Графъ

Глава 34

Глава 34

Было во всем этом что-то дикое, нереальное, как из другой жизни, о которой он смотрит фильм. Смотрит и думает: как его угораздило попасть на эту мелодраму? Как он мог дать втянуть себя не только в зрительный зал, но и в сюжет? Засосало так, что даже имея веские причины и возможность прекратить сеанс, он уже врал самому себе, что не видит в этом острой необходимости.

Ну, подумаешь, неделей раньше, неделей позже - на глобальный кризис это уже никак не влияет. Поздно пить Боржоми, как говорится. Тем более, что до Санта-Барбары далеко. То есть, до усадьбы Уточкина ещё есть время всё окончательно взвесить, прийти в себя и поступить разумно, соответсвенно возрасту и статусу. Хотя, кому он опять трёт!? Он ее в душ-то кое-как отпустил - не мог надышаться, держал за горло и пыхтел в маленькое ушко всякую романтическую чушь. Отпустить ее завтра будет ещё сложнее. Потом ещё. И ещё. Остается ждать, что вот-вот, ещё немного и он насытившись, остынет... Главное - не прозевать тот момент, после которого проще будет стереть девчонку с лица земли, чем добровольно отдать какому-нибудь столичному мажору.

- Сука! - Глеб безуспешно щёлкал пустой зажигалкой.

Похлопал по карманам штанов, которые пока не потрудился застегнуть. Вспомнил, что в маленьком рюкзаке где-то должны быть спички. Нашёл их в боковом отделении. Бодро встряхнув коробком, хотел уже прикурить и заняться огнём в камине, но ещё раз внимательно посмотрел на рюкзак и оперативно вжикнул средней молнией против часовой стрелки.

Чёрная тетрадь в клеточку, больше чем наполовину исписанная торопливым почерком, сама оказалась в руках. Был бы Граф хоть на долю процента более джентельмен, чем грАфин… но, учитывая обстоятельства, Глеб решил, что будет в крайней степени нелогично не полистать расклад. Сейчас никому этот картежный этикет не в масть. Игра и так вышла из правил. А если совсем честно, он и сам не знал, как в неё нужно играть - это же не покер.

Открыл случайную страницу рукописи, постарался сосредоточиться на петлях строчек. Почерк в основном разборчивый, даже красивый, но ближе к концу страницы вязь путалась и разобрать некоторые слова в спешке не получалось - мешали пульсирующие красные вспышки перед глазами. Так бывало когда-то давно, когда он брал в руки чужое. Только сейчас было стойкое ощущение, что это его вещь. Его.

Кое-где мысли автора обгоняли слова, она зачеркивала иногда по целому предложению и переписывала, снова рвала острым стержнем бумагу и снова переписывала. Из того, что удалось усвоить - никакой журналистики. Смысла в записях было столько же, сколько в личном дневнике. Напуганная, наивная девочка, которая по-дурости попала в чужую грязную игру просто выплескивала на клетки страниц свои чувства, выворачивалась наизнанку, как делает человек, находящийся на грани отчаяния, чтобы не сойти с ума. На первый взгляд никакой угрозы ее откровения не несли, но чтобы снять с девчонки все подозрения, нужно было изучить материалы от начала и до конца очень внимательно. Сначала самому. Потом вместе со специалистами. Даже учитывая тот факт, что это Глеб сам сподвиг свою пленницу на творчество, подбирая к ней ключики и прицениваясь, он не мог позволить себе игнорировать всякие предупреждающие знаки, возникающие по ходу дела. К тому же, он обещал отпустить ее сразу, как только увидит эти мемуары жертвы патриархального общества. А он уже решил, что не хочет… ее отпускать.

Глеб буквально кожей почувствовал, как за его плечом, в желании вцепиться зубами в руку, ощетинилась маленькая зверушка. Девчонка замерла на пороге, целясь взглядом в запястье варвара, посягнувшего на ее стерильный внутренний мир.

Из тетради выпало что-то красное и юркнуло под ноги Глебу. Перо. То самое, цвета крови. Оно, видимо, хранилось между станицами. За правым лёгким что-то больно треснуло и Глеб, наконец, понял, откуда оно. Это когда адский Амур метнул в него своё копье, одно перо упало с его алых крыльев Глебу за шиворот.

Он молча поднял его, прокрутил в пальцах, поднёс к носу. Наверное, Глеб съезжает с рельсов, потому что, казалось, всё вокруг (и даже он сам) пахнет этой женщиной.

- Ты не знаешь, чем можно разжечь? Зажигалка внезапно сдулась, газет нет. Только спички и вот, - он махнул тетрадью. - Не возражаешь, если я растоплю этим камин?

- Не вижу препятствий, - дёрнула плечами и поежилась, туже затягивая на груди плед. Выпятила губу, мол, ей все равно.

Блефует. Понижает. Пытается делать хорошую мину при плохой игре. Глеб это считывал на раз. Но в то же время было неожиданно приятно дразнить зверушку, упиваясь ее тихой истерикой.

- Уверена? - подмигнул.

Она неопределённо качнула головой и обняла себя за плечи крепче.

- Это да или нет, Лера? Просто ты всю ночь бормотала «надо сжечь, надо сжечь»…

- Ну, надо - так жги! - не выдержала, сорвалась. Не играть девчонке по-крупному, слишком темпераментная она для таких серьёзных ставок. Или неопытная ещё - не суть. Но внезапно почему-то остро захотелось верить, что эта вспышка жгучего стыда в ее глазах - настоящее искреннее чувство, а не отрепетированный до академического блеска фарс.

