Грань бессмертия

Кшиштоф Борунь

Грань бессмертия

1

Я вытер платком лоб и нехотя нажал кнопку звонка. Жара настраивала враждебно ко всему на свете. Принять бы сейчас душ, но сеньора де Лима не та клиентка, от которой можно легко отделаться.

Вошел Фернандес. Он уже был явно утомлен.

- Ждет? - спросил я, сочувственно взглянув на него.

- Ждет, - подтвердил он со вздохом и таким выражением лица, словно у него болели зубы.

- Ну что ж, - сказал я, смиряясь. - Просите.

Долорес де Лима быстро пересекла кабинет и, не поздоровавшись, театральным жестом бросила на письменный стол небольшую книжку в яркой обложке.

- Что скажете?

Ее лицо выражало высшую степень возмущения.

- "Грань бессмертия", - я отложил книгу.

- Ну, что скажете? - повторила сеньора де Лима, усаживаясь в кресле. Какая наглость!

- Новое издание? - спросил я неуверенно, тщетно пытаясь вспомнить перечень произведений Хозе Браго, составленный для меня Катариной.

- Сеньор! Вы не интересуетесь моим делом! Это же новый роман!

Она вскочила с кресла и ткнула пальцем в угол обложки. "Первое издание. Посмертное", - прочел я.

- Значит, опять нашли что-то новое? - сделал я слабую попытку оправдать свое неведение. - Это, кажется, уже пятая книга за три года?

- Вместе с томом рассказов - седьмая! И взгляните: тираж 250 тысяч! Да еще готовятся переводы. Это целое состояние! Знаете ли вы, что Уорнер приступает к экранизации "Сумерек"? А "Дождь" уже поставили 32 театра Лондон, Париж, Москва, Нью-Йорк! Это же грабеж! А мы полгода топчемся на месте. Я не позволю обкрадывать моего ребенка!

- Это очень сложное, чтобы не сказать... безнадежное дело. Я изучал завещание. Оно составлено в соответствии со всеми требованиями закона.

Она бросилась в кресло.

- Ну и что?! Ведь Хозе не мог быть в здравом уме! Вероятнее всего, он был пьян... Это почти несомненно! Хозе был алкоголиком. Последние годы перед смертью он постоянно пил. Разве человек в горячке может отвечать за свои поступки?

- Но судя по медицинскому заключению, ваш муж умер от рака.

- Не важно, от чего он умер, но он мог быть в состоянии невменяемости, когда оформлял это злосчастное завещание...

- Нотариус... - начал было я.

Она не дала мне договорить.

- Это могло быть психическое заболевание! Скрытое, давно развивавшееся! Ведь у него была какая-то опухоль в мозгу... В таком состоянии он не мог мыслить здраво.

- Именно это мы и попытаемся доказать. Правда, в нотариальных документах имеется история болезни, но там нет никаких данных в пользу того, что Браго страдал нарушениями психики. Во всяком случае, в момент составления завещания. Не знаю также, удастся ли нам доказать, что это случалось с ним раньте. Попробуйте отыскать свидетелей. Неужели он не устраивал дебошей, хотя бы в пьяном виде?

Сеньора де Лима как-то сникла.

- Это был злой, самовлюбленный человек, - сказала она тихим, угасшим голосом. - Чтобы измываться над женой, не обязательны скандалы или побои... Порой достаточно просто молчать. А знаете ли вы, что на протяжении нескольких лет нашей совместной жизни он не проработал в общей сложности и года? Ему не хотелось ходить на службу. Только и знал стучать по ночам на машинке... Днем спал или болтался где-то... А потом и писать почти перестал, потому что машинку продал. На водку...

- Развод состоялся по вашей инициативе?

- А что мне оставалось делать? Я должна была подумать о будущем ребенка.

- Но Браго хотел взять у вас сына.

- Да. Однако суд не присудил ему Марио. Разве это не доказывает, что уже тогда он был не вполне нормален?

- Но в решении суда нет ничего, что позволило бы поставить вопрос именно так.

- Мой теперешний муж стал для Марио настоящим отцом, - начала сеньора де Лима. - А Хозе сделал так, что даже после его смерти Марио ничего не получил. Вы только подумайте: все забрать, а потом написать в завещании, что-де все находящееся в моем распоряжении становится собственностью Марио... Какое лицемерие! Обмануть собственного ребенка!

- Так он действительно не оставил вам никаких рукописей?

Сеньора де Лима возмущенно взглянула на меня.

- Да вы что? Сейчас, когда его книги и пьесы нарасхват, я не стала бы ждать!

- Он завещал сыну также и произведения, опубликованные еще при жизни, и, кажется, пьесу, поставленную в каком-то театре?

- Ах, сеньор! Ведь в то время ее нигде не хотели ставить. Единственное издание "Серого пламени" критика буквально съела. Ну и несколько рассказов, которые он продал за гроши журналам, - вот и все.

- Сегодня эти произведения тоже поднялись в цене. Впрочем, мы сделаем все, что будет в наших силах. Но, скажите, не кажется ли вам странным, что ваш первый муж лишил - вернее, частично лишил - наследства сына, которого, как это следует из судебного процесса, очень любил?

- Обычная для него комедия. Он просто хотел отыграться на мне. Отнять у меня ребенка ему не удалось и не удастся, даже после смерти! Он никого не любил. Только себя!

- Попробуем рассмотреть все возможности, - я решил подвести итог. Завещание сформулировано несколько странно. В нем конкретно не упоминается ни одно произведение, за исключением не принятой к постановке пьесы. То же самое относится и к условной записи в пользу института имени Барта "остальных" произведений, которых не было у вас и которые не были опубликованы при жизни автора. Так вот, мне в голову пришла мысль, которая, быть может, облегчит нам получение прав на наследство. Попытайтесь написать названия и по возможности содержание известных вам, но пока еще не опубликованных произведений Хозе Браго. Мы заверим этот список у нотариуса. Возможно, институт Барта располагает хотя бы одним из них, тогда мы попытаемся убедить суд, что первоначально оно находилось у вас, а потом исчезло. Разумеется, мы не станем обвинять институт в хищении, но наши претензии тогда будут хоть как-то обоснованы.

- Я это сделаю сейчас же, - поспешно ответила сеньора де Лима. Правда, содержание я не очень помню, но, может быть, названия... Впрочем, Марио помнит лучше. Хозе читал ему свои произведения.

- Вашему сыну тогда было семь лет...

- Они встречались позже... иногда... Скажу вам откровенно, названия всех произведений Хозе, опубликованных институтом Барта, не были известны ни мне, ни моему сыну.

- Ну что ж? Поразмыслим... - уклончиво ответил я, считая разговор оконченным. Однако клиентка не собиралась уходить.

- Видите ли... - вновь нерешительно начала она. - Действуя так, как до сих пор, мы, мне кажется, никогда не достигнем цели. У моего мужа возникла одна идея, я хотела сказать... одно подозрение.

- Подозрение? - насторожился я.

- Предположим даже, что завещание законно и Хозе не терял рассудка. Есть ли у нас доказательства, что он умер естественной смертью?

На этот раз я уже потерял самообладание!

- Вы хотите обвинить институт Барта, всемирно известную научную организацию, в убийстве?! Столь серьезное учреждение не стало бы мараться из-за нескольких сотен тысяч...

- Из этих сотен тысяч вскоре вырастут миллионы!

- Но кому могла быть выгодна смерть молодого, неизвестного писателя?

- Однако же факт остается фактом: крупные суммы постоянно поступают в кассу института, а новые произведения ежегодно извлекаются из таинственного посмертного портфеля, находящегося у Боннара. А ведь Хозе умер именно в институтской клинике. Там его лечили, а он из благодарности завещал им свои произведения, которые в то время, будем откровенны, не имели никакой ценности. К сожалению, болезнь была неизлечимой, продолжала она иронически, - редкий случай рака, против которого еще до сих пор нет средств. Имейте в виду, что институт и не специализируется на лечении опухолей. И вот после смерти пациента сам "великий" профессор Боннар вдруг заинтересовался писаниной неизвестного графомана, которую тот передал в распоряжение института, и, используя свое влияние, сделал из него великого писателя. Более того, оказывается, в завещании есть пункт, по которому Боннар становится единственным опекуном моего сына в случае, если Марио пожелает воспользоваться плодами писательской деятельности своего отца. И это никому не кажется странным...

Я не понимал, куда она клонит.

- Вы, вероятно, сами не верите в то, что говорите! Обвинять профессора Боннара! Это абсурдно!

- Однако я, как клиентка, прошу вас изучить и такую возможность. Ведь эксгумация разрешается? Можно провести вскрытие. Яд удается обнаружить даже спустя много лет.

- Мы только скомпрометируем себя, - осторожно заметил я.

- Вы думаете, специалисты из института Барта не оставили следов?

- Боже мой, я вообще считаю, что об убийстве нечего и говорить. Ваш первый муж умер от рака.

- Пусть так. Но я хочу убедиться в этом. У меня есть факты, позволяющие предполагать, что было совершено убийство.

Я был удивлен ее уверенным тоном, а она продолжала:

- В то время, когда вас грызли ваши адвокатские сомнения, мы попытались кое-что узнать. Чуткие люди, заслуживающие полного доверия, рассказали нам, что на бедном Хозе Браго профессор Боннар производил какие-то эксперименты. Этого достаточно.

- По-видимому, речь шла о новых методах лечения. Хозе Браго был в безнадежном состоянии, а в таких случаях - с согласия больного допускается применение даже недостаточно проверенных лекарств.

- Может быть... Может быть... Однако я настаиваю на эксгумации!

Я чувствовал, что эта упрямая женщина не уйдет, пока не добьется своего.

- Хорошо, - без особого энтузиазма согласился я. - Где похоронен Хозе Браго?

- В Пунто де Виста, небольшой деревушке в шести километрах от института Барта. Кстати, мой брат, Эстебан Альберди, занимает там место приходского священника.

2

В деревне Пунто де Виста, раскинувшейся по склону невысокого холма, жили в основном владельцы убогих участков и безземельные крестьяне, работавшие на близлежащей плантации. Небольшие домики, чаще всего просто лачуги из камней и дерева, только издали радовали взор мозаикой белых прямоугольных пятен на фоне сочной зелени, вблизи же они теряли всю свою привлекательность. Лишь старая церковь на вершине холма, пожалуй помнящая еще времена португальского владычества, привлекала гармонией архитектурных линий, а окружающий ее с севера сад обещал прохладу после жары и пыльной дороги.

Я остановил машину возле каменных ступеней, круто поднимавшихся к церкви, и, спросив пожилую женщину о дороге, отправился наверх к раскрытой настежь боковой калитке. Тенистая аллея вела в глубь сада, туда, где белели какие-то строения. Однако оказалось, что это только обгоревшие стены двухэтажного дома. Жилище приходского священника я нашел еще дальше, это был небольшой домик, стоявший у каменной ограды, которая отделяла сад от кладбища.

На мой стук почти сразу же вышел сам хозяин. Невысокий, с небольшим, немного детским лицом и седыми висками, он совершенно не походил на типичного сельского священника. Стоя в дверях, он вопросительно смотрел на меня, скорее с удивлением, чем с интересом.

- Могу ли я видеть... настоятеля Альберди? - спросил я, хотя лицо священника чем-то напоминало Долорес де Лима.

- Это я, - тихо и, как мне показалось, робко сказал он. - Слушаю вас.

- Я доверенный сеньоры де Лима, - представился я, снимая шляпу.

Альберди был удивлен.

- Долорес! Давно я ее не видел... - на его лице появилась вежливая улыбка. - Прошу вас.

Он широко распахнул дверь, приглашая меня в дом.

Через небольшую прихожую и кухоньку мы прошли в комнату, одновременно служившую кабинетом, библиотекой и спальней. Ее стены от пола до потолка закрывали полки с книгами. У окна стоял тяжелый старомодный письменный стол с креслом, а рядом с ним - кровать, покрытая серым пледом. В центре простой деревянный стол и два стула, а в углу - статуэтка мадонны с ребенком.

- Отличная библиотека, - заметил я, с любопытством осматривая комнату.

Священник слабо улыбнулся.

- Никто не свободен от страстей...

Я подошел к стене и пробежал взглядом по корешкам - Кант, Ламетри, Лейбниц, Маритен, Мах, де Шарден.

- Пожалуй, тут что-то побольше, чем простая страсть библиофила? кивнул я в сторону книг. - Одни философы?

- Почти исключительно. Вас, наверно, удивляет, - начал он с некоторым замешательством, - что сельский священник... Это просто, я бы сказал, увлечение юности.

- Но здесь много и новых изданий...

- Ну что ж... Увлечение осталось... Но это не важно. Садитесь сюда! он указал на кресло, а сам присел на край постели. - Что слышно у моей сестры? Как Марио?

- В принципе... ничего нового. Во всяком случае, мне так кажется. Я уже говорил, что я адвокат, представитель сеньоры де Лима...

Альберди насторожился.

- Я вас слушаю.

- Вероятно, сеньора де Лима писала...

- Не писала, - прервал он тихим, внешне мягким голосом, в котором, однако, нетрудно было угадать раздражение. - Почти десять лет мы даже не переписывались.

- Речь идет о могиле Хозе Браго.

В глазах Альберди появилось что-то вроде удивления, потом он отвел глаза к окну и, не глядя на меня, сказал:

- Так, значит... вспомнила. Можете ее заверить, что могила не заросла бурьяном. Первые годы после смерти Хозе, когда все о ней забыли, я помнил. Теперь мой присмотр не нужен - все чаще приезжают различные люди... Привозят цветы. Посмертная слава лучше всего охраняет могилы... - он на минуту замолчал. - Стало быть, и Долорес вспомнила, - повторил он, не скрывая иронии.

Я оказался в довольно неловком положении.

- Сеньора де Лима имела в виду не это, прося меня съездить сюда, начал я, но священник снова прервал меня.

- Не надо ее защищать. Быть может, вас удивляет, что я не скрываю от вас, человека, которого вижу впервые, моего критического отношения к поступкам сестры. Но я думаю, что, будучи ее представителем, вы должны знать все. Кроме того... я не люблю лгать. Это не облегчает мне жизнь, но таков уж я есть... и, наверно, таким останусь...

- Речь идет об эксгумации, - перешел я к сути дела.

