Гвоздик

Она смотрела на опускавшийся занавес, не дыша, словно воображаемая пуля из пистолета Карандышева попала не в Ларису Огудалову, а в неё — актрису Варвару Криницину. Спектакль закончился, а вместе с ним подошли к концу два часа счастья, пролетевших незаметно в полном соответствии со словами Грибоедова. Вчерашняя выпускница Института культуры даже не мечтала о возможности выйти на сцену в главной роли, довольствуясь тем, что мелькала в массовке, да пару раз изображала горничную в комедии из жизни английской аристократии. К новому году режиссер обещал роль Снегурочки для детской постановки, и совершеннейшей неожиданностью стало утверждение на Ларису Огудалову, правда, во второй состав, без особой надежды сыграть в любимой пьесе «Бесприданница».

Тем удивительнее, что шанс выпал, когда давали спектакль, завершавший театральный сезон. В такой день в храме Мельпомены царит особенная атмосфера, и это чувствуют все, начиная от билетёрш и, заканчивая Главным режиссером. На утренней репетиции он объявил, что в силу сложившихся обстоятельств исполнительница главной роли на сцену выйти не сможет, и Ларису сегодня будет играть дебютантка Криницина. Коллеги-актёры приняли заявление неоднозначно. Карандышев, в лице Валеры Головкина, подбоченился, словно гусар на балу и, крутнув несуществующий ус, томно произнёс:

— Мон шери, отчего ж я не Паратов? Везёт же людям…

Игравший упомянутого персонажа актёр восторгов по поводу новой партнерши не разделял.

— Василий Демьяныч, — обратился он к главрежу, — не рискованно ли?

— Вот-вот, — метнув неодобрительный взгляд в сторону Варвары, поддакнула Пехлецкая, исполнительница роли Хариты Игнатьевны. — Опозоримся, чего доброго, на финальной постановке сезона. Я могу Ларису сыграть. Слава Богу, доводилось неоднократно. Меня в качестве мадам Огудаловой есть, кем заменить.

— Понимаю ваше беспокойство за судьбу сегодняшнего спектакля. Спешу заверить всех, что Кринициной можно доверять. Опыта нет, но с ее педагогами я с утра пообщался, благо знаю лично каждого. Не сговариваясь, они заявили, что Варенька не подведёт. — заметив, что не все присутствующие прониклись его словами, Главный режиссёр добавил: — Вы же сами знаете, плохая примета — невынужденные перестановки между исполнителями ролей. Если колоду и дальше тасовать начнём, дойдёт до того, что Мария Степановна, — он указал на занятую в массовке пожилую даму, заслуженную артистку России, — в «Бесприданнице» Робинзона будет играть.

— Лучше, пароход «Ласточку», — ответила острая на язык актриса. — У меня душа широкая, поместятся все. Только, заходя на борт, обувь снимайте.

Шутка разрядила наметившуюся было нервозность, не смеялись только «Паратов» с «Харитой Игнатьевной». Варвара хотела заверить всех, что не подведёт, роль знает назубок, и даже суфлер ей не понадобится, но только смущённо кивала на каждое слово главрежа. Вызванная на репетицию костюмерша — сурового вида тётка в больших очках — сделала пару кругов вокруг молодой актрисы, цепким взглядом фиксируя особенности фигуры:

— Н-да, деточка. Платье Ларисы специально под Ивантееву пошито. Росту в тебе хватает, а ничего другого, что женщине потребно, боженька не выдал. Не нажила ты ещё фигуру.

— Мой персонаж примерно того же возраста, — робко возразила Варвара.

— Это тебе не берёзку на детском утреннике изображать. — хмыкнула костюмерша. — Пьеса девятнадцатого века. На такую недокормленную барышню ни один жених не позарился бы в те времена. Ладно, не впервой авральным порядком костюмы подгонять. Вот здесь, там и вот тут, пожалуй, вставочки ватиновые сделаем. Только учти, жарковато в этом платьице будет, грим может поплыть. Хотя зачем он тебе? Бровки свои, на зависть многим. Кожа молодая, здоровая. Глазищи в пол-лица. Коса русая — и то настоящая.

Платье с ватиновой подкладкой грело не хуже зимнего пуховика, но Варвара почувствовала это только ближе к концу спектакля. Во время антракта она жадно глотала горячий кофе, обхватив ледяными пальцами кружку.

— Варя, ты — молодец, — похвалил Головкин. — Главреж в ложе «А» сидит. Я на него изредка поглядываю. Демьяныч в полном восторге. Ты специально репетировала паузы перед репликами? Эффектно. Целую жизнь твоя Лариса успевает прожить, прежде чем голос зазвучит. Прямо по Станиславскому. У Ивантеевой так никогда не получалось. А Пехлецкую не слушай. Она уже изворчалась, что ты притормаживаешь спектакль, из хронометража выбиваемся, а это непрофессионально.

