Горькие слезы

Анатолий Павлович Злобин

Горькие слезы

Рассказ

Наташа увидела маму и быстро спряталась за кустами. Мама стояла на террасе и смотрела в сад и на калитку. Она была в гладком сером свитере, через плечо висело длинное полосатое полотенце: наверное, она ходила на реку.

Мама постояла немного, не увидела Наташу, тяжело вздохнула, так что бахрома полосатого полотенца задвигалась внизу, и ушла в дом.

Наташа негромко всхлипнула и побежала за кустами в дальний угол сада, где росли старые сливы. Она всегда приходила к сливам, когда ей хотелось плакать.

Она рвала тугие, с седым отблеском ягоды, а по щекам ее бежали неудержимые слезы. Слезы капали на сливы, Наташа никак не могла догадаться, почему сливы сегодня такие соленые, и плакала еще сильнее.

- Наташа! - крикнула мама с террасы.

Наташа пугливо пригнулась и сразу перестала плакать. Сквозь ветви она видела маму на краю террасы. Мама по-прежнему была в свитере, но полотенца на ней уже не было.

- Не прячься, я же вижу тебя, - весело крикнула мама и помахала рукой.

- Какие вкусные! - крикнула Наташа о сливах. - Я еще немножко поем.

- Испортишь аппетит.

- Я скоро. Я сейчас, - говорила Наташа, проглатывая слезы. Она бросила надкушенную сливу к изгороди и стала тереть кулаками мокрое лицо.

- Помой прежде руки. Я не пущу тебя за стол. Не трогай лицо руками, кричала мама с террасы.

Наташа обрадовалась, что мама не идет к ней и не зовет к себе, схватила портфель и побежала к колодцу. Там она долго плескалась и терла глаза и щеки, пока мама не закричала, что обед уже готов. Наташа пошла к террасе.

Солнце медленно опускалось к горизонту, просвечивая сквозь березы и осины, которые густо стояли вокруг дома, так густо, что надо было пристально вглядываться, чтобы разглядеть среди стволов соседний дом или дома на той стороне шоссе. А о самом шоссе можно было догадаться только потому, что там то и дело на большой скорости проносились грузовики и самосвалы.

Сад, дорожка, терраса, стены небольшого финского домика - все было облито пятнистым светом солнца, проходившего сквозь листву. Было совсем безветренно, но высокие осины все равно дрожали и негромко шумели над головой, а пятнистые тени от них быстро бегали взад-вперед под ногами Наташи, и от этого быстрого мелькания начинала кружиться голова. Наташа поднялась на террасу. Мама увидела ее и всплеснула руками:

- Боже мой, какая ты мокрая. Как можно быть такой неаккуратной.

- Поцелуй меня, мамочка, - сказала Наташа.

- Ты же совсем мокрая, - сказала мама и убежала в дом.

Она вернулась обратно с полотенцем, не с тем, длинным и полосатым, которое было на ней, а с другим, широким и с птичками. Мама, как мешком, накрыла Наташину голову полотенцем и стала больно тереть, поворачивая и теребя Наташу. Наконец мама сняла полотенце с головы и принялась вытирать ее руки.

- Мамочка, неужели ты не поцелуешь меня, - спросила Наташа, поднимая голову и смотря на озабоченное лицо мамы.

- Боже мой, суп, - крикнула мама, схватила полотенце и убежала в дом.

Наташа села на стул в углу террасы и тяжело опустила голову. Она была очень одинокой.

Мама появилась на террасе с дымящейся кастрюлей в руках, с кухонным полотенцем через плечо.

- Почему ты не за столом? Или ты не знаешь, где твое место? - строго спросила мама.

Наташа покорно пересела к столу и взяла хлеб и ложку. Мама налила в тарелку грибной суп, который Наташа очень любила. Наташа откусила хлеб и почувствовала, что он соленый. Она ела суп и была самой несчастной.

- Что нового в школе? - спросила мама.

- Как всегда, занятия, занятия, - быстро сказала Наташа, не поднимая глаз от тарелки.

- Тебя спрашивали?