- Эксгумации?! Кто это придумал? - взорвался он. - Хозе желал, чтобы Пунто де Виста стало местом его вечного сна, и я не соглашусь ради бренности мирской славы переносить куда-нибудь его останки. Даже на кладбище для избранных...

- Никто не намерен переносить останки. Эксгумация должна быть произведена в целях судебно-медицинской экспертизы.

Альберди, казалось, потерял дар речи, наконец он произнес:

- Не понимаю... Экспертиза? Зачем?!

- Я объясню вам подробнее, в чем дело. Вы знакомы с завещанием Браго?

Он утвердительно кивнул.

- Составляя завещание, Хозе Браго, очевидно, действовал под влиянием глубокой обиды на свою бывшую супругу. И Марио оказался обойденным. Поэтому мы собираемся опротестовать завещание.

- К чему?! Через полтора года Марио достигнет совершеннолетия и будет вскрыт второй конверт. Я убежден, что Хозе не мог лишить своего сына наследства.

- Институт Барта имеет право по своему усмотрению распоряжаться суммами, которые в данное время поступают на его счет.

- Опять ее интересуют только деньги! - воскликнул священник. - Она ничуть не изменилась! А может, вы ее склонили к этому? Ведь вам, ее адвокату, это должно быть выгодно... Скажите откровенно!

Он смотрел на меня с нескрываемой неприязнью.

Разговор принимал нежелательный оборот, и я попытался как можно искреннее объяснить Альберди, как оказался втянутым в это дело и чего рассчитывает добиться моя клиентка.

Но мой собеседник так и не мог понять, чем вызвана эксгумация.

- У сеньоры де Лима есть подозрения, что Хозе Браго умер насильственной смертью. Быть может, удастся что-нибудь обнаружить...

- Спустя шесть лет?! Да и вообще - это предел непорядочности подозревать Боннара в убийстве. Что-что, но на это он не способен.

- Я того же мнения. Но в данном случае нам хотелось бы выяснить лишь одно: не применялись ли недозволенные методы лечения. Говоря откровенно, это тоже не представляется мне очень убедительным. Тяжба обещает быть весьма продолжительной, если только мы не отыщем явных доказательств. Честно говоря, я не любитель такого рода дел. Но я не в силах убедить сеньору де Лима...

Священник, казалось, не слышал моих слов.

- Это верх непорядочности, - повторил он, глядя в пол. - Я прекрасно знаю Боннара. Это исключено. Я не согласен с ним во многом, но это человек благородный!

- Существуют подозрения, что он экспериментировал на Браго... Вашей сестре кто-то говорил об этом.

Альберди поднял на меня глаза.

- Случайно, не... Лопец да Сильва?

- Не знаю. Это имя мне ни о чем не говорит. Кто это?

- Управляющий местной плантацией...

- Он заслуживает доверия?

- Спросите Долорес, - коротко и неприязненно засмеялся Альберди и, неожиданно сменяя тему, сказал: - Я не соглашусь на эксгумацию. Разве что судебные власти этого потребуют... или сам Боннар.

Он встал, давая мне понять, что считает разговор оконченным.

- Не лежит у меня сердце к этому делу, - пытался я еще как-то продолжить разговор. - Однако, думаю, мне следовало бы предварительно побеседовать с самим Боннаром. Хотя бы ради того, чтобы убедиться, что нет иной возможности избежать скандала.

- Не думайте, что этот разговор вам много даст. Боннар человек тяжелый...

- Скажу откровенно: быть может, я просто пытаюсь найти для себя аргументы, которые позволят мне... отказаться от этого дола. Как ближе проехать в институт?

- Я вам покажу... Идемте.

Мы вышли на крыльцо, а потом, обойдя домик, остановились у высокой кладбищенской ограды. Отсюда, сверху, был виден склон холма и открывался вид на долину.

- Доедете до главного шоссе. В четырех километрах к югу свернете влево. Видите длинный белый дом? - Альберди указал на светлое пятно в долине. Это и есть институт Барта. Только не советую спрашивать дорогу у местных жителей. Институт не пользуется у нас хорошей славой, особенно среди крестьян. Это люди бедные, в основном безграмотные. В последнее время тут ходят слухи, будто в институте... завелись приведения. Я пытался обращаться к рассудку этих людей, но результаты были весьма плачевными. Возможно, сплетни преследуют определенную цель... Откуда мне знать...

Мы пошли через сад к калитке. Альберди как-то сник. На мои попытки поддержать разговор отвечал односложно. Лишь когда я попрощался с ним и уже начал спускаться по лестнице, он крикнул мне вслед:

- А Долорес скажите, чтобы приезжала! Я не стану ее упрекать. Пусть приезжают втроем. Ведь после смерти Хозе обстоятельства изменились...

3

Институт нейрокибернетики имени Самюэля Барта размещался в здании весьма необычной формы, издали напоминающем какого-то мезозойского ящера. Здание это было возведено лет двадцать назад из бетона, стекла и алюминия, кажется, по проекту самого Нимейера. Туристические справочники относили его к наиболее значительным архитектурным сооружениям нашей страны. Вначале здесь был небольшой первоклассный санаторий, модный даже за границей. Построен он был в коммерческих целях при весьма значительном участии одной фармацевтической фирмы, правление которой находилось и тысячах миль к северу от наших границ. Во времена левого правительства Дартеса санаторий был национализирован, а вскоре после этого сенсационные эксперименты над нейродином и научный авторитет Сэмюэля Барта способствовали тому, что он попал в ведение института нейрокибернетики.

С этого момента заведение начало постепенно менять свой характер, превращаясь из лечебного в научно-исследовательское, и наконец, в последние годы после основательной перестройки здания, прием пациентов был вообще прекращен. Окончательные изменения произошли уже после смерти Хозе Браго, когда во главе института встал профессор Боннар, биокибернетик с мировым именем, и были связаны с расширением области исследований.

Когда по узкой бетонированной дороге я подъехал к зданию института, оно показалось мне пустующим. Широкие ступени вели к закрытым стеклянным дверям. За прозрачной стеной был виден просторный холл, двери двух лифтов и лестница, ведущая вверх - на второй этаж и вниз - в подвальное помещение.

Я нажал кнопку звонка и ждал, боясь, что придется возвращаться ни с чем. Однако немного погодя послышался приглушенный шум, и двери открылись. Я вошел в холл. Навстречу мне из правого коридора шла молодая высокая девушка в белом халате. Услышав, что я хотел бы повидать профессора Боннара, она, видимо, решила, что перед ней ученый, так как стала допытываться, кто направил меня в институт. Я представился и сказал, что меня интересует дело Браго. Тогда она попросила подождать и по телефону сообщила профессору о моем приходе. Не знаю, был ли он действительно занят или просто не желал встречаться с адвокатом сеньоры де Лима, но явно пытался "сплавить" меня администратору и уступил лишь после моих долгих настояний.

Кабинет Боннара находился на втором этаже. Девушка впустила меня в небольшую приемную и ушла. Сквозь приоткрытую дверь я видел широкий заваленный бумагами стол и склоненную над ним голову Боннара. Я знал его по телевизионной дискуссии ученых различных специальностей, в которой как филолог принимала участие и Катарина. Уже тогда он произвел на меня не особенно приятное впечатление. Высокий, сутуловатый, с худым нервным лицом и совершенно лысым, покрытым многочисленными шрамами черепом, он скорее напоминая генерала в отставке, чем ученого. Язвительный, неприступный, больше склонный к иронии, чем к шутке, он принял меня очень сухо и официально. Правда, он встал из-за стола, однако явно пытался ограничить пределы беседы:

- Я не занимаюсь этим вопросом, - почти грубо сказал он мне. - Все пояснения дадут вам администратор и нотариус. Я считаю беспочвенными всякие притязания сеньоры де Лима и не вижу необходимости в каких-либо переговорах.

- Однако жив сын умершего, и он...

- А вы что, уполномочены Марио Браго?

- Я представитель сеньоры де Лима. Ее сын несовершеннолетний, а следовательно...

- А вы знаете мнение этого юноши? Вы приехали, посоветовавшись с ним?

- Это почти ребенок. Ему шестнадцать лет...

- Вы разговаривали с ним? - настаивал Боннар.

- Не разговаривал, но...

- Так я вам советую с этого начать. Вы только зря тратите свое и мое время. Всего хорошего.

Профессор сел.

- Простите, профессор, но в данный момент меня не интересуют ни завещание Хозе Браго, ни вопросы наследства, - не сдавался я. - Могу ли я быть с вами откровенным?

Боннар пожал плечами.

- Это уж ваше дело.

Я сделал вид, что принимаю его слова за чистую монету.

- Видите ли, профессор, есть некоторые, я бы сказал, сомнительные пункты, которые для общей пользы следовало бы выяснить.

- Значит, все же попытка сторговаться?

- Отнюдь нет. Я имею в виду не мою клиентку, а лишь самого себя. От того, как решатся эти сомнения, зависит, поведу ли я дело дальше. Я не люблю дел с криминальным привкусом, - докончил я медленно, внимательно глядя на ученого.

Мне показалось, что по лицу Боннара пробежала тень.

- Что вы под этим разумеете? - спросил он резко, несколько повышая голос.

- Существует подозрение, что Хозе Браго умер насильственной смертью...

Я уже начал жалеть, что зашел так далеко, но, к моему удивлению, Боннар только спросил:

- А что вы понимаете под словами "умер насильственной смертью"?

- Я имею в виду смерть, вызванную внешними причинами... Внешним воздействием... - начал я, медленно цедя слова, но Боннар не дал мне докончить.

- Итак, вы собираетесь обвинить нас в убийстве?

- Этого я не сказал. Я хотел лишь услышать от вас, что методы лечения, скажем некоторые из них, не могли ускорить смерть Хозе Браго.

- Как вам известно, Браго умер от раковой опухоли в мозгу, причем опухоли весьма злокачественной. Что касается методов лечения, то мы не можем предъявить к себе никаких претензий. Мы сделали все, что было в наших силах, для спасения Браго. В материалах, касающихся наследства, вы найдете полную документацию на этот счет. Обратитесь в суд с просьбой допустить вас к этим бумагам.

- Видите ли, по мнению моей клиентки, существуют обоснованные подозрения, что Браго был объектом экспериментов.

- Значит, шантаж? Не ожидал, сеньор адвокат!

- Вы неверно меня поняли. Я хотел лишь услышать из ваших уст ответ на мой вопрос. Это не шантаж, а скорее выражение доверия.

- А могли ли вы ожидать от меня чего-либо иного, кроме отрицания? И можете ли вы на этом основании сделать какие-либо выводы? А если говорить о неудавшейся попытке шантажа, то у меня достаточно чиста совесть, чтобы просить вас покинуть мой кабинет.

- Но, профессор!

Однако Боннар уже нажал кнопку.

В дверях появилась знакомая девушка.

- Проводите сеньора к выходу и, пожалуйста... спустите его с лестницы, - докончил он с ехидной вежливостью.

Разумеется, девушка далека была от намерения выполнить приказ патрона буквально, тем не менее я с облегчением вздохнул, лишь усевшись за руль. Я курю редко, но на этот раз принялся нервно искать сигареты. Я был зол на себя и Долорес де Лима. А чувство униженности усугублялось сознанием того, что в глазах Боннара я, действительно, мог выглядеть шантажистом.

Неужели профессор именно так понял мое упоминание о возможности экспериментов? В этом я не был уверен. Но меняло ли это хоть в какой-то степени ситуацию? Я подумал, что, пожалуй, брошу дело о наследстве Браго.

С другой стороны, обида на Боннара вызывала желание обнаружить хоть какие-нибудь факты, говорящие против института, это принесло бы мне величайшее удовлетворение. Сеньора де Лима, конечно, высосала из пальца обвинение в убийстве Браго, однако в таком научном центре, как институт Барта, испытание новых лечебных средств было в порядке вещей, особенно когда там еще существовало госпитальное отделение. А такие испытания можно квалифицировать как эксперименты.

Закурив сигарету, я нажал стартер.

Собственно, и конкретного ответа на свой вопрос я не получил. Профессор Боннар не опроверг предположения об эксперименте, он лишь сказал, что я не должен был рассчитывать на что-либо другое, кроме отрицания. И сослался на свою... чистую совесть. Получилось ли так случайно или это было преднамеренной уверткой? Если последнее, то они действительно проводили эксперименты на Хозе Браго. Впрочем, это могло делаться с его согласия. Но тогда есть основание усомниться в правомочности завещания.

Для атаки на Боннара я, разумеется, еще был слишком слабо вооружен. Рассчитывать только на результаты эксгумации было бы наивно: я был убежден, что экспертиза вряд ли принесет что-либо конкретное. Прежде всего следовало добраться до человека, информировавшего сеньору де Лима, изучить документы о ходе болезни Браго, а также познакомиться с проблемами, над которыми работал институт Барта, и применяемыми им методами исследований. Лучше всего найти какого-нибудь известного специалиста, не особенно благоволящего к Боннару, и проконсультироваться у него. У Боннара наверняка есть враги.

Остался открытым вопрос о Марио Браго. Почему профессор настаивал на моей беседе с мальчиком? Независимо от того, что за этим скрывалось, более близкое знакомство с сыном сеньоры де Лима не могло помешать.

Когда, выехав на шоссе, я увеличил скорость до ста двадцати километров, то был уже совершенно спокоен.

4

Сеньоры Долорес де Лима дома не оказалось. Дверь открыл сам хозяин полный, плотный мужчина с седыми висками и выпуклыми глазами, близоруко глядящими из-за стекол очков.

- Мы уже не рассчитывали увидеть вас сегодня. В канцелярии, сказали, что вы уехали... Прощу. Прошу. Это хорошо, очень хорошо, что вы пришли, он не скрывал удовлетворения, провожая меня в кабинет.

- Я был в Пунто де Виста.

- О, прекрасно, - обрадовался хозяин. - Мы не могли вас дождаться.

- Есть новости? - спросил я, садясь.

- Мне кажется, да, - в голосе де Лима чувствовалось некоторое сомнение. - Может быть, выпьем? Коньяк или виски? Советую коньяк.

- Благодарю. Я редко пью.

Однако хозяин уже открыл бар и потянулся за бутылкой.

- Одна рюмка не помешает.

- Вы сказали, что можете сообщить мне какую-то новость? - начал я, стремясь как можно скорее перейти к сути дела.

