Грибной дождик

Литературно-художественное издание для дошкольного возраста.

Сергей Евгеньевич Вольф

Рисунки В. И Л. Петровых.

Ленинград, Детская литература, 1975

Утром мы с папой идём на работу.

Он — на работу. Я — в детский сад.

Я довожу его за руку до детского сада, а дальше он уже сам идёт.

Сегодня я как раз проснулся, а его нет, ну, думаю, спит папа, зачем мне его будить, встал сам, сделал зарядку на вдох-выдох, почистил зубы, помылся, оделся, позавтракал.

Что это он так долго спит, думаю, а тут мама мне и говорит:

— Мне нужна твоя помощь.

Я удивился.

— Разве не папина? — спрашиваю.

— Нет. Твоя. Папа рано утром уехал за грибами. Сегодня ведь суббота. Тем более, вчера шёл грибной дождик.

Ты разве не заметил?

— Не заметил, — говорю. — А это как — грибной? Грибы с неба сыплются?

— И не сыплются вовсе, — сказала мама. — Грибной дождик — это когда просто дождик, обычный, ну, из тучи, но туча солнышко не закрывает, оно всё равно светит. Солнце и дождик вместе, понял? Для грибов это удивительно полезно, вот папа и уехал…

— Понятно, — говорю. — А нас бросил? Вот так папа.

— Нет. Он очень далеко поехал. Туда, куда ещё не ступала нога человека. Нам с тобой такой дороги не выдержать.

К тому же, у меня сегодня уборочный день. С этими уборками не знаешь, когда и жить начнёшь.

— Ладно, — говорю. — Что помогать? Ты покажи.

Мама говорит:

— Вот наш маленький красный чемоданчик. В нём папины рубашки. Отнесёшь их в прачечную. Вот деньги. Наш адрес ты знаешь. Фамилию ты помнишь. Понял?

— Ох, ты, мамочка моя! — завопил я. — Ты одного меня отпускаешь?!

— Да, — сказала она. — Учись. Расти. Скоро ведь в школу. Пошли.

Мы взялись за руки, вышли на улицу, дошли до самого угла и остановились. Напротив нас через дорогу был парк.

— Я пойду, — сказала мама. — А ты стой здесь и жди старушку.

— Какую старушку? — удивился я. Я не понял.

— А вот как раз и старушка, — сказала мама. — Бабушка, — сказала мама, — позвольте, мой сын переведёт вас через дорогу.

— Отчего же, — сказала старушка и улыбнулась. — Пусть.

Она сунула свою ладошку в мою, и я перевёл её через дорогу.

— Иди по главной аллее парка, никуда не сворачивая! — крикнула мне с той стороны мама. — Пройдёшь весь парк — будет улица. Но ты её не переходи один, так всякий может.

Ты стой и жди, и как увидишь, что дорогу собирается перейти старушка, вроде этой бабушки, подойди к ней, возьмись за руку и переведи её, помоги ей. Привыкай. На обратном пути — то же самое. Как переход через дорогу — жди сначала старушку. Или старичка. Ну, беги! Помнишь, где прачечная?!

Ах, как хорошо было мчаться по главной аллее совсем одному!

И вдруг я увидел удивительную собаку! Её вела на длинном поводке девочка в очках. Вот так собачина! Я таких, пожалуй, и не видел никогда. Ростом она была маленькая, с длинными ушами почти до земли, с длинной мордой, с длинным хвостом, с коротенькими кривыми лапками, а сама — тоже невероятно длинная. Ну, просто на редкость длиннющая. Где они живут, такие собаки? Чем питаются?

Ну, скажу я вам, и длинная же была эта собака! Она была знаете какая длинная? Она была… В общем, когда девочка в очках свернула с главной аллеи на неглавную, то голова собаки, и её уши, и кривые лапки, и передняя часть туловища уже шли рядом с девочкой по неглавной аллее, а задняя часть туловища, и задние лапы, и хвост — всё ещё по главной.

Понятно вам теперь?

Наконец собака сумела вся свернуть на неглавную аллею, и я свернул за ней тоже и пошёл, чтобы посмотреть, что она будет делать дальше. Зачем нужны такие собаки, думал я, для чего они предназначены?