Глеб вложил перо обратно в тетрадь. Спокойно подошёл к пылающей девчонке. Одной рукой придерживая штаны, другой протянул ей тетрадь, сказал:

- Я не читал, не бзди, - что в целом, было правдой, так как несколько расшифрованных фраз не складывались в общее впечатление о произведении.

- Что-то слабо верится, - фыркнула Лера и по-лисьи прищурилась.

- Не имею привычки читать незаконченный документ с середины. Держи, - он всунул тетрадь ей в руки и притянул за талию к себе. - Честное пионерское, - пробубнил Глеб в тёплую макушку. О том, что из пионеров он был благополучно изгнан благодаря порочащему это звание поведению, Глеб решил не уточнять. - Я выхватил из текста фразу про связь твоего воображения с Эммануэль и пока пытался въехать в неё вошла ты. Я сразу закрыл. Хотя и не без внутреннего сопротивления.

Размышлял поцеловать ее или нет. Прицеливался, обводил красивый контур алчущим взглядом. В итоге, решил, что одним поцелуем всё не закончится, а хотелось бы уже органических соединений. В смысле еды.

- Иди там, пожрать собери, что-нибудь. Я голодный.

Девчонка моргнула, осознав, что на поцелуе никто не настаивает и даже не держит, подобрала губы и отступила.

- Не думаю, что моя стряпня тебе понравится, - буркнула она, ёжась и прижимая к груди тетрадь и сползающие края пледа. - Более того, я горжусь, что не умею готовить, это мой вклад в мировое добро! Бутерброды - это потолок моих кулинарных скиллов.

Глеб не стал напоминать ей, что насчёт минета у неё были те же самые сомнения. Просто сказал:

- Давай свой потолок. Иди! - Развернул ее за плечи к себе задом и зарядив шлепком по красной клетке пледа пониже ее поясницы, звонко попал точно в цель. Да так, что потом ещё долго покалывало ладонь, отвлекая от растопки камина.

Будто бы в счёт за оказанную высокую услугу - завтрак, сооружённый руками самой Новодворской, пришлось отбиваться от журналисткой атаки. Пока жевал хлеб с колбасой и сыром, девчонка кружила вокруг пчелой и добывала своим жужжанием информацию, считая, что сытый Граф голодного щедрее. В итоге, по поводу одежды он дал понять, что до завтра Лера ее не получит и ее дальнейшую судьбу решать раньше утра он так же не намерен.

Глеб понимал, что ставит ее в зависимое положение. И откровенно наслаждался им изнутри и снаружи, меняя только ракурс и локацию. Остаток дня они провели в основном горизонтально, сплетаясь в один влажный организм, ненадолго проваливались в вязкое оцепенение, просыпаясь, пытались говорить усохшими голосами, но быстро находили это общение бессмысленным. Замолкали. Потребность в речи оказалась ложной. Слова деградировали в междометия, а те в свою очередь - в шорохи, шелесты, скрип и сопение. Сутки рассыпались на спектр неопределённых оттенков. А с приходом ночи время стало тягучим, томным, утратило привычный такт. Тишина иногда оживала возней, переходящей в стоны и крики, взрывалась шлепками и рыками, потом сворачивалась до бенгальских огней в глазах, до дрожи в натянутых пружинами тел и затихала еле слышным шепотом пересохших губ. И ни разу не возникла мысль, что лям за ночь - это до хера, на самом деле.

Зато накатило желание кончить в девчонку, хотя Глеб всегда принципиально избегал такого рода финала отношений с партнершами. Отсутсвие смысла в этом акте раздуло его до личного табу, нарушение которого карается лишением свободы. Возможно даже пожизненным.

От бездны отвела тотальная усталость обоих организмов. Они намертво сплелись и уснули.

Утром ещё раз все взвесив, согласившись со всеми доводами трезвеющего сознания, открыл глаза и тут же послал всё на хуй. Притянул девчонку к себе ближе и снова уснул.

Проснулся от того, что Лерка завозилась. Повалял ее, конечно, как следует по простыням, потом покурил, выдал одежду и свои резиновые сапоги.

- От кого или от чего ты здесь прячешься? - спросила она когда двинулись в обратную дорогу.

Глеб даже притормозил. Опять нехорошо кольнуло за рёбрами. Надо завязывать столько смолить, дыхалка ни к черту.

- От того, что делает меня тем, кем я являюсь, - выдохнул и отбил взятку. - А ты?

- Что я?

- Ты почему прячешься? - Глеб кивнул через плечо на ее камуфляж.

- Я не прячусь, я просто никогда не стремилась никому нравиться.

- А к чему ты стремилась?

- К свободе выбора.

Глеб остановился. Дождался, когда Новодворская доплетется до него в унижающей ее фамилию обуви.

- И что бы ты выбрала в своем идеальном мире?

- Никому не принадлежать, ни эмоционально, ни физически. - уверенно взмахнула ресницами, будто ей уже приходилось отвечать на этот вопрос.

В этом плане он ее прекрасно понимал. Жизнь без эмоциональных привязанностей, как мастурбация: управляемый процесс, гарантированный результат, но пресно и скучно.

- Так что тебе мешает выбрать свободу прямо сейчас?

- Сапоги сорок пятого размера и того же года выпуска!

_____________________________________

Попали оба…