Графиня

Джанни Родари Графиня

О, культура — это неисчерпаемый источник богатства! Нужно только уметь пользоваться ее благами. Да будет благословен тот день, когда я, представитель солидного книжного издательства, постучал в дверь дома графа X. Y.

Меня встретила молодая женщина с весьма привлекательной внешностью. Это была графиня. Показав ей свою визитную карточку, я объяснил, что меня направил к ним их дядюшка сенатор, который, между нами будь сказано, к тому же и акционер издательства.

— Мне известно, что вы с графом женаты совсем недавно, — прибавил я, само собой понятно, изысканно учтивым тоном. — Так что вполне возможно, вам могут понадобиться мои услуги для полного устройства вашего гнездышка.

— Какая чудесная мысль! — воскликнула юная графиня и, обращаясь к молодому графу, проговорила: — Ты видишь, Джорджо, какой дядя милый. Он прислал нам синьора, который продает книги.

— Черт возьми! — откликнулся граф. — В самом деле, это как раз то, что нам нужно для стен нашего жилища… Книги, ну конечно! И как же я не подумал об этом раньше? Хорошо еще, что я не завесил и не заставил все стены в ожидании удачной идеи! А ну показывайте, что у вас там хорошенького?

Я стал почтительно и со всею добросовестностью комментировать содержание моего каталога: энциклопедии, исторические и литературные произведения, сборники научных, экономических и политических трудов, романы, итальянские и иностранные шедевры и так далее и тому подобное.

— Нет, нет, постойте! — прервала меня очаровательная графиня. — Мой муж вам плохо объяснил. Нам хотелось бы что-нибудь красивое. Правда, милый? Понимаете ли, книги в красивых переплетах, желательно темно-красного цвета, чтобы они подошли к нашим маленьким креслам.

— Ты так думаешь, дорогая? — несколько неуверенно промямлил граф. — А тебе не кажется, что оттенок венецианской красной подошел бы лучше? Мне не хочется тебе перечить, прелесть моя, но я нахожу, что венецианская красная нежнее и в то же время внушительнее.

Графиня повела нас по комнатам и, покусывая мизинчик, стала кружиться среди кресел самых разных размеров. Затем, шурша своими юбками (а их было целых семь), она поплыла мимо расставленных повсюду диванов и диванчиков, прищурив при этом глаза и слегка покачивая головкой. Потом вдруг улыбка озарила ее лицо, и — о боже — она сделалась сразу невероятно хорошенькой!

— Венецианская красная, — пролепетала она. — Я согласна, пусть будет венецианская.

Я робко заметил, что в переплетах цвета венецианской красной у нас имелось только собрание сочинений по этнографии и сборник трудов по философии.

— А сколько метров таких книг можете вы нам предложить? — спросила графиня, не обратив никакого внимания на мои слова.

«Альберто, — сказал я себе и на мгновенье закрыл глаза, чтобы предостережение проникло в самую глубь души, туда, где таятся силы, которым подвластны блеск глаз, бледность щек и тому подобные явления. — Альберто, если ты не назовешь цифру десять, ты будешь дураком».

— Пять метров, — наконец сказал я и подумал, что вообще-то все упомянутые мною сочинения займут в общей сложности не больше ста двадцати сантиметров площади. Но я как-нибудь выйду из положения.

— Нам нужно по меньшей мере девять метров, — прикинула графиня. — Не так ли, милый? Сейчас нам принесут сантиметр, и мы все измерим… Боже мой, как все это интересно!

Зазвонил колокольчик. Появился слуга и тут же исчез. Вскоре он вернулся с сантиметром.

— Боюсь, — неожиданно заявил молодой граф, — что девять метров книг сплошь одного цвета будет выглядеть несколько однообразно и, я бы даже сказал, мрачновато. Дорогая, может, ты придумаешь какой-нибудь цвет, который подошел бы к венецианской красной?

