Гяур

Спокойно море. Ветра нет.

Ладьям далёким шлет привет

Утёс гранитный. А на нём

Спит вождь афинский вечным сном.

Когда-то спас он край родной…

Родится ль вновь такой герой

Блаженный край! Весь год весна

Бессменно тут царит одна —

На островах, что там вдали

Видны с аттической земли

Уединенной жизни дни

В блаженство превратят они:

Вершины гор отражены

В кристалле синей глубины,

В плену смеющейся волны.

3емкой эдем, чудесный край,

Где всё в цвету, где вечный май!

И если легкий бриз порой

Порхнет над синевой морской,

То аромат цветов с собой

Он принесет издалека.

Летит на крыльях ветерка

Дыханье розовых садов,

Привет царицы соловьев,

Ей сотни песен соловей

Поёт, и каждая — о ней!

И пенью соловья внимая,

Краснеет роза молодая.

Садов царице, розе роз

Не страшен ветер и мороз.

Зимы не зная, круглый год

Она красуется, цветет.

И неба, райский аромат

Она вернет ему стократ,

А небо улыбнется ей,

Цветущей с каждым днём пышней,

Так много разных здесь цветов,

Манит влюбленных тень садов,

Но много и пещер глухих —

Приют разбойников морских

Чьи лодки скрыты средь камней

От проходящих кораблей,

Пока гитара моряка

Не зазвенит издалека.

Но лишь вечерняя звезда

Зажжётся на небе — тогда,

Плывут пираты в мрак ночной,

Подобны теням под скалой,

Закутав вёсла. Вдруг толпой

Напали — смолк гитары звон,

и песня превратилась в стон.

Как странно: этот край таков,

Что быть жилищем для богов

Его удел: здесь жизнь светла

Но человек, что кроме зла

Не любит в мире ничего,

Все губит: под ногой его,

Как под копытами скота

Природы гибнет красота.

Весь этот дивный край цветет

Без человеческих забот,

Все здесь природа отдаёт,

И просит лишь о том людей,

Чтоб только не мешали ей!

Как странно — мирный край, и он

Людским безумьем омрачен,

Он край разбоя и страстей,

Кипящих в гордости своей,

Так, словно натиск тёмных сил

Строй серафимов сокрушил,

И адской злобой ослеплён,

Сел дьявол на небесный трон!

Так вечной радости страна

Тиранами разорена!

Тот, кто над мертвецом склонясь,

Увидел смерти первый час,

Последний час трудов и бед,

Когда подходит мрак, и нет

Дыханья жизни,(в те мгновенья,

Пока не властно разложенье,

Пока ещё его персты

с лица не стерли красоты,)

Кто видел ангельский покой,

И взгляд, что замутнен тоской,

Кто смерть в лицо увидел, тот

Душою дрогнувшей поймет,

Что мертвого прекрасен лик

Лишь потому, что в этот миг

Тирану неподвластен он,

Но смерть еще не смерть — а сон

Да, так невозмутимы покой

На мертвом облике, такой

Весь этот берег, такова

Вся Греция: она — мертва!

Так холодна, и так она

Последней красотой полна:

Огонь в душе едва угас,

Но как прекрасен этот час!

Ещё последний луч горит

Над скалами… Ужасный вид:

Сверкая, мрачный ореол

Вокруг надгробия расцвел,

Но вот затух последний блеск,

И луч сознания исчез,

И только искра, павшая с небес,

Над той землей, которую хранила,

Мерцает, но согреть ее не в силах!

Край подвигов, навек живых,!

Весь от полей до гор седых

Надгробие свобод былых!

Могучих повергал ты в страх,

А что осталось? Только прах!

Эй. жалкий раб! Ты позабыл

О грозной славе Фермопил,

А этот берег? чем он был?

И ты, свободы рабский сын,

Забыл, что это — Саламин?!

Так сделай память давних дней

Живою славою своей,

В душе, а не в золе храни

Отваги дедовской огни!

Да, ты и себе их разожжёшь,

И деспотов охватит дрожь,

Восстань! И жизнь отдай в бою,

Надежду завещай свою

Потомкам, пусть на смерть идут,

Иначе — от стыда умрут!

Был за свободу поднят меч,

И тот, кому в сраженье лечь

Пришлось, кто кровью истекал —

Борьбу потомкам завещал,

И как бы не была трудна,

Победой кончится она!

О, Греция! Свидетель в том

Один твой день! И этим днем

Бессмертье заслужила ты!

А все цари, что с высоты

Во мрак забвения судьбой

Низвергнуты? Лишь прах седой

Потомкам вечность сохранит

Во мгле безвестных пирамид.

Всеобщим роком пощажен

Лишь твой герой: воздвигнул он

Столп вечной славы над собой,

Столп выше гор земли родной:

В бессмертных песнях старины

Для нас живут твои сыны!

Как проследитъ за шагом

Твоё паденье? Ведь не враг

Тебя сломил, а ты сама,

Под ставив шею для ярма

Унизила свой дух навек.

Так раболепный человек

Рад цепи на себе замкнуть,

Тирану открывая путь.

А те, кто ходит в эти дни

Рабами по земле своей,

Что смогут рассказать они

О славе легендарных дней?

Нет больше среди них людей,

Достойных родины своей!

Где души пламенные их,

Что звали из долин твоих

На подвиги бойцов?

От колыбелей до могил

Они без чести и без сил

Ползут, рабы рабов.

Любой порок и грех людской

Владеют низменной душой,

Нет больше доблести в сердцах,

Нет человечности в глазах,

Одним прославился в наш век

Торгаш коварный, — хитрый грек:

Лишь древней ловкостью своей

Известен он среди людей,

И к голосу свободы глух

Его забитый, рабский дух.

Ярмо ему не враг, а друг

О нём жалеть не стану я.

Вот повесть мрачная моя,

И первый, кто её слыхал,

Не зря, поверьте мне, рыдал.

Вдали темнеет синь морская.

И тень, с прибрежных скал сползая.

Растет, пугает рыбака.

И кажется издалека

Что лодку там укрыл пират.

Рыбак поворотил назад,

И хоть уловом отягчен,

Н весла налегает он,

Пока далекий Порт Леон

Огней слепящие лучи

В восточной расплеснёт ночи.

Чей чёрный конь летит как гром,

И эхо гулкое кругом

То стуком кованых копыт

В ущелье диких скал кружит,

То звонкою уздой звенит?

Весь в пене конь, он словно вал

Прибоя у прибрежных скал.

Смолкает и морской прибой,

Но всадник позабыл покой:

Ничтожны бури всех морей

Пред бурею в груди твоей,

Гяур, безвестный назарей!

Но вижу я в чертах твоих

След потрясений роковых,

Ты юн, но бледный, мрачный лик

Страстями опален, и дик

Озлобленно горящий взор.

Вот он скользнул как метеор,

Я понял: ненависть и страх

Внушит османам этот враг.

Всё ближе он, его полет

Мой изумленный взгляд влечет.

Как демон в полуночный час

Промчался он и скрылся с глаз,

Оставив до скончанья дней

Тревожный след в душе моей,

И топот черного коня

В ушах остался у меня.

Он тронул скакуна уздой

И разом скрылся за скалой,

Нависшей над морской волной,

Ему, должно быть, страшен тот,

Кто увидал его полет!

В беззвездном небе мрак и мгла,

Но слишком ночь ему светла!

Промчавшись, бросил он назад

Как будто бы прощальный взгляд:

На миг он скакуна сдержал,

На миг на стременах привстал,

На миг… Но что в ночной дали

За рощей молодых олив

Он видит? Месяц над холмом,

Дрожит в мечетях слабый свет

И эхо разбудил мушкет,

Как будто отдаленный гром.

То знак усердья мусульман,

В ту ночь окончен Рамазан,

В ту ночь — Байрама первый час,

В ту ночь… Но кто же ты, что с глаз

Исчез? Ты, с огненным челом?

Что в празднике тебе чужом?

То скрыться хочешь ты, то вдруг

Тревожно напрягаешь слух.

Он замер, и в его чертах

Сменился ненавистью страх;

То был не мимолётный гнев,

Что вмиг румянцем заалев,

Остынет — Нет, он побледнел, -

Стал как могильный мрамор бел,

Чья мертвенная белизна

Во мраке ночи так страшна.

В седле недвижно он сидел,

Ужасный взор остекленел…

Кому-то он грозит сквозь ночь…

Вернуться, или мчаться прочь?.

Вдруг, сдержанный его рукой

Нетерпеливый вороной

Заржал и зазвенел уздой.

Так в сон, неудержим и дик

Врывается совиный крик.

Но вот коня пришпорил он —

Прочь, прочь, как бурею взметён,

Как в небо брошенный джерид

Скакун испуганный летит.

И вот уж берег не дрожит

От цокота его копыт,

И гордый шлем во тьме пропал

За черною громадой скал.

Одно мгновенье он стоял,

На миг один коня сдержал

И вновь — как призраком гоним.

Но в этот краткий миг над ним

Кружили бури прежних дней,

Злодейства, горя и страстей,

Страх, ненависть любовь и злость —

Всё в каплю времени слилось,

И небывалою грозой

Прошло над этой головой.

О, краткий миг! Он как река,

Как долгих, мрачных лет река,

Ничтожный миг в томах времен

Для мысли — словно вечность он

Для беспредельной мысли той,

Что горе — в совести больной,

И что навеки лишено

Названья и надежд оно.

Гяур исчез… Иль навсегда?

Нет горек будет час, когда

Вернётся он. Но жребий пал,

Гассану рок его послал,

И он придёт, чтоб, наконец

В гробницу превратить дворец.

Он как самум, как вихрь, что вдруг

Уничтожает всё вокруг,

И даже тёмный кипарис

Иссушенные ветви вниз

Склонит. Да, сей последний страж могил

Иссохнет, и во прах падёт без сил.

Коней в конюшне нет давно.

Дворец пустой. Кругом темно.

Ни слуг в чертогах, ни рабов.

И тонкий пепельный покров

На стенах медленно растёт.

То сеть свою паук плетёт.

В гареме нетопырь живёт,

А лестница и узкий ход

Под башнею сторожевой

Давно захвачены совой.

В саду фонтан зарос травой,

И воет одинокий пёс над ним,

Жестокой жаждою и голодом томим.

Какой отрадой был для глаз

Фонтан, когда в полдневный час,

Над истомлённою землёй

Сверкал серебряной росой,

Когда прохладу нёс в сады

Полёт кружившейся воды!

А ночью, звёздной голубой,

Играл светящейся волной,

Звучал мелодией ночной…

Нередко видеть мог фонтан,

Как в детстве здесь играл Гассан,

И засыпал в тени ветвей

Под песню матери своей…

Шли годы, и шумел фонтан,

И слушал юношей Гассан,

Как песня девы молодой

Лилась, журчала в лад с водой.

И вот навек умолк фонтан.

Не будет в старости Гассан

Тут отдыхать под пенье вод,

Когда вечерний час придёт.

Нет, не журчать фонтану вновь:

Ведь пролита на землю кровь,

Что грела сердце в нём…Года

Пройдут, но больше никогда

Тут речи не звучать людской

Любовью, радостью, тоской…

С тех пор, как женской скорби крик

Пронёсся, жалобен и дик,

Тут воцарилась тишина.

И только стучит калитка одна…

Стучит, но кто её запрёт

В часы осенних непогод?

