Хозяин Зоны

Глава 1

— Василич, а Василич…

— Ну…

Василичу было хорошо. Вечер был тих и тепел, тело согрето ста граммами водки, комары не надоедали своим писком, а небо… Небо наклонилось и накрыло его черной прозрачной бездной. Состояние было настолько хорошее, насколько и хрупкое, словно наколдовал какой-то маг-волшебник, но с условием: лежать молча, а как только вымолвишь слово, колдовство все и закончится. Лешка своим вопросом нарушил это колдовство. Василии недовольно поморщился.

— Василич, ты в Зоне с самого начала. Скажи, а правда, что там живет какой-то дух? Ну, в смысле привидения, что ли…

— Нет там никакого духа. И привидения нет. В Зоне живет Хозяин, — пробурчал Василич. Удивительное состояние единения с августовской ночью пропало окончательно.

— Кто-кто?

— В Зоне живет Хозяин.

— Зачем?

— Что зачем?

— Живет зачем?

— Чтобы нас, дураков, от нас же и защищать.

— Как это? Расскажи! Что за Хозяин такой? Откуда взялся?

Василич повернулся к костру и примостил для удобства под голову рюкзак.

— Никто не знает, откуда он взялся. Может, мутант, а может, пришелец с другой планеты, кто его знает…

— А ты видел?

— Его никто не видел, его нельзя ни увидеть, ни услышать. Можно только почувствовать.

— Что значит почувствовать? Холодом веет, как от привидения?

— Дурак ты, Лешка… Привидение… Сказано тебе — Хозяин! Он появился в Зоне после аварии, и сейчас там без его ведома ничего не делается. Если кто его рассердит — пусть побережется! Без защиты Хозяина на неприятность запросто нарваться можно.

— Неприятность? Что ты имеешь в виду?

— В прошлом году у нас из Зоны троих вывели. За час работы на Укрытии годовую дозу получили. Поперлись туда с бодуна и нарвались…

— Так потому, наверное, и нарвались на облучение, что с бодуна были?

— Как бы не так! С ними был дозиметрист, с ним-то все в порядке! Они шли за ним и получили на полную катушку. В Зоне давно знают: Хозяин пьяных не любит. А эти не верили, вот и получили.

Маленький колеблющийся огонек в непроглядной темноте Летней ночи был виден издалека. У небольшого костерка, изредка постреливающего жаркими искрами, которые тут же превращались в серые пепельные крупинки, расположились четверо. Один, самый пожилой, лежал на спине, закинув руки за голову, и внимательно смотрел в чернильное небо. Остальные трое молча сидели на одеяле, уставившись на огонь. Уха была доедена, водка почти вся выпита. Почти — потому что Василич, тот самый, что смотрел в звездное небо, был рыбаком опытным. Прежде чем начинать готовиться к выезду на рыбалку, он всегда уточнял: «На кой черт мы едем на берег?» Если ехали на рыбалку, то спиртного не брали вообще или, если планировалась уха, одну бутылку водки на всех, ибо уха без водки — рыбный суп, а это уже полная профанация кулинарного искусства Василича. А вот если ехали «дурака валять», тогда набивали сумки по полной программе. В таких случаях Василич говорил, что водка веса не имеет. Сегодня приехали ловить рыбу, поэтому водку пили только для того, чтобы уха не казалась рыбным супом. А после ста граммов как не поговорить?

— Василич, расскажи о Хозяине.

— Ладно, только чур не перебивать. Не люблю, когда перебивают.

Тепло в том году пришло необыкновенно рано, в конце апреля установилась почти летняя жара. Солнце словно замерло в белесой безбрежности неба и уже не грело, а жгло, словно готовя природу к сухому жаркому лету. Ветра не было вовсе. Уж не заблудился ли он где-нибудь в полесских лесах, среди берез и стройных елок над быстрой красавицей-речкой?

И в этот жаркий почти еще полдень, в тринадцать часов пять минут, был сделан первый шаг навстречу падающей звезде: от сети был отключен седьмой турбогенератор — блок готовили к выводу на планово-предупредительный ремонт. Еще через пятьдесят пять минут в том же направлении был сделан второй шаг: отключили аварийное охлаждение реактора.

