Господин следователь

Глава тринадцатая Неприсутственный день — 2

Бах!

Тренер постоянно нам говорил — не дай вам бог, парни, бить неподготовленного человека. Это и неприлично, да и судья вам накинет годика два за ваше умение. Если будет возможность, то уклоняйтесь. Убегать стыдно, зато останетесь на свободе. В полную силу бейте только тогда, когда понимаете, что терять уже нечего и что тюрьма гораздо лучше могилы.

Сейчас был явно не тот случай. Если бы мой тренер узнал о моем поступке — я бы вылетел из секции с треском.

Так что, Карандышеву повезло, что я давно не был на ринге. Еще повезло, что за это два месяца я сумел приспособиться к своему новому телу. Все-таки, удар — есть удар, навыки остаются в голове, а мой вес теперь больше, нежели был раньше. Если бы вложил в удар всю свою силу — кранты чиновнику. Или, в лучшем случае, перелом челюсти, сотрясение мозга.

Оклемается и даже своими ногами уйдет. Если мозги сотрясутся — то им же хуже. Такие мозги и сотрясти не грех.

На шум упавшего тела прибежала моя хозяйка. Она даже успела взять с собой какую-то пахучую дрянь — не то нюхательную соль, не то нашатырь. Но от запаха Карандышев громко чихнул, потом застонал.

Я присел и, насколько позволял свет керосиновой лампы, оценил зрачки. Кажется, не расширены.

— Вас не тошнит? Голова не кружится? — заботливо поинтересовался я.

— Н-нет, ничего, — пробормотал титулярный советник, поднимаясь с пола. С ужасом посмотрел на меня. — Я, наверное, лучше пойду.

Возражать я не стал.

— Разумеется, Роман Викторович, — слегка поклонился я Карандышеву. — Как придете домой — сразу ложитесь. И завтра вам лучше весь день полежать.

Наталья Никифоровна помогла бедолаге вдеть руки в рукава, подала фуражку и проводила из дома. Вернувшись, посмотрела на меня.

— Иван Александрович, если вы в следующий раз станете говорить о каких-то подобных вещах — лучше идите в кабинет. В этой комнате тонкая перегородка и я все слышала. Простите, я не хотела. — Помешкав немного, хозяйка вдруг улыбнулась. — Хорошо, признаюсь — услыхала несколько фраз, хотела уйти, а потом мне стало интересно, и я специально стала подслушивать.

— И что?

Неожиданно, Наталья Никифоровна подошла ко мне и чмокнула в щечку. Видимо, смутившись своего порыва, закусила губу. Но потом все-таки сказала:

— Очень боялась, что согласитесь.

Хозяйка резко развернулась и ушла. А я, постояв пару секунд в недоумении, пошел спать. Ну, не следом же мне бежать?

Думал, что как только уткнусь в подушку, так сразу и засну. Как же! Полночи ворочался, не спал. Накручивал себя на предмет дальнейшего развития событий — является титулярный советник Карандышев домой, а утром потащит жалобу в полицию. Дескать — зашел в гости к молодому чиновнику, тот полез драться. И придется мне давать объяснения не приставу даже, а исправнику. Обдумывал вариант и того хуже: пришел Роман Викторович домой, лег спать, а ночью взял, да и помер. Полиция узнает от жены, что тот навещал меня. А дальше меня задерживают и сажают в Окружную тюрьму. Много чего передумал. Водится за мной такая привычка делать из мухи слона.

Еще не спал, оттого что обдумывал поцелуй со стороны Натальи Никифоровны. Если моя квартирная хозяйка, прониклась моим благородным поведением и… Ну, возьмет, и придет ко мне нынешней ночью. Явится в одной лишь сорочке, скользнет под мое одеяло. И что, не отказываться же? Женщина она красивая и даже не старая, да и я сам, вполне себе ничего.

В той жизни, до тех пор, пока я не встретил Ленку, женщины у меня были. Не так и много — как носовые платки я их не менял. Но как только встретил свою жену — будущую ли, настоящую ли, как отрезало. Был у меня свой пунктик. Всегда считал, что измена — дело взаимное. И если я изменяю своей любимой, то и она сразу же начнет изменять и будет абсолютно права.

