Гончаров и дама в черном

МИХАИЛ ПЕТРОВ

Гончаров и дама в черном

Детективная повесть

РЕТРОСПЕКТИВА

Примерно за час до полуночи по речному серебристому зеркалу реки медленно и вкрадчиво скользил темный силуэт лодки. Двигалась она бесшумно, вниз по течению, сидящая в ней фигура лишь немного подправляла ее ход. Миновав яркие огни стоящего на крутой возвышенности дома причудливой архитектуры, лодка понемногу начала прижиматься к высокому берегу и вскоре скрылась под его черной тенью. Прошло еще некоторое время, прежде чем она мягко уткнулась в узкую полоску песка дикого пляжа. Высокая стройная фигура, спрыгнув на берег, с некоторым усилием вытянула свое суденышко на песок и, используя кустарник как кнехт, тщательно завязала на нем причальный фал. Потом гребец на секунду замер, слушая тишину и неспешный бег реки. Молодой месяц и сияние реки позволяли ему ориентироваться на местности. Впрочем, особенной надобности в этом не было. Судя по всему, он и без того достаточно хорошо знал местный рельеф. Судя по всему, его волновало главным образом желание остаться незамеченным и невидимым.

Оглядевшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, лодочник юркнул под спасительную черноту берега и заскользил в обратном направлении к освещенному дому по сужающейся песчаной косе. Когда до цели оставалось не более двадцати метров, коса закончилась и теперь берег круто, почти отвесно уходил в воду. Незнакомец остановился, немного передохнул и тихо, без всплеска, вошел в воду и так же тихо поплыл. Впереди перед ним черным силуэтом маячила темная конструкция лестницы. Не доплывая до нее метров пяти, пловец ушел под воду, чтобы вынырнуть под самым основанием металлических сходней. Подтянувшись с изнаночной стороны лестницы, он вылез из воды и, кое-как укрепившись между ступенями и известковым шершавым берегом, затаился. Видимо, здесь и в таком положении он предполагал провести довольно большой промежуток времени.

Прошло не более пяти минут, как сверху послышался шум двигателя подъехавшей машины, стук дверцы, а затем последовали какие-то громкие, но невнятные переговоры. Человек замер, прислушиваясь, стараясь уловить хотя бы одно слово из этого разговора, однако безуспешно. Потом послышался звук отпираемой калитки, видимо сторонам удалось договориться, а затем калитка с металлическим лязгом захлопнулась, и этот знак незнакомец расценил как повод к началу действий.

Подтягиваясь и скользя спиной по известняку, он начал потихоньку взбираться наверх. Примерно на полпути его остановил голос динамика, который кому-то предписывал снять маскарадный костюм и заходить в дом. Вновь стукнула дверца автомобиля, а потом и калитки. Зло выругавшись, приплывший продолжил прерванное восхождение. До конца пути оставалось несколько метров, когда лестница вдруг дрогнула и задрожала, словно по ней ударили чем-то мягким и тяжелым. Человек замер. Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем он осмелился высунуть голову из-под ступенек и осмотреться. То, что он увидел, ввергло его в состояние шока. Внизу к самому началу лестницы пришвартовалась лодка, и в ней неподвижно кто-то сидел, видимо тоже ожидая дальнейшего развития событий.

Чертыхнувшись из-за непредвиденной помехи, скалолаз устроился поудобнее, приготовившись к длительному ожиданию. Примерно через час калитка вновь отворилась и до него донеслись два взволнованных женских голоса. Они о чем-то спорили, но в конце концов пришли к согласию, и калитка захлопнулась. Второй лодочник оставался неподвижным, человек под лестницей, ориентируясь на него, тоже решил ждать.

Прошло еще не меньше часа, когда сверху неожиданно раздался ружейный выстрел, а минут через пятнадцать - второй. Первый наблюдатель напрягся, готовый в любую секунду сорваться и бежать наверх, но фигура в лодке только сменила позу и по-прежнему чего-то выжидала.

"Господи, ведь скоро утро. Неужели ничего не получится? Черт бы ее побрал", - про себя ругнулся скалолаз и, едва сдерживая нервную дрожь, до боли закусил губу.

И все-таки он дождался. Неожиданно, как гром среди ясного неба, послышался взрыв, треск и скрежет металла, за которым последовала серия многочисленных и довольно громких хлопков. Вой собак и крики умирающих людей - все слилось в единый дикий хор. Второй лодочник встрепенулся, вскочил и быстрыми тяжелыми шагами побежал наверх. Пропустив его, затаившийся под лестницей ужом выскользнул на поверхность и успел заметить, как его негаданный сотоварищ грузно перелезает через забор.

Подождав, пока тяжеловес скроется за оградой, он тут же последовал его примеру и, проделав тот же путь, заметил, что впереди бегущий человек заскочил в открытые двери флигеля. В три прыжка он достиг этого места и, следуя за первопроходцем, спустился в длинный тоннель. Далее, держась друг от друга на расстоянии не более десяти шагов, они выскочили в довольно просторный подвал. Казалось, что им по пути. Как один, так и другой поднялись по первой лестнице и оказались в широком коридоре дома, и только здесь их пути разошлись. Тяжеловес заскочил в какую-то дверь, а скалолаз неслышно метнулся налево. Осторожно ступая, он прислушивался к малейшему шороху, словно хотел обнаружить какого-то конкретного человека. Он останавливался возле каждой двери, слушал и только потом ее открывал. Так продолжалось несколько минут, пока он не услышал явственный шум и шипящий разговор. Тот разговор доносился из гостиной. Чуть-чуть приоткрыв дверь, при слабом свете он увидел ту, ради которой и затеял это опасное предприятие. Она лежала на полу, а сверху на ней сидел тяжеловес в шерстяной маске и, накинув на ее шею веревку, что-то настойчиво требовал. Он то затягивал удавку, то отпускал. В конце концов он своего добился. Она сказала то, что от нее требовали. Грязно выругавшись и пнув ее на прощание в живот, тяжеловес умчался. Женщина начала приходить в себя, но стоявший за дверью и до сих пор молча наблюдавший за этой сценой первый лодочник выскочил из своего укрытия и, придавив жертву всем своим телом, начал ожесточенно затягивать уже ослабевшую было петлю. И, только дождавшись, когда последняя судорога передернет тело несчастной, он торжествующе захохотал и выпрямился.

Снизу послышались шаги и взволнованный говор поднимающейся группы людей. Не мешкая ни секунды, душитель выскользнул в ту же дверь, через которую недавно зашел, и уже известным путем, минуя подвал и тоннель, сиганул к обрыву реки.

Часть первая

В воскресенье, второго июля, стояло чудесное летнее утро. В лоджии, в шезлонге, подобно коту, нежился тесть. Он щурился на солнце, чесал волосатый живот и пил темное пиво. Настоящий кот Машка лежал у него в ногах и, словно хоккейную шайбу, лениво перекидывал когтями пивную пробку.

Милка убивала свое свободное время более целесообразно. С самого утра запустив стиральную машину, она мужественно сражалась с ворохом нашего грязного тряпья.

Я тоже вроде бы как был при деле. По уши в муке и по пояс в тесте, я старательно и трудолюбиво лепил пельмени и преуспел в этом немало. По крайней мере, за час моей работы на фанерках ровными рядами уже лежало больше ста штук.

Работали мы молча, потому как каждый из нас четко знал свою задачу и выполнял ее старательно, без лишних слов. Если бы я мог взглянуть на нас со стороны, то невольные слезы умиления непременно бы затуманили мой взор.

- Когда харчиться-то будем? - отставив пустую бутылку, заинтересованно спросил полковник. - С такими поварами и с голоду подохнуть недолго. Учти, через полтора часа, ровно к двенадцати ноль-ноль, стол должен быть накрыт.

- А вы бы, дорогой тестюшка, вместо того чтобы бухтеть и в одиночку накачиваться пивом, помогли бы мне в моем нелегком труде, тогда бы моя производительность повысилась и пиво сохранилось.

- Совесть бы поимел, Костя, видишь, что пожилой человек отдыхает, отщелкнув пробку второй бутылки, укоризненно заметил он. - Старость надо уважать. Кстати сказать, чуть не забыл вас предупредить: сегодня на обед я жду одну свою знакомую, уж постарайтесь, чтобы все было на уровне. Вера Григорьевна Кравчук - дама приятная во всех отношениях, и мне бы хотелось...

- Поздравляю, - защипывая очередной пельмень, хихикнул я.

- С чем? - неуютно заерзал тесть.

- С тем, что вам все еще хочется.

- М-да, хамства и пошлости тебе не занимать, видимо, это врожденное.

- Вероятно, - согласился я. - Позвольте задать вам несколько вопросов?

- Да, если они будут заданы в корректной форме.

- Каков возраст вашей фемины и ее социальное положение?

- Ей сорок лет, а следовательно, она младше тебя и чуть постарше Милки. Совсем недавно она стала вдовой, похоронив восьмидесятилетнего мужа.

- Значит, дама специализируется по старичкам? - не смог сдержать я ухмылки.

- Что значит - специализируется и почему по старичкам? Может быть, ты и меня считаешь старым гнилым пнем? - не на шутку осерчал тесть.

- Ну как вы могли такое подумать! - огорченно покачал я головой. - Вы у нас еще мужик хоть куда! На экскурсию в гарем вас бы не пустил ни один самый демократичный евнух.

- Да, уж я бы там шороху наделал, - самодовольно усмехнулся полковник.

- Не сомневаюсь, - услужливо поддакнул я. - Но позвольте вас спросить, где же вы имели счастье познакомиться со своей несравненной Верой Григорьевной?

- Совершенно случайно, прямо напротив фирмы, в Центральном сквере. Гляжу, а на скамейке сидит дама в черном и заливается горючими слезами. Я, конечно, подсел и, как подобает настоящему джентльмену, начал ее успокаивать. Вскоре выяснилось, что она днем раньше похоронила своего старичка и по этому поводу весьма убивается. Но за столом, настоятельно прошу, об этом ни слова. Незачем лишний раз травмировать бедную девочку. Как у тебя подвигаются дела? Учти, уже одиннадцать.

- Успею, - ухмыльнувшись, заверил я его. - Только вот вам бы не мешало помыться, побриться и вообще привести себя в надлежащий для смотрин вид.

- Ты так считаешь? - трогая двухдневную щетину, с некоторым сомнением спросил полковник. - Тогда пусть Милка поскорее освобождает ванную.

- Я освобожу! Я тебе сейчас так освобожу!... - шипя змеюгой, с мокрым полотенцем в руках появилась Милка. - Что все это значит? Уж не хочешь ли ты привести свою шлюху сюда на вечное жительство?

- Я попросил бы вас выбирать выражения, - немного растерялся полковник от такого бесцеремонного натиска своей дочурки.

- Я ей такие выражения выберу, папаша, которые ты не слышал ни в одной тюряге, и полетит твоя "девочка" у меня с лестницы кверху задницей, воинственно размахивая мокрой тряпкой, пообещало неблагодарное дитя.

- Ну вот что... - обрел полковник дар речи. - Во-первых, хозяин в этом доме пока еще я, и первым, кто полетит отсюда кверху задницей, это будешь ты. А во-вторых, к слову сказать, она унаследовала огромный дом.

- Тогда все в порядке, папуля, - виновато улыбнулась Милка. - Встретим твою красавицу по высшему классу. Ступай в ванную, стирку я закончила.

Вера Григорьевна явилась ровно в двенадцать часов, когда благодаря моим усилиям и стараниям стол был накрыт, а квартира убрана засуетившейся вдруг Милкой. Несмотря на темные, траурные одежды, на скорбящую вдову эта стройная рыжеватая шатенка совсем не походила. Не верилось, что этот здоровый румянец щек и искорки, бесятами брызгающие из черных насмешливых глаз, принадлежат женщине, недавно похоронившей супруга. Да и траур она носила своеобразный. Короткая черная юбка на три пальца открывала колени, а темная гипюровая блузка позволяла детально рассмотреть узенький бюстгальтер и наливные груди довольно внушительных размеров.

В общем, баба была в самом соку и ничуть этого не стыдилась. Интересно, в какие игры с ней играл ее восьмидесятилетний муженек и за каким чертом он ей понадобился? Ответ напрашивался сам собой: старичок был сказочно богат, и это обстоятельство толкнуло смазливую женщину на компромисс.

- Проходите, Вера Григорьевна, - обряженный по последнему слову техники, суетился тем временем тесть, украдкой поглядывая на соблазнительный бюст гостьи. - Проходите и будьте как дома. Позвольте представить вам моих домочадцев. Мой любимый зять Константин Иванович Гончаров, - бесцеремонно ткнув меня в грудь, нервно заржал он. - А это его супруга, моя дочь Людмила, в обиходе мы зовем ее просто Милой.

- Очень приятно, - низким грудным голосом заметила Кравчук. Здравствуйте, Людмила Алексеевна. Я очень рада нашему знакомству.

- Добрый день, Вера Григорьевна, - протягивая руку, в тон ей вежливо ответила Милка. - Я слышала о вашем несчастье, позвольте мне выразить вам свое соболезнование. Это такое горе...

- Оставьте, Милочка, ну какое горе? - усмехнулась гостья. - Помер восьмидесятилетний старик, недавно переживший инфаркт. Я к этому была готова, какое уж тут горе? Жалко, конечно, но в конце концов все мы смертны, и дай нам Бог дожить до его возраста, сохранив такое же здоровье. Далеко не каждому дано выпить рюмку водки в день своего восьмидесятилетия. И давайте оставим эту мрачную тему. Не для того я к вам пришла, чтобы поскорбеть вместе с вами. Алексей Николаевич, где ваш обещанный чудотворный портвейн и пельмени собственного изготовления? В ожидании их я сегодня даже не завтракала.

- Верочка, - умильно проворковал полковник, - так все уже готово, прошу к столу. Сначала мы отдадим дань холодным закускам, а уж потом перейдем к более авторитетной еде, пельменям, которые я начал лепить с шести часов утра, - соврал не моргнув глазом тесть.

Галантно подхватив гостью под локоток, он препроводил и усадил ее на самое удобное место, туда, где нам с Милкой сидеть воспрещалось.

После нескольких рюмок вина и необходимого по такому случаю обмена любезностями наш разговор непроизвольно коснулся судьбы Веры Григорьевны.

- Да нет, - стряхнув пепел, после некоторого раздумья заговорила Кравчук. - Кроме благодарности к покойному, я ничего не испытываю. Еще при жизни он честно поделил свое имущество между мной, сестрой и единственным сыном. Мне досталась треть огромного двухэтажного дома, где мы проживали, сестре - ее флигель вместе с пристройками, а остальное получил сын. Три машины он разделил таким же образом. Нам, женщинам, он выделил по "шестерке", сыну отдал "девятку".