Их было много, этих шагов. Ступенька за ступенькой складывалась лестница, по которой Городу предстояло взойти на Голгофу. Пятьдесят тысяч человек отдаст безжалостная и бесчеловечная система на заклание радиоактивному молоху, а немного погодя еще тысячи, десятки тысяч…

В начале двенадцатого ночи мощность четвертого реактора продолжили снижать: еще шаг. В полночь на блоке сменилась смена. Пришли те, кто потом разделит между собой бремя славы и позора: те, кто сделает все, чтобы взорвать реактор, и те, кто приложит максимум усилий, чтобы спасти его, заплатив за то и другое одинаковую цену — жизнь. В час ночи снижение мощности реактора не прекращалось. Еще ступенька.

Инженер, управляющий работой реактора, не смог удержать его мощность в нужном режиме. И начался быстрый шаг, потом бег и, наконец, бег с немыслимым ускорением. Ступеньки становились все круче, но бежать по ним становилось все легче, словно бежали не вверх, а вниз, набирая скорость и инерцию. И когда инженер понял, что остановить бег невозможно, его палец лег на кнопку аварийной защиты-5, которая должна была немедленно остановить реактор. Нажал на тормоз, а получилось, что нажал на газ. В одной точке соединились ошибки конструкторов, проектировщиков и эксплуатационников, и, вместо того чтобы остановиться, реактор взорвался.

— Все это было давно. А может, и недавно… Кто скажет: двадцать лет — это много или мало? Для того чтобы нажать кнопку — бесконечно много, для того чтобы устранить последствия этого нажатия — бесконечно мало… Все относительно… Все относительно… Абсолютна только смерть. И то под вопросом…

— Василич…

— Заткнись, а? Давайте спать, завтра рано вставать. Мы все же на рыбалку приехали или как?

— А дальше что было? И вообще, откуда ты узнал про Хозяина?

— Дальше? — Василич помолчал, собираясь с мыслями. — Ладно… Надо же хоть когда-нибудь рассказать об этом.

И он продолжил свой рассказ.

— Ну что вы, дорогой Рауль! О каком закрытии АЭС может идти речь? Пока атомная энергетика вырабатывает треть — слышите, треть! — электроэнергии в стране, ни о каком закрытии АЭС в Германии не может быть и речи! Это все популизм и глупости.

Дородный Карл Швисс неожиданно легко поднялся из глубокого кресла и неторопливо прошел к бару. Мягко и бесшумно распахнулась дверца, открыв соблазнительную батарею разнообразных бутылок. Отель «Президент» не скупился для своих постояльцев.

— Выпьете глоток чего-нибудь? Или по-прежнему предпочитаете мартель всему остальному? Вы, французы, неисправимые националисты! Может, русской водки? Или капельку текилы? Зная ваш вкус, виски не предлагаю.

Швисс вытащил из бара квадратную бутылку текилы и полюбовался на свет коричневатым цветом прозрачного напитка.

— Говорят, ее из кактусов делают? Не знаете, Рауль? Вы же там во Франции все виноделы…

— Вино из кактусов, насколько я знаю, во Франции не делают, да и не растут у нас кактусы, как вам известно… Кстати, почему любовь к отечественному коньяку — это национализм? Я люблю мартель за то, что это хороший коньяк, а не потому, что он французский.

— Хо-хо, дорогой Рауль! Благодарите Бога, что эти слова не слышат ваши журналюги! Уж они бы вас раскатали… За отсутствие патриотизма! Ну так что же? Не хотите?

Швисс поставил текилу в бар и достал другую бутылку, тоже квадратную, внимательно прочитал этикетку, хмыкнул и пробурчал:

— Как можно соединить перец и мед? Бред! Но интересно…

Он налил в рюмку на полпальца светло-коричневой жидкости и поднес к своему большому носу. Швисс был знатоком крепких алкогольных напитков, дома у него был хороший бар, больше напоминавший витрину богатого магазина. Вино он тоже любил, но не так, как водку, коньяк, бренди и тому подобные напитки крепостью от сорока градусов и выше. Ему нравилось определять букет, сравнивать вкус напитков, но он никогда не пил больше, чем нужно. Поэтому, при всей любви к алкоголю, Швисс умудрился не спиться и сохранить свежесть лица — главный признак, который отличает человека, пьющего в меру, от человека, эту меру потерявшего.

— Интересно… Так что вам, Рауль? Может, попробуете это новое пойло? Мед с перцем…

— Налейте, — без особого энтузиазма согласился Рауль Безуан, президент корпорации «Французский атом».

Швисс вернулся к креслам, неся в руках две рюмки с водкой. Безуан осторожно, точно так же, как минутой раньше Карл, понюхал напиток, удивленно поднял брови, отпил самую малость и зачмокал языком, пробуя вкус.