Здесь, в первые месяцы своего пребывания, я и не думал о позывах своего тела. А тут — бац, и вспомнил.

Прислушивался к скрипу половиц — не идет ли хозяйка, потом посмотрел на все это с другой стороны. Ну да, парень-то я неплохой (скромно о себе так), но разница в возрасте у нас ощутимая. Это у меня в мозгах сидит человек двадцати девяти лет от роду (или мне уже в моем мире тридцатник стукнул?), а ей и всего тридцать семь. Но здесь-то мерки другие. И она, зрелая и умудренная опытом женщина смотрит на меня, как на двадцатилетнего парня. Так по нынешним временам она бы могла быть моей матерью! Да и не по нынешним, по моим, тоже могла, если бы родила лет в семнадцать.

Наконец-таки заснул. И снилась мне какая-то хрень. Будто сижу в суде, в стеклянной клетке, судья заслушивает Оксану Борисовну, мою тещу, уверявшую, что на встречную полосу выскочил не титулярный советник Карандышев, а я.

Проснулся, первым делом порадовался, что это всего лишь сон. Прислушался — спит или нет Ленка? Потом вспомнил, что жены рядом нет и я лежу не на нашей широкой тахте, а на узенькой «сиротской» кровати. К слову — здешние кровати меня постоянно удивляют. Как на них муж с женой умещаются? Места ж мало.

Смешно, но я порадовался, что несмотря на все неприятности, связанные с «попаданчеством», один несомненный плюс в нем есть. Здесь нет моей тёщи!

Спросонок не сразу осознал, что я вчера забыл завести будильник на своих часах и сегодня безнадежно проспал. И времени не шесть часов, а уже восемь!

Ну вот, на утреннюю — да еще и праздничную службу не попал. Не скажу, что сильно переживал об этом. Это поначалу считал, что для чиновника обязательно являться на все праздничные и воскресные службы. Первое время так и делал. Все-таки нужно вживаться в образ. Но скоро понял, что мои представления, возникшие после чтения книг, не совпадают с реальностью. Не ходят чиновники на заутреню каждое воскресенье, не говоря уже о будничных днях. Никто из батюшек не ведет наблюдений, не вписывает фамилии штрафников в специальный журнал. Потом, на исповеди все сам откроешь, выслушаешь наставления священника, епитимью какую наложит.

И провинциальное общество не вставляет в разговорную речь французские фразы. Ну, а мы-то с вами, изучавшие в школе английский с немецким, часто ли разговариваем на этих языках?

То же самое с посещением церкви. Возможно, что кто-то из горожан и ходит на службу утром и вечером, но сомневаюсь, что их много. И дела есть домашние, и работа. Вон, та же моя хозяйка, которой, как вдове, положено в храмах почаще бывать, говорит, что на заутреню она редко бывает. А как ходить-то? Уйдешь, а тут квартиранты начнут просыпаться. Их завтраком нужно кормить, в училище отправлять. Потом порядок в комнатах наводить. Ладно, что они обедали сами — либо в столовой при училище, либо еще где. Кто-то и вообще сидел голодным до ужина.

На вечерню идти, тут опять-таки мальчишек кормить. Оставить ужин? Опрокинут горшок с кашей, а не то, не дай бог, нашкодят или дом подожгут. Кое-кто уже курить начал, в сенях постоянно окурки находила. Покурят, да еще и потушить забудут. С пятью мальчишками глаз да глаз. Вон, отлучилась как-то по делам, так эти паразиты поймали соседскую кошку и пытались сунуть ее в печную трубу. Дескать — труба, вроде, стала дымить, надо почистить. Кирпичи наверху своротили! Ладно, что кошка вырвалась. Сорванцов пришлось целый вечер от сажи отмывать, печника звать, чтобы трубу чинить. Ремня бы им хорошего по заднице.

Про ремень полностью согласен. За кошку я бы сам всех поубивал.

Хозяйка еще не вернулась, я умылся, почистил зубы — щетка деревянная, мел, именуемый «зубным порошком». Вчера не побрился, сегодня щетина поотросла. Нужно бы воды согреть, но без хозяйки мне с этим не справится. Нет, самовар я сумею поставить — не велика наука, а потом он остынет, опять греть.

