Гордые мечты березки в пору, когда распускаются почки

В лесу, неподалеку от проселочной дороги, стояла прелестная березка, еще совсем юная! А поскольку пришла весна, на березке стали набухать почки, похожие на «мшистые ушки», разумеется, не настоящие «мшистые утки», а просто нежные светло-зеленые листочки, — такое одеяние березы носят только по весне… ранней весной.

«Мшистые ушки» так по-детски милы! И они куда приятней, чем «собачьи ушки»[1] в некоторых книгах.

«Нет, это уж слишком, до чего ж я хороша! — думала о самой себе березка. — Я куда красивее, чем эта старая скособоченная рябина, что растет рядом. Интересно, что станется со мной в этом мире?»

«Может, белощекая синица знает?» — подумала березка и решилась спросить синицу. Но та была ужасная плутовка и желала сохранить дружеские отношения с березкой, чтоб ей дозволили клевать клювиком зеленые березовые почки. Поэтому синица ответила:

— Знаешь что, березка? У тебя такой цветущий вид, что ты наверняка станешь какой-нибудь знатной особой в этом мире! Бьюсь об заклад, что из твоих ветвей сплетут когда-нибудь корзинку для принцессы, корзинка будет полна до краев золотыми яблоками и красоваться станет на мраморном столике в покоях принцессы.

— О, — воскликнула березка, — неужто ты веришь в это?!

— Ясное дело, верю, — подтвердила свои слова белощекая синица.

После этого, подлетев к стоявшей на некотором расстоянии от нее высокой ели, она стала рассказывать той, что из нее сработают кресло-качалку, в которой будет сидеть — ни больше ни меньше — Его Величество король. Ель охотно поверила синице, она так же охотно, как и березка, слушала льстивые речи! Она даже не заподозрила, что синице просто хочется прятаться под сенью ее ветвей во время дождя и клевать лакомые свежие шишки. До чего ж глупо слушать льстивые речи!

Совсем близко от дороги стояла хижина торпаря[2]. Однажды дети из торпарской хижины пришли в лес с ножами в руках и начали нарезать березовые ветки на веники.

«Вот как, — подумала березка, — наконец-то; теперь они сплетут из моих ветвей корзинку для принцессы».

Эти приятные мысли заставили березку отряхнуться, да так, что «мшистые ушки» подпрыгнули на ее прелестных ветвях.

— Эти листочки еще слишком малы, чтобы сгодиться на банные веники, — сказали дети. — Давайте сделаем из ветвей метлу и веники — с пола мусор подметать!

— Что за глупости! — возмутилась березка. — Неужто кто-то посмеет превратить меня в метлу или в обыкновенный веник?

— Это сделаем мы, — закричали дети и тут же связали из ветвей березки метлу и несколько веников. Разумеется, не из всех ветвей, а только из некоторых. Но это было почти то же самое, ведь каждая ветка почитала себя столь же прекрасной и достойной, как и сама хозяйка. И тогда метла и веники стали утешать себя, думая, что они, по крайней мере, будут подметать королевский двор или пол в покоях принцессы, раз уж им не суждено угощать ее золотыми яблоками из плетеной корзинки на мраморном столике.

Когда дети вернулись домой с метлой и вениками, их мать, торпарка, сказала:

— Вот эта метла мне по душе пришлась, буду ею пол в хижине подметать.

И стала она подметать пол метлой из ветвей заносчивой березки. Если бы на ветвях оставалось хотя бы несколько «мшистых ушек», они бы от ужаса встали дыбом. Но никаких «ушек» не было, их ободрали, и пришлось отныне метле стоять в углу рядом с очагом и оплакивать свою судьбу. А так как ничем получше заняться она не могла, метла принялась болтать со своим соседом — помойным ушатом.

— Хоть я и стала метлой, что подметает мусор, я все равно из знатных, — сказала она ушату. — Верно, это сразу заметно?! Тебе не кажется, что вид у меня — благородный?

— Ну, этого как раз по тебе не видно, — ответил ушат. — Я вот — высокого происхождения. Я вырублен и обтесан топором из ели, которой некогда было предназначено стать креслом-качалкой самого короля.