- Меня? Разве так часто спрашивают?

Мама внимательно посмотрела, как Наташа ест, но ничего не сказала и ушла с террасы. Наташа сразу перестала есть и прислушивалась, что делает мама.

Мама погремела на кухне кастрюлями, вернулась и поставила перед Наташей дымящуюся тарелку с картошкой и мясом.

- Ой, как много, - сказала Наташа. - Я не могу столько.

- Ешь, пожалуйста, без разговоров, - сказала мама и снова ушла.

- Мама, почему ты не кушаешь, а все ходишь-ходишь? - крикнула Наташа.

- Я обедаю с папой, ты же знаешь, - ответила мама из комнаты.

Наташа слушала, но в доме ничего не было слышно. Вдруг в комнате папы длинно зазвонил телефон. Хлопнула дверь, мама пробежала по коридору в папин кабинет.

- Слушаю вас. Я слушаю... - быстро заговорила мама. - Нет, товарищ, это квартира инженера Логинова, а не пятый участок. Вы ошиблись.

Мама положила трубку, и в доме снова стало тихо, только звонко шумели осины в саду и машины проносились по шоссе. Наташе показалось, что мама стоит за дверью и смотрит на нее в щелку. Наташа торопливо проглотила кусок мяса и картошку, но мясо было тоже соленое, и Наташа отодвинула тарелку.

Мама вышла на террасу совсем другая. Вместо свитера на ней было новое платье с большими красными горошинами. Мама была очень красивая в этом платье. В руке она несла чашку с компотом, далеко отставив ее от себя.

- Будешь вечером делать уроки или пойдешь гулять? - спросила мама. Боже мой, ты совсем не ешь.

Наташа ничего не ответила, уронила на пол вилку и затряслась от беззвучных рыданий.

Мама быстро поставила чашку на стол и всплеснула руками, звонко хлопнув в ладоши.

- Что с тобой, Наташенька?

- Не хочу. - Наташа оттолкнула тарелку и зажала рот рукой, чтобы сдержать рвущийся из груди плач.

- Я желаю наконец знать всю правду, - сказала мама. - Сейчас же рассказывай, что было в школе.

- Меня спрашивали. - Наташа уронила руки и заплакала громко и неудержимо.

- Я так и знала, - испуганно сказала мама и опустилась на стул. - По арифметике?

- Да-а-а. - Наташа плакала изо всех сил.

- Учебный год только начался, а ты уже приносишь домой такие подарки. И, как нарочно, именно сегодня. Как тебе не стыдно. Ведь ты уже в третьем классе.

- Я не нарочно. Она про деление спросила.

- Разве деление разрешается не знать, - язвительно сказала мама, вставая и беря со стола чашку. Наташа с мольбой смотрела на маму широкораскрытыми мокрыми глазами.

- Пожалуйста, не думай, что твои слезы разжалобят меня. Останешься сегодня без сладкого.

Наташа до этого совсем не думала о компоте, но сейчас она уже хотела компот и заплакала еще громче. Вдруг она увидела, как от калитки с шумом отъехал грузовик, на котором всегда приезжал с работы папа, а сам папа уже открыл калитку и быстрыми легкими шагами шел по желтой пятнистой дорожке к террасе.

Наташа перестала плакать и отвернулась, но папа все равно уже знал обо всем.

- Добрый вечер, Нина, - сказал он, подходя к маме и целуя ее в щеку. В честь какого предмета сегодняшний концерт?

- Арифметика, - ответила мама, целуя папу. - Что нового на работе?

- Как всегда, строим, строим.

- Ты звонил Маргеляну? Что он сказал? - спросила мама.

- Очень хорошо, - свирепо сказал папа, подошел к Наташе и больно зажал ее подбородок пальцами. - На этот раз арифметика. Учебный год только начался, и уже пошли концерты. И это называется третий класс.

- И, как нарочно, именно сегодня, - сказала мама.

