Грядущая тьма

Глава 7 Знакомства приятные и не очень

Одиннадцать с половиной верст отмахали и не заметили, только в глазах рябило от проносящихся мимо полей, перелесков и рощ. Лошади пошатывались, храпели и брызгали пенистой желтой слюной. Но ни одна не упала, оно и понятно, в Лесную стражу доходяжных коняг не берут. Вышний Волочек открылся с пригорка во всей пасторальной красе — широкая гладь Вышневолоцкого озера с многочисленными лесистыми островами, а на берегу каменный город под защитой редутов крепости в форме звезды. Еще каких-то пятьдесят лет назад ничего этого в помине тут не было, ни города, ни озера, ни процветания, в излучине реки Цны ютилось небольшое село, весьма удачно оседлавшее волок. А волоки в Новгородчине ценятся пуще всего, тут, среди болот и мелких речух, всегда востребовано удобное место перетащить груз сушей из одного водоема в другой. Вот на таком месте Вышний Волочек и устроился, рос ни шатко ни валко, пока в 1617-м республика, озаботившаяся удобством торговых путей, не затеяла грандиозную стройку. Под руководством немецких мастеров возвели невиданную систему каналов, шлюзов, дамб и водохранилищ, открыв водный путь из Балтийского моря до Волги, ставший основой процветания Новгородской республики. Почти двадцать лет работы в невыносимо тяжелых условиях, огромные средства и строго засекреченные данные о числе погибших рабочих. Кто говорил, что в болотах сгинули две тысячи мужиков, а кто и все пятьдесят, правду надежно скрыли архивы Камер-коллегии. Дыма без огня не бывает, и порой по весне из подмытых стенок каналов высыпались позеленевшие, плесневелые кости и черепа. В любом случае результат окупил любые издержки, взять стремительно разбогатевший на торговле Вышний Волочек, вотчину купцов Сердюковых, Асташковых и Танзеевых, за полвека превратившуюся из села с деревянными сараюхами и избушками в современный город с кирпичной застройкой и мощеными улицами.

Хмурые усачи в светло-синих пехотных мундирах распахнули ворота, сержант с обожженным порохом морщинистым лицом проверил документы и на вопрос: «Где бургомистр?», вальяжно указал на торчащий в центре города шпиль. Последний раз Рух тут бывал мимоездом лет десять назад, и за прошедшие годы Волочек порядком разросся и еще больше похорошел. Ютившиеся на окраинах рабочие бараки снесли, налепив опрятных домишек в англицком стиле, идеально прямые улицы начисто подмели, мусор, скопившийся за долгую стройку, вывезли, чтобы прогуливающиеся нарядные мамзели с кавалерами не воротили носов. Но вытравить былую сельскую идиллию так и не удалось, в подворотнях в лужах валялись жирные свиньи, а за изгородями копошились пестрые куры и горланили петухи. И тут же наметилась странность: в порту не было обычного многолюдства и матерной суеты. На озере одиноко застыла баржа, хотя обычно их тут не один десяток накапливался, ожидая своей очереди на сплав вверх и вниз по реке. Пустовали и многочисленные, завсегда процветавшие кабаки, вечно полные пьяных матросов, приказчиков и бурлаков, без числа спускавших деньги на вино, карты и жеманных потасканных шлюх. Шлюх, кстати, тоже не было видно. Выходной, что ли, у них?

Ратуша оказалась дивно красивым двухэтажным особняком с мансардой, арочными окнами и башней, с непременным колоколом как знаком городского самоуправления. Захар велел своим отдыхать и на прием к местному начальству позвал только Руха. Экая великая честь, делать больше нечего, чем со всякими крючкотворами время терять. Секретарь было пытался воспрепятствовать аудиенции, но, глянув на предусмотрительно снявшего маску Безноса, подавился возражениями и сделал вид, будто его тут вовсе и нет.

В Руховых представлениях бургомистр должен был быть непременно дороден, высок и представителен, а на деле за столом, заваленным бумагами и толстыми книгами, ютилась неказистая канцелярская крыса лет пятидесяти, в сюртуке, очках и засаленном парике, с тусклыми глазами заморенного работой человека.

— Здорово, — дружески поприветствовал Рух и без приглашения уселся в кресло с резными гнутыми ножками. Захар с грохотом пододвинул второе, без зазрения совести скинув на пол кипу, наверное, очень важных листов.

— В-вы кто? — слегка заикнулся чиновник, к своей чести держась без особого страха перед ворвавшимися в кабинет развязными наглецами.

