Грядущая тьма

Глава 15 Сопутствующие потери

До Нарыва честная компания живых мертвяков добралась быстро, и Рух затухающим разумом сразу оценил масштабные изменения. Слизняки зря времени не теряли и перетрахались на зависть самым похотливым из кроляшей. На выжженной, исковерканной равнине кишели с полтысячи взрослых тварей и без счету молодняка, окружив отвратительную Матку, успевшую распухнуть до размеров с небольшую избу. Ну это понятно, чего хорошее и полезное — наплачешься, пока вырастет, а всякая говнина сама дуриком прет. От дохлых слизняков и погибшего лешего не осталось никакого следа. Хозяйственные тварюги подчистили все мало-мальски съедобное до самой земли. Многочисленные разведчики, наматывающие круги вокруг логова, тревожно застрекотали, увидев незваных гостей. Раздутое брюхо чудовищной Матки задергалось, с нее посыпались присосавшиеся самцы, и вся масса слизней пришла в хаотичное движение, половина кожистых ублюдков спешно заключила Матку в плотное кольцо, а вторая, размахивая передними лапами, щелкая пастями и угрожающе шелестя, ринулась навстречу заложным. И вот тогда Рух по достоинству оценил армию живых мертвецов. Они застыли и уставились на сотни приближавшихся тварей как на дождь или снег. Будто на что-то совершенно обыденное, ни один не испугался, не поддался панике, не побежал. Застывший рядом Захар издал протяжный, мучительный стон. Снова вместе, как в прежние времена… С кем вместе? Какие времена?

Ряды мертвецов дрогнули, расступились, и вперед выплыли колдуны. За ними, отстав на пяток саженей, двинулась свита из десятка отборных уродов из Покровского монастыря. Слизняки неслись неуклюжими прыжками, нещадно давя молодняк и роняя со жвал зеленую слизь. Сто шагов, семьдесят, пятьдесят… Рух застыл, с нетерпением ожидая столкновения. Он впервые был рад видеть этих милых и красивеньких слизнячков. Давайте, родненькие, давайте…

Колдуны остановились и с видимым наслаждением сбросили лохмотья, представ во всей своей ужасающей красоте. В них почти не осталось человеческого, искривленные, обтянутые черной кожей скелеты. У одного вместо правой руки отросла уродливая клешня. У второго от затылка до пояса свешивался полупрозрачный желтоватый пузырь, внутри которого в густой жиже извивался и дергался, ударяясь о стенки, мелкий уродец без глаз. У обоих некромантов не было ног, их заменяли комки из десятка извивающихся, затейливо переплетенных толстых жгутов. Истинные порождения дьявола, пустившие скверну в себя, переродившиеся и измененные по воле своего темного колдовства.

Десять шагов… Ну давайте, сукины дети… Слизни резко остановились, в замешательстве крутя уродливыми башками, шумно принюхиваясь и возбужденно прищелкивая. Огромные, ничего не выражающие глаза уставились на колдунов. И Рух мог поклясться, что твари в тот момент о чем-то задумались. Они не понимали, они соображали, они силились познать и понять. От орды слизняков отделились четыре самые крупные твари и медленно, подобострастно пришаркивая брюхами по земле, подковыляли к ожидающим колдунам. Некромант с клешней поднял левую руку, и слизняки отшатнулись, взрыкивая и пульсирующе сокращая круглые зубастые рты. Морщинистые, дряблые тела пошли ходуном. Колдун что-то сказал на незнакомом, скрежещущем языке и мягко положил ладонь на голову твари, замершей перед ним. Все надежды на более-менее счастливый исход этой поганой истории рухнули, испарились как дым. Лапы у твари подломились, и она согнулась перед колдуном в подобии неуклюжего поклона, издав глухое горловое ворчание. От колдунов разошлась волна удовлетворения, они наконец-то воссоединились со своими детьми, с теми, кого кровью и смертью призвали в этот испоганенный мир. И теперь этот мир ждало исправление, исцеление, новый, правильный путь. И людям в этом мире места не было, и Бучила, к ужасу своему, понимал правильность этого кошмарного замысла…