И папа и мама действовали совсем не так, как хотелось Наташе. Вместо того чтобы успокоить, унять ее безутешное горе, они говорили неприятные насмешливые слова, от которых делалось только тяжелее и горше. Наташа сидела вся в слезах и лишь всхлипывала в ответ, когда папа и мама обращались к ней. Она была совсем одинока, а папа и мама не замечали этого.

- Будем обедать? - спросил папа у мамы.

- Разве Маргеляны не придут к нам? Обед давно готов...

- Маргеляна неожиданно вызвали на совещание к Вязову, - сказал папа. Торжественный прием откладывается. Посвятим сегодняшний вечер проблемам воспитания.

Папа и мама ругали Наташу, и аппетит у них не портился. Они съели грибной суп, картофель с мясом, компот, и папа попросил еще мяса и еще компота. Мама пошла в дом и вернулась на террасу в старой кофте, накинутой поверх платья.

- Уже свежо по вечерам, - сказала мама. - Скоро дожди начнутся...

- Что же ты молчишь? - сказал папа, доставая папиросы. - Как ты предполагаешь жить в будущем? Опять двойки?

- Я не знаю, - ответила со слезами Наташа: она в самом деле не знала, что будет с ней в будущем.

- Уж не считаешь ли ты, что об этом должны знать мы, - сказал папа, выпуская вверх, к лампочке, кольца дыма.

- Кто же должен знать, как не ты, - сказала мама, собирая тарелки на столе.

- Я не знаю, не знаю.

- Не будь такой упрямой, - сказала мама. - Ты же всегда была круглой отличницей. Как тебе не стыдно. Ты совсем испортилась.

- Напрасно ты вспоминаешь о прошлых заслугах, - сказал папа. - Они ничего не значат.

- Я занимаюсь, - сказала Наташа. - И вчера я тоже занималась. И сегодня утром тоже.

- Значит, ты мало занималась, - сказал папа. - Значит, надо заниматься больше. Усердней. Для меня вопрос ясен.

- Им столько задают, - сказала мама. Она уже собрала все тарелки, но не уходила и с укором смотрела, как папа курит. - Очень много заданий. Дети вынуждены просиживать за уроками все свободное время.

- Напрасно, Нина, ты потакаешь бездельникам.

- Коленька, об этом даже в газетах писали. Разве ты не читал? - Мама была удивлена.

Папа посмотрел на Наташу и строго сказал:

- Наташа, ты пообедала? Выходи из-за стола.

- Я пойду погуляю, - сказала Наташа. - Пойду к сливам.

- Ты никуда не пойдешь сегодня.

- Тогда я посижу еще за столом. Можно?

- Наташа, я сказал, выйди из-за стола.

- Иди к себе, Наташа, - сказала мама. - Иди спать, уже темнеет.

- Встань сейчас же из-за стола и отправляйся в свою комнату, раздельно повторил папа. - Мы сообщим тебе наше решение. И запомни раз и навсегда: детям не полагается слушать разговоры старших.

Наташа закрыла лицо руками и выбежала с террасы. Она упала головой на подушку и дала волю слезам. Она была самым одиноким человеком на свете: сначала ее не поняла учительница, потом не поняли папа и мама; ее оставили без компота, не пустили гулять. Никто не понимает ее - и горькие слезы неудержимо бежали из глаз.

Подушка скоро стала совсем мокрой. Лежать на мокрой подушке было неудобно и сыро, но у Наташи совсем не было сил шевельнуться, и она лежала и плакала. Один раз она затаила дыхание - ей показалось, что кто-то подошел к двери и стоит за ней. Наташа приподняла голову и прислушалась: ей очень хотелось, чтобы мама или папа пришли к ней. Но дверь не открывалась, никто не входил в комнату.

- Это антипедагогично, - сказал папа на террасе. - При ребенке начинать такой разговор.

- Об этом даже в газетах писали, - сказала мама.

- Тем более ребенок не должен знать, - ответил папа. - Как же мы будем воспитывать его, говорить ему, что надо заниматься, если газеты пишут обратное.

- Взрослые иногда тоже говорят обратное, - сказала мама, и в голосе ее послышалась обида.

- Не понимаю тебя, Нина.