— Не репетировала. — шумно вздохнув, призналась Варвара. — Текст боюсь забыть. Кажется, что если сразу вступлю, то следующее слово из головы вылетит.

— Ты тогда на суфлерскую будку взгляни, — посоветовал Валера. — Реально помогает. От помрежа Танюшки толку мало.

Она кивнула. Конечно, помогает. Да и суфлёр, Порфирий Матвеевич, в беде не оставит. Варвара считала, что только благодаря его ободряющему взгляду и улыбке не упала в обморок от страха. Несколько раз суфлёр даже подсказывал ей, но беззвучно, одними губами напоминал артикуляцией, с какого звука начнётся реплика. На протяжении всего спектакля чувствовалась его поддержка, словно рядом находился ангел-хранитель. Хоть и не напоминал ничем старый суфлёр ангела, скорее, похож был на персонажа из массовки гоголевского «Ревизора». Когда начинающая актриса впервые столкнулась с Порфирием Матвеевичем, то именно так и решила. Сухонький седой старичок с пышными, переходящими в бакенбарды усами, одетый в тёмный костюм старомодного кроя, никем иным быть просто не мог.

Варвара трудно сходилась с новыми людьми, редко когда проявляя инициативу в завязывании знакомства. В труппе театра держалась особняком, и встречным вниманием избалована не была. Старалась не вникать и не ввязываться в интриги, неизменно сопутствующие любому театральному коллективу. Откровенничала разве что со старым суфлёром, чуть ли не с первого дня, взявшим шефство над актрисой Кринициной. Ей досталась совсем крохотная без единого окна гримуборная, вероятно, переделанная из подсобки. Не иначе подобное помещение вдохновило когда-то Достоевского на описание комнаты Раскольникова. Помимо простора здесь отсутствовало нормальное зеркало, из-за чего приходилось использовать крышечку от пудреницы, дабы удостовериться, что с гримом все в порядке. В гримуборной становилось гораздо уютней, когда в гости заглядывал Порфирий Матвеевич. От кофе неизменно отказывался, мотивируя тем, что старикам за давлением нужно следить, зато развлекал Варвару театральными байками и давал дельные советы по актёрскому ремеслу.

Под аплодисменты публики на сцену поднялся Главный режиссер театра, поприветствовал зрителей, раскинул руки, приглашая актёров на авансцену для финального поклона. Не чуя под собой ног, Варвара вместе со всеми пошла вперёд, вздрагивая в такт сотням соударяющихся ладоней. Для любого актёра нет в мире звука приятнее, чем аплодисменты, особенно когда зрительный зал полон. К авансцене потянулись поклонники с букетами цветов. Щедро одарили Карандышева с Паратовым, не обделили вниманием мадам Огудалову, а Василий Демьянович получил большущую охапку жёлтых роз. Будь сейчас на сцене Ивантеева, и ей досталось бы изрядное количество букетов, но малоизвестной дебютантке зрители дарить цветы не торопились. Варвара не обижалась, понимая, что публику нужно завоёвывать годами, а после первой же главной роли звездой просыпаются только в кинофильме. Да и то не в каждом.

Из букета главрежа выпала роза, желтокрылой бабочкой порхнула по ракушке суфлёрской будки и свалилась на сцену. Цветок неминуемо затоптали бы, не возьмись его спасать Варвара. Присела, изловчившись, протянула руку, успев схватить несчастную розу раньше, чем по ней прошлись другие актёры. Вместе со стеблем цветка пальцы нащупали еще что-то холодное и шершавое. Принимавший поздравления Василий Демьянович успел отойти на несколько шагов в сторону и не сразу понял, чего хочет от него актриса Криницина.

— На сцене нашла? — поинтересовался он. — Это к удаче! С дебютом в главной роли, Варенька!

Варвара с ужасом поняла, что розу держит в другой руке, а протягивает главрежу неизвестно как очутившийся у неё ржавый кривой гвоздь. Слышала об этой давней актёрской примете, но никак не ожидала, что подобное произойдёт именно с ней.

— Что-то нашей блистательной Ларисе Огудаловой цветов мало подарили, — продолжал меж тем Василий Демьянович, протягивая весь свой букет. — Держи-держи, вместе с этой розой будет самое то. Брось отнекиваться! Ты сегодня гораздо большего достойна, уж поверь мне.

