Хорошо быть дирижаблем...

Был, как ни пошло это звучит, самый обычный июньский день. Небо темнело с востока, обещая к вечеру грозу, тополиный пух усыпал собой все, что мог, вплоть до подъездов и дамских сумочек, у метро лениво валялись бродячие псы, одуревшие от жары. Гудели автомобили, звенели трамваи, ругались торговки на рынках и нищие в переходах — все как всегда…

Ниночка ворвалась в квартиру запыхавшись — будто с собственной свадьбы сбежала прокомментировала мама.

— Будешь ехидничать — старой девой останусь — отмахнулась блудная дочь и, сбросив босоножки в прихожей, поспешила к себе. «Ушки мои, усики, как же я опаздываю — ОН будет ждать меня через час с четвертью, а я еще не одета…» Сначала десять минут на раскопки в шкафу — на синей юбке пятно, любимая рубашка уже несвежая, в черной блузе я выгляжу не меньше, чем на двадцать пять — ужас-то какой! пожалуй, оливково-желтый лучше — и лифчик под цвет и трусики новые и… В душ немедля!

Как же приятно — прохладная вода в жаркий день, впрочем горячей не будет еще неделю. Гельчик — с лавандой? с эвкалиптом? с магнолией! Хочу ли я, могу ли я? Ниночка с наслаждением отряхнулась, как кошка после купания, оглядела себя — на животе складочка, пятки жесткие, подмышки — вот раззява — третий день, как небритые…

— Ниночка, тебя к телефону! — крикнула из-за двери мама. «Неужели ОН? Вдруг не сможет? Он так занят, бедненький! (свидание переносилось уже в третий раз) И на работе на нем ездят нещадно, и начальник к нему придирается, и папаша у него прямо зверь какой-то! — мерзкое полотенце свалилось — Нет, мама, ни капельки не похудела — Але, Саша?! Ну, что опять стряслось…

Олька всегда умела выбирать момент для звонка — и хорошо, если ей требовалось поговорить в середине показа любимой Ниночкиной мелодрамы. А на прошлой неделе… Но не будем о грустном — милой сумасбродной Оленьке всего лишь предложили сходить на кельтский фестиваль — просто шик и никакой попсни, представляешь! — и она не знала, стоит ли современной девушке самой платить за билет. Ох, беда, беда, огорчение.

— Слушай, ну предложи сама! Денег нет — ну, у Ленки займи. Да, я тоже могу. Когда? Ах, послезавтра? Слушай, перезвони вечером, я опаздываю. Кто? Да врешь, небось!

Обсудив подробности последнего романа первой красавицы курса, Ниночка взглянула на часы — до времени Х оставалось ровно полчаса — то есть, если выйти сию секунду, с Профсоюзки до Универа успеваешь впритык. Так, ключ на старт! Тени черт с ними, тушью по ресницам — опять размазался левый глаз, сейчас… вот! помаду, нет, не эту… Дезик, духи, причешусь в вагоне, деньги, часы, ключи, книжка, нет — ОН будет сердиться, что читаю в метро и порчу зрение, курить неделю как бросила… а жаль… босоножки, маму в щечку — и вперед!

Ниночка вихрем пронеслась по переулку, мимоходом показав язык наглому «Мерседесу», попытавшемуся наехать из подворотни, поскользнулась на ступеньках в переходе, чуть не грохнулась в объятия толстой дамы в ядовито-сиреневом платье Ой, извините пожалуйста! (Ну и духи! А декольте-то — грудинка вяленая одна штука!), махнула контролерше студенческим, вскочила в вагон, отобрала у жадных дверей прищемленный рюкзачок… Уфф! Опаздываю минут на двадцать.

Мерзкий переход на Парке Культуры, эскалатор ползет, как… приличные девушки так не выражаются, не менее мерзкий долгий перегон от Спортивной, какой-то старый хрыч пялится на коленки — дались им всем мои ноги, уже и юбку короткую не надеть — ЕМУ смотреть можно, а от прочих хоть скафандр напяливай! Приехали. Где же ты, солнышко мое?

