар–рень. Пр–росто прекр–расный. Мой др–руг. Это я пр–риду- мал называть его Дюшей. А ты слышал, как он меня любит? И уж Лар–ри умный, и уж Лар–ри кр–раси- вый, впр–рочем, все это пр–равда. Знаешь, Тр–резор. Я буду так тебя называть, потому что настоящего твоего имени не знаю. Знаешь, Тр–резор, я ведь на языках бессловесных говор–рить умею. Вот по–собачьи «иди за мной» знаешь как будет? — Попугай хрипло пролаял три раза. — Так? Вижу, что так, по глазам вижу. Можешь даже не долбить по полу своей молотилкой. Кстати, Дюша не единственный мой др–руг ср–реди людей. Еще Мар–рина и Виктор-р. Ох, Мар- рина меня так любит! А Виктор-р так ценит! Так ценит! Он зоолингвист, мы с ним коллеги. Знаешь, что такое коллеги? Не знаешь? Или знаешь? Чер–рт тебя р-разберет без говор–рилки. Гавкни два раза, коль знаешь… Значит, не знаешь. Коллеги — это те, кто занимается одним делом. Виктор-р ученый, стало быть, и я тоже. Он сейчас на р-работе, а Мар–рина в школе. Она в Мир–ре Р-разума, а Виктор-р поехал в р–распр–ределитель. Вот он вер–рнется, мы и р-ре- шим, что с тобой делать…

А что с тобой делать? Отпр–равим обр–ратно, в «Школу Вер–рности», чтобы и ты получил говор- рилку. Что, обр–радовался? Нет? Ну ты р-разгильдяй! Тебе же будет лучше. Пока «Школу Вер–рности» не окончишь, говор–рилки не получишь. Ни хр–рена не получишь, как выр–ражается др–руг мой Сер–рега. Гений. Ох, гений. Что это ты загр–рустил? Сейчас пр–ридет Виктор-р, мы тебя и отпр–равим. Ты ведь бастар-р? Бастар-р. Значит, в «Плоды любви», вер- рно? Вер–рно. Я там вашего учителя знаю — Кер–рби. Достойнейший член сообщества. Всем бы такими быть. Слушай его и получишь свою говор–рилку. Да не скалься ты, как бессловесный. Навер–рное, в школе хулиганишь много. Ну, кажется, идет Виктор-р. А Дюша р–расстр–роится. Но ты ведь ему не нужен. Он мечтает о бессловесном, а ты всего лишь без говор- рилки. Да, опять не повезло Андр–рею. Здр–равствуй, Виктор-р!

Глава IV В ГОРОДСКОМ ЛЕСУ

Пустовато было на улицах города, если не сказать больше — пустынно. «Кажется, их здесь меньше, чем в нашем поселке», — отметил про себя Барди, неутомимо труся по теплому, почти горячему от солнца асфальту среди каменных и бетонных плоскостенных черных и серых, сверкающих обширными зеркалами тонированных окон, громадин многоэтажных домов. Он слышал от Керби, что дома здесь высокие, но что они такие высокие, не мог даже представить. Люди говорят: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» — и теперь Барди был с ними согласен. А вот раньше считал по–другому, потому что, как и все собаки, слышал лучше, чем видел.

Но где сами–то люди, где обитатели этих мрачных громадин, куда они спрятались? Вот уж кого тут не видно и не слышно. Собаки, правда, ему попадались. У Барди хватило смекалки обойти с подветренной стороны, прячась в кустарнике, двух скучающих постовых — ротвейлера и черного терьера на пропускном пункте города, там, где дорога из поселка ныряла под полосатый шлагбаум. Потом уже на улице города мимо него промчался легкий пятнистый долматин в дурацкой цветастой накидке и — о ужас! — в маленькой цилиндрической шапочке. В зубах — за яркую ленточку — он нес какую–то коробку. Еще с десяток важных, самодовольных, сытых собак разных пород, статей и мастей Барди встретил во время своих блужданий. Все они куда–то спешили, и никто не то что не подошел к нему познакомиться, поздороваться, обнюхаться, перекинуться парой фраз (хотя шеи у всех у них, само собой разумеется, украшали блестящие говорилки), никто даже не удостоил Барди косого взгляда. Так ему, по крайней мере, казалось. Раз пять он видел вездесущих кошек. Он немного недолюбливал их, беспринципных, по его мнению, существ, но как примерный воспитанник «Школы Верности» никогда не позволил бы это выказать — ведь они тоже члены сообщества, а терпимость — залог бесконфликтного сосуществования.

Птиц он увидел немного, совсем немного, хотя все- таки они были. Но чаще над крышами города с легким жужжанием в разных направлениях проносились авиамобили, напоминавшие большие разноцветные капли или гигантские виноградины. Наверняка в них сидели люди, но на земле…

«За весь день в городе я встретил только троих, и всех в одном месте, — продолжал анализировать свои наблюдения Барди. — Маловато». Впечатление усиливалось тем, что ему казалось, будто он находится в городе уже до л го–долго.

Неудачливый выпускник «Школы Верности» ошибался. Прошло всего два часа с тех пор, как он очутился в городских пределах, и четыре, как пересек границу поселка, продравшись наружу через дыру в ограде, проделанную нехорошим незнакомцем.

Затею догнать удаляющийся автобус он оставил раньше, чем тот скрылся из виду. Потом обманутый Барди с минуту, вывалив язык, вентилировал легкие и приводил свои мысли в порядок, что было не так–то просто. Еще около минуты он растерянно ходил кругами и сидел на дороге, провожая тоскующим взглядом скрывшийся за поворотом автобус.

Затем поднялся и потрусил в сторону города, постепенно переходя на быструю рысь, потом на полугалоп и, наконец, помчался во всю прыть, занося перед толчком задние ноги за передние. Дожидаться следующего автобуса он просто не мог. Мало того, что ему нестерпимо стыдно было бы попасться на глаза кому- нибудь из поселковых, его просто не пустили бы в кузов. Без говори л ки вход в город закрыт для всех поселковых, а стало быть, и в автобусе ему делать нечего.

Отмахав около тридцати километров по извилистому шоссе под раскочегарившимся солнцем, в город он вбежал уже не так лихо — усталость давала себя знать.

Долго он блуждал по пустынным улицам и искал, сам не зная чего. Почему–то ему казалось, что все вот- вот наладится, что–то произойдет, кто–то ему поможет или он сам найдет выход из сложившейся ситуации. Положение, в котором он теперь оказался, было действительно крайне серьезным, если не сказать отчаянным.

Бесплатный транслятор выдавался выпускникам «Школы Верности» только раз и навсегда — по ее окончании. Электронная защелка смыкалась на шее намертво, открыть ее можно было лишь специальным лазерным ключом с индивидуальным цифровым кодом, подбрать который не смог бы и за год даже электронный шифровальщик. Правда, Чека утверждал, что существуют такие взломщики среди людей, которым и это по силам, но Чеке Барди не очень–то верил. Тем более что в Книге ничего про это не написано.

Все же Барди знал: в случае утраты или непредвиденной поломки можно приобрести другой транслятор, но только за плату и сняв прежний, обратившись для этого в Регистратуру служащих, где хранились все данные, включая коды замков на каждого выпускника «Школы Верности». Но, во–первых, это нельзя было сделать без посредника–поручителя, которым мог быть лишь кто–нибудь из людей, и лучше, чтобы это был «старший друг». Во–вторых, в таком случае желательно предъявить вышедший из строя транслятор и убедить Комиссию защитников Кодекса, что поломка произошла не по вине хозяина транслятора, в противном случае его ждало наказание. И наконец, надо было иметь средства на приобретение нового устройства.

Если Крис и мог бы выступить в этом деле посредником, то средств, чтобы купить новую говорилку, у него не было. Ни одной единицы. Да и стыд–то какой! Он потерял ошейник после драки. А драка с поселковыми — одно из нарушений Кодекса, которое не могло остаться безнаказанным. Скорее всего Барди лишили бы транслятора еще на год. Вынести такое унижение — выше его сил.

А хуже всего то, что теперь Барди не мог ничего заработать. Без гармошки он никому не нужен. Более того, в городе его скорее всего не примут. Бессловесным вход в город запрещен. Барди знал это. Но возвращаться в поселок не собирался. Хотя на что он надеялся в городе, объяснить не мог. В чудо его научили не верить.

И все же чудо случилось. Пробегая по одной из узких дорог, зажатых между домами, со странным названием Горбатый переулок, он вдруг остановился перед вывеской. И не только потому, что эта табличка была первой попавшейся ему на глаза. Других он вообще здесь не видел, не то что у них в поселке. И хотя сами слова: «Бюро вакансий для служащих» — завораживали, но еще больше привлекал чудный запах, а вернее, густая смесь из множества бодрящих, тревожащих, возбуждающих ароматов, по которым он успел соскучиться. Да как!

Жирная черная стрелка на вывеске указывала прямо на лаз, проделанный в стене одного из домов. И именно оттуда изливались на Горбатый переулок волны чудесного аромата — целый компот запахов. Это было восхитительно и удивительно, потому что в городе, на его улицах, переулках и площадях запахов не было. То есть и асфальт, и стены домов все–таки пахли, но пахли удивительно уныло: асфальт — асфальтом, бетон — бетоном, и лишь изредка Барди улавливал запах недавно пробежавшей здесь кошки или собаки. Пещера же благоухала жизнью, и это уже казалось чудом.

Барди знал, кто является служащим в сообществе, стрелка указывала путь к возможной удаче, запахи дурманили и манили, он свернул под темные своды. Но самое удивительное, что туда же вслед за Барди свернул первый из людей, которого он увидел в городе. Потом чудеса продолжались. Барди оказался в удивительном месте, где маленькая роща с родником

прятались под прозрачной крышей. Он удивился прихоти обитателей этого жилища, устроивших маленький лес у себя дома. А потом свернувший вслед за ним человек заговорил по–собачьи. Поздоровался и подозвал его к одной из дверей, единственной гостеприимно открытой.

За дверью оказалось то самое бюро, о котором оповещала прохожих вывеска. В комнате с огромным экраном на стене, где высвечивались существующие на данный момент вакансии, находился лишь попугай. Птица тут же затеяла спор с человеком, а Барди погрузился в чтение объявлений.

ТРЕБУЕТСЯ

* Кавказская овчарка, кобель, не моложе полутора лет, обученный караульной службе. Режим работы: через сутки — двое. 50 единиц в месяц и полноценное питание на работе.

* Для доставки пицц на дом пиццерия «Сытый желудок» приглашает на работу молодых, общительных, доброжелательных собак породы далматинский дог. Пол любой. Режим работы сменный: шесть дней в неделю, по шесть часов в день. Один день выходной. Отпуск 14 дней. 50 единиц в месяц и одноразовое питание на работе.

* Нянька к маленькому мальчику. Исключительно колли, сучка с хорошей родословной, не моложе двух и не старше семи лет. Рекомендации обязательно. Пять дней в неделю с восьми утра до восьми вечера. 70 единиц в месяц и полный рацион на работе.

* Опытные таксы–крысоловы — в городскую сан- эпидемслужбу на постоянную работу в подземных коммуникациях города. Хорошая зарплата с доплатой за вредность и усиленное питание. Вахтенный режим. Отпуск — месяц.

* Ищу друга. Нужен кобель полутора лет с покладистым, добрым характером. Средней комплекции и развитым интеллектом, с коэффициентом, значительно выше среднего. Беру в дом навсегда. Бастаров и беспородных просьба не обращаться.

Барди тогда занервничал — неужели он действительно попал туда, куда ему надо. Последнее предложение почти для него. Неважно, что он бастар, он сумеет убедить, доказать, что именно он нужен, ведь его интеллект, характер и комплекция как раз такие, как хочется заказчику, в этом он просто не сомневался. Оставалось только узнать, как найти этого старшего члена сообщества, и… Как он только забыл в тот момент, что на нем нет ошейника с говорилкой.

Он не сразу понял, что его и здесь принимают за бессловесного. Даже тогда, когда человек по–собачьи зазывал его от доски объявлений в соседнюю маленькую комнатку, заваленную всяким хламом. Оттуда он с удивлением слушал через закрытую дверь, как препирается попугай с полицейскими. Только под самый конец разговора он догадался, что те пришли за ним. Потом человек и еще одна птица, ворона, которую он сначала принял за чучело, горячо обсуждали, как избавиться от полиции. И Серега, так звали ворону, снял с крючка на стене старый, видавший виды ошейник с тупыми шипами, обращенными к шее. Барди читал о таких древностях в Книге, эти ошейники очень давно надевали на злых и опасных собак, и поэтому он очень удивился, когда Дюша — так ворона и попугай называли мальчика — надел эту штуку на его, Бардину, шею.

И все жб Барди обрадовался, решив, что Дюша выбрал его в друзья. Но и расстроился, когда ему на шею прикрутили обычную губную гармошку вместо транслятора, — это было похоже на издевательство, которое можно было снести только от ребенка. Дюша — мальчик, и Барди заставил себя стерпеть. Он даже поверил ему, серьезно убеждавшему попугая, что это единственный выход. И помог обмануть полицейских, открывая рот в те моменты, когда Серега хрипел у него за спиной, подражая голосу бракованной говорилки. В итоге Барди не забрали в какой–то распределитель. Хорошо это или плохо, он не знал, но раз Дюша считал, что плохо, то, значит, так и было. В тот момент Барди показалось, что Дюша и есть тот самый волшебник, который может совершить для него чудо. Барди готов был уже в это поверить. Но разуверился, когда понял, что он Дюше не нужен. Так сказал попугай. Получалось, что его уже второй раз за этот день обманули.

Тогда он ушел, просто прошмыгнул между ног у входившего в дверь Бюро вакансий незнакомого человека по имени Виктор.

Выскочив со двора, Барди по Горбатому переулку промчался на предельной скорости, а потом бежал и бежал куда ноги несут. Со временем бег замедлился, вернулись мысли. Он стал осматриваться по сторонам. И вдруг не увидел, но почуял еще один лес. Большой лес, такой, который не спрячешь дома под крышей. Откуда он здесь? Его учили, что никакого леса не может быть в городе. Движимый любопытством, он направился на дурманящий и дразнящий запах.

Лес был другой, совсем не такой, как в поселке, и не такой, как домашний. Странный. Деревья стояли в нем ровными рядами, далеко друг от друга, лишь кое–где смыкаясь широкими кронами. Между рядами деревьев пролегали ровные торные тропы, тоже совсем не такие, как в поселке, без единого кустика травы, даже без листика подорожника, почти без опавшей листвы и хвои, усыпанные мелкой оранже- во–красной кирпичной крошкой. Повсюду стояли лавочки и еще какие–то странные коробки из металла. И пах этот лес по–другому, будто и не совсем лес, но и не город. Здесь тоже Барди учуял жизнь. И жизни было сколько угодно. Именно тут он с удивлением увидел много людей. Они встречались повсюду — бродили по тропам, сидели на лавочках, лежали на траве под деревьями. Стаями, парами и поодиночке. «Так вот где они прячутся, — решил тогда он, — в городском лесу». Чудно получалось — улицы города, творения человека, принадлежали собакам и кошкам, а люди скрывались в лесу или передвигались по воздуху на быстрых машинах, как будто боялись даже ступить на асфальт, ими же когда–то положенный. Кроме членов сообщества, Барди подмечал в городском лесу вездесущих насекомых, но совсем не слышал и не видел птиц, даже на улицах города, вернее, над ними, пернатых и то было больше. «Чудно», — не переставал удивляться он.

Потихоньку двигаясь в глубь городского леса по одной из оранжево–красных троп, Барди сначала опасался, что сейчас кто–нибудь опять захочет поймать его как бессловесного и отправить в этот самый распределитель, которым его пугали полицейские, но нет, казалось, что здесь до него никому нет никакого дела. «Ах да, — вспомнил он, — я же как будто с гармошкой». Он ведь так и удрал из Бюро вакансий в строгом допотопном ошейнике с настоящей губной гармошкой, на нем. «Что ж, хотя бы за это Дюше спасибо». Барди вовсе не думал об участии в его судьбе попугая и вороны, для него главным в истории с несостоявшимся чудом являлся лишь мальчик. И почему–то Барди хотелось быть благодарным только ему.

— Постойте, уважаемый, — услышал он неожиданно у себя за хвостом и, вздрогнув, обернулся, даже уши невольно прижал. Вот оно, начинается. Тревога, однако, оказалась ложной. Пара собак — молодой кудрявый эрдель и шикарная колли — спешили за ним по пятам. — Куда вы направляетесь? — приблизился кудрявый. — Вы случайно не бард?

От удивления Барди остановился, неужто он в городе кому–то известен? Пара приблизилась, как и полагается при знакомстве кавалеру, эрдель держался на полкорпуса впереди.

— Вы бард? — повторил он свой вопрос.

«Откуда он меня знает? — ломал в недоумении голову Барди, стараясь разгадать эту непосильную загадку. — В поселке я его точно не видел. Может быть, меня уже разыскивают по экстерьеру, как «нарушителя границ»? Вроде бы рановато. Да и вид у него не полицейский».

— Так бард или не бард? — не унимался Кудрявый. Прикрытая им наполовину красавица только слегка улыбалась.

«Бард», — хотел было ответить застигнутый врасплох Барди, да вовремя спохватился, что выдаст себя с головой одним словом. Ведь вместо этого слова с его уст сорвется самый обычный лай. Барди поскорее отвернулся и побежал дальше, стараясь сделать вид, будто это не его окликали.

— Постойте, уважаемый, это невежливо. — В голосе эрдельтерьера появились нотки недовольства и раздражения. — Як вам обращаюсь, кажется.

Барди предоставил эр делю самому разбираться, кажется ему или нет, и только прибавил ходу. Но кудрявый незнакомец, обращавшийся к Барди по имени, обладал упрямством терьера, поэтому тоже прибавил скорость, и вскоре его голова поравнялась с плечом Барди.

— Почему вы не хотите отвечать? — обиженно и в то же время немного заносчиво спросил эрдель. Не дождавшись ответа, он сделал два легких прыжка и оказался впереди, встав поперек тропы и преградив собой Барди дорогу.

Барди угрожающе зарычал.

— Да вы, оказывается, грубиян и невежа, — возмутился кудрявый. — Теперь я вижу, что вы точно не бард. Вам вообще не место в приличном обществе. Проучил бы я вас, да не хочется становиться у одной миски. Так ответишь ты мне или нет, лохматая псина?

В тот же миг Барди сбил препятствие грудью и вцепился зубами в кудрявый загривок чуть–чуть позади ошейника с гармошкой. Он сам не ожидал от себя таких действий. Просто кровь бросилась ему в голову при звуке этого оскорбления — который раз за пару дней его называют псом.

Несколько секунд, глухо ворча, Барди возил эрде- ля туда–сюда по шершавому покрытию тропы в облаке оранжевой пыли, напирая на обидчика грудью, так же, как это проделывал вчера с ним самим Тигран, но в отличие от последнего никого убивать Барди не собирался. Поэтому, даванув еще разок изо всех сил челюстями так, что почувствовал свежий соленый вкус крови, Барди выпустил назойливого наглеца. Урока оказалось достаточно, эрдель вскочил на свои четыре и бросился наутек, поджав хвост и пугливо озираясь. Лишь отбежав на приличное расстояние и убедившись, что его никто не преследует, он развернулся и разразился тирадой.

— Хам, хам, — надрывался он, — что ты себе позволяешь? Бастар. Зверюга. Место твое в накопителе, пес.

И тут Барди окончательно сорвался — в прямом и переносном смысле слова. Он сорвался с места, бросившись вперед, и, позабыв о благоразумии, зашелся в бешеном лае. Пришел в себя он только тогда, когда увидел, с какой скоростью мелькают далеко впереди пятки эрдельтерьера. «Что я делаю?!» — мысленно ужаснулся Барди и остановился, теперь уже испуганно озираясь по сторонам. Он был уверен, что сейчас все, кто находится в этом лесу, сбегутся на жуткие его «позывные» бессловесного. Но, на счастье, в момент потасовки рядом никого не оказалось, кроме подружки эрделя. А вот она к Барди уверенно приближалась. Без тени испуга. Сияя карими глазами. Грациозно изогнув прекрасную шею, украшенную, будто роскошным воротником, замечательной белоснежной гривой. Ее острые ладные ушки короновали безупречную головку с острой по–лисьи мордочкой.

— Следуй за мной, — бросила она, одарив Барди таким взглядом, что тот сразу понял: он будет ей беспрекословно повиноваться, если даже она сама приведет его в распределитель, накопитель или куда там еще водят в городе нарушителей.

Барди еле поспевал за быстрым и легким галопом этой собаки, все стати и каждое движение которой служили свидетельством благородства породы и натуры.

— Быстрее, увалень, — окликнула она Барди через плечо. — Через пару минут сюда сбегутся все наблюдатели и стражи порядка. Вон уже и патрульная двойка.

Ее морда указала на небо, и вся она превратилась в стрелу, устремленную ввысь, вытянутую в долгом легком прыжке грациозного бега. Там, куда целилось «острие» — аккуратный маленький черный носик, — действительно появилась быстро увеличивающаяся в размерах точка, принимающая с каждым мгновением очертания полицейского флайера.

В этот миг Барди влюбился.

— Сюда, скорее, — подгоняла его красавица, и казалось, будто огненный вихрь несется над самой землей, так волновалась ее длинная шерсть, когда она мчалась, почти не касаясь искусственного покрова тропы городского леса. — Сюда, в сирень! — крикнула она, свернув на траву и скрываясь под сенью густого кустарника с сердцевидными листьями. — < Быстрее, увалень.

Барди, с хрустом ломая встречные тонкие ветви, врезался в зеленую гущу. Он исхлестал себе всю морду, но колли, которую он теперь уже даже не видел, а только слышал и чуял, продиралась все дальше и дальше, уводя его за собой в сиреневые заросли. «Это уже не сирень», — догадался он, почувствовав на боках цепкие иглы колючих стеблей и оставляя после каждого прыжка солидные клочья шерсти — отметины их тернистого пути. Впрочем, терн это, или шиповник, или какой другой колючий кустарник, Барди не думал, ему некогда было заниматься ботаническими исследованиями, он только успел удивиться, что не видит нигде клочков огненной шерсти ведущей его колли, очевидно, она очень хорошо знала дорогу, сам же Барди изодрался до безобразия. Впрочем, его подстерегали и другие опасности, он едва не провалился под землю через круглую черную дыру, зияющую и ничем не прикрытую. Шквал резких и теплых запахов не оставил у Барди сомнений, куда ведет это отверстие.

А потом он выскочил на маленькую полянку или прогалину и чуть не упал. Еле–еле остановился, чтобы не споткнуться о невесть откуда взявшуюся, торчавшую прямо из земли бетонную приступочку, и опять едва не упал, только теперь уже от того, что увидел.

Это была совсем маленькая и необычная полянка. В центре ее стоял тоже маленький домик, почти как в поселке, но почему–то сразу с двумя дверьми, с покатой крышей и облупившейся штукатуркой на кирпичных стенах. Кому и зачем понадобилось его тут выстроить? Или это дом колли? Растительность напирала на домик со всех сторон, затеняя листвой, накрывая ветвями. Какие–то бойкие кустики забрались даже на крышу, образовав и там маленький прямоугольный лесок. Вокруг домика почти не оставалось свободного места, лишь совсем небольшая, заросшая нежной травкой площадочка в тени козырька перед наглухо заколоченными дверьми да еще у боковой стены. Там в безмятежном и даже каком–то величественном спокойствии, в позе сфинкса, повернувшего голову, возлежала под живой волной склонившихся ветвей колли. Она слегка улыбалась, совсем чуть- чуть, краешками тонких губ.

— Нравится? — просто спросила она.

Барди вильнул хвостом, давая понять, что очень.

— Мне тоже, — сказала она и добавила с гордостью: — Это мое убежище, о нем никто здесь не знает. Ты первый.

Барди почувствовал в груди прилив теплоты, он действительно был польщен только что услышанным.

— Дай слово, что никому не расскажешь об этом месте и никого сюда не приведешь, — потребовала колли и тут же посерьезнела: — Ах да, ты же без говори л ки.

«Как она догадалась?! Что за умница!» — В возбуждении Барди неистово завилял хвостом и двинулся к своей спасительнице, пригнув голову, прижав уши и улыбаясь.

— Ближе не надо, — осадила она его. — Наверное, ты блохастый.

Ошарашенный, Барди сел. Последняя фраза никак не вязалась с тем впечатлением, которое уже произвела на него городская красавица.

— То, что я спасла тебя от полиции, ничего не значит, — пояснила она. — Просто мне надоел этот кудрявый пижон, который корчит из себя супердога, да и тебя пожалела, непутевого переростка из поселка. Ты ведь из «Плодов любви», я правильно угадала?

Смущенный Барди заставил себя улыбнуться и пару раз стукнуть по нежной травке хвостом.

— Ну вот видишь, какая я догадливая, — тоже наконец широко улыбнулась колли, и от этого у Барди закружилась голова. Он нервно поерзал на месте, перебирая лапами. — Я тебе что хочу сказать, — продолжала она, переходя на ласково–покровительствен- ный тон, — ты, разумеется, никакой не бард, ты недоросль, необразованный переросток, тебе захотелось приключений, и ты отправился за ними в город. Не знаю уж, кто там тебе помог прикрутить старую губную гармошку к доисторическому ошейнику, но сам бы ты вряд ли до этого додумался и уж точно не смог бы сделать ничего подобного. Только я тебе советую, дождись темноты и беги прямехонько обратно. Здесь ты попадешь в распределитель, и кончится все плохо. Так что заслужи сначала настоящую говорилку. А пока, до темноты, можешь отсидеться в моем убежище, тем более что тебе тут понравилось. — Колли с явным удовольствием огляделась, а Барди повесил нос. Ему вдруг стало невыразимо скучно и печально — полянка утратила всю свою прелесть.

— Что–то ты совсем загрустил, простофиля, — сжалилась колли, и Барди, шевельнув совсем было повисшими ушами, тут же вскинул голову, уж больно мудреные слова иногда употребляла красавица, далеко не каждое было ему известно. Вот опять назвала его странным прозвищем, и не поймешь, обидным или необидным. На мгновение встретившись с колли взглядом, понял, что обижать его сейчас она не хотела. — Да ты, наверное, голоден, — проявила колли свою проницательность. — Это можно поправить. Тебе повезло, что мы встретились в таком месте, люди здесь собираются особенные, им нет дела до твоей ненастоящей говорилки. У них как раз на три часа дня назначена здесь тусовка, пойдем со мной, я все равно туда собираюсь, и там всегда есть чем подкрепиться. Только одно условие, — остановилась она, уже поднявшись с травы и сделав пару шагов к тому месту в колючем кустарнике, где, наверное, находился лаз, — ты будешь вести себя смирно. Делай только то, что я тебе скажу. Ни к кому без меня не подходи, собак не задирай. Веди себя так, будто их нет. Будто только мы с тобой здесь и больше никого.

На такое условие Барди согласился мгновенно, хвост его сам собой забился от счастья.

— Фу, — тут же брезгливо охладила его пыл красавица, — не мети своим помелом, уж больно ты пыльный. Пошли.

Обратная дорога через заросли оказалась для Барди куда как легче и приятнее. Правда, трижды он проползал под низко опущенными ветвями, но нигде не оставил ни единого клочочка шерсти со своей поредевшей шкуры. Колли вышла из кустов, естественно, первой и сразу посмотрела на небо.

— Патруль улетел, — объявила она. — Вылезай, переросток.

Барди послушно вылез из укрытия.

— Запомни этот лаз, — посоветовала колли, — он тебе еще пригодится.

Чем дальше они уходили от укрытия, углубляясь в городской лес, тем больше им попадалось людей и собак, и все выглядели оживленными, если не сказать веселыми, двигаясь в одном направлении, в том самом, каким вела Барди красавица колли. Скоро Барди понял, что где–то там впереди, куда они все идут, членов сообщества будет еще больше. Его чуткий слух уже давно улавливал непрестанный гул, нарастающий с каждым шагом. Потом появился запах многих людей и немногих собак, он стал различать отдельные голоса и даже слова, и вот наконец Барди и его проводница очутились на залитом солнцем пространстве, сплошь покрытом ровной свежей травой, а поверх нее — членами сообщества. Людей здесь действительно было намного больше. И большинство из них, к удивлению Барди, оказались знакомыми колли. Или так ему только показалось, но уж очень многие здоровались с ней и перекидывались одной–двумя шутливыми фразами.

— Рута! Рута пришла! — слышалось отовсюду.

— Здравствуй, красавица. Это что ж, новый твой воздыхатель? А где же Чарли?

Приветливо улыбаясь всем, колли лишь некоторых удостаивала ответа.

— Здравствуйте, Виктор Игоревич. Привет, Джо.

Ты, как всегда, лучше всех, Jly. Это не воздыхатель, а мой протеже, очень способный, хотя молодой. На многое способный. А Чарли спекся.

— Рядом с тобой немудрено, огнеподобная.

Неожиданно Барди услышал замечательный звук, тоже странный, вибрирующий и звенящий, словно ветер тронул натянутую проволоку над оградой его родного поселка, только как–то не так дико, а очень тепло, и проволока вроде бы не одна. В тот же миг все затихли.

«Что это они?» — удивился Барди и услышал голос.

Голос был мужской, негромкий, бархатный, он пел. Барди насторожился и повернул уши и голову туда, откуда исходили эти тревожно–приятные звуки. Над головами притихших людей он увидел еще одного, стоявшего на возвышении, а точнее, на огромнейшем пне какого–то погибшего дерева. Человек был настолько могуч, что и сам, казалось, вырос из тех же корней. В руках человек держал ящик с дыркой, палкой и натянутыми над дыркой вдоль палки проволочками разной толщины. Он щипал, дергал, перебирал, ощупывал эти проволочки, а они звенели, вибрировали, гудели, дрожали, издавая тот самый тревожащий звук. А человек еще и пел. И песня у него была такая понятная, совсем без трудных слов, ну вообще все знакомые, от того и смысл, наверное, Барди уловил сразу. Человек пел о прогулке по городу, в котором не осталось людей. Барди и сам в этом только что убедился, только тогда он еще не знал, куда они делись. Теперь знает, все люди собрались здесь, в городском лесу. Хорошая песня.