- Как я понимаю, вы не являетесь матерью его сына? - закуривая, в свою очередь спросил полковник.

- Ну что вы, он старше меня на пять лет и уже сам имеет двадцатилетнего сына. Он рожден от первого брака, а я у мужа была третьей женой.

- И какие у вас отношения с его семьей?

- Не могу сказать, что блестящие, - принужденно усмехнулась Кравчук. Да оно и понятно, кому понравится тот факт, что за пять лет до смерти старик приводит домой совершенно чужую тетку, которой потом отписывает здоровенный кусок особняка, да еще в придачу машину и некоторую сумму денег.

- Старика-то я понимаю, - глубоко затянувшись, выдохнул полковник. Мне не понятна ваша позиция. Почему вы, красивая умная женщина, решились на этот альянс?

- Все очень просто, мне надоела вечная нищета и муж-пьяница, который, напиваясь, избивал меня до полусмерти. Рожать я теперь не могу именно по этой причине. Вы скажете, что можно было развестись и разменять квартиру? Я и развелась, но вот с разменом двенадцатиметровой малосемейки дальше разговоров дело не пошло. Но жить с пьяницей и драчуном я больше не могла. Снимала у бабки комнату за четыреста рублей, притом что сама, как медсестра, получала пятьсот. Приходилось подрабатывать черт знает как и черт знает где. Из дому уходила в шесть утра, а возвращалась в полночь. Постоянное недосыпание. За тот год я вымоталась так, что стала похожа на бестелесную тень. Кожа, кости да клок волос на голове. Появились глубокие морщины, ими был изрезан весь лоб и щеки. Под лихорадочно блестящими глазами свисали зеленые мешки, которые не брала ни одна косметика. Я понимала, что пропадаю, и была близка к тому, чтобы наложить на себя руки.

Однажды перед закрытием к нам в кафе, где я подрабатывала уборщицей и посудомойкой, заглянул старик. Здоровый, румяный, он казался гораздо моложе своих лет. Несколько минут понаблюдав, как я орудую шваброй, он поманил меня пальцем. С некоторым раздражением я подошла к его столику.

- Садись, - просто предложил он. - Кушать будешь?

Отрицательно мотнув головой, я хотела отойти от столика, но он крепко ухватил меня за руку и насильно усадил напротив.

- Может быть, выпьешь рюмку водки?

- Спасибо, но я не пью, - пролепетала я под его тяжелым, оценивающим взглядом.

- Взаправду не пьешь или кобенишься? - сдвинув мохнатые брови, сурово спросил он.

- А с чего мне пить, дядя? - усмехнулась я, доставая из его пачки сигарету. - Какое может быть питие, когда мне едва хватает на хлеб, да и работаю я в больнице медсестрой, а пьяниц там не держат.

- Это хорошо, - подумав, пробурчал он.

- Что - хорошо? - зло усмехнулась я. - То, что мне на хлеб не хватает, или то, что я не пьяница? А может быть, хорошо то, что я на грани самоубийства?

- И то, и другое, и третье - все хорошо, - оскалил он ряд идеальных искусственных зубов. - А особенно меня радует твоя основная профессия медсестры.

- А меня она совсем не радует, платят меньше, чем уборщице в этом кафе.

- Позволь спросить мне, старику, а сколько ты получаешь в общей сумме?

- Чистыми выходит тысяча двести рублей, и при этом четыреста плачу за комнату, - почему-то разоткровенничалась я. - И при этом мой рабочий день длится восемнадцать часов.

- Как же ты живешь? - удивился старик. - Впрочем, это твои проблемы и меня они не касаются. Я же хочу предложить тебе вот что. Переходи жить ко мне домработницей. Две тысячи будешь получать чистыми. Питание бесплатное, лопай сколько влезет, и комнату я тебе организую отдельную с видом на Волгу. У тебя дети есть?

- Нет и не предвидится.

- Тем лучше, - возрадовался старец моему бесплодию. - Значит, по рукам?

- Я подумаю, - неуверенно ответила я. - Вопрос довольно серьезный. Что будет входить в круг моих обязанностей?

- Два раза в неделю уборка моей половины дома, раз в неделю стирка моего белья и, конечно, приготовление завтрака, обеда и ужина, но здесь ты можешь быть спокойна: в еде я не привередлив. Рассчитываться с тобой могу раз в неделю или раз в месяц, как пожелаешь. Такие мои условия. И еще тебе придется следить за моим давлением и иногда делать уколы, но думаю, что для тебя это труда не составит.

- Хорошо, я подумаю, - повторила я и уже через неделю перебралась к нему со всеми своими пожитками.

На правах домработницы его домочадцы встретили меня довольно приветливо. Мне сразу же был очерчен фронт работ, который на деле оказался несколько большим, чем говорил о том старик. Кроме его половины, в круг моих обязанностей входила также уборка территории сына и его жены, но я не больно-то переживала, потому как за это мне платили отдельно. Кроме того, я должна была готовить ужин для всей семьи, но и за это мне приплачивали.

Так началась моя новая жизнь, и скажу откровенно, она меня устраивала гораздо больше, чем мое прежнее нищенское существование. У меня появились свободные деньги, свободное время, и я впервые за десять лет почувствовала себя женщиной. Мне даже назначили выходной день, который пришелся на понедельник. В этот день я была независима и вольна в своих желаниях. Я могла сходить в кино, навестить полузабытых подруг, а то и просто поболтаться по городу.

Все складывалось просто прекрасно, и уже через полгода такой жизни, глядя на себя в зеркало, я с удивлением и радостью заметила, как во мне вновь просыпается женщина. Разгладились морщины, исчезли жуткие мешки под глазами, округлились бедра и грудь. Мне вновь захотелось жить. Однако рановато я начала радоваться: всякая медаль имеет свою оборотную сторону. Моя радость и физические изменения не остались незаметными для глаз старика. И вот однажды в полночь он пожаловал ко мне в спальню, чтобы засвидетельствовать свое почтение и поздравить с произошедшими переменами. Сопротивлялась я как могла, но здоровый стокилограммовый бугай справился со мной шутя. Я и охнуть не успела, как он овладел мною.

На следующий день я провела ряд превентивных мер, чтобы в какой-то степени обезопасить свое жилье. Я укрепила на дверях два шпингалета и злорадно ждала наступления ночи. Однако рано я радовалась: ему понадобилось только слегка нажать плечом, как эти самые шпингалеты вместе с крепежными шурупами отлетели далеко в глубь комнаты. Вчерашняя история повторилась вновь, только теперь он мычал и ревел, как племенной бык, и просил меня стать его женой.

На следующий день, в воскресенье, мне было ужасно неуютно и стыдно под насмешливыми взглядами его сына, невестки и внука. Ко всему прочему и сам старик, совершенно не стесняясь, смотрел на меня хитренько и многозначительно, а вечером, после ужина, улучив момент, когда я оставалась совершенно одна, вполне серьезно вновь повторил свое предложение выйти за него замуж. Больше трех месяцев я крепилась и неизменно ему отказывала. Наверное, так продолжалось бы и впредь, но постоянные грязные ухмылки и придирки со стороны невестки старика в конце концов сделали свое дело, и я согласилась. Свадьбу сыграли пышно и с размахом, однако от того, что я стала его женой, мое положение в доме совсем не изменилось. По-прежнему я стирала белье, убирала дом и готовила ужин. Единственное, что теперь кардинально изменилось, так это отношение ко мне его сына и невестки. Нет, внешне они держались со мной вежливо и корректно, но видели бы вы, какие злобные взгляды они бросали на меня исподтишка.

А тут еще старика свалил инфаркт, и он недолго думая вызвал нотариуса и продиктовал завещание, в котором почти половину дома и "жигуленок" отписал мне в наследство. Еще он передавал мне довольно крупную сумму денег, которые после его смерти мы, к сожалению, так и не нашли. Я понимаю, чья это работа, ну да бог с ними. Если говорить начистоту, то я действительно их не заслужила.

- Верочка, - подливая гостье вино, заметил тесть, - заслужили вы их или нет, это дело совсем другого порядка, главное то, что вы их унаследовали. Кстати, разрешите спросить, откуда у старика такие капиталы? Он что, был хозяином крупного коммерческого банка?

- Ну что вы! - удивилась Кравчук. - Сколько себя помню, он вообще нигде не работал. Думаю, что деньги у него водились от каких-то старых и давних запасов, потому что ни сын, ни невестка первое время тоже не работали, а внук принимает наркотики. А на это, как вы сами понимаете, деньги нужны не маленькие.

- Как умер старик? Это случилось у вас на глазах?

- Почти что. Дело было вечером. У него сильно болел зуб, и он практически ничего не ел. Зато у остальных аппетит был отменный... Вместе с невесткой мы вышли на кухню, чтобы принести второе блюдо. Мы уже возвращались назад, когда в дверном проеме я увидела, как он привстает, словно собираясь выйти из-за стола. Сидевший рядом с ним внук, помогая, отодвинул его стул. Он привстал и вдруг, как-то нелепо прогнувшись, резко упал на спину, а падая, сильно ударился затылком о батарею. Выронив на ступени поднос, я бросилась к нему, но поскользнулась на жирных ступеньках и полетела вниз. А когда поднялась во второй раз, то все уже было кончено. На его запястье не прослушивалось даже слабой ниточки пульса. Я хотела сделать массаж, но какой там, к черту, массаж, когда, скорее всего, его сердце еще при падении разлетелось вдребезги. Я разревелась, пытаясь силой прорвать круг родных, которые плотным кольцом обступили старика, но меня буквально силой выпихнули из столовой на кухню.

Приехавшие врачи подтвердили мой диагноз, сказали то же самое. Умер он мгновенно и, скорее всего, упал затылком на трубу, уже будучи мертвым. Его даже в морг на вскрытие не повезли. Восемьдесят лет, второй инфаркт, тут и козе станет ясно, что никакой насильственной смерти быть не могло.

- Кто в момент его смерти находился в столовой?

- Сын, внук и еще какой-то незнакомый гость, который жил у нас уже второй день.

- И как комментируют его смерть сын и внук?

- Примерно так, как я вам рассказала. Мы немного замешкались со вторым блюдом, и он был очень недоволен нашим долгим отсутствием. Потому-то и встал из-за стола. Хотел идти на кухню, чтобы дать нам хорошую взбучку. В этот момент его качнуло, и он упал, ударившись затылком о батарею. Они тоже говорят, что, скорее всего, когда он падал, то был уже мертв.

- Как долго вы отсутствовали при замене блюд?

- Пока вытащили из духовки гуся и курицу, полили их соком, обложили картошкой... Наверное, минут пятнадцать, а то и двадцать.

- А вы, случайно, не знали, где старик хранил свои деньги и драгоценности?

- У себя в кабинете, во встроенном в стену сейфе.

- Как далеко он от столовой?

- Нужно хотя бы в двух словах объяснить вам расположение нашего дома. Столовая у нас общая, одна на две половины. Она находится на втором этаже, а с первого к ней ведет лестница из кухни. Со стороны половины сына к столовой примыкает гостиная, а с нашей - коридор. За первой дверью, если следовать по коридору, кабинет старика.

Когда переполох и паника поутихли и врачи уехали, то мы первым делом кинулись в этот кабинет. Все, что мы увидели, так это пустой, но аккуратно закрытый сейф. Они хотели тут же обвинить в воровстве меня, но, к их великому сожалению, у меня было слишком серьезное алиби. Кухня находится на противоположной стороне, а попасть в кабинет через первый этаж я не могла, потому что вход со стороны деда был перекрыт на защелку и замок. Ну а кроме всего прочего, со мной была невестка, от которой я не отлучалась ни на секунду.

- Но, как я понимаю, для того чтобы открыть стенной сейф, тоже нужен был ключ?

- А он и был, он лежал в ящике письменного стола.

- Это был ключ старика?

- Нет, его висел на шее. Кто-то воспользовался запасным, тем, что он хранил в запертом ящике стола. Этот ящик был варварски выломан.

- Кто знал о существовании дубликата?

- Не знаю, наверное, сын, потому что он первым делом кинулся к этому столу. Лично я про второй этот ключ ничего не знала.

- При вас он открывал когда-нибудь свой сейф?

- Открывал, и неоднократно. И при этом приговаривал, что если я себя буду хорошо вести, то треть содержимого он отпишет мне.

- Вы можете сказать, что там находилось?

- Конечно. В основном доллары, но были и немецкие марки и отечественные рубли. А кроме того, в тяжелых железных баночках с закручивающимися пробками он хранил золото и к нему относился особенно бережно. Так вот, эти банки остались на месте, но - совершенно пусты.

- Когда вы в последний раз видели сейф и был ли он закрыт или открыт?

- Перед самым началом ужина. Следуя в столовую, старик по пути зашел в кабинет проверить, все ли нормально. Внешне все выглядело так, как надо, сейф был заперт, а открывать его он не стал. Помнится, неделей ранее он мне пожаловался на то, что у него почему-то неспокойно на сердце и было бы нелишне врезать в сейф еще один замок. Как видите, его тревога не была безосновательной.

- Вы вызывали милицию?

- Нет. Воспротивился сын. Он сказал, что, во-первых, за золото нас по головке не погладят, а во-вторых, скорее всего, "старый маразматик" сам перепрятал содержимое сейфа и теперь нам нужно самим, без посторонних, все внимательно осмотреть.

- И что же вам дал этот детальный осмотр?

- А ничего, - вздохнула Кравчук. - Ни в тот вечер, ни во все последующие дни нам так и не удалось ничего обнаружить.

- Но совсем недавно вы говорили, что у вас осталась кое-какая сумма?

- Да, но это то, что мне удалось сохранить от своей зарплаты. Уже будучи женой старика, я продолжала так же аккуратно получать зарплату и при этом практически не тратилась. Он мне все покупал сам.

- Насколько я могу судить, бумаги на наследование тоже исчезли бесследно и вы теперь не можете являться наследницей его половины дома?

- Тут вы ошибаетесь, Алексей Николаевич. Меня, кажется, сам Бог спас. Весь пакет на право наследования я держала у себя в комнате. Причем запрятала я его так хитро, что его не найдет никакая собака-ищейка. Здесь мне здорово повезло.

- А вы допускаете такую мысль, что старик действительно мог перепрятать содержимое своего сейфа? - постукивая пальцем о стол, спросил полковник.