— Канареечный, — не задумываясь, выпалила графиня, зажмурив глаза. — Это ведь неаполитанская желтенькая; я уверена, что так она и называется. У вас найдется что-нибудь в этом роде?

«Альберто, — снова сказал я себе и поспешил встать, чтобы как-то сдержать разраставшиеся в груди опасные ощущения: я готов был лопнуть от смеха, — Если ты сообщишь этим юным поборникам культуры, что в переплетах такого цвета имеются лишь книги по чистой математике, значит, ты человек без совести и садист».

Мы сошлись на пяти метрах венецианской красной, четырех метрах неаполитанской желтенькой и, кроме того, по моему совету, еще на двух метрах — молодец, Альберто! — зеленой Веронезе («Священные буддийские писания» в оригинальном тексте). Мы подписали контракт. Граф подписал еще и чек и тут же вызвал по телефону столяра, а графиня позвонила своим приятельницам и сообщила им о радостном событии. Я уже собирался попрощаться и уйти, когда графиня жестом остановила меня.

Очень почтительно, наклонившись вперед, ожидал я указаний. Оказалось, что юная герцогиня Н. желает видеть меня в четыре часа пополудни, синьорина Z., дочь всем известного министра, назначила мне встречу на пять часов. Затем графиня сказала:

— Можно еще предложить синьоре Альфа (у нее земли в Абруццо). Но мне кажется, вы могли бы заглянуть к ней завтра. Любезность — дело хорошее, однако вы ведь тоже имеете право пойти в кино.

Я тут же заверил графиню, что никогда не променяю подлинную культуру на кино, и записал все три адреса.

До вечера я успел продать еще двенадцать метров венецианской красной, семь метров желтенькой, семь метров зеленой Веронезе и три с половиной метра цвета сомон. Потом мне пришлось еще повозиться с бюрократами из книжного магазина, которым почему-то показалось странным, что юная герцогиня пожелала приобрести три с половиной комплекта трудов по органической химии. Можно подумать, что образованный человек удовлетворится лишь однократным чтением такого значительного произведения!

— Вы ничего не понимаете, — заявил я им довольно строгим голосом. — Культура — это прежде всего преданность, постоянство, терпение… Вы прочитываете книгу — о, я это знаю! — а потом вырываете из нее страницы с тем, чтобы повесить их на известный всем гвоздь. Люди же из высшего общества могут десять раз читать одну и ту же книгу, и это им вовсе не надоедает. А поскольку они могут себе это позволить, то охотно перечитывают одно и то же, как нечто новое. Одним словом, ваш ассортимент красок просто смехотворен. Если книжный рынок требует книги, к примеру, цвета прусской синей, дайте ему прусскую синюю. Не могут же люди менять свою мебель, ковры или обои в квартире ради того, чтобы подогнать их под цвет ваших обложек. Вам ясно?

Бывают, конечно, случаи, когда издатель сам проявляет инициативу. В прошлом месяце, например, вышла книга в черно-красной обложке, при виде которой просто дух захватывало.

Услышав об этом, графиня X. Y. сказала молодому графу:

— Представь себе книгу в такой обложке, небрежно брошенную на серое откидное сиденье моей роскошной машины. Ведь от этого может закружиться голова, это должно привлечь внимание полицейских и даже вызвать пробку на улице.

Глядя на нее, мне хотелось сказать: «Чтобы вызвать пробку на улице, вам, с вашей изящной фигуркой, вполне достаточно появиться самой, или высунуть в окошко машины локоток (окаймленный клетчатым рукавчиком), или же тряхнуть мило растрепанной белокурой головкой». Но голос совести предостерег меня:

«Альберто, не обижай эту прелестную и бессознательно невежественную синьору. Не забывай, что под этой шемизеткой, которая чуть было не соблазнила тебя, бьется сердце, рвущееся к культуре и к черно-красным обложкам. Подумай лучше о ее жажде знаний — и ты сделаешь карьеру по службе. Все остальное — дело мужа».