Колдун погладил слизняка, словно огромного, уродливого кота, и тот, радостно заворчал, многочисленные лапы затопали по земле. Слизняк вытянул шею, будто пытаясь приластиться, и вдруг вцепился зубищами колдуну прямо в лицо. Иномирной твари было плевать на грандиозный, ошеломляющий, тщательно продуманный план. Она была голодна и собиралась отужинать, попутно запустив в кого-нибудь порцию свежеоплодотворенных яиц. Щелкнули круглые челюсти, брызнула гнойно-белесая кровь, и тут же, словно по неслышной команде, орда слизней рванулась в атаку. Тварь, цапнувшая колдуна, тряхнула башкой, раздался треск разрываемой плоти, и некромант завалился назад, лишившись половины лица. Он нелепо взмахнул уродливой клешней и упал. Все уложилось в долю мгновения. Твари уже накинулись на второго колдуна, тот успел душераздирающе заорать, и крик превратился в сипение, в него вцепились сразу две твари, одна в правое бедро, вторая в левое плечо, тонкие и острые передние лапы с хрустом вошли колдуну в грудь и живот, проколов тщедушное тело насквозь. Мертвецы из числа порождений Торошинки и Покровского монастыря кинулись на защиту хозяев, размахивая костяными клинками, и тут же исчезли, сметенные волной сотен обезумевших слизняков. Некромант, сцапанный слизняками, был разорван почти пополам, плоть посередине груди разошлась под рывками мощных зубов, и из раны с хлюпаньем полезли кости и витки черных кишок. Он, подыхая, отрывисто завопил, взмахнул рукой и всем телом испустил десяток мерцающих угольно-алых искрящих лучей. Большинство лучей хлестнули саженей на двадцать вперед, протыкая слизней и превращая их в истлевшие, пустые, иссохшие коконы. Несколько лучей вышли по бокам и назад, угодив по своим, пронзая мертвое мясо. Заложные, угодившие под заклятие колдуна, затвердели и развалились в дымящиеся куски. Твари, рвущие колдуна, умерли, и он упал прямо на них, вытянул тощую, когтистую руку и исчез под массой других несущихся слизняков.

Руха качнуло, он согнулся и подавился сухим кашлем, выворачивающим наружу нутро. Невидимые веревочки, на которых он танцевал нелепой марионеткой обезумевших колдунов, порвались, и он с ликованием понял, что свободен и привязи нет. Еб твою мать… Радоваться было некогда, он оказался аккурат посередине между армией заложных и ордой слизняков. Слизняки видели перед собой угрозу и гору сладкого подгнившего мяса, а заложные — созданий из плоти и крови, и мертвый мозг подсказывал, что всякого живого надо убить, не разбирая, человека или чудовище, исторгнутое порталом хрен знает из какой мрачной и засратой бездны. Смерть колдунов заставила их на мгновение растеряться, но это сразу прошло. Слизняки врубились в неровный строй мертвецов с треском и хлюпаньем, во все стороны полетели оторванные руки и головы. И Бучила знал, кто тут победит. Милые его сердцу восставшие мертвяки были совершенно бессильны против тяжеленных туш, зубов и острых, протыкающих и разрывающих лап. Одна надежда была на сотню здоровенных ублюдков, но стоять и смотреть, кто из сучар одержит верх, у Руха желания не было. Со всех сторон зажатый бредущими мертвяками, он задергался, закрутился и выскользнул на свободный от гниющих товарищей пятачок.

— Куда, блядь, — прорычал он и ухватил ковыляющего в самую гущу сечи Захара за шкиряк. — Вояка выискался. А ну-ка, за мной.