И как в песках, где жизни нет,

Найти отрадно чей-то след,

Найти отрадно чей-то след,

Так здесь — хоть голос услыхать,

И то уж можно бы сказать:

Одна душа живая есть,

Бзлюдье легче перенесть!"

Ещё блистает красотой

Чертог забытый и пустой,

И своды пышного дворца

Обрушились на до конца,

Но мрак сгустился у ворот,…,

Факир сюда уж не зайдет,

Минует дервиш этот дом

Кто странника накормит в нем?

И путник, подойдя к дверям,

Уже не скажет свой "салам",

Богатство, Бедность — всё пройдет,

Не задержавшись у ворот,

Приветливость, что тут жила,

С Гассаном вместе умерла,

Гостеприимный кров его

Не приютит уж никого,

С тех пор, как неверного острым клинком

Высокий тюрбан был разрублен на нем.

Вдали раздался шум шагов,

Но не расслышать голосов.

Всё ближе….Вижу я тюрбан,

В богатых ножнах ятаган,

И как эмир, в зеленый шелк

Одет был тот, кто первым шел.

— Ты кто такой?

— Плох твой салам:

Я — мусульманин, видишь сам!

— Но человек ты не простой,

И, видно с ношей дорогой,

Ты с ней так бережно идешь,

Так осторожен ты, ну, что ж,

Садитесь в лодку, я готов

Плыть хоть до самых островов.

— Ты прав, твой челн скользит легко,

Безмолвный берег далеко,

Не нужно паруса, веслом

Работай. . Скоро приплывем.

Правь к этим скалам, что стеной

Стоят над темной глубиной.

Ты смелый, кажется, моряк. .

Доплыли быстро мы. Но так

Бы долог путь, ручаюсь я,

Для той, кто………. …..

…………………………………………………………………………………..

Угрюмый всплеск, и в глубину

Вдруг что-то, зарябив волну,

Скользнуло… Показалось мне,

Что там, немного в стороже,

Как будто двигалось о н о…

Нет, только лунное пятно

Скользило, обманув меня,

В волне дробясь и взгляд маня.

Все дальше, дальше… И в волнах

Исчезло, тая на глазах.

И только духи глубины

Об этих тайнах знать должны,

Но в гроты спрятавшись на дне,

Их не откроют и волне!

…………………………………..

Когда среди цветов кружится

Весны восточная царица,

Порхая в солнечных лучах —

Пурпурных крыльев каждый взмах

Ребенка манит за собой

На луг Кашмира голубой.

И от цветка к цветку за ней

Бежит он, все быстрей, быстрей,

А что поймает? ничего!

Лишь слезы на глазах его!

Вот так же красоты полет

Ребенка взрослого влечет:

Погоня радости полна —

Слезами кончится она.

А если и поймал, так что ж?

Ты только горе принесешь,

Одни страданья дашь ты ей:

Каприз мужчин — игра детей!

Живой игрушке все равно

В руках увянуть суждено.

К ней только прикоснись рукой-

Угаснет блеск ее живой,

Тогда отпустишь: не нужна!

Но больше не взлетит она,

Крыло висит, разбита грудь…

Где бедной жертве отдохнуть?

Как сможет бабочка опять

С тюльпана на жасмин порхать?

И как вернётся красота

К той, чья душа уже пуста?

Нет, бабочек веселый рой

Кружить не станет над сестрой,

Ко всем красавица добра,

И только падшая сестра

Пусть милосердия не ждет:

Подруга, не взглянув, пройдет:

Из всех грехов простить трудней

Тот, что случиться мог и с ней!

……………………………………………..

Когда рассудок удручен

Преступной горестью страстей,

Он корчится, как скорпион,

Что извиваясь, окружен

Кольцом огня со всех сторон,

И в ярости своей

Один исход находит он:

Им яд смертельный сохранен.

И прежде, чем в огне сгорит

Он жало в мозг себе вонзит!

Так входит в душу мрачный сон,

И разум, словно скорпион

В кольце стихии огневой,

Забыт и небом и землей:

Там нет надежд, здесь нет зари,

Огонь кругом и смерть внутри.

…………………………………….

Гассан покинул свой гарем.

Он ходит сумрачен и нем,

Красавиц не ласкает он,

Гассан охотой увлечен

И день и ночь. Но отчего

Ничто не радует его?

Иным он был, когда Лейла

В серале у него жила…

А где Лейла? Спросить о том

Никто бы не посмел при нем,

Но о ее побега слух

По городу разнесся вдруг.

В ту ночь кончался Рамазан,

В ту ночь на радость мусульман

Зажгли во всех мечетях свет,

Светился каждый минарет,

На весь Восток, по всем краям

Клич несся: "наступил Байрам!"

Наутро гневом обуян

Купальни обыскал Гассан —

Лейла исчезла! Говорят —

Надевши пажеский наряд

Она с Гяуром на коне

Умчавшись, скрылась в той стране,

Где и не чтим и не силен

Пророка истинный закон —

(Гассан не мог не замечать

Что с ней… Но предпочёл смолчать:

Коварства он не ожидал,

Но всё же слишком доверял

Рабыне! За её дела

Лишь смерть наградой быть могла!)

Гассан ушел в мечеть, а там —

В свой сад — отпраздновать байрам

(Так раб-нубиец рассказал.)

Но кто-то, говорят, видал:

В ту ночь при трепетной луне:

Гяур промчался на коне.

Он, окровавив ремни шпор

Вдоль берега во весь опор

Летел, — но за седлом его

Не видно было никого!

………………………………………………………………………

Её газелий взгляд манит,

Но разве кто вообразит,

Как он чарует и горит!

Джаммшида солнечный алмаз

Померк бы в блеске этих глаз!

Да, каждой искре огневой

Души сверкает свет живой!.

Пусть утверждает сам Пророк!

Что женщина — лишь прах от ног

Аллаха — Я б вовек не смог

Ответить "да". Пусть подо мной

Клубится огненной волной

Поток, несущий души в ад,

А я, на шаткий эль-Сират

Ступив, прошел бы полпути

И сотни гурий перейти

Меня б манили в райский сад!

Но кто Лейлы увидел взгляд,

Тот не поверит, о, Аллах,

Что женщина — есть жалкий прах,

И что души не дал ты ей,

Что быть игрушкою страстей

Тирана — весь её удел!

Мудрейший муфтий бы узрел

Бессмертный свет в ее очах!

А блеск румянца на щеках,

Как на нежнейших лепестках!

Они в час гнева иль стыда

Цвели по новому всегда!

А гиацинтовый поток

Её волос! До самых ног

Он ниспадал, когда она,

Рабынями окружена,

Стояла, всех других стройней,

А ноги-мрамора белей,

Белей, чем горный снег, пока

Не уронили облака

Его на землю… Как плывет

Прекрасный лебедь, гордость вод,

Так легкою стопой своей

Краса черкесских дочерей

Ступала по земле. Бывает,

Когда проходит человек,

То шею, белую, как снег,

Весёлый лебедь подымает

И машет крыльями — Лейла

Так гордо голову несла,

И тот, кто восторгался ей,

Не подымал уже очей:

Она умела взгляд любой

Обезоружить красотой.

Так грациозна и стройна,

Так с милым ласкова она…

Гассан угрюмый, кто ж ей мил?

Увы, не ты счастливцем был!

……………………………..

В поход отправился Гассан.

С ним двадцать верных мусульман.

Любой с мушкетом за спиной,

При каждом ятаган кривой.

Вождь впереди. Угрюмый вид:

Палаш на поясе висит,

(Был кровью арнаутов он

В долине Гарны обагрён,

Немногие из них потом

Пришли живыми в отчий дом)

За поясом — два пистолета,

(Был дар паши оружье это!)

Хоть золото на них блестит,

Разбойников пугал их вид.

Гассан собрался в край чужой

Искать невесту, вместо той,

Кто дом прославленный его

Покинула. И для кого!

О, вероломная Лейла!

Ему — гяура предпочла!

…………………………………

Закатным отблеском лучей

Искрится под холмом ручей.

Вода, прозрачная до дна,

На радость горцу холодна.

Здесь мирно может отдохнуть

Торговец-грек, прервать свой путь,

Забыть тот постоянный страх,

Которым в шумных городах

Торговца отдых омрачён:

За кошелёк боится он.

А здесь, вдали от глаз чужих,

Свободней он господ своих:

Ведь кружка доброго вина

Ему-то не запрещена!

……………………………………

Вот первым виден вдалеке

Татарин в жёлтом колпаке

Другие медленно за ним

По тропкам движутся крутым.

С высоких пиков мрачных гор

Стервятников голодный взор

Следит: А вдруг в долине той

Их ждёт сегодня пир ночной?

Внизу поток иссяк давно,

Зной обнажил сухое дно.

Кустарник чахлый там растёт,

Но и ему пора придет

Иссохнуть… Узкий путь лежал

Среди обломков серых скал…

Что раскололо их? Года?

Или жара? Но кто, когда

Видал над цепью пиков хмурых

Без туч вершину — Лиакуры?

…………………………………..

Достигли рощи. "Бисмилла!

Опасность, кажется, прошла,

Открылся впереди простор,

Поскачем мы во весь опор!"

Едва чауш сказать успел,

Как выстрел где-то прогремел

И пули свист над головой,

И падает передовой.

Все спешились в единый миг,

Едва успев коней сдержать,

Но никогда троим из них

В седло уже не сесть опять

Как мстить за мертвецов своих?

Где враг? Куда, в кого стрелять?

Одни, укрывшись за коней,

И карабины сняв с ремней,

Стреляют наугад,

Другие залегли в камнях

И ждут, чтоб показался враг,

Чем выйдя из засад

И кровь напрасно проливать,

Да и врага не увидать?/

Гассан один на слез с коня,

Врагов спокойствием дразня,

Пока не убедился он,

Что путь последний преграждён.

Враги уверены вполне:

Добыча в крепкой западне.

И злобой в сердце закипев

Отвага превратилась в гнев;

"Пусть пули свищут надо мной

И не такой видал я бой!"

Убежище оставил враг,

Сдаваться требует, но так

Была грозна Гассана речь

И хмурый взгляд, что вражий меч

Такого страха не внушал.

И ни один его вассал

Не бросил наземь ятаган

И крикнуть не посмел "Аман!"

Враги всё ближе. Ближе. Вот

В скалах заполнили проход

Но кто ведёт их? Кто верхом

Из рощицы на вороном

Летит, и плащ спадает с плеч,

И чужеземный узкий меч

Сверкающий издалека,

Сжимает жёсткая рука?

Он! Он! Я узнаю его

По бледному лицу его,

Я узнаю и этот взгляд,

В котором вероломства яд,

И чёрного его коня,

Ему не обмануть меня

Тем, что одет как арнаут!

Его шайтаны не спасут!

Он! Он! Гяур, враг из врагов —

Лейлы последняя любовь!"

Стремясь к просторам океана,

Река летит потоком горным.

Но ей навстречу неустанно

Валов лазурных строем гордым

Встает и пенится прилив,

Поток бурлящий отразив.

И бешеный водоворот

В порывах зимних бурь ревёт:

Сшибается волна с волной

Подобно вспышке грозовой,

И, сотрясая берега,

Волна волну, как враг врага

Крушит, кромсает в битве злой!

Вот так же и людей на бой

Сгоняют ярость и судьба.

Сплетает страшная борьба,

Летит лязг сабель по скалам,

Звон, скрежет — сабли пополам!

Тут вместо песен пастухов,

Лишь эхо битвы меж холмов.