Я шёл и смотрел, а эта собакина девочка в очках вдруг обернулась и показала мне язык. Я сам захотел показать ей язык, но тут же заметил, что собака тоже повернула голову в мою сторону и тоже показывает мне язык. Я подумал, что раз их двое таких, то мне их дразнить языком бесполезно, всё равно не передразнишь, и я тогда побежал вперёд по неглавной аллее и пробежал мимо них, кое-что напевая, я помчался дальше, размахивая своим красным чемоданом и не оглядываясь.

Вдруг я увидел какой-то белый круглый домик с колоннами. На домике крупными буквами было написано: «БИ- БЛИ-О-ТЕ- К А… ПА-РКА». На двери домика висел большой синий замок. Народу никого не было, кругом стояли пустые скамейки и плетёные кресла. А под колоннами — столики для шахмат, тоже пустые.

По одному столику, прямо по клеточкам ползла огромная блестящая муха, зелёная. Она вот как ползла: три клеточки прямо — одну вбок, три прямо — одну вбок — ходом коня.

Эта шахматная муха доползла ходом коня до другого края столика и вдруг взлетела вверх и. жужжа, медленно полетела вокруг домика с колоннами.

Я пошёл за ней. Сначала она облетела вокруг домика, и я всё шёл за ней. Потом она стала делать второй круг, но в середине, видно, передумала и начала медленно летать вокруг колонны. Она до того заходила меня вокруг колонны, что голова у меня стала кружиться.

Я ругал её, как мог, эту муху, а сам всё ходил и ходил за ней, а потом сел на траву и закрыл глаза. И стал крутить головой, но не в ту сторону, куда она на самом деле кружилась, а в другую, и только когда она перестала кружиться, я открыл глаза. Кругом были деревья, кусты и трава. Как в лесу. И людей не было, и белого домика с колоннами почему-то тоже, и муха исчезла.

Я встал с земли, поднял свой красный чемодан и вдруг увидел… гриб. Настоящий! Можете вы себе это представить?! Батюшки, да вон ещё один, и ещё, и ещё! Мигом я набил грибами полный чемодан, а они всё попадались и попадались. Тогда я высыпал из чемодана все грибы, вынул папины рубашки, положил их под кустик, грибы обратно в чемодан и стал собирать дальше. И скоро опять их некуда стало класть. Тогда я решил набить грибами все папины рубашки.

Завязать их внизу узлом и набить! Неплохо, а? А где рубашки-то? Туда посмотрел — нет, сюда — нет, побегал-побегал— ничего нет нигде, пропали, и тут я понял, в какую беду я попал: в прачечную я идти не могу, домой я идти не могу, а времени прошло, наверное, уйма, и мама…

Я заревел, схватил свой красный чемодан и помчался куда глаза глядят.

Я мчался через кусты и ревел и вдруг увидел пустую аллею и всего одного человека на скамейке, — и это была та самая девочка в очках с длинной собакой.

Я плюхнулся на скамейку рядом с ней и продолжал реветь.

— Что вы плачете, друг мой? — спросила она меня, задрав нос.

— Ах, отстань ты! — сказал я. — Не мешай ты мне!

— Ну а всё-таки? — И она хихикнула.

— Беда у меня, беда, неужели не понятно? — сказал я. — Горе у меня, понимаешь?

— Слезами горю не поможешь, — сказала она.

— Поможешь! — крикнул я.

Тут вдруг её собака подошла ко мне и лизнула меня в коленку, и совершенно неожиданно я перестал реветь и всё рассказал девочке про папины рубашки.

— Мне жаль тебя, друг мой, — сказала она. — Но слёзы лить не стоит. Надо быть бодряком и весельчаком!

— Да что ты говоришь?! — сказал я. Очень мне не нравилось, как она со мной разговаривает. — Откуда ты всё знаешь? Ишь ты!

— Мой друг, вероятно, ещё не учится в школе? — крутя носом, сказала она.

— Через год пойду, — сказал я. — Не долго ждать.

— Это неважно, — сказала она. — Не учишься — значит, не учишься.