- Да, да. Именно поэтому жена пыталась сегодня утром связаться с вами, - говорил де Лима, наливая коньяк в рюмки. - Как вы знаете, я позавчера вернулся из Лондона...

Я не знал, но утвердительно кивнул головой. Де Лима был представителем известной британской фирмы и время от времени выезжал в Англию.

- Мне знаком этот город, - продолжал хозяин. - Я провел там юность. Вы читали "Грань бессмертия" Браго? - неожиданно переменил он тему.

- Вчера закончил.

- Это хорошо, это очень хорошо! - обрадовался он. - Помните сцену, в которой главный герой, ну, тот художник, впервые замечает, что начинает слепнуть? Он идет по Блек-Ривер-стрит и ему кажется, что стоит туман, но ближайшие деревья он различает так же неясно, как и дальние...

- Разумеется, помню.

- Я хорошо знаю эту улицу. Там жил один мой коллега, и я у него частенько бывал. Я и сейчас, когда приезжаю в Лондон, иногда заглядываю на старое место. Так вот, на этой улице растут деревья, как это и описывает Браго. Но видеть их он не мог...

- Вы хотите этим сказать, что Браго никогда не бывал в Лондоне? Какое это имеет значение? Возможно, он воспользовался чьим-либо описанием или даже снимками.

- В том-то и дело, что не мог он видеть этих деревьев даже на снимке. Они были посажены лишь четыре года назад, то есть спустя два года после смерти Браго, - лицо де Лима сияло торжеством.

Я задумался.

- Может быть, это просто совпадение? - сказал я, потянувшись за рюмкой. - Он не знал Лондона, а даже если и знал, то это не имело бы никакого значения. Он выбрал первое попавшееся название улицы, которое нашел в каком-нибудь списке или на плане, или же ему просто кто-нибудь сообщил... А деревья могли быть и плодом фантазии.

- Описание улицы очень точное, - не уступал де Лима.

- Возможно, кто-нибудь ему об этой улице рассказывал, а деревья необходимы были писателю для развития действия, поэтому он их "придумал".

- Видите ли... - хозяин понизил голос. - Я долго размышлял над этим... И жена тоже. Если исключить случайность, то либо эту книгу писал не Хозе Браго и это лишь апокриф, либо...

- Либо?

- Браго жив и продолжает писать! А его смерть - фикция!

- Но зачем бы ему это?

- Я думаю, в какой-то мере ответ на ваш вопрос содержится в этой книге, - де Лима указал на лежащую на столе "Грань бессмертия". - Обычно слава приходит после смерти...

- Ну, хорошо. А какова же во всем этом роль профессора Боннара? Какой смысл большому ученому вмешиваться в столь странную и, будем откровенны, не совсем чистую с точки зрения закона махинацию?

- Порой ученым свойственно весьма своеобразное чувство юмора. Быть может, Боннар хочет таким образом доказать обществу, что оно в состоянии заметить гения лишь после его смерти? А впрочем, институт на этом только выгадывает...

- Весьма сомнительно, чтобы Боннар принимал участие в фальсификации смерти. Материальный выигрыш института, которым он руководит, поставит его в неловкое положение, когда это станет достоянием общественности. Всегда легко прилепить человеку ярлык, что, мол, он действовал из материальных побуждений.

- Быть может, есть еще иные причины, о которых мы не знаем... Во всяком случае, если окажется, что Хозе Браго жив, его можно будет заставить выплачивать алименты в пользу сына. Мне эти деньги не нужны. Я даже пытался отговорить жену... Но вы ее знаете...

Это напомнило мне об одной из целей визита.

- А мальчик дома?

- Увы, - хозяин развел руками и как бы смутился. - Марио нет.

- Ушел? Я непременно хотел бы с ним увидеться.

- Честно говоря... он уехал. Ведь я могу быть с вами откровенным? Последнее время Марио чувствовал себя Неважно. Мы решили отправить его к морю.

- Сейчас? В середине учебного года? - откровенно удивился я.

- Да. Видите ли... такая неприятность... Мы решили, что ему необходимо прервать учение. Потеря одного года - не беда, когда речь идет о здоровье...

- Он заболел? Чем?

- Собственно... ничего страшного, - отвечал де Лима все более неуверенно. - Просто устал от учебы. Как это часто бывает... Ну и, кроме того... В этом возрасте молодежь обычно переживает все особенно сильно. Просто с некоторых пор он вел себя, как бы это сказать...

- Необычно?

- Вот именно. Именно. Врач советовал отправить его в санатории. Но он пробыл там всего две недели... Позавчера мы получили сообщение, что он убежал. Жена как раз и поехала...

- Вы сообщили в полицию?

- Нет... нет... Мы догадываемся, где он. Жена поехала за ним. Я думаю, она найдет его у брата в Пунто де Виста.

- Я был там сегодня около полудня. Священник мне ничего не говорил... Наоборот, он приглашал вас втроем приехать в гости. Вы думаете, это была игра?

- Нет, нет. Что вы... - поспешно сказал он.

- А может, Марио в институте Барта?

Де Лима взглянул на меня с беспокойством.

- Нет. Пожалуй, нет... Я думаю, Марио просто еще не добрался до Пунто де Виста. Но он явится туда непременно. Жена привезет его. Завтра они вернутся.

- Вы в этом вполне уверены?

- Ннннет... - замялся он. - Возможно, Марио останется у шурина на несколько дней. Но жена завтра вернется!

Я решил играть в открытую.

- Мне не нравится, что вы со мной не откровенны. Скажите, конфликт между вами и сыном, а именно об этом идет речь, не связан каким-то образом с Хозе Браго?

Хозяин некоторое время молчал, раздумывая над ответом. Наконец, потянувшись за бутылкой, ответил:

- До некоторой степени. Только до некоторой степени! Марио был привязан к отцу. Кроме того, мальчишке импонирует, что он - сын известного писателя. Жена придерживается несколько иного мнения... Особенно это касается некоторых черт характера... покойного...

- Понимаю. А мальчик навещает профессора Боннара?

Мне показалось, что хозяин вздрогнул.

- Нет. Пожалуй, нет... Правда, он несколько раз бывал в институте у отца, еще до его смерти...

- Я сегодня был у Боннара по вашему делу. Он посоветовал мне узнать мнение вашего приемного сына, - сказал я внешне безразличным тоном.

Опять наступило долгое молчание. Я не намерен был сообщать подробности моего визита в институт, а тем более рассказывать об оказанном мне приеме. Хозяин же не спешил продолжать разговор.

- Не знаю, что имел в виду профессор Боннар, - сказал он наконец. - Но разве это может иметь какое-нибудь значение? Марио несовершеннолетний... Это мальчик трудный... Впрочем, я могу заверить вас, что конфликт между моей женой и ее сыном никак не связан с наследством.

- Почему вы не сказали мне сразу, что ваша жена поехала за сыном?

- Вы не спрашивали. К тому же мы считаем, что семейные неурядицы не имеют никакого отношения к делу.

- Я придерживаюсь иного мнения, - холодно возразил я.

- Сеньор, - начал хозяин, пытаясь улыбнуться. - Не подумайте, будто мы хотели что-либо от вас утаить. Это недоразумение! Что же касается Боннара, то после эксгумации мы посмотрим, какую мину он состроит...

- Альберди не дает согласия на эксгумацию.

Де Лима был удивлен, а возможно, только изобразил удивление.

- Пусть вас это не тревожит. Он согласится. У меня есть знакомства в курии.

- Быть может, достаточно будет, если сеньора Долорес побеседует с братом?

- Боюсь, это приведет к прямо противоположным результатам.

- Да... с Альберди нелегко договориться. Откровенно говоря, он вызывает у меня противоречивые чувства. А что о нем думаете вы?

Де Лима налил коньяк в рюмки и только после этого ответил:

- Я не знаю его. Вернее, знаю только со слов жены и Марио. Я никогда с ним не говорил. Видите ли, когда Долорес разошлась с Браго и вышла за меня, церковь не признала нашего брака. Мы обвенчались лишь после смерти Хозе... Альберди считал, что сестра не должна была уходить от пьяницы, тиранившего ее.

- Альберди дружил с Хозе Браго?

Де Лима пожал плечами.

- Это трудно назвать дружбой. Кажется, они все время спорили. Браго был атеистом. Тем но менее - а это проливает свет на образ мышления моего шурина - Браго уже после развода с Долорес месяцами жил у Альберди. Больше того, Альберди добился, чтобы Хозе похоронили на церковном кладбище, правда у самой стены, но и это, как ни говорите, место священное.

- Может быть, ему удалось "обратить" Браго?

- Скорее наоборот, - засмеялся хозяин.

- Не думаете ли вы, что Альберди - неверующий?

- Я не это имел в виду. Видите ли... - де Лима понизил голос. - Браго был коммунистом...

- Первый раз слышу, - удивленно заметил я.

- Быть может, в коммунистической партии он не состоял, но со слов жены я понял, что он, безусловно, симпатизировал коммунистам. Теперь об этом не пишут, но все было именно так. Впрочем, если вчитаться в его книги, то это чувствуется... Так вот, Альберди поддался его влиянию и без нужды совал нос куда не следует.

- Вы считаете, что Альберди симпатизирует коммунистам?

- Не думаю. Правда, в свое время он был сторонником Дартеса. Впрочем, после пожара он успокоился.

- После какого пожара?

- Вы ведь видели, он живет в домике садовника. Приходский дом был ближе к церкви. Вероятно, остались стены.

- Хорошо, что библиотека уцелела, - заметил я мимоходом.

- Он перешел в эту хибару раньше! Под влиянием Браго. Кажется, тот несколько лет убеждал священника отдать приходский дом под школу. Альберди не очень торопился, оттягивал. Однако после смерти Браго решился. Ну и паства его "отблагодарила"... Во время ремонта кто-то поджег дом... - он замолчал и задумался. - А может быть, все-таки еще коньяку? - вспомнил он об обязанностях хозяина.

- Благодарю. Меня интересует, почему Браго лечился в институте Барта? Вы ничего об этом не знаете?

- Это очень просто. Когда Марио было три года, Долорес вместе с ним и мужем проводила лето в Пунто де Виста. Тогда они случайно познакомились с Боннаром. Не то у Альберди, не то у да Сильвы. В те времена, еще при Дартесе, Боннар иногда бывал и у да Сильвы, управляющего тамошними плантациями.

- Сейчас они не очень-то симпатизируют друг другу.

- Это не имеет ничего общего с личным антагонизмом... Да Сильва порядочный человек, джентльмен до мозга костей. Чего нельзя сказать о Боннаре...

- Вы хорошо знаете его? - спросил я, разделяя в душе мнение хозяина.

- Да. Мы познакомились у да Сильвы. Конфликт имеет глубокие корни, вернулся он к теме, - я бы сказал, материального характера. Да Сильва был акционером санатория, в котором сейчас размещается институт.

- Он не получил возмещения?

- Не в этом дело. Ведь институт могли бы перевести куда-либо в другое место... Барту захотелось уничтожить такую отличную лечебницу... Сейчас, если б не влияние Боннара, все можно было бы изменить.

- Понимаю. Итак, вы говорите, что в то время, несколько лет назад, Боннар подружился с Браго?

- Во всяком случае, тогда они познакомились. Позже, живя у Альберди, Браго часто бывал в институте. А когда заболел, им занялся Боннар. Ведь у Браго и гроша ломаного в кармане не было.

- Есть ли смысл, в свете того что вы мне рассказали, добиваться эксгумации?

- Непременно! Правда, теперь вам не придется предъявлять Боннару обвинение. Мое открытие облегчает дело, не так ли? Обстановка совершенно изменилась. Это уже не обвинение в убийстве, а лишь попытка убедиться, не сбежал ли случайно покойник из могилы, - деланно рассмеялся он.

Я немного подумал.

- Каково ваше истинное мнение? - начал я, глядя внимательно в лицо де Лимы. - Ваша жена говорила, что из достоверных уст знает, будто на Браго проводились недозволенные эксперименты. Эти две версии противоречат друг другу.

- Не знаю. У меня действительно нет на этот счет никакого мнения. Быть может, здесь есть противоречие, а может, и нет. Посмотрим. Посмотрим после эксгумации!

- Я посоветуюсь со следователем, - сказал я, вставая.

- Разумеется, вы никому не станете говорить о наших первоначальных подозрениях? - говорил хозяин, провожая меня к двери. - Дело ясное. Нам важно знать истину. Хотя бы в интересах истории литературы. Чтобы не случилось, как с Шекспиром... Во всяком случае, газетам будет о чем писать.

"Этот де Лима не дурак, - подумал я, выходя на улицу. - Конечно, они используют любую возможность. Бизнес! Но с этими деревьями - удивительная история".

Прежде чем действовать дальше, я решил посоветоваться с Катариной... Ее мнение, как филолога и знатока творчества Хозе Браго, было мне интересно.

Мы долго беседовали по телефону. Она весьма скептически отнеслась к гипотезе де Лимы. Мы уговорились, что я заеду к ней завтра.

5

- Как ты ухитряешься это делать, Катарина? С каждой нашей встречей ты выглядишь все моложе!

Я откинулся в мягком кресле, с удовольствием глядя на ладную фигурку хозяйки.

- Не плети ерунды. Я почти совсем не спала. Выгляжу, словно заморыш... - вздохнула Катарина, ставя на стол поднос с завтраком. - Всю ночь я сидела над Браго, и, ей-богу, сама не знаю, что об этом и думать. Это, действительно, сенсация... Я нашла еще четыре примера. В том числе три в "Грани бессмертия". А их может быть значительно больше. Я ведь перелистала лишь три книги, изданные за последнее время.

- Ты все-таки дай мне сказать... Когда я на тебя гляжу, то чувствую себя по меньшей мере на пятнадцать лет моложе. Теперь я вижу, что потерял...

- Вечно ты... - Катарина вспыхнула и непроизвольно одернула халат.

- Я знаю, что у меня нет никаких шансов. Свои ночи ты без остатка отдаешь Хозе Браго.

- Ты не имеешь никаких прав на ревность... А если говорить о Браго, то это любовь платоническая и без взаимности.

- Если бы я был уверен, что он действительно мертв... - бросил я как бы в шутку.

Она перестала наливать кофе и внимательно посмотрела на меня.

- Так ты думаешь, что в этом следует искать разгадку "вещих способностей"?

- Пока у меня нет собственного мнения. Это де Лима утверждает, что Браго жив. Быть может, он знает больше, чем хочет сказать.