- Мне трудно об этом судить, но вряд ли. Зачем, скажите на милость, он в таком случае постоянно твердил, что оставляет меня состоятельной вдовой? Был он немногословен, но слов на ветер не бросал.

- Понятно, - скорее всего ни черта не понимая, объявил тесть. - Вера Григорьевна, вы уже несколько раз вспоминали про его сестру. Кто она такая и почему в тот вечер не ужинала с вами?

- Она вообще входит в дом крайне редко, только в самых необходимых случаях. Она моложе брата лет на тридцать, мы могли бы быть подругами, но у нее своя жизнь, свой флигель, куда она никого не впускает. По крайней мере, днем, а ночью там у нее иногда творится черт знает что. Собираются гости, и начинаются оргии.

- И все это он спокойно терпел?

- Да, он ее очень любил, а кроме того, она сама зарабатывает себе на жизнь.

- Вот как? - иронически ухмыльнулся полковник. - А мне всегда казалось, что женщине в пятьдесят лет зарабатывать старинным способом - занятие заведомо проигрышное и неблагодарное.

- Ах вы старый греховодник, - рассмеялась Кравчук, оценив грубоватую остроту тестя. - Она зарабатывает себе на хлеб тем, что разводит породистых собак. Преимущественно это доги и сенбернары.

- Почему не какие-то экзотические болонки? Они жрут скромнее, а вони от них поменьше, зато платят за них больше.

- Про болонок я вообще не говорю. Их у нее штук двадцать, и днем она занимается преимущественно ими. Кормит, играет, вычесывает блох и дрессирует их непонятно для чего, потому что болонок она почти не продает, а если и продает, то худшую часть помета. Не знаю, на кой черт ей столько болонок. Я однажды спросила, уж не для цирка ли она их коллекционирует и дрессирует? "Для цирка, для цирка, - рассмеялась она. - Когда будет нужно, они устроят такой аттракцион, что небу жарко станет". Наверное, любит она болонок, но и к другим собакам, сенбернарам и догам, относится любовно и уважительно, потому и разводит. А зарабатывает она хорошо. Иногда в месяц тысяч по тридцать, по сорок получается. Конечно, большая часть этих денег уходит на собачью еду и содержание, но и ей остается достаточно.

- Ну, дай Бог здоровья ей и ее питомцам. Я тоже люблю собак, но только тех, которые не кусаются. И последний вопрос, Вера Григорьевна: что за гость приезжал к вам и куда он потом делся?

- Старик как старик, такой же бугай, как и мой дед, только борода у него была в пол-лица да седая львиная грива, спадающая почти до плеч. Уехал он от нас сразу после похорон, а куда уехал, я и понятия не имею. До автовокзала его отвезла невестка. Он ее поблагодарил и тут же смешался с толпой. Вот и все. Однако мне пора идти, засиделась я у вас изрядно.

- Ну что же, Вера Григорьевна, не смею вас задерживать. Мы с Константином Ивановичем хорошенько подумаем о вашей ситуации и в меру своих возможностей постараемся вам помочь. Давайте договоримся заранее: вы звоните нам сразу, как только почувствуете, что в доме творится что-то неладное, либо в том случае, когда ваши домочадцы вздумают покинуть дом на достаточно продолжительное время.

- Я непременно так и поступлю, хотя, честно говоря, не представляю, чем вы можете мне помочь.

- Там видно будет, все-таки мой зять был неплохим сыщиком.

* * *

К вечеру, когда Милка только-только собрала со стола, к нам неожиданно пожаловал новый гость, сам Максимилиан Ухов. Держался он, как всегда, стеснительно. Поздоровавшись, долгое время переминался с ноги на ногу, не зная, с чего начать разговор, и вообще мне показалось, что он уже жалеет, что пришел к нам.

- Ну что ты там пятки жмешь? - грубовато спросил полковник. Что-нибудь в фирме случилось? Говори, не трави душу.

- Да нет, Алексей Николаевич, в фирме у нас все нормально, все на местах и ничего из ряда вон выходящего не случилось. Я к вам по личному вопросу.

- Тогда снимай свои башмаки и проходи в комнату. Накормим тебя ужином. Возможно, это тебя успокоит и ты обретешь дар речи.

- Не стоит беспокоиться, - проходя на кухню, предупредил он. - Я только недавно из-за стола. Собственно говоря, я пришел к Иванычу, но и ваш совет будет не лишним. Казусная история со мной приключилась. Не знаю, с чего и начать.

- Попробуй с начала. Ты за рулем?

- Нет. Вообще-то из-за моей машины и приключилась вся эта история.

- Разберемся, а если ты без машины, то тебе стоит принять грамм сто. Это развяжет твой язык и изложение сделает более понятным. Милочка, обслужи Макса.

Выпив полстакана водки, Ухов крякнул, откинулся на спинку дивана и, закурив, заговорил:

- Случилось это примерно три недели назад, когда у меня лопнул блок цилиндров. А притом что и поршни, и кольца были достаточно изношенные, я решил поменять весь двигатель. Это хорошо говорить, когда есть деньги, а когда у тебя всех сбережений меньше десяти тысяч, то операция становится проблематичной.

В общем, стою я у себя дома на лестничной площадке, курю и тяжелую думу думаю. И тут поднимается по лестнице сосед Алексей. Знакомство у нас шапочное. Он только недавно, где-то с мая, начал снимать комнату у соседской бабули. Так-то мы здороваемся, но и только. Кто он такой, где работает, откуда родом - ничего такого я о нем не знаю. Кто тогда мог подумать, что сведения о нем мне понадобятся так скоро?

- Чего грустишь, Макс, или с похмелья мучаешься? - спросил он, смеясь. - А то пошли ко мне, враз тебя вылечу, у меня бабулька страсть какую самогонку гонит. Язык проглотишь.

- Не до того мне, Леха, - ответил я и посвятил его в свое горюшко.

Он рассмеялся и говорит:

- Это поправимо. Дам я тебе в долг на две-три недели двадцать тысяч, но только уговор: за это время ты уладишь все свои дела и вернешь мне деньги, потому как к тому времени они мне край как понадобятся.

Ударили мы по рукам, он без всякой расписки выдал мне двадцать тысяч, и уже через три дня я купил новый движок. Еще три дня понадобилось, чтобы его поставить. А за оставшуюся неделю я, человек слова, наскреб двадцать тысяч, но сейчас, видите ли, я не знаю, что же мне делать.

- То есть ты размышляешь, отдавать ему деньги или этого делать вовсе не стоит? - подмигнул тесть. - Я понимаю твои страдания - берешь ведь на время, а отдаешь навсегда.

- Нет, Алексей Николаевич, вы неправильно меня поняли, - покраснел Макс. - Дело в том, что уже десять дней, как нет Алексея. Как будто в воду канул. Я не знаю, где он работает, а дома он больше не ночует. Сама бабулька о месте его работы тоже ничего не знает, как не знает и его фамилии.

- Он что же, съехал от нее официально и навсегда? - удивился тесть.

- Да вроде нет. Во всяком случае, вся его одежда и обувь осталась у нее.

- Значит, должны оставаться и документы, - предположил я.

- В том-то и дело, что нет. По крайней мере, она так говорит, а не верить ей было бы просто глупо. Зачем семидесятилетней старухе чужой паспорт?

- Да, ситуация у тебя довольно сложная, - согласился я. - Но чем мы можем тебе помочь? Как найти человека, если ты даже не знаешь его фамилии?

- Вот тут-то я бы и хотел посоветоваться с вами. Дело в том, что с субботы на воскресенье бабулька уезжает к своей сестре в деревню. У нее второй этаж, и причем балкон незастекленный. Мне кажется, если бы мы как следует перетряхнули его вещи, то наверняка бы нашли какую-то зацепку.

- Но это можно будет сделать только через неделю, - прикинул я. Сегодня воскресенье, а к следующей субботе твой кредитор вполне может объявиться.

- Это можно сделать сегодня. Потому что на этот раз старушка уехала пару часов назад и обещала быть только ко вторнику.

- Она что же, каждый день тебе докладывает о своих перемещениях?

- Да, потому что я каждый день спрашиваю у нее, не появился ли Алексей.

- Ну что же, Макс, хочешь не хочешь, а помочь тебе я обязан. Пойдем к твоей соседке в полночь, будет хоть какая-то гарантия, что ей не взбредет в голову вернуться из своей деревни раньше времени.

* * *

В двенадцать часов ночи мы проникли в скудное старухино жилье и, сориентировавшись при помощи карманных фонариков, прошли в одну из двух комнатушек малометражной квартирки. То, что мы попали по назначению, было понятно сразу. Сирая односпальная кровать, аккуратно застланная солдатским одеялом, расшатанный деревянный стол и фанерный гардероб - все указывало на то, что здесь живет холостяк. Его немногочисленные вещи - куртка, свитер да пара рубашек - аккуратно висели в шкафу. На дне его стояла пара ботинок, туфли и небольшая спортивная сумка. С нее мы и начали свои поиски.

Нижнее белье, носки, полотенце и носовые платки, как, впрочем, и бритвенно-умывальные принадлежности, мы сразу же отложили в сторону, поскольку внимания они не заслуживали, а больше в сумке ничего не было. Нам оставалось осмотреть только куртку, и здесь нам неожиданно повезло. В верхнем внутреннем кармане мы обнаружили надорванное письмо с любопытным адресом: "Г. Тольятти. Главпочтамт. До востребования. Синицкому Алексею Алексеевичу". И обратный адрес: "Новосибирская область, село Медведково, ул. Лесная, 15. Прудовой Марии Аркадьевне".

Вытащив плотно исписанный листок, при свете двух фонариков я прочитал:

"Здравствуй, Алешенька! Здравствуй, сынок!

Ну зачем же ты так сделал? Зачем так учудил? Не нужно тебе этого делать. Зачем только тебе твоя мамаша перед смертью рассказала?! Что было, то давно быльем поросло. За отца не отомстишь, зато себя погубить можешь. Он же натуральный зверь. И не тебе с ним тягаться. Уехал, а тетку одну оставил. Кровиночка моя, у меня же, кроме тебя, никого нету. Плюнь ты на все и возвращайся скорее домой, послушай меня, старуху. У нас же все есть - и огород, и скотина. Даст Бог, проживем как есть.

Возвращайся, Алешенька, очень тебя жду. Посылаю тебе немного денег. На поезд, на плацкарту, должно хватить. Слышишь меня, тетка Марья ждет тебя и глаз не смыкает. Если можешь, то телеграфируй, когда выезжаешь.

Твоя тетка Марья.

25.05.2000".

- Вот такие дела, - складывая письмо, резюмировал я. - Знаешь, что мне непонятно и неприятно во всей этой истории?

- Что?

- То, что мы не смогли найти ни его паспорта, ни даже копейки денег. Хотя, по твоим словам, он запросто, без лишних разговоров выложил тебе двадцать тысяч рублей. Откуда он их взял?

- Действительно непонятно, а деньги он дал мне прямо на лестничной площадке. Просто взял и вытащил из кармана.

- Наверное, он только в тот день их и получил? Что ты на это скажешь?

- А что на это можно сказать, - вздохнул Ухов. - Кажется, мой Алешка врюхался не туда, куда следует. Что будем делать? Искать-то его надо. Живого или мертвого.

- Думай сам. Можно послать его тетке Марье запрос, хотя я почему-то уверен, что его там до сих пор нет, и вообще вряд ли он там появится, потому что, как полагаю, попал он в цепкие руки. Наверное, надо съездить к ней лично и узнать, к кому именно и для какой цели приезжал твой Алексей. А уже исходя из полученной информации вести его поиски. Смотри, решать тебе, и только тебе.

- Пожалуй, ты прав. Так мы и сделаем. Ты свободен?

- Я-то свободен, а вот тебя-то отпустит мой тесть?

- Думаю, он войдет в мое положение.

- Будем надеяться. Если получится, то выезжаем прямо завтра. Нам дорога каждая минута. Неизвестно, где они его держат и сколько ему отмерено жизни.

На отъезд Макса тесть согласился удивительно легко. Более того, сам отвез нас на вокзал до Сызрани, посадил в поезд и пожелал приятного пути.

А какой там, к черту, приятный путь! Летом, когда "Аэрофлот" задрал цену на билеты в четыре раза, весь небогатый люд устремился на железную дорогу. Можно только отдаленно представить, что творилось в нашем шестиместном плацкартном купе.

Здесь визжало, писалось и играло полдюжины малолетних детей, в то самое время когда их папаши злобно дули водку, а мамочки, стараясь заглушить друг друга, рассказывали разные увлекательные истории. Самым удобным местом в этом сумасшедшем поезде оказался вагон-ресторан, но в связи с тем, что мы были ограничены в средствах, это райское место нам пришлось вскоре покинуть и вернуться в свое вонючее купе. И здесь нас ждал неприятный сюрприз. За время нашего отсутствия два опившихся папаши заняли наши полки, да так, что стащить их вниз не было никакой возможности.

- Что вы к ним пристаете? - видя наши ухищрения, всполошились их супруги. - Неужели непонятно, что мужики устали и прилегли немного отдохнуть.

- Но это наши места, - резонно возразил Макс. - Это мы должны здесь спать.

- Переночуете на третьей полке, - тоном, не терпящим возражения заявила толстая клуха, мать троих детей. - Ничего, от вас не убудет. А если попробуете скандалить, то я быстро найду на вас управу. Мой муж железнодорожник, - грозно сообщила она, а взглядом добавила: "Ну что, выкусил?"

Тихо, но грязно матерясь, мы залезли на пыльные полки третьего яруса. Здесь плохо ли, хорошо ли, но в конце концов добрались до Новосибирска и, выйдя на перрон, вздохнули с облегчением. Дальше порядка пятидесяти километров нам предстояло добираться автобусом или электричкой. Однако, решив, что железнодорожных прелестей нам хватит с лихвой, мы отправились на автовокзал.

* * *

В село Медведково мы добрались к восьми часам вечера, когда солнце уже готовилось упасть за горизонт. Дом номер 15 по улице Лесной отыскался довольно скоро. Он оказался деревянным, аккуратно вылизанным и выкрашенным с каким-то уважением и любовью. Открыв желтую калитку, мы направились к веселенькому голубому крыльцу, и, наверное, вскоре бы на него взобрались, если бы не черная лохматая собака, наотрез отказавшая нам в приеме. Глухо и злобно она тявкала на нас, не давая никакой возможности приблизиться к двери. К нашей великой радости, собачья ругань была услышана и на крылечко вышла худенькая опрятная старушка в ситцевой кофточке и темной шерстяной юбке.