— Мм-м… — несколько растерянно промычал он, — как вы сказали, дорогой Карл, перец с медом? Действительно бред, но правда любопытно. Очень мягкая водка. Чье производство?

— А-а… Это, дорогой Рауль, очень интересный вопрос. Эта водка из Украины.

— В производстве водки они тоже решили революцию устроить? Ну-ну…

Швисс снова удобно расположился в кресле, сделал малюсенький глоточек и закрыл глаза.

— Энергетика, основанная на использовании силы приливов и отливов, солнца и ветра, — это все подпорки! Ветряная энергетика хороша только в глазах наших «зеленых», — продолжил он, не открывая глаз, словно и не прерывался для того, чтобы налить водки, — у нас сейчас пятнадцать тысяч ветряков машут крыльями, распугивая всех птиц в округе! А толку-то от них… Целых шесть процентов всей вырабатываемой электроэнергии! В то время как мы даем тридцать! А в нынешнее лето, весьма жаркое и безветренное, ветряки скисли вовсе, так что без наших атомных станций энергосистема Германии просто-напросто рассыпалась бы.

— Нашли чем хвастать, Карл…

— Ну да… ну да… По сравнению с вашими восьмьюдесятью процентами мы, конечно, не впечатляем… Зато наши «зеленые»…

— Ай, бросьте вы, Карл! Отключите активистам «зеленых» электроэнергию, пусть они посидят при свечах — сразу успокоятся. А водка вполне… Перец смягчен медом, вкус присутствует, а горечь почти ушла. Очень интересно…

— Еще чуть-чуть?

— Самую малость, печень, понимаете ли… Побаиваюсь…

— Сочувствую… Печень, конечно, портит жизнь, но не так…

— Но не так, как что? Как ваши «зеленые»?

— Насколько вам известно, дорогой Рауль, в 2002 году мы закрыли нашу АЭС «Штаде». «Зеленые», конечно, обрадовались и возгордились: ну как же, закрыли целую станцию! Добились, так сказать! Дураки! «Штаде» стала нерентабельной, вот и весь секрет. Однако это закрытие, несмотря на причины, не украсило наш энергетический баланс. Как ни крути, я не только бизнесмен, но еще и немец, и общенациональные проблемы меня очень волнуют. Если я акула капитализма, как говорили раньше коммунисты, то живу в море, и мне хочется, чтобы это море было глубоким и чистым. Конечно, мы заштопали дырку в энергобалансе: продлили срок эксплуатации другой станции, но тем не менее… Бизнес должен развиваться. Отсутствие движения означает смерть, а в бизнесе еще и быструю смерть. Вы со мной согласны?

— Не собираюсь оспаривать азбучные истины, только растолкуйте мне, дорогой Карл, неужели вы меня вытащили из моего солнечного Парижа в ваш пасмурный Берлин, чтобы рассказывать то, что известно каждому школьнику?

— Экий вы нетерпеливый, Рауль.

— Скажите напрямик: вы задумали строить новую АЭС. Я не прав?

В комнате повисло молчание. Глаза Швисса недоверчиво блеснули. Чтобы выиграть время, он неторопливо встал и снова направился к бару. Конечно, он сам неосторожно намекнул Безуану, но вовсе не так явно, чтобы тот сразу догадался. Неужто кто-то что-то сболтнул? «Узнаю, — решил он, — выгоню без сожаления и выходного пособия. Болтуны, чтоб их…»

Решение правления Концерна о строительстве новой АЭС было принято месяц назад в обстановке строжайшей секретности, а иначе и быть не могло. «Черный» июнь 2001 года, когда правительство Германии под сильнейшим нажимом «зеленых» приняло решение о постепенном закрытии немецких АЭС, и вынужденное согласование этого самоубийственного закона энергетическими компаниями поставили атомную энергетику на грань катастрофы. Правление решило не торопиться и тщательно подготовить почву для отмены этого неразумного, с точки зрения Швисса, закона. Главный козырь «зеленых» — проблема отработанного ядерного топлива. Если удастся выбить этот козырь из их рук, то решение вопроса значительно продвинется вперед. Но не дай бог кому-то узнать об этом плане до срока! Швисс боялся даже представить, какой разразится скандал. Эти «зеленые» сволочи потопчутся по нему с огромнейшим наслаждением. А как отреагирует наблюдательный совет Концерна? Тоже большой вопрос! Поэтому лучше всего, чтобы до поры до времени об этом решении никто не знал. Конечно, выстрел на охоте — дело хорошее, но главное, чтобы он был метким, а для этого требуется выдержка, умение вовремя нажать на спусковой крючок.