Когда человек закончил петь, несколько секунд над толпой на лужайке царило молчание, и вдруг все люди стали бить рукой об руку ладонями, поднялся невообразимый шум, а четвероногие члены сообщества разразились самым настоящим лаем, в том числе и Рута. «Вот те раз, — смутился Барди, — у всех гово- рилки, а ведут себя, как бессловесные, и патруля не боятся». Ему тоже страшно хотелось залаять вместе со всеми, но он сдержался из опасения, что кто–нибудь распознает его трюк со старым ошейником и губной гармошкой.

Впрочем, Рута оказалась права — никто здесь не обращал на Барди внимания. Да и колли сама вроде бы тоже про него забыла, ее глаза и уши были прикованы к пню, на котором рядом с человеком появился еще один член сообщества — черный лохматый ризен с густой челкой, из–под которой углями проблескивали карие веселые глаза. Люди и собаки немного успокоились, они больше не били рука об руку, и лишь то там, то здесь слышались тихие обрывки фраз, сказанные вполголоса и обращенные к соседям. Могучий человек посмотрел на торчащую из ящика палку, ухватил ее каким–то особенным образом, сложно растопырив и изогнув длинные узловатые пальцы, бросил веселый взгляд в толпу, сказал: «Щас» — и ковырнул другой рукой сразу по всем проволочкам так, что родился удивительно приятный многоголосый, но и слитный звук — проволочки запели хором, как бессловесные в полнолуние. И в следующий миг вступил в хор ризен.

Барди вновь был поражен, эта собака тоже запела, как бессловесные, не пользуясь транслятором. Человек щипал проволочки, а ризен пел, задрав морду к небу, так что уже не стало видно не только его глаз, но и челки, только напряженное горло с бегающим вверх–вниз бугорком кадыка. Но это было только вступление, резко оборвав бессловесное дикое пение на какой–то страдающей ноте, ризен запел словами. Барди вслушался, пытаясь уловить смысл. Это опять оказалось несложно, но в то же время не совсем понятно. Ризен пел о какой–то воле, которой ему почему–то не хватает. Мол, мечтает он о жизни среди братьев своих из леса, да вот стена между ними, и стена становится выше и выше, так что ее ему не перепрыгнуть. Наверное, с горя, что у него это не получается, ризен снова перешел на бессловесное страдальческое пение.

Получалось все очень красиво и еще тревожнее, чем пел до этого человек, только Барди никак не разделял эту душевную маету. Потому что и стен таких нет, а только сетка да проволока вокруг поселка, да и прыгать через нее ни к чему. Во–первых, ясно, что не перепрыгнешь, хотя вовсе никакая преграда не растет, во–вторых, это очень опасно, а в-третьих, бессловесные и так подкопы по ночам делают, а тогда только держись вместе, не то лишь клочья шерсти останутся.

Неожиданно во время следующей бессловесной рулады ризена, явно не сговариваясь, все собаки на лужайке, включая и Руту, дружно подхватили пение, а за ними и люди, стараясь попасть в тон бессловесным страданиям ризена.

Ризен и человек закончили пение дуэтом, причем ризен пользовался в этот момент говорилкой, а человек, на слух Барди, бездарно подражал бессловесному пению. А едва затихла последняя пронзительная нота дуэта, случилось то, к чему теперь Барди был уже готов, люди опять стали бить рука об руку, а собаки залаяли.

— Здорово, да? — обернулась к нему на мгновение Рута.

К сожалению, он не мог ни возразить, ни выразить одобрение, разве что с помощью хвоста, но даже если бы у него в этот момент была на шее говорилка, он все равно не смог бы отреагировать, потому что Рута тут же отвернулась и разразилась громкими криками:

— Браво! Браво, Султан! Браво!

«И чего тут бравого? — удивился Барди. — Вот скакнул бы он и впрямь вечером через ограду к бессловесным да к утру вернулся бы обратно. Вот это действительно было бы «браво», да только даже Тигран на такое не отважится». И еще он вдруг вспомнил, что Рута обещала его здесь накормить. Однако красавице было сейчас ни до кого. Лавируя между множества спин и боков, она стала продвигаться вперед к пню. «Тоже, что ли, хочет попеть?» — стал протискиваться за ней и Барди. Но Рута остановилась, едва человек с ящиком заставил проволочки издать новые тревожные звуки.

— Друзья, — не запел, а заговорил этот человек. — Теперь то, чего мы ждали с таким нетерпением. Первую песню, которую вы сегодня слушали, написал я. Вторую мы сочинили вдвоем с Султаном. А теперь специально для вас совершенно новая песня, аналогов не было. Автор — Султан Б л эк.

И хотя никто еще ничего не спел, но люди почему- то опять постучали рука об руку, а собаки дружно полаяли. Когда все стихло, человек с ящиком снова рванул по проволочкам, и ризен почти одновременно запел:

Можешь звать его ты домом, Назови его ты — лес, Он прекрасен днем и ночью, Вместе с листьями и без. Он ветвями зарешечен И, конечно, заселен. И пока не искалечен, Потому что Дикий он.

Все, кто был в данный момент на поляне, тоже стали немного дикими, потому что пришли в дикий восторг, которого пока все еще никак не разделял Барди. И вдруг он узнал эту песенку — это же та самая, которую пела на холме Варя. Теперь Султан повторял ее слово в слово:

В диком лесе Дикий зверь

Стережет входную дверь. А быть может, Просто ждет, Когда к двери Хозяин подойдет.

«Ну и брехло!» — некультурно подумал Барди и почувствовал, как рокотанием горла рождается его собственное возмущение.

— Тише! — обернувшись, недовольно шикнула на него Рута. — Не можешь сам, не мешай петь настоящему барду.

Это было до того обидно и несправедливо, что Барди беспокойно затоптался на месте, озираясь по сторонам. Неужели все здесь думают, что это Султан Блэк сочинил, и вообще, почему Рута считает этого чернявого настоящим, а его непонятно каким?

Лица людей светились восторженными улыбками, собаки замерли словно каменные, насторожив уши. Не в силах дальше переносить такое, боясь выдать себя, мучаясь своей бессловесностью, Барди стал пробиваться прочь, под последние слова песенки, которых он уже не знал, но какое это имело значение, Варя–то наверняка знала!

Он войдет и не обидит Бессловесных дикий род, Не сломает что увидит, А совсем наоборот, То, что сломано, — поправит, Что больное — исцелит, Потому что, коль хозяин, То за дом Душа болит.

«Пусть допоет, — думал Барди. — Пусть Рута дослушает. А я не могу. Посижу в сторонке, там где слов не слышно. А потом уж опять подойду к ней. Пусть хотя бы накормит, раз обещала».

Ждать пришлось долго. Человек с ящиком и ризен, присвоивший себе чулсую песню, никак не могли закончить, и Барди начал жутко скучать в тени раскидистого дерева с рассеченными наподобие растопыренной человеческой ладони листьями, только очень, очень широкой. У них в поселке таких деревьев не было. Дерево негромко шумело под несильным ветерком и шевелило зелеными ладонями, словно хотело погладить Барди. Потом одна из этих ладоней стала опускаться все ниже, ниже. Барди немного пригнул голову и глянул на дерево исподлобья, убегать он не собирался, но кто его знает, какова окажется древесная ласка. На опустившейся почти до уровня его головы расправленной ладони лежала большая упругая розовая сосиска. От нее так пахнуло вкуснятиной, что у Барди закружилась голова, в животе тоже сразу все закружилось, ожило, заиграло — все брюхо заходило ходуном и жалобно застонало. От этого стона Барди проснулся. Дерево было, сосиски не было, и черный бородач все еще пел, выводя хрипатые рулады. Но запах вкуснятины не растаял вместе со сном, он разливался волнами у Барди над головой, набегал откуда–то справа и обволакивал со всех сторон дурманящим облаком. Это был настоящий запах, и Барди почувствовал страшный голод. Новый стон его живота подтвердил реальность окружающего мира.

«Я только посмотрю, — убеждал себя Барди, удаляясь от дерева по призывно манящей струе. — Только посмотрю — и все. Проверю, сосиска это или нет. Вдруг не сосиска? Иногда и сардельки похоже пахнут, а Чека Гвоздодер говорил, что ел котлету с таким же запахом».

Барди миновал толпу слушающих людей и собак по самому краю, там, где она была не гуще березовой опушки их поселкового леса. Снова никто не обратил на него внимания. Потом Барди обогнул заросли какого–то кустарника, очень странного, росшего ровной стенкой, и оказался в царстве вкуснятины.

Посреди обширной поляны стояли какие–то большущие кастрюли, корзины, пакеты, горел костер и подле него хлопотали несколько женщин. Эпицентром вкусного запаха оказался ржавый и почерневший от копоти металлический ящик на ножках. Он стоял у костра, в нем тлели угли, а на решетке над углями действительно румянились сосиски, правда, поменьше той, что во сне протянуло ему дерево, но зато их было много.

«А может, это все же тощие сардельки?» — усомнился Барди и подошел поближе, чтобы уж убедиться наверняка. В этот момент его заметила одна из женщин — полная, в комбинезоне и с короткой стрижкой на почти круглой голове.

— Ты что–то рано тут появился, приятель, — не сердито, но все же с некоторым осуждением сказала она.

Барди пригнул голову и вильнул несколько раз хвостом — это все, на что сейчас он был способен.

— Ну потерпи маленько, — почти взмолилась женщина. — Концерт еще не закончился. Сейчас Султан допоет, и все соберутся. Шел бы лучше да послушал.

Барди сел и тоскливо отвернул морду, уставясь на городской лес невидящими глазами. Не до Султана сейчас ему. Барди тревожили иные песни. Те, что распевало его брюхо, пустившееся в буйную пляску голода.

— Неужто такой голодный? — ужаснулась женщина, она, наверное, тоже услышала песни его живота. — Будто из леса прибежал. Кто ж твой друг–то?

Барди совсем отвернулся, стараясь показать, что не расслышал, ведь и ответить не может, да и отвечать нечего.

— Эй, па–арень! — погромче и нараспев окликнула его женщина. — Ты что, оглох, что ли?

— Нина! — послышался другой женский голос. — Ты их переворачивай, переворачивай, сгорят же. Мужики нас тогда живьем вместо сосисок съедят. Один вон уже расселся.

Оглядевшись, Барди понял, что это опять про него.

— Да я уж ему говорила, чтобы обождал, сходил бы Султана послушал, а он сидит, головой вертит и ни гугу, — ответила Нина, и по мощной волне чудесного запаха Барди понял, что она перевернула сосиски. Ну конечно, сосиски, никакие это не сардельки и уж тем более не котлеты. Чека все врет.

— Может, дать ему одну? — спросила подругу Нина. Барди вздрогнул и переступил передними лапами.

— Нечего, — отрубила вторая. — Все считано. Вот допоет наш бард, тогда все и соберутся. Эй, парень, не мозоль нам глаза, иди погуляй. Слышь, погуляй, тебе говорят. Или не понятно? Без гармошки ты, что ли?

Последние слова попали в самое яблочко, Барди поднялся и потрусил прочь, повесив голову. Теперь он даже не думал оборачиваться, а перебирал и перебирал лапами, цепляясь носом за прохладные щекотливые кончики душистой травы. Здесь, у зеленого покрова, запах сосисок был немного слабее и дышать становилось легче. «Уйду, чтобы не чуять, — печально твердил себе Барди. — Надо только не пропустить, когда чернобородый закончит выть не свои песенки». Но манящий аромат съестного все равно преследовал его неотвязно — или то уже было разбуженное голодом воображение? Как бы то ни было, Барди все дальше и дальше уходил от вожделенной поляны. Впрочем, довольно скоро его внимание привлекли новые звуки и запахи, которых он прежде не чуял. Где–то там впереди, куда несли его ноги, совсем в общем–то недалеко, были еще какие–то люди. И много, почти так же много, как у того пня, где осталась Рута.

Навострив уши и подняв нос, Барди прибавил ходу, теперь он был движим обычнейшим любопытством. Он ступил с травы на дорожку и почти тут же, за первыми кустами, ему открылось еще одно сборище, или «тусовка», как выразилась Рута. Собак здесь совсем не было. А все люди стояли группками по несколько человек или парами, почти все с сумками через плечо, и о чем–то тихонько переговаривались. Барди прислушался.

— Нет, за двадцать я не отдам, и за двадцать пять, и за тридцать тоже. Сорок — вот это еще туда–сюда.

— Ну ты ломишь. Давай хоть за тридцать.

— Нет, это несерьезно.

— Сколько–сколько?

— А не пошел бы ты в баню?

— Да я и за десять это не возьму.

— Не хочешь, не надо.

— Ладно, по рукам.

Тихонько гудела стоячая тусовка. «Толкучка, — догадался Барди. — Чека о такой вот рассказывал. Здесь можно гармошку купить. Но ведь не на что…»

Барди поворотил и отсюда.

— А я тебе говорю — золотой. Пробы нет, не будут же на собачий ошейник пробу ставить. Но золото, чистое золото. — Его снова заставил вздрогнуть этот знакомый до боли голос. Барди замер как вкопанный, а потом медленно развернулся, стараясь не потерять настроя своих чутких ушей на Источник звука.

— Да что ты мне туфту гонишь, — басил откуда–то оттуда же другой голос — низкий и незнакомый.

— Сто единиц. Не хочешь, не веришь, значит — дурак. Дешевле нигде столько золота не найдешь. Сама хреновина тоже кой–чего стоит.

Медленно и словно скованно, но на самом деле из- готовясь, двигался Барди среди ног увлеченных торгом людей. Все остальные голоса для него словно исчезли. Только два из них и даже один стали путеводной нитью.

— Погоди, — басил низкий, — но должны же быть хоть какие–то гарантии.

— Хочешь мой адрес в среде?

— Ну хоть это.

— Первый раз слышу от тебя умное слово. Запоминай или записывай.

Мир потемнел и задрожал в глазах Барди серой рябью — он увидел того, кого успел возненавидеть. Вот он, все тот же, так же одет, и та же сумка, и тот лее запах, и тот самый ошейник отличника школы, раскушенный Тиграном и распиленный подлой рукой, той самой, что сейчас так небрежно держит эту бесценную вещь на ладони.

Верхняя губа сама сморщилась и подобралась к носу тонкой складкой, хриплый рокот вырвался наружу, вопреки осторожности. Прежде чем вор успел повернуть голову, пружина мести сработала, Барди прыгнул и ударил клыками чуть повыше запястья. Одновременно с криком боли и ужаса золотой змейкой ссыпался в пыль блестящий ошейник. Забыв о мести, Барди метнулся к нему, но чьи–то зубы сдавили горло ему клыками Тиграна, перехватили дыхание, превратили праведный рык в хрип задыхающегося удавленника. «То не зубы — «строгач», — понял Барди, вспомнив невесть откуда название того, что носил сейчас на шее.

— Тише, тише, парень, ты не в лесу, — пробасил сзади низкий голос неизвестного.

Хрипя и брызгая слюной, Барди рвался к желанной цели, лежащей в пыли.

— Держи, держи его! Не отпускай! — крикнул голос, знакомый и ненавистный, голос Ника. — Я его знаю! Это бешеный бессловесный сумасшедшего натуропата! Он его на людей натаскал!

— Бешеный?! — дал высокого петуха обладатель низкого голоса, и тут же хватка на горле у Барди исчезла, стальные шипы «строгача» из прошлого отпустили его. — Бешеный! — прогремел оправившийся бас, и сразу вокруг стало больше воздуха.

Барди сделал прыжок и, лязгнув зубами в пыли, схватил своё украденное счастье.

— Бешеный! Бешеный дикарь! — срывались в нестройный хор голоса, когда Барди заметался среди разбегающихся в стороны ног. — Натуропаты натравили дикаря! Их слет на соседней поляне! Полицию! Вызовите полицию! Полиция!!!

Барди вырвался из людской толпы, и ноги понесли его прочь, так понесли, что он их не чувствовал, будто летел. В кусты, сквозь кусты, меж деревьев, опять в кусты. Все так же, с ошейником в зубах, он вылетел на поляну с сосисками. Сразу увидел Руту и, смиряя свой пыл, сдержанной трусцой направился к ней, не выпуская из зубов ошейника. Рута сидела почти у костра, рядом с черным ризеном и десятком людей. Остальные расселись вокруг, жевали бутерброды и сосиски, пили пиво и разговаривали.

Теперь Барди старался не спешить, чтобы не привлекать нежелательного внимания. Рута, только Рута могла ему. сейчас помочь. Она умная, она поймет, она поможет надеть ему ошейник.

Треск в кустах за спиной подстегнул его, он присел на секунду и, прижав уши к затылку, невольно перешел на торопливую рысь. Будто украл, а не вернул украденное.

— Вот они! Вот они, сволочи! И дикарь их здесь! Полиция! Сейчас будет полиция! Вон флайер!

Барди замедлил бег и остановился неуверенно. В немом изумлении на него смотрели десятки лиц и вдвое больше глаз сидящих на траве людей и собак.

Он обернулся — множество горящих ненавистью угольев вместо глаз прожигали спину.

Гигантской хищной птицей, сложившей крылья, почти бесшумно упал с неба полицейский флайер. Человек и собака, которых он уже видел сегодня, мгновенно выскочили из кабины и тоже замерли в боевой готовности. На мгновение на поляне с сосисками наступила полная тишина.

— В чем дело? Кто сделал вызов? — положив руку на кобуру, резко спросила Эл.

— Натуропаты натравили дикаря! — крикнул кто- то от кустов, окружавших поляну.

— Среди нас нет бессловесных, — прозвучал в ответ уверенный голос, который Барди сразу узнал. Он не ошибся, к нему от сидящих на траве приближалась прекрасная колли. Барди благодарно улыбнулся и сел, положив ошейник в траву у своих ног.

— Бешеный! Бешеный дикарь! — срывались в нестройный хор голоса, когда Барди заметался среди разбегающихся в стороны ног.

— Я его знаю, — продолжила Рута. — Он…

— Не наш! Он не наш! Это бешеный дикарь! — вырвался вперед кудрявый Эдди. — Полиция! Бешеный пес в городе!

«Лжец! Сам ты пес!» — возмущенно выкрикнул Барди, вернее, хотел выкрикнуть, для всех остальных над поляной раздался оглушительный лай.

— Берегитесь, он бессловесный! — крикнул, срываясь в атаку, Джоб.

И тут же, поняв, что дело проиграно, Барди рванулся в сторону Эдди. «Убью! Убью!» — впервые в жизни подумал он. Только молния опередила его, острым жалом гигантской осы ударила в правый бок, и тело будто враз онемело, мышцы вышли из подчинения, мелко задрожав собственной жизнью. Свершив невозможное, Барди сделал еще два неровных прыжка и с ходу зарылся носом в траву.

Глава V РЕПОРТАЖ С МЕСТА СОБЫТИЙ

Позор-р! Позор-р на мою хохлатую глупую голову! — трескуче надрывался белый какаду, сидя v5r на спинке кресла в офисе Бюро вакансий для служащих, расположенном по адресу: Горбатый переулок, дом9. — Пр–рошляпили толкового пар–рня! Я стар–рый дур–рак! Стар–рый безмозглый дур–рень. Кур–рица, а не попугай. Нет, хуже, птер–родактиль змееголовый!

— Да будет тебе, что толку–то, — увещевал его сидящий в кресле темноволосый мужчина с тонкими чертами умного лица.

— Не убеждайте меня, — заходился попугай. — Дур–рак! Лар–ри дур–рак! Что будет, когда об этом узнает Дюша! Позор-р! Позор-р и пор–ражение! Кр–рах стар–рого дур–ралея!

— Да никто тебя ни в чем не убеждает и не обвиняет, — попробовал вторично прорваться сквозь крикливую трескотню мужчина. — Просто…

— Не надо вообще обращать на него внимания, — перебив, очень спокойно вмешалась огненно–рыжая колли с белым шикарным шарфом собственной шерсти на шее. — Пусть проорется.

— От тебя, Р-рута, я не ожидал такой чер–рствос- ти, — тут же обиделся попугай и немедленно замолчал, лишь трижды возмущенно расправив и сложив лимонный веер–хохол на своей макушке.

— Слава богу, — вздохнула Рута.

Попугай не удостоил ее даже взглядом, теперь он напоминал неподвижное чучело.

— Все успокоились? — спросил мужчина в кресле и, так как ответом ему было молчание, встал, деловито прихлопнув ладонями подлокотники. Теперь и колли, и попугай могли видеть, что он хотя и не очень высок, но строен и ладно скроен. — Тогда я еще раз спрашиваю: что будем делать? Какие есть соображения?

— Что делать, не знаю, — первой расстроенно призналась Рута. — Затем и прибежала сюда, к своему старшему другу, чтобы ты, Виктор, помог этому непутевому переростку. Ведь пропадет. Не будут они разбираться в распределителе, бессловесный он или просто без говорилки. Посадят пожизненно в накопитель, да при этом нейтрализуют.

— Да-а, — озадаченно проскрипел Виктор, потирая ладонью стриженый затылок. — На этой последней волне борьбы с диким миром и натуропатией — запросто.

— Кошмар-р! — не выдержал попугай. — Гор–ре! Гор–ре!

— А ты–то что думаешь, Лари? — обратился к нему человек. — Или тоже на меня все надежды свои возложил?

— Я пр–росто думаю. Пока думаю. Когда пр–риду- маю, тогда и скажу.

— Ну думай, думай, — покивал Виктор, прохаживаясь от стенки до кресла и обратно. — Только скорее, потому что до утра они его, конечно, не тронут, но утром… В общем, маловато у нас времени. А хуже всего, что не ровен час и сюда нагрянет полиция.

— Нагр–рянет! — пророчески выдал попугай.

— Еще бы не нагрянуть… — Теперь Виктор озабоченно тер правую щеку. — Вы им тут мозги с Дюшей и Серегой компостировали, выдавая парня за какого–то Трезора. Когда они разберутся, что ошейник поддельный, а они, конечно, уже разобрались, все, преступление налицо. Даже два. Одно называется — содержание бессловесного дикаря в городских условиях частными лицами, и второе — обман полиции при исполнении обязанностей по поддержанию порядка в сообществе. Конечно, все обойдется скорее всего лишь штрафами, но парня мы тогда точно не выручим. Никто нам уже не поверит. Свалить все на Дюшу? Мол, мальчик — что с него взять. Нельзя. Нехорошо. Очень нехорошо. На тебя свалить, Лари? Тогда ты безработный — это наверняка. Вот что теперь делать? И ведь надо же именно сегодня, когда у меня намечено такое… Вот что делать?

Не находя ответа, Виктор развел руками и вернулся в кресло. Наступило долгое неловкое молчание, которое опять прервал человек.

— Так, едем, — вскочил он, хлопнув по подлокотникам на этот раз с особой энергией.

— Ты что–то такое пр–ридумал? — заинтересованно склонил голову попугай.

— Ни черта я «такого» не придумал, только самое элементарное. Во–первых, нельзя, чтобы нас всех разом застукали. Ты, Лари, остаешься здесь. Когда пожалуют, компостируй им мозги на все лады, крутись как умеешь. Без моего ведома тебе все равно ничего не сделают. Держи их и путай как можно дольше. Мы с Рутой едем в распределитель. Постараемся выручить парня, попробуем доказать, что он не бессловесный, купим ему для этого говорилку, пусть самую дешевую, лишь бы смог объясниться.

— Пр–рекрасно! Замечательно! — взорвался восторженными криками попугай. — Гениально!

— Марине и Дюше ничего не говори, — предупредил напоследок Виктор, и, уже не слушая неугомонного какаду, человек и собака покинули офис.

Ужинать Андрей любил почти так же, как завтракать. Почти — потому что иногда за столом не хватало отца, зависал на работе. Вот и сегодня его место пустует. Ленка снова в очках, а мама что–то устала, даже не сердится. Больше того — она тоже надела очки, что с ней нечасто случается, и теперь за столом стало совсем скучно, как в Мире Разума, будто никто оттуда из них и не возвращался. И какого–растакого придумали эти очки? Права мама, уж лучше экран. Слыхал он, что раньше очки помогали видеть реальный мир, что–то даже не верится.

— Вот опять! Опять! — вскричала мама, потрясая в воздухе указательным пальцем. Водилась за ней такая привычка в моменты особой важности.

— Чего там? — живо откликнулся Андрей в надежде если не увидеть мамины глаза, так хотя бы перекинуться парой фраз. Ленка же будто и не слышала.

— Погоди–погоди, — мама все еще продолжала «дирижировать» невидимым оркестром, но все медленнее и медленнее. — Ну–ка быстро надень очки, — вдруг приказала она, не снимая своих.

— Да ну-у… — затянул было Андрей.

— Живо, я сказала! — скомандовала мама.

Он нехотя повиновался. Мама уже навела нужный канал в его поле зрения. «Надо же! Городской парк! — подивился про себя Андрей. — Сто лет его не видел в телемире».

Да, это был Центральный городской парк с птичьего полета или с высоты полета флайера, который спускается все ниже и ниже, а кроны деревьев, квадраты лужаек и полоски дорожек приближаются, все увеличиваясь в размерах. Андрей никогда не понимал, почему парк называют Центральным, ведь находится он ближе к окраине и никакого другого парка в городе нет. Хотя, может быть, именно поэтому. Легко узнавая знакомые места, Андрей сначала и не думал вслушиваться в быструю болтовню тиджея «Новостей».

Вот поляна Большого пня, вот здоровенный дедушка–каштан, под которым он не раз отдыхал на прогулках с Рутой. Вот… Но к чему это?

«…Само место, где разворачивались столь драматические события, словно специально служит напоминанием, пусть приукрашенным, окультуренным, но до безобразия реальным, об агрессивности и аномальности абсолютно непредсказуемого, таящего в себе неисчислимые опасности мира первородной дикости и примитивной реальности». — Тележокей, или проще тиджей, явно уже оседлал какую–то тему и понесся вскачь, словно ковбой по просторам когда–то Дикого Запада.

Заунывные зловещие звуки, подхваченные отдаленным завыванием ветра, влились в паузу словесного галопа, и картинка телемира тоже как–то сразу изменилась, все вроде бы так же, те же краски, тот же вид, но почему–то страшно, опасно и тревожно. Будто в начале ночного кошмара. Умеют же делать!

«Здесь, где даже дышится тяжело, — тиджей заговорил медленнее, растягивая слова, а на зеленую лужайку из тени каштана тем временем вышел стройный красавец, конечно же, вирт, и тут же стал задыхаться, его грудная клетка атлета судорожно вздымалась и опадала, он хватался то за бока, то за горло, показывая, как ему плохо, — где влажные испарения голой почвы, — продолжал зловеще вещать невидимый ти- джей, — и эфирные масла растительности, угрожая обонятельным стрессом, катастрофически подрывают барьер иммунной защиты любого забредшего сюда члена сообщества, именно здесь чуть было не случилось непоправимое».

Еще одна короткая, но многозначительная пауза, к исходу которой страдающий бедняга вирт зигзагами доковылял до конца поляны, скрывшись в кустарнике, тиджей подошел наконец к главному, и голос его задрожал, завибрировал:

«На поляне Большого пня — так именуют это место некоторые вряд ли очень разумные, а точнее, в четвертом квадрате зеленого сектора — состоялось сегодня, увы, санкционированное городскими властями, сборище тех, кто сознательно игнорирует и даже бросает дерзкий вызов Миру Разума».

В доли секунды поляна наполнилась сотнями вир- тов всяких и разных, но, по мнению Андрея, так же похожих на тех, кого имел в виду тиджей, как бульдог на афганскую борзую. Впрочем, может быть, Андрей не понял, о ком именно идет речь?

«Сборище натуропатов, — нет, он не ошибся, — начавшееся с дикого упражнения в немузыкальном завывании, которое с натяжкой простительно младшим членам сообщества, — о боже, что за металлический скрежет вперемешку с дикими нечленораздельными воплями, стонами, улюлюканьем и уханьем не то диких птиц и животных, не то спецэффектами звуко- синтезаторов заполнили эфир, — затем вся эта какофония плавно перетекла в столь же первобытное пиршество вокруг открытого огня».

Отпихивая друг друга, отвешивая направо и налево затрещины и пинки, вирты, словно первобытные дикари, рвали зубами снятую с костра, еще не остывшую тушу какого–то зверя — не то быка, не то медведя. Они совсем близко, месиво рук, ног и дергающихся тел. Крупно: лоснящаяся харя с нечесаными сальными патлами акулой впивается в жареный бок. Снова беснующаяся поляна Большого пня с борта теперь уже вертикально взлетающего флайера.

«Тут–то и проявились те наихудшие свойства, что бездумно мультиплицируют, не считаясь с общественной безопасностью и нравственностью, разрушители разумного единства — натуропаты, бич сообщества».

— Мама, у него вирус в голове, — взмолился Андрей, сделав попытку снять очки.

— Нет, ты послушай. — Мамина рука предусмотрительно перехватила руку сына в воздухе. — Сиди, смотри и слушай. Это непосредственно тебя касается.

Когда Андрей снова включился, тиджей добрался- таки до сути своего репортажа, и в тот же миг Андрей понял, что его это действительно касается.

«Лишний раз мы убеждаемся, сколь призрачна и ненадежна защита границы миров. Бессловесный дикарь — страшная рожа лохматого монстра с оскаленной слюнявой пастью, помесь медведя с гиеной, глянула прямо в глаза Андрею, — пришелец из хаоса дикости, появившись в Мире Рук, посягнул на главное его достояние… — Харя монстра вгрызлась в чью–то натруженную ладонь».