- Казбек, замолчи, - приказала она тоненьким, но властным голоском. Вы к кому, люди добрые? - улыбнулась она всеми морщинками старого личика.

- Нам бы хотелось видеть Алексея Алексеевича Синицкого, - откашлявшись, первым начал я. - Дело у нас к нему необыкновенной важности.

- Батюшки, - сразу постарела и осунулась старуха. - Так ведь нет его.

- А когда будет? Мы можем его подождать?

- Ждите, а что толку. Я его с начала мая жду, уже два месяца. Ни слуху ни духу. Как уехал в конце апреля на Волгу, в Тольятти, так и нет его. А вы откуда будете и какое у вас до него дело?

- Дело в том, что мы сами из Тольятти, - виновато отвел глаза Макс. Но его там нет. Уже десять дней, как он не ночует там, где снял квартиру. Я ему задолжал крупную сумму и теперь не знаю, как отдать.

- Батюшки, да что ж это такое, - обмерла и заплакала старуха. - Значит, случилось все самое худшее, как я и думала. Как же я теперь? Где мне его искать?

- Вот для этого-то мы и приехали, - подойдя к бабусе, участливо ответил я. - Но нам нужно знать, к кому и с какой целью ваш племянник туда направился.

- Шурка это все, моя сестра и его мать... И надо же ей было перед смертушкой все ему рассказать, - запричитала старуха. - А ведь я ей говорила: "Шура, не делай этого, не смущай его покой". Так куда там! Разве она меня послушает! Все сделала по-своему. Все разболтала! А теперь что? Где Алешка? Ищи-свищи! Да и жив ли он вообще? Боже ты мой, это надо ведь случиться такому несчастью...

- Мария Аркадьевна, вы нам спокойно расскажите, что случилось. Только зная, к кому и зачем поехал ваш племянник, мы как-то сможем вам помочь. Говорите спокойно и обстоятельно.

- Да, конечно, что это я раскудахталась, заходите в избу, - подталкивая нас к крыльцу, засуетилась старуха. - А вы кто будете?

- Частные охранники, - ответил Макс, проходя к столу. - А я, кроме всего прочего, сосед Алексея по дому. Именно на правах соседа я и занял у него деньги.

- И много вы у него заняли? - невольно заинтересовалась старуха.

- Двадцать тысяч рублей.

- Батюшки, да откуда ж у него такие капиталы? - Изумленно глядя на нас, старуха с открытым ртом рухнула на стул. - Отродясь у него таких денег не было. Когда он уезжал, то забрал из дому последние четыре тысячи. Все, что удалось сэкономить его матери. Перед смертью она на моих глазах передала их ему, завязанные в платочек и перетянутые резинкой. Эх, Шурка, Шурка, знала бы ты, какое горе принесут твои трудовые рубли, - горестно вздохнула старуха, и слезы вновь побежали по ее щекам, изрытым морщинами и старостью.

- Мы постараемся его найти, - повторил Макс. - Только вы расскажите, к кому и зачем поехал ваш племянник. Ему уже случалось бывать в нашем городе?

- Никогда в жизни, а вот Шурочка ездила, выслеживала этого ублюдка, и, к нашему несчастью, ей это удалось, нашла мерзавца. Но я вам все расскажу по порядку.

Жили мы тогда в Ленинграде. Папа с мамой погибли во время блокады. Александра была старше меня на семь лет и заботилась обо мне как мать. Она рано вышла замуж, сразу же после войны, когда ей только что исполнилось двадцать лет. Работала она тогда медсестрой в военном госпитале. С фронта уже начали возвращаться мужики, солдаты, офицеры и военные врачи. Один такой врач, тридцатилетний Алешка Синицкий, был назначен в ее госпиталь. Не прошло и года, как они поженились, и первое время все у них складывалось хорошо. Детей, правда, не было, но они не унывали, смеялись, что рано или поздно, но и у них народится это голопузое чудо, а пока хоть немного надо пожить в свое удовольствие. После работы, если не было дежурств, мы бегали по выставкам, ходили в кино или театры, в общем, нам казалось, что предела нашему счастью никогда не будет. Да и то верно, войной да блокадой мы его заслужили. Смертью родителей заплатили.

А только рано мы радовались. В сорок седьмом по чьему-то гнусному доносу Алексея забрали и, как врагу народа, присудили десять лет. После так называемого суда отправили его сюда, в Сибирь. На золотодобывающий рудник "Самородок". Это недалеко отсюда, километров триста, не больше. Нас, правда, не тронули, времена уже стали немного другие. Хотя в высшие учебные заведения все равно не принимали. А мне к тому времени исполнилось пятнадцать лет, и я была в состоянии сама заработать себе на кусок хлеба. Пристроила меня Шура в свой госпиталь санитаркой, а сама укатила вслед за мужем в Сибирь.

Вскоре я получила от нее письмо. Она сообщала, что снимает в свободной зоне у какой-то женщины угол, а Алешка живет в бараках и работа у него очень трудная, от самого рассвета и до поздней ночи катает он вагонетки из шахты и обратно. А если происходит какой-то несчастный случай, то его, как врача, будят ночью, и он оперирует раненых. Но и это ничего, стиснув зубы можно вытерпеть, да только начал привязываться к ней какой-то мордатый охранник, как она писала, вертухай. Он не дает ей проходу и норовит даже ночью ворваться в избу. Она отбрехивалась от него как могла, а однажды даже ударила лопатой.

- Сука, - сказал он ей тогда, - ты здорово об этом пожалеешь. Твоего доктора я сгною в шахте, а вздумаешь жаловаться рудничному начальству отправишься за ним следом. Ты меня знаешь. Сержант Арбузов слов на ветер не бросает.

Шурка тогда испугалась по-настоящему. Его звериный нрав знали все. Сестренку я очень любила и поэтому, не думая ни минуты, в тот же день, как получила от нее письмо, выехала на рудник, к ней на подмогу. Дурочка я, чем могла помочь ей шестнадцатилетняя девчонка?

А сержант Арбузов, как рассказывала Александра, тем временем начал приводить свой замысел в исполнение. Он отправлял Алексея в самые опасные забои, где еще не были установлены крепи. Травил собакой, несколько раз избивал до полусмерти, и, скорее всего, он довел бы начатое дело до конца еще до моего приезда, но тут вышел приказ, по которому почти половина заключенных переводилась на положение вольных поселенцев. В эти списки попал и Алешка Синицкий. Если мне не изменяет память, то случилось это весной сорок девятого года, буквально за несколько дней до моего приезда.

Наконец-то мы вздохнули свободней. Алексея назначили вторым врачом рудничной больницы, Шурочку старшей медсестрой, а меня сестрой по уходу за больными.

За гроши мы купили старую развалюху на окраине села, летом ее немного подремонтировали и зажили вполне терпимо. Мы даже начали строить кое-какие планы на то время, когда Алешка полностью освободится.

Однако верно говорят, что мы предполагаем, а Бог располагает. Свои подлые намерения Арбузов не оставил, хотя к нам он теперь имел лишь косвенное отношение. Как уж ему это удалось, я в деталях не знаю, но, в общем, зимой он сообщил своему начальству, что Алексей готовит побег, а когда к нам пришли, то под крыльцом обнаружили мешок сухарей, несколько килограммов сала и три комплекта теплой одежды. Отпираться и заявлять о своей непричастности не было никакого толку. Хотя и ослу было понятно, что побег зимой, да еще городского человека, заранее обречен на провал и верную смерть. Это просто невозможно - в сорокаградусный мороз преодолеть путь в триста километров по глубокому снегу.

Алексея вновь увели за колючую проволоку и добавили четыре года, а Арбузов озверел вконец. Алешку он теперь избивал без всякой причины, а иногда прямо на глазах осужденных и своих коллег сержантского состава. Несколько раз это происходило прямо на глазах у Шурочки, когда она, согласно разрешению, два раза в неделю приносила ему покушать.

Она бегала к рудничному начальству, как к военным, так и к вольнонаемным, просила, умоляя их остановить зверя и его бесчинства, но в лучшем случае получала только туманные обещания. А Алешка тем временем сох и медленно умирал. Продолжалось все это почти полтора года, до того самого момента, когда главврач рудничной больницы, Ганс Карлович Шульц, не вздумал сходить на охоту в тайгу. Он надеялся завалить медведя, а вышло все наоборот. Полумертвый, он приполз через сутки. Оперировал его Алешка, но сделать уже ничего не мог. Кроме страшных ран, оставленных медвежьими когтями, он начисто отморозил себе руки и ноги. Скончался он через два часа прямо на операционном столе.

Алешку вновь оставили при больнице, но теперь уже временно исполняющим обязанности главврача. Из города начальство вызвало хирурга, а пока, до его приезда, его функции возлагались на Алексея. И вновь мы более или менее, благодаря смерти Шульца, немного вздохнули, хотя прежнего уважения к нам уже не было, а за Алешей постоянно следил Арбузов и его звероподобная овчарка Чайка. Однако со временем, благодаря ряду удачно проведенных операций, конторские работники снова увидели в Синицком первоклассного специалиста, и нас начали приглашать в дома вольнонаемных горных инженеров и механиков.

А в начале осени пятьдесят второго года Шурочка вдруг забеременела. Все мы ходили вне себя от счастья. Да видно, слишком рано обрадовались. Случилось то, что рано или поздно должно было случиться.

В январе пятьдесят третьего года в шахте произошел обвал, и шестеро заключенных были заживо похоронены в забое. Их засыпало. Случилось это поздним вечером, почти ночью, и вместе с командой спасателей с постели подняли Синицкого. Шурочку не потревожили только потому, что она была беременна. С ней вдвоем мы оставались дома, чутко прислушивались ко всему тому, что творится на шахте.

Спать мы, конечно, не могли, не до этого было, прислушивались и поэтому задолго услышали скрипучие шаги, приближающиеся к нашему дому. Сначала-то мы подумали, что возвращается Лешка, и обрадовались. Значит, в шахте не все так плохо.

Какими мы оказались дурами, как страшно мы испугались, когда в нашу дверь стали колотить прикладами двое мужиков. Причем один из них был Арбузов. Забившись за печку и прижавшись друг к другу, мы притихли, словно мышата. Однако это мало нам помогло. Уже через пять минут, выломав два засова, оба вертухая входили в нашу избушку. Они детально, не торопясь заглянули под стол, под нары, а потом и за печку.

- Ну вот, Васька, - счастливо рассмеялся Арбузов. - А ты говорил, что никого нет. Здесь они, за печью, что тебе тараканы забились. Сейчас, Васька, будет у нас свежая телятинка, свои-то старые коровы, чай, надоели. Спробуем свежатинки. Эй, вы, там, б... репрессированные! А ну, вылазь по одной, крыть вас будем, драть как Сидоровых коз. Да вы не бойтесь, все путем будет. Жила что у меня, что у Васьки не в пример твоему доктору, поорясистей будет. Понравится, так еще и сами прибежите. Вылазь, кому говорю.

Плачущих и воющих, они вытащили нас за волосы, содрали юбки, кофточки и все остальное. Мы плакали и молили их не делать этого, но с таким же успехом можно было просить волков не резать овец.

- Сволочи, вертухаи поганые, - из последних сил отбивалась Шурка. Отпустите сестру, она еще девчонка. Ну отпустите, пожалуйста, если уж вам так приспичило, то неужели вам меня одной не хватит?

- А мы и тебя и ее в очередь попробуем, - заламывая ей за спину руки, гоготали охранники. - Сравним, а потом скажем, кто лучше.

Началась их адская потеха. Шурка ревела от обиды и унижения, а я ко всему прочему еще и от боли. Со мной это делали в первый раз, делали грубо и откровенно, как на скотном дворе. Что и говорить, нежностью и тактичностью они не отличались.

Когда все кончилось, мы, голые и обессилевшие, лежали на нарах и думали, что самое страшное позади, потому что вертухаи уже натягивали ватные штаны и бушлаты. И опять мы ошиблись, самое страшное случилось через несколько минут, в тот момент, когда из шахты вернулся Алексей.

Как и у всех рудничных, у нас в сенях всегда стоял топорик. Не знаю для чего - то ли для того, чтобы вовремя отогнать какого-нибудь непрошеного зверя, то ли для того, чтобы не искать его, когда понадобится наколоть лущинок для растопки печки. Факт остается фактом, он там стоял, и первое, что сделал Алексей, когда вошел в избу и увидел, что с нами сотворили, так он схватил этот топорик и рубанул им по плечу стоящего ближе в нему Ваську. Никакой серьезной травмы он ему не нанес. Сами понимаете, через толстый бушлат сделать это практически невозможно, однако Васька заорал как резаный, а Арбузов испугался, отскочил в самый угол и передернул затвор. Грянул выстрел, но тогда мы с Шуркой еще ничего не поняли. Просто нам показалось, что Алешке на лоб села черная жирная муха, и он упал.

- Вот так-то, суки! - Белея глазами, Арбузов облизал пересохшие губы. Вот что бывает, когда заключенные нападают на охрану с топорами. Б..., зарубите это себе на носу. А если кто узнает про то, что мы здесь вас драли, то я отправлю вас на тот свет, следом за вашим мужиком, или натравлю Чайку, чтоб она у вас глотки повырывала. Помните это до конца своих дней.

Вот так убили Алешкиного отца, Алексея Дмитриевича Синицкого, заканчивая свой рассказ, опять всплакнула старуха. - Ни за что убили, просто так. Нас изнасиловали, а его убили на наших глазах. А потом они объявили своему начальству, что подверглись нападению со стороны заключенного в тот момент, когда проверяли режим и были при исполнении служебных обязанностей. Им дали по медали и поощрили недельным отпуском. В то время, когда они пьянствовали в Бийске, мы хоронили Алешу.

Похоронили мы его и зажили отшельницами, ни с кем не разговаривали, ни с кем не общались. Во-первых, это было трудно - смотреть людям в глаза, когда они не верят ни одному твоему слову, а во-вторых, мы боялись этого бандита, который при встрече с нами только посмеивался и сплевывал желтую прокуренную слюну.

Сразу же после похорон я предложила Шурочке уехать, оставить эти проклятые места, но она только отрицательно мотала головой и скрипела зубами.

А в июне пятьдесят третьего родился Алеша, мы его так назвали в честь погибшего отца. И с самого начала, с самого дня его рождения я просила Шурочку не рассказывать, а тем более не показывать ему убийцу его отца, и до самой своей смерти, до пятнадцатого апреля этого года, Шурочка молчала, а под конец, видишь ли, не выдержала, назвала ему имя и фамилию изверга. Да еще и адрес в придачу сообщила.

- Откуда же ей стал известен его адрес? - прервал получасовое молчание Макс.

