Холли внутри шторма

Глава 04

Когда-то Вероника Смит была очень красивой, вы не смотрите на эти морщины и синяки под глазами, которыми безо всякого на то разрешения одарила ее жизнь.

Золотая девочка своих любящих родителей, маленькая принцесса, избалованная и изнеженная. Жизнь казалось простой и наполненной нехитрыми радостями: популярность в школе, спальня из розового шелка, красивые наряды, дорогие игрушки.

Сразу после выпускного она собиралась замуж за красивого юношу из хорошей семьи, родители Вероники выбирали молодоженам особняк в подарок, а родители жениха обещали преподнести белоснежный кадиллак.

А потом случился Малькольм.

Появился просто из ниоткуда и сломал ей всю жизнь.

Нет, он никогда не притворялся хорошим парнем. Сразу было понятно, что от него жди неприятностей, но Вероника находилась в том возрасте, когда очарование порока выглядело непреодолимым.

Это случилось в одном дешевом баре, куда она пришла, чтобы доказать подруге, что тоже чего-то стоит. Миранда заверяла, что, прежде чем похоронить себя под руинами благополучного брака, надо сделать что-то по-настоящему дерзкое. Украсть выпивку в магазине, например, поцеловать незнакомца или прийти в одиночку в дешевый бар, сесть у стойки и заказать себе виски.

В тот вечер Вероника сделала из этого списка все.

Позже, вспоминая их знакомство, Малкольм говорил, что она выглядела как воздушная зефирка, случайно принесенная ветром в логово диких зверей. Юная девушка с налетом школьной невинности, испуганно хлопающая ресницами.

Нельзя было упустить такую сладкую добычу, говорил Малкольм.

Он и не упустил.

Вероника и опомниться не успела, как уже целовалась с Малкольмом на задворках бара между мусорными баками, потом они украли бутылку текилы в круглосуточном магазине на заправке, а утро она встретила с мучительной головной болью в дешевых меблированных комнатах на несвежих простынях и с голым Малкольмом рядом.

Вероника даже не помнила, как распрощалась со своей девственностью, что было крайне неуместно накануне свадьбы.

Разумеется, родители ее потеряли. Всю ночь, наверное, они метались по Бристолю в поисках своей единственной дочери.

Представив себе, какая головомойка ее ждет, Вероника настолько испугалась, что не стала возвращаться домой.

Она отправила маме трусливое и невнятное сообщение в том духе, что не готова к браку и ей нужно время, чтобы найти себя.

Больше Вероника своих родителей не видела.

Она не закончила школу, не получила особняк и кадиллак, не надела свадебное платье и не сделала еще миллион вещей, которые были предназначены ей судьбой.

Весь ее мир заполнил собой Малкольм — с красивыми густыми ресницами, чувственным ртом, запахом кожи и табака, злыми шутками, изменами, скандалами, безудержным сексом, ночными гонками на мотоцикле, постоянным безденежьем, отчаянием и сумасшествием.

Жизнь Вероники превратилась в полный хаос, и она перестала даже пытаться ее контролировать. Ее качало на эмоциональных качелях такого бешеного диапазона, что совершенно не получалось перевести дух и понять, куда несет их пару.

В те дни, когда у них с Малкольмом все было хорошо и он был нежен, щедр и весел, Вероника ощущала столь сильное счастье, что это было похоже на истерику.

Но когда все становилось плохо, когда он отдалялся от нее, снова пах чужими духами, надолго пропадал из дома, Вероника погружалась в черную депрессию, от которой спасалась таблетками пополам с алкоголем.

Конечно, она пыталась вырваться из этого порочного круга. Ходила на групповую терапию, где другие женщины, точно так же попавшие в болезненную зависимость от разрушительных отношений, по кругу говорили одно и то же. Несколько раз Вероника убегала из дома посреди скандала, дважды — среди ночи. Она блуждала по Бристолю, спрашивая себя: где же ее место в этом мире?