Бучила кинулся напролом, подальше от всего этого дерьма, не забывая тащить мычащего Безноса за собой. На хрена ему мертвый сотник, он и сам не знал, просто не хотелось бросать старого друга на поживу воющим за спиной слизнякам. Глупая мысль похоронить Захара как полагается казалась в тот момент дивно разумной. Безнос не сопротивлялся и плелся позади как безвольный телок. Встречный поток заложных иссяк, и Рух увидел впереди, в сотне саженей, чернеющий лес. Он мельком оглянулся. Позади кипела и свирепствовала бойня двух самых кошмарных армий со времен Пагубы, наверное. Слизняки завязли в плотной массе заложных, растеряли прыть, оторвались друг от друга, и теперь самые резвые оказались в ловушке. Мертвецы, не считаясь с потерями, не чувствуя страха и боли, гибли десятками, но уцелевшие облепляли тварей со всех сторон и рвали на части. В центре армии мертвецов сгрудились измененные, принявшие первый удар. Вот с ними, как и ожидалось, у слизняков не заладилось. Измененные, быстрые, верткие, сильные, орудовали костяными мечами, пластая и протыкая мягкие, вздувшиеся тела. Клин измененных погружался все глубже в орду, рассекая ее на две части и целя в Матку.

— Удачи вам, бляди, — обронил Рух и припустил через поле в спасительный лес. Кто из милейших сторон победит, было совершенно не важно, главным было спастись, а там хоть трава не расти. Бог или дьявол дал Бучиле еще один шанс. Ноги все еще не слушались, будто пришили чужие, но переставлялись довольно бодро, правда, двигаться получалось только боком и с нелепым лягушачьим полупрыжком. Захар, мать его так, вдруг уперся, завыл и попытался схватить Бучилу за шею.

— Ах ты тварь неблагодарная. — Рух съездил кулаком в посиневшую морду. — При жизни врединой был и в послесмертии все повадки гадские сохранил. Но-но, не балуй у меня.

Он тряхнул вяло отбивающегося сотника, как крысу, и увлек за собой. И не поверил глазам. На опушку близкого леса высыпали солдаты в синих мундирах. Слышались отрывистые команды, ломая кустарник неслась легкая конная артиллерия, и робкое рассветное солнышко мягко искрилось на темной меди орудийных стволов. Правее выстраивались драгунские эскадроны, один, второй, третий… Да что за херня? Никак славная новгородская армия прибыла!

— Свои, Захарка, свои! — обрадованно заорал Рух, но Безнос восторга не разделил, тупо уставившись мутным взглядом куда-то далеко-далеко.

— А, чтоб тебя. — Бучила потащил его за собой, бросать было жалко, не для того рисковал. До опушки оставалась сотня шагов, и пехота, рассыпанная по краю, приготовилась к бою. Первая шеренга опустилась на колено, вторая нацелилась сверху, и Рух почувствовал, что дело дрянь. Сейчас, суки, пальнут, и в бедном, чудом выжившем вурдалаке появится с полсотни новеньких, не особо нужных в организме дырищ. Вроде и не смертельно, но приятного мало, потом придется не меньше полугода в себя приходить. Но это еще ладно, ведь обязательно, по гадскому закону подлости, в башку попадут. Вот тут будет неприятней всего, можно потом и не встать…

— Не стреляйте! — заорал он, бешено размахивая свободной рукой. — Свои! Не стреляйте!

И эти гады его услышали, не могли не услышать, но молоденький офицерик, падла с крысиными усиками, воздел шпагу и открыл рот, готовясь к команде «Огонь», но тут откуда-то сзади, расталкивая солдат и сбивая мушкеты, выскочил человек в грязной, некогда белой рубахе, подлетел к офицеру и что-то сбивчиво заговорил. Офицерик, миленький, родненький, дай бог здоровья тебе, опустил шпагу, а человек в драной рубахе уже бежал навстречу Бучиле. Че это за явление Христа народу?

— Заступа! Заступа! — заорал человек, и Рух узнал Сашку Краевского. Ни хрена себе встреча однополчан.

— Заступа! — Сашка налетел вихрем, раскрыл объятия и резко остановился, увидев Захара. Сначала не понял, а потоп понял, судя по округлившимся глазам.

— Безнос? — ахнул Сашка.

Захар в ответ попытался сцапать барона за горло и клацнул зубами.

— Он самый, — подтвердил Рух. — Помер, а потом взял и поднялся, не лежится ему.

— Как помер? — глупо спросил Сашка, переводя взгляд с одного на другого и, видимо, все еще веря в некий дружеский розыгрыш.