— А ты-то учишься? — спросил я, хотя и догадывался. — Сама-то?

— Уже во втором классе, — сказала она.

— А почему не в школе? — спросил я.

— А я во вторую смену.

— А почему уроки не делаешь?

— А я ещё вчера вечером сделала.

— А собака почему такая длиннющая?

— А такая порода.

— А какая порода?

— А такса.

— А очки зачем?

— А низачем!

— Брюква ты! — крикнул я. — Каляква-маляква!

Она засмеялась, а мне до того обидно стало — и про папины рубашки я опять вспомнил, и про маму. — что я снова заревел во весь голос и ревел до тех пор, пока не услышал, как она говорит мне:

— Друг мой, ну, пожалуйста, ну, не надо, ну, не плачь, ну, хочешь, я дам тебе погулять с моей собакой, ты сам будешь держать её на поводке, раз у тебя такие неприятности?

— Ладно, — сказал я, вытирая слёзы. — Давай сюда твою собаку.

Мы встали со скамейки и пошли по аллее, и я сам вёл на поводке длинную собаку и успокоился и даже обрадовался чему-то.

— Что рубашки! Что прачечная! Деньги-то у меня есть! Пойдём пить кофе с пирожками! Я тебя угощаю.

— С удовольствием, — сказала она.

Мы нашли стеклянный домик и в окошечке купили пирожков и кофе, после накормили собаку и только было собрались сами поесть пирожков, как вдруг я увидел совсем странную картину: воробей разогнался по воздуху и-и-и… ка-ак сядет с размаху на ветку! И ветка стала раскачиваться вместе с ним. Туда-сюда, туда-сюда. А он сидит важный такой, толстый и раскачивается. Как на качелях. И тут же к нему ещё трое подсели. Качаются. Сами. Ничего подобного я ни разу в жизни не видел и сказал об этом девочке в очках.

— Неужели, друг мой? — сказала она. — Довольно-таки занятно.

Кто-то говорит:

— Это их ветер раскачивает. Не иначе.

— Неправда, — сказал я. — Вы что, не видите? Они сами. Да и ветра никакого нет.

Одна старушка говорит:

— Ну прямо цирк, а?!

Некоторые, кто ели пирожки, заспорили, а я смотрел, как воробьи раскачиваются, и к кофе даже и не притронулся.

Вдруг я увидел ещё воробья. Одного. Он сидел совсем один на ветке и не раскачивался. У всех воробьев головки были серые, я заметил, а у этого совсем тёмная с пёстрым пятнышком на маковке. Грустный такой воробей. Мне так жалко его стало, что я отошёл в сторону и опять начал смотреть на тех воробьев, которые раскачивались. Народу смотреть довольно много собралось. Кто-то сказал:

— Если ветра нет, то тогда всё неправильно. Сами они не могут.

— Но вы же видите — раскачиваются!

— Значит, есть ветер.

— Так где он?

— Всюду! Всюду! Вот где!

Вдруг тётенька — продавщица пирожков — как закричит:

— Пошла вон, противная птица!

Все посмотрели, куда она кричит, и я увидел того грустного воробья с тёмной головкой. Он сидел на моём стакане, на краешке, и пил кофе.

Я заорал изо всех сил:

— Пусть! Пусть пьёт кофе! Не трогайте его!

Я так орал, что сам напугал его, потому что он сразу улетел к себе на дерево.

— Может, ему ещё какао подавай, а? Или шоколаду? — сказал кто-то.

Старушка говорит:

— А у нас рыбки жили. Так мы их кормили огурцами.

— Заметили, целый стакан кофе хотел выпить! Целый стакан! Остатки его не устраивают.

— А как он, по-вашему, будет остатки пить? Поперёк он в стакан не влезет, а вниз головой — боится.

— Сами вы боитесь!

И вдруг я так расстроился из-за этого бедного воробья, и про маму опять вспомнил, и так мне плохо стало, что я быстро запихал в карман пирожки, схватил свой чемодан и крикнул девочке в очках:

— Идём отсюда! Куда глаза глядят! Она говорит:

— Слушай, может быть, ты хочешь покататься на колесе обозрения? Его открыли всего два дня назад.