Однажды она ушла от Малкольма на целых два месяца, и все это время буквально корчилась от боли.

Ломка была как у наркомана со стажем, до того ей хотелось прикоснуться к нему, обнять, вернуть себе снова.

Чтобы хоть как-то сбросить невыносимое напряжение, Вероника купила дешевый лэптоп и выплеснула в слова все чувства, которые терзали ее. Она писала как сумасшедшая, во время смен в салоне проката, в задрипанной комнатке мотеля, в парке, везде.

Дописав свою историю и поставив в ней точку, Вероника взвыла от обиды — вся эта писанина нисколько не помогла.

Ей по-прежнему хотелось обратно к Малкольму, назад в свою ужасную и деструктивную жизнь. Была ли это тяга к саморазрушению, привычка или извращенное понимание любви, Вероника не знала. Но она бежала в их крохотный домик — где на кухне было не развернуться, где ванная комната проигрывала сражение плесени, где из дивана торчали пружины — так быстро, что в боку закололо.

И нашла Малкольма в таком же ужасающем состоянии, в каком находилась сама.

Они протрахались двое суток и едва не умерли от истощения и голода, а потом все началось заново.

За одним исключением — у них появились деньги.

Малкольм нашел ее дневник, принявший форму пухлого романа, и отправил в издательство.

И вдруг страсть и боль Вероники, ее неврастеническая привязанность, ее пошлые откровения, тошнотворные подробности, постыдные описания, взаимные оскорбления, бурные примирения, ее крик, почти вой, о помощи — захватили нацию. Книга стала бестселлером, скучные домохозяйки, в чьей жизни не было места подобным безумствам, читали ее запоем.

Были какие-то премии и даже экранизация, и хлынувший поток денег сделал жизнь Вероники еще более невыносимой.

Теперь у нее были особняк и кадиллак, а Малкольм закатывал безумные вечеринки, на которых появлялся, подобно Фредди Меркьюри, в образе короля. Дом захватили оргии, фонтаны с шампанским, полуголые красотки, всевозможные прилипалы и подпевалы, и тогда Вероника купила крысиного яду.

Сначала она не могла определиться, кого хочет отравить сильнее: себя или его. Но потом пришло решение — сначала она убьет Малкольма, а потом наложит руки на себя. Они станут гребаными Ромео и Джульеттой.

Но все вышло не так, как Вероника планировала.

Стоя возле могилы Малкольма Смита, Тэсса спрашивала себя: а это вообще нормально, что покойники творят что хотят?

— Он здесь, — уже в третий, наверное, раз, повторила она разъяренной вдове, — просто… не хочет выходить.

— Что значит — не хочет? — опешила Вероника. — Как это — не хочет? Это неприемлемо! Я буду жаловаться! Я заплатила большие деньги за то, чтобы мой муж являлся передо мной по первому требованию — в любую ночь! Каждую ночь!

— Да, это совершенно неприемлемо, — согласилась Тэсса задумчиво. Надо бы написать в своем завещании, чтобы ее не вздумали хоронить на подобном кладбище. Вдруг найдется еще один одержимый псих, кто, подобно Веронике, будет относиться к ее зомби как к дрессированной собачке.

Странно, если подумать, но Тэссе нравилось, что Малкольм проявлял своенравность. В этом было что-то куда более правильное, чем в тупой покорности.

Понять бы еще, отчего все это происходило.

И почему именно Малкольм?

Если из могилы выберется Алан Райт, брат Фрэнка, то последний словит сердечный приступ. Он так ни разу и не призвал Алана, предпочитая, чтобы мертвые оставались мертвыми и не имели дела с живыми.

Вероника вдруг пнула ногой ни в чем не повинную могильную плиту Малкольма, а потом и вовсе на нее плюнула.

— При жизни мне нервы мотал — и после смерти продолжает, — пожаловалась она, — делай что хочешь, Тэсса, но почини это!

— Может, так лучше? Ты научишься жить заново. Вероника, вас как будто двое в одной могиле.