— Лейтенант Захар Проскуров, — представился Безнос. — Четвертый егерский, «Волчьи головы». А это Рух Бучила, Заступа села Нелюдова, тут недалече.

— Мое почтение «Волчьим головам», — склонил голову бургомистр. — Бучила? Наслышан-наслышан.

— Слава бежит впереди героя, — осклабился Рух.

— Если не ошибаюсь, это вас два года назад подозревали в организации банды для ограблений почтовых карет?

— Наветы то злые и наговоры, — поморщился Рух. История эта уж начала забываться, и вот тебе на, снова всплыло дерьмо. И поспешно сменил тему: — А вас как звать-величать?

— Ох, простите мою невежливость. — Чиновник вскочил и церемонно поклонился. — Разрешите представиться: советник шестого класса, бургомистр Вышнего Волочка, барон Алексей Парфенович Авдеев.

— И вы нас тоже извините, дорогой Алексей Парфенович. — Рух навалился на стол. Так врываться они, конечно, поторопились. На их счастье, бургомистр оказался из новых дворян, получивших титул за должность. Попался бы потомственный, так приказал бы в шею гнать незваных гостей. Да еще всыпать плетей. А этот сидит, улыбается, глазками хлопает… — Чрезвычайное происшествие: мы только что из Покровского монастыря, там все убиты и в данный момент нарождается целая армия живых мертвецов.

— Убиты? — ахнул бургомистр.

— Вчера в монастырь доставили три тела из деревни Торошинки. Слышали, что там произошло?

— Слышал, как не слышать, такое горе, такое горе…

— Ну вот, меньше объяснять. Трупы из Торошинки заражены какой-то непонятной херней, зараза поднимает мертвецов и изменяет, делая быстрыми, сильными и опасными. Обычного мертвяка ребенок палкой забьет, а этих мы троих еле остановили. Я да почти два десятка егерей. А в монастыре таких теперь полторы сотни сидят.

— Сколько? — ужаснулся Авдеев. — Информация проверенная?

— Не, у старух на завалинке подслушали, — фыркнул Бучила.

— Все точно, — подтвердил Захар. — Ночью они попрут из монастыря, и крови будет море. Поднимайте войска, сударь мой бургомистр, надо срочно выжигать это гнездо.

— Господи Боже ты мой, правильно говорят, беда не приходит одна, — Авдеев повысил голос: — Прохор! Прохор!

В дверь тут же просунулась голова секретаря.

— Да, ваше благородие.

— Прохор, голубчик, отправь посыльного в крепость, истребуй мне капитана Сингаревского. Срочно!

— Сделаю, ваш благородие. Айн момент. — Голова исчезла.

— Прохор!

Голова вернулась.

— Подожди, Прохор, от торопыга какой. Еще вызови мне Ольгу Карловну. Сам, голубчик, вызови, не поленись. Бери коляску мою. Скажи, кланяюсь я. Нижайше прошу.

— К ней не пойду, — помрачнел Прохор, как-то разом растеряв весь пыл и энтузиазм. — Обиженный я. Ольга Карловна на Новый год пьяные изволили быть и спину мне подожгли, кафтан новенький испортили и камзол. А всем потеха была. Не пойду я за ней.

— Ты уж уважь, голубчик, меня, — попросил Авдеев. — Ведь знаешь, простому посыльному она и дверь не откроет, зазналась совсем. А дело важное, государственное. Буду у тебя в должниках.

— Я в отпуску три года не был, — буркнул Прохор.

— Будет, голубчик, отпуск, будет.

— Слыхал такое уже. И не раз.

— Честное-благородное слово! Только поспеши, голубчик, поспеши.

— Я запомню, при свидетелях сказано! Ежели не вернусь, значит, погиб. — Прохор улетучился.

— Вот так и работаем, — пожаловался бургомистр. — Каждый условия ставит да артачится на разный манер. Ну ничего, Прошка быстренько обернется, городишко маленький. Десять минуточек подождать. А у меня тут и без ваших мертвяков по горло проблем. Банду, в Торошинке набезобразившую, надо ловить. А как ловить в наших лесах да болотах? Тут армия спрячется — не найдешь. Губернатор депешу прислал — найти и наказать. Вот разбойники испугались! Солдаты нужны, а он мне бумагу с печатями. Мне с Прошкой по топям скакать? В волости творится черт знает что. В Дедине и Ивняках позавчера отравили колодцы, трое умерло, с полсотни маются животами и кровью тошнят. Люди стали искать виноватых, поймали двух евреев и повесили на ближайшей осине. Вчера поутру на Бежецком тракте накрыли обоз с зерном, мужиков всех побили, а зерно бросили. Это как? На Заполье ночью налетели, открыли пальбу, ранили стражника. За неделю все с ума посходили? А мне говорили, Алексей Парфенович, езжайте в Волочек, места там тихие, скоротаете старость до пенсии…

— Хорошие у нас места, — подтвердил Бучила. — А природа какая, а воздух? А если и режут кого, то с уважением.