- О, это целая история. Летом пятьдесят третьего вышла амнистия, и больше половины заключенных были отпущены на свободу, а еще через три года тем, кто остался, было предложено вольное поселение и оплачиваемая работа на руднике. Колючая проволока рассыпалась сама собой. Офицеры были переведены в другие исправительные учреждения, а вертухаи, солдаты и сержанты, отслужившие срочную службу, оказались предоставлены сами себе. Многие из тех, кто вел себя с заключенными по-человечески, не издевался и не травил собаками, осели здесь и продолжали работать там же, на руднике. Зато такие, как Васька и Петр Арбузов, прекрасно понимая, чем может кончиться их дальнейшее пребывание на шахте, решили поскорее убраться подальше - кто по домам, а кто просто так. Уехал и Арбузов. Уехал как вор и преступник темной ночью, бросив жену и детей, боясь каждого кедра, пихты и елки, за которыми могли стоять обиженные им люди с ружьями.

Он уехал, а через час, одетая в мужской пиджак и штаны, коротко подстриженная, за ним в погоню помчалась Шурочка. Возле Бийска ей удалось его нагнать, а дальше он следовал под ее неусыпной охраной. Она проводила его до самого города Куйбышева, а потом и до деревни Излучино, до того самого дома, где жили его родители.

Вот таким образом она и узнала адрес берлоги, где проживает этот зверь и где он впредь намерен окопаться, да так, чтобы его не смогли вычислить многочисленные недруги, а таковых у него было хоть пруд пруди, и даже среди своих вертухаев.

После смерти Шурочки, в конце апреля, по этому адресу и направился Алеша. Господи, как я только его не уговаривала! Нет. Все одно уехал, а спустя две недели, пятнадцатого мая, я получила от него телеграмму, что Петр Арбузов все еще жив, но только сменил адрес и проживает теперь в городе Тольятти в шикарном двухэтажном доме. В той телеграмме он сообщал и свой адрес, где временно снял комнату, и я в этот же день написала ему письмо.

- Мы об этом знаем, - подтвердил я. - Ваше письмо он получил. Но давайте вернемся к личности Арбузова. Вы говорите, что он и своим коллегам здорово поднасолил? Но им-то он что плохого мог сделать?

- То длинная история, и слышала я ее из третьих уст, так что за точность ручаться не могу, но ходили слухи, что еще до моего приезда он убил в тайге своего товарища охранника и еще двух вольнонаемных. А если это вас заинтересовало, то вы можете обратиться к Андрею Тимофеичу Прудову. Он про это дело знает гораздо больше моего и с удовольствием с вами поговорит. Старик он общительный, живет неподалеку, на параллельной улице в 9-м доме. Можно пройти через огороды. Он был директором того самого рудника, а работу оставил всего-то двадцать лет назад, когда шахта была выработана вчистую. Хороший старик, это по его рекомендации мы с Шурочкой и Алешкой поселились здесь. Он был моим первым и единственным мужем. Отношения у нас до сих пор хорошие, так что не стесняйтесь и скажите все как есть, да передайте от меня привет, а ночевать приходите ко мне. Я буду ждать.

Уже в темноте мы двинулись в гости к бывшему мужу Марии Аркадьевны, Андрею Тимофеевичу Прудову. Его домик огородом прилепился к огороду старухи и мало чем отличался от жилища его бывшей жены. Создавалось впечатление, что оба они построены одними и теми же руками. В его окошках, слава богу, все еще горел свет, и поэтому мы, без лишней деликатности, довольно громко постучали в стекло.

- Кого там черти носят? - откашлявшись, спросил тоненький стариковский голос, и остренький носик хозяина прилип к стеклу. - Чего вам надо?

- Поговорить, - вежливо ответил я. - Откройте, Андрей Тимофеевич, нас к вам Мария Аркадьевна прислала.

- Она прислала, пусть она и разговаривает, - отодвигая щеколду, недовольно пропищал дед. - За какой это надобностью она вас ко мне на ночь глядя прислала? Кто вы такие будете, откуда? Первый раз вас вижу.

- Приезжие мы, - пояснил Макс. - Но ты нас не бойся, дед. Приехали мы, чтобы получше узнать, к кому и зачем направился в наш город Алексей Синицкий.

- Так вот у него бы и спросили, - резонно посоветовал Прудов.

- Не можем мы этого сделать, дед. Пропал он. Уже больше десяти дней не ночует в той квартире, которую снимал.

- Сукин кот! - заскулил дед. - Говорили ему, не суй свой нос куда не просят. И я и Марья в один голос твердили: забудь, сынок, времени-то сколько прошло, - да разве вам докажешь?! Прете на рожон, как быки на красное! Что теперь делать, где его искать? Может, его и в живых-то давно нет. Арбузов тот еще волчара! Ему что человека убить, что таракана раздавить. Проходите, спрашивайте, что надо.

- В основном мы обо всем уже расспросили Марию Аркадьевну, - проходя через низкий дверной проем, сказал Макс. - Но есть несколько второстепенных вопросов, ответить на которые Мария Аркадьевна не может.

- Что еще за вопросы? - усаживая нас перед самоваром, подозрительно спросил старик. - Может, это такие вопросы, на которые и я ничего вам ответить не смогу.

- Мария Аркадьевна намекнула нам на какую-то драму, разыгравшуюся в тайге. И в этой драме не последнюю роль играл Арбузов.

- А почему вы думаете, что информация об этом случае может вам помочь в поисках Алексея Синицкого? - разливая чай, едко спросил хозяин. - Не вижу между двумя этими происшествиями никакой связи.

- Поймите, Андрей Тимофеевич, нам может быть полезна любая мелочь.

- Возможно, - чуть помедлив, согласился он. - Пейте чай, а я буду вспоминать и рассказывать, если что-то будет непонятно, не стесняйтесь, переспрашивайте.

Случилось это зимой сорок шестого года, тогда я, еще шестнадцатилетний пацан, был простым рабочим. Но сперва вам надо обрисовать положение дел на руднике. Золота мы добывали не много. В месяц выходило не больше двух килограммов. Добывали подземным, то есть шахтным, способом. Откалывали в забоях кварцевые глыбы с золотоносными жилами, вручную грузили их в вагонетки и откатывали на примитивную обогатительную фабрику. Там это сырье когда паровой машиной, а когда и вручную перемалывали в более мелкую фракцию. Потом магнитами и ртутью убирали шлих и таким образом обогащали. Технология была на уровне каменного века, но все равно хоть как-то мы помогали государству своими двумя килограммами в месяц.

Сами понимаете, что с автотранспортом тогда было тяжело, если не сказать больше. А уж в зимнее время, когда стоит сорокаградусный мороз, а вместо дороги двухметровые сугробы, - и говорить нечего. С таким бездорожьем только лошадка и справится. В принципе то же самое и весной и осенью, когда автомобиль по уши погружается в грязь. Но государству золото нужно постоянно, и ему плевать на наше бездорожье и ненастье.

Вот и наладились мы, да и не только мы, возить отснятое золото зимой в санях, а летом на телегах, хорошо помня пословицу: "Тише едешь, дальше будешь".

Такой караван зимой состоял из двух саней, которые тащили по паре лошадок. То же самое и летом, с той лишь разницей, что вместо саней снаряжались телеги. Обычно сопровождали этот груз два вольнонаемных съемщика, а для безопасности и охраны от лихих людей к ним прикрепляли двух хорошо вооруженных охранников. Вам понятна ситуация?

- Вполне, - наливая третий стакан крепкого чая, понимающе кивнул Макс. - Продолжайте.

- Так вот, в декабре, перед Новым годом, мы собрали очередной ежемесячный обоз и, пожелав им счастливой дороги, отправили в город Бийск. Старшим в этот обоз был назначен Петр Арбузов. Обычно дорога туда и обратно занимала четыре, много пять дней. Однако уже через сутки на рудник вернулся раненый Арбузов и рассказал нам странную историю. Ехали они, как и положено, гуськом. Впереди старший съемщик с контейнером золота и охранник, а в двадцати метрах от них налегке второй съемщик и сам Арбузов.

По его рассказу получается, что не успели они одолеть и пятидесяти километров, как в передних санях громко вскрикнул охранник и мертвый вывалился из саней. Конечно же Арбузов тут же осадил лошадей и поспешил на помощь товарищу, но было слишком поздно. Длинный нож старшего съемщика поразил его друга в самое сердце. Недолго думая Арбузов начал погоню и тут краем глаза увидел, как второй съемщик вытаскивает из-за пазухи финку. Бросив поводья, Арбузов в упор его пристрелил и возобновил погоню.

Он был уже близок к цели, до беглеца оставалось не больше сорока метров. Арбузов уже праздновал победу, и тут съемщик открыл по нему стрельбу из карабина убитого охранника. Опасаясь, что таким образом он может лишиться лошади, Арбузов начал стрелять в ответ, но промахнулся и наповал убил лошадь съемщика, до которого оставалось не больше двух десятков метров. Съемщик же, увидев, в каком положении он оказался, спрыгнул с саней и сиганул по сугробам в таежную чашу.

Плюнув на свою безопасность и движимый лишь одним чувством мести, Арбузов выпрыгнул из саней и бросился следом. Однако драгоценное время было потеряно, и враг сумел уйти довольно далеко. Впрочем охранник не отчаивался, он знал, что рано или поздно настигнет беглеца, и это обязательно бы случилось, если бы не прицельный выстрел подлого съемщика. Он поразил Арбузова в плечо. Пройдя еще метров двести, раненый понял, что если тотчас не вернется на рудник, то попросту истечет кровью. Из последних сил, временами теряя сознание, он вернулся к саням, сделал себе тугую перевязку и в таком виде добрался назад.

Приехал он как герой, и первыми его словами было: "Расстреливайте меня, я не смог задержать преступника!"

Ну не пламенный ли патриот своей Родины, - усмехнулся старик. - Конечно же мы поверили каждому его слову, тем более что сквозная рана мягких тканей плеча была ярким тому подтверждением. В надежде, что беглеца все-таки удастся перехватить, было тут же снаряжено еще двое саней с десятком охранников. Но тут, как назло, мороз пошел на убыль и начался обильный снегопад, так что, когда погоня прибыла на место преступления, все оно было покрыто толстым слоем снега. Им удалось обнаружить только два трупа, охранника и второго съемщика, да еще застреленную Арбузовым лошадь. Ни о каких следах, уходящих в таежные дебри, не могло быть и речи. За этот случай у многих полетели с голов шапки. В частности, были уволены и отданы под суд директор рудника, его зам и заместитель по сохранности металла. Что с ними стало впоследствии, я не знаю. А вот с Арбузовым обошлись довольно мягко. Ему просто срезали лычки и на месяц посадили под арест.

На всей этой истории можно было поставить точку, но пришла весна и внесла кое-какие коррективы.

Тогда я уже работал подсобным рабочим у геолога. Собирал пробы, обрабатывал их в камералке и по роду своих занятий довольно часто ездил в город. В тот раз - эта была середина мая - мы отправились в город вчетвером: главный геолог, инженер, я и возчик. Снег уже сошел, но на дорогах была непролазная грязь. Лошади рвали жилы, с трудом вытаскивая из липкой глины тяжелую скрипучую телегу. Выехав утром, мы только к вечеру проехали полсотни километров и недалеко от места зимней трагедии увязли и встали капитально. Лошадям, впрочем как и нам самим, необходим был отдых. Пока мужики гоношились насчет ужина и выпивки, я распряг коней и отвел их подальше от дороги, туда, где молодая трава была посочнее. Стреножив их, я уже было собрался возвращаться к гогочущей компании, но тут, в свете заходящего солнца, увидел такое, что невольно вздрогнул и закричал.

В невысокой траве возле березки лежал полуразложившийся труп, и, судя по одежде, лежал он здесь с самой зимы. Подбежавшие мужики это подтвердили, и больше того, геолог признал в нем того самого сбежавшего от Арбузова съемщика. Убит он был пулей в затылок, и это можно было понимать двояко. То ли он действительно убегал от охранника, унося с собой металлический контейнер с золотом, но тогда как он мог отстреливаться? Сквозная дырка в затылке вряд ли позволила бы ему это сделать. Но если он убит во время перестрелки, то почему в затылок, а не в лоб?

- Что-то тут не так, мужики, - задумчиво проговорил геолог. - Что-то не вяжется. Скорее всего, Арбузов, прикончив второго охранника и съемщика, предложил ему бежать, а когда бедняга, потеряв от страха рассудок, рванул в тайгу, то Арбузов выстрелил ему в затылок. Конечно, это всего лишь догадки. Завтра при свете дня мы осмотрим это место подробнее, и если не найдем где-то рядом с трупом золото, то картинка вырисуется сама собой.

- И конечно же наутро возле трупа вы ничего не нашли? - наконец-то отставляя стакан, утвердительно спросил Макс.

- Представьте себе, нашли, - усмехнувшись, ответил Прудов. - Не такой уж он дурак, этот Арбузов. Правда, кое-какие детали явно не вязались друг с другом, но в общем обвинить его было довольно трудно. Труп лежал на спине, а вот винтовка с двумя оставшимися в ней патронами почему-то оказалась под ним. Странно, не правда ли? Обычно если человек бежит вперед по глубокому снегу, то и наклоняется вперед, как бы помогая бегу весом собственного тела, а тут еще сзади его толкает пуля. Что получается? А получается то, что по всем законам он должен был упасть лицом вниз и карабин при этом, скорее всего, отлетел бы вперед и в сторону. Но это уже можно назвать фактом второстепенным, по крайней мере, серьезной экспертизы никто не проводил и ему удалось отбрехаться.

- А как же золото? Вы нашли его?

- Сначала мы нашли пустой металлический контейнер недалеко от трупа, а в карманах фуфайки съемщика мы обнаружили двадцать пять граммов золота. Арбузов как будто все разложил нам по полочкам - кушайте, дураки, делайте свои идиотские заключения, а меня оставьте в покое. Мол, неужели вам не понятно? Человек, которого я преследовал, бежал нагруженный карабином и увесистой банкой с золотом. На бегу, чтобы было легче, он от этой банки решил избавиться. Пересыпал золото в карман, а саму банку просто выкинул в снег. Чем не версия? Мол, судите сами! Да, я виновен, но только не в хищении золота, а в том, что не стал искать труп, потому как был уверен, что он жив и ушел от меня далеко и догнать его у меня не было никаких сил, поскольку сам истекал кровью.

Такую или примерно такую речь загнул на суде Арбузов. Как это ни странно, она имела успех, и уже через месяц он был с почестями отпущен и вернулся назад на рудник, чтобы продолжить службу, мордовать заключенных и травить их собаками.