— Тебя забыли спросить, — обиделась она и пошла к морю, доверяя свои стенания ветру.

А Тэсса пожала плечами и направилась домой, спать.

С некоторых пор она приноровилась передавать управление делами Фрэнку или Холли, в зависимости от ситуации. Просто выключала в себе Тэссу Тарлтон, падшего инквизитора, привыкшего вести расследования и бороться с монстрами. И спрашивала себя: а как бы сейчас поступил бывший заключенный или сумасшедший художник?

Сегодня ей нужен был Холли с его базовым доверием к миру. Если Тэссу чему и научил этот чокнутый, так это тому, что некоторые вещи просто случаются. Не надо пытаться понять их, разобраться в причинах, постичь смысл. Лучше всего просто довериться течению и посмотреть, что будет дальше.

Быть кем-то другим, но не собой, помогало отлично.

На следующее утро Холли Лонгли проснулся от тишины, которая явно принадлежала обеденному времени. Такая тишина не могла быть порождением утра — всегда суетливого, нервного, куда-то опаздывающего.

Нет, эта тишина была ленивой и умиротворяющей, расслабленной и сытой.

Потянувшись как следует, Холли выглянул в окно. Он не признавал штор даже в таких удушливых городах, как Нью-Йорк или Лондон — стены-стены, — и уж тем более не собирался занавешивать Нью-Ньюлин с его невероятными пейзажами.

За стеклом серой мелкой рябью простиралось море, бесконечное, безграничное, вечное, великое. То, перед чем робел даже Холли, а уж он-то не признавал авторитетов.

— Привет, — сказал морю Холли и для верности помахал рукой.

Натянул джинсы и поднялся наверх, в башенку.

— Я не понял, — сказал оскорбленно, — где мой утренний стакан воды в морду? Что еще за равнодушие?

Призрак, вопреки обыкновению, не вязал шарф, а плел какую-то паутинку из волос, напевая себе под нос.

— Тэсса за тебя заплатила, — сказал он добродушно, — локоном человека, который ни жив, ни мертв.

— То есть своим собственным? — мрачно уточнил Холли.

— Тэсса Тарлон определенно жива, — возразил призрак, далекий от метафор и символизма.

— Ну да, — пробормотал Холли, вовсе не уверенный в этом.

Живой человек — тот, кто ходит, дышит, принимает какие-то решения? Или тот, кто чувствует и не боится радоваться?

— Что именно ты сейчас делаешь? — спросил он.

— То же, что и всегда, — ворчливо ответил призрак, — приглядываю за мертвецами. Такая уж у меня работа — смотритель кладбища.

— Ну ты вроде как уже ушел на пенсию. Забыл, наверное?

— Глупости, — рассердился он, — я просто умер! Это совершенно не повод пренебрегать своими обязанностями!

Вот когда Холли умрет — он после этого и пальцем о палец не ударит. Будет возлежать в золотом саркофаге и слушать, как человечество рыдает от невосполнимой потери.

— Ладно, — пробормотал он, — развлекайся.

После чего забрал пустое блюдечко из-под молока — должно быть, Тэсса с утра принесла его, — и пошел умываться.

У него было Очень Большое Дело: уговорить Мэри Лу угостить его куском торта.

Нельзя же оставаться без сладкого два дня подряд! Это совершенно никуда не годится!

Быстро приняв душ и одевшись, Холли натянул куртку Тэссы (ему нравилось носить ее одежду, такая попытка забрать ее немного себе) и целеустремленно зашагал к «Кудрявой овечке».

Это была очень решительная походка очень занятого человека, и каждое разумное существо сразу бы поняло, что нельзя останавливать того, у кого такая походка.

Но женщина, стоявшая возле потрепанной машины прямо на дороге, очевидно, не была разумным существом.

— Простите, — проговорила она голосом человека, который привык за все извиняться. — Это Нью-Ньюлин? Я правильно приехала?

Она обнимала за плечи двух совершенно одинаковых рыжих девочек лет этак двенадцати.