Бойцов немного, но зато

И жизнь и смерть для них — ничто!

Пусть ненасытная любовь

Сплетает в ласках вновь и вновь

Тела влюблённых — даже ей

Не знать и доли тех страстей,

В которых ненависть одна

Так титанически сильна:

Когда врага обнимет враг —

Рук не разнять уже никак,

Изменит друг, любовь пройдёт,

Но верный враг с врагом умрёт!

Вот кровь по лезвию бежит,

И ятаган в куски разбит,

А рукоятка на песке

Дрожит в отрубленной руке.

Тюрбан высокий рассечён,

Куда-то откатился он,

В крови изорванный, халат,

Такими красками горят

Лишь облака, что пред зарей

День предвещают штормовой,

И клочья шарФа по кустам,

Как пятна крови — здесь и там

И на спине лежит Гассан,

Не сосчитать глубоких ран,

Уставлен в небо мрачный взгляд,

Глаза открытые грозят

Врагу… Так ненависть сильна,

Что жизнь пережила она!

И враг, над мертвецом склонен,

И сам — ещё бледней, чем он.

…………………………

Лейла в пучине спит, а он,

Своей же, же кровью напоен!

Душа моей Лейлы! В бою

Ты сталь направила мою,

Он звал Пророка — но Пророк

Гяура месть смягчить не мог,

К Аллаху тщетно он взывал:

Его мольбе Аллах не внял,

Но, верно, до небес дошла

Твоя молитва, о Лейла!

И потому тот час настал:

Мы встретились — убийца пал!

Мой гнев прошёл. Свершился рок,

Я ухожу. Я — одинок.

Звенят верблюды бубенцами,

Мать из окна в поля глядит.

Уж сумерки, росы слезами

В долине пастбище блестит,

Мерцают звезды над горами…

Где сын мой, что ж он не спешит?

Не сидится в беседке.

С башни высокой

Она выглядывает из окон.

Но почему не едет он,

Иль конь жарою утомлен?

Подарка он мне до сих пор не прислал!

Мать свою разлюбил он, или конь захромал?

Пустой упрек! Я вижу: там

Татарин скачет по холмам.

Какой подарок он везёт?

Ещё дороги поворот…

За трудный путь сегодня он

Отменно будет награжден!

Татарин спешился. И вот

Коня оставив у ворот,

Приблизился, шатаясь он.

Как видно очень утомлен!

В пыли, в крови кафтан его…

Наверно он шпорил коня своего!

Какой же дар прислал Гассан?

О, Азраил Разрубленный тюрбан!

Халат весь кровью обагрев!

"С ужасной невестой твой сын обручён!

Враги велели мне скакать

И страшный дар тебе отдать…

Храбрец, будь с миром погребён!

Гяур, да проклят будет он!

Из камня высечен тюрбан.

Могила. И густой бурьян

Почти закрыл от глаз людских

Корана погребальный стих.

В ущелье этом пал Гассан.

Тут спит достойнейший осман

Из всех, кто в Мекке побывал

Кто в рот глотка вина не брал,

Кто обращал к востоку взгляд,

Едва молитвы зазвучат,

И громко возгласит мулла:

"Ва Мохаммед расуль Алла"…

И он, неверного рукой

Убит в свое стране родной,

Он как герой в бою сражён,

Пусть даже кровью не отмщен —

Уже у райских он дверей,

И гурии его манят,

И черным небом их очей

Он услаждает пылкий взгляд…

Шарфов зеленою волной

И негой упоен герой:

Кто пал с неверными в бою,

Бессмертье обретет в раю!

А ты, неверный, Над тобой

Монкир взмахнет своей косой,

И, корчась от ужасных мук,

Ты побежишь, за кругом круг

Вокруг престола сатаны

За гранью пламенной стены!

И пламя в грудь твою войдет,

А кто услышит, кто поймет,

Как пламя ада душу жжёт?

Но прежде из могилы взят,

Вампиром ты придешь назад,

В свой дом, затем, чтоб вновь и вновь

Твой труп сосал живую кровь,

Жены, сестры и дочерей,

Пил жизни их во мгле ночей,

Чтоб сам же проклял страшный пир,

Которым жив твой труп, вампир!

Но жертвы, прежде чем умрут,

Тебя, увидев, проклянут,

А им пошлешь проклятье ты.

На стеблях высохнут цветы,

Дочь юная твоя должна

Пасть жертвой, и умрет она,

Назвав тебя, тебя! — отцом!

И опалит тебя огнем

То слово Ты же обречен

Её последний слышать стон,

Смотреть, как взор ее живой

Охватит льдистой синевою,

Тогда преступною рукой

Ты вырвешь локон золотой,

А прежде — прядь ее кудрей

Хранил ты на груди своей!

И в память муки неземной

Ты унесешь его с собой…

Скрипя зубами, кровь родных

Стереть не сможешь с губ твоих,

Украдкой в гроб вернешься свой…

Иди к ифритам, с ними вой,

Но ты с проклятием таким

Ужасен будешь даже им!

Не могут нежные сердца

Любить навек и до конца:

Легко их горе устрашит,

Их безнадёжность охладит,

Лишь сердце твёрдое одно

Страдать от ран обречено.

Перегорит в огне руда,

Металл прольётся, и тогда

В огонь горнила погружен,

Хоть мягок, но всё тот же он —

Металл! Он примет вид любой,

Когда он закалён тобой:

Он может стать твоим щитом,

Он может стать твоим клинком,

Но если ты клинок избрал —

Тебя же поразит кинжал!

Так твёрдые сердца подчас

Расплавит пламень женских глаз,

И форма, принятая раз,

Навек останется. Так нож

Скорей сломаешь, чем согнёшь.

*****

Скажи, как чернеца того

Зовут? В родной стране моей

Однажды видел я его:

На самом диком из коней

Он так вдоль берега летел,

Что ветер над землей свистел.

Но всё ж лицо я разглядел —

Мне не забыть его: оно

Как судорогой сведено!

Бормочет он в тревожных снах

О деве и о злых волнах,

О мщенье, саблях мусульман,

О том, что пал в бою осман,

И стоя на скале порой

В бреду он видит пред собой:

Его манит издалека

В волну кровавая рука!

……………………………………………………

Широкий тёмный капюшон.

Взор мрачным пламенем зажжён,

И память об ушедших днях

В огромных мечется глазах.

И х смутный цвет неуловим,

Взгляд пристален… Проклятье им:

В них что-то колдовское есть,

И о невысказанном весть,

Что дух его и горделив,

И властен, и властолюбив!

Да, перед ним стоит иной

Прикован взглядом, сам не свой,

Как птица, что перед змеей

Дрожит, не в силах улететь,

И ни один монах стерпеть

Не мог его ужасный взгляд,

Вливавший в душу страх и яд.

Пусть улыбнётся он порой,

Но сразу видно: смех такой

Есть лишь насмешка над бедой!

Как эти губы искривлялись,

И задрожав, опять сжимались,

Как будто скорбью долгих лет

На смех наложен был запрет.

И хорошо: ведь смех такой

Рождён не радостью живой,

И грустно было наблюдать,

Когда сквозь многих дней печать,

Сквозь мрак духовной пустоты

Мелькали светлые черты!

И ясно было, что когда-то

Душа его была богата,

Но преступленьями измята…

Одно лишь видел взгляд чужой:

За гордость он казним судьбой!

Но глаз внимательный поймёт,

Что ум высок, что знатен род,

И пусть растрачено одно,

Другое же осквернено,

Но не случайно дан судьбой

Ему был щедрый дар такой,

И не случайно этот взгляд

Так действует на всех подряд!

Руина хижины простой

Прохожего не удивит,

Но если бурей иль войной

Разрушен замок боевой,

Он душу странника смутит!

Обломки арок, плющ оград

О прошлом гордо говорят!

Одет в широкий плащ монаха,

Он за колоннами скользит,

За ним следят с неясным страхом,

За мессой мрачно он следит,

Но только гимны отзвучат

Он снова отойдет назад.

Все на коленях, только он

Стоит ндвижно у колонн,

Где пламя тонких свеч дрожит

Так он всю мессу простоит, Молитвы слушая, а сам

Ни слова. Но смотри: он там

В тени широких галерей

Снял капюшон с густых кудрей,

Они рассыпадись кругом

Над бледным, дерзким, гордым лбом,

Как змеи на челе Горгоны!

В монашество не посвящённый,

Он отказался дать обет,

Он лишь по нашему одет!

Из гордости богатства к нам

Принёс он в монастырь: сей храм

Не услыхал ни одного

Святого слова от него!

Смотри! Вот снова гимн гремит,

Он, словно каменный, стоит,

Разлита бледность по щекам,

Во взоре — вызов небесам.

Святой Франциск! Пусть он сейчас

Уйдёт, или на этот раз

Господень гнев падёт на нас!

Ведь если в образе, людском

Являлся дьявол — то в таком!

Клянусь спасеньем; создан не был

Взгляд этот ни землёй, ни небом!

—

Не могут нежные сердца

Любить навек и до конца:

Легко их горе устрашит,

Их безнадёжность охладит,

Лишь сердце твёрдое одно

От ран страдать обречено.

Перегорит в огне руда,

Металл прольется и тогда,

В огонь горнила погружен,

Хоть мягок, но всё тот же он —

Металл, он примет вид любой,

Когда он закалён тобой,

Он может стать твоим щитом,

Он может стать твоим клинком,

Но если ты клинок избрал —

Тебя же поразит кинжал!

Так твердые сердца подчас

Расплавит пламень женских глаз,

И форма, принятая, раз,

Навек останется. Так нож

Скорей сломаешь, чем согнешь!

—--

Когда за горем в свой черед

К нам одиночество придет,

И боль заменит пустотой —

Оно страшней всей боли той!

Коль радость не с кем разделить —

То радости вовек не быть,

Коль пустотой душа больна-

Излечит ненависть одна!

Так мертвый, на груди своей

Холодных чувствуя червей,

Готовых прах его пожрать,

Не может их смахнуть, прогнать;

Так пеликан, чтобы унять

Голодный крик своих птенцов,

Им жизнь свою отдать готов,

Рад грудь до крови расклевать!

И льется кровь — но нет нигде

Птенца в покинутом гнезде!

Уж лучше боль, чем пустота,

Когда кипит бесцельно ум,

В нем, как в пустыне — ни листа

В песках ненужных чувств и дум.

Ну кто б такое перенес:

Жить и без солнца и без гроз?

Так с гибнущего корабля

Случайно человек живой

На камни выброшен волной,

И одинокому земля

Страшней в суровой тишине,

Чем смерть в бушующей волне:

Уж лучше сразу рок принять,

Чем так на скалах истлевать!

*****

"Старик, ты прожил жизнь в тиши,

Молитв смиренных не считая,

Весь век судьбу благословляя,

За то, что в юности своей

Не знал неистовых страстей.

О них ты лишь слыхал от тех,

Кто открывал свой тайный грех,

От тех, кто находил покой

В сочувствии души святой."

А я, прожив так мало лет,

И счастье знал, и много бед,

В часы любви, в часы боёв,

Среди друзей, среди врагов

Не ведал скуки разум мой,

Мне ненавистен был покой.

Теперь — ни злобы, ни любви.

Ни пламени надежд в крови…

Нет, лучше уж в земле сырой

Жить ядовитою змеёй,

Чем так в бездействии пустом,

Тлеть, угасая день за днём!