Не желая больше смотреть, Андрей под очками закрыл глаза, но внимательно слушал.

«Именно рука одного из старших членов сообщества стала объектом первобытной агрессии. Как это могло случиться в современном, управляемом Всемирным Разумом сообществе, не поддается рациональному объяснению. И все–таки это неоспоримый, отвратительный в своей грубой реальности факт. Как говорится, неоцифрованный кирпич виртуального здания. Ох и наделал же «кирпичик» сбоев своим появлением! Прокушенная рука члена сообщества, паника на «Зеленом рынке» «потрошителей», погоня и, наконец, вмешательство полиции, предотвратившее дальнейшую трагедию.

Однако происшедшее в четвертом квадрате Зеленого сектора может иметь и продолжение. По свидетельству ряда очевидцев, дикарь проявлял признаки бешенства, хотя и носил ошейник, который при ближайшем расследовании оказался грубой подделкой с прикрепленной к нему нерабочей имитацией речевого транслятора. — Андрей вздрогнул, ему стало холодно и одиноко. Он открыл глаза, по черному полю бежали огненные строчки букв, дублируемые голосом: — Кому понадобилось подвергать безопасность сообщества подобному испытанию? Кто изготовил муляж и снабдил им бессловесного? Здоровье скольких членов сообщества подвергается уже сейчас смертельной опасности после контакта с дикарем, если он на самом деле бешеный? Когда будет покончено с неразумным разгулом натуропатов, и кому адресуются все эти вопросы? Кто возьмется ответить на них не словом, а действием? Вот далеко не полный перечень того, что волнует всех порядочных членов сообщества после сегодняшнего самого свежего скандального происшествия в Зеленом секторе города».

— Твой чай остынет.

Мама! Какая разница! — вскричал Андрей, отмахиваясь энергичным движением. «На данный момент бессловесный в обездвиженном состоянии доставлен в городской распределитель, здесь будет проведено санитарно–медицинское обследование пришельца из Мира Дикости. В случае, если он не представляет опасности в качестве нарушителя ви- русио–бактериологического статуса города, его ожидает нейтрализация с последующим помещением в накопитель. — Тиджей явил свой лик зрителям, по старинной телетрадиции, не виртуальный. — По факту происшествия Департаментом общественной безопасности возбуждено уголовное дело по статье двести тринадцатой параграф четырнадцать: «Содержание бессловесного дикаря в городских условиях частными лицами». Со слов сержанта городской полиции Эл Даймонд, осуществившей вместе с напарником Джобом Чарли задержание нарушителя границ, — этих Андрей узнал сразу, — под подозрением находятся все члены сборища натуропатов у Большого пня. На основании дополнительных сведений, которые находились в распоряжении департамента еще до происшествия, следствие будет проводиться и в другом направлении. Объявлен розыск возможно главного нарушителя общественной безопасности города — предполагаемого содержателя бессловесного. Это несовершеннолетний «старший» член сообщества. На вид лет двенадцати, темноволос, рост около метра шестидесяти — метра семидесяти, одет в сиреневый трэнк с серебристыми блестками. — Тело Андрея окаменело, он хотел снять очки, но не смог двинуть и мизинцем. — Может называть себя Дюшей. Явный прогульщик. Сегодня в половине второго дня был замечен в Горбатом переулке — десятый квадрат шестого сектора города. К сожалению, камера контроля передвижений зарегистрировала его только сверху». — С ужасом Андрей увидел свою макушку, плечи и мелькающие носки ботинок.

Он приподнял очки, вынырнув из телемира, мама давно уже сняла свои и допивала кофе, рассматривая кремовый узор на пирожном, Ленка трясет головой — значит, клипует. Отец где–то смотрит «Новости», но скорее всего по другому каналу, реалии города его совсем не интересуют.

«Членов сообщества, располагающих какой–либо информацией о возможном нахождении разыскиваемого, просьба обращаться в Департамент обществен

ной безопасности по всем известному адресу блю- слэш–блю–ди–ди-ди».

— Спасибо, — Андрей поднялся из–за стола.

— А чай? Твои любимые пирожные.

— Не хлебом единым… — Андрей уже двигался к выходу.

— Да куда это ты?

— Прочь от всего неразумного и дикого.

— Пожалуй, я поменяю мнение о телемире, — успела еще сказать мама, прежде чем ее сын скрылся из реальной видимости, — хотя для тебя там нашлось пару байтов полезного.

Глава VI ПРОБУЖДЕНИЕ

Давно он уже с таким нетерпением не подходил к воротам десятого входа для несовершеннолетних. Последний раз он был здесь лет семь назад, когда посещал начальную школу. Когда вместе с отцом он впервые приблизился к переливающимся всеми цветами радуги таинственным и загадочным десятым воротам, он дрожал от волнения. За ними была настоящая жизнь — и он должен туда войти.

Теперь, когда ему двенадцать, он, конечно, уже ничего такого не чувствует, приближаясь к этой расцвеченной белиберденции, существующей в качестве кодированной последовательности электронных импульсов на окраине Зоны Общего Доступа. Да еще в его собственном мозгу, навязанной его воображению посредством все тех же электронных импульсов. Ну и у других она маячит перед глазами, кто в данный момент через этот же вход сунется.

На сей раз очереди, слава богу, вообще не было — совсем никого. Все уже там или уже вышли из Мира Разума. Входил он сюда свободно, плата за вход перечислялась со счета отца автоматически. Уровень же доходов отца определялся Банком Стабильности, а это значит, что они не бедствовали и о таких вещах, как плата за вход в Зону Общего Доступа, или, короче, ЗОД, он просто никогда не задумывался. Но сейчас он вдруг испугался — а вдруг не пустят? Ну, сбой там какой–нибудь, вирус–мутант выскочил, гуляющий в Сети со времен эпохи Анархии пользователей, или объявился новый «потрошитель счетов», работающий на уровне Банка Стабильности. Взял да и выпотрошил все папашино состояние, перевел на свой скрытый счет… Что тогда? Его же не пустят. А это… Нет, ему сейчас впервые за много лет позарез надо попасть в Мир Разума, и именно в ЗОД, ему просто необходимо встретиться с Мельницей.

Зря он дергался, ворота открылись под знакомую до отвращения музыку, и он вошел беспрепятственно. Теперь он мог идти, бежать, лететь, мчаться на флайере или просто перепрыгнуть по «нулевому» пути туда, куда ему требовалось. Последний путь был самый быстрый, если знаешь, куда прыгать, но он не знал, где гуляет Мельница. В собственном пристанище ее сейчас не найти, даже не стоит и пробовать, наверняка где–то тусуется. Уж он ее знает. Поэтому, не рассчитывая на быстрый успех поисков, он выбрал свой излюбленный способ передвижения — свободный полет. Просто оттолкнулся от земли и полетел, ощущая легкость во всем теле, упругую свежесть встречных воздушных струй на щеках и стремительность движения.

Знакомые и совершенно новые, прежде не виданные им картины Мира Разума в непрерывном мелькании окружали его. Строения удивительной архитектуры, иглами пронизывающие небосвод и создающие оригинальные до уродства объемные скелеты конструкций из металлических балок, матовые бока эллипсоидов модного в недалеком прошлом направления виртархитектуры, буйные тропические леса, гладь залитого вечерним солнцем озера, голубые дорожки рек, зеленые у основания и сверкающие шапками ледников на вершинах массивы гор, фермы, замки, города, стадионы, снующие в воздухе всевозможные и невозможные модели флайеров и редкие встречные летуны — такие же, как он. Все это вперемешку, не подчиняясь никаким законам природы, — калейдоскоп богатства обобществленного воображения посетителей ЗОД. Общага — общага и есть, как выражается Мельница.

Места, которые Мельница любит посещать в ЗОД, можно пересчитать по пальцам одной руки. У него–то таких мест еще меньше, одного пальца достаточно — одинокая ветряная мельница на зеленом холме с миниатюрной дубовой рощицей у подножия, излучиной тихой реки посреди бескрайних цветущих лугов. Но вот как раз там он ее найти и не рассчитывал. Поэтому, окинув взглядом химеру виртуального горизонта, он выбрал направление на видневшуюся вдалеке статую Свободы с высоко поднятым факелом в каменной руке. Он знал, что где–то там, не долетая пяти- шести сайтов, отыщет совместное творение группировки «Глоботрясение» — тщательно замаскированное под стандартное, ничем не примечательное сферическое строение «пристанище» — микромир веселой компании талантливых бездельников из двух параллельных классов общего направления. Мельница не училась ни в одном из этих классов. Даже направление у нее было специальное, с мудреным названием — «Виртуальное моделирование биообъектов», или, попросту, биовирт. Зато во всем остальном она полностью соответствовала духу этой компании. Когда–то они там и познакомились. Он ее вычислил сразу и безошибочно, когда зашел в «Глоб» — то самое сферическое «пристанище» «глоботрясов», — чтобы поиграть в «джангл–теннис» — одну из игр, размещавшуюся на третьем подземном этаже этого только с виду обычного здания. Весь «Глоб» был устроен не просто так, а с умом и смекалкой: сверху, для отвода глаз, — помещение со стандартным набором всяческих прибамбасов, к которым педсовет не придирается, а ниже, под землей, этаж за этажом все круче и круче — «живые игры», военные залы, «музыкальные ловушки» и прочие полулегальные изобретения пятерки разгильдяев, составляющих ядро «глобком- пании».

Мельницу он застал тогда в «музыкальной ловушке» № 14, самой новой на тот момент в коллекции хозяев. Он вообще не хотел заходить ни в какую ловушку, ни в первую, ни в последнюю. Бывал уже прежде и не вынес оттуда для себя ровным счетом ничего, никак его там «не ловило». Но Стеба, один из пяти «глоботрясов», которому он только что просадил в «джангл–теннис» весь свой недельный бюджет с игровой карточки, заработав при этом лишь настоящий фонарь на скуле — последнее почти криминальное достижение «глоботехники», — Стеба буквально запихнул его туда.

— Сходи, сходи, даром сходи, — настаивал Стеба, — тебе понравится, знаю я тебя. Иди, тебе говорят, чудовище. Там, правда, уже есть посетитель, но ты не обращай внимания. Это будет тебе компенсацией.

Как он и ожидал, ему сразу «там» не понравилось — сумасшедшие аккорды гитары и дикий голос какого–то хрипатого крикуна, которого и певцом–то не назовешь, едва не выбросили его обратно. Но то, что он увидел, заставило его сначала замереть на месте, потом все же вслушаться в подобие пения, и наконец он впервые в жизни попался.

Волки метались в мрачном дремучем лесу среди мощных стволов по глубокому снегу, окруженные странными гирляндами из лоскутков красной материи. Они бросались из стороны в сторону, мчались куда–то, вывалив такие же алые языки и оскалив зубастые пасти, из которых клубами вырывался пар. И вдруг страшный грохот, еще и еще. И звери бьются в снегу, пачкая белизну красными пятнами. Какие–то диковинные мужики из–за бурых стволов расстреливают и добивают их почти в упор из старинного оружия.

Певец надрывался:

И дальше — дикий, истязающий нервы припев со словами, нет, с криком:

Он дослушал и досмотрел все до конца, онемев от почти осязаемой боли и ужаса, и только когда все закончилось — немного неожиданно, совсем не так, как он уже ожидал, — заметил посетителя.

Она стояла к нему спиной у одного из стволов и оттуда наблюдала кошмарное зрелище. Наверное, поэтому он не сразу понял, что она не вирт, просто принял за одного из охотников. Но волки остались лежать на кровавом снегу, кроме последнего, который сумел вырваться из этой страшной мясорубки, охотники убежали в погоню за ним вместе с лающими охотничьими собаками, которых певец очень невежливо обзывал псами, а она осталась и обернулась. Впрочем, тут же снова отвернулась к стволу дерева, едва заметив его. И он сразу понял почему — она плакала и не хотела, чтобы он это видел.

— Какого черта? — Она произнесла это с вызовом, когда обернулась вторично. — Чего ты уставился, как… как… как динозавр!

Он даже не сразу понял, что она совершенно случайно угадала его прозвище в Мире Разума.

— Меня Стеба пустил, — сказал он, не найдя ничего лучшего.

— Ну и дурак! — сказала она, и непонятно было, кто именно.

— Да ты плачь! — Он сам не ожидал от себя таких слов. — Мне тоже плакать хочется.

— Ну и дурак, — теперь уже по совершенно точному адресу повторилась она, только спокойнее. И тут же сорвалась: — Это черт знает что такое они тут устроили! Ну, Стеба… Ну, я ему не прощу.

— Все же лучше, чем обязаловка, — не согласился он с таким суждением.

— Ну ты скажешь! — тут же возмутилась она. — Обязаловку бездари для педсовета делают, а это — Стеба! А Стеба — гигант!

— Ну, — поспешно согласился он. — И волки как настоящие.

— Будто ты настоящих видал?

— Не видал, — грустно признался он, не обратив внимания на насмешку, прозвучавшую в голосе. — Хорошо, что последний ушел.

Она приблизилась на несколько шагов и вдруг похвасталась:

— Волков я им делала, только не знала, куда они их запустят.

— Классные волки, — без тени лести похвалил он.

— Ты думаешь? Впрочем, спасибо. Меня зовут Мельница. Меля — для друзей.

— Динозавр, — представился и он.

— А если серьезно?

— Я серьезно, ты угадала.

— Ни фига себе…

Так они и познакомились, а еще через два дня он узнал, что она одна из старших друзей того попугая, с которым он уже больше месяца общается в городе, и

там ее зовут Мариной Мельниковой. Очень скоро, почти в тот же миг, знакомство их стало дружбой.

— Ох! — Погрузившись в воспоминания и следя лишь за наземными ориентирами, он не заметил встречного летуна.

Небо, земля, небо, земля, небо, земля — крутясь, вертясь и кувыркаясь, он был отброшен в сторону и вниз неожиданным столкновением. Тот, встречный, летел теперь в противоположном направлении, выписывая в воздухе похожие фигуры вынужденного пилотажа. Остановившись, он намерен был извиниться, но встречный уже несся к нему на всех парусах и явно с недобрыми намерениями.

Они зависли друг против друга на расстоянии пяти метров, в вертикальном подржении, в тот же миг он почувствовал, как пухнет его голова на темени и, тяжелея, вытягиваются губы. И тут же тело встречного раздулось жирным бочонком так, что одежда лопнула на животе, спине и груди, из прорех выглянула жесткая грязная щетина, уши отвисли, лицо раздалось в щеках, а нос и губы вытянулись в гнусную харю, украшенную розовым кругляшом с двумя сопливыми дырками. Но и его корежило еще как, спина уперлась в затылок, голова так потяжелела, что сама то падала на грудь, то клонилась к плечу, в штаны сзади забралась длинная змея, высунувшаяся снизу из штанины шерстяной кисточкой. Он догадался, что видит свой хвост. Незнакомец меж тем весь покрылся крупными шишками и позеленел, глаза его вылезли из орбит и вспучились двумя бессмысленными шарами. Правда, больше он ничего нового не успел рассмотреть в облике противника, так как его собственная голова настолько вознеслась в далекие выси, что он увидел свое тело сверху и содрогнулся от отвращения. Пока укорачивал шею, отбрасывал хвост и убирал чудовищный горб, незнакомый летун уже куда–то умчался зеленым бородавчатым пузырем, не восстанавливая первоначального облика, зато оставив за собой последнее слово. В общем, пожалуй, он проиграл ему эту перепалку, но не расстроился, все же жаба из того грубияна получилась премерз- кая, даже еще хуже свиньи.

Во всем есть и свои хорошие стороны, он бы опять мимо «Глоба» пролетел, не заметив ничем не примечательной сферы в наземных нагромождениях. Здесь за последнюю неделю вообще немало новых пристанищ отгрохали, и некрупного по сравнению с ними шарика он бы мог не заметить. Да наверняка сразу бы не заметил, искал бы потом. А так это столкновение отбросило его как раз в нужное место. Вот он, «Глоб», прямо под ним, переливается всеми оттенками синего.

И еще раз ему повезло, когда он встретил Мельницу прямо на выходе.

— О гос–с–споди, — отшатнулась она. — Кто это тебя так?

— А что? — не понял он.

— Ну посмотри на себя со стороны.

Он последовал ее совету и разозлился на встречного летуна окончательно. Вот почему ему ломило темя и голова на грудь падала — крутые, завитые в бублики бараньи рога украшали его голову. Выругавшись про себя, он избавился и от них.

— С кем поцапался? — не отставала Мельница.

— Какая разница. Первый раз его встретил. Просто столкнулись в воздухе. Задумался.

— Так всегда и бывает, — закивала она, соглашаясь. — Я вот тоже позавчера…

— Слушай, мне тут твоя помощь нужна, — оборвал он ее. — Извини, но я к тебе по делу.

Похоже, он сказал какое–то магическое слово, потому что Мельница замолчала в тот же миг, а заставить Мельницу прекратить «молоть», когда она в настроении, удавалось далеко не всегда и далеко не каждому. Впрочем, он знал то волшебное слово — «помощь», он попросил у Мельницы помощи.

— Ну не тяни, зачем пришел? — подогнала она, видя его замешательство.

И в пять минут он ей выложил все — и о происшествии с полицией и дикарем в Горбатом переулке, и о нашумевшем случае в Зеленом секторе.

— Понимаешь, это был он. Я на сто процентов уверен, что они правы. Это действительно он. Те двое бы не ошиблись, ну эти, из полицейского департамента. Они же его, как вот ты меня, видели. Да и меня они тоже ищут. Слава тебе, господи, я им только Дюшей тогда представился, а то бы уже добрались.

— М–м–да-а, ну вы даете, — протянула Мельница, сразу же уточнив: — И ты, и он, и Лари. Одна Рута — молодец, распознала в нем говорящего, и то не уберегла.

— Что ж делать–то? Я думал, может, Виктор поможет? Все–таки зоолингвист, бывает, и в распределителе, и в накопителе.

— Бывает, — кивнула она. — Только он всем там поперек горла. Не любят они его.

— Почему?

— Будто не знаешь. Мешает он им. А ко мне ты зачем прилетел?

— Ну говорю же, за помощью. Может, Виктор… Все–таки ты его дочь.

Мельница задумалась совсем ненадолго, она вообще быстро соображала и действовала почти так же, как говорила. Дюша всегда восхищался скорострельностью ее мышления и даже немного завидовал.

— Папа наверняка уже обо всем знает, — больше самой себе, чем ему, сказала Мельница. — А раз так, то уже что–то и делает. Знаешь что, надо сначала его найти, а уж потом твоего бессловесного. Погоди, Дин, — осадила его Меля, заметив резкое движение. — Ты останешься здесь. У тебя есть игровая карточка?

— Ну, — угрюмо подтвердил он.

— Никуда не летай, не ходи, не езди. Из Мира Разума ни ногой, даже ночуй здесь.

— Так ведь мама…

— Твоя мама не сунется к тебе до утра, и папа твой тоже. Так что сиДи в «Глобе» — и все. В Мире Разума им Дюшу не выловить, таких здесь просто не водится, а про Динозавра они не слышали, и имени своего ты очень кстати им не назвал. Правильно я тебя поняла?

— Ну, — еще раз очень кратко согласился с ней Дюша.

— На вот тебе еще и мою карточку. Пока ты тут будешь развлекаться, я разыщу отца и все разузнаю. Так что не уходи никуда, а то и я тебя не найду.

— Ладно, — нехотя согласился Дюша. — Посижу здесь. Только ты поспеши, пожалуйста.

— Ну уж… — Мельница развела руками, дескать, как получится. Однако тут же добавила из жалости к просителю: — Я постараюсь.

В тот же миг она исчезла, использовав нулевой путь к десятому выходу.

Дюша не пошел в богатую, постоянно обновляющуюся игротеку «глоботрясов», ему сейчас было не до игр. И в «музыкальные ловушки» не заглянул, хотя с тех пор, как клюнул на Владимира Высоцкого в той самой, № 14, он зауважал это глоботрясовское изобретение. Его словило еще раз пять, не больше, но и это он считал замечательным достижением. Сейчас же ему не хотелось ни в какие ловушки, а в № 14 тем более. Несколько минут он просто пялился в пустой и беспечный голубой небосвод. Если бы не снующие по небу флайеры, там бы царил полный виртуальный покой. В душе у Дюши покоя не было, даже виртуального. «А пойду–ка я спать, — решил он. — Залягу в глоботрясовскую «покойку», так и Мелю дождусь, и не буду нервничать».

Он отыскал Стебу и велел, когда появится здесь Мельница, передать ей, что он в «покойницкой», потом спустился на двенадцатый подземный этаж, где она находилась, занял отдельную спальную, завалился в «покойку», выбрал щадящий режим и погрузился в яркие, пахучие, звучащие, осязаемые виртосны.

Зверь выступил из темноты, надвинулся разом и весь, еще не видимый, но ощущаемый явственно и близко. Непроглядная чернота без единого проблеска света скрывала могучее тело. Солнце спряталось, а Луна не взошла. Ни ветерка. Но все, все вокруг: воздух и земля — насыщено плотным духом, дыханием и смрадом гигантского пса.

Из тьмы горели глаза. Как зимой две фары автобуса во время последнего рейса. Нет, выше, больше, мощнее. Словно две новых зеленых луны, они высветились над головой, и по высоте их стояния можно было судить о размерах титана.

Холод, безжалостный холод пропитывал все. И шерсть не спасала, будто ее не было вовсе. Его била крупная дрожь. Но это значит, что зверь далеко. Он не чувствовал жара жизни, только смрад и дыхание и зеленые луны глаз. Светятся, но не светят. Горят, но не греют. Неужели зверь настолько огромен?

— Ты дрожишь, тебе холодно, побежали, — совсем рядом звучит голос Вари. Скосив взгляд, он увидел ее в свете лун. Значит, все–таки светят.

— Давай–давай! — Сделав два укороченных игривых прыжка, она припала на передние лапы. — Движение — лучший способ согреться.

Он дрожал и от холода, но и от страха, что охватил его целиком и пробрался повсюду, в самые дальние

закоулки сознаиия. Лапы не слушались, тело застыло, разум окоченел. ' — За мной! За мной! — призывно крикнула Варя и помчалась вниз с Лысого холма, мгновенно скрывшись за неровной кромкой плоской вершины.

Осторожно переступая лапами, он тоже подобрался к началу крутого склона. Глянул вниз с немыслимой высоты. Там, у подножия кручи, шарили по глинистым кочкам пустыря два холодных круглых пятна от прожекторов–глаз гигантского бессловесного пса. Мелькая в этих кругах огненной белкой, у подошв, когтей и лап черного великана металась совсем маленькая колли.

— Сюда! Сюда, переросток! — позвала она.

Неужели Рута не видит, ничего не замечает, не понимает? Пятна света сошлись и слились воедино на маленькой рыжей фигурке с белым воротничком, и в тот же миг обе луны покатились с черного небосвода. Ниже, ниже, еще и еще, а под ними огромная пасть, которой не видно пока, но скоро… Неужели Рута даже не чует?

Колли стояла вполоборота, глядя на него и плавно виляя хвостом.

— Что, нравится? — спросила она.

— Рута! Рута! Он сверху! Вверх! Посмотри же ты вверх!

Нервный прерывистый лай — вот и все, что вырвалось из его горла.

— Бессловесный, — констатировал этот факт кто- то совсем рядом с Барди.

Он обернулся. На него смотрел Ник и даже указывал пальцем — верх презрения.

— Просто бессловесный пес, да еще бешеный. Я бы не стал с ним возиться.

Ник повернулся спиной и двинулся прочь, поигрывая драгоценным ошейником с говорилкой в правой руке. Барди зарычал, дернулся вслед и проснулся.

Он лежал на боку, вытянув все четыре лапы, поверх жестковатой, но теплой подстилки, густо пропахшей псиной. Ровный пол помещения, прозрачная, но не самая чистая створка двери, пара круглых ярких люминесцентных ламп, удаляющиеся шаги и тихое позвякивание металла о металл. Голова не слушалась и долго не хотела подниматься. Он смог осмотреться лишь тогда, когда шаги окончательно стихли. Но человек не ушел, он был где–то рядом, хотя Барди и не видел его сквозь непрозрачную стенку маленькой комнатушки, впрочем, не многим меньшей, чем домик Барди в родном поселке. Снова послышался голос, вернее, голоса.

— Нет, с собакой нельзя, пусть подождет снаружи.

— Однако порядочки у вас…

— С чего вы вообще взяли, что он стимулирован?

— У меня есть на то веские основания, в конце концов, это моя специальность. Давайте проверим. Я предлагаю простейший тест.

— Это не входит в мои обязанности. Я ваших тестов не понимаю.

— Да ведь простейший, с говорилкой.

— Не мое это дело. Приходите утром, будет дежурный зоолингвист, соберете комиссию, ничего с вашим псом до тех пор не случится.

— Да ведь…

— Не имею права. Я даже пускать вас не имел права в это время. Покиньте помещение.

— Уф-ф, елки зеленые.

— Во–во, все вы натуропаты. До завтра.

— Послушайте, но мы могли бы…

— Покиньте помещение, или я вызову полицию, — зазвенел металлом первый голос.

Вскоре Барди понял, что один из невидимых ему незнакомцев ушел, нехороший другой его попросту выпроводил и теперь приближался. Он не чуял его, но слышал звуки шагов — еле слышное шарканье по скользкому полу. Но вот он появился за прозрачной перегородкой, украшенной серыми пятнами и несколькими царапинами, очевидно от острых зубов прежних затворников, — невысокий, плотно сбитый человечек с темными курчавыми волосами, одетый в форму Департамента санитарно–экологической службы — белый просторный комбинезон и зеленое кепи, кое–как угнездившееся на густой шевелюре.

— Прочухался? — усмехнулся он.

Барди не знал этого слова, но догадался о его значении.

— Чего морду воротишь, псина?

Барди действительно отвернулся в глухой угол — так было легче сдерживать нараставшее раздражение, разбуженное тоном и оскорблением. Дрожь, с которой он очнулся и которая начала уже было стихать, усилилась.

— Ишь, какой нервный, — продолжал насмехаться человек. — Аж колотит всего. Дикарь есть дикарь. Ничего, тебя нейтрализуют, ты и успокоишься. А го- ворилка тебе, пес, нужна не больше, чем козе баян.

— Гав! Гав! Гав! — вскочив, взорвался Барди, все же еще сдерживаясь, стоя к прозрачной перегородке боком, стараясь все–таки не смотреть на обидчика.

Человек расхохотался:

— Глазки–то прячешь. Нет, ну и кадр этот зоолин- гвист, стимулированный — говорит. Бешеного дикаря распознать не может.

Барди бросился к перегородке. Ничего он не хотел сказать сейчас, он просто ревел и лаял, беснуясь от наглого хамства.

— О псих–то, — будто даже любовался им человечек. — Так бы и сожрал меня. Ах да, тебе ж пайка еще полагается, сейчас я тебе жрать дам.

Он повернулся к Барди спиной и скрылся за непрозрачной стенкой. В тот же миг Барди стало стыдно. Понурив голову и ссутулившись, он вернулся на лежанку. Лег спиной к перегородке, не повернулся даже на тихое жужжание, с которым появились из стены в его камере плошки с едой и питьем. Зачем? Барди и так чуял, что там. Сухие комочки комбикорма для собак, ну и вода. Пить, правда, хотелось, даже очень, а есть — нет. Но и утолять жажду он тоже не стал. Из гордости.

Он не обернулся даже на новый звук — настойчивый стук в находящееся где–то за пределами видимости окно. И опять послышался грозный голос маленького человека:

— Это кто там? Опять вы? Все, я вызываю полицию. Центральная! Центральная! Вот и вали!

На некоторое время все стихло, лишь человечек шаркал рядом за стенкой, затем принялся тихонько насвистывать какую–то нехитрую мелодию. Неожиданно Барди узнал ее. Человек явно фальшивил, но все–таки это была мелодия той самой песенки, которую пела Варя и которую украл у нее Султан, распевая в парке. Барди стало совсем грустно, и он сам не заметил, как начал подпевать тонким голосом на собачий лад. Опомнился только, когда перед его опущенным к полу взором возникла пара форменных ботинок с декоративным зеленым рантом и на толстой подошве.

— Воешь? Сломался? — совсем неучастливо спросил голос служителя.

Губы у Барди опять сами дрогнули, обнажив кончики клыков, тонкое пение превратилось в хриплый обиженный стон. Он встал, развернулся и ушел от прозрачной перегородки в дальний угол.

— Да ты не страдай, — без тени участия прозвучал с ухмылкой позади него тот же противный голос. — Долго здесь не задержишься. И чего они только в тебе нашли? На хрена ты всем сразу сдался? Первый раз вижу, чтобы за такого охламона столько суетились и такие бабки сулили. Ну да мне–то какая беда, все даже очень здорово получается. Верно, пес?

Человек опять его оскорбил, но обида Барди неожиданно испарилась и улетучилась, он вдруг понял, а может быть, почувствовал, что человек этот одинок, наверное, даже не меньше, чем и он сам, а может, и больше. Просто этот недобрый насмешник редко с кем–нибудь вообще разговаривает. Сидит здесь днями и ночами один–одинешенек, вот и болтает теперь даже с тем, от кого и ответа–то вовсе не ждет. На мгновение он пожалел человека.

— Э-э, да ты не жрешь и не пьешь, — разочарованно протянул тем временем собеседник Барди, заметив нетронутые плошки. — Это ты зря, лишние хлопоты. Да-а, брат, зря ты это затеял, на хлеб да соль сердиться нечего. Лучше уж хотя бы попей, а то пеняй на себя, мало тебе сегодня досталось. Вот не будешь пить да жрать, тогда…

Короткая ненавязчивая мелодия прервала рассуждения служителя. Барди покосился через плечо. Человек с озабоченной миной копался в нагрудном кармане, пытаясь извлечь застрявшее там «волшебное зеркальце» — так Крис Орлов называл самый обычный портативный аппарат видеосвязи. Аппарат, пожалуй, и вправду напоминал маленькое зеркальце, и сначала Барди тоже готов был поверить в его волшебное происхождение, потому что, если в него посмотреть, вместо твоего отражения там всегда кто–то другой окажется. Когда Крис ему эту штуку впервые показывал, Барди Лейлу увидал. Удивился и испугался даже, потому что щенком был. Теперь–то он уже к таким штукам привык и даже знает, что «волшебное зеркальце» на самом деле видеофоном называется.