— Ну обычно, как. — Бучила скорчился, издав подобие предсмертного стона. — Все наши умерли, и профессор твой в том числе. Вон там сейчас, на поле с тварями бьются. Последний бой, ети его мать. И давай без расспросов, некогда мне, шибко я занятой. Армия откуда? Ты, что ли, успел?

— Да ни хера я никуда не успел. Сами пришли, — доложил Сашка, не прекращая коситься на лязгающего зубами Безноса. — Я их случайно на дороге встретил, в лесу, сам не понял сначала, а они…

— Да потом, — отмахнулся Бучила. — Командует кто?

— Полковник один.

— Веди к нему, быстро. И скажи этим ухарцам, чтобы не смели в моего Захарку палить. А то щас каждая морда захочет обидеть безответного мертвяка.

— Я скажу, непременно скажу. — Сашка рванулся первым и зачастил: — А ты как? А ты откуда? А я… а я едва не подох. Господи, как же я рад, хоть и ненавижу, суку, тебя. Меня мавки убить хотели, та-а-ам такая история, потом расскажу, я в болоте утоп… А ты? А ты? Блядь, Захар, не трогай меня…

Ответы Сашке были вроде и не нужны, он просто сыпал словами и радовался, словно дите.

— Это свои! — заорал он и поманил Руха за собой в узкий проход между построенных рот. Солдаты недоуменно таращились на заложного и тихонечко матерились. По сторонам спешно разворачивалась артиллерия, пушки отцепляли с передков и катили на позиции, покрикивали командиры, суетились подносчики, ржали лошади, тлели подожженные фитили. Бойня заложных со слизняками не утихала, слышался вой, треск и дикие крики. Кто там побеждал, было уже не рассмотреть. Мимо промчался конный адъютант и заорал:

— Ар-р-ртилерия огонь! Беглым! Круши, м-мать!

Слух резанули резкие трели свистков, орудийная обслуга заметалась как угорелая. Сашка увлек Руха к группе всадников на самой опушке. Впереди всех на шикарном молочном жеребце восседал офицер с жестким, скуластым лицом, был он в белом мундире, золоченой кирасе и двууголке.

— Господин полковник! — заголосил барон. — Вы не поверите в такой поворот. Помните, я вам про чертова Заступу-упыря мельком рассказывал? Так вон он, собственной персоной! Жив, представляете, жив!

— Жив, значит? — Полковник усмехнулся краешком рта. — Право, какой забавнейший каламбур. Разрешите представиться, полковник Петр Яковлевич Новицкий. Честь имею.

— Заступа села Нелюдова, Рух Бучила, — отозвался Рух. — Вот никогда бы не подумал, но до усрачки рад видеть доблестную новгородскую армию.

— В самое время, в самое пекло, — блеснул своеуместным девизом новгородской армии Новицкий.

— Выходит, Бориска все же добрался до вас, — восхитился Бучила. — Вот молодец!

— Никуда он не добрался, — тихо откликнулся Сашка. — Я его мертвым нашел, на перекрестке на Волочек. Очередная темная история.

— Так, значит? — удивился Рух. — Откуда тогда кавалерия?

— Ты будто не рад нас видеть, — усмехнулся полковник. — А у вас тут весело, как я погляжу, мне барон что успел — рассказал. Дико извиняюсь, но почему у тебя мертвый егерский лейтенант в поводу?

— Приблудился. — Рух сдержал Захара, попытавшегося укусить полковничьего коня. — Ну не надо, че ты лезешь к животному, ошалел? Слушайте, дайте мешок и веревку.

За спиной басовито заухала артиллерия, застилая все вокруг вонючими облаками порохового дыма.

— Дайте ему веревку и мешок, — распорядился полковник.

— Сашка, помоги. — Рух подсечкой сбил Захара с ног и навалился сверху. — Ноги держи.

Подбежавший адъютант притащил то, что было велено, и Бучила с Сашкой, подавив вялое сопротивление, связали Безноса и накинули на щелкавшую зубами голову грязный мешок. Захар дернулся и послушно затих. Вот и умничка.

