Графъ

Глава 28

Глава 28

Никогда прежде дорога до логова не была такой напряжённой. Напрягалось всё и везде. Приходилось до рези в глазах смотреть вперёд, когда весь контроль поглощала сидящая справа женщина. Очень тихая, до звона в ушах. И, судя по нервно сжатым коленям, тоже очень напряжённая.

Только когда пересекли последний населенный пункт, она, проводив взглядом перечёркнутый указатель, осмелилась спросить:

- И куда ты меня везёшь?

Интересный вопрос, ответ на который, как ни озвучь, будет обтекаемым.

- Много будешь знать - быстро соскучишься, - буркнул невпопад, но нагнав серьёзности, решил пояснить: - Это очень вредная информация с летальными побочками. То есть, тебе она никак не поможет.

Лера шмыгнула носом и отвернулась к окну, кутаясь в куртку. Больше не проронила ни слова. К тому же, бездорожье к беседам не располагало. Нужно было следить за языком и месивом из бурелома и камней под колёсами, чтобы на очередной кочке не лишиться органа речи. Да и мысли в условиях турбулентности беспорядочно метались в башке, как бильярдные шары после разбивки. Наблюдать надо было за отсутствием дороги, чтобы не пропустить важный ориентир в изменчивом ландшафте. Какие уж тут разговоры? И вообще, о чем с ней говорить? О погоде? О политике? О Есенине? Спросить, какие у неё планы на оставшуюся жизнь? Было бы интересно послушать, на что человек рассчитывал потратить эфемерный миллион деревяшек. Но дорога…

Тундру швыряло по ущелью вдоль высохших вен горных речек. По весне они сливаются в один бурный поток, разделяющий туристическую зону от дикой. Пересечь изрытое стихиями дно лощины - полбеды. Дальше пешком нужно было перевалить через сопку, а это час пути, если энергично. Здесь время не подчиняется привычному бегу стрелок. Тайга живет по законам верховного Светила и нужно успеть дойти до берлоги пока оно высоко.

Глеб остановил внедорожник в хорошо скрытом от винтокрылых машин месте. Прямо под сопкой, в тени вековых елей. Заглушил двигатель и повернулся всем корпусом к Лере. Бледная, как перед казнью. Он сначала решил, что ее укачало в дороге. Ведь не подумал, болван, что девчонке может стать плохо от тряски. Но Лера стрельнула из под ресниц холодом и сразу же отвела взгляд в сторону, выпяченной губой своей показывая, что обижена. Прелесть какая! Как натурально она не понимает с кем имеет дело! Думает, что Глеб - романтический дебил, которого можно зацепить хрестоматийными бабьими уловками?

- Выходи, приехали, - бросил он резче, чем рассчитывал, открыл пассажирскую дверь и подал даме руку.

Новодворская посмотрела на графью длань снисходительно, потом смерила его самого таким же взглядом, решая достоин ли нувориш Граф столь высокой чести и не оскорбляет ли он весь мировой феминизм этим жестом. Смешная, будто забыла, как заглатывала вчера и текла совершенно бессовестно. Тем не менее, пальцы свои тонкие, прохладные в предложенную ладонь вложила - сделала одолжение, стерва. Соскочила с подножки, мгновенно выдернула кисть и огляделась.

- И? - Она растерянно развела руками, словно ожидала комфортабельный Куршавель вместо дикого медвежьего края. - Ты на пикник меня привёз? Как романтично! Я польщена…

Верно истолковав язвительные интонации и изогнутую бровь, Глеб решил не поощрять акулу пера ответом. Пусть остынет, идти долго. Не хотелось бы весь путь превращать в словесный поединок.

Он потянулся, помахал в воздухе локтями, размял затёкшее за время поездки тело. Поймал ее взгляд, бесцеремонно блуждающий по его торсу. За рёбрами будто кто спичкой чиркнул. Он бы списал это на вредные для здоровья внутренних органов излишества, но что-то подсказывало что не в органах дело. Горело гораздо глубже, где-то между острым желанием задушить ее нежностью и пониманием, что это удовольствие на один раз. А хотелось много. Ночью, утром, днём и вечером с перерывами на символический сон и короткие омовения. И от жадности этой тлела грудная клетка, обнажая уязвимую душу голодного беспризорника.