- Странно, - заметил я. - В то время к преступлениям подобного рода относились особенно строго.

- Нам это тоже показалось странным, да только факт оставался фактом, Арбузов вернулся и, почувствовав свою безнаказанность, озверел еще больше. Но не только этим прославился сержант Арбузов, - подумав, продолжал дед. Приехал он к нам в тридцать восьмом году и сразу занялся бурной деятельностью в кругу заключенных. Особенно его интересовали вновь прибывшие. Не они сами, естественно, а то, что на них было ценного. Колония наша состояла из мужиков, так что перстни и сережки у нас не присутствовали, а вот золотые мосты и коронки место имели, и они, рано или поздно, перекочевывали изо рта заключенного в его карман.

- И каким же образом? - не смог скрыть удивления Макс. - Уж не ходил ли он днем и ночью с клещами и не рвали ли зазевавшемуся зэку зубы?

- Конечно нет. Своими руками он ничего не делал, но только, как и во всякой колонии, среди заключенных были у него свои шестерки, которые за пачку табаку или бутылку водки проделывали для него всю грязную работу.

Это все, что я могу вам о нем поведать хорошего, а про убийство доктора Синицкого, как я понимаю, вам уже рассказала Мария Аркадьевна.

- Да, это так, - поднимаясь, подтвердил я. - А в последующие годы вы с Арбузовым не встречались?

- В пятьдесят третьем вышла амнистия, и больше половины заключенных освободили, а в пятьдесят шестом и все остальные были переведены на вольное поселение. Примерно в этот момент и исчез Арбузов. Люди поговаривают, что лет через пять, примерно в шестидесятом году, его видели неподалеку от рудника, и на этом моя информация о нем заканчивается.

Попрощавшись с хозяином, мы вернулись к его бывшей жене, где нас уже поджидал ужин и две пуховые перины, широко раскинутые на полу.

Наутро, поблагодарив бабульку и пообещав сделать все возможное, чтобы отыскать ее любимого племянника, мы отправились в обратный путь.

С поездом на этот раз нам повезло гораздо больше. То ли кто-то отказался от поездки, то ли продали невостребованную бронь, но мы заняли нижние места купе и чувствовали себя наверху блаженства. Нашими соседями оказались двое молодых парней, один из которых возвращался из армии домой, а второй оказался представителем малого бизнеса с грудой всевозможных сумок и тюков. Рассовав их во все мыслимые и немыслимые места, он выскочил на перрон и очень скоро вернулся с двумя бутылками водки, куском колбасы и прочими овощами.

- За знакомство! - жизнерадостно провозгласил он тост. - Меня зовут Анвар.

- А меня Константин Иванович, - поднимая стакан, ответил я.

- А меня Максимилиан, - присоединился к нам Ухов.

- А я вообще не пью, - грустно сообщил солдатик.

- Что так? - удивился Анвар. - Солдат, а не пьет!

- Нельзя мне, - опустив глаза, ответил он. - Меня комиссовали. Ударили по голове табуреткой, а потом комиссовали. Теперь, когда выпью, теряю сознание.

- Не повезло тебе, парень, - выпив водку, посочувствовал Макс.

- Ну так выпьем за твое здоровье, - нашел выход из положения бизнесмен.

- Спасибо, - карабкаясь на верхнюю полку, поблагодарил солдатик.

Когда была выпита водка и съеден последний огурец, его примеру последовал Анвар. Нам с Максом почему-то взгрустнулось. Долго сидели мы молча, слушая до боли знакомый и родной перестук вагонных колес.

- Ну и что нам делать дальше? - словно продолжая только что прерванный разговор, спросил Макс. - Где теперь его искать? Как ты думаешь? Наверное, наша поездка оказалась бессмысленной.

- Думай как знаешь, - уныло обронил я. - Только ведь это тебе, а не мне нужно разыскать этого Синицкого. А о бессмысленности еще надо подумать. Во-первых, мы теперь знаем, к кому и с какой целью Алексей приехал в наш город. Мы знаем его фамилию и адрес, где ранее проживали его родители.

- Насчет фамилии охранника Арбузова и деревни Излучино я с тобой согласен, что же касается цели приезда Алексея, то тут мне не все понятно. Что он хотел от старика, убившего его отца полсотни лет назад? Поквитаться?

- Вот это нам и предстоит выяснить, но сначала необходимо встретиться с самим бывшим вертухаем, иначе все это гадание на кофейной гуще.

* * *

Приехали мы рано-рано утром и первым делом, чтобы взять машину и позавтракать, отправились ко мне. На цыпочках, боясь разбудить полковника и Милку, мы проследовали на кухню. Выудив из холодильника колбасу и яйца, я на скорую руку поджарил глазунью, Макс же тем временем заварил чай. Мы уже доедали это дежурное, набившее оскомину холостяцкое блюдо, когда в дверях появился тесть, одетый в экзотические трусы с попугаями.

- Привет, путешественники, - откашлявшись, поздоровался он. - Как получилась поездка, что удалось узнать?

- Вечером расскажу, - торопливо допивая чай, ответил я. - А сейчас нам некогда, идем, можно сказать, по следу.

- А у нас вчера опять была Вера Григорьевна, перепуганная, как горная лань.

- Надеюсь, что вам удалось ее успокоить, - ехидно заметил я. - В ваших крепких мужских ладонях успокоится даже нервный бегемот.

- К сожалению, на сей раз мне этого сделать не удалось, но я ей пообещал, что, когда ты приедешь, мы обязательно ее посетим.

- Разумеется, - на ходу ответил я. - Вечером обсудим.

Отмотав почти сто километров, в деревню Излучино мы приехали в одиннадцатом часу, мало надеясь найти там дом Арбузовых. За пятьдесят лет утекло столько воды, что от этого самого дома могли остаться только одни воспоминания, да и то остались ли? Единственное, что нас обнадеживало, так это тот факт, что мы идем по следу Алексея, а ему, надо полагать, все-таки узнать кое-что удалось.

Въехав в убогую и унылую деревню с тремя улицами и сотней домишек, мы остановились в ее культурном центре, возле веселенького магазинчика. Кооперация процветала даже на нищенской деревенской почве. В пяти метрах от его мраморных ступенек толпа полуощипанных куриц самозабвенно рылась в пыли в надежде обнаружить какого-нибудь тощего червяка или полудохлого жука. Чуть левее, в зеленой луже, по берегам которой росла колючая осока, плавали и резвились желтоносые утки, тоже мечтая выловить со дна этого водоема что-то съестное.

Три старичка, слегка покрытые желтым пушком волос, сидели на гнилом бревнышке и рачительно пили вино из горлышка, ревностно наблюдая друг за другом. К ним-то я и направился.

- Здорово, отцы! - жизнерадостно поздоровался я. - Каково промышляете?

- Мы не промышляем, - строго ответил самый старший. - Мы пьем портвейн, а ты нам мешаешь. Катись-ка ты отсюда, пока мы тебе неприятность не сделали.

- Какую еще неприятность? - удивился я. - И главное, за что?

- Мешаешь нам культурно отдыхать, - пояснил самый хилый старичок. - А неприятность тебе будет от нашего участкового, потому как ты проехал под запрещающий знак.

- Виноват, сейчас отъедем, - пообещал я, только теперь заметив перекореженный и изогнутый знак, прибитый прямо к березе и надежно закрытый ее листвой.

- То-то же, - вполне довольные своей бдительностью, удовлетворенно загудели "мухоморы", - за вами глаз да глаз нужен. Никудышная молодежь нынче пошла. Ты зачем к нам приехал? Или опять по бабкам шариться да иконки выпрашивать?

- Нет, добры молодцы, другая у меня кручина, человека одного ищу или хотя бы дом, где он раньше жил.

- И что это за человек, как его зовут? - приканчивая бутылку, заинтересовался старший. - Давно он здесь проживал?

- Этого я точно сказать не могу, а вот зовут его Петр Арбузов.

- Петька, что ли? - радостно вскочил доходяга, но, получив от товарища локтем по колену, тут же замолк и виновато сел. - Нет, не знаем такого.

- Нет, не помним такого, - уточнил старший.

- Не помним, - горестно вздохнул и поддакнул ему доселе молчавший толстенький старичок. - Годы уже не те, какая теперь память?!

- Да, что и говорить, дырявая стала память, - кивнул дохляк и заговорщицки посмотрел на нас. - Что-то помнишь, а что-то и нет, как-то урывками.

- Это ты прав, Сеня, - кряхтя, согласился старший. - Оно конечно, когда выпьешь, то полегче становится, да и память освежается.

- Это уж точно, Петрович, - важно согласился с лечением склероза Сеня. - Особенно хорошо помогает портвейн номер пятнадцать.

Невольно засмеявшись и по достоинству оценив ухищрения стариков, я купил им бутылку чудодейственного лекарства и приготовился слушать их воспоминания.

- Петька-то постарше меня лет на семь был, и поэтому еще в тридцать восьмом его загребли в армию, - глотнув из бутылки, сообщил Сеня. - А вернулся назад только в пятьдесят шестом. Приехал в офицерском мундире, но без погон и наград, и это нас сразу насторожило. Хоть он и говорил, что служил в Германии в чине майора, а потом будто был разжалован до рядовых за то, что изнасиловал немку, всерьез ему никто не верил. Как было быдло деревенское, так и осталось. Потом-то все выяснилось, от людей, да особенно ведь в деревне ничего и не скроешь. Вертухаем он служил, вот как.

Правда, одеваться он начал с шиком - пиджак, туфли, шляпа и все такое. Купил аккордеон, мотоцикл и фотоаппарат. Так и рассекал все лето по деревне на этом мотоцикле в пиджаке и с фотиком через плечо. Ему уж председатель говорит: "Хватит, Петруха, отдохнул, покуражился, пора и за работу браться. Приходи, мол, в правление, что-нибудь для тебя придумаем".

А он только посмеивается: "Без надобности, говорит, мне ваша работа. Как-нибудь без вас проживу". По газам - и только пыль от него осталась.

Жили они тут неподалеку. Видишь дом под красной крышей? Там его сеструха, Катерина, и по сей день с дочкой живет. Старая уже.

- Кто - Катерина или дочка?

- Да и та и другая. А Катерина красивая была, - с сожалением вздохнул Петрович, вспоминая безвозвратно ушедшую молодость. - Огонь-девка. Вышла замуж в апреле сорок первого. Только-только восемнадцать стукнуло. Пожить еще не успели, как в июле ее Володьку призвали, и больше она его не видела. Только-то от него и осталось - дочка Люба да одно треугольное письмо.

Спервоначала их пять человек в том доме проживало: отец Геннадий Степанович, мать Ольга Ивановна, сам вернувшийся Петька да две сестренки. Про одну я уже говорил, а вот вторая, Светка, она поздно родилась, наверное году в пятидесятом. Последыш. Можно сказать, еще молодуха. Но она тоже давно уехала, еще в восьмидесятом годе, вместе с Петькой. Катерину-то он с собой не взял, потому что жуть как они друг друга не любили, а вот Светку увез, шибко она к нему ластилась.

- А куда, в какое место они уехали?

- А черт их знает, - простодушно ответил дед. - Как мамку схоронили, так и подались. То ли в Сызрань, то ли в Самару, а кто говорит, что в Тольятти. С того самого времени они здесь ни разу не появлялись. Да вам лучше самим обо всем Катерину расспросить. Она сейчас дома.

Пожелав старикам здоровья и крепкой памяти, я дал Максу знак оставаться на месте, а сам зашагал к указанному домику под красной крышей.

Плотная старуха, по виду лет далеко за семьдесят, сидела на крылечке маленького обветшалого домика и руководила прополкой грядок. Вторая женщина, мало прислушиваясь к авторитетным указаниям родительницы, молча делала свое дело. И делала она это, надо сказать, мастерски. Сорная дурная трава так и вылетала из-под ее неутомимых рук.

- Бог вам в помощь, - открывая калитку, как можно любезнее поздоровался я.

- Спасибо, - заинтересованно повернулась ко мне старуха, а ее дочь только мимолетно скользнула по мне взглядом. - Ты кто такой будешь? И за каким хреном к нам приперся? - ворчливо спросила старуха.

- Вопрос у меня к вам деликатный, - начал я издалека.

- Любка, - бурно рассмеялась Арбузова. - Никак тебя сватать пришли!

- Мама, перестаньте насмешничать, - злобно вырвав сорняк, обиделась Любка. - Лучше по-человечески спросите у мужчины, какое у него к нам дело.

- Тогда присаживайтесь, - подвинулась Екатерина Геннадьевна, освобождая мне половинку ступеньки. - Какое же у вас к нам дело?

- Оно в основном касается вашего брата Петра Геннадьевича Арбузова, как можно мягче ответил я.

- Тогда вы свободны и можете отсюда идти на все четыре стороны, - резко оборвала меня старуха. - Нет у меня такого брата, нет и никогда не было.

- Может быть, ваша дочь, Люба, что-то о нем знает?

- Не знаю! - вздрогнув, коротко ответила женщина и с еще большим пылом накинулась на работу.

- Я понимаю ваши чувства, - не сдавался я. - Но поймите и вы меня. Пропал человек, который приехал к нему издалека. С того самого рудника, на котором во время войны служил ваш брат. Мы позавчера приехали оттуда и не можем найти его концов и даже не знаем нового адреса Петра Геннадьевича.

- "Петра Геннадьевича"! - злобно передразнила меня старуха. - Никакой он не Петр Геннадьевич, а куча волчьего дерьма. Самый настоящий мерзавец и палач. Как зовут того человека, что к нему приехал?

- Алексей Алексеевич Синицкий, - ничего не подозревая, правдиво ответил я.

- Вот оно что, - щурясь на солнце, задумчиво протянула старуха. Алексей Алексеевич Синицкий. Сын убитого моим братом доктора Синицкого.

- Да, но вы-то откуда об этом знаете?

- Странный вопрос, - усмехнулась Екатерина Геннадьевна. - А откуда он, по-вашему, начинал поиски Петра? Правда, мне он представился другим именем, но я-то не дура, прекрасно все сразу поняла. Он очень похож на своего отца, фотографию которого мне приходилось однажды видеть.

- Вот как? - удивился на сей раз я. - И при каких же обстоятельствах? Может быть, ваш Петр собирал альбом своих жертв?

- Нет, не говорите глупостей. Петька подлее шакала и трусливее зайца. Дело тут совсем в другом. Дело в том, что я знакома с матерью Алексея и женой доктора Синицкого. Да-да, не удивляйтесь, и познакомились мы при весьма странных обстоятельствах. Кстати, как она там живет и здравствует и зачем ей понадобилось отправлять своего сына в лапы этого зверя?