— С уважением, точно, — понурился Авдеев. — Ох, что делается, что делается… Мертвецы монастырь захватили, горе мне горе. Ох, получу… — Он жалобно всхлипнул. — Прошка-стервец вернется, надо срочно депешу в Консисторию отписать. Господи, надо было с того и начать, вот дурак…

— Во-от, — погрозил пальцем Захару Рух. — Всякому умному человеку по первости приходит именно эта дельная мысль: «В любой непонятной ситуации вызывай всесвятош!»

— Не начинай, — болезненно поморщился Безнос.

— Ну да, чего уж теперь, — отмахнулся Бучила и спросил бургомистра: — А как так вышло, что в вашем славном городке отделения Консистории нет? Ведь положено, я то доподлинно знаю.

— Положено, — кивнул бургомистр. — Пятый год добиваюсь, а воз и ныне там. Говорят, людей не хватает и нигде их не взять. Дожили, в Святую консисторию ни один не хочет идти, всем только балов, пирушек да прочих увеселений срамных подавай. А мы тут страдаем. Хотя, — он на мгновение смешался, лицо озарила странноватая улыбка, — может, и к лучшему, что Консистории нет. Ох, боюсь, Ольга Карловна, голубушка, с ней бы не ужилась. Так и живем, под Богом ходим. Так мало проблем, еще экспедиция эта!

— Экспедиция? — удивился Рух.

— Самая настоящая, из Новгородского университета, — побожился Авдеев. — Две недели торчат, гербарии собирают, каменья, инструментами хитрыми все вокруг меряют, записывают в тетрадочки и слова нерусские говорят. Натуральный профессор, доктор один и пяток студентов. Студенты — озорники жуткие, ночами водку пьют, шляются и песни орут. А уж безобразят, не приведи Господь Бог. Отцу Иллариону дверь измалевали видами обнаженных блудниц, золотаря вином опоили, бочку угнали и говнище перед ратушей вылили, девицам и дамам проходу не дают, три дуэли с городскими затеяли, поранили двоих. Так это еще ладно, студенты и банды шалят, эка невидаль. Так вчера еще пропали беженцы, Новгород, слыхали, две сотни прислал? Будто у нас тут молочные реки и кисельные берега. Ладно, мы люди подневольные, приготовились принимать, место выделили, лагерь организовали, кухню наладили. А они пропали вчера. Из Мурино вышли, а в Волочек не пришли.

— Как не пришли? — вскинул бровь Безнос.

— Испарились. Жандармы сегодня тракт прочесали, нет никого. Двести тринадцать душ обоего пола по последнему пересчету. Фить, и улетели. Если следы и были какие, замыло дождем.

— Заблудились? — выдвинул версию Рух, держа в памяти происшествие 1643 года, когда на пути из Новгорода в Бежецк пропала целая рота солдат двенадцатого пехотного полка. Две недели искали: полиция, жандармы, Лесная стража, да еще согнали окрестных крестьян. Без толку все. С концами сгинули. А еще через неделю возле Нефедовки пастухи наткнулись на четверых одичавших, обезумевших человек в изодранных солдатских мундирах. Из них двое умерли на следующий день, один совсем из ума выжил, бился в судорогах и выл, и только последний пришел в себя и открыл тайну пропавшей роты. Оказалось, свернули не туда, потеряли дорогу и угодили в болота. Кто утонул, кто пошел нечисти на прокорм. Вот такие дела. Года через три охотники нашли на крохотном островке в Талицкой топи множество растащенных зверьем костяков. Одних черепов четырнадцать штук. И россыпь латунных пуговиц со знаками двенадцатого полка.

— Может, и заблудились, — кивнул Авдеев.

— Если с тракта по дури свернули, то все, пиши пропало, — подтвердил Бучила. — Зато не надо кормить. Вы им случайно не давали своего проводника? Ну чтобы куда подальше завел?

— Бог с вами, — поежился бургомистр. — Можно ли такое удумать?