- Это было бы прекрасно! - взволнованно воскликнула она.

- В ближайшее время узнаем! Я постараюсь сегодня же добыть разрешение на эксгумацию.

Катарина насупилась. Неожиданно, словно ей в голову пришла новая мысль, она сказала:

- В могиле могут быть останки другого человека. Пожалуй, это вполне вероятно. Вот это история...

- Если быть откровенным, то я не верю, чтобы Боннар зашел так далеко...

- Я тоже так думаю, - кивнула Катарина. - Но факт остается фактом: Браго довольно странно заглядывает в будущее (если это можно так назвать) в своих произведениях. Ты ничего не ешь!

Она положила мне на тарелку ветчины, а потом принесла из соседней комнаты две книги.

- Несоответствие, обнаруженное де Лимой, не единственное. Правду говоря, я никогда бы не обратила внимания на эти деревья. Вот посмотри, открыла она одну из книг в заложенном месте и ногтем отчеркнула абзац.

- "...сметет последний жухлый след осенний", - прочитал я вслух. Слово "жухлый" было дважды подчеркнуто.

- Это строчка Уиллера в переводе Стеллы Рибейро. Цитируя это место, Браго воспользовался изданием 1981 года, которое несколько отличается от издания 1974 года. В частности, слово "желтый" переводчица заменила словом "жухлый".

- Понимаю. Если Браго умер в 1979 году, то он не мог читать второго издания. Но, возможно, изменение внес редактор "Грани бессмертия", решив воспользоваться более поздним переводом.

- Проверить нетрудно. Но если это даже и редакторская правка, три других примера заставляют задуматься. Ты знаешь Шалаи?

- Имре Шалаи? Лауреат Нобелевской премии? Это обязан знать любой культурный человек!

- Дело не в премии, а в том, что получил он ее три года назад и примерно в то же время у нас вышел его первый перевод. А между тем я убеждена, что на творчество Браго, во всяком случае если говорить о "Сумерках" и "Грани бессмертия", повлиял как раз Шалаи.

- А говорят, что Браго - первооткрыватель, пионер...

- Не ехидничай. Основное у Браго - умение сливать воедино невероятную динамичность сюжета с поразительными по смелости формальными приемами. На первый взгляд поведение героев, интрига, да что там - вся постановка действия кажется противоречащей логике. А между тем мы тут имеем дело с абсолютной точностью замысла и глубоким философским содержанием. В этом умении показывать наиболее существенное Браго - мастер высшего класса. Однако это не значит, что, как и любой человек, творящий в определенных условиях и подверженный их воздействию, он не испытывал различных влияний, будь то сознательно или подсознательно. Но каким образом мог Шалаи повлиять на творчество Браго, умершего на несколько лет раньше, чем у нас вышла первая книга поэта, - непонятно!

- Быть может, он читал Шалаи в оригинале или даже в рукописи?

- Исключено! Браго не знал венгерского.

- Скажи, допускаешь ты возможность того, что Браго жив?

- Увы, это весьма сомнительно, хотя и наиболее удачно разъясняет все загадки. Прежде всего Боннар, насколько я его знаю...

- Как давно ты знаешь Боннара? - прервал я, не скрывая любопытства.

- О, давно. Я познакомилась с ним лет, наверное, семь или восемь назад через профессора Сиккарди, у которого я работала ассистенткой. Профессор поручил мне просмотреть полученные от Боннара рукописи и попросил высказать свое мнение. Это были образцы творчества Браго.

- Значит, ты его первооткрывательница?

- Скорее - первый критик, и к тому же суровый. Сейчас мне эти заметки кажутся смешными... В рецензии не было недостатка в выражениях типа: "автор проявляет эпический талант", "предвещает писателя с солидными данными"... Откровенно говоря, я чувствовала в нем недюжинный талант, но увлек он меня отнюдь не сразу. Именно в связи с этим отзывом я побывала в институте Барта у Боннара. Потом он давал мне и другие рукописи.

- Так, может быть, ты была знакома и с Браго?

- Да, - сказала она и умолкла, глядя на чашку с кофе, которую держала в руке.

- Ты никогда об этом не говорила... Это было там, в институте Барта?

Катарина кивнула.

- Когда ты видела его последний раз? - наседал я.

- О, весной 1978 года. Примерно за год до кончины.

- Как он в то время выглядел?

- Что говорить, не блестяще.

- А позже ты не пыталась его увидеть?

- Во время лечения Боннар запретил всякие посещения. Он только написал-мне... - она осеклась.

- Боннар?

- Нет, Браго. Писал, что чувствует себя лучше, очень сожалеет, что не может со мной увидеться, и надеется, что когда-нибудь мы еще поболтаем...

Мне почудилось, что я заметил в глазах Катарины слезы.

- Видно, это было не просто знакомство, - сказал я не особенно удачно.

Она неприязненно взглянула на меня.

- Чепуха. Мы не были знакомы и двух месяцев. Браго не покидал института. Между нами ничего не было.

- Прости. Я не хотел тебя обидеть. Я только ищу, за что бы зацепиться. Ты бываешь в институте Барта?

- Нет. После смерти Браго я встретилась с Боннаром лишь недавно, во время телевизионной передачи. Но это была мимолетная беседа. О творчестве Браго мы говорили с ним где-то в начале 1982 года. Тогда Боннар сказал, что у него есть рукописи Браго и он намерен заняться их публикацией. Он обещал позвонить мне или Сиккарди, но не позвонил. Возможно, забыл. А потом уж начали выходить книги...

- Во время встречи на телестудии он не приглашал тебя навестить его?

- Нет. Мы перебросились всего несколькими фразами, если не считать дискуссии перед камерами. Времени не было.

- Но ты могла бы его навестить под каким-нибудь предлогом?

Она внимательно посмотрела на меня.

- Если ты поклянешься, что не используешь меня в интриге, направленной против Браго...

- Клянусь, - поспешно сказал я. - Что до Боннара, то, надеюсь, тут тебя ничто не связывает?

- Не знаю, - сказала она после недолгого раздумья. - Прежде всего меня интересует истина...

- И я так думаю... Да! Еще одно: ты знаешь сына Браго?

- Однажды я видела его в клинике. Ему тогда было лет девять-десять. Теперь он, наверное, вырос... Он очень походил на отца.

Она задумалась и как-то потухла.

- Значит, он довольно часто бывал в институте?

- Этого я не знаю. Браго отзывался о мальчике очень тепло. Должно быть, он его любил.

- Может, мальчик знает что-нибудь о времени, предшествовавшем смерти?

- Возможно. Хорошо бы с ним поговорить.

- К тому же имеется и другой повод. Я хотел бы выяснить, есть ли сейчас контакт между ним и Боннаром. Если ты позволишь, я позвоню от тебя де Лиме? Мать мальчика поехала в деревню и должна была уже вернуться.

- Пожалуйста. Я уберу со стола.

Я сел за столик, пододвинул телефон и набрал номер. Почти тут же отозвался де Лима. Услышав мое имя, он даже вскрикнул от радости.

- Ах, это вы, сеньор адвокат?! Ну, наконец-то! Я звоню повсюду уже целый час и нигде не могу вас поймать. К сожалению, у нас возникли новые осложнения... Жена звонила из Пунто де Виста. Представьте себе, Марио опять сбежал...

- Как это опять? Он же должен быть у Альберди?

- Сегодня ночью его удалось поймать на дороге вблизи Пунто де Виста, когда он шел к священнику. Они с матерью остановились поесть в придорожном баре. Марио вышел умыться и... исчез. Он, безусловно, опять вернется в Пунто де Виста, и мы хотели просить вас о помощи.

- Не очень понимаю, что я могу сделать?

- Вопрос весьма деликатен. Я сказал жене, что вчера мы с вами откровенно беседовали и я вам полностью доверяю. Вам необходимо сейчас же поехать в Пунто де Виста. Мы очень вас просим... Разумеется, все расходы мы берем на себя. Жена ожидает вас в "Каса гранде", у сеньора да Сильвы. В трех километрах от деревни. Любой деревенский мальчишка покажет вам дорогу. Мы просим вас. Это очень срочно. Жена объяснит вам все лучше там, на месте. Так вы поедете?

Я не собирался создавать искусственные осложнения, тем более что уже был не на шутку заинтригован историей со смертью Браго, и согласился.

Положив трубку, я взглянул на Катарину, которая стояла в дверях, заинтересованная разговором.

- Ты сегодня очень занята? Я хочу предложить тебе прогулку.

Она понимающе кивнула.

- Пунто де Виста?

- Да. Быть может, при оказии навестишь профессора Боннара. Согласна?

- Едем! - улыбнулась она, но тут же, словно спохватившись, спросила:

- Эксгумация?

- Не думаю.

Она облегченно вздохнула.

6

Катарина проспала почти два часа. Она проснулась, лишь когда я остановил машину вблизи Пунто де Виста, чтобы спросить дорогу к "Каса гранде".

- Где мы? - спросила она, зевая. - Ну и заспалась я...

- Через десять минут должны быть на месте.

Она потянулась, вынула из сумочки помаду и подкрасила губы.

- А зачем мы, собственно, туда едем?

- Я тебе уже говорил, что должен встретиться с сеньорой де Лима. Знаю только, что Марио Браго опять сбежал.

- Это как-нибудь связано с завещанием?

- Похоже, да. А что ты обо всем этом думаешь?

- Не знаю, - пожала она плечами. - У загадки может быть много разгадок...

- Ты думаешь, кто-то дописал эти "новинки" шутки ради или по другим, не известным нам соображениям?

- Нет. Мне кажутся наиболее вероятными апокриф, конспирация или машинная композиция. Правда, ни одна из этих гипотез не объясняет всего. И даже создает новые проблемы.

- Что ты имеешь в виду?

- Разберем по порядку. Возможно, кто-то подражает Браго. После его смерти пишет апокрифы, творит "под него", так же как в свое время Ван Меегерен создавал "новые" картины Вермеера. Разумеется, это должен быть человек большого таланта. Не меньшего, чем у самого Браго. Впрочем, возможно, Браго оставил какие-либо наброски или даже фрагменты, которые тот кладет в основу своих произведений. В таком случае это не апокриф, а совместная работа, в которой один из авторов остается анонимным. В творчестве Браго заметна определенная эволюция, даже качественный скачок, который связан с последними четырьмя произведениями... А ведь владелец рукописей не обязан издавать их в порядке написания!

- Действительно. Подобного рода условий в завещании нет.

- Стало быть, Боннар мог вначале передать издательству "Грань бессмертия" и "Сумерки" и лишь потом "Колодец" и "Золотой мост". Но "Золотой мост" и "Колодец", изданные раньше, написаны также, несомненно, перед "Сумерками" и "Гранью бессмертия". В "Золотом мосте" Браго - сокол, а в "Сумерках" - уже настоящий орел! Качественно это уже иной вид литературы, хотя писал эти вещи один и тот же человек.

- А ты уверена, что писал их один человек?

- Анализ стиля показывает, что один. Но предположим, что последние два романа, том рассказов и два сценария писал не Браго, а кто-то другой. Если этот "кто-то" даже использовал фрагменты или наброски Браго, почему он это скрывает? И какую роль в данном случае играет институт нейрокибернетики, который является основным наследником, почти единственным владельцем опубликованных произведений? Я думаю, в данном случае речь идет о совершенно ином. Это - научный эксперимент! Разумеется, и в данном случае возникают вопросы, на которые нет ответа, но их уже значительно меньше.

- Что ты называешь экспериментом?

- Эти новые произведения, быть может, не создал ни Браго, ни другой писатель. Самое большее, какой-нибудь писатель мог их редактировать.

- Так что же? - начал я нервничать, потому что мы уже миновали развилок и увидели впереди широкую, обсаженную эвкалиптами аллею, в конце которой за ажурными воротами горели на солнце цветные стены большой современной виллы.

- Машинная композиция! Опыт создания литературы с помощью машины.

Это предположение показалось мне фантастичным, по времени на дискуссию уже не было. Я доехал до запертых ворот и подал сигнал. Почти в тот же момент появился высокий метис в городском костюме и молча отворил тяжелые, искусно выкованные створки ворот.

Обогнув газон перед виллой, я подъехал к подъезду и остановил машину у главного входа. На ступенях ждали Долорес де Лима и хозяин дома.

Да Сильва был статным, уже немолодым мужчиной с буйной темной шевелюрой и лицом "римского сенатора", как его позже охарактеризовала Катарина. На нем был отлично сшитый светлый костюм, а каждое движение или слово обличало светского льва.

Сеньора де Лима была явно удивлена присутствием Катарины и даже не пыталась этого скрыть. Да Сильва, наоборот, - как это пристало хозяину и джентльмену - не выказал ни малейшего удивления и несколько раз демонстративно подчеркнул свою радость по случаю столь приятного посещения. Мне думается, это не было просто галантностью...

После знакомства хозяин дома проводил нас в бар, где слуга в безупречном смокинге уже готовил прохладительный напиток и коктейли. Впрочем, вилла была оборудована кондиционерами, так что жара совершенно не чувствовалась.

Мы уселись в креслах, и да Сильва едва заметным знаком отослал слугу.

- Я слышал от вашего супруга, что наметились некоторые осложнения... обратился я к сеньоре де Лима. Однако моя клиентка не поддержала тему.

- Сеньора по профессии юрист или врач? - спросила она Катарину довольно бесцеремонно.

- Ни то, ни другое. Я - филолог, - с вежливой улыбкой ответила Катарина.

Необходимо было как можно скорее разрядить обстановку.

- Я просил сеньорину Дали помочь нам. Она отличный знаток творчества Хозе Браго, и ее исследования подтверждают открытие вашего мужа, попытался я рассеять опасения сеньоры де Лима.

- О! - да Сильва склонил голову в сторону Катарины. - Голос ученого может иметь решающее значение.

- Так вы тоже предполагаете, что Хозе Браго жив? - сказала сеньора де Лима скорее в форме утверждения, нежели вопроса.

- Не думаю, - решительно ответила Катарина. - Не вижу смысла в мистификации.

Сеньора де Лима окинула ее подозрительным взглядом.

- Я полностью согласен с сеньориной Дали, - не дал ей высказаться да Сильва. - Это было бы слишком простое решение загадки.