Пойми, Я жду такого сна,

Чтоб и во сне не увидать,

Чем был, и чем я мог бы стать!

Хоть жизнь моя была мрачна,

Что память скорбная моя?

Гроб счастья! Как хотел бы я

Со счастьем вместе умереть,

Чем так — ни гаснуть ни гореть!

Мой дух все пытки пережил,

Но я в могилу не спешил,

Как в древности иной глупец,

Или как нынешний юнец!

И все же встретить смерть свою

Я был бы рад в любом бою,

Чтоб вёл меня в толпу врагов

Не зов любви, а славы зов!

Опасность грудью я встречал,

Хоть никогда за то не ждал

Я лавров, свежих иль сухих:

Пускай влекут они других,

Тех, кто тщеславием живёт,

Тех, кто за плату в бой идёт.

Но цель поставь передо мной

Достойную меня, и в бой

Я ринусь за своей судьбой,

В огонь сраженья, в звон клинков,

Спасать любовь, разить врагов!

Поверь, когда б я дважды жил,

Я снова все бы повторил!

Храбрец с презреньем смерти ждёт,

А трус покоя не найдёт,

Кто, дал мне жизнь, — тот смерть пошлет…

Я ей в лицо смотрел не раз

И в дни блаженства — что ж — сейчас?

Брат, я любил! Пусть о любви

Слов громких много говорят —

Я делом доказал их брат,

Ты видишь, эта сталь в крови?

И пятна эти пусть горят!

Я этой сталью уплатил

За смерть моей любви! Постой:

Зачем колена ты склонил?

Не так уж грех ужасен мой:

Тот кто убит моим клинком,

Он вашей веры был врагом,

Он желчной злобой исходил

При слове назарей! Но вот

Неблагодарный: он забыл,

Что там его блаженство ждёт:

Сталь христианской сабли в грудь —

В турецкий рай кратчайший путь!

И так уже у райской двери

Его давно заждались пери!

Да, я любил… любовь порой

Себе отыщет путь такой,

Где даже волку на пройти:

Кто смел — всегда в конце пути

Награду должен обрести!

Я путь к любви своей не зря

Искал, тоскуя и горя,

И страсть была награждена…

Но горько мне: зачем о н а

Любила так? Её судьбу

Я не посмею рассказать…

Но видишь — у меня на лбу

Осталась Каина печать?

Да не крестись, убил не я,

И все таки вина моя…

Ведь если б я был оскорблен,

Я поступил бы так, как он:

Он за обман ее убил —

Я за любовь свою отмстил,

Ведь изменив ему, она

Мне одному была верна!

Душа ее была со мной,

Не властен деспот над душой!

Спасти не смог я, видит Бог,

Но сделал все, что сделать мог:

Врагу в могилу лечь помог!

Ему легко: он пал в бою,

Но душу потрясла мою

Ее судьба, Вот отчего

Вся мрачность духа моего,

Ну да, я страх тебе внушал…

А он…ведь он заранее знал

Свой рок — тахира вещий слух

Ему сказал, что смерть вокруг.

И он в короткой битве пал,

Мучений он не испытал:

Призвал Пророка, и потом

Забылся непробудным сном,

Как тигр израненный лежал

Он на земле, а я искал,

И не нашел в глазах пустых

И половины мук своих

Искал страдания — но нет

Там только гнев оставил след

О, сколько отдала бы месть,

Чтоб на челе его прочесть

Отчаянье и сожаленье, когда

в последнее мгновенье

Порыв раскаянья — и тот

От страха смерти не спасет!

У жителей холодных стран

И кровь как воздух холодна,

Моя же — лавы океан

Из Этны с пламенного дна!

Не мне, вздыхая о былом,

Быть женской красоты рабом!

Но если пламя по щекам

Стремится к бьющимся вискам

А губы. сжаты, взор упрям

И сердце рвется пополам,

А сталь врагу готовит месть,

Коль это всё любовь и есть —

То я любил! Я не вздыхал,

И не грустил, но твердо знал,

Что должен счастьем овладеть,

Добиться или умереть.

Я умираю, но зато

Я счастлив был. И смерть — ничто!

Когда б я мог Лейлу забыть,

Я так же, так же стал бы жить,

Опять страдать, опять любить…

Не о себе, отец святой,

Я полон скорби, но о той,

Кого навек волна взяла

О. Как моя душа ждала,

Что скоро с ней в могиле той

желанный обрету покой!

Она была мне жизнь и свет

Для глаз моих другого нет,

И только память предо мной

Сверкает утренней звездой!

Любовь и верно свет небесный,

И нам подарен он судьбой,

Чтоб искрой ангельской, чудесной

Возвысить низкий дух земной!

Надежда ввысь влечёт его

В любви к нам сходит божество

Господь нам шлет любовь, чтоб луч

Проник сквозь полог мрачных туч

И ореолом одарил

Живую душу. Я любил,

И пусть любовь моя мрачна,

Пусть злом покажется она —

Тебе как хочешь прокляни,

Но не вини, о, не вини

Её любви чистейший свет!

Ведь он сверкал в душе моей!

О если б снова блеск лучей

Как прежде одарял мне путь

Хоть к смерти, хоть куда-нибудь!

Не удивляйся, что навек

Лишён надежд и света дня

Не сладил с горем человек,

И в ярости судбу кляня,

Ужасные дела творит,

Лишь прибавляя к горю зло:

Коль сердце кровью истекло,

Его удар не устрашит!

Кто пал с вершин ближенства — тот

В любую пропасть упадёт,

Я словно хищный коршун дик

В твоих глазах? Ну что ж, старик,

Я это заслужил вполне!

Да. Коршун я, и шли за мной

Опустошенье и разбой,

Но голубь мне примером был:

Я дважды в жизни не любил!

И дрозд лесной и лебедь мог

Дать людям верности урок,

Но человек им пренебрег!

И пусть над верностью сердец

Смеётся молодой глупец,

Я эту радость не пойму,

Не позавидую ему!

Он сердца к души лишён,

И лебедя не стоит он!

Как жалок он в сравненье с той,

Кого он предал, трус пустой!

Я так не мог: вся жизнь была

Полна тобой одной, Лейла!

И радость, и вина моя,

Всё, что от неба я хотел,

Й всё, что иа земле имел!

Другой такой не создала

Природа, а когда б смогла

Создать, — то все ж в ее черты

Я б не взглянул: она — не ты

! 1С*жалевъя евшс де! * верности моей,

Но поздно: только образ твой!

Храним последнею мечтой!

И вот ее взяла могила"

А я остался, всем чужой,

И сердце мне змея сдавила,

Я рвался в бой, я только в бой.

Все краски гор лесов, полей

Затмил мне мрак души моей

, и все, что прежде так любил,

Я отвращеньем заклеймил!

Теперь ты знаешь весь мой грех…

Но боль моих несчастий всех

Никто, никто не может знать…

Не надо к покаянью звать,

Ты видишь, близок смертный час,

Коль верить в твой святой рассказ?

Под силу ли словам твоим

Былое сделать небылым?

Пойми, душа моя в огне,

Молитвы не помогут мне

И жалость не нужна твоя,

Но обещай, что мог бы я

Молитвою вернуть Лейлу,

Я раснростёрся б на полу,

И тысячи молитв вознёс

до неба, где имеет спрос

Дешёвый звук продажных месс!

Когда придет охотник в лес,

Чтоб львят из логова забрать,

Попробуй львицу утешать,

Но не меня, отец святой,

Не смейся над моей тоской!

В дни безмятежные, иные,

Когда душа душе — родня,

Там, где цвели края родные

Был друг когда-то у меня.

Его в живых быть может нет,

Но если жив он, передай

Вот эту намять прежних лет.

Хоть он как я суров — пускай

узнает он, как умер я:

Близка ему судьба моя.

Пусть опозорен я, но тот

Кто другом был меня поймёт.

В те стародавние года

Он верно предсказал мой рок,

Я лишь смеялся, но тогда,

Ведь я еще смеяться мог!

Его слова, что я забыл,

Верны: он правду говорил!

Всё расскажи ему. Ведь он

Сам будет этим поражен…

Я в битвах/так скажи ему/

О нашей юности забыл, -

И прежде чем уйти во тьму

Его бы я благословил,

Уже бессильным языком,

Но грянул бы небесный гром,

Когда б молился я о нём!

Я никогда б не попросил,

Чтоб имя он моё щадил,

Он слишком добр, скуп на слова

Да я молва…Что мне молва?

Я не скажу пусть не грустит,

Обидой это прозвучит,

Оплакать брата может брат,

А друга старый друг — стократ.

Отдай ему кольцо, отец,

Скажи, чем стал я под конец,

Сухой пергамент, ствол гнилой,

Осколок страсти, лист сухой,

Который осень сорвала

И с гневным ветром унесла!

Поверь, всё это не во сне:

Как сны могли бы сниться мне,

Когда я не смыкаю глаз?

О, если б зарыдать хоть раз!

Но я и зарыдать не мог,

Горящий разум изнемог,

О, если б хоть одной слезой

Смог облегчить я жребий свой!

Рассудок мой — в кольце огня,

Отчаянье сильней меня,

Сильнее воли, и сильней

Молитвы искренней твоей.

Не надо! Не благословляй

Покой мне нужен, а не рай!

Все это так, отец святой…

Вот…вот Лейла передо мной…

Она жива… Как звездный свет

Ее сияние…Но нет:

Звезда бледней и холодней,

А завтра ночь еще темней.

Но прежде чем взойдет звезда

Я всё утрачу навсегда,

Всё кроме страха. Жизнь моя

Уже за гранью бытия…

Отец, я брежу…но Лейла…

Смотри…смотри! Вся боль прошла,

Вот я вскочил, метнулся к ней,

Прижать ее к груди своей,

Но обнимаю…где же ты?

Нет, не обнять мне пустоты,

И сердце не стучит…Лейла!

Ты здесь… ты только что была.

Но почему тебя мой взгляд

Пугает?. . Отошла назад. .

Пусть лед придется мне обнять,

Но всё, о чем я мог мечтать,

В моих объятиях опять!

Увы, я призрак обхватил,

И руки на груди скрестил.

Но вот она. Возле меня.

Молчит. Молчит, к себе маня,

Такая, как всегда была!

Я знал, что ты не умерла:

Вот косы, вот глаза… А он —

Он мертв. Он саблею сражен.

Я видел: он в горах зарыт,

Ему из под могильных плит

Не выйти… Как же ты пришла?

Ведь говорили, что взяла

Тебя волна, что поглотил

Дух моря всё, что я любил!

Мне говорили, что. но нет!

Нет силы повторить их бред!

Но если из волны морской

Ты вышла, чтоб найти покой

В могиле — влажною рукой

Коснись измученной груди,

Лоб охлади, не уходи!

Ты — явь, иль сон души больной,

Молю: возьми меня с собой,

Туда, где ветер и прибой!

Вот кем я был, И всё, что мог

Я рассказал, отец святой.

Всю скорбь мою, всю боль тревог.

Спасибо Доброю слезой

Ты утешение принес

Моей душе, не знавшей слез.

Заройте за монастырем

Мой прах, и на кресте простом

Писать не надо ни о чем

Что людям в имени моем?

Пусть пилигрим своим путем

Пройдет, не ведая о нем!

Он умер. и покрыто мглой

Откуда он и кто такой

Монах не скажет А до нас

В отрывках лишь дошел рассказ

О той, чей образ он хранил,

О том, кого в бою убил.

