Городок Окуров

Предисловие

Для того, чтобы понять значение этой повести М. Горького, как особого этапа в развитии русской литературы, необходимо отметить общественные настроения той эпохи, когда Горький, уже побывав мальчиком магазине обуви, поваренком на пароходе, пильщиком дров, грузчиком, хлебопеком, сторожем, разносчиком и рабочим железнодорожных мастерских, — выступил на литературное поприще.

Восьмидесятые годы были временем глубокого перелома в истории русской интеллигенции. Героический народнический период ее жизни уже окончился, и наступили серые, беспросветные унылые будни. Политика правительства энергично и уверенно направлялась по линии полного уничтожения всех устремлений русской демократии, а оставшаяся «без народа» интеллигенция, не будучи в силах ничего противопоставить нажиму реакции, переживала состояние уныния и безысходной тоски.

Отзвуки этого жизнеощущения отчетливо слышались и в литературе: толстовство и чеховский скорбно-созерцательный тон были господствующими настроениями.

Девяностые годы явились годами пробуждения русской общественности. Широкие круги интеллигенции уже всколыхнулись, голод 1892 года напомнил о политических вопросах, рост капитализма в стране предвещал выступление на арену борьбы новой силы, повеяло грозой и… в русскую литературу прилетел ее «буревестник».

Послышалось что-то бойкое, раздался дерзкий вызов всему окружающему, всей русской действительности…

Это пришел в литературу мастеровой малярного цеха, как значилось в паспорте, М. Горький.

Мы помним буревестника: «то волны крылом касаясь, то стрелой взлетая к тучам, он кричит, и тучи слышат радость в смелом крике птицы… В этом крике жажда бури»… Это был порыв в то будущее, где жизнь красива, где труд свободен, где люди смелы и умны…

Казалось, пробуждающаяся страна претворит тот призыв в действительность, создаст новую жизнь.

Но — увы — в «окуровской» России все было «как на погосте», — для всего была отрытая могила.

Сонную обломовщину, темную азиатчину, бессмысленные жестокости окуровцев, — вот что увидел буревестник.

И он улетел… А могучую, буйную песнь сменили тоска и боль…

Они-то и породили повесть М. Горького об уездном городе Окурове Воргородской губернии, стоящем на реке Путанице.

Жители этого города занимаются разными делами и ремеслами, торговлей красным и другими товарами, домашнее их занятие — пинки, потасовки, подзатыльники…

Дочери их вяжут туфли, шарфы, фуфайки, и… готовятся к «общественной» деятельности:

— Всех девок, видно, замуж не выдашь, — решило мещанство, — стало быть, пусть идут на службу в учительницы.

Кулачный бой — любимое развлечение жителей. Толпы людей сходились на льду реки, там начинались жестокие бои, и шли они всю зиму.

В Заречье был ветхий, темный и слепой дом, занимавший своими развалинами много места и на земле и в воздухе. Это — «Фелицатин раишко»… Сюда люди приходили только по ночам, когда слышалась заманчивая песня обитательниц дома:

Но главное, чем жили окуровцы, — это «изготовление облаков скуки».

Шли годы, повышался тон русской жизни, нарастала, волна революции, а «городок Окуров» оставался все том же щедринским «Глуповым городом», и окуровцы оказались, не лучше «головотяпов».

Об этой «уездной, звериной глуши» Горький написал целую поэму.

Между тучами и морем гордо реявший буревестник спустился на землю и увидел людей…

В Окурове были «семь праведников», но они были либо горбатые, либо слепые, либо юродивые…

— Живут в России, — говорил кривой Тиунов, — люди, называемые мещане… — А слободежий поэт Сима Девушкин изображал их жизнь стихами:

Скука, зевота, мордобой…

Этот мокрый, распухший от дождя город, превосходно описан Горьким. И ужас в том, что город этот был вся необъятная Русь…

— Что же — Россия? — говорит словами Тиунова Горький, — государство она, бессомненно, уездное. Губернских-то городов — считай — десятка четыре, а уездных — тысячи, поди-ка! Тут тебе и Россия.

Когда рабочее движение в столичных городах делало свои первые шаги, когда разразилась первая русская революция, в уездном Окурове попрежнему шумел ветер голыми сучьями деревьев, моросил дождь, лаяли и выли озябшие, голодные собаки. И окуровцы только чувствовали себя забытыми.

Даже охватившая этих людей тревога

В мрачной жизни городка Окурова мы снова видим босяка, — излюбленный горьковский тип. Но вывел его Горький уже не затем, чтобы вложить в него ненависть к пошлости жизни, показать его непримиримый гордый дух, его презрение к трусливым расчетам обыденного существования, — его сознание собственного человеческого достоинства.

Вавило Бурмистров и Челкаш — полная противоположность друг другу, несмотря на целый ряд, казалось бы, общих им свойств.

Пусть Вавило тоскует и стонет, пусть у него «ноет душа», ибо «простора ей мало», но у него нет тех душевных качеств, которые были присущи обитателям ночлежек в предшествующих произведениях Горького. Он — громила, готовый к услугам начальства и толстосумов. В момент революции этот «человек без стержня» оказался предводителем черной сотни.

Горький показал нам Вавилу Бурмистрова как прямое порождение подлого окуровского городка, этих убогих, унылых мещан, лишенных социального чувства.

Всем складом своего тогдашнего умонастроения М. Горький призван был стать бытописцем той эпохи. Неожиданный пришелец в литературу, он явился в ней делегатом от новых, только что народившихся к исторической жизни широких слоев демократии — городских трудящихся масс.

Борьба против обывательщины, культура — вот лозунги, заявленные им.

На грани двух десятилетий русской жизни «торжествующее» темное мещанство нашло в нем своего обличителя-летописца.

Вскрывая национальные черты окуровской России, Горький нарисовал в своей повести наиболее реальные из всех картин жизни, какие он дал нам в предреволюционную эпоху.