— Пусть на колесе, — сказал я. — Только уйдём отсюда поскорее, и домой мне нельзя!

Ох, ну и замечательное же было это колесо! Огромное!

Когда наша с девочкой кабинка поднималась наверх, всё-всё было видно вокруг. Я прямо обомлел. Я даже и про девочку позабыл, про собаку, хотя они сидели со мной рядом, на одной скамейке. Просто удивительно! Всё кругом видно.

Вон мостик через пруд. А вон лебеди, лебеди плавают!

Вон спортплощадка, вон ящик с песком для малявок и лошади-качалки.

Да вон же стеклянный домик с пирожками и кофе! Воробьёв, правда, не видно, а старушка, у которой рыбки жили, стоит, пьёт кофе.

Вон трамвай ползёт, малюсенький, а вон там, за углом, мой детсад «Ручеёк», только его не видно.

А там-то, там-то что?

Нева! Нева видна вдалеке! И белые пароходики плывут.

А вон папин завод с трубой, честное слово!

Смотрите-ка, лошадь стоит у магазина.

А вон вдалеке белый домик-библиотека с колоннами, где меня запутала шахматная муха. А там, рядом, я грибы собирал.

А вон дом, где прачечная.

Ух ты, а вон и мой дом! Ну конечно! Огромный, весь розовый, со стеклянной башенкой наверху. Мой дом видно! Где я живу!

Ох, как худо мне вдруг стало. Что я наделал?! А мама?! Что там с мамой?! Сил моих больше не было терпеть.

Зазвенел колокольчик, колесо остановилось, я выпрыгнул из кабинки, девочка с собакой — за мной, я быстро открыл свой чемодан, отдал девочке два гриба: один — ей, другой — её собаке, она сделала большие глаза, но и ничего не стал ей рассказывать, а только спросил:

— Как тебя зовут? Я бегу. Привет! Мне надо, понимаешь?

— Запомни, меня зовут Ирина Николаевна. А тебя?

— А меня — Алёша! — крикнул я, уже убегая.

Я вылетел из парка и прямо весь затрясся от обиды: я так торопился, а ведь я обещал маме переходить через дорогу, только помогая какой-нибудь старушке, и теперь надо было её ждать.

Вдруг кто-то схватил меня за руку, я оглянулся — старушка!

— Быстрее! — крикнула она и потащила меня через дорогу.

— Кто вы такая?! — крикнул я сам.

Она наклонилась ко мне, сняла очки, потом снова их надела…

— Не тот, — сказала она. — Не тот мальчик. А где мой? Мой где?

Но я уже мчался к нашему дому.

Мама стояла бледная возле парадной.

— Пошли, мама, — сказал я и всхлипнул.

* * *

Дома я открыл чемодан, показал грибы и всё рассказал ей.

— Мой ребёнок растёт не как у всех. А тут ещё уборки выше головы, — сказала она, отвернулась и до самого вечера со мной не разговаривала.

Вечером приехал папа. На дне его большой корзины перекатывалось несколько грибков. Он сразу сел читать газету.

— Твой сын набрал чемодан подберёзовиков в нашем парке, — сказала мама и щёлкнула меня по носу, и только тогда мне стало легче и я рассмеялся. Тут же они велели мне идти спать, я пошёл, лёг и долго лежал, не гася свет и слушая, как папа с мамой о чём-то спорят. Потом папа пришёл ко мне. сел рядом со мной на кровать и сказал:

— Ты не покажешь мне завтра это место в парке, где растут подберёзовики?

— Ладно, — сказал я. — И ещё я тебя познакомлю с девочкой, Ириной Николаевной. У неё собака — ужас, длиной — как антенна у нашего телевизора.

И ещё покатаемся на колесе обозрения. Ты не против?

— Не против, — сказал он. — Спи. — И ушёл, погасив свет.

А я ещё долго лежал в темноте, думая обо всём, что произошло со мной в этот день, потом вдруг вспомнил про пирожки у себя в кармане, встал в темноте, достал один, снова лёг, откусил кусочек, пожевал немного и так и уснул с пирожком в руке.


Загрузка...