- Она умерла еще в апреле, но перед смертью все рассказала сыну. Очевидно, поэтому он сюда и приехал. То ли для того, чтобы отомстить, то ли просто шантажировать. Но как вы могли познакомиться с его матерью, Александрой Аркадьевной?

- Случилось это летом, в тот самый вечер, когда Петр вернулся домой. На радостях отец отправил меня в сельпо за водкой и за вином. В то время магазин у нас находился на самой окраине села, так что ходила я не меньше получаса, а когда вернулась, то заметила, как возле окна, в кустах сирени, кто-то прячется. Я никогда не была женщиной робкого десятка, да и силушкой Бог не обидел. В два прыжка я очутилась возле тех кустов и одним движением руки выдернула его за волосы. Он даже не пикнул, настолько был напуган.

- Чего ты здесь высматриваешь? - строго спросила я и тряхнула его за грудки. И только тогда поняла, что никакой это не мужик, а самая настоящая баба, которая тут же разревелась.

- Отпустите меня, я ничего плохого не делаю, - размазывая слезы по грязным щекам, жалко всхлипывала она. - Отпустите, и я тотчас же уеду.

- Нет, милая, так не пойдет! - прикрикнула я, цепко держа свою пленницу. - Сейчас мы пойдем в избу, и ты нам все расскажешь.

- Только не туда, только не к нему.

Едва слышно она молила меня широко раскрытыми, наполненными ужасом глазами.

- А кого это ты так боишься? Уж не моего ли брата?

- Да, я боюсь его, потому что он убийца, - торопливо шептала она. - Он и меня убьет, как убил тех, ни в чем не повинных, людей и моего мужа.

- Э-э-э, бабонька, да ты сумасшедшая, - сказала я и потащила ее в избу.

Упиралась и всхлипывала она так жалобно, что я решила выслушать ее историю наедине. Затащила ее в баню, где только недавно мылся Петр, и там при слабом свете керосиновой лампы она поведала мне свою историю. Я не знала, что делать. Верить в ее рассказ не хотелось, но уж больно правдиво все выглядело.

И я решилась оставить ее у нас до полного выяснения. Отняла у нее верхнюю одежду и деньги, дала кусок хлеба с огурцами и закрыла в дальнем погребе, которым мы давно не пользовались, а потом как ни в чем не бывало зашла в избу.

- Где тебя черти носили? - тут же набросился на меня отец.

- Не ругай ее, батя, - оскалился Петр. - Ночки нынче темные, а кавалеры жаркие. Живи, Катюха! Жизнь дается только один раз, и надо получить от нее все сполна. А баба ты еще в самом соку. Принаряжу тебя, зубы золотые вставлю, и будешь ты у меня первой невестой на деревне. Гляди, что я тебе привез!

Бахвалясь, он вытаскивал из чемоданов платки и кофточки, а в конце достал картонную коробочку из-под шашек, доверху наполненную зубными коронками и мостами.

Одного моего взгляда было достаточно, чтобы понять, откуда это золото и каким способом снималось с живых людей или трупов. Я все поняла и сразу поверила той женщине. Вскрикнув, тогда я в первый и последний раз упала в обморок.

- Это она от радости, - влив в меня стопку водки, успокаивал маму отец. - Не всякой сеструхе родной брат такие богатства привозит.

- Подонок, мародер! - очнувшись, заорала я благим матом. - Известно, откуда и как берутся такие коронки. Убирайся вон из нашего дома, стервятник ты, падальщик.

- Это откуда же тебе известно? - белея, склонился он надо мной. - Это откуда же ты все знаешь? Может быть, сорока на хвосте принесла?

- И так видно, - вспомнив про свою пленницу, вовремя одумалась я. Посмотри внимательней сам. Эти золотые зубы варварски сдирали или отверткой, или отламывали кусачками.

- А, ты про это, - облегченно рассмеялся он. - Ну так не я ведь их отламывал. Что мне предложили, то я и купил, а рассматривать все в подробностях у меня не было времени. Так что успокойся, Катюха, и давай к столу, тебя одну ждем.

С трудом себя переборов, я села к столу, моля Бога только об одном чтобы даже на секунду не встретиться с ним взглядом. Просидев под этой пыткой больше часа, я, сославшись на головную боль, вышла в огород, открыла погреб, спустилась к своей пленнице и там по-настоящему разревелась.

На следующую ночь, под утро, я собрала все свои накопления, увязала узелок с едой и проводила Александру Аркадьевну до деревенской околицы.

С каждым разом, когда Петр напивался и начинал бахвалиться своими доблестями, я узнавала о нем все больше и больше. Жить с ним под одной крышей становилось невыносимо. Матери его россказни тоже выворачивали душу, и только Светка c отцом слушали его с удовольствием.

К осени я просто не могла его видеть. Я наняла мужиков, и за месяц они поставили сруб, маленький домик, который вы сейчас видите. К зиме вместе с мамой мы довели его до ума и здесь поселились, стараясь как можно реже видеть его ненавистную рожу. Его мечта была устроиться участковым, и он больше полугода обивал пороги в районной милиции, но слава богу, ему это не удалось. То ли они сами поняли, что за гусь просится к ним на работу, то ли подействовало мое анонимное письмо, которое я тайно туда отправила.

Нашу с мамой ненависть он конечно же чувствовал, злился и ругался, но поделать ничего не мог. Ему оставалось два пути: или самому строить себе дом где-нибудь подальше от нас, или жениться во второй раз и перейти жить к жене. В пятьдесят седьмом он так и сделал, взял в жены Малышеву Галку, бабенку хоть и некрасивую, но безобидную и веселую. В пятьдесят восьмом она родила ему сына Генку. Мы подумали, что наконец-то он образумится и поведет человеческий образ жизни. Мама даже стала иногда к ним захаживать. Но, как говорится, сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Генке еще не исполнилось и трех годков, как он стал Галку поколачивать. То ему не так, это ему не эдак. Годы шли, а он вместо того, чтобы добреть и входить в разум, зверел все больше и больше. Несчастную Галку теперь колотил почти каждый день, и почти каждый день она, ища защиты, вместе с сыном прибегала к нам домой. Сколько раз я прятала их в подполе, и не упомню. А в одно прекрасное утро, когда он проснулся, то колотить ему было уже некого. Галка ночью повесилась в сенях.

- Он что же, в то время сильно пил?

- Если бы так, то это еще можно было понять, - вытащив папиросу, вздохнула бабка. - Он мало пьет, да и то по праздникам. Просто вырос в нашей семье вот такой зверь, а почему, никто не знает. Остальные люди как люди, а этот словно вепрь лесной. Наверное, специфика работы сделала его жестоким, а скорее всего, таким он и уродился.

После того как повесилась Галка, от него отвернулась вся деревня, а он озлобился еще больше, будто что-то кому-то хотел доказать. Начал возводить себе каменный дом, и, наверное, построил бы, потому как стройматериалы уже завез, но тут помешала милиция. В один прекрасный день к его дому подкатил "воронок", и его спросили: "А на какие шиши вы, товарищ Арбузов, собираетесь строить такие палаты?" Уж не знаю, как он отбрехался, но стройку прекратил, а стройматериалы за полцены купил совхоз.

Так он и жил вплоть до начала перестройки, до восьмидесятых годов. Толком нигде не работал, но деньги, и немалые, имел всегда. Генку воспитывала Светлана, и за это он ее кормил, одевал, да еще и так давал денег. Дорогие подарки, начиная с магнитофонов, велосипедов и золотых украшений, он дарил ей начиная с десяти лет. Именно с его помощью она закончила педагогический институт и получила высшее образование. В этом же институте в восьмидесятом году получил диплом и Генка. После этого они уехали, и больше я его не видела.

- А откуда же вам известен его адрес? - протягивая к ее папиросе зажигалку, спросил я. - Или вы ведете переписку?

- Еще чего не хватало, - поблагодарив меня кивком, возмутилась старуха. - Я бы их сожгла не читая. Получилось по-другому. Лет пять назад ко мне неожиданно пожаловала Светка. Захлебываясь от восторга, она рассказала, какой у нее чудесный двухэтажный флигель на самом берегу Волги и сколько породистых собак она продает каждый месяц.

- Ну и живите себе на здоровье, - помнится, буркнула я. - Разводи своих щенков и кобелей, а здесь вам делать нечего.

- Так я ж к тебе не просто так приехала, - обиделась она. - Завтра у Петра юбилей. Семьдесят пять лет, и он бы хотел, чтобы и ты на нем присутствовала. Он говорит, что хватит смотреть друг на друга волками, хоть перед смертью надо помириться. Я на машине, так что собирайся, Катерина, бери Любу, и поехали.

Ну она у меня и поехала, под зад коленом, да поверх калитки, однако на прощание все-таки успела оставить адрес. Хотела я его выбросить, да Любка не дала. Мало ли что, говорит, вдруг ты у меня помрешь, а у меня денег ни копейки, хоть у Светки перезайму. Так адрес у нее и хранится, и зачем только мы его дали тому мужику? Грех на мне.

- Не переживайте, возможно, все не так плохо, и мы можем вовремя успеть, надо бы только поторопиться. Вы знаете, зачем нам нужен его адрес, поэтому, будьте так добры, сообщите его поскорее.

- Как знаете. За домом отдыха "Голубая протока" начинается грунтовая дорога, ведущая к Волге. Она упирается в крутой берег, на котором и стоит особняк моего паршивого братца. По крайней мере, так было пять лет назад, когда приезжала Светка. Да хранит вас Бог!

* * *

Проделав обратный путь, мы пересекли весь город, миновали зону отдыха и выехали за городскую черту. Километров через пять показался дом отдыха "Голубая протока". Обогнув его с правой стороны, мы выскочили на грунтовую дорогу, бегущую параллельно каналу, наполненному наичистейшей прозрачной водой.

- Искупаться бы, - автоматически почесывая под мышками, пробубнил Макс.

- Погоди немного, в морге нас искупают, - лаконично ответил я. - Что-то не нравится мне эта удаленность нашего замка, не говоря уже о полном безлюдье.

- Почему же безлюдье? - возразил Макс. - Вон три коровы пасутся.

Двухэтажный, красного кирпича дом показался издали, но ехать до него нам пришлось еще не меньше километра, значит, от основной трассы он отстоял примерно километра на четыре. Хорошенькое дело! Ежели пешком ежедневно проделывать такие расстояния, то недолго и спортсменом стать.

Адресная ориентировка Екатерины Геннадьевны оказалась на удивление точной. Грунтовая дорога упиралась не куда-нибудь, а именно в высокие металлические ворота особняка. Только слева, не доходя до ворот нескольких десятков метров, она раздваивалась, и это ответвление довольно полого уходило вниз к реке.

Мы подъехали вплотную к массивным металлическим воротам и вышли из машины. Площадь, занятая под усадьбу, была никак не меньше гектара, к тому же добросовестно и аккуратно обнесена трехметровым бетонным забором. Нарочито не глядя на дом, вроде бы он нас и не интересовал, мы прогулочным шагом пошли вдоль забора, надеясь найти хоть малейший изъян в его твердыне.

По бокам и на углах этого квадрата не было даже малейшего намека на щель, зато в заднюю стену бастиона, выходящую на самый край круто падающего берега, была вмонтирована небольшая, но, судя по всему, надежная калитка. Прямо от нее начинались металлические ступеньки с перилами, сбегающими до самой воды. Параллельно им в воду падал довольно глубокий бетонный желоб.

- Для чего он? - удивился Макс.

- Для того чтобы спускать в Волгу всякое дерьмо вроде нас с тобой, скривился я и с отвращением сплюнул в желоб. - Возможно, что совсем недавно этот путь в вечность испробовал твой знакомый Алексей Синицкий. А если мы с тобой будем очень любознательны, то не исключено, что с грузиком на шее по этому желобку с ведерком прокатимся на собственных ягодицах и мы.

- Типун тебе на язык, Иваныч.

- Вполне солидарен с тобой, но будем считать, что внешняя сторона обследования закончена, и теперь займемся внутренностями.

Вернувшись к глухим воротам, я нажал кнопку звонка и прислушался.

- Кто вы такие и что вам нужно? - почти тотчас прямо в ухо через динамик спросил меня громкий женский голос.

- Мы ищем одного человека, - вместо меня ответил Макс, - Алексея Синицкого, а я его близкий родственник.

- Нет у нас никакого Алексея Синицкого, - сердито ответил динамик. Нет и никогда не было. Так что проваливайте подобру-поздорову.

- Но по нашим сведениям, он ехал именно к вам. Это ведь дом Арбузовых?

- Арбузовых, Арбузовых. Только никакого Синицкого у нас нет.

- Что ж, я вас понял, - грустно ответил Макс. - Тогда сделаем так. Никуда не уходите, ждите нас через пару часов с милицией. До встречи.

- Подождите, - разволновался голос. - Я к вам сейчас выйду.

Не прошло и минуты, как загрохотали тяжелые затворы, защелкали тугие замки и в правой створке ворот открылась малоприметная калитка. Пропустив высокую рыжеволосую женщину лет пятидесяти, она тут же захлопнулась. В домашнем халате и шлепанцах, все равно она казалась привлекательной.

- Так что вы хотели? - улыбнулась она, показывая ряд золотых коронок, после чего нетрудно было догадаться, что мы имеем счастье видеть перед собой сестру Петра и Катерины Геннадьевны.

- Мы хотели бы видеть Алексея Синицкого, - исподлобья глядя на женщину, тяжело ответил Ухов. - Но вы нас обманываете, утверждая, что такого не знаете, и мне придется повториться. Через пару часов мы приедем с милицией.

- Ну зачем же сразу с милицией, - опять показала золотые коронки Светлана. - Вы извините, но я подзабыла. Действительно, в мае месяце к нам устроился дворником этот человек, однако он оказался нечист на руку, и нам через несколько дней пришлось его уволить. Видите, как просто открывается ларчик. А то, что я о нем забыла, так оно простительно, ведь я видела его всего несколько раз. Сейчас даже не помню, как он выглядит.

- Это все, что вы можете сказать?

- К сожалению, это все, что я о нем знаю.

- Представьтесь, пожалуйста...

- Светлана Геннадьевна Арбузова, сестра хозяина этого дома.

- Можно пройти внутрь? Нам бы хотелось поговорить с самим хозяином.

- Это исключено, они на работе, и дома никого нет. Вы извините, но и мне пора ехать на рынок за продуктами.