В центре зала Саши не было. Ниночка обошла всю станцию и встала у колонны, опершись спиной о приятно прохладный камень. Может ОН наверху? Или опять на работе задержался? Нет, когда поженимся, точно пойду работать — нельзя же ЕМУ, пусть и лучшему в Москве специалисту по «Виндоуз», так себя изводить. Сейчас погуляем по парку, ОН будет смотреть мне в глаза — нежно и трепетно, целовать меня — не секретаршу какую-нибудь из конторы, не вертихвостку с курса — меня! Прижмется к груди щекой — жесткой, колючей — вот оно, счастье. Может даже… Спеши, милый, будь как серна, как олень на горах бальзамических!

А милый Саша допивал свое пиво у метро «Войковская». Скрюченная бабушка шаркала вокруг него в ожидании пустой бутылки. Время тянулось шагреневой кожей — не далее, чем вчера Лариса из отдела маркетинга весьма недвусмысленно намекнула ему на совместную поездку за город с распитием «Мукузани», купанием в близтекущей реке и прочим… Значит, с Ниночкой придется расстаться — Саша всегда гордился своей порядочностью и полагал нечестным пудрить мозги юной студентке. Хватит, пора!

Саша взглянул на часы, в глубине души надеясь, что Ниночка все поймет и его не дождется, вручил пустую бутылку бабушке и решительно шагнул в стеклянную дверь с надписью «Выхода нет»…

«Все отойдите от края платформы! На прибывающий поезд посадки нет!» Господи, уже половина, а ОН не пришел! Может, случилось что… В воображении Ниночки пронеслась ужасная картина — возлюбленный, распростертый под наглым «Мерседесом»; рука торчащая из-под колеса — за три недели романа она изучила каждый бугорок узловатых пальцев с нестриженными ногтями; гордая голова бессильно откинута, и только имя ее срывается с побледневших уст… Чушь какая! Ниночка переступила с ноги на ногу. Стоять столбом и даже без книжки было неприятно. Люди бегают, суетятся, опять же смотрят тут всякие. Ниночка отвернулась от противного мужика в костюме цвета бильярдного сукна — даже смотреть на него было жарко — и от скуки стала разглядывать проходящих.

…Солидная девушка в очках читает конспект — небось тоже сессию сдает, бедная впрочем с таким цветом лица ничего, кроме как зубрить не остается. Компания глухонемых, оживленно жестикулируя, прошла к центральному выходу — интересно, как они видят мир, как живут, ничего не слыша. Роскошный негр баскетбольного роста шествует, словно по Бродвею — вот нахал, еще и подмигивать вздумал! Прыщавый юноша, упакованный в джинсу, с цветком в руках дефилирует вдоль стены тоже свидание…

А Саши нет. Как всегда. Я его, конечно, очень люблю, но сколько можно динамить? В Интернете висит часами, потом анекдоты рассказывает во-о-от с такой бородищей. Отрастит себе мозоль на седалище — будет знать.

…В парке-то сейчас как хорошо! Травка мягкая, земля теплая, сирень доцветает, листья шумят. Благодать. Забрести в рощицу сосновую у родника, сесть на бревнышке, в небо смотреть, думать монологи о вечном… А я тут торчу дура-дурой…

Ниночка зевнула, оглянулась, оперлась поудобнее о колонну — уже тридцать семь минут, а Сашки нет.

«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Белорусская!» Саша непроизвольно дернулся. Это ж надо — чуть не проспал, впрочем и немудрено по жаре. Сейчас на кольцо, потом до Парка Культуры, духота, давка, мрак сплошной. И все из-за телки какой-то. Лариса, нет Лара — человек обстоятельный, солидный, все при ней, а Ниночка — он произнес про себя имя, растягивая его, будто пробуя на вкус — Ни-и-иночка — пустышка полная. Только и знает хиханьки да хаханьки, Булгаков да Пелевин. Дуться будет сначала за опоздание, потом смотреть этими своими спаниэльими глазками снизу вверх — приятно конечно, но задолбало. Еще разревется, когда скажу. Наверх ее, что ли, сначала вывести — вроде в парк собирались, поцеловать на прощание — а целуется она классно — и чао-какао. Excuse me, baby!