Служитель наконец достал неумолкавшее устройство и, как и полагается, заглянул в него, предварительно выключив музыку вызова.

— А, это ты. — В голосе служителя прозвучали нотки удовлетворения, наверное, он увидел в «зеркальце» того, кого и ожидал. — Погоди, я код наберу.

Не обращая больше внимания на Барди, служитель скрылся за боковой перегородкой. Но далеко не ушел, Барди все так же хорошо слышал его.

— Как войдешь, — продолжал общаться с кем–то служитель, — сразу по коридору налево, а то к котам попадешь. Коты–то нам ни к чему, верно?

Вскоре Барди услышал, что в помещении, где–то рядом с его камерой, появился еще один человек. Он услышал его шаркающие шаги и сразу же насторожился, шарканье показалось слишком знакомым.

— Доброй ночи, — поздоровался пришедший.

Так и есть. Барди сразу подумал, что ему–то уж теперь не приходится ожидать чего–нибудь доброго, потому что он опять слышал голос Ника.

— Этот пес все еще у тебя? — спросил Ник.

И Барди понял, что худшее начинает сбываться.

— А куда он денется, — отозвался служитель. — Только повозиться придется. Я ему в воду снотворного насыпал, а он, поганец, не пьет.

— Тише ты, услышит, — перешел почти на шепот Ник.

— Ну и что? — удивился служитель. — Абсолютно бессловесная псина, настоящий дикарь, а может, к тому же и бешеный. Потому, наверное, и не пьет, что бешеный. Знаешь ведь, у них — водобоязнь, судороги в глотке, когда они воду видят. И этот, похоже, такой же. Я здесь уже третий год и впервые вижу, чтобы бессловесный после парализатора к воде не подошел.

— Ну, может, ты и прав, только что ж тогда делать?

— Ты бабки–то перечислил? — вместо ответа задал свой вопрос служитель распределителя.

— Как договаривались, пятьдесят единиц, можешь проверить.

— Отчего ж не проверить, — согласился служитель, — денежки счет любят.

— На. Вот тебе карта, — проворчал Ник. — Видишь? Пятьдесят.

— Вижу, светятся, теперь все в порядке. Давай к делу. Или, может, сначала пивка? — Голос служителя звенел теперь скрытой радостью.

— Некогда мне пивка, — буркнул Ник. — Давай к делу. Как ты его брать собираешься?

— Без проблем. Шарахнем парализатором, у меня тоже имеется, а там делай с ним что хочешь. Ну что, ты готов?

— Готов.

— Резак принес?

— Принес.

— Тогда погоди тут, я за парализатором схожу.

Шаги служителя заглохли в коридоре.

«А я его еще пожалел», — тоскливо подумал Барди, лег прямо на пол, закрыл глаза и вытянул лапы.

Глава VII.ПЕРЕМЕНА УЧАСТИ

Аюше опять снился лес, и опять ему обломали сон на пороге самой желанной встречи.

— Подъем, подъем, — повторял чей–то безжалостный голос, вторгшийся в сознание.

«Отец, что ли?» — Дюша открыл глаза и увидел Мельницу.

— Ну? — Он тут же сел на «покойке», все вспомнив в доли секунды.

— Баранки гну, — не столько зло, сколько грустно передразнила Мельница.

— Нет, ну чего? Нашли они его? Виктор выручил?

— Папа сам влип. — Мельница сказала это, отведя глаза в сторону, с тусклым непроницаемым лицом.

— Как влип?

— Его арестовали. Забрали сегодня утром по подозрению в незаконном проникновении в распределитель и освобождении бессловесного.

Дюша присвистнул от удивления:

— Зачем? Можно ведь было доказать, что он не бессловесный, — и все.

Мельница пожала плечами:

— Не знаю, я его всю ночь с Рутой и Лари прождала. Они–то спали еще, как и ты, а я глаз не сомкнула ни на секундочку. И в Мире Разума его не было, я проверяла, и запросы посылала, и экстренные вызовы. «Справка» ответила: нет его там и давно уже не было. А утром, едва он появился дома, приехала полиция, и его тут же забрали, вот и все. Он мне даже так ничего и не объяснил.

Мельница замолчала, и Дюша тоже молчал, потому что не находил нужных слов, да и мыслей подходящих не было.

— Пойдем отсюда, — предложил наконец он. — Или ты хочешь выспаться?

— Дурак ты все–таки, Динозавр, — полным прозвищем в ЗОД она называла Дюшу крайне редко, гораздо реже, чем просто дураком, только в состоянии раздражения.

— А чего? — глупо спросил он.

— Чего, чего, какое тут спать. Теперь все на мне. И контора, и Лари, и Рута, и сам отец. Где уж тут выспаться. — Голос ее звучал все раздраженнее.

«Ну и хорошо, — подумал Андрей, — пускай сердится, по крайней мере не заревет». Но он ошибся, тут Мельница и заплакала.

— Вот черт, — всполошился Андрей. Ему было жалко ее, да и виноватым он себя чувствовал. — Мель, ты что? Ты что? Его выпустят.

— Ясно, выпустят, — согласилась она. — Лет через пять.

— Да что ты, честное слово. — Он всполошился окончательно. — Почему через пять? Он никого так не освобождал. Что он, дурак, что ли? У него на это есть другие возможности.

— А где ж он шлялся всю ночь? — вся в слезах выкрикнула Мельница.

— Я почем знаю. Только все равно это не он. Бред какой–то.

— Но что же делать? — Теперь этот вопрос, с которым Дюша появился вчера в «Глобе», задала уже Мельница. Ответа он пока не знал, а посоветоваться, в общем–то, было не с кем. Меле самой помощь нужна, а единственному взрослому, на которого Дюша рассчитывал, тем более.

— Мама твоя знает, что Виктора арестовали? — спросил он вместо утешения.

— Не знаю. Не знает, наверное. Откуда ей знать там, где она находится. «Суперпокойников» по пустякам не дергают.

Мельница была права. В Зоне Нирваны, где обреталась уже второй год ее мать, царил полный покой, и нарушить его могло разве что настоящее землетрясение.

— Все равно пошли отсюда, — повторил он свое предложение только для того, чтобы хоть что–нибудь говорить и как–то действовать. — Здесь нам вообще делать нечего.

На сей раз Мельница сразу согласилась. Просто кивнула — и все. Они вдвоем вышли из обители вир- тосна, носившей у «глоботрясов» столь неблагозвучное имя «покойницкой». Уже на выходе из «Глоба» их перехватил Стеба.

— Меля, Мель, — догнал и обогнал он их, загородив собой дверь. — Тебя твоя мать разыскивает.

— Мама? Откуда? Где? Сегодня же не ее день… — Удивление Мельницы было безграничным и искренним.

— Экстренный вызов по всему ЗОДу дала. В школе

сидит, тебя ждет, в восьмом классе твоего направления.

— Ну вот, — вмешался Дюша. — А ты… — Он чуть было не сказал «плакала», но вовремя спохватился, тут бы ему уж не поздоровилось, разглашения такой тайны Мельница могла и вообще не простить. — А ты беспокоилась, — выкрутился Андрей. — Давай, прямо в «бублик» ныряй, — посоветовал он ей кратчайший путь.

— Ладно, — махнула рукой Мельница. — Я поговорю и вернусь. Ты меня дождись.

— Зачем? — не согласился он. — Сразу из школы домой выходи. У тебя в конторе и встретимся.

— А в школу ты что, не пойдешь?

— Это мои проблемы, — отмахнулся Андрей. — Давай скачи через «нуль».

И она прыгнула.

— Что случилось–то? — поинтересовался Стеба, когда они остались вдвоем.

Но Андрей, не собираясь никому ничего рассказывать, отделался пожатием плеч и неопределенной присказкой:

— Мельница — она и есть Мельница.

На том и расстались.

— Тайны у них. Темнят, — недовольно ворчал, удаляясь в глоботрясовское пристанище, Стеба.

Андрей тоже уже собрался прыгнуть через «дырку от бублика» — только не в школу, а к десятому выходу, — как из «нуля» опять появилась Мельница.

— Ну что еще? — удивился он.

— Дурак, — неоригинально начала она, — тебе нельзя в Горбатый, тебя же разыскивают. Ты думаешь, в департаменте такие же, как ты, и не установили слежки за офисом?

— Точно. — Он помрачнел. Мельница была груба, но абсолютно права.

— И на улицу тебе нельзя, если твою бездарную макушку в телемире видели.

Он было помрачнел еще больше, но вдруг понял, что нет ничего такого уж страшного.

— Ерунда, я все продумал, макушку я спрячу, и никто меня не выследит, потому что в Горбатый я не пойду. А видеть нас с тобой там действительно ни к чему. Только это тоже не беда, пришли ко мне Руту, будем через нее связь держать.

Он даже обрадовался, это все было так по–настоящему, как он всегда и мечтал. Просто здорово.

— Пришлешь ее ко мне в Парк. Я буду на главной аллее третьего квадрата. Пусть прибежит туда.

— Что ты задумал? — озадаченно спросила Мельница.

— О–о–о! — таинственно протянул Андрей. — Я знаю, что делаю. Ладно, к маме беги, пока она тебя еще дожидается.

То ли прощаясь с ним, то ли безнадежно махнув рукой, Мельница снова исчезла в «дырке от бублика».

Через минуту он тоже вошел в тренажерную, на этот раз даже раньше отца. Дома никто ничего не знал и ни о чем не беспокоился.

Барди открыл глаза только тогда, когда закрылась крышка и приглушила голоса людей настолько, что он уже не мог толком разобрать слов. Лишь невнятное гудение, они все еще разговаривали. Впрочем, глаз он мог бы и не открывать — кругом полная темнота, ничего не видать. Но он не удивился, он знал, где находится. Ник сам все сказал. «В багажник», — ответил Ник, когда служитель распределителя поинтересовался: «Куда его?» Да, он был в багажнике флайера, темном и глухом.

Гудение голосов совсем стихло, и через несколько секунд Барди понял, что уже летит. Впервые в жизни. Интересно только — теперь–то «куда его»? Как бы то ни было, у Барди имелось некоторое преимущество перед своим похитителем — Ник был уверен, что похищенный спит.

Как только Барди услышал про снотворное, он потихоньку передвинул носом пластиковую плошку с водой к закрытой решеточкой дырке в полу, явно сообщавшуюся с канализацией, и, перевернув плошку лапой, вылил туда все содержимое. Потом вернул тем же способом пустую плошку на ее изначальное место и растянулся на полу рядом с ней, притворившись спящим.

Служитель сначала удивился, приблизившись к камере Барди вместе с Ником, но, заметив пустую плошку, обрадовался, сказал: «Сработало». И потом еще долго хвастался, утверждая, что подсыпал хорошее снотворное и что «на этих псах» он «собаку съел», что «они могут и не жрать, но уж попьют обязательно». Барди тогда еле сдержался, чтобы зубы не показать, а потом было еще труднее сдержаться, когда они его взяли за передние и задние лапы своими грубыми ручищами, чтобы отнести к флайеру. Зубы еще ладно, но он чувствовал, как у него на загривке сама собой поднялась дыбом шерсть, хорошо, что его кверху ногами несли, а то бы наверняка заметили.

И все же он выдержал. И теперь чувствовал удивительное воодушевление, ему было весело, как во время разудалой игры на пустыре со своими сверстниками. Он обманул людей, и они ничего не заметили! А ведь его учили, что такого просто не может быть. И все же куда его?

Когда багажник открылся, он едва успел прикрыть веки, все произошло слишком неожиданно — тихая посадка. Ник все делал молча, но Барди сразу понял, что Ник опять не один. Вскоре люди словами подтвердили то, что он уже и так распознал обонянием.

— Давай его прямо в операционную, — сказал незнакомый мужчина с довольно приятным голосом и столь же неприятным запахом. — Сколько же он влил в него снотворного, если пес до сих пор не проснулся.

Барди уже столько раз здесь называли псом, что он просто перестал обращать на это внимание.

— Артур дело знает, — усмехнулся Ник, хватая Барди за заднюю лапу. — Кажется, просыпается, напряженный какой–то.

— Да, похоже, — согласился второй, после того как Барди почувствовал, что чей–то палец приоткрыл ему веко на правом глазу. — Впрочем, черт его знает. Темно. Тащи в операционную.

Ник сгреб все собачьи лапы, по две в каждую руку, и потащил пленника, куда было велено. О прибытии в операционную Барди узнал по резким, острым, противным запахам каких–то лекарственных средств и медикаментов. А еще пахло псиной. Вернее, псиной тут пахло везде, даже на улице. Именно псиной, а не собаками. Так пахнут бессловесные дикари, что ни говори, а запах у них почему–то особенный.

Ник небрежно швырнул его то ли на стол, то ли на кушетку. Барди с закрытыми глазами не мог угадать куда. Тут же где–то совсем рядом послышался тихий зловещий лязг металла о металл и такое же тихое по- звякивание металлической посуды, будто плошки из тележки Гаврилы–кормильца.

«Как только он наклонится надо мной, — решил Барди, — т- я вцеплюсь ему в горло».

Он почувствовал, что его начинает бить нервная дрожь.

— Точно, просыпается, — произнес Ник, — вон уже трясет всего.

— Ерунда, — отозвался голос приятного тембра, — усыплю снова. Ты что, будешь смотреть или помогать?

— Да еще чего, — фыркнул Ник. — Я пойду подышу на улице.

Барди слышал, как удалились его шаги.

Голос приятного тембра тут же стал напевать какую–то мелодию, и металлическое звяканье возобновилось. Потом стихло. Стихло и пение без слов. Зато Барди осветил яркий свет, он чувствовал и даже видел его через закрытые веки. И еще он слышал, как, деловито сопя, приближается к нему человек.

«Как только он заслонит собой свет», — назначил себе момент для атаки Барди.

— Афтандил! — ворвался в операционную новый грубый и хрипатый голос.

— О господи! — тихо вскрикнул Афтандил от неожиданности.

— Афтандил! Опять мясо пришло. Полную фуру пригнали, козлы. Я не знаю, о чем они там думают.

— А я тут при чем? Прими, — отозвался Афтандил тем самым приятным голосом.

— Куда «прими»? Весь холодильник забит, а они все гонят и гонят. Каждую ночь. Куда я его, к лешему, дену?

— Куда хочешь. Слушай, я занят.

— Не-е, ну здорово! — возмущался хрипатый. — Он занят, он ни при чем. А я при чем? Кто сейчас главный? Ночь. Директор дома дрыхнет, а может, вообще где–то там мотается, у него доступ пятого уровня. Ты дежурный? Дежурный. Ну так и решай. А то: «Я тут при чем». Да вот при том. Иди сам с ними разговаривай. Мясо сгружать некуда. Пусть увозят его на фиг.

— Ч-черт, — в раздражении голос Афтандил а утратил всю свою привлекательность. С громким звяканием он швырнул что–то металлическое в таз. Быстрой поступью, зло вдавливая каблуки, Афтандил вышел из операционной, за ним удалился и хрипатый. Барди понял, что больше такого момента ему не представится.

И все же он открыл веки осторожно, яркий свет хирургических осветителей безжалостно резанул по глазам. Барди быстро отвернулся и перевалился на живот. Он лежал на операционном столе, такой же у них был в поселке в ветеринарной лечебнице. На столике рядом белел лоток с хирургическими инструментами. Операционная была совершенно пуста.

Барди решительно соскочил на пол. Но к единственному выходу двинулся, весь напрягшись и сгорбившись, пригнув голову, прижав уши и осторожно переступая мелкими шажками на цыпочках. Порой он и вовсе замирал, когда ему чудился какой–то шум. Приблизившись к двери, он выглянул из–за косяка в коридор. Никого. Значит — вперед!

Коридор он пробежал напряженной трусцой. Дверь на улицу, на его счастье, оказалась распахнутой. Барди выбежал в ночь.

Голоса людей доносились до него откуда–то справа, издалека, там громко спорили, не стесняясь в выражениях. Барди повернул налево в кромешную тьму, с этой стороны не было никакого освещения, только луна указывала ему, куда можно бежать.

Рванув во всю прыть, он с ходу врезался в неразличимую упругую преграду и, отброшенный, дважды перевернулся, катясь по земле. «Сетка, — догадался Барди. — Как в поселке. Неужели ею здесь все огорожено?» Он заметался вдоль сетки, отыскивая проход. Тот оказался всего в десяти шагах, широкий и утоптанный. Барди побежал по этому коридору, ограни- чённому слева и справа такими же металлическими сетками, как и та, от которой он только что кувыркался. Но бежал теперь уже не так резво, опасаясь вторично наткнуться на ограждение.

Все больше воняло псиной. Где–то рядом прятались дикари. Теперь Барди некого было обманывать, и шерсть дыбом стояла у него на спине. Неожиданно он увидел их и остановился, подавшись назад и уперевшись в утоптанный грунт передними лапами.

Их осветила луна. Они сидели у самой сетки. Справа и немного впереди. Пять или шесть, а может, и больше. Все молча смотрели на него. Все они были спокойны и выглядели на удивление глупыми. Их горящие в лунном свете глаза совсем не пугали, как в недавнем сне, а светились слабыми бессмысленными лампочками подсевшего фонарика. Один даже голову повернул ухом вверх, будто не собаку перед собой увидал, а нечто неведомое.

Барди глухо негромко зарычал. Они забеспокоились, завозились и вдруг все, как по команде, попятились, отступив в темноту.

«Ну и псы, — удивился Барди, все еще не отводя настороженного взгляда от того места, где только что сидели бессловесные. — Щенки какие–то, а не псы».

Он почувствовал к ним презрение. Пробежал мимо, не поворачивая головы, только скосив глаза, и сразу прибавил ходу. Коридору между сетками, по которому бежал Барди, не было видно конца, и он теперь чуял, что и слева и справа от него бессловесные. Он больше не видел их, но точно знал, что они молча смотрят на него из темноты. Шерсть по–прежнему стояла на спине по–ежиному, но выбора не было, он бежал и бежал, не зная, куда его приведет этот путь.

В какой–то миг Барди почуял, что сетки закончились. И справа, и слева, и впереди его теперь обволакивала черная пустота, а значит — свобода. И вдруг откуда–то легкий ночной ветерок донес легкий запах свежести. Запах знакомый, хотя и совсем не родной. «Лес, — сразу узнал его Барди. — Где–то там городской лес, а в нем есть убежище. Убежище Руты. Что, если она сейчас там?» — мелькнула шальная мысль.

В любом случае этот лес был единственным знакомым ему местом, в котором можно спрятаться. Поставив нос по ветру, Барди помчался на запах леса, еще быстрее заработав лапами. Тьма начинала сереть и блекнуть, приближался рассвет.

Глава VIII У ДЫРЫ

Он опять удивил маму, просидев весь завтрак в очках. Еще больше она удивилась, когда заглянула к нему и увидела, каким каналом телемира ее сын интересуется. Андрей опять смотрел городские новости. Едва выпуск закончился, он, проглотив обжигающе горячий чай, выскочил из–за стола.

— В школу? — почти испуганно спросила мама.

— Да, да, скорее в Мир Разума, — уже второй раз за два дня откликнулся сын и не услышал ее следующую фразу, сказанную тихо, не для него.

— Будто подменили.

— Повзрослел, — беспечно предположила старшая сестра.

— Давно пора, — исчерпал тему отец.

Андрей повторил свой вчерашний финт почти в точности, только напичкал двойника новыми фразами и свежей программой действия по расписанию. Но управившись с этим, почти тут же покинул и комнату, и дом, задержавшись лишь на минуту по необходимости.

Он напялил широкополую шляпу от солнца, сменил свой любимый блестчатый тренк на просторный хитон, выбрал другие цвета для кроссовок, яркие, кричащие, непохожие на вчерашние и вообще на те, которые ему нравились. Зато теперь система внешнего слежения ему нипочем. Наручные часы со встроенной видеосвязью запрятал в столик — излишняя опека родителей на задуманной прогулке была бы не к месту. Последнее, что он сделал перед выходом, — захватил из столовой очки (нужна оперативная информация) и заказал такси до Зеленого сектора.

Впервые за этот год Андрей покидал дом через крышу. Желтый флайер с черными шашечками на боку ожидал его в самом центре авиаплощадки.

— Кола, музыка, клип–среда или поболтаем? — осведомился автопилот, когда пассажир в шляпе плюхнулся на удобное сиденье.

— Лучше заткнись, — попросил Андрей, надевая очки.

Флайер сорвался с крыши на заказанной скорости.

Андрея раздражало, что он никак в череде городских новостей не может напасть на интересующую его тему. Весь завтрак придурок тиджей нес околесицу о каких–то «организованных крысах», якобы заселивших канализацию города. Так басни это или не басни, мучился тиджей, призывая в свидетели такс- крысоловов и городских диггеров — больших баснописцев он вряд ли нашел бы. И главное, все более раздражался Андрей, будто говорить вообще не о чем. У них бешеного пса из распределителя увели, может, выпустили потом в городе, а они про каких–то там…

— Тьфу, — сплюнул он.

— Плевательница на панели, — напомнил автопилот.

— Знаю, я всухую! Без слюней! — разозлился Андрей.

Ну надо же, зарапортовался в собственных мыслях! Какой пес? Какой бешеный?! Он же знает, что это милейшая собака, сам вчера гладил и надевал ему на шею «строгач» с губной гармошкой, а тот только смущался и даже пытался лизнуть его руку, но робко. Да еще теперь оказывается, что он стимулированный, только без говорилки.

«Как мы и предвидели, вчерашнее происшествие с участием бессловесного в Зеленом секторе, когда приведенный в город распоясавшимися натуропатами дикарь чуть было не отгрыз руку одному из старших членов сообщества, получило сегодня продолжение. Правда, не совсем такое, как мы ожидали, но от этого не менее опасное и тревожное для жизни членов цивилизованного сообщества». Ну наконец–то! Андрей дождался чего хотел. Из дальнейшего репортажа он получил все нужные сведения. Задержанный вчера в Зеленом секторе бессловесный был успешно доставлен в распределитель. Но ночью неизвестный проник в учреждение, вырезав ровное отверстие в окне со стороны улицы, такое же отверстие прорезано и в особо прочной пластиковой двери камеры бессловесного, очевидно, лазерным ножом или чем–то подобным. Дежурный служитель ничего не слышал, так как был вызван к входной двери сигналами, которые скорее всего подавал сообщник похитителя. Все было сделано очень быстро и тихо. Вернувшись в помещение распределителя, служитель обнаружил лишь последствия похищения, о чем тут Ж 6 сообщил в Департамент полиции.

«По факту взлома распределителя и похищения бессловесного заведено уголовное дело, — очень серьезно сообщал тиджей, — и уже задержан первый подозреваемый, некто Виктор Мельников, старший сотрудник частного Бюро вакансий для служащих. Он появлялся в распределителе еще накануне вечером и требовал немедленного освобождения бессловесного. На месте преступления обнаружены следы обуви и отпечатки пальцев подозреваемого на вырезанном оконном стекле. Зачем сотруднику Бюро вакансий понадобилось похищать бессловесного, в каких целях он его собирался использовать и где сейчас находится, судя по всему, чрезвычайно опасный для сообщества похищенный — пока неизвестно. Ответить на все эти вопросы призвано следствие. В настоящий момент для всех патрульных двоек и постов города объявлена готовность номер один. При обнаружении похищенного автоматически запускается one- ~ рация «Охота». Предупреждаем: дикарь опасен, чрезвычайно агрессивен и, возможно, является переносчиком вируса бешенства. Всех членов сообщества, случайно повстречавших или располагающих сведениями о местоположении бессловесного, просьба лично не предпринимать никаких мер, а немедленно сообщить в Департамент полиции».

Всем известный адрес пресловутого департамента Андрей слушал, стоя уже на главной аллее третьего квадрата Зеленого сектора. Флайер домчал его сюда на предельно дозволенной в городе скорости. И все же Рута опередила его. Он сразу заметил роскошное опахало ее хвоста, величаво плывущее в воздухе, и такой же прекрасный белый шарф, украшавший высокую гордую шею. Кроме обладательницы всего этого великолепия, на кирпично–красном покрытии аллеи тусовались пять–шесть скучающих младших членов сообщества, черный кудлатый пудель с глупейшим видом пытался мышковать на газоне, описывая широкие круги по лужайке, да выживший из ума старый натуропат, закрыв глаза и закинув голову, пребывал в полной прострации на одной из лавочек.

Рута тоже заметила Андрея и поспешила ему навстречу.

— Ну что у вас нового, расскажи. — Он даже позабыл поздороваться.

— Нового ничего, — тактично не заметила невежливости Рута. — О Викторе ни слуху ни духу. Марина в Мире Разума с матерью. Появилась на пару минут. Меня к тебе отправила и опять убежала в ЗОД. Я вот здесь, а Лари в конторе за главного.

Рута замолчала, искоса поглядывая на него и слегка пошевеливая огненным опахалом: мол, вот она я, пришла и жду, чего ты хочешь, говори, ты сейчас тут за старшего.

— Я знаешь чего… — начал подбирать слова Андрей, он вообще не умел распоряжаться или кому–то что–то приказывать. Может быть, потому, что у него никогда младшего друга не было. Ни собаки, ни попугая, ни кота. И держался он обычно с ними поэтому на равных, а попугая Лари даже сам порой слушал

— ся. — Понимаешь, я подумал, что ты знаешь эту собаку лучше всех нас. Ну-у того, которого… ну, ты поняла.

Все так же молча Рута вильнула хвостом несколько энергичнее, что, конечно же, означало согласие.

— Ну вот, — продолжал Андрей, — а раз так, то ты, собака умная, могла бы предположить, где его надо искать. Понимаешь, если мы его найдем и докажем, что он не бессловесный, сразу же выручим и его самого, и Виктора.

Рута все еще молчала, только стала чаще бросать на Андрея короткие взгляды, и опахало заработало быстрее, даже кончик немного подрагивал.

— Ну так где? Как ты думаешь?

Рута села, отвернулась, будто что–то высматривая на соседней с аллеей поляне, и наконец заговорила:

— Я думаю, что нам его не найти.

— Это почему? — испугался Андрей.

— Потому что тот, кто похитил его из распределителя, а это, конечно, не Виктор, знал, зачем это делает. Если это крайние анималгуманисты, то они его по глупости отвезут в дикий лес и там выпустят. Для них же он бессловесный. Если же кто–то другой, то задумали что–то пакостное и поэтому как раз и не выпустят. ^л

—' Черт, кто же это мог быть? — почти в отчаянии пробормотал Андрей. Доводы Руты прозвучали безжалостно и убедительно. Он по–настоящему растерялся. Почему–то ему казалось, да что казалось, он был уверен: отыскать эту собаку — только вопрос времени, но Рута одним махом своего пышного хвоста разрушила башню его убеждений.

— Есть только одна надежда, — заронила в душу Дюши слабый огонек рыжая кудесница. — И всего один шанс.

— Рута, девочка, не тяни, пожалуйста, — взмолился Андрей. — Какой шанс? На что надеяться?

— Надежда на него самого, — к ак всегда, спокойно и рассудительно отвечала она. — Он ведь совсем не такой… не такой, как другие.

— А какой? — Ему уже казалось, что Рута над ним издевается.

— Он очень умный, очень, — подчеркнула Рута.

— Почему ты так думаешь?

— А ты разве не заметил?

— Я? — смешался Андрей. — Я не знаю. Я с ним слишком мало знаком.

— Значит, он даже умнее тебя. — Рута глянула ему прямо в глаза, и Андрей почувствовал, что краснеет.

— Почему? С чего ты это взяла?

Она ответила не сразу и как–то не совсем для него понятно.

— Лари мне кое–что рассказал. В общем… — Она, видно, смягчилась, заметив, как Андрей расстроился. — В общем, ты не один виноват. Мы все виноваты. И я… Я тоже его прошляпила. — Последнюю фразу Рута сказала совсем тихо, уныло понурив свою красивую умную голову.

— А шанс, шанс какой? — в нетерпении спросил Андрей о недосказанном. — Ты еще говорила, у нас есть какой–то шанс.

— Конечно, — ответила Рута. — У него и у нас. Если он удерет.

— О господи! Я‑то думал. Да ведь он же простак. Это не получится.

— Плохо ты его знаешь. — Рута встала на все четыре, и он удивился, уловив в ее голосе нотку возмущения. — Может быть, он уже убежал. А если так, то я знаю, где его можно искать.

— Ну так что же ты мне тут грузишь? — не выдержал и Андрей. — Пошли скорее, где это?

— Здесь, — ответила Рута. — Рядом.

И она перешла с аллеи на зеленую лужайку.

Идем так, здесь ближе. Андрей последовал за своей проводницей. Они пересекли первую лужайку до ближайших кустов, обогнули невысокую, словно пришибленную сверху ножницами садовода, стенку благоухающего шиповника, и Рута подвела его к невообразимо густым зарослям уже отцветшей сирени. За ней никто давно не ухаживал, как в принципе и за основной массой других деревьев и кустарников Зеленого сектора. Лишь изредка по весне руки натуропатов обламывали ветки крайних кустов сиреневого массива, не рискуя углубляться в практически непроходимую чащу.

— Куда дальше–то? — остановился перед этой одичалостью Андрей.

— За мной, — кратко ответила Рута, — только шляпу сними.