— А теперь кратенько обрисуй диспозицию, упырь, — велел полковник Новицкий. — Вижу, ты из гущи событий.

— Из самой наваристой гущи, и матерных слов не хватит, чтоб описать, — отозвался Бучила. — Твари, вырвавшиеся из чуть ли не преисподней, сцепились с армией живых мертвяков и истребляют друг дружку со страстью, выдумкой и огоньком. Звучит бредово, я б сам не поверил ни в жисть.

— Мы верим и более того видим все своими глазами, — застывший позади всадник спешился и тронул краешек треуголки. Невысокий, лет сорока, с располагающим, открытым лицом и холодными голубыми глазами убийцы. — Секретарь третьего класса Николай Мелецкий, Тайная канцелярия.

Бучила даже не удивился. Странно было бы, не окажись тут этого неприметного, скромного, даже серого на вид господина. Тайная канцелярия, ну куда без нее? Самая могущественная спецслужба Новгородской республики, занятая поиском и искоренением врага внутреннего и внешнего. Карающий меч Великого канцлера и Сената, щит государства: шпионаж, сыск, пытки, похищения, заказные убийства и прочие невинные шалости.

— Здрасьте, — неприветливо поздоровался Рух. — Может, ваша братия чего и видит, да не уверен, что все. Вот тут, прямо у меня за спиной, на днях открылся натуральный Нарыв, и полезла через него всякая поганая мразь.

— О Нарыве Канцелярия знала заранее, — огорошил новостью Мелецкий.

— Врешь, — вскинулся Рух. — Брешешь, как на духу…

— Вы же не дурак, Заступа, — усмехнулся агент. — Неужели поверили, будто единственный специалист по Нарывам профессор Вересаев случайно оказался поблизости от него?

— Ну посещали мыслишки, — признался Бучила. — Да только потом не до них стало, когда все в задницу понеслось. Так, стоп, откуда вы, сука, знать про это могли?

— Теперь уже можно приоткрыть карты, — улыбнулся Мелецкий. — Вы, милейший Заступа, оказались в самой гуще совместной операции армии и Тайной канцелярии. Наша агентура еще весной выяснила, что со стороны Московии собирается пересечь границу группа в составе нескольких отреченных колдунов, и целью их будет открытие того самого Нарыва. При появлении мы их сразу отследили и дальше вели наблюдение в тесной связи с армией и в частности с полковником Новицким.

— В теснейшей, — пренебрежительно фыркнул полковник. Было заметно, что в присутствии агента Новицкому немного не по себе. Сказывалась извечная взаимная ненависть между военными и агентами тайных служб, которых все презирали и одновременно побаивались, считая трусами, доносчиками и подлецами. Причем вполне заслуженно, одному Богу ведомо, сколько армейских офицеров сгинуло в пыточных Борисоглебки, страшной политической тюрьмы, по подозрению в измене или брякнув лишнее где-нибудь в кабаке.

— Знали и допустили это дерьмо? — удивился Бучила. Все это не укладывалось у него в голове.

— Допустили, но контролировали, — отозвался Мелецкий. — Нашей первоочередной задачей стало выяснить саму возможность открытия Нарыва и его механизм. Именно поэтому мы позволили колдунам осуществить задуманное, и именно поэтому здесь оказалась экспедиция профессора Вересаева. Ныне покойного, насколько я понимаю.

— Уж будьте уверены, — тихо отозвался Бучила. — Все они умерли, и профессор, и егеря, и еще куча ни в чем не повинных людей. Вы обрекли их на смерть.

— Жертвы были неизбежны, упырь, — тон агента похолодел. — Но они того стоили. Не сказал бы, что мне это нравится, но нужно смотреть с точки зрения государственной важности. Сведения, собранные профессором Вересаевым, не имеют цены. И да, у него были строжайшие инструкции спасти себя и информацию при малейшей серьезной угрозе. Да, все пошло наперекосяк, а значит, профессор должен был исполнить другую инструкцию и надежно укрыть информацию. Случайно не знаете, где бумаги профессора?

— Понятия не имею, — соврал Бучила. Просто так, из детской мстительной обиды.