— Кто сказал вам подобную дичь? Рауль, мы законопослушные граждане.

— Дорогой Карл! Мы знаем друг друга достаточно давно, чтобы не ходить кругами, присматриваться и прислушиваться полгода, а потом еще полгода говорить намеками.

— Тем не менее, Рауль, я утверждаю, что это чушь. Как можно принимать решение о строительстве новой АЭС, если существует закон, прямо это запрещающий. Мы, немцы, уважаем закон.

— Конечно, конечно, — согласно закивал Безуан и сделал маленький глоток из рюмки. Почмокав, он чему-то улыбнулся, снова глотнул и протянул рюмку Швиссу: — Налейте-ка еще немного. Совсем неплохая штучка, должен вам признаться.

— А как же печень?

— Ах, Карл, сколько нам осталось радостей…

— Ваша правда, Рауль.

— Но закон можно отменить.

От внимательных глаз Безуана не укрылось, что при этих словах бутылка в руках Карла чуть-чуть дрогнула. Он понял, что угадал.

— У вас появилась новая манера разговора, дорогой Рауль. Да, вы правы, закон можно принять, но его же можно и отменить. Как говорили древние, что руками построено, то руками может быть и разрушено. Но наши чертовы депутаты, — с неожиданной силой в голосе произнес он, — никогда на это не пойдут, если не дать им хоть какой-то защиты от «зеленых». Нужен довод, веский довод. Таким доводом может стать возможность решить проблему вывоза из Германии отработанного ядерного топлива. Вы, французы, впереди всей Европы по переработке этой гадости, но этот процесс только увеличивает ее количество. Не проще было бы увозить отходы из страны?

— В Россию? По тысяче долларов за килограмм? Плюс транспортировка? Да они разденут нас до трусов, простите за грубость. И без того вся Европа сидит у них на нефтяной игле, теперь же вы предлагаете посадить нас на другую?

— Мы и так уже основательно подсели на нее — я имею в виду газ.

— А-а-а… Ну да, я забыл, конечно, и газ тоже. Мы меньше, вы больше…

— Нет, дорогой Рауль, я предлагаю вовсе не Россию. Есть другое место, ближе и гораздо дешевле.

— И где же этот Клондайк? Где этот рай с валяющимися на земле миллиардами?

Швисс взял из бара бутылку водки и вернулся в свое кресло. Внимательно изучив этикетку, он поставил бутылку на середину журнального столика, стоявшего между креслами. Потом сел, показал пальцем на бутылку и неожиданно сказал:

— Здесь.

— Где здесь? — не понял Безуан.

— В Украине, дорогой Рауль, в Украине.

— Чернобыль?

— Именно.

— Мне приходилось там бывать. Меня поразила не столько сама Станция, сколько покинутый город.

— Чернобыль?

— Нет. Чернобыль — маленький сельский городок, там жило-то тысяч пятнадцать. В этой истории он присутствует разве что громким названием. Вы знаете, что в переводе с русского оно звучит как «Черная легенда»? А еще чернобыль — это какая-то трава, которая упоминается в Библии в соответствующем контексте. Вот и пошло гулять названьице… А рядом со Станцией, в трех километрах, стоит город, где жили энергетики и строители. Может, слышали, что к четырем действующим блокам строились еще два? И планировалось возвести еще четыре на другом берегу реки. Мощнейший энергетический узел на десять гигаватт, а то и более. Те, что за речкой, должны были быть мощностью, если мне не изменяет память, по полтора миллиона, тогда мощность узла равнялась бы двенадцати гигаваттам. Да… Такой гигантизм могли позволить себе только коммунисты. Вот для строителей и энергетиков и был построен специальный город. Название у него трудное, как у речки. Как его… Эта… Пр… Пр… Словом, не важно. Там жили тысяч пятьдесят людей.

— Я собираюсь поехать туда в следующем месяце. Это правда, что диаметр закрытой Зоны пятьдесят километров?

— Тридцать, Карл, тридцать, а диаметр Зоны полного отчуждения — десять километров.

— Рауль, где Сибирь, а где Украина! Там надо хранить отходы! — Швисс для убедительности ткнул пальцем в стоящую в центре стола бутылку. — В этой Зоне! Построить хранилище, два, три, сколько надо! И хранить там! Это выход и для нас, и для вас. Вот довод для наших депутатов. И кость «зеленым», чтоб они ею подавились!