Андрей понял, что оделся он неудачно. Ему не только пришлось снять и заткнуть за пояс шляпу, заправить в брюки хитон, но и встать на карачки. Прежде чем принять обычное положение младшего брата сообщества из четвероногих, Андрей оглянулся, не видит ли его кто–нибудь еще, кроме Руты. Нет никого, или почти никого, только тот самый бездельник пудель продолжает наверняка бесполезное и бездарное мышкование, все так. же — кругами, кругами, погрузив нос в траву, движется, сам не зная куда, по циклоиде и вряд ли вообще что–либо видит и слышит дальше собственного увлеченного носа.

•— Слушай, здесь был асфальт! — удивился Андрей, разглядев черные неровные куски, которые сначала принял за твердую почву. Теперь же было прекрасно видно, что это остатки неширокой асфальтированной дорожки, взломанной жизненной мощью стеблей растений,

— Очень давно, — согласилась Рута. — Давай–давай, скорее лезь сюда, лезь.

Андрей послушался и начал продираться в чащу через кусты, по жестким обломкам асфальта, очень неласково впивавшимся краями в его коленки. Все же заросли на бывшей дорожке были проходимее, чем вокруг, по крайней мере, здесь почти не было толстенных, с руку мужчины, многолетних узластых стволов, переплетенных и растущих из одного основания. Когда–то проложенная людьми дорожка и сейчас оставалась единственным ходом в царство растений.

Но скоро продираться вперед стало еще труднее, сирень пошла вперемешку с другим кустарником, какой–то акацией, стебли которой снизу доверху покрывали цепкие шипы длиною почти с мизинец. Хитон Андрея быстро превращался в рубище юродивого, о которых он знал из курса истории, щеки покрылись сетью кровоточащих царапин, пальцы он исколол. Подлые ветви, словно не желая допускать его к тайне, в святую святых, хватали шипами за волосы и норовили выколоть глаза. Остановившись на мгновение, он снова надел очки, не подключая к питанию.

— Осторожнее, впереди дыра, — предупредила Рута.

— Дыра? — опять удивился Андрей.

Но колли ничего не ответила, и, подняв голову, он увидел лишь колышущийся впереди себя хвост.

Обещанная дыра оказалась жерлом глубокого колодца, ведущего в канализацию, с отсутствующей крышкой люка.

— Блин, куда она меня ведет? — пробормотал Андрей. — В сортир какой–то.

Он сказал это просто так, с досады. Каково же было его удивление, когда следы разрушенной дорожки и вправду вывели из зарослей дрямо к подножию паркового туалета. Он таких никогда не видал, уж больно древнее строение, но сразу догадался о предназначении этого домика с двумя дверьми, перед которыми стоял сейчас на четвереньках в самом плачевном состоянии.

— Ну, Ру–ута, — выразил Андрей всю сложную гамму охвативших его чувств.

— Он здесь, он где–то здесь. — Острая мордочка колли выглянула из–за домика. — Я чую его, он здесь. Только где?

— Вот он, — единым духом выпалил Андрей.

Это случилось почти как во сне. Он поднял глаза чуть повыше и напоролся на взгляд пары умных, замечательных блестящих карих глаз того, кого здесь все, или почти все, держали за бешеного.

Обладатель этих глаз внимательно и, пожалуй, немного насмешливо смотрел на Андрея сверху вниз с крыши сортира.

— Где? — переспросила Рута, появившись из–за домика и подбегая к Андрею. — О более! Как ты туда залез? Слезай немедленно, переросток! Тебя же заметят с флайера! Вон в небе флайер!

Патрульная двойка № 34 вошла в зону Зеленого сектора по указу из Центра.

— «Охота» начинается, Эл, — плохо скрывая возбуждение, произнес младший в паре.

— Спешишь. — Сержант бросила косой взгляд на напарника. — Еще никого не засекли, пока проверяем.

— Он там, та–ам, — со злорадным подвыванием протянул ротвейлер. — Быть того не может, чтобы Джонни ошибся. Этот парень только с виду такой кудрявый, а след берет лучше курцхара.

— Джонни молодец, — согласилась Эл, начиная посадку.

Гигантской сверкающей голубой каплей машина упала с неба на зеленый ковер газона. Еще не открылись двери, а к покатому боку флайера уже подкатился черный лохматый клубок — маленький пудель.

— Здорово, Джонни, — выглянула внушительная голова ротвейлера.

— Здорово, Джоб, здравствуйте, сержант, — также не по уставу поздоровался тайный агент Департамента полиции Джон Керри.

— Ну, что тут у тебя? Где бессловесный? — Ротвейлер тяжело выпрыгнул на лужайку. Эл тоже покинула флайер.

— Вон в тех кустах. — Джонни повернул морду в сторону густой зеленой массы из сердцевидных листьев.

Ты уверен?

— Почти уверен, сержант. Самого я не видал, но младший друг задержанного по подозрению Мельникова колли Рута Смайлс и с ней вместе парень, похожий по описанию на вашего вчерашнего клиента, только что скрылись в этих кустах. Руту я провел от Горбатого переулка, здесь она встретилась с парнем. Как я понял, не случайно. Он примчался сюда на такси. Явно маскировался. Словно пугало — в шляпе с полями, рубаха по колено, очки. Правда, очки ното^г снял. Они с Рутой переговорили на главной аллее третьего квадрата, и та повела его прямо к этим кустам. Они сейчас там. И ОН там, я почти в этом уверен.

— Давай сигнал, Эл, к началу «Охоты». — Джоб нетерпеливо топтался на месте.

— Ты хочешь еще раз остаться с носом?

— А я всегда с ним, — как обычно, не сразу понял напарник. Эл с трудом скрыла улыбку.

— Я говорю, — терпеливо пояснила она, — если опять нас обманут те же ребята, будет смеяться все отделение, а шеф нам устроит двойную головомойку.

— Этому не бывать! — рявкнул ротвейлер. — Взяли вчера, возьмем и сегодня.

Он решительно направился к гуще сирени.

— Погоди, Джоб, твоя решительность сейчас неуместна, — окликнула подчиненного Эл и, не дождавшись никакой реакции, рявкнула как смогла: — Рядовой Джоб, отставить!

Рядовой Джоб замер на полушаге.

— Ты сам нарываешься, — тут же сменила тон Эл, памятуя обидчивость напарника. — Вся беда в том, что с высоты флайера ничего не было заметно.

— Может, пройдете на замедленном бреющем? — подсказал Джонни.

— А если они все просекут и снимутся с места? — предположила Эл.

— Да, не годится, — согласился рассудительный Джонни.

— Вот я и говорю. — Джоб наконец приставил отставшую в шаге заднюю лапу. — Решительная атака, разведка боем и задержание в рукопашном.

Пудель только покосился в его сторону, даже не повернув головы, а Эл тяжело вздохнула.

— Нет, дорогой, не годится, — совсем мягко сказала она. — Надо бы как–то разведать, чтобы уж убедиться наверняка, а то сорвем всю операцию.

— Хотите, чтобы это сделал я? — прямо спросил Джонни.

Эл покачала головой:

— Тебе слишком опасно, бессловесный тебя пополам перекусит. Сделаем так. Вы пойдете туда вместе с Джобом. Потихоньку, чтобы не спугнуть. Джонни впереди на три корпуса. На три твоих корпуса, Джоб. Ты, Джоб, — его защита, включаешься только при нападении и по его или моему приказу.

— По его? — не веря своим ушам, переспросил Джоб.

— Да, я назначаю Джонни старшим у вас.

Джоб молча опустился на траву, будто у него от обиды подкосились лапы. Эл продолжала:

— Я поднимусь на флайере над кустами. Если будет предпринята попытка к бегству, я замечу. Связь

по рации, как обычно. Рядовой Джоб, агент Джонни, это приказ, начинайте операцию.

Отвернувшись, Эл решительно влезла в машину и захлопнула обе двери. Флайер почти тут же набрал высоту.

Джоб так и не тронулся с места, продолжал лежать, лишь уши его затрепетали от воздушной волны при старте машины.

— Пойдем, что ль, напарник, — как бы по–дружески лениво предложил Джонни.

Джоб молча поднялся и, пропустив пуделя ровно на три своих корпуса вперед, последовал сзади.

Они приближались к кустам не спеша. Не дойдя до зарослей пяти–шести человеческих шагов, Джонни опустил голову и повел носом по траве. Его чуткий нос безошибочно привел к тому месту, где вошли в чащу колли и ее приятель. Джонни молчал и Джоб молчал. Стараясь поменьше шуметь, они продирались по свежему следу. Обоим это, в общем–то, давалось легко. Джонни был мал, а ротвейлер силен и упрям. Почти не задержали их и появившиеся в кустах острые колючки. Но Джонни вдруг сам остановился.

— Уже рядом, я чую, — еле слышно прошелестел он. — Здесь все трое: Рута, прогульщик и… Джоб! Они приближаются, впереди бессловесный.

Сообщение Джонни услышали и Джоб, и Эл.

— Начинаем операцию «Охота», — тут же откликнулась сержант. — Передаю условленный сигнал в Центр. Джоб, приготовься к задержанию.

— Есть, — глухо пророкотало в наушниках Эл.

— Я кое–что вижу, — продолжала она с неба, — похоже на замаскированное укрытие с плоской крышей. Джоб! Полный вперед! Я снижаюсь!

— Джоб, я их…

— Джонни, ложись!

Ротвейлер продрался над пуделем, как паровоз над вжавшимся между рельс пешеходом, как танк над затаившимся в окопе пехотинцем. Сопя, треща ломающимися под напором кустами, клокоча горлом, он рвался на встречу с нарушителем. Разверзшуюся перед ним дыру Джоб заметил в последнюю секунду, он успел все–таки прыгнуть, но упругая колючая ветвь помешала движению. И все же в яме оказались лишь задние лапы; рванувшись, он избежал падения в бездну, отделался ударом о край и даже не почувствовал боли.

— Джонни, ловушка! — успел еще крикнуть Джоб и бросился дальше.

Он выломился из чащи с хриплым рыком и чуть не врезался в стенку дома.

— Стоять! — взревел он, забывая, что говорит с бессловесным.

Ему и вправду никто не ответил.

— Где?! — сам себя спросил Джоб, метнулся в сторону и чуть не натолкнулся на рыжую колли.

Красавица лежала под ниспадающими ветвями кустов в спокойной, небрежной позе.

— К чему столько шума? — спокойно спросила она, едва повернув голову и не вставая. — Нашел мое убежище? Поздравляю.

— Где пес? — рявкнул Джоб.

— Фу, как грубо, — совсем отвернулась колли, и в тот же миг на крышу домика опустился флайер.

Эл спрыгнула на землю прямо из кабины.

— Где они?! — крикнула она Джобу, держа уже наготове парализатор. — Опять провалились?

Сконфуженный вид напарника сказал ей о многом.

— Дьявол, черт и все остальное, — она еще сдерживалась, — где вся компания?

Джоб молча скрылся за домиком и выбежал с другой стороны.

— Может, ты на них поставила флайер? — угрюмо предположил он. — Здесь только колли.

Это Эл видела уже сама, рыжая бесстыдница потягивалась перед ней, сперва припав на передние лапы, а после подавшись всем телом вперед и поочередно вытягивая задние.

— Кого вы ищете? — спросила собака.

Джоб тихо застонал.

Эл встала, руки в боки, не выпуская парализатора.

— Рута Смайлс, сию минуту здесь будет половина патрульных двоек города. Так что лучше твоему дружку немедленно объявиться и выдать бессловесного. В противном случае с ним могут обойтись намного хуже, чем при прошлом задержании.

В подтверждение ее слов с жужжанием, словно мухи на мед, к месту посадки первого полицейского флайера стали слетаться другие, еще и еще, один за другим зависая над лужайкой.

— Это вы о ком? — беззастенчиво валяла дурака колли. — Виктор у вас, вы его еще раньше задержали.

— Я о том прогульщике в шляпе, — с дрожью в голосе проскрипела Эл, — с которым ты минут пять назад забралась в эти кусты. О том, кто называет себя Дюшей и которого видел здесь наш сотрудник.

— Ах, вы о Дю–уше, — словно вспомнила колли. — Так он уже ушел. Я прилегла отдохнуть, а он ушел.

— Куда?

— Не видала.

— Он здесь?

Эл ухватилась за ручку, уцелевшую на одной из двух дверей домика, и дернула изо всех сил. Ручка осталась у нее в руке.

— Да как он туда попадет? — удивилась Рута. — Ты лее видишь, дом заколочен.

Эл запустила ручку от сортира в кусты и отвернулась. Несколько секунд она всматривалась в окружающие заросли.

— Найдем, — с уверенностью пообещала она. — Обдеремся, исколемся, но найдем. Деваться им некуда, если что, их достанут с любого из флайеров. — Эл взмахнула парализатором в сторону сверкающего и тихо гудящего роя голубых патрульных машин. — Вот тогда держись, — парализатор погрозил Руте. — Джонни где?

— Был здесь, — отозвался напарник.

— Был?

— Джонни! — крикнул ротвейлер. — Джонни, иди сюда, ты нам нужен.

Никто не отозвался, не появился.

— Этого еще не хватало, — всплеснула руками Эл. — Агент Джон Керри!

— А! Сейчас. Он в кустах, — будто вспомнил о чем- то Джоб и, развернувшись на месте, скрылся в том направлении, откуда пришел.

Поглядев на Руту, Эл сразу подметила, как колли насторожи л ась, от былой безмятежности не осталось и следа. Не без тайного злого торжества Эл посмеялась в душе над собачьей наивностью. Пыталась обмануть человека, рыжая дурочка, и вот стоит, дрожит, уши торчком, хвост поник, вся в струнку вытянулась. Впрочем, бог с ней, она здесь не главная. Не говоря ни слова, Эл двинулась вслед за Джобом, поигрывая парализатором.

Ротвейлер прочистил в кустах своим телом просторный проход, правда, все равно по нему Эл пришлось ползти на четвереньках, но она подивилась, каково приходилось здесь другим, предшествующим. Очень скоро она увидела Джоба и испугалась — с напарником случилось что–то странное.

Джоб стоял, сунув голову куда–то в землю.

— Джоб, — позвала она. — Джоб! Слава тебе господи!

Голова напарника появилась над поверхностью.

— Эл, они провалились, — растерянно пробормотал Джоб. — И Джонни.

— Как провалились? Куда?

— Здесь дыра.

— Какая дыра?

— Люк в канализацию.

Эл подползла ближе, ее обдало затхлым смрадом нечистот всего города. Напарник снова свесил голову в черную бездну.

— Джонни! Джо–он, старина! — прогремел его глас в пустоту. — Джон Керри!

Ему ответило гулкое эхо.

Глава IX УЖАСЫ СМРАДНОГО МИРА

Колодец казался бездонным, у Андрея екнуло сердце, когда этот бурый без говори л ки сиганул ч туда вниз головой, почти не задержавшись у края. Медлить действительно было уже нельзя, впереди под чьим–то напором угрожающе трещали кусты, все ближе и ближе. Даже на то, чтобы нащупать ногой верхнюю ступеньку, не оставалось времени, и он тоже прыгнул в дыру, только не головой, а ногами. За какую–то из железных скоб, служивших ступеньками, Дюше удалось ухватиться в начале полета. Не важно, какая по счету, но эта ржавая на ощупь скоба спасла его от увечья. И тут же свет в круглом отверстии над головой заслонила на несколько мгновений чья–то черная туша. Кто–то что–то прокричал. И снова стало светлее, все стихло. Но Дюша догадывался, что этот кто–то обязательно вернется. Поэтому, нащупав еще одну ступеньку ногой, полез вниз.

А бурый–то, наверное, лежит там, поломав себе лапы или чего похуже. Так думал Андрей, спускаясь во тьму ступенька за ступенькой, вообще–то он уже почти ничего не видел. Гораздо раньше, чем он ожидал, его правая нога встала на твердь. Он достиг дна колодца и тут же содрогнулся от ужаса. Кто–то холодный, склизкий и все же живой коснулся его опущенной голой ладони. Лед в груди оттаял и сменился жаром, когда он понял, что это всего лишь нос того бурого, что прыгнул первым. Слава богу, значит, он на ногах. Ну да, здесь не так уж и глубоко, как казалось сначала.

Он почувствовал, как бурый тянет его зубами за выбившуюся полу хитона прямо во тьму. И на этот раз Андрей последовал за ним. Бурый отпустил полу, но держался рядом, Андрей все время касался его упругого тела коленом. Скользя одной рукой по стенке коллектора, в котором теперь находился, другую Андрей опустил, чуть пригнувшись, и, нащупав, положил ладонь на лохматую спину собаки. Волшебное ощущение, о котором он столько мечтал.

Так они и пошли дальше, словно слепой с поводырем. «Неужели он что–нибудь видит? — про себя удивлялся Андрей той уверенности, с которой двигался во тьме его новый знакомый. — Ах нет, наверное, чует. Хотя и это вряд ли. Такая вонь…»

Вскоре Андрей понял, что, пожалуй, собака пользуется не только чутьем и слухом, он и сам стал различать впереди очертания коридора, где–то там находился еще невидимый источник света. Тьма рассеивалась с каждым шагом, а двигаться они старались быстро. Но до настоящего «светло» так и не дошли. Сделав еще один шаг вперед, Андрей по щиколотку провалился в воду. Подземный поток протекал слева направо, и бурый повел его по течению. Почему он выбрал этот путь? Куда они идут? Андрей не мог дать ответа, а у бурого не было говорилки.

Неожиданно бурый остановился и замер. Андрей почувствовал, как напряглась спина собаки. Она стала жесткой, немного бугристой, и шерсть зашевелилась под пальцами Андрея. Он понял: бурый что–то учуял или услышал. Сам он не слышал пока ничего. Бурый не двигался, Андрей тоже.

Но вот и он стал различать за тихим журчанием воды какие–то звуки — не то сопение, не то шарканье, потом плеск. Это кто–то, идущий по их следу, тоже оказался в потоке. Бурый напрягся еще больше. Шерсть на спине поднялась жесткой щеткой, мышцы мелко дрожали. Но нет, тот, кто тоже оказался в потоке, выбрал противоположное направление, звуки всплесков, порождаемые его движением, удалялись. Наконец они стихли. Выждав еще с минуту, Бурый двинулся туда, откуда пришел, на сей раз против течения. Когда они снова увидели свет, бурый повернул на прежний путь, и они вновь вышли на сушу.

«Он знал, что за нами кто–то идет. — Понемногу Андрей начинал понимать алгоритм поведения собаки. — Он свернул в воду и увел меня вниз по течению, чтобы тот нас не учуял. Успех — пятьдесят на пятьдесят, но все же нам выпала счастливая карта».

Теперь Андрей снова видел бурого, правда, обесцвеченного сумраком, в темноте не только все кошки, но и собаки серы. А света становилось все больше. С неохотой Андрей убрал руку с теплой спины, цепляться за поводыря теперь не имело смысла.

Вот они уже на новом перекрестке, неплохо освещенном, прямо над головой горит какая–то на диво допотопная лампа. Светит и тихонько зудит. Но что это еще за новые звуки? Они доносятся из левого коридора и похожи на шум драки. Хрипы и возня, визг, писк, скрежет и вой дикой боли, и все это искорежено эхом.

Бурый пошел прямо туда. Зачем? Впрочем, ему виднее. Теперь из всех звуков слышен только скулящий крик, сначало громкий, потом все тише и тише. Что же там происходит? А бурый уже понесся вперед во весь дух, и Андрей тоже, хотя он не может бегать, как собака. Бурый взорвался лаем, наплевав на оето- рожность. Вперед, вперед, надо успеть. Только к чему?

Он нашел бурого стоящим за первым поворотом и не сразу понял, над чем тот склонился, а когда подошел, вздрогнул. У стены, вытянув лапы, лежал истерзанный пудель. Повсюду валялись клочья черной шерсти, будто пуделя здесь только что стригли.

Пудель еще дышал, но дела его были плохи. На тонких черных губах пузырилась алая пена, веки полуприкрыты, а из–под них — белые полумесяцы закатившихся глаз. Но самым страшным оказалось другое — из собачьего бока торчали две большие и толстые стальные спицы. Такого злодейства Андрей не мог себе даже представить. Кто? Кто мог это сделать?!

— Мы не можем его здесь так оставить, — сказал Андрей, позабыв, что не услышит мнения бурого.

Но тот легко нашел выход, он только глянул снизу Андрею в глаза и вильнул хвостом — все понятно, бурый согласен.

«С ним проще, чем с Рутой», — невольно отметил Андрей и добавил вслух:

— Пойдем с ним назад.

Он стянул свой изорванный хитон через голову, дрожащими руками, но аккуратно переложил на него раненую собаку и, закутав как умел, не вынимая игл, осторожно взял на руки. Пудель даже не скулил, видать, жить ему оставалось недолго. Если бы они были не здесь, а хотя бы в Парке, через пару минут подоспела бы помощь. Они возвращались быстрым шагом, ничего уже не опасаясь. И до того последнего пройденного ими перекрестка весь путь был освещен великолепно. Череда ламп с равными промежутками тянулась по потолку коридора. Когда до перекрестка оставалось не больше десяти шагов, на свет выскочил ротвейлер в полицейском жилете из кевлара, обшитого титановыми пластинами. Джоб — Андрей узнал его сразу. Ротвейлер выскочил и развернулся в их сторону, склонив голову и приготовившись к бою, а точнее, намереваясь атаковать.

— Стой там, Джоб! — крикнул Андрей еще прежде, чем успел о чем–то подумать.

К его удивлению, ротвейлер послушался.

— У нас раненая собака, — продолжал Андрей. — Это пудель. Ему срочно нужна медицинская помощь. Стой там, Джоб! — повторил он, заметив, как чуть было не рванулся вперед ротвейлер. Собака снова послушалась его приказа. — Это не мы его, — продолжал Андрей. — Мы даже не знаем кто. Мы прибежали на звуки. Если ты настоящий полицейский, Джоб, ты ему сейчас поможешь, для него дорога каждая секунда.

Андрей осторожно опустился на одно колено и положил завернутого в хитон пуделя на пол.

— Мы уходим, — сказал он Джобу и, выпрямившись, стал медленно пятиться. На каждый его шаг делал один шаг в ту же сторону и ротвейлер. Бурый двигался в согласии с Андреем. Все быстрее, быстрее пятился Андрей, потом развернулся и кинулся прочь по освещенному коридору. Он слышал, как тяжело, но мягко топочут у него за спиной собачьи лапы. Оглянувшись еще на секунду, увидел Джоба, склонившегося над свертком хитона, Эл, по–спринтерски несущуюся от перекрестка, и бурого, скакавшего в двух шагах намеренно замедленным ходом.

«Прикрывает», — подумал он с благодарностью.

На новом перекрестке Андрей свернул не налево, где лежал раньше раненый пудель, а направо. Коридор здесь тоже был освещен, сплошь увешан по стенам толстыми кабелями и проводами, ниже проводов тянулись еще более толстые черный трубы. И дальше он бежал не останавливаясь очень долго. Меняя направление на перекрестках, оглядываясь перед тем, как свернуть. Всегда за ним двигался бурый, но од

нажды ему показалось, что он увидел вдали и фигуру Эл, вынырнувшую из–за угла.

«Они нас поймают! — мелькнула отчаянная мысль. — Сейчас здесь будут все полицейские города. Надо что–то придумать».

А сил бежать у него оставалось все меньше, он стал спотыкаться. Упал в очередной поток, потом на бетонный пол, ударился плечом о трубу, порвал брюки, ссадил колени. И теперь уже явственно слышал, как сзади топочут не лапы, а полицейские ботинки. На глаза попалась ниша, в нише — начало колодца.

— Беги, — хрипло выкрикнул он собаке, а сам полез вверх по скобам. Глянул вниз, бурый стоял и смотрел на него такими глазами, что Андрей понял — без него не уйдет, погибнет.

— Беги, дурень! — выкрикнул он. — Встретимся в лесу! — отвернувшись, полез дальше.

Гулкие шаги приближались и становились все громче и громче. Еще раз оглянувшись, он увидел хвост бурого, тот тоже отвернулся, но стоял и не думал смываться. А шаги уже почти совсем близко.

«Дурак! — подумал Андрей. — У нее же парализа- тор!»

Словно прочитав его мысли, бурый кратко азартно взбрехнул и умчался. Шаги протопотали мимо. Тяжелые шаги. Эл тоже устала.

«Уйдет, — обрадовался Андрей и тут же подумал: — Куда? Наверняка у них есть карта канализации. Перекроют выходы и поймают. Да и наверняка сержант вызвала уже подмогу».

Шум погони удалялся все дальше, но Андрей еще слышал, как с короткими перерывами лает где–то там в освещенных и темных коридорах бурый.

«Уводит, — с горечью подумал Андрей, — от меня их уводит, а я даже имени его так и не знаю».

И тут же страшным воспоминанием откуда–то из тьмы, сплошным голосящим валом стал наваливаться новый шум. Он где–то уже слышал его, точно слышал. Лай сразу многих собак, загоняющих зверя.

«И лают псы до рвоты», — сама собой услужливо всплыла в памяти строчка из песни. Правильная строчка, не собаки, а псы выходили сейчас на след бурого. Спелой грушей Андрей ссыпался в коридор. По этому же коридору, из которого только что бурый увел Эл, приближалась свора загонщиков. Они появились вдали темной рокочущей массой.

— Псы! Псы! Псы! — прокричал им навстречу Андрей. — Я здесь!

Больше кричать было уже некогда, да и не нужно. Теперь можно было только бежать.

И он побежал. И вновь коридоры и перекрестки, и все ближе не утихающий собачий лай, и уже слышны крики людей и громкий топот. Он сознательно бросился в поток и пошел по течению, успев выбраться в боковой коридор раньше, чем подоспели они. И снова попал в поток, глубокий, по пояс, особенно смрадный, так что его стало тошнить, а из глаз брызнули слезы. Задыхаясь, он брел не зная куда. И только почти совсем перестав слышать преследователей, заметил, что у потока есть берега — два бетонных уступа с обеих сторон. Таких широких, что по ним можно было свободно идти. Подпрыгнув и отжавшись на руках, он выбрался на один из них.

Несколько минут он просто сидел и слушал далекое эхо. Потом встал и медленно побрел, опираясь на стенку. Теперь ему стало холодно. «Найти бы трубу с горячей водой», — мечтал он, но в этом просторном тоннеле со смердящей рекой труб не было вовсе. Были только редкие тусклые лампочки, и те горели не все. Здесь лампы располагались по стенам, а не в центре тоннеля, но одна, еще довольно далеко впереди, будто сорвалась со своего места, упала на пол и продолжала светить. «Странная лампочка, — поди

вился Андрей. — Да и горит она как–то по–иному, намного ярче и светит прямо на стенку».

Ему стало любопытно, что же это такое, он даже сначала прибавил шагу. Но чем ближе Андрей подходил к этому источнику света, тем более замедлял ход. И в нескольких шагах от цели он уже был уверен, что это не просто лампочка, а нечто другое, совсем непонятное и странное. Какой–то черный обрубок, излучающий свет. Наконец он решил, что это кто–то обронил или оставил фонарь, и ему стало не по себе. Ведь рядом мог оказаться и его владелец, а кто его знает, кто и какой он. «Но мне тоже здесь может пригодиться фонарик», — решил все же Андрей и преодолел последние отделяющие его от источника света метры.

Лишь склонившись над странным предметом, он понял, что это такое. Настоящий ужас, которого он не испытывал еще ни разу в жизни, охватил его целиком. На бетонном берегу смрадной подземной реки лежало тело крысолова. Несколько секунд он не мог ни разогнуться, ни шевельнуться. Крепкое тело таксы уже окоченело, одна лапа торчала вверх и в сторону неподвижным отростком, остальные были поджаты. Прочный защитный костюм истерзан не меньше, чем шубка того пуделя, которого нашел бурый, хотя плоский круглый фонарь на груди уцелел, и его–то Андрей и принял за упавшую лампу. Vвот головы у крысолова не было вовсе.

Андрей присел на корточки и быстро огляделся, гот, кто сделал такое-с младшим членом сообщества, мог теперь угрожать и ему. Он почувствовал себя незащищенным, беспомощным. Вдруг сразу вспомнил о маме, отце и Ленке. Чтобы обезопасить хотя бы спину, приблизился к стене. Так и переполз по–гуси- ному, не разгибая коленей. Теперь он даже хотел услышать и получше рассмотреть тех, от кого так упорно бежал по темным коридорам, но, как нарочно, в подземелье смолкло даже далекое эхо.

Страшное зрелище опять притянуло взгляд, и тут он понял, чего еще не хватает на мертвом теле собаки. Вместе с головой пропал и ошейник с говорилкой. «Неужто ради этого? — ужаснулся Андрей и сразу подумал: — А где остальные?» Он знал, что крысоловы никогда не ходят в одиночку, только бригадой, не меньше чем впятером. Об этом как–то рассказывал Виктор, Бюро вакансий для служащих занималось подбором персонала и в эти бригады.

Впрочем, заниматься поисками товарищей погибшего крысолова Андрей не собирался — слишком рискованно, а у него и так уже зуб на зуб не попадал. И не поймешь отчего, то ли от всего пережитого, то ли от холодной ванны в грязном потоке и отсутствия хитона. Наверное, от всего вместе. Надо было выбираться из грязного и опасного места как можно скорее. Андрей попытался рассуждать, в принципе у него всегда это неплохо получалось в Мире Разума, быть может, и здесь, в этом смрадном мире, пригодятся его способности.

Все нечистоты сливаются в реку, сообразил тут же он. Если он пойдет вдоль потока, то обязательно выйдет к реке. Правда, придется миновать очистные сооружения, но иного пути наружу он теперь не знал вовсе. Река к тому же — не самый худший выход. Гораздо хуже, если он вылезет голым и вонючим из канализационного люка на улице города. Нет, выходить надо только к реке. Там можно будет и помыться, и лес подходит к ее левому берегу почти вплотную. Правда, это уже за городом, а бог его знает, в каком месте впадает в реку этот поток. И все же иного пути Андрей для себя не видел.