- Институт Барта - серьезное научное учреждение, - продолжала Катарина. - Сомнительно, чтобы профессор Боннар стал впутываться в какую-нибудь аферу криминального толка.

- Я думаю иначе, - резко возразила де Лима. - Чем же тогда вы объясните историю с деревьями? Разве это само по себе уже не доказательство?

- В данном случае нельзя исключать совпадения...

- Но ты же сама говорила, что нашла дополнительные факты, свидетельствующие о том, что "Грань бессмертия" и "Сумерки" появились после смерти Браго, - воскликнул я, совершенно сбитый с толку переменой мнения Катарины.

- Будь добр, не прерывай меня, - спокойно ответила она, улыбнувшись да Сильве, словно извиняясь за резкий тон. - Я сказала, что нельзя исключать случайности. Иной характер имеют соображения филологического характера, которые могут говорить о сравнительно недавнем возникновении этих книг. Однако они требуют проверки, если так можно сказать, фактами. Лично я убеждена, что "Грань бессмертия" и "Сумерки" созданы после смерти Браго...

- Но ты говорила, что это может быть какой-то кибернетический эксперимент, - заметил я.

Сеньора де Лима смотрела на Катарину со все возрастающим беспокойством и недоверием.

- Это всего лишь предположение, - заявила Катарина. - Не знаю, есть ли смысл...

- Ну, что вы, это очень интересно, - запротестовал да Сильва. - Я понимаю ваши сомнения, но даже гипотеза, не вполне отвечающая требованиям научной достоверности, может помочь разобраться в проблеме нам, профанам.

Катарина внимательно посмотрела на да Сильву, потом кивнула головой, словно подтверждая, что принимает его доводы.

- Я думаю, нельзя исключать, - начала она, - что творчество Браго продолжено с помощью машины. Теоретически такого рода эксперименты вполне вероятны. Разумеется, я понимаю, что, используя обычные вычислительные машины, сегодня реализовать такой проект невозможно. Однако не следует забывать, что институт Барта работает над нейродином. Правда, свойства этого вещества еще недостаточно изучены, но, судя по сообщениям в печати, оно обладает поразительной информационной емкостью, а некоторые его свойства близки к функциональным свойствам мозга. Кстати, это в какой-то мере объясняет причины, заставившие институт не открывать фактического положения вещей. Подобного рода поведение также может входить в эксперимент как его составная часть. Как знать, возможно, Боннара интересует реакция читателей и он хочет выяснить, сможет ли кто-нибудь отличить эти произведения от произведений живого писателя. Подобные исследования уже проводились в отношении машинных музыкальных и поэтических произведений.

- Машина, создающая роман?! - сеньора де Лима взглянула на Катарину почти возмущенно.

Это подействовало на моего "эксперта", как шпоры на коня.

- Я сказала, теоретически возможно. Возможно ли уже сейчас практически - не знаю! - ответила она тоном лектора. - Попытаемся сопоставить факты. Институт Барта располагает не только новейшей аппаратурой, но и является первым научным учреждением в мире, начавшим изучение нейродина. Профессор Боннар не только известный нейрофизиолог и психиатр, но и отличный кибернетик. Перед смертью Хозе Браго профессор Боннар поддерживал более тесные контакты с профессором Сиккарди - известным филологом и специалистом по машинному анализу текстов. А надо сказать, Сиккарди был энтузиастом экспериментирования в области машинной поэзии. Быть может, вы помните известную историю с якобы новооткрытыми любовными стихами Гонзаги? - добавила она, сверкнув глазами.

Да Сильва глянул на Катарину, не скрывая удивления.

- Интересно... - сказал он возбужденно. - Так вы, сеньорина, думаете, что достигнуты уже столь значительные результаты?

- Уже в начальной стадии экспериментов с анализом музыкальных произведений в качестве мерила того, обнаружила ли машина истинные закономерности произведения, использовались попытки композиции новых произведений в стиле анализированных вещей. Это делали те же машины, синтезируя музыку с помощью фактора случайности, выполняющего роль воображения. Результаты поражали экспериментаторов. А ведь это было двадцать-тридцать лет назад! Трудно оценить, какие пути прогресса открывает нейродин.

- Так вы считаете, что Боннар просто-напросто дал машине приказ проанализировать произведения Браго и создать новые? - с недоверием спросил да Сильва.

- Конечно, все не так просто. Это очень трудный процесс, требующий сложнейших процедур и множества опытов. Но смысл его именно таков, как вы сказали.

- Я еще могу понять, когда говорят, что таким образом можно создавать музыкальные произведения или писать лирические стихи. В любой метафоре есть что-то от сюрреализма. Но я сомневаюсь, чтобы таким способен можно было создать поэму, а тем более написать рассказ или роман. Ведь это требует замысла, логической конструкции фабулы, знания человека и его жизни. Роман - это не механическая копия того, что кому-то на ум взбредет. Необходима селекция, подбор. Машина, пусть даже и самая совершенная, пожалуй, не может этого сделать, ибо она - не человек.

- Вы правы в том, что это очень сложно. Но говорить, что это невозможно, было бы неверно.

- Для этого машина должна располагать знаниями, равными знаниям человека, - заметил я.

- Не обязательно. Ведь речь идет не о том, чтобы она сама во всем заменяла писателя. Упрощенно это можно представить себе так: необходимо запрограммировать общие принципы конструирования фабулы, а также по возможности больший объем соответствующих сменных элементов, из которых эта фабула должна быть сконструирована. Машина создавала бы различные варианты. Очень многие из них были бы, конечно, неприемлемы. Частично или полностью. Тут селекцию проводил бы человек: выбирал один из вариантов и разрабатывал его на машине. Постепенно от общих контуров он стал бы переходить ко все более конкретным, и таким образом возникло бы что-то вроде конспекта романа. Исходя из этого конспекта, используя содержащиеся в ее памяти образцы творчества данного писателя, машина разрабатывала бы сюжет и стилистику. Постоянно под контролем человека!

- Так, значит, не машина писала бы роман, а Боннар и его сотрудники с помощью машины.

- Можно сказать и так.

- Ну, а откуда эти современные вставки?

- Возможно, чтобы обогатить "воображение" машины, в нее ввели определенный объем знаний из литературы с конкретными примерами.

- Не думаю. Кому были нужны эти лондонские деревья?

- А зачем они живому писателю?

- Допустим, все обстоит так, как ты говоришь, - вступил я в разговор. Однако такие произведения, создаваемые машиной, с точки зрения мастерства наверняка были бы ниже романов, созданных писателем. А ведь ты сама считаешь, что в последних произведениях Браго заметно явное развитие таланта. Могла ли машина "переплюнуть" писателя, которому она подражает?

- Теоретически это возможно. Если удалось решить все проблемы, связанные с компоновкой и селекцией, то высшая степень мастерства - уже вопрос дальнейших технических усовершенствований. Нет объективной границы, которую мы назвали бы "уровнем" живого писателя.

- Однако я не очень-то понимаю, почему для эксперимента избрали именно творчество Браго. Почему не "продолжают" какого-нибудь давно умершего писателя?

- Браго мог активно участвовать в подготовке памяти машины. Возможно, был записан ход свободных ассоциаций. Например, он мог диктовать все, что приходило на ум, испытывать различные способы связей, даже записывать течение мысли в процессе создания фабулы. Институт Барта занимается нейрокибернетикой и психофизиологией, а не чистой математической лингвистикой. - Катарина замолчала, потом резко изменила тему. - Но у вас, очевидно, есть другие, более срочные дела. А я здесь сижу и довольно путанно теоретизирую.

Только теперь и я заметил, что разговор постепенно превратился в наш с Катариной диалог.

- Что вы! Мы слушаем с величайшим интересом, - попытался еще придерживаться законов галантности да Сильва, но сеньора де Лима пресекла дискуссию.

- Все это ужасно любопытно, но время летит, а я хотела бы поговорить с вами, сеньор адвокат, о неотложных делах, - сказала она, вставая.

Да Сильва тут же нашел выход из щекотливого положения.

- Вы любите магнолии? - спросил он Катарину таким тоном, будто продолжал давно начатый разговор о цветах. - Мой садовник вывел очень интересный сорт.

- А нельзя ли взглянуть? - любезно подхватила Катарина.

- Разумеется. Прошу вас, - поклонился да Сильва. - Вы не возражаете, обратился он к Долорес, - если мы оставим вас одних?

Когда они вышли, сеньора де Лима опять села в кресло и, проницательно глядя на меня, сказала:

- Ну и болтлива ваша знакомая! Я думала, она скажет что-нибудь более дельное.

- Вы сомневаетесь в возможностях машинного творчества? Мне тоже думается, что к нашему делу это не имеет отношения.

- Если я правильно поняла, то в случае, если все обстоит именно так, как она говорила, Марио лишится всех прав на книги.

- Пожалуй, да. Самое большее, можно было бы добиваться компенсации за присвоение имени. Но даже и в этом случае мы не могли бы вносить иск, поскольку существует завещание, а очень может быть, и какие-либо документы, передающие эти права институту.

- Вот именно... Собственно, зачем вы ее сюда привезли? - спросила сеньора Долорес, не пытаясь даже "играть в кошки-мышки". - У нас сейчас и без того серьезные заботы, а вы только напрасно усложняете положение.

Я решил охладить свою клиентку.

- Если вам не нравится, что я приехал с сеньориной Дали, мы можем сейчас же уехать...

Сеньора де Лима с беспокойством взглянула на меня.

- Не говорите глупостей, сеньор. Я не за этим вас сюда пригласила.

- Доктор Дали заслуживает полного доверия, - сказал я. - Кроме того, она может нам пригодиться. Она знакома с Боннаром и была первым рецензентом творений Браго, переданных Боннаром профессору Сиккарди. Если нужно будет выяснить, как обстоят дела в институте, она легко найдет предлог попасть туда.

Сеньора де Лима несколько успокоилась, но особого энтузиазма по поводу моих слов не проявила.

- Сейчас, действительно, пригодился бы человек, имеющий легкий доступ в институт, но не знаю, не будет ли от вашей знакомой больше хлопот, чем пользы. И уверены ли вы, что она не "рука" Боннара?

- Я уже сказал, что полностью ей доверяю, - холодно возразил я.

- Ну, хорошо, хорошо, - тяжело вздохнула сеньора де Лима. - Перейдем к делу. Муж говорил вам, что Марио сбежал от меня на пути домой. Я почти убеждена, что он опять явится в Пунто де Виста. Точнее - к моему брату или, что хуже, в институт. Да Сильва мне очень помогает. Он разослал людей во все стороны. Благодаря ему мне удалось вчера поймать Марио. Сеньор да Сильва - обаятельный человек, у него наилучшие намерения, но Марио трудный, нервный ребенок. Я не хочу нового скандала... Поэтому и не обращаюсь за помощью в полицию.

- В чем заключается моя роль?

- Сейчас скажу. Марио вас не знает. Так получилось, что он до сих пор вас не видел... - немного смутилась она. - Мне известно, что вы хотели с ним поговорить... Поэтому я подумала, что вам будет легче установить с ним контакт, объяснить ему...

- Я считаю, что вы с мужем совершенно напрасно так долго не доверяли мне. Будучи вашим адвокатом, я должен знать все. Разве можно было скрывать от меня, что Марио в этом деле поддерживает Боннара?

- Это неверно. Марио, как вам говорил мой муж, не интересуется завещанием. Но он ненавидит моего мужа, да и меня не любит... - она вытерла платочком слезы.

- Чем же могу помочь я?

- Вы подождете здесь до вечера. Может быть, даже переночуете... Как только мы узнаем, что Марио появился вблизи церкви, вы поедете к моему брату и попытаетесь выспросить у Марио, что он собирается делать. Вам необходимо завоевать доверие мальчика. Вы это сумеете, если захотите.

- А если Марио отправится прямо в институт?

- Он не сможет туда добраться. Об этом позаботится да Сильва.

- Значит, опять... - сказал я насмешливо.

- Нет, нет. На этот раз речь идет не о том, чтобы его схватить. Но он об этом не знает.

- Ну а если он не появится у священника... Ведь он может где-нибудь прятаться несколько дней.

Она смутилась.

- Видите ли... Уже сегодня к вечеру, самое позднее до полуночи он должен быть там... Он готов сделать все...

- Скажите откровенно, в чем тут дело? - спросил я сухо. - Почему вы недоговариваете?

- Нет, нет. Я ничего не скрываю. Дело в том, что сегодня годовщина смерти Хозе...

7

Мы заканчивали ужин, когда в столовую вошел плотный мужчина, похожий на боксера, и, остановившись за стулом да Сильвы, шепнул ему что-то на ухо.

Сидящая рядом с хозяином Катарина на полуслове оборвала свой рассказ о последних течениях в литературе и вопросительно взглянула на него.

- Простите, сообщение о Марио, - объяснил да Сильва. - Четверть часа назад его видели в двух километрах от деревни.

- Ваша разведка работает отлично! - засмеялась Катарина, которой вино слегка ударило в голову.

- Это проще, чем вы думаете, - ответил хозяин. - Село лежит в излучине реки, которую пересекает шоссе. Чтобы добраться до деревни с севера, необходимо перейти мост, расположенный в километре от нее. Мы решили, что вряд ли Марио станет переходить реку вброд, поэтому было достаточно наблюдать за мостом. Сейчас полнолуние, так что нетрудно заметить из ближайших кустов, кто идет. Впрочем, я ожидал, что Марио попытается доехать на попутной машине, и приказал наблюдателям окружить весь, полуторакилометровый отрезок шоссе между мостами.

- Вы, вероятно, были отличным командиром, полковник, - серьезно сказала Катарина, но мне показалось, что в ее голосе я уловил тень иронии.

- Не из последних, - наклонил голову да Сильва. - Во время операции под...

- Простите, не пора ли вам уже ехать, сеньор? - обращаясь ко мне, прервала его сеньора де Лима, которая но скрывала своего нетерпения.

- Пускай сеньор адвокат выезжает минут через пятнадцать, - сказал хозяин деловым тоном. - Может быть, выпьем еще?

- А если Марио... - начала было Долорес, но да Сильва остановил ее, подняв руку.

- Не волнуйтесь, моя дорогая. Все идет так, как мы предполагали. Поэтому будет лучше, если сеньор адвокат окажется в доме вашего брата не раньше Марио, а после него. Если Марио увидит там постороннего или, что еще хуже, заметит, что за ним следят, он может укрыться где-нибудь в селе или в саду около церкви.