— Ну ничего страшного. — В глазах Мелецкого вспыхнул хитренький огонек. — Барон Краевский любезно указал тайник профессора, и совсем скоро мы до него доберемся. А Вересаеву, думаю, мы будем ходатайствовать в установлении памятника у здания факультета прикладной магии. А может быть, и погибшей Лесной страже. Уверен, подвиг егерей найдет отражение в литературе и живописи, Новгородская республика не забывает своих героев.

— Суки драные. — Бучила на мгновение потерял самообладание и попытался сцапать агента за горло.

Мелецкий не испугался, а просто отступил на шаг и все с той же ублюдской милой улыбкой предупредил:

— Не совершайте ошибки, мой дорой вурдалак. — В руке у него, словно из ниоткуда, появился двуствольный пистоль, направленный Руху в живот. Офицеры зазвякали обнаженными саблями. Только Новицкий остался непроницаем.

— Не надо, — продолжил Мелецкий. — Стоило ли выжить в беспримерном кровавом месиве, чтобы умереть так глупо сейчас? Вашу агрессию я спишу на пережитое за последние дни, шутка ли, столько навалилось всего. Успокойтесь, сударь мой.

— Твари вы, поганые твари. — Бучила убрал руки. — Я вас ненавижу, всех до одного. Столько погубили людей. Вы их мизинца не стоите.

— И спорить не буду, — согласился Мелецкий. — Полагаете, мы просто так выбрали для этого задания отряд сотника Проскурова? Вовсе нет, они были выбраны как лучшие из лучших, которые не отступят, не струсят, не побегут и выполнят свой долг до конца. И мы не ошиблись, не правда ли?

— Я на херу вас вертел.

— Да прекратите ругаться, Заступа, — поморщился Мелецкий. — Признайтесь, вы больше злитесь не из-за сопутствующих потерь, а из-за того, что оказались пешкой в большой игре. Думали, спасаете мир, стоите на страже невинных, а оказалось, что от вас ничего не зависело. Ну я бы тоже взъелся, конечно. Понимаю.

— Они так думали, не я. — Рух кивнул на притихшего Захара. — А вы их предали и кинули подыхать. Все, что нужно знать о том, как Новгородская республика заботится о героях.

— Мелко плаваете, Бучила, — возразил Мелецкий. — Не видите всей картины, не ощущаете масштаба, не хотите понять, привыкли сидеть в своем селе, гонять приблудных кикимор и чувствовать себя Богом. В этом ваша слабость. А мы вершим государственные дела. Слухи об открывшемся Нарыве распространились молниеносно, и наша агентура этому всячески содействовала. Все сатанинские культы сразу активизировались и показали носы из своих засраных нор. «Черная милость», «Темный рассвет», «Демонатриум» и целая куча крохотных сект, о большей части которых мы даже не слышали до этого дня. Ох что творилось, вы и представить не можете. Самые глупые принялись прямо на улицах славить явление Темного владыки, а те, что поумнее, сбились в стаи, пошли в паломничество к Нарыву и были схвачены по пути. В одном только Новгороде арестовано больше двух сотен культистов, начиная от мелких лавочников и заканчивая ублюдками на самом верху, вплоть до Сената. Да-да, они пролезли даже во власть, в дворянские собрания, армию и полицию. Аресты продолжаются прямо сейчас. На кону спокойствие всей республики, а вы убиваетесь по горстке погибших солдат и гражданских.

— Вы отдали им две сотни беженцев и глазом не моргнули, — прохрипел Рух.

— А вот это уже случайность чистой воды, — было не ясно, брешет Мелецкий или говорит правду. — Нашей вины в этом нет. Где есть, я ее, как видите, признаю. Эти несчастные люди просто оказались не в то время и не в том месте.

Он еще что-то говорил, но Рух уже не слушал, вдруг заметив появившихся словно из ниоткуда в тени близкого леса всадников: худых, зеленокожих, сидящих без седел на тощих, раскрашенных алыми и серными полосами конях.

— Мавки, — выдохнул он. — Блядские мавки. Почему с вами? Они убили профессора и егерей.