На всякий случай он все–таки, собравшись с духом, открепил с костюма крысолова светящийся диск теплого и липкого на ощупь фонарика, погасил его и сунул в карман брюк. Мало ли что еще ждет на пути к выходу. Потом Андрей встал и двинулся вперед вдоль течения реки, в том же направлении, что и шел прежде. Вскоре он достиг поворота русла и коридора, за ним его поджидала абсолютная тьма. Горящих ламп дальше почему–то не было ни единой.

Андрей выругался про себя, это всегда придавало ему уверенности, хотя взрослые и говорят, что ругаться — просто распущенность. Зажигать фонарик или нет? Если бы он был сейчас в Мире Разума, такого вопроса просто бы не стояло. Зажигать, и точка. А здесь… Здесь могло быть по–всякому. Крысолову, по крайней мере, зажженный фонарь не помог. «Буду делать все наоборот», — решил Андрей и шагнул в темноту, ошупывая стену рукой и дорогу ногой.

Казалось, что он пришел в место, где кончается все. Света нет, звуков, кроме его собственного дыхания и легкого шарканья шагов, тоже нет, даже журчания потока почему–то не слышно. Вонь, правда, наверняка оставалась, но он принюхался, что ли… Сделал еще несколько осторожных шагов ощупью и только один поувереннее. На этом–то шаге он и упал на колено, наступив на что–то плотное, упругое, поехавшее у него под ногой. Доставая и зажигая фонарик, он почти уже знал, что увидит. К сожалению, он не ошибся. Тело еще одной таксы. У этого крысолова фонарик был потушен, но головы все равно не было. А дальше вдоль стены рядком лежали еще три обезглавленных трупа. Вот и вся бригада. И у них тоже вместе с головами исчезли говорилки.

Андрей вдруг почувствовал, что дрожь его прошла, а на лбу даже выступил пот. Разум подсказывал, что теперь надо повернуть обратно. «Наоборот», — прошептал он самому себе и двинулся дальше, уже не гася фонарика и зажав его в щипцах большого и указательного пальцев. Клинок сильного ясного луча, с острием у ладони, расширяясь впереди, шарил по стенам круглым четким пятном с почти очерченным периметром. Все, что было в этом круге, он видел очень хорошо, но то, что находилось за его пределами, терялось во мраке.

Если бы он зажег фонарик сразу у поворота, то, наверное, никогда бы не свернул сюда, не пошел бы дальше, не наступил бы на тело. Просто не имело смысла, впереди его ждал тупик — тоннель заканчивался стенкой, а вода потока собиралась и убегала в две большие трубы, по которым он мог проползти только на четвереньках. Все равно надо было возвращаться.

Он уже собирался погасить фонарик и повернуть назад, но то, что мелькнуло в бегущем по тупиковой стенке луче, заставило его замереть на несколько мгновений. Сначала он не поверил себе, решил, что привиделось, и, чтобы проверить, совсем медленно вернул светлый круг видимости назад, на место рождения миража.

Он забыл, в каком мире находится, здесь все было по–настоящему, без игры и обмана. Из чернеющей выбоины в стене размером в две человеческих головы на него мертво смотрели три оскаленных головы крысоловов. Как завороженный, он медленно двинулся вперед, не глядя под ноги и не отводя луча.

Стенка тоннеля оказалась всего шагах в десяти, потом еще четыре шага в сторону по приступке над трубой, и вот она — черная выемка с мертвыми головами. Шумно отдуваясь, будто проделал за эти неполные полтора десятка шагов путь в целую вечность, Андрей заглянул внутрь, за головы и отпрянул — еще две головы. Но отпрянул он лишь на секунду, потому что там, в самой глубине, на расстоянии вытянутой человеческой руки, что–то блеснуло, отразив свет фонарика. Пересилив ужас и отвращение, он заглянул снова. За задней парой голов на маленькой плоской площадочке, которой заканчивалась эта полость, горкой лежали гармошки.

«Зачем? Кто устроил здесь такое страшное хранилище говорилок? Будто похоронил. Или это алтарь? Жертвенник? А головы — жертвы? Или стражи? Какая–нибудь новая сатанинская секта из далекого прошлого? Чему они поклоняются? При чем тут обычные речевые трансляторы, снятые с шей несчастных такс? Кто все это придумал? Чье дикое больное воображение подсказало та^сое?»

Он стоял словно прикованный взглядом к горке блестящего металла и не мог дать ответа на эти вопросы, которые сам себе задавал. Так и не найдя объяснений, Андрей протянул руку, стараясь не касаться голов, и вытащил одну из говорилок вместе с ошейником. Осветив ее фонариком, прочел гравировку на металлической пластинке: «Тобби Дарк» — имя погибшего владельца, и короткий набор цифр и букв — группа крови, засохшая корка которой неровно тянулась по всему краю кольца ошейника.

Из оцепенения его вывел знакомый гул, пока еще далекий, но быстро приближающийся. Гул чьих–то спешащих шагов.

«Погоня? Хозяин алтаря? Хозяева?» — все было плохо. Путь назад был отрезан, но оставались трубы, в которых над поверхностью потока оставалось пространство для головы человека. Больше не раздумывая, Андрей сунул говорилку в карман вместе с фонариком, прыгнул в воду и пополз по липкому скользкому днищу правой трубы опять на карачках. Вонь здесь концентрировалась вместе с водой, и. он едва не потерял сознание, легкие почти обожгло, в горле саднило. Но к чистой реке, свободе и жизни теперь оставалась тоЛько эта дорога.

Отрезок пути по трубе слился в единый черный кошмар. Он долго полз, а может быть, и не очень долго, но ему уяйе стало казаться, что труба нескончаема, когда впереди показался сегмент тусклого света, еще через пару минут он низвергнулся вместе с потоком на стальную решетку, усеянную полуразложившимися телами утопших крыс. Отшвырнув трупы ногами, рванул решетку на себя, она поддалась и открылась. Потом последовал прыжок в глубокий отстойник, барахтанье в толще грязной воды на грани потопления, ноги вязли в густой илистой массе вязких нечистот, потом недолгий заплыв к новому участку трубы, на сей раз короткому, еще решетка, еще отстойник, еще труба и, наконец, солнечный свет и река, настоящая река, воды которой даже здесь, вблизи от впадающей в нее трубы, казались кристально чистыми и нежно ласкали тело.

Андрей еще долго плыл по течению, не глядя на берега, а только порой на небо, когда переворачивался на спину. Он много нырял или плыл, погрузив голову в воду. Все чище становился он и все дальше и дальше от смрадного мира и города, потому что сама река несла его за город к лесу.

Глава X ЕЛКИ ЗЕЛЕНЫЕ

Далекое жаркое светило согрело тело, высушило волосы и брюки. Сухой свежий воздух очистил кровь от насыщавших ее испарений подземелья. А ведь спал он здесь на песчаном пляжике едва больше часа. Спал и не видел снов — ни собственных, ни виртуальных. Очнулся и сразу сел, подобрав ноги. Саднило избитые, исцарапанные колени. Сквозь дыры ткани видны подсыхающие струпья, на голых ступнях — присохшие песчинки. Отяжелевшие, набухшие кроссовки он сковырнул еще в самом начале заплыва.

Тишина и покой царили здесь. Такого не бывает ни в городе, ни в любом Микромире, даже у Мельницы под дубами. Там всегда тебя кто–нибудь отыщет, и не саднят так колени, прекрасной затихающей болью. Может быть, в Зоне Нирваны что–то похожее ощущает счастливый «покойник», но Андрею эта Зона недоступна, да и вообще доступна немногим.

Ни флайеров здесь, ни служащих — никого. Лишь высоко в поднебесье дуга крыльев неизвестной дикой птицы. Какой–нибудь хищник. Была бы здесь Меля, она бы его опознала. Парит, высматривая обед. Или уже ужин? Нет, для ужина еще слишком рано. Всего- то половина третьего, а ему казалось, что в подземелье он пробыл целую вечность.

Однако пообедать бы не мешало, вот только нечем. Ничего, Андрей решил не возвращаться к цивилизованной жизни, пока не отыщет бурого. А он уверен, что, если собаке удалось уйти от погони, вырваться из города, обратно он не вернется, пойдет в лес, куда сказал ему старший.

Почему он назначил местом встречи лес? Черт его знает. Вырвалось из глубины подсознания. А с каких это пор он стал считать себя старшим другом бурого? Подумав так* Андрей невольно пожал плечами. А разве он не прав? Это как–то само собой получилось. Может быть, тогда, когда он положил в темноте ему на спину руку? А может, еще раньше, когда они встретились глазами в убежище Руты. Какая разница, одно он знает твердо — у него теперь есть младший и надо его найти.

Андрей поднялся с теплого песка, в два прыжка взбежал на бережок и огляделся. Вот и лес, темнеет впереди единым массивом. В конце концов, сколько можно, чтобы все только снилось. Он сделал к лесу шаг и остановился, где–то в стороне, еще далеко, слух уловил странный рокот. Ни на что не похожий, словно диковинный зверь ворчит с голодухи. Он еще раз огляделся и теперь увидел нечто.

Слева от него по берегу реки что–то двигалось, приближалось, наползало в облаке пыли, оно же и рокотало с немузыкальным бездушным подвывом.

— Это еще кто? — пробормотал Андрей и, метнувшись в сторону, затаился в тени куста, нависающего над невысоким обрывчиком рядом с песчаным пляжем.

Нечто рокотало все громче, теперь он уже различал и стук, и грохот, и скрежет — чуждые звуки, нарушающие покой этого тихого мира.

Из–за высокой травы ему было плохо видно, Андрей приподнялся и выглянул.

«Ну и штука!» Прямо на него выползал из рыжего тумана поднятой пыли кошмарный монстр, собранный из железа. Такого он никак, никогда и нигде не ожидал встретить. Он узнал его, пусть не сразу, — грузовой автомобиль на двигателе внутреннего сгорания. Знакомый по курсу истории механизмов. Он видел его виртмодель в школьном музее. Этот точно такой же, только настоящий. Да ведь они уже больше ста лет запрещены как экологически вредный транспорт. После изобретения двигателя замкнутого цикла Володина — Кавасаки эти чадящие уроды просуществовали меньше полувека. Откуда он взялся?

Грузовик уже был метрах в двадцати от него, и как ни хотелось Андрею поглядеть вблизи на ископаемое чудо, он заставил себя поступить благоразумно. Сно‑1 ва нырнул в траву и сполз по бережку под куст, где и затаился. В этом грохочущем чудовище должны сидеть люди, сам по себе он не поедет.

Рев и скрежет раздирали душу, мучили слух, проникая повсюду. Неожиданно монстр, громко чихнув, замолк, зато появился резкий удушливый запах. Не такой мерзкий, как в подземелье, но тоже не из приятных. Андрей понял — воняет сгоревшим топливом, грузовик остановился где–то совсем рядом. Тишина продолжалась недолго.

— Ну, чего? — спросил кто–то, предварительно скрипнув чем–то.

— Ничего, — ответил другой кто–то.

Оба мужики.

— А что долбали?

— Куда мы едем?

— Вперед.

— Да лес–то — вот он.

— Я здесь не проеду.

— А как ты хочешь?

— Там дальше старая дорога. Хотите, слезайте, идите сами. А мы по ней.

— Ладно, поехали. Все равно надо подождать Ника. С ним остальные. Нас на всех не хватит.

— Ну а что долбали?

— Поехали.

— Так не долбайте.

— Поехали, а то щас как долбану в лоб.

— А я тебе.

— Все! Все! — зло закричал кто–то третий, тоже мужик, но по–бабьи визгливый. — Заткнитесь вы оба! Поехали.

Что–то громко и глухо хлопнуло. Стальной монстр закашлял, завонял еще больше, взревел, и рокот пополз мимо.

Не утерпев, но очень осторожно, Андрей выглянул из укрытия. В большом заднем ящике грузовика, называемом «кузов», раскачивались на ухабах мужики. Много. Кое–где между фигур торчали черные палки.

«Да это же ружья! Допотопное оружие предков. Я попал в прошлое, — испугался Андрей. — Так не бывает. Что же тут происходит? — И вспомнил: — Очки. У меня же были очки. Надо было сразу посмотреть, что творится в их мире».

Андрей схватился за карман. А вдруг он потерял последний доступ к информации? Нет, очки оказались там, куда он их убрал, вместе с фонариком и го- ворилкой крысолова. Обосновавшись под кустом поудобнее, он извлек их из кармана и нацепил на нос.

Скоро Андрей понял, как вовремя он это сделал, а может быть, даже и поздно. Пятиминутка новостей от тиджея поставила волосы дыбом на его разыскиваемой макушке, будто шерсть на загривке у бурого. Он вернулся к тому состоянию, которого счастливо избежал, вывалившись из сточной трубы в реку.

Тиджей, однако, превзошел самого себя, не скупясь на звонкие фразы и крутые эпитеты, этот крикливый говорун делал самые смелые выводы: «Зверское покушение на жизнь младшего члена сообщества… агент Департамента полиции при смерти…» «Две спицы в груди героя…» «Врачи сделали все возможное, яшзнь Джона Керри в безопасности, но до сих пор он не в состоянии давать показания…» «Изуверское убийство бригады крысоловов…» «Кровавый склад речевых трансляторов…» «Сознательное оскорбление полицейских. «Псы! Псы!» — кричал блюстителям порядка бунтовщик–убийца», — все это в сознании цивилизованных граждан совершила парочка подонков — малолетний маньяк–натуропат, известный под именем Дюша, и его бессловесный подельник, бешеный дикарь бурой масти, пришедший из леса.

Сообщество билось в истерике. Неслыханные преступления нарушили ровный ритм повседневности. Волнения потрясали Мир Рук: «По подозрению в пособничестве преступникам задержаны до выяснения всех обстоятельств дела зоолингвист Виктор Мельников и младший член сообщества Рута Смайлс, в розыске находится младший сотрудник Бюро вакансий для служащих попугай какаду Ларри…» «Сержант Эл Даймонд и рядовой Джоб Чарли отстранены от дела, ротозеям не место в городском департаменте…» «Только наши руки защитят себя сами…» «Пора покончить с заразой из Дикого Мира…» «Их логово — лес…» «Вопреки увещеваниям городских властей, формируются бригады добровольцев…» «Нет сил терпеть дикий произвол бессловесных…» «Они отняли у нас все, кроме жизни и воли…»

Лишь три детали из безумной мешанины сообщений хоть как–то скрашивали общее тягостное впечатление: бурый ушел, настоящее имя маньяка–убийцы младших членов сообщества не установлено, Ларри еще на свободе. Но опять у Андрея почти не было времени. Он уже не сомневался в том, кто сидит в металлическом рокочущем монстре и куда они направляются. Стало быть, он должен успеть туда первым. А вот что он там сможет сделать, думать уже было некогда.

— Бурый. Найти бурого, — шептал себе под нос Андрей во время кросса по пересеченной местности, который впервые бежал не на комнатном полигоне- тренажере, а босиком по заболоченному лугу, с живыми податливыми кочками, травой выше колена и мелкими, но вязкими теплыми лужицами на пути. Время от времени он озирался. Грузовика не было видно, монстр скрылся и затих за соседним пригорком. Флайеров тоже не было. В небе парил все тот же крылатый хищник.

Лес встретил его хлесткими ветками, в результате сбитый о корень ноготь и уколотая пятка. Через пару десятков шагов Андрей понял, что совершенно не умеет ходить по лесу, а ведь это была его любимая виртпрогулка.

— Елки зеленые, елки зеленые, — простонал он, согнувшись от боли под одним из тех самых деревьев, которые поминались в немудреной присказке. — Этак не годится.

Он пошел намного осторожнее, отодвигая ветви, аккуратно ставя босую ступню на колкую подстилку и все равно накалывался и цеплялся за сучки, но все же пореже, да и не так больно.

Мысли о том, как он будет отсюда выбираться и как собирается искать бурого, пришли в голову лишь на первой в его жизни настоящей поляне, где Андрей остановился передохнуть.

— Ведь и не позовешь даже, — проворчал он, — имени не знаю.

И тут же догадался, что выход есть. Он позовет его тем самым именем, которым назвал сам в доме на Горбатом переулке.

— Тре–зо–ор! — закричал Андрей. — Тре–зо–ор Ла- аки! Я зде–есь! Я — Дю–уша! Тре–зо–ор!

С минуту он надрывался так, что даже начал похрипывать. Замолчал. Тишина. Только тенькает какая–то птичка. Огляделся — никого. В раздумье он снова опустился на траву и увидел еще одно чудо. Прямо перед ним розовела недозревшим боком маленькая ягодка земляники, Андрей сорвал ее и отправил в рот… Вообще–то он ожидал большего от настоящей лесной ягоды, но все равно приятно. Надо еще их здесь поискать. Вскоре он съел уже три, а потом сразу семь ягодок из одной горсти. Нет, он был совершенно не прав. Это офигительно. Теперь он набирал и ел землянику пригоршнями. Опомнился только тогда, когда совсем рядом у него за спиной затрещали сухие ветви.

Андрей не успел еще обернуться, как из леса вылетел бурый вихрь. Он промчался отделявшие их несколько метров, прыгнул и, ударив Андрея крепкими лапами в грудь, сбил с колен в траву. А потом за^ юлил, закрутился рядом, тыкаясь мокрым носом то в шею, то в щеку, то в ладонь, которой Андрей пытался защититься от этого натиска. И бархатный теплый язык в одно мгновение обмусолил половину физиономии мальчика.

Андрей обхватил бурого за крепкую шею и удерживал так, зарывшись лицом в жесткую шерсть, пока собака не успокоилась.

— Ну, молодец, — сказал он. — Ты нашел меня. Ты просто замечательный парень.

И еще с минуту ему пришлось терпеть ласки обезумевшего от этой небольшой похвалы бурого.

— Все, хватит, хватит, — отбивался Андрей. — Ты еще не знаешь, что у меня есть для тебя.

Бурый сразу прекратил излияние чувств и встал рядом, с живейшим интересом глядя на предмет своего обожания.

— Надеть, правда, мы на тебя это не сможем, — немного разбавил Андрей возможную радость, — но поболтать нам все–таки удастся.

С этими словами он вытащил говорилку и приложил ее к горлу бурого.

— Это чья? — раздался тут же ворчливый басок с явно удивленной интонацией. — Это не моя. Голос чужой, — разочарованно добавил бурый.

Андрей болезненно поморщился:

— Можешь считать, что твоя. Тому, кому принадлежала эта говорилка, она больше уже не понадобится. Сейчас я тебе все объясню, ты только скажи, как тебя зовут?

— Барди, то есть Бард Эдвард.

— А я на самом деле Андрей, Андрей Пушков, но для друзей — Дюша. Все, мы познакомились, теперь слушай, откуда у меня говорилка.

И он вкратце рассказал, что ему довелось пережить после того, как они расстались в тоннеле. Когда Андрей закончил свой недлинный рассказ, то заметил, как нетерпеливо перебирает лапами собака, настойчиво заглядывая ему в глаза. Наконец Барди обиженно и нервно простонал на низкой ноте.

— Ах черт, — догадался Андрей и снова приложил к косматому горлу говорилку. — Прости, пожалуйста, я не нарочно.

— Это крысы, — вымолвил Барди.

— Что? — не понял Андрей.

— Это крысы отгрызли им головы.

— Не-е, не моя^ет быть. Зачем им говорилки? Да и не справятся они сразу с пятью подготовленными крысоловами. Да еще этот страшный алтарь… Нет, Бард, не вали на крыс. Тут что–то другое.

— г- Это крысы, — уверенно повторил Барди. — Ив пуделя тоже они воткнули иглы. Если бы не мы, они бы и ему голову отгрызли.

— Барди, ты просто не знаешь, — мягко возразил Андрей, прощая невежество младшему другу. — Крысы не могут втыкать в кого–нибудь иглы. Они вообще все там бессловесные. И такое только человеку под силу. Это действительно какой–то маньяк. Или…

— Я знаю, что говорю, — возбудился и одновременно возмутился Барди, даже перебив Андрея на полуслове. — Я сам видел. Это крысы. Они бессловесные, но не совсем. Они пересвистываются как–то странно, совсем не так, как в нашем поселке у кухни. Я даже подумал, когда их увидал, что они на меня похожи. Будто тоже потеряли говорилки. И еще у них были спицы. Я убежал от полиции, спрятался, вдруг слышу звон, тихий такой, как гвоздь по камням покатился. Чую — крысы, и выглянул. Знаешь… — Барди смутился. — Я тогда захотел одну съесть. Это нехорошо, но…

— Ладно, ладно, не оправдывайся, — замахал руками Андрей, который тоже готов был съесть сейчас если не крысу, то любое мало–мальски съедобное блюдо. Землянички его только раздразнили.

Я, наверное, все–таки не съел бы, — не преминул все же оправдаться Барди, — но когда я увидел их, я совсем расхотел есть. Они бежали одна за другой по бетонному полу, и за каждой волочилась длинная спица на веревочке. Их было много, очень много, я даже не видел конца их цепочки. Потом первый свистнул, и все остановились. А первый встал на задние лапы, подтянул к себе за веревочку спицу и взял ее в лапы передние. Ты знаешь, я удивился, у них передние лапы как руки. Он взял спицу в лапы и стал крутить головой, принюхиваться, я вдруг понял, что он меня уже чует, и мне стало страшно. Я тогда выскочил и убежал. И еще я знал, что это крысы, уже тогда, когда мы нашли того пуделя. Я их сразу учуял. Они бы тоже ему голову отгрызли.

«Собаки врать не умеют, — думал Андрей, глядя на Барди и онемев на время от изумления. — Но он же соврал полицейским еще в офисе». Теперь Андрей понимал это и верить ему не хотелось, особенно в то, что он сам считал баснями. Все переворачивалось в его понимании мира — крысы со спицами, собаки, которые дурят людей.

— Я правду говорю, — будто прочел эти мысли Барди. — Я только других могу обмануть. Тебя — нет.

Андрею стало нестерпимо стыдно, он молча положил свободную от говорилки руку на голову Барди, легонько почесал за ухом. Глаза собаки чуть ли не закатились от счастья.

— Ты думаешь, это они устроили хранилище гово- рилок? — спросил он, подтверждая этим, что верит рассказанному.

— Больше некому. Они убили, они сняли, они спрятали, они поставили головы вместо стражей. Они охотятся на крысоловов.

— Елки зеленые! — Андрей вскочил и огляделся. Услыхав об охоте, он кстати вспомнил, что здесь тоже кое–кто собирается охотиться — и не на кого–нибудь, а на них. Пожалуй, из леса тоже надо поскорее убираться. Вот только куда?

— Знаешь, Барди, я не сказал тебе самого главного. Нам надо сматываться, то есть уйти из леса.

И Андрей поведал своему другу о встрече с грохочущим монстром.

— Только люди? — спросил тот, когда рассказ был закончен.

— Что только люди? — Андрей еще не понимал Барди с полуслова.

— С ними не было собак?

— Кажется, не было. Впрочем, в кузове… Нет, не было, точно. Зато у них ружья.

— Если с ними нет собак, — беспечно подвел итог Барди, они нам почти не опасны.

— Почему?

— Они нас не найдут.

— Ты думаешь?

— Люди хорошо видят, — рассудительно отвечал Барди, — но плохо слышат и еще хуже чуют. У тебя есть я. Я услышу и учую их первым. Нам не надо уходить из леса. Лучше мы пойдем в лес, я нашел там убежище. Ты понесешь мою говорилку.

Он опять послушался эту собаку, опять последовал за ним, как за старшим. Неужели они наравне? Замечательная личность стала его другом. Даже в мыслях Андрей не смог назвать Барди «младшим».

Очень скоро ему пришлось еще раз удивиться. Лес как будто бы принял его. Перестал впиваться в ступай тупыми шипами сосновых шишек, почти не цеплял ноги корнями, ветви словно сами расступались у него на пути. Еще чуть позже он понял, что и это благодаря Барди, который вел его, помня о своем друге. «Удивительная, замечательная собака», — снова подумал Андрей, и неведомая, не испытанная прежде ни разу еще теплота пролилась у. него в груди опрокинутой чашей.

Сухой ржавый ельник сменился влажным ольховником, ольховник — березовым леском, потом болотистая прогалина, заросшая по краю раскидистыми кустами лещины, сизо–черные ящерицы на кочках и бревнышках полусгнивших берез, дрожащие нервные стрекозы над травой, стрекотанье кузнечиков, ранние грибы — все больше поганки, бубенчики цветущей черники, неспелая и спелая земляника и много всего такого, о чем он так бы и не узнал из виртуальных прогулок. А главное — полнота мироздания. Единение смысла и бытия. Целостность ощущений. И еще то, что не передашь никакими словами. Ничего похожего не мог он себе представить, и вообще будто до сих пор не жил. Счастье околдованного добрым волшебством пропитало Андрея. «Блин, бли- ин», — растягивались невольной улыбкой губы. Он провалился в бесконечность мгновения.

И он едва не провалился в довольно глубокую канаву, узкую, но такую длинную, что, разбегаясь в стороны, она терялась среди стволов и кустарника. Барди выскочил поперек дороги, чем спас его от падения.

— Чего? — спросил Андрей, сообразив, что его не пускают. И опять ему пришлось извиняться, потому что он опять забыл, что говорилка–то у него.

— Пришли уже, — сказал Барди, когда гармошка была «прижата к его горлу.

— Яма эта, что ли, убежище? — удивился Андрей.

— Ты яму видишь? — спросил тогда Барди.

— Ну, — согласился Андрей.

— А убежище никогда не видать, а то какое же это убежище.

— Так где оно?

— Там, под корнями, — Барди спрыгнул в канаву.

Одно из деревьев, мощная, в два обхвата сосна, выросло прямо на краю канавы. Наверное, сосне наскучило стоять на краю, и она шагнула через узкую ямину, но всей прыти хватило лишь на полшага. Так и осталась сосна стоять, зацепившись несколькими

корнями за противоположный край и уперевшись одним корнем в дно.

Возле самых корней Барди обернулся, подбодрив Андрея взглядом и призывая следовать за ним, потом юркнул под корни и исчез.

«Опять на карачки, опять под землю», — с раздражением подумал Андрей, но иного выхода, то есть входа, в убежище не было.

Протискиваясь в черную тесную дыру, он почувствовал голыми боками холод земли, тонкие змейки корней — и очутился в полной темноте.

— Барди, — позвал Андрей. — Ты где? Я не вижу.

Теплый бок собаки оказался совсем рядом, Андрей

обнял друга, на ощупь приставил говорилку.

— Что это? — спросил он с тревогой.

— Убежище, — убежденно ответил басок, отразившийся вибрацией в кончиках пальцев, сжимавших говОрилку.

— А раньше что было?

— Не знаю. Только его сделали люди, здесь стенки бетонные.

— Фонарик! У меня есть фонарик, — вспомнил Андрей. — От того погибшего крысолова.

Не спеша, метр за метром, он прошелся лучом по всем стенкам и потолку подземного помещения. На одной из стен, противоположной входу, чернело узкое углубление. «Как то, с говорилками», — вспомнил Андрей. Только углубление было абсолютно пустым и в конце забито землей вперемешку с корнями.

— Знаешь, что это было?

— Что?

— Дот. Долговременная огневая точка. Его для войны строили. Очень давно. Лет двести назад или триста, я точно не помню, когда окончились войны. Вон через ту засыпанную щель когда–то стрелял пулеметчик. Значит, здесь не всегда был лес, из пулемета

в лесу толком не постреляешь. Пожалуй, они действительно нас здесь не найдут. Классное убежище.

Если бы Андрей осветил в этот момент Барди, то увидел бы реакцию на свои последние слова. От гордости собака готова была выскочить из собственной шкуры.

Глава XI ОХОТА И ВОЙНА?