— Ну мало ли как, времена нынче жестокие, — пожал плечами Бучила. — Лишние рты никому не нужны. Будем верить, что с беднягами все хорошо. Да и до них разве сейчас? Что будем делать с мертвяками в монастыре?

— Решать надо, решать. — Авдеев прислушался. Из коридора донеслись топот и металлическое бряцанье шпор. Дверь распахнулась, и в кабинет промаршировал офицер в треуголке и зеленом драгунском мундире. Немолодой, с морщинистым, обветренным лицом, при сабле и в до блеска начищенных сапогах. Рыцарь, сука, без страха и упрека. Словно с картинки.

— Бургомистр, — офицер чуть поклонился. — Господа. Капитан-лейтенант семнадцатого драгунского, Петр Сингаревский.

— Сотник Захар Проскуров, «Волчьи головы», — представился Безнос. — А это Рух Бучила, Заступа и по совместительству вурдалак. Под моей командой.

— Вурдалак и «Волчьи головы», — присвистнул капитан. — Чую, пахнет жареным.

— Не просто пахнет, воняет, — отозвался Бучила, изучая офицера пристальным взглядом. На вид лет пятьдесят, а всего лишь капитан-лейтенант. Чет не задался рост по карьерной лестнице. Связей нет. Или амбиций. Или задницы лизать не умеет. Или дурак.

— Покровский монастырь захвачен живыми мертвяками, мы только оттуда, — пояснил Захар. — Нам нужны рота или две, лучше при пушках, окружить святую обитель и всех перебить, пока по округе не расползлись.

— Ах вот оно как. — Капитан разом приуныл. — Не все так прос…

Договорить не успел, в коридоре снова раздались шаги: легкие, невесомые быстрые. Звучная дробь каблучков, тут уж не спутать ни с чем. И тяжелый топот вослед.

— Ольга Карловна, — поежился бургомистр. — Быстро-то как.

— Господи боже! — Сингаревский побледнел и поспешно отпрыгнул от порога, словно в кабинет должен был ворваться взбесившийся пес.

— Прошу, ваше сиятельство, вас ожидают, — угодливо пролебезил Прохор.

— Пшел вон. Не нервируй меня, — отрезал женский голос, низкий, спокойный и властный, живо рисующий картину бой-бабы весом пудиков в семь и гренадерского роста.

Дверь распахнулась, и Рух не смог подавить удивленный смешок, увидев невысокую и худенькую черноволосую женщину, похожую на злобного подростка и немножечко на ворону, в темно-синем платье с корсетом, приоткрывающим грудь, в чулках и шляпке с вуалью. От нее веяло колдовством с такой силой, что у Руха по спине побежали колючие огоньки. Он уже догадывался, кто перед ним.

— Ну, чего расселся, деревенщина, уступи место даме. — Она с ходу турнула Захара и опустилась в кресло, закинув ножку на ножку. — Ну, звал, что ли, Алешенька?

— Звал, Ольга Карловна, звал, — казалось, бургомистр перестал дышать.

— А я пришла. — Женщина обворожительно улыбнулась. Так волк улыбается ягненку, случайно встреченному в лесу. — Редко ты зовешь меня, Алешенька. Я уж думала, позабыл.

— Позабудешь тут, как же. — Авдеев шумно сглотнул. — Такое дело, голубушка, совещанье у нас. Капитана Сингаревского вы знаете.

— Видела где-то, — милостиво кивнула колдунья. — Ах, точно, на маскараде у Танзеевых на меня пялился, как на племенную кобылу. И не осмелился подойти.

— Ничего я не пялился, — сконфузился капитан. — Взглянул пару раз. Костюмчик у вас примечательный был.

— Обычная амазонка, — фыркнула колдунья. — Коротенький хитон, маска совы, обнаженная правая грудь для удобства стрельбы из лука, только и всего. И ничего страшного, на меня все тогда пялились.

— А потом вы шампанского перекушали и принялись в Петра Ивановича из лука стрелять, — поежился бургомистр.

— И ведь попала! — расхохоталась женщина. — Разве я не чудо?

— Чудо, Ольга Карловна, истинное чудо, — согласился Авдеев. — Давайте отвлечемся от воспоминаний, вы уж простите, голубушка. Господа, разрешите представить, маркиза Ольга Карловна Илецкая, Заступа Вышнего Волочка. Прошу, кхм, любить и жаловать.