Глеб стиснул зубы. Подавил желание выругаться грязно, на всю нецензурную катушку. Протолкнул комок застрявших в горле нелицеприятных эпитетов в собственный адрес. Пират, блять, поплыл он… Шалтай был бы в восторге.

Встряхнулся. Подойдя к багажнику, достал из него рюкзак, тот что поменьше, и бросил его Новодворской.

- Надевай, - скомандовал, разворачивая над машиной куль с маскировочным чехлом. - Надо перевалить через ту сопку. Идти час примерно.

Девчонка обернулась через плечо, проследив направление мыслей Глеба и снова уставилась на него, как на клоуна.

- Слушай, гр… гл…Глеб, - выдохнув его имя с понятным только ей отчаянием, заговорила низко, хрипло, - если ты все-таки решил меня убить, выбери какой-нибудь более гуманный способ...

Опять кольнуло, только теперь ещё и в паху. Стоило скользнуть по ней взглядом, выхватить лицо и всё. Впустил добровольно яд под кожу. Думал маленькая доза - ничего не будет, один раз попробует и соскочит. А нет. Течёт теперь эта отрава по венам, выжигая дотла холодный прагматизм в отношении женщины. Одной гордой женщины. Сама мысль о том, что сейчас, наконец, ничего не сдерживает, что можно в любую минуту подойти и поставить это нежное создание на колени, заставить открыть рот, будоражила, грела самолюбие, возводила самцовые инстинкты в превосходную степень. Но хотелось по-другому. Взаимно чтобы. Чтобы сама…

Гуманный способ, говорит! На что она надеялась, когда шла голой своей грудью на него, на Графа? Холера! Чувству, которое вскрывало ломом сердечную наледь, не было объяснения. Оно проникало сквозь трещины в многослойной броне тонким щебетом птиц, тёплыми лучами уставшего за лето солнца, шелестом первых опавших листьев под ногами. И если предотвратить назревающее в штанах восстание можно было, атаковав сознание голыми Шалтаями, то на вскрытые эмоциональные струны этот антидот не действовал!

Будь, что будет. Он устал. Дико устал быть машиной по обеспечению чужого благосостояния. Сегодня, завтра он собирается обдолбиться живыми эмоциями, забыться в кайфе. А потом…

- Надо двигать, в горах рано темнеет и скоро станет холодно, - сообщил он, подхватывая с земли багаж, мимоходом заметил, что девчонка возится с молниями на рюкзаке, как если бы пыталась что-то спрятать. Его подмывало произвести шмон с применением грубой силы, но был риск что обнаруженные улики заставят изменить планы, на которые он был настроен всем телом.

Подошёл почти вплотную, сильно нарушив границы личного пространства. Вынудил девчонку посмотреть в глаза.

- Я сегодня тебя не убью, Новодворская, - процедил сквозь зубы, сдерживая голодную слюну, - я тебя сожру…

Заставил себя отступить, чтобы не угореть в ее дурмане. Достал из кармана пачку сигарет, зубами вытянул одну, закурил и зашагал вперёд к сопке. Кожей спины чувствовал, как увеличивается между ним и девчонкой расстояние, но она не двигалась. Заклиная себя не оборачиваться, услышал, наконец, позади обреченный вздох и шорох шагов. А куда бы она делась?

Шли молча. Он впереди, она отставала, недовольно пыхтя. Движение немного упорядочивало ход мыслей, видимо, лишние эмоции выходили через поры, обнажая суть проблемы. Что мы имеем в сухом остатке? Конечно, нужно быть полным кретином, чтобы притащить ее сюда. С другой стороны, интуиция подсказывала, что именно здесь может открыться выход или найдётся какое-то решение, как это часто бывало раньше. Не даром же это место силы. Кроме того, в рёбра настырно скреблась потребность показать девчонке дом, который он построил практически этими вот руками, которыми собирался накормить ее, а после раздеть и взять, как давно хотел. И пусть она сейчас строит из себя уступившую его притязаниям, тем слаще будет наблюдать, как она с каждой лаской становится мягче и податливей. Ничто не тешит мужское самолюбие так, как сытая, довольная женщина.

Его женщина?

Нет…

Никаких привязанностей, ничего личного, только секс - единственно допустимый формат отношений с женщинами. Наверное, поэтому после первого же акта практически ни с одной не хотелось второго. Означало ли это, что Новодворской удалось его зацепить? Если брать во внимание то, что раньше его ни на кого так не вело, то да, означало. Только хрен он позволит этому развиться в привязанность. Он не баклан какой-то и не лох.