Тяжело небритому парню без цивилизации. И воды не согреть. Вздохнул, решил побриться холодной. Мыльная пена не хотела сбиваться, но я заставил. Кое-как побрился — даже и не порезался ни разу.

Русская печка уже протоплена, из нее чем-то вкусно пахнет. Видимо, сегодня Наталья Никифоровна не станет спрашивать — что я хочу на завтрак.

Лоханка под рукомойником почти заполнилась. Пожалуй, нужно на помойку вынести и вылить. Иначе-то совсем свинство.

Кто помойного ведра

В срок свой не выносит,

У того в башке мура,

Морда палки просит[1]!

Я ухватил посудину за деревянные ушки. Кажется силы во мне достаточно, но опасался — не упасть бы, не выронить лоханку. И как это Наталья Никифоровна ее таскает, да еще и не один раз в день? И на вытянутых-то руках.

Вышел в сени, открыл дверь на улицу и столкнулся с хозяйкой.

Наталья Никифоровна — вся просветленная после храма, вытаращилась на меня.

— Да что вы такое творите-то, Иван Александрович! — возмущенно воскликнула женщина, пытаясь одновременно удерживать в руке узелочек с какими-то покупками и отобрать у меня помойную лохань.

— Осторожно! — завопил я в ответ. — Сейчас все разольете, к чертям свинячим.

— Да вы еще и чертыхаетесь⁈ — обалдела хозяйка, выпуская из рук деревянный край.

А я, что-то пробормотав в ответ, пошел выливать помои.

Когда я вернулся и аккуратно поставил пустую посудину на табурет под рукомойником, хозяйка свирепо уставилась на меня.

— Иван Александрович, чтобы больше такого не было!

— Чего, такового-то? — не сразу осознал я — что же такое натворил? — Если за чертыхание, то приношу свои извинения. Чертей и на самом деле не стоит поминать, даже если они свинячьи.

Ждал, что хозяйка сейчас начнет говорить — мол, православный человек не должен поминать всуе нечистую силу, чтобы не привлекать к себе ее внимание. Но нет.

— Да и пес с ними, с чертями-то, — махнула рукой хозяйка. — Я про лоханку вам говорю — не смейте ее больше трогать!

Я оторопело посмотрел на хозяйку, потом перевел взгляд на лохань.

— А что с ней случилось? Все в целости и сохранности. Чего вы войну-то из помойного ведра разводите?

— Иван Александрович, как вы не понимаете-то? Я хозяйка, которая квартиру сдает, а вы квартирант.

— И что такого? — продолжал я недоумевать — Вынес, не переломился.

— Нет, ну как вы не понимаете… — вздохнула Наталья Никифоровна. — Ладно, у меня тут забор высокий, а коли соседи увидят, что потом скажут? Дескать — постояльцев своих заставляю помойные ведра выносить? Ладно, если бы вы мальчишка были, который в Александровском училище учится, но вы же государственный чиновник.

В общем, это опять из какой-то непонятной для меня категории, в которой прописаны социальные статусы и роли. С другой стороны, не шибко я рвусь выносить помойные ведра, поэтому ответил так:

— Виноват. Исправлюсь. Больше такого не повторится.

Мир, кажется, был восстановлен, и хозяйка принялась кормить меня завтраком. Боже ты мой, никогда не думал, что перловая каша может быть вкусной! Мне-то довелось ее есть в армии, думал — перловку возненавижу. Ан, нет. Если перловая крупа потомилась в русской печке, сдобрена сливочным маслом (тут отчего-то говорят — коровье масло), так за уши от тарелки не оттащить.

Выпив ароматного чаю — но на сей раз безо всяких добавок, подумал — может, ну его нафиг и карьеру, и социальные роли? Жениться мне на моей хозяйке, что ли? Коли доведется жениться, то с этой квартиры придется съехать. А где я такую повариху найду? Разница в возрасте — ну, все бывает.

Но все-таки, прямо сейчас делать предложение я не стал. Поблагодарив Наталью Никифоровну — она до сих пор не может привыкнуть к моим благодарностям, пошел в кабинет трудиться. Просмотрю свои Акты, протоколы допросов. И есть еще самое трудное дело — написать письмо матушке.