- Я думаю, будет лучше, если доктор Дали поедет со мной, - решительно сказал я.

- Конечно! Мы поедем вместе, - подхватила Катарина.

Сеньора де Лима не скрывала недовольства.

- Мне кажется, это ни к чему... Вы останетесь с нами, - сказала она резко. - Утром я вас отвезу...

- Я еду! - решительно повторила Катарина.

- А может быть... - начал было да Сильва, но я не дал ему докончить.

- Присутствие доктора Дали может очень пригодиться. Ведь Марио видел сеньорину Дали в институте и знает, что она была знакома с его отцом...

- Помнит ли он ее? Это было так давно, - сказала сеньора де Лима, пожимая плечами.

- Вспомнит. А это может иметь большое значение. Ведь речь идет о том, чтобы завоевать доверие мальчика.

- Ты совершенно прав. Надо ехать, - подхватила Катарина.

- А ваше мнение? - обратилась сеньора Долорес к хозяину.

Да Сильва молча смотрел на Катарину. Было видно, что в нем борются противоречивые чувства.

- Я бы очень хотел, чтобы сеньорина осталась, - сказал он как-то особенно мягко. - Скажу откровенно - я рассчитывал на этот вечер... Но, пожалуй, вы правы, - обратился он ко мне и, вздохнув, добавил. - Жаль...

- Мы еще встретимся, - сказала Катарина с ангельской улыбкой.

Я был зол на нее, но пытался не показать своей досады.

- Мой дом всегда в вашем распоряжении, - несколько патетически произнес да Сильва.

Мы встали из-за стола. Хозяин и Долорес де Лима проводили нас до машины.

- Советую оставить машину на площади, около колодца. Так лучше, сказал на прощание да Сильва.

Мы тронулись. Луна действительно светила очень ярко, и я мог ехать, не зажигая фар.

- Что это ты так с ним кокетничала? - дал я волю сдерживаемой ревности.

- Симпатичнейший "мальчик", - коротко рассмеялась она.

- Могла бы найти кого-нибудь получше. Это же старик!

- Зато такой джентльмен... А профиль... прямо-таки римский сенатор...

- Никак не думал, что...

- Ну и глуп же ты, - прервала она и снова засмеялась. - Я отлично повеселилась. Не думай, что я пьяна. В голове немного шумит, вот и все. Ты и не заметил, что я смеялась над ним.

Злость неожиданно покинула меня, хоть я не очень-то верил Катарине.

- Могла бы, однако, не так ему поддакивать, - сказал я уже спокойнее.

- Игра стоит свеч!

- Не понимаю.

- Не прикидывайся простачком. Да Сильва - основная пружина здесь. Долорес и ее муж - не более чем марионетки в его руках. Дело вовсе не в смерти Браго, завещании или стремлении выяснить истину. Это игра, в которой ставка гораздо выше. Я еще не знаю, какова она, но чувствую это всем нутром... Атака да Сильвы направлена на институт. Даже личность Боннара не имеет здесь значения. Хотя это, я думаю, самый грозный его противник. Впрочем, вероятнее всего, да Сильва действует не по собственной инициативе. Ты можешь мне сказать, кто владеет местными плантациями?

- Какое-то акционерное общество или концерн.

- Необходимо узнать точнее. Это очень важно. И советую тебе, будь осторожнее. Не очень-то влезай в эту аферу. Это может испортить тебе репутацию.

- Ты меня пугаешь, - сказал я откровенно. - Но откуда такие подозрения? Что тебе говорил да Сильва, когда показывал магнолии?

- Он пытался выудить у меня, что я знаю о нейродине. Надо сказать, он делал это чрезвычайно умело. Ведь да Сильва, как ты сам видел, обаятельный хозяин дома, - она снова засмеялась.

- Ты повторяешься. Так что же ты ему сказала о нейродине?

- Все... что известно официально. К тому же, честно говоря, я и сама знаю немногим больше, а может, и меньше. Однако я не стала разубеждать его в том, что могу быть для него неплохим источником информации.

- Не ожидал, что ты способна на такую игру. Я был уверен, что он вскружил тебе голову...

- Мне надо будет как можно скорее повидаться с Боннаром. Если бы институт не находился под наблюдением соглядатаев да Сильвы, ты отвез бы меня туда сегодня же.

- Не требуй от меня нелояльности по отношению к семейству де Лима. Они мне доверяют. Вначале я должен был бы официально отказаться...

- Это исключено. Они сразу же поняли бы, в чем дело. Теперь ты не можешь идти на попятный. Пусть думают, что ты работаешь на них. Просто ты должен быть осторожным.

- Ты требуешь от меня слишком многого. Это противоречит адвокатской этике. Я не отношусь к разряду людей, которые...

- Понимаю, - поспешно прервала она. - Пусть будет так. Но имей в виду тебе следует вести себя осторожно.

- А ты не преувеличиваешь? Что из того, что он спрашивал о нейродине? Любой может интересоваться...

- Ты помнишь начало генеральского путча против Дартеса? Это и есть тот самый полковник да Сильва...

- Который пытался арестовать Дартеса? Откуда ты знаешь?

- Он сам мне об этом сказал.

Площадь перед церковью была пуста. Жители деревни рано ложились спать. Только в одном окне - в доме владельца магазина - светился огонек.

Я поставил машину у колодца, как посоветовал да Сильва. Луна ярко освещала ступени и белый фасад церкви. Лишь с правой стороны несколько невысоких деревьев отбрасывали короткие рваные тени.

- А если Марио где-нибудь здесь поблизости? - шепотом сказала Катарина. - Если он нас заметит или уже заметил...

- Что делать. Прятаться мы не станем.

Тишину нарушал только далекий лай собак. Мы поднялись по ступеням вверх и остановились у боковой калитки. Я нажал ручку. Раздался металлический щелчок, и калитка, скрипя петлями, раскрылась.

Идти в темноте по саду было не очень приятно. Казалось, что за каждым деревом или кустом кто-то притаился. Наконец мы миновали обгоревшие стены пасторского дома и в глубине боковой аллеи увидели свет в окнах домика Альберди.

Горевшая в комнате лампа отбрасывала светлую полосу на цветник под окном и ближайшие кусты.

Из домика не долетало ни звука.

- Может, Марио еще нет... - прошептала Катарина.

- Думаешь, нам стоит подождать?

- Пожалуй, в этом нет смысла. Если он нас заметит...

Я поднялся на крыльцо и осторожно постучал.

За дверью было тихо.

- Постучи громче.

Я несколько раз стукнул в дверь, теперь уже довольно сильно. Глухое эхо разнеслось далеко по саду.

Но и на этот раз внутри домика ничто не шелохнулось. Если Марио не успел еще добраться сюда и был где-то поблизости, мой стук мог насторожить его.

Я нажал ручку. Дверь подалась.

- Можно? - спросил я, задерживаясь на пороге, но ответом мне была тишина.

Пройдя темную прихожую, я остановился в дверях комнаты. Она была пуста. На столе, рядом с раскрытой книгой, стояла чашка с чаем. Я потрогал ее теплая.

- Ну что? - услышал я позади голос Катарины.

- Альберди был здесь несколько минут назад.

- Может быть, его неожиданно вызвали к больному?

- Возможно... Или же... вышел с Марио.

- Не видно, чтобы мальчик был здесь...

- Что будем делать?

Катарина задумалась.

- Надо подождать, - немного помолчав, сказала она. - Но обстановка несколько усложняется. Если бы мы их застали дома, все было бы в порядке, а так... Ждать здесь в комнате? Это может походить на засаду. Ждать перед домом? Бессмысленно. Возвращаться? Еще хуже.

- Я и думаю... Прежде всего действительно ли мы должны опасаться, что Марио, увидев меня, опять попытается скрыться? Пожалуй, это преувеличение...

- Не знаю, но учитывать это надо.

В этот момент мне пришла новая мысль.

- А что, если мы останемся здесь оба, но в определенный момент на сцене появишься только ты. Скажем, подождешь на крыльце и, когда увидишь их, пойдешь навстречу. Если Марио тебя узнает, все будет в порядке.

- Ты думаешь, они уже встретились?

- Вполне вероятно. Не исключено, что в этот момент они находятся на кладбище.

- Сейчас? Ночью?

- Сегодня годовщина смерти Браго. Марио непременно захочет навестить могилу отца. Днем это может быть рискованно. Лампу они не погасили, чтобы люди да Сильвы думали, будто священник дома...

- Пожалуй, твое предположение довольно правдоподобно, - соизволила она похвалить меня. - Ну так я ухожу, а ты оставайся здесь. Я подожду на скамейке у крыльца.

Оставшись один, я уселся в кресле и машинально потянулся за книгой. Это был какой-то философский труд с многочисленными карандашными пометками на полях. Я отложил книгу и, взглянув в сторону окна, сообразил, что наверняка хорошо заметен снаружи. Поэтому я вышел в прихожую. Сквозь закрытую дверь не долетало ни звука. Я вслушивался в тишину, напрасно пытаясь уловить хоть какой-нибудь признак присутствия Катарины.

Так прошло несколько минут... Справа от входа, рядом с единственным в прихожей окном, находилась деревенская печь, в углу - простенький умывальник. Слева я заметил небольшую приоткрытую дверь. Чуланчик был тесный, но хорошо оборудованный. Видимо, служанка священника неплохо заботилась о его земных потребностях.

На крыльце скрипнула доска. Кто-то, вероятно Катарина, спускался или осторожно поднимался по деревянным ступеням. Потом я услышал слабый звук шагов на тропинке и снова наступила тишина. Я ожидал, что вот-вот послышатся голоса, но из-за двери и окна, прикрытого-только сеткой от насекомых, до меня не долетало ни шороха.

Время шло, а Катарина не возвращалась. Может быть, она вообще не уходила и ждала где-нибудь неподалеку от домика.

Я вышел бы на крыльцо, но этим можно было все испортить. Так прошло еще минут пять, потом десять... Мной овладевало беспокойство.

Совершенно неожиданно раздался тихий стук в дверь. Я уже потянулся к ручке, когда сообразил, что это не Катарина и не Альберди.

Ручка шевельнулась. Кто-то проверял, заперта ли дверь. Это мог быть только Марио. Если он застанет меня здесь...

Почти в последний момент я спрятался в чулан. Через щель неприкрытой двери я увидел мальчика в темной спортивной куртке. Узкие брюки еще больше удлиняли его фигуру, придавая ему скорее вид слишком выросшего двенадцатилетнего мальчика, чем семнадцатилетнего юноши.

Марио прикрыл дверь и, не останавливаясь, прошел прямо в комнату. Переступив порог, он остановился и, видимо, убедившись в отсутствии священника, попятился, но после минутного колебания быстро подошел к окну и задернул штору.

Теперь при ярком свете я видел нахмуренное, загорелое лицо. Короткие вьющиеся волосы говорили о его негритянском происхождении. Катарина как-то упомянула, что мать Хозе Браго была мулаткой.

Марио сел в кресло около стола, однако потом встал и вышел в прихожую.

Я почувствовал, как капли пота выступают у меня на лбу. Если он заглянет в чулан... К счастью, он опять вернулся в комнату, но прошел в левую ее половину, так что я не мог его видеть. Я услышал скрип. Значит, он сел за стол. Пожалуй, для меня появилась возможность незаметно выбраться из дома.

Как можно осторожнее я начал открывать дверь чулана.

Я находился уже в прихожей, когда услышал шаги - сначала на тропинке, а потом на крыльце, - и опять юркнул в чулан. Глупейшее положение!

Почти в тот же момент дверь отворилась, и вошел священник.

- Марио! - крикнул он с порога.

- Я здесь, дядя, - в голосе мальчика звучала тревога.

Альберди вошел в комнату.

- Куда ты подевался. Я тебя искал...

- Тише! Прошу вас, говорите тише. Кто-то шатается вокруг дома... Я не хочу, чтобы меня видели.

- У тебя обостренная мнительность. Возможно, это просто забрела собака...

- Я видел... По парку болтаются какие-то люди. Наверное, от да Сильвы. Разве вы не видели на кладбище, как шевелились кусты? Поэтому я оставил вас... Но и здесь вокруг дома тоже шляются... Я видел женщину...

- Наверное, Ноку?

- Нет. Это была не деревенская женщина. Она ждала на крыльце, но я ее обманул.

- Что ты говоришь? Я нигде никого не видел...

Однако Альберди не оставил без внимания слова мальчика, так как вернулся в прихожую и закрыл входную дверь на засов.

- Сначала умойся, - сказал он, возвращаясь в комнату. - Ты грязный, словно ползал по оврагам. Помнишь, где умывальник?

- Помню.

Я быстро попятился, прикрывая дверь. Немного погодя послышался звон посуды и плеск воды.

Священник расхаживал по комнате.

- Будешь спать на раскладушке. Она у меня на чердаке... Когда-то... еще твой отец спал на ней, когда жил у меня несколько месяцев... Ты же знаешь.

Плеск воды утих.

Некоторое время царило молчание. Альберди передвигал столик.

- Дядя... - неуверенно произнес Марио.

Альберди подошел к двери.

- Слушаю. Что скажешь, мальчик?

- Ничего особенного. Я думал, что... - Марио неожиданно замолчал. Можно мне взять еще воды?

- Возьми, возьми. Сейчас я принесу полотенце.

Я опять услышал звон посуды и звуки льющейся воды.

- Ты хочешь есть? - сказал Альберди.

- Спасибо... Не очень...

- Поешь, поешь. Вот полотенце. С водой немного трудновато. Движок испортился, и бак на крыше пустой. Я ведь не разбираюсь в механике. Да это и не столь уж важно. Мне достаточно того, что накачает старый Лукас.

Теперь были слышны только шаги Альберди в прихожей.

- Может, поешь печенки? - услышал я его голос у самой двери чулана и был уже почти уверен, что сейчас он обнаружит мое присутствие.

- Спасибо... Спасибо. Я правда не голоден. Я очень хотел бы поговорить с вами...

- Конечно, поговорим... Но хотя бы попей. Нока сделала отличный напиток. Куда ты так спешишь с разговором? Ну, ну, признавайся, - бросил Альберди не очень сурово, - уж не сбежал ли ты из дома?

- Нет! Я был у моря... В Плайя де Оро. Мама и де Лима с врачом решили, чтобы я отдохнул... - добавил он с оттенком иронии в голосе.