В этом меня заверила сама белощекая синица, и она готова была в этом поклясться, но, насколько мне известно, не в обычае синиц в чем-то клясться.

— Фу, ну и плутовка! — воскликнула метла. — Она обманула меня точь-в-точь так же, как солгала и тебе. Скажи мне, кем ты собираешься стать потом?

— Я думаю на всю жизнь остаться помойным ушатом, — ответил ушат. — Только бы мне иметь приличный доход бенкнотами[3] и помоями, я буду доволен, а поросята утверждают, что им так приятно есть мои помои. Послушай-ка, метла, раз мы такие близкие соседи, сдается мне, мы могли бы пожениться!

— Как тебе не стыдно! — возмутилась метла. — Полагаешь, я всю жизнь собираюсь оставаться метлой? Нет, поднимай выше! Вот увидишь, меня ждет еще необыкновенная судьба в этом мире!

— Поживем — увидим, — отозвался помойный ушат.

В эту минуту явилась торпарка.

— Метла немного истрепалась, — сказала она, — сделаю-ка я из нее розгу.

И она сделала розгу — разумеется, не из всей метлы, а лишь из некоторых ее веточек. Но ведь каждая веточка почитала себя столь же прекрасной и достойной, как и сама метла…

Розгой торпарка стегала своих детей. А раз она их лупила, стало быть, это детям было необходимо. Необходимо, когда они дергали друг друга за волосы, и когда спорили, и когда рвали одежку, — матушка задавала им хорошую баню. И не поверишь, как это порой необходимо!

Сначала ее занятие показалось розге не очень-то приятным! Но в конце концов она так привыкла хлестать детей, что постоянно была начеку, когда они спорили.

«Ну вот, сейчас начнется, тут только держись!» — думала розга, стоя в углу меж стеной и дверным косяком.

— Прекрасная работа! Прекрасная работа! — восклицал помойный ушат. — Ну теперь у тебя наверняка необыкновенная должность!

— Замолчи, а не то тебе достанется, как и детям! — вскипала розга. — Разве можно знать, какая участь меня ожидает, коли мне улыбнется счастье!

— Поживем — увидим, — повторял помойный ушат.

— Слава Богу, дети научились вести себя, — сказала однажды торпарка, — я лупила их так, что розга совсем истрепалась. Подложу-ка я ее вместе с метлой в солому поросятам, надо же им хоть иногда спать на чем-нибудь мягком.

И выбросила розгу в свинарник, а уж это было не слишком-то приятно.

— Хрю-хрю! — хрюкали поросята, роясь своими пятачками в соломе и в березовых ветвях.

— Да, ну и вид у тебя, — сказал помойный ушат, когда в свинарник принесли помои для поросят.

— Замолчи! — сказала розга. — Разве можно знать, какая участь меня ожидает?

Но все равно то, что случилось, было очень печально! Если бы розга могла плакать, вместо того чтобы лупить до слез других, то, может статься, наплакала бы полный ушат слез.

Ты, верно, думаешь, что история наша подошла к концу?

Березке не дано было стать корзинкой на мраморном столике принцессы, метле — не дано подметать королевский двор и пол в покоях принцессы, розге — не дано сечь шитые золотом камзолы маленьких принцев, не дано даже служить постелькой королевским поросятам!

А вместо гордых мечтаний березки в пору, когда распускаются почки, на ее долю выпали одни унижения, следовавшие одно за другим.

Однажды на изгородь торпа уселась белощекая синица, и розга тотчас узнала ее.

— Здравствуй, синица! — с горечью сказала розга. — Спасибо за твои предсказания!

Но синица мгновенно улетела прочь. Только ее и видели! Она терпеть не могла таких нищих знакомых! Да и кого волнует старая истрепанная розга, на которой топчутся поросята! Ведь на ней-то зеленые почки, годные на корм, не растут!

Однако вскоре розгу выкинули на пашню, и там валялась она зимой и летом под снегом и дождем. Над пашней поднимались высокие хлебные злаки, а помойный ушат и торпарка уже давным-давно забыли, что где-то существует такая старая истрепанная розга!