— Что? — закричал раздосадованный Холли. — Опять? Разве на мне написано: туристический указатель? Почему все новички липнут именно ко мне? Разве непонятно, что я не какой-то там дружелюбный бездельник, готовый отвечать на всякие дурацкие вопросы? Нас что, внесли в каталог «Сто самых гостеприимных деревень Британии»? Почему вообще Нью-Ньюлин принялся пускать в себя всех подряд? Я…

Тут ему пришлось замолчать, потому что шарф на его шее вдруг ожил, приподнялся и плотно замотал ему рот.

Рыжие девчонки одинаково захихикали.

Переполошившись — не каждый день на тебя нападает собственный шарф, — Холли приготовился упасть в обморок. Изящно так.

Но тут неизвестно откуда появилась Тэсса (кажется, от домика невыносимой Бренды), и шарф тут же присмирел, опал и прикинулся тряпочкой.

— Вот ты где, — сказала Тэсса деловито, небрежно кивнув женщине, — мне нужна твоя чековая книжка. Бренда хочет оплатить альпак прямо сегодня.

Она вела себя так, будто ничего не произошло. Возмутительно! Неужели Тэсса не поняла, какой опасности Холли подвергался?

— Простите, — снова заговорила женщина виновато и нервно. — Мне нужно в Нью-Ньюлин.

— Ну разумеется, — терпеливо проговорила Тэсса с интонациями железнодорожного служащего, в сотый раз объясняющего, как пройти на нужную платформу. — Чековая книжка, Холли!

Девчонки уставились на Тэссу с явным злорадством, земля у их ног сама собой слепилась в шарик на ножках и побежала вперед. Тэсса опустила на нее взгляд, усмехнулась, и шарик помчался обратно, плюхнулся на ботинок одной из девчонок и там распался на мелкие комья.

Рыжие близняшки обиженно засопели.

— Простите, — сказала женщина, понурившись, — это просто невыносимо… Я не знаю, что с ними делать. Это дети моей сестры, и я совершенно с ними не справляюсь. Все время то одно, то другое!

— Как вы это сделали? — с вызовом спросила левая близняшка. Она прищурилась, и шарф Холли слабо трепыхнулся на земле и бессильно замер. Тэссе даже смотреть на него не пришлось.

— Понимаете, — бормотала женщина, которая, кажется, была совершенно не в себе, — наша машина по дороге сюда все время подпрыгивала и виляла. Хот-доги сбегали из закусочных прямо в наши карманы. А однажды дорожный указатель сорвался со столба и просто улетел в небо. И я… просто в ужасе. Что такое Нью-Ньюлин? Приют для особенных детей? Господи, скажите мне, что он где-то рядом! Я так устала. Наверное, вы считаете меня сумасшедшей и думаете, что я все придумала? Все так думают! Все вокруг уверены, что я просто не хочу присматривать за племянницами, ведь даже их родная мать не захотела! Но я говорю правду — эти дети одержимы дьяволом. Возможно, нужно было отвести их к священнику, а не на край земли, где даже асфальта нет.

— Я покупаю альпак, — ответил Холли. — Чтобы постелить асфальт, нужно продать еще парочку фрэнков. Нельзя получить все сразу, знаете ли.

— Что? — женщина посмотрела на него с непониманием, а потом вдруг заплакала.

— Фу, — испугался Холли, — тут нужна Фанни. Код красный!

— Напиши ей, — кивнула Тэсса, — бедняжку надо уложить в кровать и дать поспать несколько суток.

— Вы не понимаете! — закричала женщина. — Мне нельзя спать! Кто знает, что они еще сотворят, если я не буду за ними присматривать.

— Больно много от вас толку, — хмыкнула Тэсса, подошла к девчонкам и склонилась над ними. — Вот что, милые мои. Я шериф этой деревни, и я — инквизитор. Хотите узнать, на что способен боевой инквизитор, однажды разнесший Лондон?