Спокойно море. Ветра нет.

Ладьям далёким шлет привет

Утёс гранитный. А на нём

Спит вождь афинский вечным сном.

Когда-то спас он край родной…

Родится ль вновь такой герой

Блаженный край! Весь год весна

Бессменно тут царит одна —

На островах, что там вдали

Видны с аттической земли

Уединенной жизни дни

В блаженство превратят они:

Вершины гор отражены

В кристалле синей глубины,

В плену смеющейся волны.

3емкой эдем, чудесный край,

Где всё в цвету, где вечный май!

И если легкий бриз порой

Порхнет над синевой морской,

То аромат цветов с собой

Он принесет издалека.

Летит на крыльях ветерка

Дыханье розовых садов,

Привет царицы соловьев,

Ей сотни песен соловей

Поёт, и каждая — о ней!

И пенью соловья внимая,

Краснеет роза молодая.

Садов царице, розе роз

Не страшен ветер и мороз.

Зимы не зная, круглый год

Она красуется, цветет.

И неба, райский аромат

Она вернет ему стократ,

А небо улыбнется ей,

Цветущей с каждым днём пышней,

Так много разных здесь цветов,

Манит влюбленных тень садов,

Но много и пещер глухих —

Приют разбойников морских

Чьи лодки скрыты средь камней

От проходящих кораблей,

Пока гитара моряка

Не зазвенит издалека.

Но лишь вечерняя звезда

Зажжётся на небе — тогда,

Плывут пираты в мрак ночной,

Подобны теням под скалой,

Закутав вёсла. Вдруг толпой

Напали — смолк гитары звон,

и песня превратилась в стон.

Как странно: этот край таков,

Что быть жилищем для богов

Его удел: здесь жизнь светла

Но человек, что кроме зла

Не любит в мире ничего,

Все губит: под ногой его,

Как под копытами скота

Природы гибнет красота.

Весь этот дивный край цветет

Без человеческих забот,

Все здесь природа отдаёт,

И просит лишь о том людей,

Чтоб только не мешали ей!

Как странно — мирный край, и он

Людским безумьем омрачен,

Он край разбоя и страстей,

Кипящих в гордости своей,

Так, словно натиск тёмных сил

Строй серафимов сокрушил,

И адской злобой ослеплён,

Сел дьявол на небесный трон!

Так вечной радости страна

Тиранами разорена!

Тот, кто над мертвецом склонясь,

Увидел смерти первый час,

Последний час трудов и бед,

Когда подходит мрак, и нет

Дыханья жизни,(в те мгновенья,

Пока не властно разложенье,

Пока ещё его персты

с лица не стерли красоты,)

Кто видел ангельский покой,

И взгляд, что замутнен тоской,

Кто смерть в лицо увидел, тот

Душою дрогнувшей поймет,

Что мертвого прекрасен лик

Лишь потому, что в этот миг

Тирану неподвластен он,

Но смерть еще не смерть — а сон

Да, так невозмутимы покой

На мертвом облике, такой

Весь этот берег, такова

Вся Греция: она — мертва!

Так холодна, и так она

Последней красотой полна:

Огонь в душе едва угас,

Но как прекрасен этот час!

Ещё последний луч горит

Над скалами… Ужасный вид:

Сверкая, мрачный ореол

Вокруг надгробия расцвел,

Но вот затух последний блеск,

И луч сознания исчез,

И только искра, павшая с небес,

Над той землей, которую хранила,

Мерцает, но согреть ее не в силах!

Край подвигов, навек живых,!

Весь от полей до гор седых

Надгробие свобод былых!

Могучих повергал ты в страх,

А что осталось? Только прах!

Эй. жалкий раб! Ты позабыл

О грозной славе Фермопил,

А этот берег? чем он был?

И ты, свободы рабский сын,

Забыл, что это — Саламин?!

Так сделай память давних дней

Живою славою своей,

В душе, а не в золе храни

Отваги дедовской огни!

Да, ты и себе их разожжёшь,

И деспотов охватит дрожь,

Восстань! И жизнь отдай в бою,

Надежду завещай свою

Потомкам, пусть на смерть идут,

Иначе — от стыда умрут!

Был за свободу поднят меч,

И тот, кому в сраженье лечь

Пришлось, кто кровью истекал —

Борьбу потомкам завещал,

И как бы не была трудна,

Победой кончится она!

О, Греция! Свидетель в том

Один твой день! И этим днем

Бессмертье заслужила ты!

А все цари, что с высоты

Во мрак забвения судьбой

Низвергнуты? Лишь прах седой

Потомкам вечность сохранит

Во мгле безвестных пирамид.

Всеобщим роком пощажен

Лишь твой герой: воздвигнул он

Столп вечной славы над собой,

Столп выше гор земли родной:

В бессмертных песнях старины

Для нас живут твои сыны!

Как проследитъ за шагом

Твоё паденье? Ведь не враг

Тебя сломил, а ты сама,

Под ставив шею для ярма

Унизила свой дух навек.

Так раболепный человек

Рад цепи на себе замкнуть,

Тирану открывая путь.

А те, кто ходит в эти дни

Рабами по земле своей,

Что смогут рассказать они

О славе легендарных дней?

Нет больше среди них людей,

Достойных родины своей!

Где души пламенные их,

Что звали из долин твоих

На подвиги бойцов?

От колыбелей до могил

Они без чести и без сил

Ползут, рабы рабов.

Любой порок и грех людской

Владеют низменной душой,

Нет больше доблести в сердцах,

Нет человечности в глазах,

Одним прославился в наш век

Торгаш коварный, — хитрый грек:

Лишь древней ловкостью своей

Известен он среди людей,

И к голосу свободы глух

Его забитый, рабский дух.

Ярмо ему не враг, а друг

О нём жалеть не стану я.

Вот повесть мрачная моя,

И первый, кто её слыхал,

Не зря, поверьте мне, рыдал.

Вдали темнеет синь морская.

И тень, с прибрежных скал сползая.

Растет, пугает рыбака.

И кажется издалека

Что лодку там укрыл пират.

Рыбак поворотил назад,

И хоть уловом отягчен,

Н весла налегает он,

Пока далекий Порт Леон

Огней слепящие лучи

В восточной расплеснёт ночи.

Чей чёрный конь летит как гром,

И эхо гулкое кругом

То стуком кованых копыт

В ущелье диких скал кружит,

То звонкою уздой звенит?

Весь в пене конь, он словно вал

Прибоя у прибрежных скал.

Смолкает и морской прибой,

Но всадник позабыл покой:

Ничтожны бури всех морей

Пред бурею в груди твоей,

Гяур, безвестный назарей!

Но вижу я в чертах твоих

След потрясений роковых,

Ты юн, но бледный, мрачный лик

Страстями опален, и дик

Озлобленно горящий взор.

Вот он скользнул как метеор,

Я понял: ненависть и страх

Внушит османам этот враг.

Всё ближе он, его полет

Мой изумленный взгляд влечет.

Как демон в полуночный час

Промчался он и скрылся с глаз,

Оставив до скончанья дней

Тревожный след в душе моей,

И топот черного коня

В ушах остался у меня.

Он тронул скакуна уздой

И разом скрылся за скалой,

Нависшей над морской волной,

Ему, должно быть, страшен тот,

Кто увидал его полет!

В беззвездном небе мрак и мгла,

Но слишком ночь ему светла!

Промчавшись, бросил он назад

Как будто бы прощальный взгляд:

На миг он скакуна сдержал,

На миг на стременах привстал,

На миг… Но что в ночной дали

За рощей молодых олив

Он видит? Месяц над холмом,

Дрожит в мечетях слабый свет

И эхо разбудил мушкет,

Как будто отдаленный гром.

То знак усердья мусульман,

В ту ночь окончен Рамазан,

В ту ночь — Байрама первый час,

В ту ночь… Но кто же ты, что с глаз

Исчез? Ты, с огненным челом?

Что в празднике тебе чужом?

То скрыться хочешь ты, то вдруг

Тревожно напрягаешь слух.

Он замер, и в его чертах

Сменился ненавистью страх;

То был не мимолётный гнев,

Что вмиг румянцем заалев,

Остынет — Нет, он побледнел, -

Стал как могильный мрамор бел,

Чья мертвенная белизна

Во мраке ночи так страшна.

В седле недвижно он сидел,

Ужасный взор остекленел…

Кому-то он грозит сквозь ночь…

Вернуться, или мчаться прочь?.

Вдруг, сдержанный его рукой

Нетерпеливый вороной

Заржал и зазвенел уздой.

Так в сон, неудержим и дик

Врывается совиный крик.

Но вот коня пришпорил он —

Прочь, прочь, как бурею взметён,

Как в небо брошенный джерид

Скакун испуганный летит.

И вот уж берег не дрожит

От цокота его копыт,

И гордый шлем во тьме пропал

За черною громадой скал.

Одно мгновенье он стоял,

На миг один коня сдержал

И вновь — как призраком гоним.

Но в этот краткий миг над ним

Кружили бури прежних дней,

Злодейства, горя и страстей,

Страх, ненависть любовь и злость —

Всё в каплю времени слилось,

И небывалою грозой

Прошло над этой головой.

О, краткий миг! Он как река,

Как долгих, мрачных лет река,

Ничтожный миг в томах времен

Для мысли — словно вечность он

Для беспредельной мысли той,

Что горе — в совести больной,

И что навеки лишено

Названья и надежд оно.

Гяур исчез… Иль навсегда?

Нет горек будет час, когда

Вернётся он. Но жребий пал,

Гассану рок его послал,

И он придёт, чтоб, наконец

В гробницу превратить дворец.

Он как самум, как вихрь, что вдруг

Уничтожает всё вокруг,

И даже тёмный кипарис

Иссушенные ветви вниз

Склонит. Да, сей последний страж могил

Иссохнет, и во прах падёт без сил.

Коней в конюшне нет давно.

Дворец пустой. Кругом темно.

Ни слуг в чертогах, ни рабов.

И тонкий пепельный покров

На стенах медленно растёт.

То сеть свою паук плетёт.

В гареме нетопырь живёт,

А лестница и узкий ход

Под башнею сторожевой

Давно захвачены совой.

В саду фонтан зарос травой,

И воет одинокий пёс над ним,

Жестокой жаждою и голодом томим.

Какой отрадой был для глаз

Фонтан, когда в полдневный час,

Над истомлённою землёй

Сверкал серебряной росой,

Когда прохладу нёс в сады

Полёт кружившейся воды!

А ночью, звёздной голубой,

Играл светящейся волной,

Звучал мелодией ночной…

Нередко видеть мог фонтан,

Как в детстве здесь играл Гассан,

И засыпал в тени ветвей

Под песню матери своей…

Шли годы, и шумел фонтан,

И слушал юношей Гассан,

Как песня девы молодой

Лилась, журчала в лад с водой.

И вот навек умолк фонтан.

Не будет в старости Гассан

Тут отдыхать под пенье вод,

Когда вечерний час придёт.

Нет, не журчать фонтану вновь:

Ведь пролита на землю кровь,

Что грела сердце в нём…Года

Пройдут, но больше никогда

Тут речи не звучать людской

Любовью, радостью, тоской…

С тех пор, как женской скорби крик

Пронёсся, жалобен и дик,

Тут воцарилась тишина.

И только стучит калитка одна…

Стучит, но кто её запрёт

В часы осенних непогод?