Актёры понесли знаки внимания зрителей в гримуборные, пошла и Варвара, прижимая к груди первый в жизни букет, полученный за выступление на профессиональной сцене. Аромат жёлтых роз кружил голову, подбитое ватином платье защищало от острых шипов, а на исколотые руки не стоило обращать внимания. Варвара не могла поверить, что всё это происходит с ней; ощущение бесконечного счастья не пропало после финального занавеса, оно продолжалось, словно прекрасному мгновению удалось остановиться. По коридору взад-вперёд сновали какие-то люди, порой обращались к молодой актрисе, она только кивала в ответ и блаженно улыбалась, будучи не в силах понять слов. Слышала, не осознавая смысла, да и не задумывалась над ним. Счастье не описать словами, его можно только чувствовать.

Верхний свет в своей каморке Варвара включать не любила. Тот, кто оборудовал помещение под гримуборную, видимо, решил компенсировать отсутствие окон мощной лампочкой, от света которой начинали быстро уставать глаза. Куда лучше — принесённый из дома неяркий ночник, дававший мерцающее, рассеянное свечение. В углы комнатушки оно не проникало, но это даже к лучшему. Казалось, что гримуборная больше и уютнее, чем есть на самом деле. А самое главное — здесь даже ваза для цветов имелась! Вероятно, осталась от прежнего хозяина или хозяйки. До сегодняшнего дня поводов к наполнению вазы не было, и на дне сосуда скопился изрядный слой пыли. Варвара сбегала за водой, а когда вернулась — застала в гримуборной Порфирия Матвеевича. По давней договорённости, старый суфлёр приходил в гости без приглашения.

— Отлично выглядите, Варенька, аж светитесь вся. Прекрасно…

— Спасибо, Порфирий Матвеевич! — расставляя в вазе цветы, засмеялась Варвара. — В который раз спрашиваю: когда мне выкать прекратите?

— Я по старинке воспитан. — с достоинством ответил суфлёр. — Всех в театре на «вы» называю. А как же иначе? В давешние времена актёров господами величали. На афишах так прямо и указывалось, что в такой-то роли — г-н или г-жа такие-то. К господам на «вы» положено.

— Не осталось больше никаких господ. — не то, чтобы Варвара любила спорить, но разговор этот повторялся регулярно, превратившись в своеобразный ритуал.

— Это сейчас уважения у людей друг к другу почти не осталось, а господа были и будут. И не толщиной кошелька сие звание определяется. Лучше, скажите мне, Варенька, как спектакль прошёл? Притомились, наверное?

— Не знаю. Будто во сне до сих пор. Я так тряслась от страха. Боялась слова забыть! Спасибо, что подсказывали по ходу действия, Порфирий Матвеевич.

— Полноте, Варенька. Это моя обязанность — господам актёрам прислуживать. — суфлёр улыбнулся, шевельнув седыми усами. — Знаю, когда помощь требуется. Вы замечательно представляли Ларису Огудалову, великолепно передали её душевные терзания, весьма точно воспроизвели дух эпохи. И другие актёры постарались на славу. Госпожа Пехлецкая сегодня превзошла самое себя. Раньше играла Хариту Игнатьевну с холодной отстранённостью уставшей от жизни дамы средних лет, а этим вечером предстала в образе не матери, а мачехи Ларисы. Как будто стремилась выдать замуж неродное нелюбимое дитя, предвидя трагический финал и сознательно участвуя в его подготовке. Интересное прочтение Островского. Думаю, Александру Николаевичу понравилась бы подобная трактовка.

— Ну, вы меня совсем захвалили. — Варвара смутилась по-настоящему, а затем из шалости решила изобразить барышню девятнадцатого века. Жеманно потупила глазки, но мизансцену доиграть не сумела, заметив на столике рядом с вазой тот самый ржавый гвоздь. — Порфирий Матвеевич! Смотрите, что я нашла сегодня на сцене! Говорят, это нужно куда-нибудь в стену забить. На удачу.

— Не здесь, Варенька. Иначе себя к этому месту привяжете крепче цепей железных. А на что вам сдалась завалящая гримуборная в провинциальном театре? Сохраните, лучше, гвоздик в качестве талисмана. Да и пора вам уже на банкет по случаю окончания сезона. Театральная традиция! — наставительно произнёс суфлёр, заметивший, как нахмурилась собеседница. — Довольно по углам прятаться. Многое изменил сегодняшний вечер. Принимать славу — такая же обязанность господ актёров, как игра на сцене. Второму можно учиться всю жизнь, а для первого воспитание хорошее требуется и душа чистая, живая.

— Так пойдёмте вместе, Порфирий Матвеевич!

— Э, нет, голубушка! — старик протестующе выставил вперёд ладони. — Не про меня шумные компании. Не привык на виду быть. Ступайте, Варенька. Вас, поди, заждались.