Но она все равно продолжала существовать в этом мире, и при всех тяжких превратностях своей судьбы розге посчастливилось утаить маленькую-премаленькую почку.

Из нее пробился у самой межи крошечный светло-зеленый росток березки…

И вот однажды случилось так, что король и королева с детьми объезжали свое королевство. Стоял жаркий летний день, и когда королевский поезд из целой вереницы экипажей и карет проезжал мимо торпа и пашни, окрестность показалась им столь прекрасной, что королевское семейство надумало сделать привал и отдохнуть часок в тени кудрявых деревьев.

Маленькая принцесса от всей души радовалась тому, что ей дозволили выскочить из скучной кареты и поиграть у зеленой межи.

— Нет, гляньте-ка, до чего миленькая березка! — воскликнула она. — Я бы так хотела посадить ее в моем саду!

— Зачем она тебе? — спросил король. — Разве мало у нас дубов, тополей, каштанов и дивных фруктовых деревьев? Можешь пересаживать в свой сад сколько хочешь!

— Не хочу! — заупрямилась принцесса. — Зачем мне деревья, которых у нас и раньше было так много? А в моем саду ни одной-единственной березки нет; дозвольте мне, батюшка, отвезти эту маленькую березку домой, в замок!

— Дозволь ей взять березку, — попросила короля добрая королева. — Ведь ничего дурного в этом нет!

— Охотно дозволяю, маленькая моя дурочка! — ответил король дочери. — Только не вздумай тащить с собой отсюда весь лес, а не то в карете станет тесновато.

И вот принцесса осторожно вытащила из земли маленькое растение, осторожно поместила его в картонку с влажным сырым мхом и повезла березку с собой в замок.

Там она собственными ручками посадила березку в своем роскошном саду и присыпала ее рыхлой землей. Каждый день поливала принцесса деревце водой и пеклась о березке, как о собственном приемном дитятке. Березка благоденствовала и росла все выше и выше, и в конце концов превратилась в большое красивое дерево, единственное из своего семейства, попавшее в общество знатных и родовитых деревьев.

И стала березка — простое дитя леса, здоровое, прекрасное и любимое дитя вольной природы — высокой и чудесной! Она была фавориткой принцессы, которая нежно опекала ее.

Принцесса нигде не сидела так охотно, как под сенью зеленой березовой листвы, и все восхваляли березку как самое великолепное дерево в королевском саду.

Смотри-ка, вот так в конце концов и получилось с березкой и ее гордыми мечтаниями в пору, когда распускаются почки. Мечты эти диктовало тщеславие, поэтому березке и пришлось претерпеть и великое бесчестье, и унижение. То было ложное честолюбие. Поэтому березка едва не погибла, передав всю свою честь грядущему поколению. Но в этом таилась и непоколебимая надежда набудущее, надежда, которую не могли сокрушить ни бесчестье, ни унижение, и поэтому деревце все же ожидало великое будущее, хотя и не такое, о каком мечталось.

Ибо определенные надежды, пожалуй, не всегда сбываются, а идут своими диковинными тропками через многие испытания, и когда наступит час, исполняются.

Помойный ушат в молодости также одолевали гордые мечты о славе и счастье. Но он был несколько иным, он привык к унижениям и думал только о том, чтобы получить свою выгоду.

А какое дерево в лесу в пору, когда распускаются почки, не одолевали гордые, преисполненные надежд, мечты?

Но некоторые деревья превратились в помойные ушаты, некоторые — вообще ни во что, а иные стали зародышем счастья для других. Но это не мешает лесу строить свои великие планы — точь-в-точь, как и всем другим!

Мечтайте, юные деревья, питайте возвышенные мысли о своем будущем! Берегитесь только ложной чести! Будьте скромны и смиренны всегда во всех своих надеждах на будущее, и тогда порой может случиться и так, что вам не надо будет таиться в земле, где вас отыщет Принцесса Счастья и пересадит в свой сад, дабы странник мог укрываться в вашей тени!