И как в песках, где жизни нет,

Найти отрадно чей-то след,

Найти отрадно чей-то след,

Так здесь — хоть голос услыхать,

И то уж можно бы сказать:

Одна душа живая есть,

Бзлюдье легче перенесть!"

Ещё блистает красотой

Чертог забытый и пустой,

И своды пышного дворца

Обрушились на до конца,

Но мрак сгустился у ворот,…,

Факир сюда уж не зайдет,

Минует дервиш этот дом

Кто странника накормит в нем?

И путник, подойдя к дверям,

Уже не скажет свой "салам",

Богатство, Бедность — всё пройдет,

Не задержавшись у ворот,

Приветливость, что тут жила,

С Гассаном вместе умерла,

Гостеприимный кров его

Не приютит уж никого,

С тех пор, как неверного острым клинком

Высокий тюрбан был разрублен на нем.

Вдали раздался шум шагов,

Но не расслышать голосов.

Всё ближе….Вижу я тюрбан,

В богатых ножнах ятаган,

И как эмир, в зеленый шелк

Одет был тот, кто первым шел.

— Ты кто такой?

— Плох твой салам:

Я — мусульманин, видишь сам!

— Но человек ты не простой,

И, видно с ношей дорогой,

Ты с ней так бережно идешь,

Так осторожен ты, ну, что ж,

Садитесь в лодку, я готов

Плыть хоть до самых островов.

— Ты прав, твой челн скользит легко,

Безмолвный берег далеко,

Не нужно паруса, веслом

Работай. . Скоро приплывем.

Правь к этим скалам, что стеной

Стоят над темной глубиной.

Ты смелый, кажется, моряк. .

Доплыли быстро мы. Но так

Бы долог путь, ручаюсь я,

Для той, кто………. …..

…………………………………………………………………………………..

Угрюмый всплеск, и в глубину

Вдруг что-то, зарябив волну,

Скользнуло… Показалось мне,

Что там, немного в стороже,

Как будто двигалось о н о…

Нет, только лунное пятно

Скользило, обманув меня,

В волне дробясь и взгляд маня.

Все дальше, дальше… И в волнах

Исчезло, тая на глазах.

И только духи глубины

Об этих тайнах знать должны,

Но в гроты спрятавшись на дне,

Их не откроют и волне!

…………………………………..

Когда среди цветов кружится

Весны восточная царица,

Порхая в солнечных лучах —

Пурпурных крыльев каждый взмах

Ребенка манит за собой

На луг Кашмира голубой.

И от цветка к цветку за ней

Бежит он, все быстрей, быстрей,

А что поймает? ничего!

Лишь слезы на глазах его!

Вот так же красоты полет

Ребенка взрослого влечет:

Погоня радости полна —

Слезами кончится она.

А если и поймал, так что ж?

Ты только горе принесешь,

Одни страданья дашь ты ей:

Каприз мужчин — игра детей!

Живой игрушке все равно

В руках увянуть суждено.

К ней только прикоснись рукой-

Угаснет блеск ее живой,

Тогда отпустишь: не нужна!

Но больше не взлетит она,

Крыло висит, разбита грудь…

Где бедной жертве отдохнуть?

Как сможет бабочка опять

С тюльпана на жасмин порхать?

И как вернётся красота

К той, чья душа уже пуста?

Нет, бабочек веселый рой

Кружить не станет над сестрой,

Ко всем красавица добра,

И только падшая сестра

Пусть милосердия не ждет:

Подруга, не взглянув, пройдет:

Из всех грехов простить трудней

Тот, что случиться мог и с ней!

……………………………………………..

Когда рассудок удручен

Преступной горестью страстей,

Он корчится, как скорпион,

Что извиваясь, окружен

Кольцом огня со всех сторон,

И в ярости своей

Один исход находит он:

Им яд смертельный сохранен.

И прежде, чем в огне сгорит

Он жало в мозг себе вонзит!

Так входит в душу мрачный сон,

И разум, словно скорпион

В кольце стихии огневой,

Забыт и небом и землей:

Там нет надежд, здесь нет зари,

Огонь кругом и смерть внутри.

…………………………………….

Гассан покинул свой гарем.

Он ходит сумрачен и нем,

Красавиц не ласкает он,

Гассан охотой увлечен

И день и ночь. Но отчего

Ничто не радует его?

Иным он был, когда Лейла

В серале у него жила…

А где Лейла? Спросить о том

Никто бы не посмел при нем,

Но о ее побега слух

По городу разнесся вдруг.

В ту ночь кончался Рамазан,

В ту ночь на радость мусульман

Зажгли во всех мечетях свет,

Светился каждый минарет,

На весь Восток, по всем краям

Клич несся: "наступил Байрам!"

Наутро гневом обуян

Купальни обыскал Гассан —

Лейла исчезла! Говорят —

Надевши пажеский наряд

Она с Гяуром на коне

Умчавшись, скрылась в той стране,

Где и не чтим и не силен

Пророка истинный закон —

(Гассан не мог не замечать

Что с ней… Но предпочёл смолчать:

Коварства он не ожидал,

Но всё же слишком доверял

Рабыне! За её дела

Лишь смерть наградой быть могла!)

Гассан ушел в мечеть, а там —

В свой сад — отпраздновать байрам

(Так раб-нубиец рассказал.)

Но кто-то, говорят, видал:

В ту ночь при трепетной луне:

Гяур промчался на коне.

Он, окровавив ремни шпор

Вдоль берега во весь опор

Летел, — но за седлом его

Не видно было никого!

………………………………………………………………………

Её газелий взгляд манит,

Но разве кто вообразит,

Как он чарует и горит!

Джаммшида солнечный алмаз

Померк бы в блеске этих глаз!

Да, каждой искре огневой

Души сверкает свет живой!.

Пусть утверждает сам Пророк!

Что женщина — лишь прах от ног

Аллаха — Я б вовек не смог

Ответить "да". Пусть подо мной

Клубится огненной волной

Поток, несущий души в ад,

А я, на шаткий эль-Сират

Ступив, прошел бы полпути

И сотни гурий перейти

Меня б манили в райский сад!

Но кто Лейлы увидел взгляд,

Тот не поверит, о, Аллах,

Что женщина — есть жалкий прах,

И что души не дал ты ей,

Что быть игрушкою страстей

Тирана — весь её удел!

Мудрейший муфтий бы узрел

Бессмертный свет в ее очах!

А блеск румянца на щеках,

Как на нежнейших лепестках!

Они в час гнева иль стыда

Цвели по новому всегда!

А гиацинтовый поток

Её волос! До самых ног

Он ниспадал, когда она,

Рабынями окружена,

Стояла, всех других стройней,

А ноги-мрамора белей,

Белей, чем горный снег, пока

Не уронили облака

Его на землю… Как плывет

Прекрасный лебедь, гордость вод,

Так легкою стопой своей

Краса черкесских дочерей

Ступала по земле. Бывает,

Когда проходит человек,

То шею, белую, как снег,

Весёлый лебедь подымает

И машет крыльями — Лейла

Так гордо голову несла,

И тот, кто восторгался ей,

Не подымал уже очей:

Она умела взгляд любой

Обезоружить красотой.

Так грациозна и стройна,

Так с милым ласкова она…

Гассан угрюмый, кто ж ей мил?

Увы, не ты счастливцем был!

……………………………..

В поход отправился Гассан.

С ним двадцать верных мусульман.

Любой с мушкетом за спиной,

При каждом ятаган кривой.

Вождь впереди. Угрюмый вид:

Палаш на поясе висит,

(Был кровью арнаутов он

В долине Гарны обагрён,

Немногие из них потом

Пришли живыми в отчий дом)

За поясом — два пистолета,

(Был дар паши оружье это!)

Хоть золото на них блестит,

Разбойников пугал их вид.

Гассан собрался в край чужой

Искать невесту, вместо той,

Кто дом прославленный его

Покинула. И для кого!

О, вероломная Лейла!

Ему — гяура предпочла!

…………………………………

Закатным отблеском лучей

Искрится под холмом ручей.

Вода, прозрачная до дна,

На радость горцу холодна.

Здесь мирно может отдохнуть

Торговец-грек, прервать свой путь,

Забыть тот постоянный страх,

Которым в шумных городах

Торговца отдых омрачён:

За кошелёк боится он.

А здесь, вдали от глаз чужих,

Свободней он господ своих:

Ведь кружка доброго вина

Ему-то не запрещена!

……………………………………

Вот первым виден вдалеке

Татарин в жёлтом колпаке

Другие медленно за ним

По тропкам движутся крутым.

С высоких пиков мрачных гор

Стервятников голодный взор

Следит: А вдруг в долине той

Их ждёт сегодня пир ночной?

Внизу поток иссяк давно,

Зной обнажил сухое дно.

Кустарник чахлый там растёт,

Но и ему пора придет

Иссохнуть… Узкий путь лежал

Среди обломков серых скал…

Что раскололо их? Года?

Или жара? Но кто, когда

Видал над цепью пиков хмурых

Без туч вершину — Лиакуры?

…………………………………..

Достигли рощи. "Бисмилла!

Опасность, кажется, прошла,

Открылся впереди простор,

Поскачем мы во весь опор!"

Едва чауш сказать успел,

Как выстрел где-то прогремел

И пули свист над головой,

И падает передовой.

Все спешились в единый миг,

Едва успев коней сдержать,

Но никогда троим из них

В седло уже не сесть опять

Как мстить за мертвецов своих?

Где враг? Куда, в кого стрелять?

Одни, укрывшись за коней,

И карабины сняв с ремней,

Стреляют наугад,

Другие залегли в камнях

И ждут, чтоб показался враг,

Чем выйдя из засад

И кровь напрасно проливать,

Да и врага не увидать?/

Гассан один на слез с коня,

Врагов спокойствием дразня,

Пока не убедился он,

Что путь последний преграждён.

Враги уверены вполне:

Добыча в крепкой западне.

И злобой в сердце закипев

Отвага превратилась в гнев;

"Пусть пули свищут надо мной

И не такой видал я бой!"

Убежище оставил враг,

Сдаваться требует, но так

Была грозна Гассана речь

И хмурый взгляд, что вражий меч

Такого страха не внушал.

И ни один его вассал

Не бросил наземь ятаган

И крикнуть не посмел "Аман!"

Враги всё ближе. Ближе. Вот

В скалах заполнили проход

Но кто ведёт их? Кто верхом

Из рощицы на вороном

Летит, и плащ спадает с плеч,

И чужеземный узкий меч

Сверкающий издалека,

Сжимает жёсткая рука?

Он! Он! Я узнаю его

По бледному лицу его,

Я узнаю и этот взгляд,

В котором вероломства яд,

И чёрного его коня,

Ему не обмануть меня

Тем, что одет как арнаут!

Его шайтаны не спасут!

Он! Он! Гяур, враг из врагов —

Лейлы последняя любовь!"

Стремясь к просторам океана,

Река летит потоком горным.

Но ей навстречу неустанно

Валов лазурных строем гордым

Встает и пенится прилив,

Поток бурлящий отразив.

И бешеный водоворот

В порывах зимних бурь ревёт:

Сшибается волна с волной

Подобно вспышке грозовой,

И, сотрясая берега,

Волна волну, как враг врага

Крушит, кромсает в битве злой!

Вот так же и людей на бой

Сгоняют ярость и судьба.

Сплетает страшная борьба,

Летит лязг сабель по скалам,

Звон, скрежет — сабли пополам!

Тут вместо песен пастухов,

Лишь эхо битвы меж холмов.