— Захотят ли украинцы? Помнится, у них в законодательстве есть… по-моему, что-то о запрете транспортировки радиоактивных отходов по украинской территории.

— Наплевать, Рауль, мне на это наплевать! Новый украинский Президент рвется в Евросоюз, во Всемирную торговую организацию… А за все надо платить, разве я не прав? Так пусть платит! Его нужно взять в тиски, Рауль! У него проблем — выше головы, а надо еще добавить! У Президента проблемы с парламентом, конфликт в правительстве… Если нажмем мы, а с другой стороны вы, то ему некуда будет деться!

— Право, я так глубоко не интересовался…

— Зато я интересовался и уверяю тебя… Парламент принял колоссальное количество льгот для населения, а денег нет. Остатки бюджета разворовываются, восток страны настроен враждебно. Там за черта проголосуют на первых же выборах, только не за него. Президенту сейчас позарез нужна поддержка Европы, а если еще… — Швисс неловко глотнул водки и закашлялся.

— Что еще?

— Ладно, об этом потом, это не главное, это тактика. Ведь мы сейчас рассматриваем вопрос стратегический. Надо заставить украинского Президента пойти нам навстречу и разрешить хранение отработанного ядерного топлива в Зоне.

— Это большая игра, Карл.

— Разве она не стоит свеч? По малому бить, только кулак отобьешь.

— Может быть… Может быть…

Глава 2

Сереге неслыханно повезло: его заметил на государственных экзаменах директор атомного института Яблочко. На самом деле институт назывался совсем не так, а длинно, умно и сложно, но Сергей сразу окрестил его атомным. Почему директор положил глаз именно на него, Сереге и самому было непонятно.

«Бывает же так — раз, и понравился, — думал он о столь значительном факте в своей биографии, — а бывает и совсем наоборот: люди отталкиваются, словно два одинаковых полюса у магнита. Вот не нравятся друг другу, и все. Антипатичны до дрожи внутри. И никто никому ничего не может объяснить, в чем тут дело. Да хоть сто раз объясняй, какая разница?»

Сереге директор понравился: спокойные плавные жесты, улыбчивое лицо, голос ровный, чуть гудящий басом. На экзаменах директор никого не донимал заковыристыми вопросами, наоборот, одергивал коллег, которые с рвением углублялись в научные дебри, подсказывал взмокшим от страха студентам правильные ответы, поддерживал доброй, все понимающей улыбкой. А когда директор, выйдя в коридор на перекур, поманил пальцем Сергея и спросил, не хотел бы тот работать у него в институте, сегодняшний студент, а завтрашний молодой безработный специалист от счастья ошалел. Все Сережкины одногруппники с завистью взирали на друга, который, не утерпев, конечно же, рассказал о заманчивом предложении.

В заслуженный месячный отпуск Серега не пошел. Какой отпуск, если за институтской проходной, где в стеклянной будке сидел охранник в черной форме, его ждала новая, совсем иная жизнь? Поэтому на следующий же день после получения диплома он с робостью и любопытством переступил порог атомного института. Секретарша — красивая фигуристая молодая женщина — попросила подождать в приемной и исчезла за тяжелыми дубовыми дверями. Задержалась она там недолго, вышла не торопясь, с чувством собственного достоинства, еще раз, но уже с интересом посмотрела на Сергея и пригласила в кабинет, широко распахнув дверь.

— Пожалуйста, Николай Иванович ждет вас.

Директор встретил вчерашнего студента с улыбкой, правда, не встал, потому как не по чину, но руку подал и указал на кресло у приставного столика.

— Рад, рад вас видеть в наших стенах, Сергей… — Он посмотрел в дневник, — Васильевич. Как настроение? Первая работа, она ведь, Сереженька, как первая женщина. Ее любят особенно трепетно, я бы сказал. И это правильно! Она на всю жизнь остается первой, нет?