- Ты болел?

- Э... Ничего я не болел... Если хотите знать, я и вправду сбежал, но не из дома, а из санатория.

Они прошли в комнату.

- Мать знает, что ты здесь? - спросил священник уже немного суровее.

- Если б знала, то меня здесь не было бы! - неестественно засмеялся мальчик. - Я еще вчера пытался сюда попасть. Но напоролся на людей да Сильвы. Я им не дамся, потому что не собираюсь возвращаться ни в Плайя де Оро, ни домой! Если вам это не нравится, то я пойду!

Наступила тишина. Я услышал звон стакана и скрип стула.

- Никто тебя отсюда не гонит, - заговорил наконец Альберди. - Но матери надо сообщить, иначе она будет волноваться.

- Делайте, что хотите. Домой я все равно не вернусь!

- Я думаю, нам удастся устроить так, чтобы ты на несколько недель остался у меня. А почему ты так подчеркиваешь, что домой не вернешься?

Марио не спешил отвечать.

Я немного увеличил щель и через открытую дверь комнаты увидел Альберди, сидящего за столом.

- Это не мой дом. А впрочем... - начал невидимый из моего укрытия мальчик и осекся на полуслове.

- У тебя были какие-нибудь неприятности?

Однако Марио не склонен был откровенничать.

- Не переживай, мальчик. Все как-нибудь уладится, - ободряюще сказал Альберди.

- Мне все равно. Вы мне скажите, но только правду, честно, что вы думаете о моем отце? - словно преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, выдавил Марио.

- Он был отличным писателем...

- Я не о том. Это теперь говорят все. Я хотел бы знать, каким человеком он был в жизни... Знаете... я... отца... помню... Хорошо помню. Но то, что я помню, это только одна сторона. Отец всегда был ко мне очень добр... и очень мудр! Он был самый умный... Таким и остался в моей памяти. Но ведь тогда я был только ребенком и мог многого не замечать. Я его любил! Ну скажите! Каким он был в действительности? Он был злым человеком? Пьяницей, эгоистом?..

- Что же тебе ответить? - сказал Альберди, медленно подбирая слова. Не стану скрывать, когда мы познакомились, он произвел на меня приятное впечатление. Потом он сильно изменился, но в то время я его но встречал. Когда за два года до смерти он приехал сюда, то это уже был больной человек, нервный, страдающий от постоянных головных болей... Несомненно, твой отец относился к разряду людей необычных и трудных в обыденной жизни. Не потому, что он был каким-нибудь надоедливым, вспыльчивым или эгоистичным. Насколько я знаю, он был тяжелым для окружающих прежде всего потому, что вел ненормальный образ жизни. Кроме того, он проявлял полную беспомощность в быту, и для окружающих, а особенно для мамы, это должно было быть очень тяжело. Обычную, нормальную работу он считал потерей времени и никогда не работал дольше чем несколько месяцев. Кроме того, отличался упрямством, почти таким же, как и твоя мать, и любой ценой стремился доказать свою правоту.

- А верно, что он с вами ссорился?

- Преувеличение. Правда, у нас были довольно горячие, даже бурные споры. Но это касалось философских проблем. Ты же знаешь, что твой отец был, увы, неверующим... Расхождений у нас было множество! - Альберди остановился. - Это правда. Он был упрям! - сказал он словно про себя. Упрям до конца...

- А мама его когда-нибудь любила?

Священник долго не отвечал.

- Вероятно, да. Иначе она не вышла бы за него замуж. И он ее любил... По-своему.

- А потом? Когда я был маленьким? Когда мама ушла...

- Я же тебе говорил, что не видел его в то время. Если хочешь знать, я всегда был против этого развода. И не только потому, что я - священник. Но не будем судить людей слишком строго. К тому же собственных родителей...

- Мама отца не любила! И даже ненавидела! - взорвался мальчик.

- Марио! Как ты можешь?! - воскликнул с упреком Альберди. - Если люди ссорятся, это не всегда значит, что они ненавидят друг друга.

- Я знаю, что говорю! Дело не в том, были ли у них скандалы... Это вообще не ругань... потому что отец не кричал. Да и мама, если и скажет порой что-нибудь со злости, так это вовсе не значит, что она обязательно так думает... Но то, что она отца не любила, это я знаю наверняка. У меня есть доказательства.

Скрипнул стул. Священник встал и подошел ближе к окну.

- Что ты, мальчик, можешь знать... - начал он, стараясь говорить как можно мягче. - Ты помнишь только то, что делалось у вас дома перед разводом. Позже - бракоразводный процесс... новая семья... А ведь прежде чем ты появился на свет, они любили друг друга... Лишь позже... Этот развод... Твои родители тяжко провинились... Не только перед богом, но и пред тобой, и пред собой... Ты спрашиваешь, кто был в этом виноват? Она или он? Оба! А кто меньше, кто больше? Можно ли это знать. Никто не проникал в чужую совесть... А даже если бы... Но ты, дитя, не суди своих родителей. Не надо.

- Вы не то говорите! - прервал Марио. - Все не так. Я их не собираюсь судить. А если говорю, что у меня есть доказательства, значит они действительно есть. Вы говорите, что мама когда-то любила отца. Но разве можно презирать того, кого любишь?

- Презирать? Откуда ты это взял?

- Вы говорите, что мой отец был необычным человеком, что это можно было заметить даже в то время, когда он еще не был известен. Значит, вы это видели, чувствовали... Тогда почему же мама этого не видела, если она действительно его любила? Она даже не интересовалась тем, что он пишет. Не знаю, прочла ли она при жизни отца хоть что-нибудь им написанное до конца. Она просто считала, что это пустая трата времени. Только после его смерти, когда все стали о нем говорить, она изменила свое мнение.

- Не обижайся, дорогой мои, но ты еще слишком молод и смотришь на все немного упрощенно. Я, например, остерегся бы употреблять такое слово, как "презирала". Твоя мама не сумела заметить его таланта... Она просто не разбиралась в этом. И не удивительно - ведь большинство критиков, даже известных, тоже его не заметило!

- Но самый близкий человек - жена!

- Нет, мой дорогой. Это не так просто. Можно найти массу аналогичных примеров в истории - Сократ, Руссо, римский цезарь Клавдий... Кто знает, может быть, вблизи труднее разглядеть величие?.. Я сам, признаюсь совершенно откровенно, до смерти твоего отца не прочел ничего, абсолютно ничего из написанного им. Лишь когда он получил известность... Я тоже был слепцом.

- Но вы говорите, что уже тогда считали отца необычным...

- Да. Это правда. Твой отец при первой же встрече произвел на меня сильное впечатление. Но это не значит, что я сразу увидел в нем гения. По-разному необычен может быть человек.

- Вы нарочно говорите так, чтобы доказать мне, будто мама имела право не верить в талант отца. Но от неверия до абсолютного отрицания, пожалуй, далеко?.. Наверное, есть разница между этими понятиями? Если бы вы знали... - он замолчал и уселся на край кровати.

- Что случилось? Ты же можешь быть со мной откровенным.

- Нет, нет. Лучше не спрашивайте...

- Можешь не говорить, это твое право, а я не любопытен. Я спросил лишь потому, что ты сам начал. Порой лучше поделиться с кем-нибудь своими огорчениями. Может, тебе легче было бы... понять.

- Нет! Нет! Я просто не могу. Не то чтобы не хотел вам сказать. Я не могу! Я поклялся, что не скажу. Никому!

- Что делать! Клятву надо сдержать. Надеюсь, эта клятва никому не причинит зла?

- Зла? Клятва? Эта наверняка нет! А зло? Если говорить о зле вообще, то уже слишком поздно!.. - вдруг неестественно рассмеялся он. - Я думаю, уже уплыли тысяч шестьсот, а может, и миллион. Но разве можно это вообще выразить деньгами?..

Мне было видно, как Альберди подошел к племяннику и мягко обнял его за плечи.

- Так нельзя... Надо взять себя в руки, - сказал он тихо.

- Знаю, - Марио нервно повел плечами. - Но... у меня нет никого. Я один... Позвольте мне остаться у вас.

- Конечно. Завтра я напишу маме, что ты останешься у меня на некоторое время. Тут спокойнее. Отдохнешь. Поговорим... Забудешь о неприятностях...

- Это не легко.

- Знаю. Но здесь, в деревне, человек как-то ближе к природе. А стало быть, ближе и к Творцу. Тут легче заметить, сколь незначительны и преходящи все наши жизненные невзгоды, малые и большие. Ибо что мы на этой земле? Что наши дела?.. Я тоже когда-то смотрел на мир, как ты. Мне казалось, что все сговорились против меня, что меня никто не понимает. А если взглянуть на это теперь... Важно никому не причинять зла, быть справедливым, иметь чистую совесть и самому уметь прощать.

- Прощать? Легко сказать. Впрочем, у меня ни к кому нет претензий. Но бывают обиды, которых не забудешь, которые нельзя забыть. Например, обида, нанесенная кому-либо после смерти...

- Если человек, которого несправедлива обидели, умер, то не все еще потеряно. Если можешь заставить себя искренне покаяться, то бог, безусловно, простит, а значит, простит и умерший. Порой суд божий требует, чтобы человек понес кару и здесь на земле, но... кто может оценить смысл решений Провидения?

Марио вдруг поднял голову.

- Скажите, дядя, но только честно, - сказал он с нажимом. - Вы верите во все, что говорите? В своего бога и в его справедливость?

- Верю! - очень серьезно ответил священник. - А ты не веришь? - спросил он печально.

- Не знаю. Ничего я не знаю. До того как мама второй раз вышла замуж, мы два года жили у дедушки. Я был тогда еще маленьким. Бабушка ходила со мной в церковь. До поры до времени это было для меня забавой, а потом превратилось в утомительное и скучное занятие. Когда я стал побольше, то часто беседовал на религиозные темы с товарищами. Многие были верующими. Некоторые - нет. Но это еще не значило, что те, которые чаще ходили в церковь, были лучше. Я стал задумываться, кому нужна эта вера? Одно время я сам стал ходить в церковь. Много читал. Однажды даже натолкнулся на вашу статью. Я хотел получить ответ... Надеялся найти его в трудах теологов, но не нашел. Все это слова, за которыми ничего нет...

- Тогда ты и написал мне то письмо?

- Нет. Это было раньше. Года через три после смерти отца. Я даже пытался писать на эту тему. Сначала за бога, а потом против него и его справедливости... Это смешно, правда? Мне было тринадцать лет...

- Дела величайшего значения не поддаются пониманию. Одного чтения недостаточно. Надо верить. Чтобы увидеть в мире то, что действительно от бога, необходима его воля.

- Пустые слова. Вы мне сейчас скажете, что если кто-то был обижен, то бог его вознаградит... Что и страдания могут быть благоволением господним для тех, кто им подвергается. Что это испытание... Но если человек был несправедливо обижен уже после смерти? Что, и эту несправедливость бог наказывает?

- Не понимаю, - в голосе священника звучало явное удивление. - Ты имеешь в виду тот случай, когда топчут память умершего? Очерняют его, да?

- Не совсем... Но, скажем, что-то в этом роде. Что на этот счет говорит религия?

- Разумеется, такой поступок - грех. И бог его справедливо накажет.

- Ну ладно. Пусть кого-то даже постигнет кара при жизни. Несправедливость обернется против тех, кто ее совершил. А если они не могут несправедливость исправить? Или даже не хотят? Самое большее думают, что не были достаточно дальнозоркими и проиграли?

- Я не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Ведь если их постигла кара, то это говорит именно о справедливости божией. А если они не хотят понять предостережения, тем хуже для них. Бог дал им возможность, а они не воспользовались ею. Тем больше их грех, и если не при жизни, то после смерти их ждет кара.

- Ну ясно, адский огонь. Все это ерундистика. Вообще, если вы хотите знать, так я в эти загробные суды, ады, рай и чистилища не верю. И не надо рассказывать мне сказки.

Альберди отшатнулся. Мне показалось, что вот-вот на Нальчика обрушится поток слов. Однако он молчал. По-видимому, его молчание тяготило Марио, потому что он наконец решился его прервать.

- Я... я... простите меня... - начал он неуверенно. - Я не хотел вас обидеть. Я только хотел сказать, что... - он умолк, не в состоянии выбраться из затруднительного положения.

- Я не обижаюсь, - сказал Альберди так тихо, что я едва расслышал его слова. - Да и чего ради? На что я должен обижаться? Ты не веруешь? Многие не веруют. Только я думал... - он резко сменил тон. - Тогда в чем же дело? Что ты хочешь от меня услышать? Ты спрашивал о моих взглядах. Я тебе ответил.

- Нет. В том-то и дело, что не ответили! - быстро возразил Марио. - Я имел в виду не ад и рай, а то, может ли бессмертная душа, эта субстанция, освободившаяся от тела, может ли она, по вашему мнению, поддерживать дальнейший контакт с миром, в котором жила? Или она совершенно отрезана от него?

Альберди сел в кресло.

- Странно, что ты задаешь такие вопросы, - начал он немного жестко, коль сомневаешься в существовании бессмертной души, вечном блаженстве спасенных и в муках грешников.

- Этого я не говорил. Я просто ничего не знаю. Я имел в виду только загробную жизнь! А если говорить об аде, чистилище, рае, то простите меня, все это кажется мне ужасно наивным. Так, словно бы я должен верить в чертей с рогами, ангелов с крыльями, в ведьм, русалок, привидения... Я думаю, и вы в них не верите?

Опять надолго наступила тишина.

- Ну... - начал как бы с сомнением Альберди. - Конечно, я не верю в существование русалок, ведьм, привидений. Но ты все перепутал. Ты не понимаешь сути проблемы. Ты говоришь, что представления о рае, дьяволах, ангелах наивны. Это только потому, что ты сам воспринимаешь их весьма наивно, подобно простым смертным. Наивны твои представления, а не сами понятия. Для меня в них скрывается неизмеримо более глубокое содержание.

- Но...

Альберди махнул рукой.

- Оставим пока этот вопрос в покое. Я думаю, бесцельно рассуждать о посмертных судьбах душ, не понимая сути, сверхъестественного смысла решений господних. Ну да бог с тобой! Попытаюсь тебе объяснить, о чем я думаю, не раздражая твоих сомневающихся ушей наивными понятиями, мудрец ты мой! Не знаю, удастся ли мне это полностью, но попробую. Только скажи мне, почему это тебя так сильно интересует? Разве ты не абсолютно убежден, что бестелесная душа - сказка, придуманная церковью? Ну скажи, не думаешь ли ты все-таки, что в этом, быть может, есть какая-то доля истины? В этих, как ты их называешь, сказках?..