Бойцов немного, но зато

И жизнь и смерть для них — ничто!

Пусть ненасытная любовь

Сплетает в ласках вновь и вновь

Тела влюблённых — даже ей

Не знать и доли тех страстей,

В которых ненависть одна

Так титанически сильна:

Когда врага обнимет враг —

Рук не разнять уже никак,

Изменит друг, любовь пройдёт,

Но верный враг с врагом умрёт!

Вот кровь по лезвию бежит,

И ятаган в куски разбит,

А рукоятка на песке

Дрожит в отрубленной руке.

Тюрбан высокий рассечён,

Куда-то откатился он,

В крови изорванный, халат,

Такими красками горят

Лишь облака, что пред зарей

День предвещают штормовой,

И клочья шарФа по кустам,

Как пятна крови — здесь и там

И на спине лежит Гассан,

Не сосчитать глубоких ран,

Уставлен в небо мрачный взгляд,

Глаза открытые грозят

Врагу… Так ненависть сильна,

Что жизнь пережила она!

И враг, над мертвецом склонен,

И сам — ещё бледней, чем он.

…………………………

Лейла в пучине спит, а он,

Своей же, же кровью напоен!

Душа моей Лейлы! В бою

Ты сталь направила мою,

Он звал Пророка — но Пророк

Гяура месть смягчить не мог,

К Аллаху тщетно он взывал:

Его мольбе Аллах не внял,

Но, верно, до небес дошла

Твоя молитва, о Лейла!

И потому тот час настал:

Мы встретились — убийца пал!

Мой гнев прошёл. Свершился рок,

Я ухожу. Я — одинок.

Звенят верблюды бубенцами,

Мать из окна в поля глядит.

Уж сумерки, росы слезами

В долине пастбище блестит,

Мерцают звезды над горами…

Где сын мой, что ж он не спешит?

Не сидится в беседке.

С башни высокой

Она выглядывает из окон.

Но почему не едет он,

Иль конь жарою утомлен?

Подарка он мне до сих пор не прислал!

Мать свою разлюбил он, или конь захромал?

Пустой упрек! Я вижу: там

Татарин скачет по холмам.

Какой подарок он везёт?

Ещё дороги поворот…

За трудный путь сегодня он

Отменно будет награжден!

Татарин спешился. И вот

Коня оставив у ворот,

Приблизился, шатаясь он.

Как видно очень утомлен!

В пыли, в крови кафтан его…

Наверно он шпорил коня своего!

Какой же дар прислал Гассан?

О, Азраил Разрубленный тюрбан!

Халат весь кровью обагрев!

"С ужасной невестой твой сын обручён!

Враги велели мне скакать

И страшный дар тебе отдать…

Храбрец, будь с миром погребён!

Гяур, да проклят будет он!

Из камня высечен тюрбан.

Могила. И густой бурьян

Почти закрыл от глаз людских

Корана погребальный стих.

В ущелье этом пал Гассан.

Тут спит достойнейший осман

Из всех, кто в Мекке побывал

Кто в рот глотка вина не брал,

Кто обращал к востоку взгляд,

Едва молитвы зазвучат,

И громко возгласит мулла:

"Ва Мохаммед расуль Алла"…

И он, неверного рукой

Убит в свое стране родной,

Он как герой в бою сражён,

Пусть даже кровью не отмщен —

Уже у райских он дверей,

И гурии его манят,

И черным небом их очей

Он услаждает пылкий взгляд…

Шарфов зеленою волной

И негой упоен герой:

Кто пал с неверными в бою,

Бессмертье обретет в раю!

А ты, неверный, Над тобой

Монкир взмахнет своей косой,

И, корчась от ужасных мук,

Ты побежишь, за кругом круг

Вокруг престола сатаны

За гранью пламенной стены!

И пламя в грудь твою войдет,

А кто услышит, кто поймет,

Как пламя ада душу жжёт?

Но прежде из могилы взят,

Вампиром ты придешь назад,

В свой дом, затем, чтоб вновь и вновь

Твой труп сосал живую кровь,

Жены, сестры и дочерей,

Пил жизни их во мгле ночей,

Чтоб сам же проклял страшный пир,

Которым жив твой труп, вампир!

Но жертвы, прежде чем умрут,

Тебя, увидев, проклянут,

А им пошлешь проклятье ты.

На стеблях высохнут цветы,

Дочь юная твоя должна

Пасть жертвой, и умрет она,

Назвав тебя, тебя! — отцом!

И опалит тебя огнем

То слово Ты же обречен

Её последний слышать стон,

Смотреть, как взор ее живой

Охватит льдистой синевою,

Тогда преступною рукой

Ты вырвешь локон золотой,

А прежде — прядь ее кудрей

Хранил ты на груди своей!

И в память муки неземной

Ты унесешь его с собой…

Скрипя зубами, кровь родных

Стереть не сможешь с губ твоих,

Украдкой в гроб вернешься свой…

Иди к ифритам, с ними вой,

Но ты с проклятием таким

Ужасен будешь даже им!

Не могут нежные сердца

Любить навек и до конца:

Легко их горе устрашит,

Их безнадёжность охладит,

Лишь сердце твёрдое одно

Страдать от ран обречено.

Перегорит в огне руда,

Металл прольётся, и тогда

В огонь горнила погружен,

Хоть мягок, но всё тот же он —

Металл! Он примет вид любой,

Когда он закалён тобой:

Он может стать твоим щитом,

Он может стать твоим клинком,

Но если ты клинок избрал —

Тебя же поразит кинжал!

Так твёрдые сердца подчас

Расплавит пламень женских глаз,

И форма, принятая раз,

Навек останется. Так нож

Скорей сломаешь, чем согнёшь.

*****

Скажи, как чернеца того

Зовут? В родной стране моей

Однажды видел я его:

На самом диком из коней

Он так вдоль берега летел,

Что ветер над землей свистел.

Но всё ж лицо я разглядел —

Мне не забыть его: оно

Как судорогой сведено!

Бормочет он в тревожных снах

О деве и о злых волнах,

О мщенье, саблях мусульман,

О том, что пал в бою осман,

И стоя на скале порой

В бреду он видит пред собой:

Его манит издалека

В волну кровавая рука!

……………………………………………………

Широкий тёмный капюшон.

Взор мрачным пламенем зажжён,

И память об ушедших днях

В огромных мечется глазах.

И х смутный цвет неуловим,

Взгляд пристален… Проклятье им:

В них что-то колдовское есть,

И о невысказанном весть,

Что дух его и горделив,

И властен, и властолюбив!

Да, перед ним стоит иной

Прикован взглядом, сам не свой,

Как птица, что перед змеей

Дрожит, не в силах улететь,

И ни один монах стерпеть

Не мог его ужасный взгляд,

Вливавший в душу страх и яд.

Пусть улыбнётся он порой,

Но сразу видно: смех такой

Есть лишь насмешка над бедой!

Как эти губы искривлялись,

И задрожав, опять сжимались,

Как будто скорбью долгих лет

На смех наложен был запрет.

И хорошо: ведь смех такой

Рождён не радостью живой,

И грустно было наблюдать,

Когда сквозь многих дней печать,

Сквозь мрак духовной пустоты

Мелькали светлые черты!

И ясно было, что когда-то

Душа его была богата,

Но преступленьями измята…

Одно лишь видел взгляд чужой:

За гордость он казним судьбой!

Но глаз внимательный поймёт,

Что ум высок, что знатен род,

И пусть растрачено одно,

Другое же осквернено,

Но не случайно дан судьбой

Ему был щедрый дар такой,

И не случайно этот взгляд

Так действует на всех подряд!

Руина хижины простой

Прохожего не удивит,

Но если бурей иль войной

Разрушен замок боевой,

Он душу странника смутит!

Обломки арок, плющ оград

О прошлом гордо говорят!

Одет в широкий плащ монаха,

Он за колоннами скользит,

За ним следят с неясным страхом,

За мессой мрачно он следит,

Но только гимны отзвучат

Он снова отойдет назад.

Все на коленях, только он

Стоит ндвижно у колонн,

Где пламя тонких свеч дрожит

Так он всю мессу простоит, Молитвы слушая, а сам

Ни слова. Но смотри: он там

В тени широких галерей

Снял капюшон с густых кудрей,

Они рассыпадись кругом

Над бледным, дерзким, гордым лбом,

Как змеи на челе Горгоны!

В монашество не посвящённый,

Он отказался дать обет,

Он лишь по нашему одет!

Из гордости богатства к нам

Принёс он в монастырь: сей храм

Не услыхал ни одного

Святого слова от него!

Смотри! Вот снова гимн гремит,

Он, словно каменный, стоит,

Разлита бледность по щекам,

Во взоре — вызов небесам.

Святой Франциск! Пусть он сейчас

Уйдёт, или на этот раз

Господень гнев падёт на нас!

Ведь если в образе, людском

Являлся дьявол — то в таком!

Клянусь спасеньем; создан не был

Взгляд этот ни землёй, ни небом!

—

Не могут нежные сердца

Любить навек и до конца:

Легко их горе устрашит,

Их безнадёжность охладит,

Лишь сердце твёрдое одно

От ран страдать обречено.

Перегорит в огне руда,

Металл прольется и тогда,

В огонь горнила погружен,

Хоть мягок, но всё тот же он —

Металл, он примет вид любой,

Когда он закалён тобой,

Он может стать твоим щитом,

Он может стать твоим клинком,

Но если ты клинок избрал —

Тебя же поразит кинжал!

Так твердые сердца подчас

Расплавит пламень женских глаз,

И форма, принятая, раз,

Навек останется. Так нож

Скорей сломаешь, чем согнешь!

—--

Когда за горем в свой черед

К нам одиночество придет,

И боль заменит пустотой —

Оно страшней всей боли той!

Коль радость не с кем разделить —

То радости вовек не быть,

Коль пустотой душа больна-

Излечит ненависть одна!

Так мертвый, на груди своей

Холодных чувствуя червей,

Готовых прах его пожрать,

Не может их смахнуть, прогнать;

Так пеликан, чтобы унять

Голодный крик своих птенцов,

Им жизнь свою отдать готов,

Рад грудь до крови расклевать!

И льется кровь — но нет нигде

Птенца в покинутом гнезде!

Уж лучше боль, чем пустота,

Когда кипит бесцельно ум,

В нем, как в пустыне — ни листа

В песках ненужных чувств и дум.

Ну кто б такое перенес:

Жить и без солнца и без гроз?

Так с гибнущего корабля

Случайно человек живой

На камни выброшен волной,

И одинокому земля

Страшней в суровой тишине,

Чем смерть в бушующей волне:

Уж лучше сразу рок принять,

Чем так на скалах истлевать!

*****

"Старик, ты прожил жизнь в тиши,

Молитв смиренных не считая,

Весь век судьбу благословляя,

За то, что в юности своей

Не знал неистовых страстей.

О них ты лишь слыхал от тех,

Кто открывал свой тайный грех,

От тех, кто находил покой

В сочувствии души святой."

А я, прожив так мало лет,

И счастье знал, и много бед,

В часы любви, в часы боёв,

Среди друзей, среди врагов

Не ведал скуки разум мой,

Мне ненавистен был покой.

Теперь — ни злобы, ни любви.

Ни пламени надежд в крови…

Нет, лучше уж в земле сырой

Жить ядовитою змеёй,

Чем так в бездействии пустом,

Тлеть, угасая день за днём!