Это «нет?» показалось Сергею несколько фальшивым и явно заимствованным у Юлиана Семенова, который тоже любил вкладывать в уста своих героев такой вопросец в конце чуть ли не каждого монолога. Особенно отличался этим незабвенный Штирлиц. На всякий случай Серега согласно кивнул. Расспросив Сергея о родственниках, о нынешних порядках в политехе, Николай Иванович в конце сказал:

— Значит, Сереженька, будете работать в отделе обращения с отработанным ядерным топливом, или, по нашей нумерации, — в отделе сто семь. Хоть у него и есть начальник отдела, но чисто номинальный, фактически отделом руковожу я. Взял я нас на работу с дальним прицелом. Вы сами увидите, что народ в отделе собрался… ну… скажем так, в возрасте, и волей-неволей приходится думать о перспективе. У меня сейчас совещание, поэтому я с вами прощаюсь, а Ирочка вам все покажет. Идите и осваивайтесь, не робейте, народ у нас хороший. В случае чего — спрашивайте, не стесняйтесь.

Сергей вышел из директорского кабинета с двойственным чувством. Не каждому «покупателю» — так называли директоров предприятий, которые отбирали себе студентов-выпускников, — нравились отличники. Красный диплом — синяя морда, как говаривали на факультете. Не всякий отличник — хороший работник в будущем. Зубрилки вполне могут вытянуть на «красноту», а на работе оказаться не только пассивным штыком, но и даже «тормозом». Поэтому тот факт, что директор выбрал именно его, хотя у него и были в дипломе две тройки, Серегу в тупик не ставило. Ведь почему-то выбрал! Пока свой выбор директор никак не объяснил, и именно это обстоятельство несколько смущало. И еще одно. Заметил он в поведении директора некую нарочитость, неискренность. Округлые слова, плавные движения, уменьшительные «Сереженька», «Ирочка» — все это, несмотря на внешнюю приязнь, было каким-то ненастоящим и скорее отталкивало, чем привлекало. Но это впечатление очень скоро забылось. Еще бы! Впереди его ждало знакомство с коллегами. Какие они? Приживется ли он в новом коллективе?

Директорский отдел размещался в двух больших смежных комнатах, и работало в нем человек пятнадцать. Позднее Сергей узнал, что была еще одна, как ее называли, площадка, которая находилась непосредственно в Зоне. Там трудились еще десятка два специалистов. Все работники отдела были немолодыми, тут директор не соврал. С точки зрения вчерашнего выпускника, это были просто динозавры давно минувшей эпохи, когда ядерная физика развивалась под сенью дискуссии о физиках и лириках и славы фильма «Девять дней одного года». Приняли «динозавры» Сергея вполне приветливо, включили старый, видавший виды чайник, пошептавшись, полезли в сейф и достали колбу с прозрачной жидкостью, а из старого, кое-где покрытого ржавчиной холодильника — завернутый в промасленную бумагу кусок сала, которое кто-то принялся нарезать кусочками толщиной с промокательную бумагу. Здоровый, с коротко стриженной бородой мужик, как потом оказалось, тот самый «чисто номинальный» начальник отдела, положил на общий стол полбуханки хлеба и два соленых огурца.

— Ну, Сергей, приобщайся к отделу! — Он пододвинул к нему граненый стакан. — Ты как, разведенный или чистяк употребляешь?

— Это что? — не понял Сергей.

— Шило.

— Не понял…

— Спирт.

— А-а-а… Тогда чистяк, — решил не ударить в грязь лицом Серега.

— Это по-нашему, это правильно, — затарахтел седой старик, лицо которого было изрыто глубокими морщинами. — Разводить шило водой, понимаешь ли, — продукт переводить… Шило — штука деликатная и лишней воды не переносит!

Серега осторожно взял стакан. Признаться, ему ни разу не приходилось пить спирт, тем более чистый, но отказаться было совершенно невозможно. Он закрыл глаза, резко выдохнул и опрокинул жидкость в рот. В горле полыхнуло, огонь пробил тело, казалось, до стула. Тут же всплыл в памяти чей-то совет: удержаться и не вдохнуть воздух сразу. Сережа замер с открытым ртом под внимательными взглядами «динозавров». На глазах выступили слезы, но он удержался, не закашлялся и только спустя полминуты глотнул немного воды из поднесенного кем-то стакана. Мужики одобрительно закивали.

— Откат нормальный, — прокомментировал номинальный начальник отдела, — жить будешь.

Так начался первый рабочий день Сергея Васильевича Бойченко, молодого специалиста, инженера отдела номер сто семь.

Директор не вспоминал о взятом на работу новом сотруднике. Сереге, поначалу раскатавшему губу на два аршина, потихоньку пришлось забыть о своей, как ему показалось в памятный день знакомства с директором, исключительности. Серьезной работы в отделе ему пока не поручали, а был он так… Старший куда пошлют. Хотя компьютер, правда старенький, полученный институтом от американцев по программе какой-то помощи еще при царе Горохе, выделили. Набирал он на нем служебные записки, ходил на склад, что-то получал, за что-то отчитывался и ездил в город с разными поручениями. Так продолжалось почти месяц. Но в один прекрасный день позвонила из приемной Ирочка, та самая фигуристая секретарша, и пригласила Сергея к директору.

