Гойя

ЭТИХ НЕ СЛОМИТЬ

В тяжелые годы Войны за независимость (которую мы здесь предпочитаем называть опасным словом «Герилья») Гойя писал и рисовал не то, что ему заказывали или от него ожидали. Он делал картины и офорты, рисунки и наброски исключительно для себя самого. Можно сказать, что в это время он раскрылся полностью.

Но вот еще одно дело, еще одна область искусства, которая увлекает художника в годы исторического помрачения. Он создает одну за другой картины из жизни простонародья, и там перед нами возникают персонажи, которые словно бы уже нам знакомы. Мы их где-то видели. Сейчас вспомним.

Написана большая картина «Махи на балконе» из музея Метрополитен в Нью-Йорке. Казалось бы, вот уж где у живописца не было других забот, как уловить испанский колорит и поймать момент уличной жизни. Вряд ли перед нами аристократические девушки. Что-то неуловимо простонародное проскальзывает в их кокетливых взглядах и нехитрых обольстительных манерах выставить ушко, плечико, щечку, прикрыть мантильей голову, оставляя нам в виде откровенной приманки вырез декольте почти до опасной зоны.

Социальный адрес вполне очевиден. Дело происходит не в верхах общества. Во дворцах кованые решетки балкона были бы поизящнее, да и стулья двух мах принадлежат к дешевой мебели не самых престижных домов и не самых шикарных улиц Мадрида. Позади двух соблазнительниц заметны две мужские фигуры — то ли охранники, то ли сутенеры или то и другое вместе: закутанные в плащи и с низко надвинутыми на глаза треуголками прячутся в тени двое крепких парней, внушая нам некоторую тревогу. Напрашивается вывод о том, что героини картины — сомнительные искательницы то ли приключений, то ли незаконных доходов от не облагаемых налогом поступлений. Но склонность Гойи к социальной критике и к обличению проституции нередко преувеличивается. Никого он тут не обличает. Девицы милы и соблазнительны, а если и овеяны каким-то напоминанием о неясной угрозе, то при чем тут социальная критика?

Очаровательные живописцы и графики XVIII века написали и нарисовали множество сцен с соблазнительницами и хищницами эротического плана. Таких милых небезопасных дамочек и девиц нестрогих нравов писали и Буше, и Фрагонар, и Хогарт. Аппетитные круглолицые соблазнительницы из нью-йоркской картины Гойи намекают нам на что-то другое. И потом, мы уже где-то с вами видели эти сочные щечки, эти быстрые взгляды, эти полные молодые руки с веерами, эти шеи и плечи, слегка прикрытые прозрачными мантильями. Этих призывных и жизнелюбивых мах мы видели в росписях купола церкви Сан-Антонио. Там наверху бурлит живая простонародная жизнь, там люди почти не обращают внимания на чудеса святых и предаются своим нехитрым занятиям. Быстрый взгляд, томное потягивание, перешептывание с подругой — это все материи жизни. Бурлит протоплазма. Святые и грешники, идеи и святыни мало волнуют эту стихию.

Опять они здесь, эти полнокровные девушки-махи и эти смурные, затененные и скрытые плащами кавалеры, всегда готовые постоять за себя.

Зачем они снова здесь, когда мирной жизни не видно, когда год за годом идет кровавая война и ожесточение доходит до предела? Неужто Гойя вздумал написать нравоучительную сценку о том, как легкомысленные молодые сеньориты охотятся на клиентов, сидя на своем слегка обшарпанном балконе и нацепив на себя много, даже слишком много колец, сережек и прочих побрякушек? Или в старости художник почему-либо вспомнил книгу своего давнишнего знакомого Моратина-старшего об «искусстве быть путаной»? Почему ему вдруг захотелось напомнить зрителям, что разврат — это нехорошо и лучше быть скромной девушкой, нежели соблазнительной игрушкой греховных страстей?

Время-то очень уж неподходящее для моральных прописей в духе предыдущего века. Сарагоса в огне, осада Мадрида доводит до голодной смерти десятки тысяч людей, страдают Вальядолид и Севилья, льется кровь в Байдене и Витории, лучшие полководцы Европы теряют самообладание и впадают в невменяемость в хаосе бойни, и ярость вскипает, как волна, с обеих сторон. Не может быть такого, что в это самое время художнику, создателю «Бедствий войны», пришло в голову написать картину про обычный бытовой разврат. Это картина про что-то другое. Девицы, может быть, и панельные, да только тут у них задачи особые. Эти молодые соблазнительные гражданки вышли на тропу войны, а точнее сказать — патриотической охоты. Это те самые соблазнительницы, которые подманивают каких-нибудь гвардейцев Сульта или адъютантов Мюрата, а может быть, охотятся на англичан Веллингтона, которые тоже вели себя в Испании не очень-то гуманно, а чаще примерно так же, как они делали это в Индии.

Беда тому, кто соблазнится милыми личиками и бойкими взглядами. Притом одеты обе наши красотки в платья по парижской моде, покроя салона императрицы Жозефины — в квазиантичные туники с высоким поясом под грудью. Девицы на балконе играют в моду прекрасной Франции. Так что прежде всего они охотятся на французских сластолюбцев. Позади притаились мрачноватые ребята, от которых не приходится ждать ничего, кроме крупных неприятностей. Может быть, они просто бандиты, а может быть, герильеры, члены каких-нибудь отрядов, групп, подпольных сообществ, которые уже не первый год занимаются мокрыми делами. Они и ограбят, и зарежут, но это не просто уголовщина или не совсем бандитизм — тут дела посерьезнее. Перед нами эпизод из Герильи, в которой политический и всякий прочий бандитизм расцвел пышным цветом. Это вам не охота за кошельками беспечных любителей «клубнички». Странная и напряженная, соблазнительная и саркастичная картина скорее говорит о том, что речь идет о настоящей опасности.