Саша встал неторопливо, покосился на тоненькую вьетнамку напротив — симпатичная куколка, грудку бы ей побольше, — и стал протискиваться к выходу.

Сорок семь минут. Может, часы врут? Вроде с утра правильно показывали… Ниночка прошлась до конца платформы, взглянула на электронное табло — сорок восемь минут.

И где его, спрашивается, черти носят? Говорила мне Олька — не вяжись с компьютерщиками. Только где приличной девушке найти другого? Не с новым русским же роман крутить. В натуре, блин. Светка вон доездилась на «Кадиллаке» до аборта — и фирма у мужика своя, и на Канары катается, а на врача по всем подружкам деньги занимала. Нет, так жить нельзя. Сашка — он, конечно и экономный и э… разговорчивый, зато влюблен по уши и такой старомодный — хоть вешайся на первом суку. Шли бы вы отсюда, девочки, сказал Штирлиц. Штирлиц… А хайры нечесаные ведьма ведьмой.

Ниночка добыла из недр рюкзачка щетку и стала демонстративно приводить в порядок волосы, не обращая внимание на толпу. Люди оглядывались, впрочем было на что. Роскошная копна вьющихся темно-рыжих волос служила предметом законной Ниночкиной гордости, и если бы царица Савская жила в квартире напротив, Ниночка бы, наверное, каждое утро заплетала бы у окна толстые косы, согласно совету О`Генри…

Тьфу, зараза! Щетка зацепилась за дешевенькое гематитовое ожерелье — первый (и единственный) Сашин подарок. Хрусть и пополам! Матово-серые бусинки раскатились по гладкому полу. Только бы не разреветься — тушь паршивая — только бы не разреветься. Ниночка неловко присела на корточки (а вы пробовали когда-нибудь сидеть на корточках в босоножках с шестисантиметровым каблучком-шпилькой?) и стала собирать урожай, уворачиваясь попутно от чьих-то ног. Еще одна, вот у стенки…

— Девушка, Вам помочь? — и кто-то протянул Ниночке бусину, удивительно одинокую на большой ладони.

Ниночка подняла глаза и обмерла на месте — таких парней она видела только в кино, и то редко. Блондин, чуть выше среднего роста, волосы собраны в элегантный хвост, на голове стетсон — черный кожаный стетсон, впрочем незнакомец был затянут в кожу с ног до головы — роскошная косуха с наборным металлическим поясом, шнурованные по бокам штаны, казаки с серебряными звездами на носках полжизни за такие казаки! — , часы на широченном ремешке с четырьмя — кажется, каждая царапинка видна на них — клепками, черный шелковый платок на шее, мягкая бородка, легкий загар, выступающие скулы, синие — ой, держите меня, девки! настоящие синие глаза.

— Н-нет, вроде все. (Что бы сказать такое, что б не сбежал!) Я уже сама собрала.

— Вы кого-то ждете?

— Да, у меня встреча с молодым человеком. (Да тебя, тебя конечно! Бог ты мой, какие ресницы!)

— Тогда извините. До свидания. — и прекрасный блондин растворился в толпе. В первый раз за двадцать лет своей жизни Ниночка пожалела о невозможности укусить себя за локоть. Ну, появись Сашенька…

…На эскалаторе вроде прохладнее. Долгий подъем — время для размышлений. Через пятнадцать минут — на Универе, если Ниночка дождалась… Если нет — еще пивка и домой. Нет все-таки я везунчик. У Лары — карьера, а я месяц как в фирме. Серега, конечно, говорил… От зависти наверное. Впрочем Ниночке моей… бывшей он тоже завидовал. Ножки у нее все-таки ничего себе. Может зря я так сразу? Опять же денег не просит, замуж не лезет… Нет, нехорошо. Решил, так решил. За двумя девками погонишься… Кстати, у Сереги фотки новые на сайте — сходить, глянуть… Куда прешь, ламер! Чего? Спокойно, Саша. Спокойно. Выяснять отношения путем мордобоя — чревато боком. Кстати… Нет, вопроса о беременности даже не валялось. Успел!