— Здравствуйте, Ира, — сдержанно поздоровался он с секретаршей. Ира улыбнулась ему чуть-чуть свысока, но уже как своему, дружески и приязненно.

— Здравствуй, Сережа. Николай Иванович ждет, проходи, пожалуйста.

Директор что-то читал, быстро делая карандашом пометки на широких полях какого-то документа. Закончив абзац, он поднял глаза от текста и посмотрел на Сергея поверх очков.

— Ага… Здравствуй, Сережа. Ну, как работается? Начальник отдела отзывается о тебе хорошо. Толковый, говорит, парень пришел.

Сережка, признаться, удивился. Не было, собственно говоря, на чем толковость проявить. На сочинении служебных записок, что ли?

Начался несколько необычный разговор. Директор еще раз выспросил Сергея обо всех родственниках, потом неожиданно перешел на политическую тему. Поинтересовался, как Сережа относится к вновь избранному Президенту, Премьеру, кого поддерживал на выборах — в общем, задал множество вопросов, совершенно не относящихся к делу. Серега отвечал, удивляясь про себя: к чему все это? Так продолжалось с полчаса.

— А скажи, пожалуйста, как ты относишься к аварии на Станции?

— Что значит «как»? — переспросил удивленный Серега. — Неужели тут могут быть разные мнения?

— Могут, — неожиданно сказал директор. — Одни считают ее ужасной трагедией, другие видят в этом возможность заработать деньги. Разве ты не слышал, как некоторые называют четвертый блок?

— Нет.

— Кормилец. Ты себе даже не представляешь, сколько организаций делают деньги — и очень неплохие — на работах в Зоне. Есть люди, которые полагают, что авария на Станции — это прецедент, дающий основание вообще покончить с атомной энергетикой. Поэтому я и задаю тебе вопрос: как ты относишься к аварии на Станции?

— Закрыть атомные станции? Совсем? Какая глупость! Нет, я, скорее всего, отношусь к первой категории, ну и немножко ко второй. Работы там все равно надо делать, а бесплатно кто согласится?

— Ну что ж, — задумчиво произнес директор, — я рад, что наши мнения совпали. Видишь ли, Сережа, по договоренности с немецкими коллегами здесь, в Украине, будет создаваться небольшое совместное предприятие. Ты, наверное, обратил внимание, что в отделе работают пожилые люди, а мне нужен для этого предприятия молодой энергичный человек с широкими современными взглядами. Когда встал вопрос о назначении директора от украинской стороны, я в первую очередь подумал о тебе. Что ты скажешь о моем предложении? Да, я понимаю, надо немного подумать. Это хорошо, что ты не принимаешь решения скоропалительно, очень хорошо. Однако до завтра еще есть время. Прошу учесть, что я со своей стороны готов оказывать любую помощь. Предприятие будет работать в области, смежной с профилем работы отдела.

Сергей вышел от директора ошеломленный сделанным предложением. Стать директором совместного предприятия? Под крылом самого Яблочко? Что может быть круче такого предложения для вчерашнего студента? Какие могут быть сомнения! Надо ловить птицу удачи, пока она не оказалась в руках кого-нибудь другого! Ловить и обдирать, как бройлерную курицу на птицеферме! И на следующий день Сергей дал согласие.

Директор вручил ему тоненькую папочку с уставом предприятия. Сергей раскрыл ее и прочитал: «Общество с ограниченной ответственностью „Баттерфляй“».

— А почему такое неатомное название? — удивился он. — Баттерфляй[1] — это же вроде бабочка?

— Бабочка — это символ чистоты окружающей природной среды, — с серьезным видом произнес директор. — Вот тебе ключи от комнаты. Совсем не обязательно, чтобы мои деды знали об этом. — Он кивнул в сторону папки с уставом. — Работать и хранить документы будешь в этой комнате, все указания будешь получать от меня. Золотого дождя не обещаю, но и обижен не будешь. Главного бухгалтера я уже подобрал, вот ее телефон, зовут Нина Ивановна. Позвонишь, познакомишься. Все понятно? Ну и молодец. Иди обживайся в своем первом персональном кабинете.