Первые опасения полностью подтвердились. Напротив Бучилы вольготно расположилась личность известная и не сказать чтобы с положительной стороны. Колдунья Ольга Илецкая, особа, по слухам, взбалмошная, высокомерная и сволочная. В Волочек сослана два года назад, из столицы, после неприятного случая со смертями и грандиозным скандалом.

— Захар Проскуров, — представился Безнос. — «Волчьи головы».

— Рух Бучила, — заранее настраиваясь на неприятности, сообщил Рух. — Заступа села Нелюдова.

— Батюшки мои, Заступа! — изумилась Илецкая. — Дай угадаю, упырь?

— Вурдалак.

— Ой как интересно. — Колдунья подняла вуаль, открыв смазливое, ярко накрашенное, кукольное личико с чуть длинноватым носиком, тонкими губами и синими холодными глазами отъявленной стервы. На вид от шестнадцать до сорока. С ведьмами такое случается. — А я как зашла, сразу запах почуяла, думаю, то ли вурдалак рядом, то ли кто-то издох.

— Ага, мне тоже показалось, что где-то рядом мелкая сучонка затявкала, — Бучила легко пошел на конфликт.

— Надо же, смелый какой, — восхитилась Илецкая. — Я же тебя в порошок сотру, дурака.

— Нет большей глупости, чем пугать мертвеца, — ухмыльнулся Бучила. — И мне с тобой, ведьма, лаяться не досуг. Мы тут по делу, Покровский монастырь захвачен заложными.

— Покровский? — удивилась колдунья.

— Почти двенадцать верст от Волочка, сударыня, — угодливо подсказал Авдеев. — Святая обитель с мощами преподобной Ирины.

Рух пренебрежительно фыркнул. Господи, вот Заступы пошли, она же ведать не ведает, какие на ее земле монастыри.

— Чего ты хоркаешь? — прищурилась Илецкая.

— Заступа должен знать, где что у него.

— Тебе надо, ты и знай, — огрызнулась она. — Я тут временно, скоро упорхну из этой деревни и забуду как страшный сон. А ты будешь гнить среди этих березок, дерьма и сена до скончанья веков. Оттого желаю тебе жизни подольше, упырь. Так что там с монастырем?

— Долгая история, и третий раз повторять времени нет. Смертоубийство случилось в монастыре, примерно полторы сотни трупов, и все уже поднялись.

— Полторы сотни, — рассмеялась колдунья. — И я так понимаю, вы сюда, поджав хвосты, примчались помощи просить? «Волчьи головы» и упырь, мнящий себя Заступой? Не смогли с кучкой заложных управиться?

— Это не простые заложные. — Рух распустил завязки и вытряс на пол отрубленную башку. Страшная, раздутая, отрастившая огромные клыки голова уставалась на колдунью пустыми, затянутыми пленкой глазами.

— Они изменяются, — пояснил Бучила. — Отращивают конечности, щупальца и костяные шипы на зависть иному мечу. А еще быстрые и крайне живучие. Их останавливает только лишняя дырка в башке или перерубленный напрочь хребет.

— Страх какой, — перекрестился Авдеев.

— Ну не совсем обычные, тут соглашусь, — кивнула Илецкая. — Но это ничего не меняет. Настоящий Заступа бы не сбежал.

— А я не сбежал, — парировал Рух. — Предпринял тактическое отступление. Мне эти полторы сотни заложных до известного места. На чужой территории не работаю, вдруг ты обидишься и скандалить начнешь. Шутка ли, самой великой Ольге Илецкой дорогу перейти. Кодекс Заступиной чести и всякое такое.

— Кодекс, — отмахнулась колдунья. — Значит, я благодарить тебя должна?

— В ноги упасть.

— Хватит уже, — прервал свару Захар. — Нужно срочно возвращаться, пока зараза не расползлась. Мы сюда не лясы явились точить. Дайте нам два эскадрона, конную батарею, пороха и боеприпасов. Все, больше ни о чем не прошу.

— Да я бы с радостью, — простонал Авдеев. — Петр Петрович, скажите.

— Двух эскадронов нет, — хмуро отозвался капитан Сингаревский. — Вернее, есть, но это весь наличный состав. Гарнизон выведен из крепости девять дней назад, полки убыли на учения в полном составе, включая штаб, артиллерию и обоз. У меня всего два эскадрона неполного состава, из них половина рекруты первого года службы. И строгий приказ ни при каких условиях крепость не покидать. Даже если московиты границу перейдут.

— Да еб твою мать! — не сдержался Безнос. — Вы тут сговорились все, что ли? Вечно все через сраку идет!