Саша втиснулся в угол сиденья, прикрыл глаза и стал думать: что же он скажет Ниночке и что она ему ответит, а будет реветь — и говорить не буду, хотя через месячишко можно и звякнуть…

Ровно! Ниночка уже не стояла — она металась по станции подобно разьяренной тигрице. Вот паразит! Вот скотина-то! Люди кругом гуляют, мороженое едят, целуются… С блондинами в черной коже. Чтоб ему пусто было! Ну разве можно быть такой идиоткой?! Мужики козлы, а бабы — зоофилки. Ботаник недоделанный — замуж еще собиралась! Стервь, вот он кто. Ящерица в очках! Да провались ты пропадом со своим Интернетом! Попадись на глаза мне еще раз — изуродую, как бог черепаху! Нет, надо же так жестоко обмануться в лучших чувствах, блин! Вот напьюсь с горя джину с тоником — будет знать. Что Вы хотели? ЧТО?! Давешний прыщавый юноша в джинсе мялся перед Ниночкой, не поднимая глаз:

— Вот, понимаете, ко мне девушка не пришла, а розу жалко. Вы тут тоже давно стоите, грустная такая. Возьмите! — юноша сунул ей в руки цветок и поспешно смылся.

Ниночка, офигев на мгновение, посмотрела на подарок — так не бывает. Просто не может быть. Ей редко дарили цветы, причем как правило такие чахлые тепличные гвоздики цвета крови с молоком, что ставить их в вазу казалось надругательством над благородным фарфором. А эта роза — даже в цветочном киоске, где Ниночка подрабатывала в прошлое лето, такие красавицы попадались раза два, не больше. Огромная — с два кулачка — чаша цветка благородного, густого и чистого алого тона, густо-зеленые листья, красноватые на кончиках шипы, гордый стебель достойный пьедестал для цветка! А запах… Ниночка потерлась лицом о бархатистые лепестки, вдыхая божественный аромат. Какая прелесть… Нет, для посрамления царицы Савской не нужно даже распускать косы — увидев такую розу в руках у другой женщины, бедняжка Балкис просто лопнула бы на месте! Ниночка потянулась с наслаждением, расправила занемевшие плечики, горделиво (как малышка с новой куклой в песочнице) огляделась вокруг… и увидела милого Сашу, будто в первый раз встретила.

Он разлаписто шел в ее сторону из дальнего края зала. Сутулый, полноватый, небритый. Ботинки нечищеные, джинсы нестираные, волосы сальные висят. На плече облезлая сумка, лицо жеваное, глазки бегают таркаканами из духовки… И ЭТО называется ОН! Ну, знаете ли!

— Здравствуй, дорогая, давно ждешь? — Саша потянулся поцеловвать в щечку подругу.

— (Пивом вонючим несет изо рта! И зубы ему чинить надо! Верхние.) — Здравствуй, Саша. Давно хотела тебе сказать… В глазах Ниночки вдруг заплясали бесята, губы растянулись в улыбке — очень нехорошей, надо сказать…

— Что, дорогая? (странная она сегодня, шальная, красивая… может ну ее, Лариску, вместе с загородом…) Давно хотела тебе сказать, милый Саша, — а шел бы ты к чертовой матери! — и Ниночка расхохоталась на весь перрон. Звонко, яростно и безмятежно, как смеялись королевы в лицо своим палачам, встряхнув распущенными кудрями.

— Но… Как же так? Я ведь люблю тебя! Ниночка…

Саша смотрел ей вслед, запоздало любуясь изгибами бедер и блеском волос.

Ниночка шла к выходу, цокая каблучками, играя плечиками, улыбаясь на все метро. Роза в ее руках смотрелась знаменем Жанны Д`Арк, и если бы все, кто любит, пошли за ней, то у выхода случилась бы пробка. Но, слава богу, этого не произошло не французская героиня, но простая студентка Ниночка поднялась по эскалатору вверх и затерялась в толпе троллейбусов и трамваев у простого метро «Университет», в самый обычный июньский день.