- Мне казалось, что ты мог позвонить и предупредить заранее, что Маргеляны сегодня не придут к нам.

- Что переменилось бы от этого? - спросил папа.

- Разумеется, тебе все равно. А я не торчала бы весь день на кухне.

- Ах, Нина. Опять ты за старое. Тебе ужасно не идет, когда ты сердишься. Поговорим лучше о другом.

Мама ничего не ответила, на террасе заиграла музыка: наверное, папа включил радио. Наташа была совсем одна. Никому не было дела до ее горя. Она упала на мокрую подушку и снова зарыдала, тяжело и часто всхлипывая.

Солнце опустилось за домом. Сад все больше наполнялся холодными тенями, сумерками. Тени быстро густели, поднимались вверх над кустами, вливались через раскрытое окно в комнату. Меж деревьев пробежал ветер, раскачал стволы, затеребил листья. Сад зашумел глухо и настороженно. Но Наташа уже не слышала этого.

Наташа спала. Лицо ее - обращенная вниз правая щека, губы, ресницы были мокрыми от слез. Волосы намокли от сырой подушки и прилипли к мокрой щеке. Она дышала часто, прерывисто, будто продолжала всхлипывать во сне.

Раскрылась дверь. В полосе света, падающей из коридора, показалась мама. Она увидела Наташу и всплеснула руками. Потом раздела Наташу, накрыла ее одеялом. Пальцы ее попали на мокрую подушку, и мама быстро отдернула руку. Она покачала головой, вышла из комнаты и принесла другую подушку, большую и сухую.

Наташа не проснулась, когда мама меняла подушку. Мама снова вышла, вернулась скоро с чашкой компота и поставила чашку на тумбочку у окна. Потом села на стул, тяжело опустив голову, и долго сидела без движения. Лицо у нее было задумчивое и печальное.

Радио на террасе оборвалось, сразу сильней зашумел сад, и стало почти не слышно, как проносятся машины по шоссе. Впереди машин двигались зыбкие полосы света, они задевали край сада, прыгали по кустам, по качающимся деревьям. Шум машин мешался с гулом ветра, и казалось, что шум рождается от этого причудливого таинственного света, стремительно проносящегося мимо окон.

Мама тяжело поднялась и вышла из комнаты, осторожно прикрыв дверь. Папа что-то сказал, но мама ничего не ответила. Узкая полоска света под дверью Наташи погасла, и в доме стало тихо. Только сад шумел по-прежнему, настороженно и глухо, и полосы света, как зарницы, мелькали за окном, там, где была стройка.

Наташа спала крепко. Только раз за всю ночь пошевелилась и подложила ладонь под щеку - словно задумалась во сне.

Она проснулась, когда комната была залита светом. Иглистые, сверкающие лучи солнца пробивались сквозь листву и падали в комнату, на кровать, на лицо Наташи. Высокие прямые осины тихо и звонко шумели за окном.

Наташа зажмурила глаза и стала тереть их ладонями, но солнце все равно кололо глаза. Тогда она вскочила, распахнула окно, на мгновение увидела звонкий сверкающий сад, заполненный золотым светом, и снова зажмурилась. Закрыв глаза ладонями, тихо улыбаясь, затаенно слушала, как в саду качаются гибкие ветви берез, звенят листья осины. Ближние ветви молодой березы качались совсем близко, можно было достать их рукой, и Наташа с закрытыми глазами узнавала знакомый шум их движения. Услышала вверху гудение самолета, осторожно раздвинула пальцы рук, открыла глаза и стала искать самолет. Высоко над шумящей листвой нашла его медленно движущуюся среди деревьев точку и улыбнулась ему.

Она попробовала вдруг вспомнить что-то нехорошее, что было вчера, но не могла ничего вспомнить, и глаза ее забегали по сторонам. Она увидела чашку с компотом, одним дыханием выпила компот, но все равно ничего не вспомнила.

Наташа слушала, как свежо и звонко шумит утренний сверкающий сад, и улыбалась в окно молодым березкам, высоким осинам, самолету, который все еще невидимо шумел за листвой. Она была очень счастлива.

1957