Девчонки из народа взялись за опасное дело. Они подманят, а парни прикончат. Так ловят на живца.

Гойя пишет в годы войны картины, в которых народные типы делают привычные дела в новых условиях. Соблазнительницы соблазняют. Работники работают. Возникает картина «Кузнецы», она находится по соседству с «Махами» в том же музее Нью-Йорка. Напрягая ноги и спины, кузнецы удерживают на наковальне кусок металла, а один из них поднимает тяжелый молот и сейчас нанесет мощный удар. Привычное дело — девицы кокетничают, кузнецы стучат молотом. Но мы снова замечаем, что это не просто картина про то, как мускулистые работники молота и наковальни мастерят какое-то металлическое изделие. Они работают яростно. Они буквально нападают на наковальню, они вцепились в кусок железа и словно готовы раздробить тут все вдребезги. Это работники, но не только работники. Они еще и бойцы — молотобойцы.

Мы их узнаем безошибочно. Это те самые крепкие парни, которые в куполе Сан-Антонио разгуливали по солнечной стороне улицы, беседовали и улыбались, с беспечным интересом поглядывали на женщин, рассказывали друг другу веселые истории и вообще жили мирной жизнью. И вот они работают молотом, словно пытаются в последнем усилии раздробить что-то такое, что мешает им жить. Это картина не только о работе кузнецов, это картина о борьбе, о ярости и неистовстве схватки с врагом.

Вот вам и бытовой жанр, вот вам и народные типы. Они дышат воздухом Герильи, эти вроде бы мирные люди. Вот знаменитая «Разносчица воды» из музея Будапешта. Казалось бы, совсем мирная сцена, воспоминание о Сан-Антонио. Кому водички свежей, вода холодная, из горного ручья! Но эта крепкая молодая женщина так уверенно и неколебимо стоит, возвышаясь над нами, она излучает такую силу, что зритель обязательно догадывается, что тут речь не только о том, чтобы воды попить. Не случайно о ней говорят, что изображена одна из народных героинь, имена которых были у испанцев на слуху и которые приносили воду, вино и еду на позиции, которые оборонялись добровольцами, партизанами или солдатами регулярных войск против очередного рейда французов. Под Сарагосой, у Байлена, близ Витории, на подступах к Кадису. Перед нами арагонская, андалусская, кастильская богиня освободительной войны.

До войны, в преддверии войны наш художник видел в сильных и гордых женщинах главную надежду на будущее. В серии «Бедствия войны» залогом выживания и сохранения человечности снова остаются женщины. Действительно, в испанской войне именно поведение женщин поражало европейцев, приученных «галантным веком» видеть в дамах и девицах только лишь очарование «слабого и прекрасного пола». Из искусства Гойи мы скорее должны сделать вывод, что испанские женщины решили исход войны. С ним был согласен и Джордж Гордон Байрон. В испанской главе «Чайльд Гарольда» сказано:

Может быть, мы слишком много придумываем и домысливаем? Посмотрите еще раз. Взгляните на офорты, в которых убитые солдаты покрывают землю чудовищным слоем человечьей плоти, превращающейся в удобрение. Взгляните на сцены грабежа, издевательства, насилия. Переведите глаза на «Разносчицу воды». Она написана тогда же, когда нарисованы «Бедствия войны». Она — ответ художника на увиденное им в годы Герильи. Она величава, уверена в себе, она — символ не мести, но Победы. Женщина-Победа с кувшином воды, чтобы освежить горло и сполоснуть лицо после всего. Эту картину Гойя писал для себя, и она висела, как установили исследователи, в его большом мадридском доме, в комнатах, где он жил, где смотрел на эту Победу каждый день.

Поблизости от «Разносчицы воды» в доме Гойи висела еще одна картина из той же серии «привычных дел». Это картина «Точильщик», которая и сейчас находится рядом с «Разносчицей», ибо обе эти вещи принадлежат музею Будапешта. Их приобрел в свое время посол Австро-Венгерской империи в Мадриде, а затем она попала в собрание венгерских аристократов и меценатов Эстерхази, и путь ее лежал в Восточную Европу.

Точильщик в картине Гойи — неказистый, но крепкий народный тип, небритый и лохматый, на своем большом передвижном точиле он придает остроту бытовым лезвиям обывателей, странствуя по улицам и дворам какого-нибудь испанского города. Но и этот человек из обыденности небезопасен. Он как-то подчеркнуто пристально всматривается в нас с вами, как будто высматривает цель. Точит нож и приглядывается. Когда он наточит лезвие и высмотрит цель, что он тогда будет делать? Догадаться нетрудно.

Таких же простых уличных парней Гойя вскоре запечатлеет в картинах «Второе мая» и «Третье мая». Первая из них посвящена стихийному восстанию улицы против французских властей в 1808 году. Вторая картина — это расстрел повстанцев, ставший причиной всенародного возмущения всей Испании и началом Герильи.