Обернулся, потому что непреодолимо захотел посмотреть на неё. Девчонка ещё сильнее отстала и совсем уже ползла, будто через муки. Слабенькая какая-то оказалась, что совсем не в характере отверженных сирот. Глеб нехотя замедлился. Полпути только прошли, если и дальше двигаться в таком темпе, мясо придётся жарить в темноте. Лера дохромала до огромного каменного выступа горной породы и припала к нему как-то неловко боком. Глотнула воздуха и простонала:

- Всё, серый волк, жри меня здесь. Я дальше не пойду.

Приехали! А не кажется ли тебе, дорогая, что ты выбрала не то место и время показывать норов? Он уже хотел задать этот вопрос вслух, но что-то в выражении ее лица серьезно обеспокоило. Глеб скинул рюкзак и через два шага был у ее ног. Не думая, твёрдо обхватил щиколотку, силой пресекая попытки забрать у него конечность, стянул аккуратно башмак и носок. Девчонка всхлипнула и зашипела. Пятка была стёрта до мяса.

- Твою мать, Лера! - рявкнул, а у самого в кишках похолодело, когда представил боль, которую она терпела последние пятнадцать минут пути.

- А при чем здесь Лера и ее мать? - фыркнула она, и снова попыталась выдернуть свою стопу из его рук. Не отдал.

- Ты почему не сказала, что обувь жмёт?

- Когда? Где? - грустно усмехнулась и отвела взгляд.

- Дома… или там внизу, на поляне.

Она снова посмотрела на него, так будто горячо желала ему испытать эти ботинки на себе.

- А что так можно было? - дёрнула плечами и отвоевала-таки ногу. - Извини. С тех пор, как ты стал активно интересоваться моим ртом, я предпочитаю пореже его открывать.

Зря она напомнила про рот. Глеб медленно разогнул колени, вырос над девчонкой. Обхватил лицо ладонями. Лера попыталась отстраниться - запустил одну руку в волосы на затылке и чуть сжал у корней, не больно, но она перестала мотать головой и приоткрыла губы.

- Я вот не пойму, Новодворская, - зашипел он, - вам феминисткам что, религия не позволяет просить помощи у мужчин? Или у вас там баллы снижаются за это?

Ожидая сопротивления или, как минимум, колкости, Глеб замер, а когда понял, что бури не будет, провёл осторожно пальцем по ее нижней губе поднажал:

- Поцелуй меня, девочка, сама… или попроси…

Нет. Она ждала его инициативы. Смотрела из-под ресниц и явно ждала. Ладно. Уже то, как доверчиво она уронила затылок в его ладонь, подставляя мягкие губы, много значило. Ее покорная готовность к поцелую срывала башню. А потом она подняла руки и скрестив запястья на его шее, слегка потянула на себя. Два дыхания сплелись в один общий длинный стон, который то расслаивался на два голоса, то растворялся на кончике языка сладким вкусом. Глеб захватывал его губами, втягивая в себя, смаковал и возвращал двойной порцией девчонке в рот. Лера задыхалась, сглатывая, но судорожно давила руками на его загривок, как будто не поцелуй у него выпрашивала, а нечто больше…

Это неожиданно отрезвило и Глеб оторвался от неё. Возможно, эта ее бурная реакция и внезапная отдача всего лишь тактика. Кто знает, что у напуганной неизвестностью бабы на уме? Однако, пятки она себе стёрла не по сценарию и страдала вполне натурально. А он внезапно обнаружил у себя способность к эмпатии.

Втянул ноздрями запах ее макушки. Снова опустился на колени, надел ей на стопу носок и ботинок.

Это ж надо было на пятом десятке лет словить такой сексуальный аппетит, чтобы тащить дичь на себе любимом! Видимо, седина в бороде все же как-то привлекает бесов, потому что готов он был на такой марш-бросок только точно зная, что без плюшек за прокат не останется.

- Садись, - нацепив свой рюкзак на грудь, он повернулся спиной.

- Чего? - не поняла девчонка.

- Садись на спину, стерва, - буркнул Глеб из-за плеча, проклиная тот день, когда ему взбрело в голову назвать ее сокровище Эммануэль.

Потому, что пацан всегда в ответе за тех, кому однажды дал имя…