Пойми, Я жду такого сна,

Чтоб и во сне не увидать,

Чем был, и чем я мог бы стать!

Хоть жизнь моя была мрачна,

Что память скорбная моя?

Гроб счастья! Как хотел бы я

Со счастьем вместе умереть,

Чем так — ни гаснуть ни гореть!

Мой дух все пытки пережил,

Но я в могилу не спешил,

Как в древности иной глупец,

Или как нынешний юнец!

И все же встретить смерть свою

Я был бы рад в любом бою,

Чтоб вёл меня в толпу врагов

Не зов любви, а славы зов!

Опасность грудью я встречал,

Хоть никогда за то не ждал

Я лавров, свежих иль сухих:

Пускай влекут они других,

Тех, кто тщеславием живёт,

Тех, кто за плату в бой идёт.

Но цель поставь передо мной

Достойную меня, и в бой

Я ринусь за своей судьбой,

В огонь сраженья, в звон клинков,

Спасать любовь, разить врагов!

Поверь, когда б я дважды жил,

Я снова все бы повторил!

Храбрец с презреньем смерти ждёт,

А трус покоя не найдёт,

Кто, дал мне жизнь, — тот смерть пошлет…

Я ей в лицо смотрел не раз

И в дни блаженства — что ж — сейчас?

Брат, я любил! Пусть о любви

Слов громких много говорят —

Я делом доказал их брат,

Ты видишь, эта сталь в крови?

И пятна эти пусть горят!

Я этой сталью уплатил

За смерть моей любви! Постой:

Зачем колена ты склонил?

Не так уж грех ужасен мой:

Тот кто убит моим клинком,

Он вашей веры был врагом,

Он желчной злобой исходил

При слове назарей! Но вот

Неблагодарный: он забыл,

Что там его блаженство ждёт:

Сталь христианской сабли в грудь —

В турецкий рай кратчайший путь!

И так уже у райской двери

Его давно заждались пери!

Да, я любил… любовь порой

Себе отыщет путь такой,

Где даже волку на пройти:

Кто смел — всегда в конце пути

Награду должен обрести!

Я путь к любви своей не зря

Искал, тоскуя и горя,

И страсть была награждена…

Но горько мне: зачем о н а

Любила так? Её судьбу

Я не посмею рассказать…

Но видишь — у меня на лбу

Осталась Каина печать?

Да не крестись, убил не я,

И все таки вина моя…

Ведь если б я был оскорблен,

Я поступил бы так, как он:

Он за обман ее убил —

Я за любовь свою отмстил,

Ведь изменив ему, она

Мне одному была верна!

Душа ее была со мной,

Не властен деспот над душой!

Спасти не смог я, видит Бог,

Но сделал все, что сделать мог:

Врагу в могилу лечь помог!

Ему легко: он пал в бою,

Но душу потрясла мою

Ее судьба, Вот отчего

Вся мрачность духа моего,

Ну да, я страх тебе внушал…

А он…ведь он заранее знал

Свой рок — тахира вещий слух

Ему сказал, что смерть вокруг.

И он в короткой битве пал,

Мучений он не испытал:

Призвал Пророка, и потом

Забылся непробудным сном,

Как тигр израненный лежал

Он на земле, а я искал,

И не нашел в глазах пустых

И половины мук своих

Искал страдания — но нет

Там только гнев оставил след

О, сколько отдала бы месть,

Чтоб на челе его прочесть

Отчаянье и сожаленье, когда

в последнее мгновенье

Порыв раскаянья — и тот

От страха смерти не спасет!

У жителей холодных стран

И кровь как воздух холодна,

Моя же — лавы океан

Из Этны с пламенного дна!

Не мне, вздыхая о былом,

Быть женской красоты рабом!

Но если пламя по щекам

Стремится к бьющимся вискам

А губы. сжаты, взор упрям

И сердце рвется пополам,

А сталь врагу готовит месть,

Коль это всё любовь и есть —

То я любил! Я не вздыхал,

И не грустил, но твердо знал,

Что должен счастьем овладеть,

Добиться или умереть.

Я умираю, но зато

Я счастлив был. И смерть — ничто!

Когда б я мог Лейлу забыть,

Я так же, так же стал бы жить,

Опять страдать, опять любить…

Не о себе, отец святой,

Я полон скорби, но о той,

Кого навек волна взяла

О. Как моя душа ждала,

Что скоро с ней в могиле той

желанный обрету покой!

Она была мне жизнь и свет

Для глаз моих другого нет,

И только память предо мной

Сверкает утренней звездой!

Любовь и верно свет небесный,

И нам подарен он судьбой,

Чтоб искрой ангельской, чудесной

Возвысить низкий дух земной!

Надежда ввысь влечёт его

В любви к нам сходит божество

Господь нам шлет любовь, чтоб луч

Проник сквозь полог мрачных туч

И ореолом одарил

Живую душу. Я любил,

И пусть любовь моя мрачна,

Пусть злом покажется она —

Тебе как хочешь прокляни,

Но не вини, о, не вини

Её любви чистейший свет!

Ведь он сверкал в душе моей!

О если б снова блеск лучей

Как прежде одарял мне путь

Хоть к смерти, хоть куда-нибудь!

Не удивляйся, что навек

Лишён надежд и света дня

Не сладил с горем человек,

И в ярости судбу кляня,

Ужасные дела творит,

Лишь прибавляя к горю зло:

Коль сердце кровью истекло,

Его удар не устрашит!

Кто пал с вершин ближенства — тот

В любую пропасть упадёт,

Я словно хищный коршун дик

В твоих глазах? Ну что ж, старик,

Я это заслужил вполне!

Да. Коршун я, и шли за мной

Опустошенье и разбой,

Но голубь мне примером был:

Я дважды в жизни не любил!

И дрозд лесной и лебедь мог

Дать людям верности урок,

Но человек им пренебрег!

И пусть над верностью сердец

Смеётся молодой глупец,

Я эту радость не пойму,

Не позавидую ему!

Он сердца к души лишён,

И лебедя не стоит он!

Как жалок он в сравненье с той,

Кого он предал, трус пустой!

Я так не мог: вся жизнь была

Полна тобой одной, Лейла!

И радость, и вина моя,

Всё, что от неба я хотел,

Й всё, что иа земле имел!

Другой такой не создала

Природа, а когда б смогла

Создать, — то все ж в ее черты

Я б не взглянул: она — не ты

! 1С*жалевъя евшс де! * верности моей,

Но поздно: только образ твой!

Храним последнею мечтой!

И вот ее взяла могила"

А я остался, всем чужой,

И сердце мне змея сдавила,

Я рвался в бой, я только в бой.

Все краски гор лесов, полей

Затмил мне мрак души моей

, и все, что прежде так любил,

Я отвращеньем заклеймил!

Теперь ты знаешь весь мой грех…

Но боль моих несчастий всех

Никто, никто не может знать…

Не надо к покаянью звать,

Ты видишь, близок смертный час,

Коль верить в твой святой рассказ?

Под силу ли словам твоим

Былое сделать небылым?

Пойми, душа моя в огне,

Молитвы не помогут мне

И жалость не нужна твоя,

Но обещай, что мог бы я

Молитвою вернуть Лейлу,

Я раснростёрся б на полу,

И тысячи молитв вознёс

до неба, где имеет спрос

Дешёвый звук продажных месс!

Когда придет охотник в лес,

Чтоб львят из логова забрать,

Попробуй львицу утешать,

Но не меня, отец святой,

Не смейся над моей тоской!

В дни безмятежные, иные,

Когда душа душе — родня,

Там, где цвели края родные

Был друг когда-то у меня.

Его в живых быть может нет,

Но если жив он, передай

Вот эту намять прежних лет.

Хоть он как я суров — пускай

узнает он, как умер я:

Близка ему судьба моя.

Пусть опозорен я, но тот

Кто другом был меня поймёт.

В те стародавние года

Он верно предсказал мой рок,

Я лишь смеялся, но тогда,

Ведь я еще смеяться мог!

Его слова, что я забыл,

Верны: он правду говорил!

Всё расскажи ему. Ведь он

Сам будет этим поражен…

Я в битвах/так скажи ему/

О нашей юности забыл, -

И прежде чем уйти во тьму

Его бы я благословил,

Уже бессильным языком,

Но грянул бы небесный гром,

Когда б молился я о нём!

Я никогда б не попросил,

Чтоб имя он моё щадил,

Он слишком добр, скуп на слова

Да я молва…Что мне молва?

Я не скажу пусть не грустит,

Обидой это прозвучит,

Оплакать брата может брат,

А друга старый друг — стократ.

Отдай ему кольцо, отец,

Скажи, чем стал я под конец,

Сухой пергамент, ствол гнилой,

Осколок страсти, лист сухой,

Который осень сорвала

И с гневным ветром унесла!

Поверь, всё это не во сне:

Как сны могли бы сниться мне,

Когда я не смыкаю глаз?

О, если б зарыдать хоть раз!

Но я и зарыдать не мог,

Горящий разум изнемог,

О, если б хоть одной слезой

Смог облегчить я жребий свой!

Рассудок мой — в кольце огня,

Отчаянье сильней меня,

Сильнее воли, и сильней

Молитвы искренней твоей.

Не надо! Не благословляй

Покой мне нужен, а не рай!

Все это так, отец святой…

Вот…вот Лейла передо мной…

Она жива… Как звездный свет

Ее сияние…Но нет:

Звезда бледней и холодней,

А завтра ночь еще темней.

Но прежде чем взойдет звезда

Я всё утрачу навсегда,

Всё кроме страха. Жизнь моя

Уже за гранью бытия…

Отец, я брежу…но Лейла…

Смотри…смотри! Вся боль прошла,

Вот я вскочил, метнулся к ней,

Прижать ее к груди своей,

Но обнимаю…где же ты?

Нет, не обнять мне пустоты,

И сердце не стучит…Лейла!

Ты здесь… ты только что была.

Но почему тебя мой взгляд

Пугает?. . Отошла назад. .

Пусть лед придется мне обнять,

Но всё, о чем я мог мечтать,

В моих объятиях опять!

Увы, я призрак обхватил,

И руки на груди скрестил.

Но вот она. Возле меня.

Молчит. Молчит, к себе маня,

Такая, как всегда была!

Я знал, что ты не умерла:

Вот косы, вот глаза… А он —

Он мертв. Он саблею сражен.

Я видел: он в горах зарыт,

Ему из под могильных плит

Не выйти… Как же ты пришла?

Ведь говорили, что взяла

Тебя волна, что поглотил

Дух моря всё, что я любил!

Мне говорили, что. но нет!

Нет силы повторить их бред!

Но если из волны морской

Ты вышла, чтоб найти покой

В могиле — влажною рукой

Коснись измученной груди,

Лоб охлади, не уходи!

Ты — явь, иль сон души больной,

Молю: возьми меня с собой,

Туда, где ветер и прибой!

Вот кем я был, И всё, что мог

Я рассказал, отец святой.

Всю скорбь мою, всю боль тревог.

Спасибо Доброю слезой

Ты утешение принес

Моей душе, не знавшей слез.

Заройте за монастырем

Мой прах, и на кресте простом

Писать не надо ни о чем

Что людям в имени моем?

Пусть пилигрим своим путем

Пройдет, не ведая о нем!

Он умер. и покрыто мглой

Откуда он и кто такой

Монах не скажет А до нас

В отрывках лишь дошел рассказ

О той, чей образ он хранил,

О том, кого в бою убил.