- Теперь-то уж вы путаете, - обиделся Марио. - Я вовсе не говорил, что все это сказки. У меня есть факты...

В этот момент кто-то постучал в дверь.

Марио вскочил с кровати, беспокойно глядя на дядю.

Стук повторился. Альберди поднялся с кресла и движением руки показал мальчику, чтобы тот остался в комнате. Потом вышел в прихожую, закрыв за собой дверь.

Воцарилась тишина.

- Кто там?

- Простите, пожалуйста, - услышал я приглушенный голос Катарины. - Могу я видеть адвоката Эспинозу? Он сегодня вечером должен был быть у вас.

- Я не знаю никакого адвоката с таким именем. Тут никого не было, холодно ответил Альберди.

- Он был у вас два дня назад.

- Да. Вспоминаю. Адвокат моей сестры. К сожалению, сегодня вечером я не был дома...

- Может быть, вы будете любезны открыть...

Альберди медлил. По-видимому, он раздумывал, что делать. Наконец скрипнул засов, и я услышал звук раскрываемой двери.

- Я Катарина Дали. Не знаю, говорил ли вам обо мне Хозе Браго... сказала она очень громко, чтобы услышал Марио. - Мы познакомились с ним в институте Барта. Я рецензировала его книги для профессора Боннара и встречалась у него даже с сыном Браго. Правда, я не видела Марио уже лет семь, но он меня, наверное, помнит...

- Вы спрашивали об адвокате Эспинозе? - не очень вежливо прервал ее Альберди. - К сожалению, его здесь нет...

- Я приехала с ним вместе, - объяснила Катарина. - Мы были здесь и стучались к вам. Никто не отвечал. Эспиноза хотел дождаться вас. Я вышла вам навстречу.

- По-видимому, он куда-то ушел...

- Я прямо-таки не знаю, что мне теперь и делать...

Альберди явно хотел избавиться от нежданной гостьи.

- Вероятно, он пошел искать вас... Может быть, ждет в машине... Если он придет, я скажу, что вы были.

- Я буду ждать у машины, - с сожалением сказала Катарина. - Спокойной ночи.

- Спокойной ночи.

Альберди закрыл дверь на засов и вернулся в комнату.

- Приходила твоя таинственная незнакомка, - сказал он Марио шепотом. Говорит, ты ее знаешь...

- Я слышал... Что-то припоминаю.

- Так, может, лучше ее задержать?

- Не знаю. Эспиноза - это мамин адвокат.

- Ты ему не веришь?

- Я никогда не видел его, но думаю, что это человек не из приятных.

- На первый взгляд он производит неплохое впечатление. А что ты знаешь об этой женщине?

- Отец ее даже любил... Но трудно что-нибудь сказать. Если она дружит с этим адвокатом...

- Они еще могут вернуться...

- Лучше будет, если мы потушим свет, - подсказал Марио.

Альберди не ответил. Он сел на кровать и задумался.

- Надо снять с чердака раскладушку... - заметил он немного погодя. Лестница стоит за домом...

- Мне не хочется спать...

- Да... так о чем же ты хотел мне рассказать? - неожиданно сменил тему священник.

- А может, все-таки погасить огонь?

- Как хочешь...

Лампа погасла, скрипнула доска пола, потом кресло.

- Ну, так что? - тихо спросил Альберди.

- Сначала вы ответьте на мой вопрос.

- Хорошо. Пусть будет так. Что я думаю о контактах души умершего с миром? На мой взгляд, такой контакт возможен, но, как правило, он односторонен, точнее, инертен. Душа, пожалуй, должна сознавать, что происходит в мире, который она покинула, но сама непосредственно не может вмешиваться в жизнь этого мира.

- Почему вы так думаете? Почему контакт может быть только инертным? Ведь если существует иной мир, в котором живут души после смерти, то, мне кажется, тут дело лишь в различных измерениях этих миров, но они взаимосвязаны друг с другом. Ведь это не может быть мир, удаленный куда-то в пространство, он должен быть рядом с нами.

- О! - воскликнул Альберди. - Можно сказать, что ты и прав и неправ, ибо пространства для души, покинувшей тело, не существует. Так что нечего и говорить о том, далеко рай или близко. Локализация, действительно, была бы в данном случае наивностью. И с этими измерениями дело обстоит не так, как ты говоришь. Это не какой-то мир с другими измерениями. Скажем, обогащенный четвертым измерением в сравнении с нашими тремя. Это бытие выходит за пределы всяких измерений!

- Тогда как же при таких условиях можно говорить о контакте?

- Создатель! Его посредничество! Благодаря ему бессмертной душе может быть дано сознание того, что после смерти тела происходит в мире, в котором она жила. Ибо бог видит и знает все, а благодаря ему душа тоже может это знать. Однако такой контакт скорее пассивен, так как решает в данном случае не человек, не его душа, а Создатель. Душа может только просить его о помощи.

- Ну ладно! Допустим, все так и есть. А вы считаете, что этот контакт бывает, то есть должен быть только односторонним? А не может ли такая душа подать о себе какой-нибудь знак живым людям? Или она всегда вынуждена оставаться только пассивным наблюдателем?

- Ты имеешь в виду, спиритические сеансы? Привидения, бродящие по кладбищам или в старых замках? Ты же сам сказал, что это сказки. Я тоже так думаю.

- Ну да, но иногда ведь происходят необъяснимые явления. Вот вы, веря в загробное существование души, не отбрасываете полностью возможность того, что по воле божьей она каким-либо образом может проявить свое присутствие?

- Я такой возможности не отрицаю. Создатель всемогущ, - ответил Альберди и задумался.

Некоторое время стояла тишина.

Я подумал, что следовало бы воспользоваться моментом и выбраться из ловушки. Правда, скрипучий пол мог выдать мое присутствие, но ждать, пока священник и его племянник не отправятся спать, было рискованно, да и Катарина в любой момент могла поднять тревогу. Я начал потихоньку открывать дверь чулана.

- Когда-то, давно, такие вещи, кажется, случались довольно часто, начал Марио. - Теперь ученые говорят, что это галлюцинации, иллюзии. Даже вы так думаете. А если бы что-нибудь подобное случилось...

- Это надо было бы тщательно проверить, прежде чем дать более или менее авторитетный ответ. Я, например, встречался с подобными случаями. В трех случаях это была просто иллюзия, а в двух других обыкновенный обман. Поэтому не удивляйся, что я так скептически отношусь ко всем "голосам с того света".

- Почему вы сказали "голосам"?

- Ну, потому что обычно это называют "загробными голосами". Какие-нибудь звуки, потрескивание, шуршание, шаги, стук в окно.

- Вы думаете, это всегда иллюзия или обман?

- Не обязательно. Некоторые святые и праведники слышали голоса.

- А если бы вы явно услышали голос умершего?

- Каким образом? Во сне? Наяву?

- Да. Скажем... - он снова помолчал. - Ну... по... телефону...

- Ты решил надо мной посмеяться, - обиделся Альберди.

- Нет. Я говорю совершенно серьезно. Если бы вы услышали голос умершего по телефону...

Скрипнула кровать.

- Я приготовлю тебе постель, - сказал Альберди, вставая, а я замер на пороге чулана. В любой момент мог зажечься свет.

- Вы считаете, что я плету небылицы? Но нет! Поверьте мне!

Опять заскрипела кровать.

- Ну, хорошо, - донесся до меня шепот Альберди. - Если бы я услышал по телефону голос умершего, то вывод напросился бы сам. Это могла быть магнитофонная запись.

- А если этот человек, этот голос... разговаривал с вами? - воскликнул Марио. - Отвечал на вопросы и сам их задавал?

- Ты что, мальчик? - Альберди осекся, и только после долгого молчания сказал доверительным тоном. - А не слышал ли ты случайно сам такой голос? Скажи честно.

Марио долго не отвечал.

- Да. Слышал, - ответил он наконец голосом, в котором явно слышалась дрожь. - Только... Умоляю вас, никому об этом не говорите! А особенно маме.

- Это был голос твоего отца?..

- А откуда вы знаете?

- Нетрудно догадаться. Ты уверен, что это не мог быть голос с ленты?

- Уверен. Мы с ним беседовали.

- И этот человек сказал тебе, что он - твой покойный отец?

- Нет. Он даже хотел, кажется, чтобы я его не узнал. Вначале он очень сильно изменял голос. Особенно во время первой беседы...

- Так этих разговоров было несколько?

- Четыре. Первый - неполных два года назад... Но только после второго разговора я стал подозревать, что это голос отца.

Опять наступила тишина. Мне казалось, что я слышу стук собственного сердца. Я был уже на полпути между чуланом и выходом, но в этот момент совершенно забыл о себе.

- Почему ты думаешь, что говорил с отцом? - неожиданно спросил Альберди, прерывая молчание. - Голос мог быть просто похож.

- Нет! Это был он! Никто другой, только он! - убежденно повторил Марио. - Тут дело не только в сходстве голоса, но и во всем: в том, как он обращался ко мне, в некоторых подробностях...

- Расскажи мне о содержании ваших разговоров и обстоятельствах, при которых все это случилось. Может быть, нам сообща удастся разгадать загадку.

Альберди произнес это спокойно, словно не придавал особого значения словам мальчика.

Однако Марио не спешил с признаниями, и это должно было обеспокоить священника. Он что-то сказал так тихо, что я не расслышал. Но мальчик ничего не ответил.

- Ты, наверное, хочешь спать, - начал Альберди, явно пытаясь выбраться из затруднительного положения. - Можем поговорить утром. Времени будет много.

Однако это предложение дало совершенно противоположный результат.

- Я вам скажу. Сейчас, - ответил Марио голосом, полным сдерживаемого напряжения. - Только вам я говорю об этом, потому что кому я могу сказать еще? Товарищи, учителя высмеяли бы меня, мама бы подумала, что я спятил. Пожалуй, только вы один можете это понять... - он умолк, собираясь с мыслями. - Первый разговор был, как я уже говорил, неполных два года назад. Кто-то позвонил домой и попросил меня к телефону. Голос в трубке был какой-то странный... Словно кому-то не хватало дыхания. Слова произносились с перерывами. Я спросил, кто говорит, в ответ мне сказали, что знакомый, хороший знакомый. Тогда я спросил, как его зовут, но ответа не получил. Он сразу же начал задавать вопросы, как я себя чувствую, как у меня дела в школе, что слышно дома и... помню ли я еще отца. Я отвечал кратко, как это говорится, парой общих слов и опять попытался узнать, кто звонит, но услышал только "до свидания", и связь прервалась. Мама спрашивала, кто звонил, а я сказал, что какой-то знакомый, который не представился. Этого ей было достаточно. Но мне этот разговор показался каким-то странным. Спустя три месяца этот... голос снова дал о себе знать. На этот раз он звонил в школьный клуб. Он должен был хорошо знать, в какое время я там бываю. Теперь голос был немного иным, более естественным и как бы более знакомым. Он просил меня, чтобы я никому не говорил о нашем разговоре. Он снова спрашивал, как мои дела в школе, не надо ли мне чего. Я сказал, что нет, и опять спросил его имя, но он только ответил, что это неважно, что, впрочем, я знаю его хорошо. И тогда он сказал мне "Хет".

- Как? - не понял Альберди.

- "Хет". Так мог сказать только отец. Никто другой. Это было наше секретное слово. Вроде пароля, который мы применяли только в величайшей тайне во время игры в путешествие по стране Хет. Мы его знали только двое... После этого разговора у меня было странное ощущение, будто я говорил с кем-то очень близким... Конечно, здраво рассуждая, я вначале категорически отбрасывал мысль, чтобы это мог быть голос отца. Я думал, не галлюцинации ли у меня? Хотя я абсолютно не верю в духов и уж, во всяком случае, ни за что бы себе в этом не признался, я начал интересоваться тем, что люди вообще говорили и писали о смерти и о том, что делается после нее с человеком... У одного из товарищей я обнаружил книги о спиритизме и оккультизме. Быть может, я был немного под их влиянием... Но мне не с кем было все это обсудить. И тогда я написал вам. Жаль, что из этого ничего не получилось... Я начал ждать нового телефонного звонка, но Он заговорил только через семь месяцев. К сожалению, ничего нового я не узнал. Лишь еще больше убедился - это был голос отца. Но в то время я еще не отважился спросить его, он ли это.

- Где ты в это время был?

- Опять дома. На этот раз вечером, и как-то так получилось, что никого дома не было. Отчим был в служебной поездке, а мама в кино. Разговор протекал так же, как и предыдущие. Только в конце я спросил, будет ли он еще звонить. Он сказал, что да, но не раньше чем через полгода. И снова просил никому об этом не говорить. Последний, четвертый телефонный разговор был у нас три месяца назад. Это случилось в институте Барта.

- Так, значит, ты был в Пунто де Виста и не заглянул ко мне? - с упреком сказал священник.

- Я не мог. Было воскресенье и мы поехали с мамой и да Лимой в "Каса гранде" на целый день. В середине дня появился отец Алессандро. Когда они сели за бридж, я взял мотороллер и поехал в институт. Профессор просил, чтобы я обязательно побывал у него, когда буду в Пунто де Виста.

- А мама знала, что ты поехал к Боннару?

- Я не спрашивал разрешения, - гордо ответил мальчик. - Ну вот, я беседовал с профессором, когда зазвонил телефон. Профессор сказал, что это меня. Я испугался, что это мама. Но это был Он, и тогда я его спросил... Он ли это... Но Он не ответил. Только сказал, чтобы я не волновался, что все будет хорошо и что Он позвонит опять.

- Тогда в чем же была разница между этим разговором и предыдущими? Из того, что ты говоришь, ничего понять нельзя.

Марио молчал.

- Ты узнал что-нибудь новое, важное? - настаивал Альберди.

- Да. Он сказал мне такое, о чем мог знать только мой отец. Такое, что касалось прошлого... И оказалось, что все это было правдой, - добавил он с какой-то непонятной злостью.

- Говори яснее. В чем было дело?

- Нет. Нет. Этого я вам сказать не могу. Говорю вам - не могу.