Холли, судорожно набиравший сообщение Фанни, едва не выронил телефон — вокруг похолодало, и ему захотелось склониться в книксене или отдать честь. Что-то из этой области. Потому что Тэсса сейчас была не просто запутавшейся в собственном раскаянии женщиной, она была властью. Законом. Чем-то устрашающим.

Он уже видел подобные перемены раньше, и каждый раз они казались ему неумолимыми. В такие моменты Холли пугался, что другая Тэсса, та, что шутливо спорила с ним за ужином и видела его картины по-настоящему, никогда больше не вернется.

— И если вы хоть кому-то в моей деревне причините вред, — веско проговорила она, — сломаете забор или, например, отправите в небо скамейку, то я оттаскаю вас за уши. А теперь поднимите этот шарф, почистите его и отдайте Холли.

— Инквизиторы не имеют права угрожать людям, — подала голос правая близняшка, напуганная, но упрямая, — только чудовищам.

— Но люди, которые заткнули мне рот моим собственным шарфом, и есть чудовища! — воскликнул Холли.

— Будешь знать, как хамить, — безжалостно отрезала Тэсса.

Вообще-то это было обидно. Холли никому не хамил, хамят ведь того, чтобы обидеть кого-нибудь. А ему было плевать на эту женщину и ее племянниц, он просто хотел торта и не хотел возиться с незнакомцами.

И Тэсса должна быть на его стороне, не так ли, а не отчитывать при посторонних?

Холли и сам не заметил, как заразился традиционной для жителей Нью-Ньюлина нелюбовью к чужакам.

Они не какой-то там фестивально-туристический городок, как Ньюлин, например.

Надувшись, он никак не отреагировал на то, что его шарф взлетел с земли, отряхнулся, как собака, и снова обвил его шею.

Тэсса же одобрительно на это посмотрела, а потом широко улыбнулась троице на дороге.

— Ну, привет, — сказала она, возвращаясь в свое обычное состояние, — добро пожаловать в Нью-Ньюлин, меня зовут Тэсса Тарлтон, и я мэр этой деревни.

— Значит, — разочарованно произнесла женщина, — Нью-Ньюлин — это не спецприют с высоким забором и санитарами?

— Как посмотреть, — засмеялась Тэсса и замахала рукой Фанни, которая спешила к ним от магазинчика Кенни.

На нее приятно было посмотреть: теплые желто-салатовые гамаши, фиолетовый плащ в оранжевую крапинку и ярко-розовый бант в волосах.

Фанни была самым уютным и дружелюбным жителем деревни, но и самым разрушительным тоже. Просто не нужно было ее расстраивать, вот и все.

— Меня зовут Джулия, — сказала женщина, — Джулия Красперс. А это Лагуна и Мэлоди. Если честно, я так и не научилась их отличать друг от друга, мы знакомы около двух месяцев.

— А я Фанни, — затараторила Фанни, чьи глаза светились, как у любопытной кошки.

— Уложи Джулию спать, — сказала ей Тэсса, — в пансионате полно свободных номеров, но третий занял Уильям Брекстон, он прибыл вчера.

Фанни моргнула.

— Нас что, внесли в каталог «Сто самых гостеприимных деревень Британии»? — спросила она озадаченно.

— Вот! — ликующе возопил Холли. — А я о чем!

— Но я не могу… — снова принялась было возражать Джулия, но Фанни уже обняла ее за плечи, заворковала, замурлыкала, словом, включила свое фирменное обаяние на полную катушку.

— А вы, юные леди, — скомандовала Тэсса, — идете со мной. Так кто из вас кто?

— Какая разница? — буркнула правая. — Все равно никто не различает.

— Я — различу, — холодно заверила их Тэсса.

— И я, — проговорил Холли, все еще обиженный.

— Да? — левая близняшка прищурилась. — В таком случае, я Мэлоди. Посмотрим через полчаса, поймете ли вы, кто из нас кто.

И она демонстративно зевнула, даже не попытавшись прикрыть рот ладошкой.