С этими словами она змеей проскользнула в калитку, и серия замочных щелчков сказала нам, что аудиенция закончена.

- Суровая женщина, - задумчиво заметил я. - И к тому же лгунья.

- Почему ты так думаешь, Иваныч?

- А по-твоему, восьмидесятилетий старик, ее брат, все еще в состоянии ходить на работу? Не знаю, как ты, но я в этом сильно сомневаюсь.

- Твои сомнения можем проверить. Дождемся, когда она уедет на рынок, и спокойно осмотрим эту крепость.

- Если она вообще куда-нибудь поедет. Ладно, давай отгоним машину под откос и некоторое время понаблюдаем за домом.

Дорога, что ответвлялась и спускалась вниз, очень скоро привела нас на узкую песчаную полоску пляжа. Несмотря на самый пик жары, народу на этом самобытном пляже собралось достаточно много, и наше появление радости никому не принесло. Кое-как втиснув машину между стареньким "жигуленком" и поваленным деревом, мы поднялись назад и капитально замаскировались в кустарнике в пятидесяти метрах от ворот негостеприимного дома.

Минут через десять ворота автоматически открылись, и оттуда стремительно выехала белая "шестерка", за рулем которой мы ясно разглядели рыжую Светлану. Не успела она отъехать и нескольких метров, как ворота сами собой захлопнулись.

- Похоже, хоть в этом она нас не обманула, - победоносно объявил Макс. - Поехала на рынок за продуктами.

- То, что она уехала, - это факт, но вот на рынок ли она покатила, тут большой вопрос, - недоверчиво покачал я головой. - Возможно, что мы просто ее спугнули и она поехала докладывать о нашем визите своим хозяевам.

- Как бы то ни было, но дома сейчас никого нет, и мы можем попробовать в него проникнуть, - поднимаясь из кустарника, решил Макс. - Пойдем, Иваныч, ты упрешься в забор, а я по твоей спине залезу наверх

- Сомневаюсь, что это правильное решение, - повинуясь Максу, пожал я плечами.

Тяжелой гориллой он вскарабкался по моей спине и не спеша стал осматривать двор, совершенно не делясь со мной своими впечатлениями.

Выстрел, неожиданный и хлесткий, как удар бича, на мгновение парализовал меня. Обливаясь кровью, Макс упал ничком и неподвижно застыл у моих ног. Сначала я подумал, что он мертв, поскольку из его затылка тугой пульсирующей струйкой била кровь.

Не теряя ни минуты, я разгреб на ране волосы и, удостоверившись, что череп цел, а поражена только кожа, приложил к ране относительно чистый носовой платок. Потом порвал рубашку на ровные полосы и перемотал ими всю максовскую образину, начиная с затылка и заканчивая подбородком. Когда эта часть работы была выполнена, я оттащил его в кусты и привел в чувство.

- Где я? - вращая мутными глазами, хрипло спросил он.

- На полпути к раю. Молчи, все нормально. Лежи спокойно, сейчас я подгоню машину. И не вздумай высовывать из кустов свой любопытный нос. Следующая пуля может быть не так снисходительна к твоей глупости.

Подогнав машину, я со всеми почестями и осторожностями усадил раненого на заднее сиденье и плавно тронулся в обратный бесславный путь.

- Ну и что ты там увидел, Макс? Или ничегошеньки не помнишь?

- Да нет, кое-что начинаю вспоминать, - вяло ответил он. - Довольно большой двор, почти целиком покрытый мраморной плиткой. В центре цветочная клумба, из нее вроде как растет фонтан, но сейчас он не работает. По периметру забора, под стенами, ухоженные газоны примерно пятиметровой ширины. Прямо по центру стоит дом, но он не двух-, а трехэтажный. Точнее, первый этаж сделан типа полуподвала. Именно оттуда и стрелял тот подлец. Стрелял, кажется, из карабина, но это я увидел в самое последнее мгновение, до этого он просто пялился на меня.

- Ты его запомнил? Можешь его описать?

- Попробую. Лысый старик с бычьей шеей. Крупный нос картошкой и обвислые, дряблые щеки. После того как ты убежал за машиной, он вышел из ворот с револьвером в руках и начал искать мой труп, и, наверное, вскоре меня бы нашел, но, услышав, как ты подъезжаешь, словно сурок юркнул за ворота. Куда мы едем?

- К нам домой. Милка наложит скобы и сделает тебе более квалифицированную повязку. Что еще тебе удалось увидеть?

- Что еще? Фронтальная часть дома огромна. Не меньше двадцати пяти метров, а с боков к ней примыкают всевозможные строения и даже клетки с каким-то зверьем. Наверняка он держит Лешку в одном из таких боксов.

- Как туда можно пробраться? Есть ли внутри что-то подходящее?

- Об этом я пока не думал, но на первый взгляд ничего такого там нет. Впрочем, мне нужно хорошенько все вспомнить и подумать.

* * *

- "Голова обвязана, кровь на рукаве..." - завидев нас, изумленно вскинул брови и пропел тесть. - Однако впечатляюще! Где вас носило? Уж не в Чечне ли вы побывали?

- Почти что, - хмуро ответил я. - Где Милка? Требуется ее помощь.

- Моя дочь пошла в магазин, чтобы купить любимому папочке портвейн. Но она скоро должна вернуться, так что не стесняйтесь, разувайтесь, располагайтесь и будьте как дома. Пока мы ее ждем, вы мне поведайте о вашем недельном путешествии, а особенно о сегодняшних приключениях. За это я обязуюсь рассказать вам о тех ужасах, что творятся в доме Веры Григорьевны Кравчук. Пройдемте ко мне в кабинет.

С самого начала нашего рассказа тесть открыл рот от удивления и в таком неудобном положении просидел не меньше часа, все то время, пока мы излагали свою историю. Давно пришла Милка, и пора было пить портвейн да перевязывать Макса, но полковник как будто этого и не замечал.

- Ну и дела, доложу я вам! - воскликнул он, когда я поставил точку. - Я бы и во сне такого не придумал. Значит, говорите, проселочная дорога начинается за домом отдыха "Голубая протока"?

- Именно так, - удивился я его непонятливости. - Но почему это вас так заинтересовало?

- Открой средний ящик письменного стола и достань два листа, лежащие сверху.

Мало что понимая, я выполнил приказ и вытянул два плотных белых листа с карандашными набросками. На первом был изображен какой-то неприятный, незнакомый мне тип, и я равнодушно отложил его в сторону. Зато второй лист буквально поверг меня в шок. Это был план. Дом отдыха "Голубая протока", водоканал и грунтовая, параллельно идущая дорога, которая упиралась в особняк, где совсем недавно Макс чуть было не лишился жизни.

- Где вы это взяли? - довольно грубо спросил я. - Макс, посмотри.

Но Максу было не до меня. Он, как баран на новые ворота, уставился на карандашный набросок незнакомого мне мерзкого типа.

- Что с тобой? - тряхнул я его за плечо.

- Ничего, - хрипло ответил он. - Просто тихо схожу с ума. Это та самая рожа, которая сегодня в меня стреляла, а потом он бегал вокруг, чтобы прикончить меня контрольным выстрелом. Откуда это у вас, Алексей Николаевич?

- Пойдемте за стол, за ужином я вам все расскажу, но сначала Милка займется тобой. Все-таки ранение в голову - это не шутка, и я боюсь, как бы тебе не пришлось ехать в больницу.

К сожалению, он оказался прав. Отлепив при помощи перекиси мой импровизированный тампон, Милка только покачала головой и развела руками:

- Нет, мальчики, вы уж извините, но здесь я вам ничем помочь не могу. Во-первых, скобки на темени держаться не будут, нужно шить, а во-вторых, и это самое главное, необходимо сделать снимок черепа. Хотите, я отвезу его сама? У меня здесь знакомый травматолог, он не будет задавать лишних вопросов. Только ему надобно купить пару бутылок хорошего коньяка и коробку конфет для жены. Думаю, что за час мы управимся. Вас это устраивает?

- Конечно, если другого выхода нет, - за всех решил тесть.

- Хорошо, я поеду, - грустно согласился Макс. - Но только вы уж меня подождите, мне тоже чертовски интересно знать, каким образом у вас оказались эти зарисовки.

Вернулись они через час с чем-то, и за это время мы с тестем не обмолвились и словом. Просто молча сидели и пялились в телевизор.

- Все в порядке, - на правах опекунши с порога заявила Милка. Сотрясение мозга, но черепушка цела. Наложили четыре шва и велели сегодня водку не пить.

- Ничего страшного, - усаживаясь за стол, заверил Макс, - я и лимонадом обойдусь.

- Ну тогда за твое здоровье, - чокнувшись, выпили мы с тестем. - Пусть и впредь пути не касаются твоих жизненно важных органов.

- Спасибо, Алексей Николаевич, - смутившись красной девицей, ответил Макс. - Но я хотел бы перейти к делу.

- Уже перехожу, - обсасывая куриную лапку, ответил тесть. - Итак, вчера утром, часов в восемь, к нам пожаловала моя новая знакомая, Вера Григорьевна Кравчук. Думая, что это уборщица пришла просить ведро воды, я открыл дверь как был, то есть в трусах. Конечно же делать этого не следует даже в том случае, если открываешь уборщице, а уж симпатичной статной даме и подавно.

Естественно, я здорово смутился и не нашел ничего лучшего, как, приплясывая перед ней в исподнем, несколько минут извиняться. Однако ни мой вид, ни мои извинения не произвели на нее никакого впечатления. Казалось, она ничего этого не видела и не слышала. До такой степени была перепугана, бедняжка, что я всерьез встревожился за ее разум.

Проводив в комнату, я оставил ее на несколько минут одну, чтобы одеться и привести себя в божеский вид. Каково же было мое удивление, когда я вернулся к ней в комнату! Казалось, за эти пять минут, что я отсутствовал, она ни разу не моргнула глазом и не дрогнула ни единым мускулом. Ну а дальше я вам ничего рассказывать не буду, потому как весь наш диалог записал на пленку. Это даст вам возможность глубже понять ее шоковое состояние и ту причину, что привела ее ко мне в восемь часов утра.

* * *

" - Вера Григорьевна, что с вами? - встревоженно прогудел диктофон голосом тестя. - Господи, да очнитесь же вы! Сейчас я дам вам рюмку водки.

- Давайте, - неживым, равнодушным голосом согласилась Кравчук.

- Ну вот и славно, вот и чудесно! - после перезвона рюмок проворковал тесть. - Через несколько минут, я ручаюсь, вам станет лучше. А пока присядьте в кресло или на диван, ни о чем не думайте, и скоро вас отпустит.

- Да, я присяду, - тем же безжизненным тоном ответила женщина и, судя по всему, шлепнулась на диван. - И думать я ни о чем не буду, а то вообще сойду с ума.

- Вот поэтому-то я и советую вам расслабиться. Выпейте еще рюмочку, а когда опьянеете, все мне расскажете. Так вам будет легче.

- Вы правы, налейте, пожалуй, еще одну".

Послышался судорожный глоток, который сменился кашлем, а немного погодя голос Веры Григорьевны, уже немного окрепший, объявил:

" - Спасибо, Алексей Николаевич, мне гораздо лучше. Из вас бы действительно мог получиться отличный психиатр.

- Безусловно, - довольный своей работой, загугукал полковник. - Тем более у меня свои, отличные от всех методы. Но, дорогая Вера Григорьевна, давайте перейдем к делу, как я понял по вашему состоянию, оно не пустячное.

- Да, я была у вас в предыдущее воскресенье, то есть неделю назад. Сегодня опять воскресенье, восемь часов утра, - стараясь сосредоточиться, уточнила она время. - За ту неделю, что меня у вас не было, у нас в доме произошел ряд странных, если не сказать жутких, явлений. Я постараюсь излагать подробно и в той последовательности, как все происходило. Если вам станет что-то непонятно, то возвращайте меня назад к тому или иному моменту.

- Можете не сомневаться, Вера Григорьевна. Я весь внимание.

- Первый эпизод, показавшийся мне не совсем обычным, произошел уже в воскресенье, после того как я вернулась от вас домой. В столовой пили вино и веселились сын мужа, Геннадий Петрович, его супруга, Ольга Федоровна, и их сын Олег. Сам по себе этот факт неприятен, старик умер совсем недавно, но не в этом дело. Во главе стола сидела и заправляла всей компанией сестра старика, Светлана Геннадьевна, хотя раньше, как я уже говорила, заходила она в наш дом крайне редко. А тут сидит, хохочет и говорит всякие сальности в отношении своего умершего брата. И эти сальности со вкусом подхватывают и повторяют остальные, включая сына.

Но не это повергло меня в шок и заставило вскрикнуть. На стене, над телевизором, висел портрет Петра Геннадьевича большого формата. Ранее он лежал у нас среди других фотографий, а в то воскресенье неожиданно появился на стене. К нему была приклеена огромная борода и шевелюра, очень похожая на ту, что носил наш недавний неожиданный гость. Но оказалось, что это еще полбеды, страшным было другое. Они словно сошли с ума, у каждого изо рта торчала стеклянная трубочка, которую они заряжали кусочками жеваной бумаги и плевали ею в портрет.

- А-а-а, вдовушка пришла! - увидев меня, пьяно захохотала Светлана. Со случки вернулась, сука потасканная. Ну, садись за стол, будем вместе праздновать смерть старого козла. Подох ненавистный старец. Представляю, каково тебе было с ним в постели! И на что только не пойдешь из-за денег! Ты и под ишака ляжешь, не то что под старца. Ну теперь хоть вздохнешь свободно. Садись, шалава, и выпей за то, что наконец-то отмучилась. Да не криви рожу, ты небось готова была своими руками его удавить сразу же после того, как он написал завещание.

Такие или примерно такие жуткие оскорбления сыпались на меня градом, а я стояла и молчала, не имея сил шевельнуть даже пальцем. А когда ее гнусности начали иссякать, то на помощь ей пришел наркоман Олег. На меня посыпался такой отборный мат, которого я не слышала даже от своего бывшего мужа-алкоголика.

Сама не помню, как я потеряла сознание, а очнулась уже вечером на полу. Первой моей мыслью было то, что я просто спала и видела кошмарный сон, но, осмотревшись, поняла, что это не так. Стол был завален грудой грязной посуды, а над телевизором висел весь заплеванный портрет старика. И еще на столе лежал лист бумаги, на котором чьей-то небрежной рукой было нацарапано. "Шлюха, помой посуду и приберись в комнате, если не хочешь, чтобы тебя, как паскудную сучонку, вышвырнули из дома этой же ночью".