Когда уходил, Наталья Никифоровна сказала вслед:

— Сегодня на службе жену Карандышева встретила. Мы с ней здоровались раньше. Я подошла, спросить хотела — как там супруг, она морду в сторону отворотила, словно и не знакомы.

— А вы сильно расстроились? — усмехнулся я.

— Сильно, не сильно, но все равно, неприятно, — поморщилась хозяйка. — Я-то ее раньше за приличную женщину считала, она, вон как. Так, ну ее, как вы сказали — к чертям свинячим. Ох, прости господи.

Ну вот, научил свою хозяйку плохому.

Письма — это вообще нечто. Написал я письмо матушке в таком духе, что «у меня все хорошо, служба идет нормально, я здоров — чего и вам желаю, погода стоит дождливая, привет батюшке» и сразу же получил длинную отповедь аж на две страницы. Мою любезную матушку интересовало все. Как меня кормят? Не забываю ли я молиться по утрам и ходить в церковь? Что я читаю? Появились ли у меня друзья в городе? Если появились — то кто такие, чем занимаются? Ношу ли я теплые кальсоны и не забываю ли надевать галоши (да, именно так), не калоши.

Не нужно ли мне что-нибудь прислать? Если со здоровьем какие проблемы, а в череповецких аптеках искомого лекарства нет — чтобы написал, она все отыщет.

И даже — не завел ли я себе какую-нибудь девушку? Но чтобы имел в виду — если у меня серьезные намерения, вначале посоветовался с родителями. И, если девушка появится, то необязательно чтобы она была богатая и родовитая. Богатства и знатности у меня на двоих хватит. Но чтобы родители девушки были солидными, пусть и без большого дохода.

Как великие и выдающиеся люди умудрялись писать по несколько писем в день, да еще несколько страниц? Кое-кто даже черновики составлял. Видимо, для того, чтобы исследователи их биографий могли вставлять письма в полные собрания сочинений.

Письма чиновника из уездного города Ч. собственной матушке в губернский город Н. вряд ли заинтересуют историков и исследователей, но я терпеливо писал — дескать, галоши ношу, теплое белье по причине хорошей погоды не надеваю. Дождь у нас шел третьего дня, нынче все распогодилось. Друзей пока у меня не появилось, времени от приезда прошло мало, кое с кем поддерживаю приятельские отношения. Можно сказать, что я приятельствую с приставом? С натяжкой.Напишу, чтобы не огорчать матушку.

Квартирная хозяйка меня кормит очень хорошо, все вкусно, опасаюсь, что растолстею и не стану влезать в мундир. Молиться не забываю, в церковь хожу так часто, насколько мне позволяет служба.

А что про чтение книг? Кого хоть нынче читают-то? Писать про Пушкина и Лермонтова — банально, писателей, что нынче популярны или модны, я просто не знаю. Надо будет в библиотеку сходить.

Напишу так: читаю много, но не художественную литературу. То есть — не беллетристику. Из-за службы приходится уделять время законодательным актам да всяким инструкциям. Как только освоюсь, то появится время на новые книги, пока читаю в московских газетах юмористические рассказы Чехова.

Присылать мне из Новгорода ничего не нужно. Все у меня есть. Вот разве что кофе здесь трудно купить, так у меня все равно нет ни кофемолки, ни кофеварки. Да и варить мне кофе не на чем. Спиртовку бы какую сообразить, только в здешних лавках таких не видел.

Написал и испугался. Матушка решит, что я прошу кофе и пришлет с какой-нибудь оказией или по почте все то, что я упомянул. Зачеркнуть аккуратно или лучше переписать набело?

И что-то меня еще смутило в моем письме. Что именно? Ах, да — Чехов. Не уверен, что Антон Павлович уже приступил к творческому труду. Если и да, то он еще не настолько известен широкой публике. И про то, что пока не обзавелся девушкой, тоже не написал. И про здоровье забыл.

С тоской посмотрел на три страницы своего текста, начал вносить правку. Потом вздохнул, взял чистый лист бумаги. Нет, лучше переписать. Слишком много правок — неуважение к матери.

[1] Вадим Шефнер