— Нет, — закричала Мэри Лу, стоило им появиться на пороге ее пекарни, — на двери черным по белому написано: Холли Лонгли вход запрещен.

Какой-то шутник добавил на табличку одну букву и получилось «с Холли Лонгли вход запрещен», как будто он был каким-то пуделем.

— Перестань, — сказал Холли надменно, — я полностью безоружен: ни красок, ни кистей, ни карандашей. Да при мне даже кусочка угля нет!

— Ох, — другая близняшка, не Мэлоди, Лагуна, так ведь ее звали? — вдруг шагнула вперед, разглядывая стену, из-за которой Мэри Лу подняла такой сыр-бор. — Это горы? Мэл, посмотри, это горы!

Мэри Лу посмотрела на нее, нахмурившись.

Холли, пользуясь случаем, просочился за столик и прочно там угнездился.

Горы?

По правде говоря, рисунок был абстрактным. Всего лишь несколько штрихов, добавляющих безликой стене индивидуальности. Так что каждый мог увидеть там лишь то, на что был способен.

— Совершенно определенно горы, — важно подтвердила Мэлоди, — и шапки снега. Очень красиво, мэм, — добавила она вежливо.

Была ли эта вежливость результатом выволочки от Тэссы или просто новой игрой, Холли не разобрал, но ему и не было интересно.

— Хм, — Мэри Лу все еще хмурилась, — действительно красиво? В таком случае, дорогая, не могла бы ты снять ту табличку с двери? А я пока приготовлю вам по огромной чашке какао с большим количеством маршмеллоу, да? И, думаю, шоколадные бисквиты, хорошо?

— И латте, — подсказал Холли.

Мэри Лу не удостоила его ответом, ушла за стойку и загремела посудой.

Тэсса разместила девочек за столиком рядом с Холли, напрочь игнорируя любопытные взгляды Милнов, которые завтракали со вчерашним толстячком.

— Итак, — произнесла она спокойно, — ради чего вы довели свою тетю до нервного срыва?

— Она тупая, — тут же сказала Мэлоди.

— Ничего не понимает, — согласилась с сестрой Лагуна.

— И противная.

— И очень смешно нас боится.

— Нравится, когда вас боятся? — уточнила Тэсса почти равнодушно, но Холли поежился.

— Это забавно, — ответила Мэлоди насмешливо.

— И полезно, — поддакнула Лагуна.

— Понятно, — Тэсса посмотрела поверх их голов в окно, — и где ваши родители?

Девчонки тут же будто в рот воды набрали.

— Тут понадобится помощь старины Фрэнки, — заметил Холли, к которому уже вернулось его беззаботное настроение. — Рассказать вам про старину Фрэнки, девочки? Всякий, на кого он только посмотрит, всегда говорит правду и только правду.

— Так не бывает, — протянула Лагуна, переглянувшись с сестрой.

— Да ну? — заулыбался Холли. — Неприятно, наверное, узнать, что не только у вас есть суперсила. Тут таких суперсильных — пруд пруди, шагу ступить негде.

— А ты что умеешь? — спросила Мэлоди, недоверчиво задирая нос.

— Ну, я нарисовал вон ту стену. С горами и шапками снега.

— Это не сила, — сказала она. — Просто талант. С его помощью ты не станешь успешным.

— А успешным становится только тот, кто умеет запугивать других? — спросил Холли.

— Ну, вроде того, — Лагуна отвела все же глаза.

Кажется, она была рассудительнее своей сестры.

— Ску-ко-та, — объявил Холли. — И полная чушь. Знаете, что круто на самом деле? Альпаки! Давай, Тэсса, закажем их побыстрее!

И тут двери пекарни распахнулись, и внутрь ввалился Малкольм Смит, собственной мертвой персоной. На его торжественном черном костюме была земля.

— Чашечку кофе, пожалуйста, — произнес он небрежно.

Мэри Лу выронила из рук поднос и завизжала так пронзительно, что даже баньши Фанни ей бы обзавидовалась.