Банкет начался без неё. За длинным столом пустовало всего одно место возле Главного режиссёра, который жестами сразу указал, где должна сидеть исполнительница главной роли. В этот момент произносился тост в честь старейшего сотрудника театра. Варвара обрадовалась, что Порфирий Матвеевич всё-таки пришёл, но, оказалось, речь шла о заведующем костюмерным цехом. Дождавшись, пока присутствующие опустошат бокалы, она с укоризной шепнула главрежу:

— Василий Демьянович, а про суфлёра нашего совсем забыли. Вот, уж, кто — старейший сотрудник, хоть и скромный человек. Не пришёл, но отметить его заслуги перед театром нужно.

— Переутомилась ты, Лариса Дмитриевна, — сочувственно улыбнулся Главный режиссёр. — Понимаю. Сложный денёк выдался. Суфлёр уже начал мерещиться? Здание нашего театра — одно из старейших в стране, и даже ракушка оригинальная на сцене сохранилась, но ею лет двадцать как никто не пользуется. И суфлёра в штате театра давно нет. Да их почти нигде и не осталось. В Москве и то всего в нескольких театрах. Вымирает профессия. Сейчас принято, чтобы помощник режиссёра этим занимался. Неужто не заметила сегодня за левой кулисой Татьяну с текстом пьесы в руках?

Варвара замерла с открытым ртом, искренне надеясь, что Василий Демьянович сейчас засмеётся и скажет о том, как ловко разыграл начинающую актрису, но главреж счёл свою миссию просвещения выполненной и переключил внимание на закуски. К реальности Варвара вернулась, только услышав собственное имя. Сидевшая рядом Мария Степановна шепнула на ухо:

— Ты и вправду видела суфлёра в будке? Порфирия Матвеича?

На первый вопрос она смолчала, опасаясь, что записная острословша поднимет на смех, но при упоминании знакомого имени согласно кивнула. Мария Степановна дождалась, когда отзвучал очередной тост, и стих звон бокалов; взглядом намекнула, мол, отойдём в сторонку. Варвара встала из-за стола, направилась вслед Заслуженной артистке России, остановившейся возле стенда, где висели фотографии.

— Узнаёшь кого-нибудь, Варя?

На чёрно-белом групповом фото, среди донельзя серьёзных мужчин и женщин в старинных нарядах, она почти сразу отыскала Порфирия Матвеевича и с облегчением вздохнула, поздравив себя с тем, что сумасшествие отменяется.

— А теперь на дату обрати внимание, — улыбнулась Мария Степановна. — Вот здесь, в уголке.

— Апрель одна тысяча восемьсот девяностого года… — прочла Варвара. — Как же так?

— Жаль, музей театра закрыт на реконструкцию. Доступа туда пока нет. Хранится в нём страница губернской газеты за октябрь того же года. Рассказывается в заметке на первой полосе, как в здании театра случился пожар. Потушить успели, но служивший суфлёром мещанин Чебатыркин Порфирий Матвеич погиб. Бросился в огонь спасать экземпляр пьесы «Бесприданница» с ремарками самого Островского. Из горящего здания выбраться не смог, задохнулся в дыму, но текст сохранил, накрыв собственным телом.

— Так он… получается…

— Да. — подтвердила Мария Степановна невысказанные вслух мысли Варвары. — Вот такой у нас здесь дом с привидениями. Не каждый видел, да и не каждый рассказам поверит.

— Для меня Порфирий Матвеевич, прежде всего — ангел-хранитель…

— Не только для тебя. Любит он шефствовать над молоденькими актрисами. Надо сказать, не над всеми, но мне тоже посчастливилось с ним общаться. — она углядела на пальцах Варвары отметины ржавчины, не исчезнувшие даже после мытья рук. — Ух, ты! Неужели гвоздик нашла после спектакля? Благословил тебя на служение театру Порфирий Матвеич. Чего удивляешься? Думаешь, на сцене с современным покрытием найти гвоздь — обычное дело? Ну, рассказывай, куда было велено его забить? В стену какой гримуборной? Жуть как интересно!

— Никуда… — растерянно произнесла Варвара. — Сказано, что хранить должна как талисман, а забивать здесь не нужно.

Мария Степановна побледнела, по лицу скользнула тень досады, сменившаяся, однако восхищением:

— Вот оно как… Знать, птицу высокого полёта усмотрел в тебе Порфирий Матвеич. Не задержишься ты в нашем театре, Варя. Это мне тут век свой доживать. Как забила когда-то гвоздик в стену гримёрки, так и сижу в ней уже четыре десятка лет. Оттуда и вынесут вперёд ногами… — она приобняла за плечи Варвару: — Хватит о грустном, давай, вернёмся за стол. Есть повод. Отметим рождение новой звезды на театральном небосводе.