— Успокойтесь, лейтенант. — Сингаревский чуть побледнел. — Так уж вышло. Единственное, могу отправить нарочного в Бежецк, просить разрешения на выход из крепости.

— Сутки туда, сутки обратно, — прикинул Бучила. — Идеальный вариант. За это время мертвяки подъедят округу, и вместо полутора сотен их станет в три раза больше. И если эта орава припрется в Волочек, а деваться ей в принципе некуда, нас ждут веселые времена. И надо учитывать пропавших беженцев. Вполне допускаю, что они попали в лапы заложным. Тогда смело плюсуйте еще пару сотен.

— Больше ничем помочь не могу, — отрезал капитан. — Посылаем за помощью и ждем в крепости, а там как пойдет.

— Никого ждать мы не будем, — сказала Илецкая и слегка прищелкнула пальцами, породив язычок рыжего пламени. — Мальчики, беру мертвецов на себя, вам останется взять метелки и пепел в кучку смести! Выдвигаемся немедленно. Дайте только даме собраться.

Немедленно растянулось на три с половиной часа. Илецкая затворилась у себя и признаков жизни не подавала. Торопить ее поостереглись после предупреждения Авдеева, что, если ее разозлить, можно случайно сгореть. Прецеденты бывали.

Вышла колдунья веселая, немножечко взвинченная, видимо, под чем-то увеселительным, облаченная в охотничий костюм, ботфорты и шляпу с пером. Женщина, чего с нее взять. Хоть и колдунья, а все ж человек. Ладно хоть лошади отдохнули, да раздобрившийся Сингаревский подкинул десяток своих. Вышний Волочек покинули в молочных сумерках, наполненных тревогой и стрекотом птиц. С озера стелился серый, пахнущий ряской туман, зыбкой полосой срезая прибрежные ивы и камыши. Зубчатая вершина елового леса тонула в усыпанных звездами небесах. Ехали в полном молчании, впереди Захар, за ним егеря, в середке Рух и Ольга Карловна и замыкающими опять егеря. Изредка брякала сбруя, да несся глухой перестук конских копыт. Бучила чуял, как у людей неистово бьются сердца. Все ждали битвы и надеялись успеть. Успеть спасти Грача и всех остальных. И по правде говоря, шансы на счастливый конец значительно возросли. Пускай без солдат и пушек, но присутствие колдуньи внушало надежду. Про Илецкую Рух слышал в основном только гадости и в эти гадости верил, да и личное знакомство все подтвердило, но так или иначе большая удача иметь под рукой одного из сильнейших пиромантов Новгородской республики и обозримых окрестностей. Если придется, такого жару даст, залюбуешься. Всегда приятно, когда на твоей стороне колдунья, умеющая швыряться огнем. Сумасшедшая, правда, но кто без греха? Среди колдовской братии вообще нормальные наперечет, а те, кто и есть, только прикидываются. Долгий век и магический дар не оставляют места для здравомыслия, каждый рано или поздно сходит с ума. Такова цена. Про Илецкую он в основном знал от незабвенной графини Лаваль, та по приезде непременно рассказывала все новости новгородского высшего общества, а уж про своих товарок тем более. Два года назад Илецкая закрутила роман с одним из членов Сената, а в один несчастный момент застала его в постели с другой. В итоге дом сгорел дотла вместе с незадачливыми любовниками. А гордая и обманутая в чувствах колдунья удалилась к себе. Нет, ну это каким надо быть дураком, чтобы изменять сбрендившей ведьме? Хотя, с другой стороны, угроза постоянной мучительной смерти наверняка добавляла интрижке пикантности. По закону Илецкую за двойное убийство, совершенное колдовством, ждал, что иронично, костер, но смертный приговор по личному распоряжению канцлера заменили бессрочной ссылкой. Как-никак, а Ольга Илецкая — герой последней новгородско-шведской войны, в битве при Пскове своим огнем спасшая левый фланг республиканской армии. Такие дела…

Версты тянулись одна за другой, лес тонул в кромешной настороженной темноте. Ухали совы, светились зеленым коряги и сгнившие пни. В чаще танцевали и прыгали едва заметные огоньки. Где-то вдали выли волки, созывая родичей на охоту и пир. Скверня, жуткая, опухшая, напоминающая утопленника, величаво парила над головой. И казалось, ночной дороге не будет конца. До монастыря осталась примерно половина пути. И тут горизонт на северо-востоке полыхнул слепящей, багрово-малиновой вспышкой…