Там, там… знаешь как. Летишь, смотришь, а там все: и леса, и горы, и реки. Смотришь, берег крутой, а об него волны бьются. А на волны уже лес налезает из соседнего сайта или город. Спустишься, сядешь на бережок, и уже одно только море видать, а города или леса уже нет, они в другом микромире. Сунешь ноги в воду — хорошее море, теплое, ласковое, соленое — если хочешь на вкус. И солнце печет. Ляжешь под ним, вытянешься на горячем песке. Тепло, жарко даже. А все равно ни фига не загоришь, хоть весь день лежи. Потому что ненастоящее. Все ненастоящее: и лес ненастоящий, и город, и море, и сам ты ненастоящий…

Он сделал короткую паузу и заговорил снова: — А тут… Тут все по–другому. Там зазеваешься, врежешься в кого–нибудь на лету или во что–нибудь, скажем, в Останкинскую башню, отлетишь черт–те куда в сторону, а не больно ни капельки. Ни синяка, ни шишки, ни царапины — ничего. Правда, экстре- малы, что по «крайним» зонам шастают, те — да. Те могут фонарь получить и даже хуже, могут и все потерять. Ну, я о здоровье, о жизни, о разуме. Только это все нелегалы. Их отлавливают и выгоняют из Мира Разума навсегда. В Мир Рук, в обслугу попросту, откуда только за бабки, ну, за единицы, можно купить временный доступ в ЗОД и только. И все равно в экстремальные зоны не очень–то попадешь. Они ж закрытые, самодельные, туда не пролезешь, да еще вирты пограничные, Их хрен обманешь. Так что я, кроме ЗОДа, и не был нигде. Вот Меля даже у «суперпокойников» в ЗиНе бывала, ну, это высшая зона для самых обеспеченных, Зона Нирваны называется, но все ее ЗиНой зовут. Там полный отпад в прямом и переносном смысле — покой и сплошное удовольствие. Есть все возможное и невозможное по кайфу, полнота наслаждений и такое, что и не приснится. Мелю туда мамаша таскала, она у нее там постоянно, из–за этого они с Виктором и развелись. Ну, Виктор — отец Мели, он в Мире Рук и в Зонах Общего Доступа остался, их вообще–то несколько. И Меля с ним живет, в ЗиНе ей не понравилось. Она говорит, что ей просто учиться надо, но врет. Не хочет она в ЗиНу, туда и без всего можно пройти, лишь бы средства позволили. А мой папаша и мама тоже, они все больше в ЗИЖе и в ЗАО обретаются, ну в Зонах Интенсивной Жизни и Активного Отдыха — это тоже ЗОД. А я туда только после совершеннолетия подамся, после ШиЗы, и то если хорошо устроюсь, а это зависит от того, кем я стану после окончания школы. Мне еще пять лет в ШиЗе торчать, в Школьной Зоне то есть. Короче, тоска. Все ненастоящее. И главное, врут, все время врут. Говорят: «Мир Разума реальнее реального мйра». Туфта это, Барди. Точно туфта. Какая реальность, когда ни царапины, ни синяка, когда ешь ты самое что ни на есть вкусное, а знаешь, что на самом деле это какая–то бурда, генетическое месиво, только тебе кажется, что ты суперблюд всяких наелся. Но ведь почти все этого хотят, кому недоступно, мечтают даже. Прямо так и лезут в Зону Нирваны, чтобы стать «суперпокойниками». Ты знаешь, я старые фильмы смотрел, на истории виртуального окружения, ну, предмет у нас в школе такой. И ты знаешь, оказывается, в прошлом наших нирванщиков представляли какими–то жалкими раздутыми уродами, которые в сопливых ваннах лежат, а их кормят через какие–то дырки в спине, куда шланги приставлены с зеленой пенистой жидкостью. Ну большего бреда представить себе нельзя! Все нирванщики нормальные, даже очень красивые люди, сидят или лежат в собственной комнате в обычных триггер- креслах или триггер–кроватях, не в болоте каком–то, а со всеми жизненными удобствами, и едят они сами, даже ложку в руку берут. Потому что питаться через трубочки и дырки в теле просверливать, когда рот для этого есть, — полный маразм. Правда, при всем при том «суперпокойники» из Зоны Нирваны ни ногой, поэтому им и кажется, что они не месиво из трансгенных овощей и генного мяса лопают, а шашлык из осетрины черной икрой закусывают или наслаждаются пищей богов, если только позволит воображение. Но ощущение полное… А может, и нет. Кто его сейчас ест, настоящий–то осетровый шашлык, и кто его знает, что ели боги.

Слышь, Барди, а ты бы что сейчас съел?

Ответом Андрею было молчание, хотя он уже и приставил к косматому горлу говорилку.

— Так голоден, что не хочешь даже говорить? — посочувствовал Андрей.

— Нет, я сыт.

— Как сыт? Когда ж ты успел?

— Когда на разведку бегал. Я пять полевок съел. Но ведь они ж бессловесные!

— Да нет, съел так съел, молодец. — Андрей с завистью проглотил слюну. — Я бы тоже чего–нибудь…

— Я попробую потом тебе зайца поймать.

— Не–ет, — испугался Андрей, — я сырого не буду. Да и жалко. Лучше еще потерплю. Слушай дальше, так мне легче терпеть. И спрашивай, если что, спрашивай…

Так вот, мне в Мире Разума тоже сначала понравилось, ну, когда я только в школу пошел, да и до этого тоже ничего. Было весело. Но, наверное, я в деда по маме пошел. Он одним из первых экстремалов был, где–то и сгинул там за границами доступа. И отец тоже ведь не такой, как все. Это с меня он требует, чтобы я себя вел как полагается. А он–то сам, когда в школе был, такое выкидывал. Тогда'амебоидная форма в моде была. Все школьники растекались по партам разноцветными лужами, а батя мой синим сперматозоидом по тогдашней ШиЗе летал, мне его кореш как–то рассказывал. Сейчас мода другая пошла — все в своем виде живут, надоело разноцветными амебами, только все равно ненастоящие и не похожи даже. Я сначала за отцом, за мамой, за Ленкой, сестрой моей, стал замечать, что они в Мире Разума вроде как глаже, совершеннее, чем за завтраком, обедом и ужином смотрятся. И понял, что они себя чуть–чуть лучше там делают, чем есть на самом деле. Сначала я думал, что это наше фамильное, но потом Мелю встретил в доме у Лари, ну, уже в Мире Рук, не виртуальную, а как мы сейчас здесь, и не сразу узнал даже. Тогда и догадался, что все лучше, чем есть, казаться хотят. Но мне все равно люди и животные из мяса и костей больше нравятся. Знаешь, у всех виртуалов глаз нет. Посмотришь в них, а там пустота, картинка — и все.

Вот поэтому я многое не как все делаю. То есть сначала–то я об этом даже не думал. Само как–то стало получаться, а потом случилось одно происшествие. Все началось с того, что отец мой работу тогда потерял. Компания «потрошителей» распатронила банк со счетами отцовской фирмы, и фирма лопнула. Все без работы остались, и отец. А единиц он еще скопить не успел, вот мы и выскочили всей семьей из Мира Разума. Только мне и сестре родители оставили ограниченный доступ, чтобы мы школу не бросили. Почти все, что отец тогда в Мире Рук зарабатывал, уходило на школу да на еду. Вот тогда–то я настоящего и хлебнул, и за это тем ворам спасибо.

Понимаешь, я в школу тогда только на четыре часа в день в Мир Разума уходил, ну еще пара часов на завтрак, обед и ужин, физические упражнения — максимум полчаса, тренажер–симулятор у нас дома стоит, как у всех. А остальное время — семнадцать с половиной часов — что делать? Спать? Свободный вход в ЗОД мне тогда был заказан. Вот и стал я по улицам города гулять, у нас таких называют «прогульщики». И знаешь, на самом деле в другой мир попал. Идешь по улице безо всякой зодовскОй суеты. И столько там всего необычного. Дома стоят старые на некоторых улочках — на Кленовой, например, или в том же Горбатом. Кривые какие–то, с дырками на штукатурке, кирпичи оттуда выглядывают, известка сыплется струйками, в трещинах настоящие паучки живут. Рамы даже еще деревянные кое–где, а мне они почему–то красивее кажутся любого виртуального здания. И на улочках тех никого. Только служащие иногда да редкие «прогульщики», такие же, как и я. Обычно это натуропаты, либо в Парк идут, либо из Парка. Я тоже в Парк ходил. Да я весь город тогда исходил — и Парк, и улицы, я его как свои пять пальцев теперь знаю.

На второй прогулке я с Лари познакомился. Иду по Горбатому, названию удивляюсь — никакого горба ведь на нем нет, ровный переулок, — иду и вижу: «Бюро вакансий для служащих», и стрелка в арку показывает. Я вошел, просто так, из интереса. Посмотреть, кем кто работает, и, может, кого увидать. Ты же знаешь, в ЗОДе вообще никаких младших нет, только в ЗиНе, говорят, встречаются, если их старшие туда затащат, а так все животные — виртуальные. Ну мне интересно было на живых посмотреть. Нашел нужную дверь, вхожу, сидит попугай на спинке кресла и смотрит на меня, будто чучело. Потом подмигнул мне, как он один умеет, и говорит: «Ну что, примат, дозрел? Пришел на работу устраиваться?» Я просто онемел от такой наглости. А он: «Хочешь, мойщиком окон устрою? Хвост ты уже обломил, мешаться не будет». Я не сразу даже въехал, что он издевается, все серьезно так говорит. Потом мы с ним подружились, он меня с Рутой познакомил, потом с Серегой, а уж потом с Виктором. С Мелей я позже всех познакомился и вообще в Мире Разума. Все они меня многому научили. И приключений у меня тогда было не счесть. И ел я тогда такую вкуснотищу. Мама каждый вечер настоящие блины пекла, это я тебе скажу, Барди, полный отпад. — Андрей поперхнулся слюной и закашлялся. Но быстро опять заговорил: — Когда отец работу нашел, мы опять все вернулись в Мир Разума. И чувствую я — не катит, не по кайфу мне все, ну, значит, не нравится. И знаешь почему? Ненастоящее! И мама с тех пор ни разу блинов не пекла. И ни одной живой собаки вокруг. Стал я тогда по виртуальным лесам, полям, горам и морям путешествовать. Ну хоть как–то похоже. Только все равно не то. Даже с реальной прогулкой по городу не сравнить. И захотелось мне тогда в лес настоящий попасть и еще, чтобы у меня дома собака жила, как Рута у Мели с Виктором. Только я тогда вообще хотел бессловесного, чтобы совсем все по–дикому. Даже язык их выучил. Виктор и Лари мне помогли, к которым я лишь изредка выбегал на полчасика — родители бдили, боялись, что я натуропатом заделаюсь. Только что толку от знания языка дикарей, если я лишь по виртуальному лесу гулял. А там и звери не звери, и даже ходить по настоящему лесу не научишься. Я это сегодня очень хорошо почувствовал. Ведь в Мире Разума главное что — полная безопасность. Это, правда, у нас вроде бы везде и повсюду, но на самом–то деле только в Мире Разума. По–моему, его для этого и придумали. Что хочешь с тобой там случится, а на самом деле

даже иголочкой не кольнут, я экстремалов в расчет не беру. Правда, и здесь тоже убивать запрещено, даже инъекции и то без иглы через кожу делают, но…

— А мне прямо иглой, — прервал Барди.

— Это у вас в поселке?

— Да в ветлечебнице прививки, но и здесь тоже хотели.

— Это когда?

— Когда меня из распределителя на флайере увезли. Я притворился, что выпил снотворное, которое они мне в плошку с водой подсыпали, и они меня так и унесли. Потом в багажник бросили, потом мы прилетели куда–то, и там меня положили на стол в операционную, и какой–то Афтандил…

— Афтандил?! Я о нем слышал от Виктора. Ты же был в накопителе! Как ты сбежал? Они с тобой ничего там не делали?

— Хотели, но не успели. А что — я не знаю, потому что сбежал. И еще я там видел очень странных собак. Пахнут и выглядят, как бессловесные псы, а ведут себя, как щенки.

— Тебя бы тоже таким сделали, если бы ты не убежал. В накопителе все такие. Нейтрализация бессловесных. Зато, говорят, они счастливы.

— Я бы не захотел.

— Их и не спрашивали. Они ж бессловесные. Но погоди, Барди, значит, тебя вытащили из распределителя через окно?

— Зачем через окно, через дверь. Нику служитель помогал, он дверь и отпер.

— Ты знаешь всех, кто тебя похищал?

— Да.

— Ты узнаешь их?

— Да.

— Все! Мы спасем Виктора, Руту, тебя и всех. Надо только отсюда выбраться. У-у, черт, эти добровольные охотники…

Андрей готов был прямо сейчас броситься с Барди назад в город, да как из леса выбраться? Часа два назад Барди на разведку ходил. Принес совсем неутешительные сведения. Мужики с ружьями разбили лагерь на опушке, а сами растянулись цепью и вошли в лес. Добра от них ждать не приходится, они на бешеного дикаря и маньяка–убийцу пришли охотиться. С такими не договоришься. Влепят пулю — и весь разговор, так что Барди прав, надо пересидеть их «охоту» в убежище.

— Дюша, — вывел Андрея из задумчивости тихий оклик Барди.

— Что?

— А у Лари говорилка где? Под перьями?

— Ему не нужна. И Сереге не нужна. Некоторые птицы — попугаи, сороки, вороны, скворцы — и без говорилки разговаривают. Им только так же, как всем, при рождении речевой центр стимулируют. Ну, как тебе. Вживят речевой стимулятор — и все.

— Дюша, а ты его видел?

— Кого?

— Речевой стимулятор.

— Видел. Даже в руках держал. Виктор показывал. Тонкая такая иголочка.

— Дюша, а почему стимулируют тоже не всех?

На пару минут в темноте воцарилось молчание. Андрей не знал, как ему отвечать, слишком сложный вопрос задал Барди. Но ведь он сам предлагал спрашивать.

— Я тоже спрашивал об этом у Виктора, — отыскал нужное начало Андрей. — Он говорил, что люди считают себя самыми главными, а животные не все им нужны.

— А разве мы вообще нужны людям, когда у них есть такой мир? Мир Разума.

Слова Барди могли прозвучать и вопросом, и заключением. Андрей решил считать, что это все же вопрос.

— Ну мне–то ты нужен, — сказал он. — И Рута нужна. И вообще без вас плохо.

— Это ты так считаешь, — не совсем согласился Барди. — А другие…

— И Виктор, и Меля тоже, — не дал ему договорить Андрей. — А на других наплевать. Знаешь, как говорят у людей, всем мил не будешь.

Он замолчал, и Барди молчал, но Андрей мог поклясться на чем угодно, что Барди просто задумался, да так крепко, что Андрей уже с некоторым страхом ожидал следующего вопроса. Наконец Барди созрел.

— Дюша, а говорилки… Погоди, тише, молчи.

Андрей почувствовал, как напряглось в доли секунды все тело собаки, стало литым и упругим, как тогда, когда они бродили по смрадным коридорам канализации. Барди кого–то учуял. Андрей почувствовал движение, собака подползла к самому выходу.

— Чего там? — шепотом спросил Андрей.

— Это они, молчи.

Вообще–то они спрятались надежно. Около часа назад, после прихода Барди с разведки, Андрей выбирался наружу, выдрал в незаметном месте подходящий кусок мха вместе с верхним слоем земли и, вернувшись в убежище, старательно заткнул им дыру. Но все же кто его знает, как это смотрится снаружи. Всякая осторожность была сейчас нелишней.

Восемь минут отсчитали часы Андрея, прежде чем тело Барди перестало дрожать мелкой дрожью напряжения.

— Ушли? — спросил Андрей.

— Я их уже даже не слышу.

— Выходим?

— Да. Я первый.

На улице было еще совсем светло. Летний день подбирался к вечеру почти незаметно, только солнце теперь светило совсем косо, прорезаясь ослепительными белыми вспышками между стволов и крон. Поблизости от убежища не было никого, и если бы не птичьи короткие трели, то было бы совсем тихо.

— В какую сторону нам идти? — вполголоса спросил Андрей, приставив для ответа говорилку.

— Туда, откуда пришли.

По–прежнему Барди двигался первым, порой забегая подальше и вскоре возвращаясь. Разговоры между ними прекратились, без помощи друга Барди был нем. Они отошли от канавы всего пару десятков шагов, когда лес вздрогнул от гулкого грома. Барди остановился было, насторожил уши и тут же заюлил у самых колен Андрея, просительно заглядывая снизу. Еще один удар раздался из чащи, теперь Андрей распознал — это с той стороны, где находится покинутое ими убежище. И в тот же миг глухие хлопки покатились горохом — сплошная трескотня.

— Что это? — наконец смог вымолвить Барди, когда Андрей помог ему, опустившись на колени.

— Это стреляют из ружей, — ответил Андрей, — они на кого–то охотятся.

В его памяти всплыла картинка из глоботрясов- ской «музыкальной ловушки» № 14.

— На кого? — спросил Барди.

— Не знаю. Все это непонятно. Только… Уходим.

Андрей выпрямился, снова лишив Барди дара речи. Все равно путь к спасению открыт и для них, и для Руты, и для Виктора. Надо спешить. Тем временем частая трескотня выстрелов смолкла. Еще прозвучали два отдельных хлопка, и наступила полная тишина, даже без пения птиц. Лес затаился.

Уходим, — повторил Андрей. Теперь они бежали. Андрей во всю прыть, насколько позволял ему лес, а Барди тяжелым галопом, так, чтобы не опередить товарища. Лес начал редеть, они уже подбегали к ближайшей поляне с лещиной по краю. У первого куста Барди остановился так резко, что Андрей едва не налетел на него. Сообразив, что Барди встал неспроста, он тут же приставил к шее собаки говорилку.

Барди, однако, молчал, но не двигался с места.

— Ну? — окликнул его Андрей.

— Там кто–то или… что–то, — ответил Барди. — Слышишь?

Андрей прислушался, стараясь сдержать свое шумное дыхание и смирить гулкое сердце. Да, он услышал. Новый неизвестный, но такой же чуждый для леса звук, как и выстрелы.

И это тоже был рокот, как и тот, что Андрей услышал на берегу реки перед встречей с грузовиком. Но это был рокот иной, гораздо мощнее и страшнее, с удалым грозным посвистом. И раздавался он с неба. Рокот все нарастал и уже гремел над лесом — такого Андрей не слышал еще никогда в жизни.

— Что это? — очередной раз спросил Барди.

— Не знаю, — голос Андрея прозвучал слишком нервно. Он действительно немного испугался.

— Спрячемся? — тревожно спросил Барди.

— Спрячемся, — ответил Андрей, ныряя под куст лещины. В мгновение ока Барди оказался рядом и прижался к ногам. «Он тоже боится», — догадался Андрей и, встав на колени, положил ладонь собаке на спину.

Грохот с неба заполнил все, он давил на уши, сотрясал воздух и нутро. «Господи, что это?» — терялся Андрей в догадках. И он увидел «это». Нелепое зеленое тело с длинным хвостом, несомое по небу кругом вращения.

— Ни фига себе! Вертолет! — вскрикнул Андрей и не услышал своего голоса.

Да, это было еще одно механическое чудовище прошлого, низко и тяжело тащившееся над самыми макушками деревьев. В боку вертолета зияла открытая

дверь, и там, свесив ноги, сидел человек. Андрей вздрогнул, человек держал в руках ружье. Он целился!

— Он стреляет! Стреляет! — закричал что есть мочи Андрей, напрасно стараясь перекрыть всепоглощающий грохот, за которым не слышно было и выстрелов, но Андрей разглядел, как ритмично вздрагивает человек, посылая куда–то пулю за пулей. Пришибленный грохотом, Барди распластался в траве, вжимаясь в землю и одновременно в ноги старшего друга. Андрей невольно пригнулся над собакой. Но стрелок целил не в них, в кого–то еще. Он охотился.

Неслышно и стремительно, словно по волшебству, как из ничего, на пути вертолета возник бежевый флайер. Самый обычный, каких в городе много. Он завис на уровне лобового стекла кабины чудовища, под кругом вращающихся лопастей. Но это только так казалось, что завис, на самом деле флайер двигался задним ходом, сохраняя между собой и вертолетом короткое расстояние — в два своих корпуса.

Так они пролетели через всю поляну, и вдруг прямо над Андреем из–под зеленого хвостатого брюха на мгновение высунулись длинные языки яркого пламени. «Ра–та–та-та–та» — прогремело сквозь вертолетный гул, и Андрей увидел фонтанчики искр и черные дыры на корпусе флайера. «Это война!» — успел ужаснуться он, прежде чем флайер, завалившись набок, с огромной скоростью метнулся по нисходящей дуге куда–то в сторону. Треск, стон деревьев и тяжкий удар оповестили о его судьбе. «Сбил, сбил», — в смятении подумал Андрей, а зеленое брюхо вертолета уже скрылось за ближайшими кронами.

С прижатыми к затылку ушами морда Барди сде- лась узкой и беспомощной — испуганный, раздавленный, он настойчиво ловил взгляд Андрея.

— Нормально все, нормально, — пробормотал тот, но добавил, опровергая себя: — Он сбил его.

— Я знаю, что флайер упал, — согласился Барди, очень быстро обретая теперь былую уверенность.

— Пошли. — Андрей встал в полный рост. — Пошли, мы должны отыскать. Мы должны узнать, что стало с теми, кто был внутри флайера.

Собака послушно последовала за ним.

— Ищи, Барди, ищи, — на ходу приговаривал Андрей, — у тебя это лучше получится.

Барди снова выбежал вперед. Вертолет рокотал все еще где–то рядом, не приближаясь и не удаляясь, словно зацепился за что–то в воздухе.

— Ищи, Барди, ищи, — заело Андрея, почему–то он не мог заставить себя замолчать, но и говорить больше было нечего.

Барди уже привычно загородил ему путь и, когда Андрей присел рядом с ним, заговорил очень тихо, касаясь время от времени влажным носом человеческого уха.

— Они уже близко, — цедил он слова. — Их очень много. Они ругаются. Я дальше пойду один, а ты меня здесь подожди.

Очевидно, что он совсем оправился от пережитого потрясения — не люди пугали Барди, а необъяснимое.

— Нет, — не согласился Андрей. — Мы идем вместе.

— Тогда тебе скоро придется ползти.

— Не впервой, — усмехнулся Андрей.

Ползти пришлось им обоим, но не очень–то много, метров десять, не более, пока они не оказались на удобной позиции, за густой, скомканной падением свежесваленной верхушкой сосны, о которую стукнулось тело флайера. Отсюда они видели многое и все слышали.

Флайер лежал на боку, с распахнутой дверью, смятый и искореженный, но все же не так, чтобы не опознать линии корпуса. Ни дыма, ни огня. Горючее для двигателя Володина — Кавасаки вообще не взрывается.

Вокруг флайера стояло, сидело и ходило около полутора десятка мужиков с ружьями. Один из них — коренастый, в коричневом рабочем комбинезоне — стоял к ним спиной, согнув правую руку в локте и положив зажатое в ней оружие себе на плечо, стволом вверх и назад. В этот момент говорил только он. Очень грубо говорил, не говорил, а кричал:

— Вы не на том прилетели! Вы вообще не туда сунулись, не в свое дело! Ваше место в городе, понятно?! Мы и в городе еще разберемся, но это потом. А здесь вы нам не помешаете, и прав у вас таких нет! Плевал я на твой значок, деточка. Не при исполнении.

И мужик в комбинезоне зло плюнул куда–то перед собой.

— Ты дурак, — ответил ему нервный высокий женский голос. — Ты полный дурак. И все вы дураки, те, что здесь собрались. Этим вы ничего не добьетесь. Ничего, кроме крови и бед! Разойдитесь, пока не поздно.

— Поздно, милая, — сорвался на издевательски высокий тон басистый мужик. — Поздно. Вы уже прилетели. Обратной дороги не будет. И хватит базарить, нам дело надо заканчивать.

Почти одновременно клацнули сталью несколько затворов автоматического оружия прошлого.

— Э! Э! Э! — прозвучал над местом действия голос мужика с ружьем на плече. — Не горячитесь! Я не совсем это имел в виду.

— А что? Мы их здесь так оставим? Нет, Петя, начали, надо заканчивать, — подкатился к предыдущему оратору губастый коротышка в кепи.

— Да я тебе в лоб! — гаркнул коренастый.

— А я тебе! — задиристо выкрикнул маленький.

— Все! Все! Идиоты! — по–бабьи провизжал кто–то третий. — Только без ваших разборок!

— Это кто — идиот? — скинул с плеча свое оружие коренастый, однако перехватив его за ствол, как дубинку. — Это я — идиот?

Наступила недобрая пауза, за несколько секунд которой стало очевидным, что ответа коренастому не дождаться. Тишину разрядил близкий топот ног бегущего по лесу. На этот звук разом обернулись все. Клацнула еще пара затворов.

— Ребятушки-и, козлятушки-и, — пропел чей–то голос, и Андрей почувствовал, как Барди рядом с ним вздрогнул.

На месте падения бежевого флайера появился еще один человек. Это был вполне молодой человек, не высокий — не маленький, в пятнистом комбинезоне защитной расцветки, в высоких, под колено, новеньких сапогах, в широкополой панаме. По этим приметам Андрей сразу опознал стрелявшего с вертолета.

— Что у нас деется? — продолжал сладко напевать этот тип. — Поймали голубчиков, — восхитился он. — Как они пережили падение?

— Один почти готов, — доложил коренастый. — Вторая почти целая.

— Очень хорошо, — констатировал доложенный факт вновь появившийся, хотя во всем лесу вряд ли нашелся бы кто–нибудь согласный с тем, что- здесь действительно случилось что–то хорошее.

Новенький явно пользовался среди охотников- добровольцев немалым авторитетом. Это было видно даже по тому, как он уверенно подошел к подбитому флайеру, а мужики отодвинулись, уступая дорогу, только что не кланялись. Даже коренастый сделал шаг в сторону, вернув свое боевое оружие на плечо, только теперь уж прикладом вверх.

— Ишь ты, — подивился пришедший, глядя на расстрелянную и разбитую машину. — Однако Жоржик его разделал.

— Ас этими что делать будем? — подоспел губастый коротышка.

— Ас «этими» потом разберемся, — прозвучал спокойный ответ. — Сначала надо главное дело доделать.

— Но отпускать их так нельзя, — все волновался коротышка.

— А никто и не собирается их так отпускать, — снова передразнил коротышку пришедший. — Был у них парализатор? — громко спросил он уже всю компанию.

— Да. Он теперь у меня, — откликнулся тот, которого называли Петром.

— Дай–ка его сюда.

Забрав блестящее, с черной рукояткой оружие, казавшееся игрушкой по сравнению с вороненой сталью стволов своих огнестрельных предшественников, этот властный человек в наступившем молчании вскинул руку с парализатором.

— Это роковая ошиб… — успел прозвучать еще женский голос, оборвавшийся на полуслове вслед за негромким хлопком, от которого Барди опять вздрогнул.

— Все, — человек с вертолета заткнул парализатор себе за пояс. — Продолжаем охоту. Дело не ждет. Надо добить эту сволочь. Петр, свяжись с Жоржиком, он подскажет направление поиска.

Охотники зашевелились, сидящие поднимались с земли, но идти «доделывать дело» никто не спешил.

— Ну давайте, давайте, — подгонял их человек с вертолета, — здесь лес, а не ЗиНа.

— А эти? — не трогаясь с места, выразил общее сомнение Петр. После его вопроса прекратилось всякое движение.

— Эти никуда не денутся, — с ударением на первом слове ответил главарь. — Он сам скоро сдохнет. Она в отрубе на шесть часов. В городе их хватятся не скоро, они здесь по собственному почину. Так что на все про все у нас есть четверть суток. Вот и торопитесь, потом вернемся —^; решим, что с ними делать.

Если же за эти шесть часов их сожрут бессловесные — значит, судьба. Никто их сюда не звал, сами полезли.

— Слышали, что он сказал?! — громогласно включился Петр. — И Я говорил то же самое. За дело, мужики.

— А флайер? Флайер куда? — спросил еще кто–то.

— В болото! — весело выкрикнул коротышка. — К вертушке прицепим, и в болото.

— Все это потом! — повысил голос человек с вертолета. — Кончайте дело!

На сей раз компания снялась с места дружно и по- деловому, без споров и лишнего говора. Лишь человек с вертолета не спешил, глядя в спины удалявшимся мужикам. «Главарь», — решил для себя Андрей.

— Самсон! — словно лишний раз подтверждая правильность вывода, окликнул этот человек кого–то в спину, и высокий, длинный даже, с мосластыми ручищами охотник, просидевший все это время на поваленном дереве, тут же остановился. — Поди–ка глянь мой карабин, — попросил человек с вертолета, — что–то у меня клинит в патроннике.

Самсон подошел, и уже вдвоем они медленно двинулись от всей группы, с каждым шагом приближаясь к укрытщю, где притаились Барди и Андрей. Человек с вертолета действительно скинул с плеча свое ружье, но медлил и держал его в руках просто так, не по делу, i еще дважды оглянулся через плечо на уходящих.

В этот миг Андрей услышал рядом хриплое бульканье и, скосив глаза, увидел вместо Барди воплощенную ненависть. Дрожа не только внутренне, вздрагивая кромкой губ, подобрав напряженные лапы и вытянув шею, собака превратилась в готовое к действию орудие уничтожения. Несколько шагов, а может быть, просто жест кого–то из идущих, отделяли Барди от отчаянного броска.

— Тиш–ше, тиш–ше, — еле слышно прошипел Андрей, впиваясь пальцами в загривок Барди. Он понимал, что поглаживанием его уже не удержишь. Да и на силу тоже мало надеялся.

— Рассыпались! — послышался издали командный окрик Петра. — В цепь, в цепь. Направление — северо–северо–запад.

Парочка остановилась всего шагах в пяти от укрытия.

— Тиш–ше, испортишь все, — еще раз прошипел Андрей.

— Вишь, как все повернулось, — меж тем значительно произнес человек с вертолета. — Теперь только ты нам можешь помочь. Кроме тебя, просто некому. Или есть еще кто–нибудь надежный в нашей компании?

— Петр, — предложил Самсон.

— Петр для этого не годится, — возразил его собеседник. — Малышка не годится тоже — трепло. Мне нужен абсолютно надежный человек.

— Сизый, — произнес Самсон. — Сизый не будет болтать. А что мы должны сделать? Убрать мусор?

— Какой ты у меня догадливый. Короче, я пойду на борт. Ты их тоже догонишь, а когда снова заварится каша, вы с Сизым слиняете и вернетесь сюда. Болото тут в пяти минутах, суньте туда обоих. Только поглубже, в самую что ни на есть трясину. И снова в бой. Только чтобы больше никто, понятно? Свидетели не нужны никому. И вам, и мне, и вообще… Исчезли — и все. А машину потом.

— Сколько? — спросил Самсон.

— Ну ты даешь! Это же и так в твоих интересах. Ладно, ты мне должен. Долг прощу.

— А Сизому что?

— Это твои проблемы.

— Ладно, — согласился Самсон, — мы с этого урода говорилку снимем.

— Это пожалуйста. Все, догоняй, а я на вертушку.

Самсон убежал, накинув на плечо автомат с торчащим кривым рожком, главарь всего дела поспешил тоже. Лишь когда стих треск сухих веточек под ногами людей, Андрей приложил к горлу Барди транслятор.

— Это Ник, — сразу прохрипел Барди, долго сдерживавший ярость.

— Кто? — не понял Андрей.

— Тот, который здесь главный, — это Ник. Он украл мою гармошку, он похитил меня из распределителя, он стрелял с вертолета, он хочет убить полицейских.

— Понятно, — перебил друга Андрей. — Надо…

Но Барди еще не закончил.

— Я еще одного из них знаю. Петр, который здесь тоже командовал, он у нас в поселке дом строил. Я его знаю. Он говорил, что из–за младших членов сообщества потерял работу. Он грубый.

— Это хорошо, что ты их знаешь, — кивнул Андрей. — А я знаю, кого они хотят бросить в болото.