— Правда? — вскинул бровь Мелецкий. — Вот этих подробностей я не знал. Это вождь Локгалан и его воины, и они точно тут ни при чем. Ручаюсь. — Он махнул маэвам рукой. — Господа, будьте добры присоединиться к нашей беседе!

Мавки тронули коней и поравнялись с офицерами. Локгалан, все такой же красивый, хищный и надменный, кивнул Руху и гортанно сказал:

— Приветствую, Тот-кто-умер, судьба вновь свела нас.

За вождем скрывалась колдунья Хинтара, с вуалью, накинутой на лицо.

— Ваши убили егерей, — прорычал Рух.

— Дело рук Викаро и его своры, — отозвался Локгалан. — Тебе известно не хуже, чем мне, лес полнится слухами, как этот сын паршивой гадюки протянул руку помощи, а потом перерезал людей, как овец.

— Так ты ничем не лучше его! — всплеснул руками Бучила. — Ты же сам в розыске был, мы тебя чуть не поймали, а теперь ты красуешься тут, словно ни в чем не бывало!

— Вождь Локгалан явился с повинной и доказал свою невиновность, — вмешался Мелецкий. — И свою полезность.

— Ах, ну да, как я не догадался, — притворно удивился Бучила. — Все вы, сука, одним миром мазаны.

— Викаро всегда был глуп, и вы были глупы, доверяя ему, — мягко сказал Локгалан. — Теперь вы мертвы, а Викаро остался глуп, вообразив, что твари, явившиеся из Бездны-где-ничего-нет-кроме-тьмы, уничтожат всех людей, а леса маэвов вернутся маэвам.

— А ты этого не хочешь? — с подозрением спросил, немного успокоившись, Рух.

— Не хочу, — кивнул Локгалан. — Войну с людьми маэвы проиграли еще сотни зим назад, и прежнее уже не вернуть. Я был далеко на востоке, у Великих старых гор, видевших рождение мира, и видел Тьму-что-жаждет, вы, люди, называете ее Скверной. Она одинаково ненавидит и маэвов, и вас, и произошедшее здесь — одно из ее проявлений. И поэтому я, Локгалан Кровавая Рука, вождь долхеймов, буду сражаться рядом с людьми. Поэтому я добровольно сдался и доказал свою невиновность по всем обвинениям. — Он кивнул за спину. — Хинтара видит в будущем только смерть. Помнишь, в первую встречу она говорила, что приближается Тьма и все вы умрете, если продолжите путь? Вы умерли, и Тьма пришла, отныне мы на одной стороне.

— А Викаро мы отловим и четвертуем, — пообещал Мелецкий. — Двуличная тварь поплатится за предательство, клянусь. И знаете, сударь мой вурдалак, я безмерно рад, что вы выжили, и хотел бы видеть вас на службе Тайной канцелярии. Такой талант пропадает, правда, я в восхищении!

— Пошел ты в жопу, — откликнулся Рух. — Пошли вы все в жопу.

Он повернулся и пошатываясь пошел в сторону леса, и никто не пытался его задержать. Бучила опустился под деревом и привалился к стволу. Артиллерийский огонь поутих, засвистели полковые флейты, и пехота пришла в движение, ощетинившись штыками и пиками. Сорвались с места кавалерийские эскадроны, новгородская армия направлялась добивать тех, кто остался, а Рух чувствовал только сосущую, безнадежную пустоту, ощущая себя использованной и выкинутой без денег ничтожной размалеванной шлюхой. Из спутанной дымки сознания проявлялись знакомые образы — профессор Вересаев и его студенты, Чекан, Захар, Ольга, Шушмар Зеленая Борода, егеря, имен которых он не помнил или не знал. Сгинувшие и умершие неизвестно ради чего. Бесплотные призраки выстраивались вокруг, посматривая насмешливо и испытующе. Никто не осуждал его за то, что он жив. Всякий побывавший Там знает, каждому свое время и своя дорога. И время Руха Бучилы еще не пришло, и свою дорогу ему только предстояло пройти. И пускай дорога эта будет вымощена потерями, горем и кровью, ее было нужно пройти ради тех, кого уже нет…