— Я тоже. — Барди встал в полный рост.

Им больше не надо было ни о чем сговариваться. Они и так все понимали. Ни один из них не сомневался в другом, как и в верности выбора.

Глава XII ХОЗЯИН

На последней проверке физического развития БГЦ Андрей стоя выжал штангу весом в восемьдесят пять килограммов, легко отжался сто пятьдесят раз и пробежал стометровку на домашней дорожке за одиннадцать и четыре десятых секунды. Тесты говорили сами за себя, режим симуляции тренировочных нагрузок, тщательно контролируемый отцом, почти оптимален. И все же сейчас ему было тяжело. Но не потому даже, что Эл весила около семидесяти килограммов, а из–за того, что разряд парализатора застал ее в самой неудобной для транспортировки позе.

Андрей с Барди отыскали неудачливых напарников за корпусом покореженного флайера. Эл полулежала, привалившись спиной к стволу устоявшего дерева, опираясь одной рукой о землю, вторую выкинув вперед и растопырив пальцы — защищаясь; глаза открыты и бессмысленны, рот нараспашку. Джоб, вытянувшись, накрепко смежил веки у Эл на коленях, будто заснул, и казалось, что сон его будет вечным. Короткая черная шерсть на большой голове ротвейлера и ткань комбинезона на коленях Эл были густо пропитаны пахучей собачьей кровью.

Судорога, сковавшая тело сержанта, пройдет еще минут через сорок — таково действие парализующего разряда. Сознание вернется после этого еще часов через пять. А пока одеревеневшие члены Эл цеплялись за все встречные ветви густого, нехоженого леса.

Барди приходилось даже хуже, чем Андрею. Джоб весил столько же, сколько Эл, если не больше. И хотя его не тронул парализатор, но у Барди не было рук, и волочь по корням безжизненную непослушную тушу зубами за край жесткого бронежилета было совсем нелегко.

Разбитую голову младшего в паре Андрей перебинтовал перевязочными средствами из аптечки, найденной в машине. Так что кровавых следов они не оставляли, но следы волочения тела были заметны на лесной подстилке даже неопытному глазу. Ладно, кое–что Андрей надеялся поправить, когда дотащит Эл до убежища под корнями «шагнувшей» сосны. Но. как он протащит в узкую дыру это негнущееся тело, он пока не представлял. Оставалась одна надежда,

что Самсон и Сизый вернутся к месту крушения флайера не раньше чем минут через сорок.

Времени у спасателей не было даже на короткую передышку. Шаг за шагом, то взвалив ношу на спину, то перехватывая ее поперек, Андрей упорно приближался к канаве. Барди, все более отставая, сопел шагах в десяти сзади. Он и сам был похож теперь на раненого, и его шею окольцовывал бинт, которым Андрей наконец примотал имевшуюся в их распоряжении говорилку.

Невысокий молодой ельник, сомкнувшийся цепкими ветвями в сплошную колючую преграду, довел Андрея до осатанения. Он продирался через эту безжалостную поросль, уже не щадя ни Эл, ни свое ободранное и саднящее, голое по пояс тело. Но проломиться в полный рост было невозможно, и Андрей полз на коленях, да еще пригнувшись. Еще немного, и ельник кончится, а там три десятка шагов и спасительная канава, Андрей хорошо ее помнил. Последние метры ельника он полз на боку, волоча за собой Эл под мышки. Наконец он вырвался, вытянул Эл, встав на колени, уткнулся лбом в землю — перевести дыхание.

— И куда же ты, сынок, прешь эту статую? — раздался над ним насмешливый голос.

Андрей медленно оторвал лоб от прохладной пожухлой хвои. Черный носок здоровенного сапога возник в метре перед его носом — мокрый, блестящий, с приставшими листочками. Андрей медленно поднимал голову, а сапог все не кончался, вот появилось колено, бедро — края сапога все не видно, зато нарисовался глядящий в землю сдвоенный ствол ружья.

— Барди, засада! — крикнул Андрей и, резко вскочив, метнулся в сторону.

Не очень–то у него получилось. Споткнувшись об Эл, он рухнул на землю.

— Не беги, это ни к чему, — спокойно сказал человек.

Андрей перевернулся на бок и посмотрел на него. Бежать действительно не имело смысла, человек этот был не один, сразу три четвероногих помощника сидели у него за спиной неподвижными изваяниями. Белая собака — южно–русская овчарка, серая — кавказская и черная — ризеншнауцер. От такой свиты не убежишь. Разве что Барди сумеет?..

Увы, Барди тут же разрушил последнюю надежду. Он вышел из ельника, тяжело дыша, свесив длинный язык.

— Здрасьте, — насмешливо протянул человек, — еще одно явление. 0-о,' да это же сам бешеный дикарь из Зеленого сектора к нам пожаловал.

— Я не бессловесный, — возразил Барди, — у меня тогда говорилки не было. И не бешеный, просто довели.

Человек выслушал все это молча и внимательно, затем опустился перед Андреем на корточки. Барди тоже подошел и уселся рядом, только «изваяния» пока оставались недвижимы. Андрей понял — самое страшное миновало. Этот человек не из тех «добровольных охотников», и похоже, что Барди его как–то знает.

— Что случилось, сынок? — спросил человек с двустволкой.

— Скорее, — заговорил Андрей, — помогите. В лесу люди с ружьями, они на нас охотятся. Я после вам расскажу почему. Но они все преступники, а «статуя» — сержант полиции Эл Даймонд. Они ее вырубили из парализатора. В ельнике еще рядовой Джоб Чарли, он тяжело ранен. И они, эти «охотники», должны вернуться, чтобы их убить. Самсон и Сизый намерены утопить их в болоте. Скорее, у нас почти нет времени. Помогите и нам, и им.

— Интересные вещи ты рассказываешь, — задумчиво произнес человек. — Просто невероятные. Только я тебе верю, сынок. Вставай. Где этот несчастный рядовой? Показывай. И не бойся каких–то там Самсонов, мы здесь никого в обиду не дадим. Видал, какие у меня товарищи, — не оборачиваясь, он указал через плечо большим пальцем на кавказца, южака и ризена.

— Да вы не справитесь! У них автомат Калашникова, — неожиданно сам для себя вспомнил название оружия Самсона Андрей. — И у Сизого тоже оружие. И еще полно мужиков, и все с ружьями. Они будут стрелять, им терять нечего. Они флайер сбили из пулемета. У них еще и вертолет!

— Совсем интересно, — пробурчал человек, теперь уже явно озадаченный. — Султан, останься, а вы сбегайте за раненым, — скомандовал он «изваяниям». Кавказец и южак тут же вскочили, готовые к действию.

— Барди, отведи, — попросил Андрей, но Барди уже сам скрылся в ельнике.

Где–то далеко в лесу опять затрещали выстрелы.

— А говоришь, они на вас охотятся, — усмехнулся незнакомец.

— Я сам не пойму, — пожал плечами Андрей. — Может быть, они просто так сейчас, для острастки палят, а может, бессловесного с Барди перепутали.

— Никого они не перепутали, — покачал головой незнакомец и поднялся с корточек. — Звать–то тебя как?

— Дюша, — ответил Андрей и прикусил язык.

Но страшное имя маньяка–убийцы не произвело на человека никакого впечатления.

— Леший, — странно представился он.

Тем временем овчарки выволокли из ельника забинтованного ротвейлера.

— Дальше я его понесу, — предложил Андрей. — А вы сможете понести Эл?

— Идет, — согласился новый знакомый и отдал собакам новые распоряжения. Овчарки разбежались в разные стороны, охраняя людей слева и справа от возможного нападения, ризен двигался впереди разведчиком, Барди самовольно выбрал место в арьергарде — самое опасное.

— Так, говоришь, у них вертолет? — переспросил Леший, легко взваливая Эл на свое широкое плечо.

— А вы что, рокота не слышите? — возмутился Андрей.

Далекий гул действительно не смолкал ни на секунду.

— А я никогда раньше не слышал его голоса, — признался Леший. — Но если так, то действительно надо спешить. Если они пожалуют сюда на вертолете, нам не уйти. Так что топай за мной и ни о чем не спрашивай.

Леший, в полном соответствии со своим именем, передвигался по лесу с поразительной легкостью, будто и не было ноши у него на плече, будто сам он не был тушей на добрый десяток пудов, а на ногах у него красовались не неуклюжие сапожищи до пояса, а легкие кроссовки. Только однажды этот странный человек замедлил ход.

— Ты босой, — сказал он, — давай я и этого понесу.

Андрей отрицательно замотал головой.

— Ну–ну, — хмыкнул Леший и пошел дальше.

Андрей уже давно не глядел по сторонам, только в

спину впереди идущего. Ноша оттягивала уставшие руки, тяжелея с каждым мгновением. Он очень старался не отстать от Лешего, но… В двух шагах от Дюши поперек тропинки лежал бурый лохматый пес, и он остановился как вкопанный.

«Барди? — екнуло сердце. — Да нет, он же сзади». Андрей осторожно сделал шаг вперед. Конечно, это не Барди. Это был бессловесный. Именно был, потому что теперь его уже НЕ БЫЛО. Андрей впервые увидел, как страшно выглядит то, что делает огнестрельное оружие. Он сглотнул подступивший к горлу тугой комок и отвел взгляд в сторону. «О боже, еще один». И еще, и еще. Четыре разномастных шерстистых холмика на подстилке из кустиков неспелой брусники, и мухи кружат в прощальном вальсе у застывших глаз, вываленных языков, над липкими бордовыми лужами.

«И ни о чем не спрашивай», — вспомнил Андрей. А он бы и так не спросил, потому что уже не о чем. «Музыкальная ловушка» № 14 вторглась в лес из виртуального воплощения. Вперед… Только вперед…

Лес прервался болотом с сочной травой и ходящими ходуном неверными кочками. Леший прыгал с одной на другую так, будто сапоги ему достались из сказки про Мальчика–с–пальчика. Андрей же то и дело проваливался по колено. Кочки кончились зыбким ковром из зеленых стеблей — сплетенных, переплетенных, запутанных. Леший молча стоял перед ковром, пока не приблизился Андрей.

— Шаг в сторону — и ау, — кратко пояснил Леший ситуацию. — Трясина, здесь только точно за мной.

Сделав первый шаг, Андрей словно на студень ступил. «Ладно, — решил он, — Леший выведет».

За болотом опять появилась твердь, и на ней стоял лес, а в лесу за частым ольховником начинались частные владения Лешего. Здесь не было ни ограды, ни пограничного шлагбаума, ни колючей проволоки — ничего, но дикий мир приобрел приданную ему человеческую осмысленность. Во–первых, тропа, во–вто- рых, исчез бурелом, зато появились поленницы — ровные, укрытые от дождей, и, наконец, жилье на расчищенной от леса поляне. О таком Андрей даже и не думал мечтать. Изба, настоящая, с настоящей трубой, окруженная еще какими–то деревянными строениями. Из сказки или из прошлого? Вместе с огородом и даже с плодовыми деревьями, на которых уже висят настоящие, хотя и незрелые еще яблоки и сливы.

Дверь открылась, на порог из избы вышла женщина.

— Ой, что же это? — ахнула она.

— Принимай гостей да раненых лечи, — ответил хозяин.

— Как же это? Ох! Осторожнее, руку, руку не подверни, — причитала женщина, когда Леший укладывал словно оттаявшую после заморозки, безжизненно обвисшую Эл на скрипучую кровать внутри одной из двух комнат дома. Андрей тем временем пристраивал Джоба на старый, пропахший пылью, продавленный диванчик, над которым (на гвозде!) висела настоящая акустическая гитара. И этот древний инструмент, и гвоздь, и мебель, и деревянная икона — все здесь было, как из виртмузея истории быта «Доразумного мира».

— Вообще–то, — сурово заметил хозяин, — собака больше нуждается в твоей помощи. Девчонка выспится и очнется, а там уж спросим, что у нее болит.

— Ох и правда, — засуетилась женщина, перебегая к диванчику.

Впрочем, причитала она еще не долго, очень скоро, обретя деловой тон, уже сама стала командовать всеми.

— Воды чистой и аптечку, только всю. А ты подержи его голову. Как тебя зовут? Дюша? Странное имя. Не тяни. Вот так..

Она осмотрела и промыла кровавую рану на голове Джоба, наложила новую повязку и подвела итог:

— Ничего хорошего, проломлен череп, вряд ли он выживет без операции, к тому же потерял много крови, кровотечение из синуса. Как он вообще еще жив…

— Надо же что–то делать! — вскинулся в испуге Андрей, почему–то этот огромный ворчливый ротвейлер в одну секунду стал для него как родной. — Надо немедленно вызвать «Скорую» и еще полицейских. Тех, в лесу, тоже надо остановить.

— Да скажите же мне, что там происходит? — взмолилась женщина.

— Эти дикари убивают собак, — зло и жестко отчеканил хозяин.

— Злые люди убивают диких псов, — поправил Барди.

— Убивают дикари, — очень внятно повторил Леший, — а псов или собак — это одно и то же.

Барди так удивился последним словам, что даже не нашелся, что и сказать.

— Вызовите полицию по видеосвязи, — настаивал тем временем Андрей.

— Да нет тут у меня видеосвязи! — раздраженно откликнулся Леший. — И вообще никакой связи нет. Я принципиально ни с кем и ни с чем не связан. Леший я, понятно?

— Говорила я тебе, что хоть «волшебное зеркальце» надо иметь, — вмешалась женщина.

— Ф-фу, — выдохнул, раздув щеки, Леший. — Ну что теперь говорить. До сих пор прекрасно обходились. Вот ведь чертово дело, эти сволочи всех собак так перестреляют, а потом займутся и нами. Ведь у них вертолет.

— А где же ваш флайер? — спросил Андрей.

— И флайера у меня нет, — мрачно прогудел Леший. — Стоп! Кажется, кое–что все–таки есть!

Лицо его вмиг просветлело детской задорной улыбкой.

— Ай да Леший! — выкрикнул он. — Есть идея! Дюша, за мной, без тебя ничего не выйдет. А ты останься… — Последнее адресовалось уже Барди.

Леший, а за ним и Андрей вышли из комнаты. Еще через мгновение хлопнула и входная дверь. Женщина проводила их встревоженным взглядом, но только молча покачала головой. Вернулась и присела на диванчик, рядом с неподвижным Джобом.

— А у тебя что с горлом? Давай посмотрю, — обратила она внимание на перебинтованную шею Барди.

— Не беспокойся, Нина, — ответил тот, — просто у меня так примотана говорилка.

— Откуда ты меня знаешь? — глаза женщины округлились от удивления, но тут же сверкнули искрой догадки. — Погоди–ка, погоди–ка, уж не ты ли у меня вчера у Большого пня сосиски клянчил? Когда еще наш бард пел.

— Я не клянчил, а ждал, — возразил Барди. — Я тогда не завтракал и не обедал, а ты мне так сосиску и не дала.

Обида прозвучала в голосе Барди столь явно, что Нина в один миг покраснела. Но Барди еще не окончил.

— К тому же ты все перепутала. Пел ваш Султан, а Бард — это я.

— Ты бард? — почему–то еще больше удивилась Нина. — Может быть, и песню ту тоже ты сочинил?

— Нет, песню сочинила Варя, а я действительно Бард. Бард Эдвард — это мое имя.

Теперь уже Нина надула щеки и точно так же громко, как Леший, выдохнула: «Ф-фу…»

— Ладно, я не буду с тобой спорить. Путаница действительно произошла. Только ты тоже ошибаешься, потому что бардами с самых давних времен называют певцов, которые сами сочиняют свои песни и исполняют их под гитару. А еще раньше бардами называли бродячих поэтов и музыкантов во Франции, была когда–то такая страна. Султан на гитаре играть не умеет, но сочинил эту песню он, и пел он, поэтому…

— Пел тогда он, — перебил Барди, — а сочинила Варя.

— ф-фу, — еще раз надула свои румяные щеки Нина. — Ну ты и невежа.

Она начинала сердиться.

— Не мешайтесь тут, — ругался, ступив на маленькое крылечко, Леший. Распахнув дверь, он наткнулся на два из трех «изваяний». — Почему вы здесь? Кто стережет у болота?

— Там Серый, — пояснил ризен.

— Он их не пропустит, — поддакнул южак.

— Бездельники, марш все к болоту! Чтобы я вас тут не видел!

Неохотно собаки удалились.

— А ты со мной, — бросил хозяин Дюше и быстро зашагал по направлению к халабуде из почерневших от времени досок.

— Они что, не с вами живут? — удивлялся, едва поспевая за широкими шагами гиганта, Андрей.

— Со мной, — отрезал Леший. — Просто у каждого свой дом.

Он взялся за ручку двери покосившегося строения и, открывая, извлек очередной металлический скрежет ржавых петель.

— Погоди снаружи, там и так тесно.

Пока Леший чем–то гремел и ворчал по поводу беспорядка в сумраке неосвещенного строения, Андрей осмотрелся. «Если бы не сбитый флайер в лесу, я бы точно решил, что попал в прошлое», — думал он. Такого мира он еще никогда не видел. Все сделано из дерева и ржавого железа. К некоторым вещам, которые попадались ему на глаза, он даже не мог подобрать названия. Вот, к примеру, как называется здоровенная стальная расческа, прикрепленная к длинной палке? И зачем за домом сделан странный дощатый помост, косо поднимающийся ввысь и обрывающийся над землей на высоте около пяти метров?

— Давай выкатывай, — окликнул его Леший, и из раскрытой двери выглянул острый нос легкой лодки. «А где ж тут река?» — про себя подивился Андрей, но удивление выросло до изумления, когда под этим носом появилось ни больше ни меньше, как допотопное колесо, похожее на колесо ушедшего в небытие велосипеда.

То, что Андрей «выкатил» по указанию хозяина, действительно оказалось похожим на гибрид большого трехколесного велосипеда и лодки с высоким и удобным сиденьем, оснащенным ремнями. Нелепая с виду конструкция оказалась удивительно легкой, так что было непонятно, из какого металла сделаны ее детали. Еще одной странностью машины являлась мощная вертикальная цепь, натянутая на шестерни зубчатой передачи. Вскоре и сам хозяин вышел из мрака на свет. Он вынес с собой не что–нибудь, а очень большие прозрачные, в сеточку, крылья, словно от гигантской стрекозы, только другой, птичьей, формы.

— Что это? — подивился Андрей.

— Махолет, — пояснил Леший. — Одно из моих никому не нужных изобретений. Эту машину пытался сконструировать еще Леонардо да Винчи. Потом другие конструкторы доказали, что ее вообще нельзя сделать, а когда я, Алексей Мохов, еще тринадцати лет от роду, рассчитал, сконструировал и собрал ее, применив новейшие сверхлегкие и сверхпрочные материалы, махолет уже оказался никому не нужен. Потому что на полтора десятка лет раньше был изобретен двигатель Володина — Кавасаки. Зато теперь — это наша единственная надежда.

— Вы полетите на ней в город за полицией? — спросил Андрей.

— Полетишь ты, — ответил Леший. — Меня он уже просто не поднимет, все–таки я немного потяжелел с тех пор, когда мне было тринадцать, — раза в четыре. Завидую! — добавил он, прилаживая крылья. — Все, покатили. Покатили, покатили, пока Нина не вышла, а то разговоров не оберешься.

Они откатили крылатое чудище за дом, к той стороне, где вообще не было окон в глухой бревенчатой стенке, и остановились прямо перед тем самым уходящим в небо помостом, возле не менее странного, как и все остальное здесь, мощного ворота с рукояткой, закрепленного над землей на четырех ржавых рельсах.

— Погоди тут, — распорядился Леший, — я еще кое за чем сбегаю.

Леший скоро вернулся с мотком толстого белого каната толщиной в человеческую руку. Под мышкой он принес еще несколько прозрачных крыльев поменьше и другой формы.

— Давай помогай, поставим хвостовое оперение.

Еще через пару минут крылатая лодка–велосипед

украсилась веерообразно развернутым хвостом, похожим на голубиный.

— Теперь рогатку, — сказал Леший и, схватив канат за конец, побежал вверх по помосту. Закрепив этот конец на одной из сторон помоста возле самого края, вернулся и проделал то же самое с другим концом на противоположной стороне. Затем бросился к вороту и смотал с него длинный металлический трос с большим карабином на свободном краю. Закрепил карабин посередине толстого каната, прибежал обратно и скомандовал:

— Покатили.

Они завезли махолет на помост и закрепили канат в дугообразной выемке под самым хвостовым оперением, так чтобы тот не позволял всей конструкции скатываться вниз или вбок.

— Погоди, — Леший стянул через голову немыслимых размеров грубый свитер. — Надень, там холодно.

Путаясь в просторном балахоне, Андрей никак не мог попасть в рукава, пока хозяин не помог ему.

— Теперь садись.

Взбираясь на высокое сиденье, он со стыдом почувствовал, что у него дрожат не только руки, но и ноги.

Будто ничего не замечая, Леший по–деловому откинул спинку кресла и закрепил ее в таком положении, что Андрей уже почти лежал, правда, голова его была приподнята и он видел далеко впереди неровный край леса, составленный из макушек деревьев, и помутневшее к вечеру, но все еще синее небо.

— Не трясись, — пробурчал, пристегивая его к креслу ремнями, изобретатель. — Вот штурвал, — он выдвинул откуда–то из полого носа лодки половину большой баранки с пластиковыми ручками. — Налево крутанешь — повернешь налево, направо — значит, направо, на себя потянешь — поднимешься выше, от себя — вниз. Только ничего не делай очень резко, можно перестараться.

— А вы на нем летали? — ^: выдавил Андрей по–девчачьи тонким писклявым голосом.

— Летал, пока руку не сломал на одной из посадок. Родители мне тогда запретили, а потом я уже вырос и стал слишком тяжелым, да и другие у меня появились увлечения. Ладно, некогда, слушай. Сейчас я растяну упругую тетиву воротом, ты поедешь назад. Я спрошу: «Готов?» Ты скажешь: «Готов». Тогда я кричу: «Пуск!» — и ты в воздухе. Понял?

— А крылья? — чуть было не вскочил Андрей, да ремни его не пустили. — Крыльями как махать?

— Ах да, — согласился Леший. — Ну ноги–то у тебя на педалях, вот и крути ими, как на велосипеде. Ты катался на велике?

— Только в тренажерной.

— Ну, разницы никакой. Крути — и все. Только когда уже будешь в воздухе, а то ступни оторвет. Я пошел ворот крутить.

Андрей остался совсем один. То ли ремни так сдавили ему грудь, то ли кресло оказалось тесновато, только он чувствовал, что начинает задыхаться. Не хватает воздуха на вдохе — и все. Потихоньку машина стала катиться вместе с ним назад и вниз, махолет выходил на старт. Удивительно, но ворот вращался без скрипа, видимо, несмотря ни на что, был хорошо смазан.

— Как долетишь до города, — доносился откуда–то из иного бытия голос Лешего, — сразу в полицию. Ну ты — молодец, сам знаешь, что делать. Давай, сынок, на тебя вся надежда — и у нас, и у леса, и у бессловесных, и вообще у всего мира. Готов? Я спрашиваю, готов?!

— Готов! — опять дал хриплого петуха голос Андрея.

— Ты что ж это удумал! — врезался в уши невероятно пронзительный вопль Нины.

— Пуск!

Андрей все хотел не пропустить этого момента, чтобы собраться, вдохнуть, скрепить себя силой воли. Но страшной силы рывок застал его на выдохе, оборвавшемся хрипом, глаза распахнуло ветром, затылок вдавило в подголовник, а спину в кресло, на секунду мира не стало, замерло сердце, отключилось сознание. Еще через секунду Андрей понял, что он уже в небе. Постепенно замедляясь, но все еще стремительно, махолет скользил по невидимой параболе, приближаясь к ее максимуму. «А потом он нырнет вниз», — подумал Андрей и надавил на педали. Под ним что–то щелкнуло, и педали легко повернулись. За один полный оборот крылья взмыли вверх и опустились четыре раза и сразу же, всем телом, он почувствовал ускорение. «Да я и правда как птица!» — пронзила сердце небывалая радость.

— Кайф, вот кайф–то, — пробормотал он.

Повернув голову, опять испугался — он заметил, с

какой скоростью проносятся внизу верхушки елей, у него закружилась голова. «Спокойно, — скомандовал самому себе. — Штурвал на себя, поднимусь еще выше. Осмотрюсь, освоюсь с махолетом, выберу курс и буду крутить педали». Так он и сделал, и все у него получилось. И это было в тысячу раз интереснее, чем лететь внутри флайера над городом или оцифрованным фантомом нестись в виртуальном пространстве

ЗОДа над суетным скоплением пестрых микромиро- миров. Здесь, из–под крыла махолета, он видел великое разнообразие. Озеро леса, за ним сияющее яркой зеленью в желтизне скользящих лучей вечернего солнца свободное от деревьев пространство, скопление игрушечных домиков, еще одно огромное озеро леса, синий овал настоящего озера, темная змейка дороги, голубая лента реки.

— А где же город? — опять спросил он вслух и стал искать то, что ему было нужно.

Города не было. «Где–нибудь сзади?.. Попробую сделать разворот. Как там Леший говорил: крутить, но не резко?». Перестав давить на педали, Андрей немного повернул полубаранку штурвала. Махолет идеально послушался — слегка завалившись на правое крыло, начал описывать круг, почти незаметно снижаясь. Вот он, город! Вот река, вот пляж, а вот тот самый лес, хотя дома Лешего почему–то не видно, а вот и вертолет, низко–низко, над самыми верхушками, и на его борту наверняка сидит, свесив ноги, Ник и ловит на мушку очередную беспомощную жертву.

— Ну, гад, — процедил сквозь зубы Андрей. — Сейчас я приведу помощь.

Он выровнял махолет, положил его на правильный курс, потянул штурвал на себя и заработал ногами, набирая высоту перед снижением в городе.

«12 июля 247 года от начала эры Всемирного Разума.

Я пережил три знаменательных дня, может быть, самых значительных во всей моей жизни. Трагедия современного мира открылась мне во всей ее полноте. Но не это считаю я самым главным в череде тех событий, наблюдателем и участником которых оказался. Трагедия несовершенства для меня не новость. Все это я уже знал и видел, пусть не в таком остром и жестоком обличье. Нет, суть не в этом. Суть в том, что я опять поверил в человека. В человека и его обретшего голос друга, с которым, я это знаю, путь наш лежит через вечность.

В тот миг, как человечество обрело Разум, оно потеряло героя. Герой растворился в безопасности виртуального существования, а баловство экстремалов — обычный наркотик нашей эпохи. Сам я тоже никогда не был героем, даже не был натуропатом. Просто я вырос там, где и остался. Мои родители — последние фермеры этого мира, и детство мое — самое счастливое время моей жизни. Когда трансгенная масса мясных производств уничтожила фермы, а фрукты и овощи поселились в теплицах, достигнув небывалых размеров и вкусов, фермеры перестали существовать. Но мой собственный разум просто отказался влиться в единый и общий, вот я и остался с теми, кто оказался таким же ненужным в самом Разумном и самом бездушном мире в истории человечества. Да, такой, какой есть, я тоже не нужен людям, как птицы и звери, и даже больше. Я не нужен, как бессловесный. Побочное открытие исследователей стимуляции центров коры головного мозга подарило слово животным. Со слова начинается разум. Бездумный порыв ани- малгуманистов забил место в Мире Рук для стимулированных животных. Про бессловесных же и всю остальную природу все позабыли. От них отгородились кордоном, как от чумы. Я хотел, чтобы и меня позабыли тоже.

Нина пыталась вернуть меня людям. До сих пор я не разделял ее желаний. Та затея с концертом на поляне у Большого пня — ее очередная попытка. Я дал себя уговорить только для спокойствия жены и на радость Султану. Поэту и на четырех ногах тоже необходимо признание. Может быть, это было провидением, волей господа, в которого верит Нина, но я получил в тот день много больше.

Впервые за несколько десятилетий я встретил настоящих героев. Встретил и не узнал сразу. Хотя один из немногих догадался, что тот, кого называли бешеным, отнюдь не бессловесный. И все же я не шевельнул и мизинцем, а только ушел к себе в лес, ни в кого не поверив и не думая, что верят в меня.

А они не спрашивали, верят ли в них. Одни, уже отстраненные департаментом от дела, сдав значки полицейских, отправились в погоню за мнимым преступником самовольно. И они же поставили штатский флайер на пути вооруженного вертолета, чтобы спасти от истребления бессловесных, не имея на то полномочий, не ожидая помощи и поощрения — просто не могли иначе. Другие, загнанные и обманутые, которым вдруг открылась истина, занялись почти безнадежным делом — спасением обреченных на гибель преследуемых. И наконец, один из них, дрожащий и бледный, взмыл на махолете в небо — и принес спасение всем. На то они и герои.

Вчера все собрались у меня в «логове». Свободный от подозрений Виктор, счастливая Марина, красавица Рута, одетый с иголочки и вымытый Дюша, Барди с новой говорилкой и Эл, восстановленная в своем статусе. Не было только Джоба, пока. Парень здоровый, врачи нынче и не таких собирают — пара недель, и он встанет на лапы. Так и Эл говорила, и Виктор. Потом они долго все вспоминали, спорили о крысах, воюющих в подземелье, на поиски которых Виктор угробил ту ночь, за которую его потом арестовали. Когда пили чай из самовара с блинами Нины, заставили петь меня и Султана. Долго потешались над Барди, который перепутал поэтов. Ввели парня в смущение: «Я же не знал, — ворчал он, — что они уже месяц знакомы и работают в одном доме: Султан — охранником от бессловесных, а Варя — прогулочной нянькой». Больше всех, по–моему, был счастлив Дюша. Не сомневаюсь, что он бы со мной прямо тогда поменялся. Пока я смог только оставить его здесь на ночь, и то родители решились скрепя сердце. Когда же Виктор и другие улетели, остались только