Когда «динозавры» узнали, что директор выделил Сергею отдельную комнату, между ними и молодым сотрудником возникла невидимая стена. Никто не обращался к Сереге с просьбами, не приглашал выпить по глотку шила в конце рабочего дня, а называть стали исключительно по имени-отчеству. Сначала это тешило самолюбие Сергея, но потом быстро надоело. Ему не нравилось находиться в таком вакууме, однако дело было сделано и оставалось только сожалеть, что все так повернулось.

Глава 3

Неправда, что свет белый. Свет никакой. О нем можно сказать только то, что он не черный. Свет прозрачный. Он увидел свет внезапно. Свет родился из ничего, из бесконечной тьмы и абсолютной тишины. Он огляделся. Где Он? Что происходит? Кто Он? Его окружала полная темнота. Свет, от которого Он то ли проснулся, то ли пришел в себя, а может, просто осознал, что Он есть, исчез. Но это уже не пугало. У Него появилось другое зрение, и в темноте Он видел точно так же, как и при свете. Невесомый, Он парил под самым потолком огромного помещения. С неожиданной легкостью Он сделал круг, не снижаясь и не затрачивая на полет ни малейших усилий.

Внизу громоздились искореженные металлические детали, куски бетона и что-то такое, что Он сразу непонятно каким образом почувствовал. Это нечто было повсюду, где-то больше, где-то меньше. Но оно таило в себе опасность, и Он чувствовал эту опасность, как слышат звуки, как видят краски, как ощущают тепло. Он облетел все помещение и навечно запомнил места, где опасного было больше. Заметив щелку, Он легко просочился в соседнее помещение, которое тоже было заполнено обломками металла, кусками бетона и опасностью. Так Он обследовал помещение за помещением, пока не вылетел в яркий день.

Огромное количество света оглушило его. Он застыл на месте и долго приходил в себя от шока. Очертания огромного здания разбудили его память, вызвав в ней движение. Это было похоже на отрывистые кадры киноленты, внезапно появляющиеся на экране. Вот Он в санпропускнике, переодевается в белоснежную робу и натягивает на голову белую шапочку. Такие же, как и Он, люди в белом переговариваются и смеются… Почему? Над чем? Но лента уже оборвалась. Следующий кадр: Он входит в большую комнату, на дверях надпись «БЩУ-4». Что это? Что означают эти буквы и цифра? Вся стена в приборах, вдоль стены — длинный стол. Циферблаты, стрелки, огоньки… Здесь царит строгая тишина и никто не смеется. Он видит себя со стороны, ему что-то объясняют, и Он, кивнув, уходит. Лента опять обрывается, и Он снова видит себя.

Вот Он идет длинными переходами на свое рабочее место. Вначале все выглядело нормально. Главные циркуляционные насосы, за которыми Он наблюдал, работали как обычно, но потом что-то пошло не так. Запрыгали стрелки манометров, заходили ходуном тяжелые корпуса насосов, задергались соединительные фланцы, из-под которых, освободившись от тисков невероятного давления, тугими струями ударила кипящая вода. Она мгновенно испарилась, а пол и стены покрылись широкими змеящимися трещинами. Что все это значит? Он рванулся к телефону, чтобы позвонить в управление четвертого блока, сообщить, что происходит нечто странное, ужасное. Может, рядом со Станцией произошла страшная природная катастрофа? И в этот момент бахнуло! Как десять японских Хиросим! Как десять американских «малышей», один из которых одновременно убил сто сорок тысяч человек.

Казалось, всю Станцию — огромное, неподъемное сооружение — подбросило над землей. Потом еще… Еще… Грохот… Пламя… Дым… И нечто, опасное и невидимое, едва осязаемое губами, враз ставшими сухими, и странно коричневеющей кожей… Это нечто содрало с него телесную оболочку и освободило душу, принеся одновременно невыразимые страдания и радость избавления. А потом наступила темнота.

Серега первый раз ехал на Станцию. Собственно, у отдела не было работ на объекте «Укрытие», как сейчас назывался взорвавшийся блок, но он упросил Василича отправиться туда.

— Василич, — говорил он ему, — сам посуди: побывать в Зоне и не увидеть Станцию и Укрытие? Это же противоестественно! Что я потом девчонкам рассказывать буду?

Василич, заместитель начальника отдела, начальник второй площадки, сухощавый, невысокий и немногословный, немного подумав, согласился.

— Хорошо. Увидишь, как это может быть. Тебе полезно. Ну и очков в глазах слабой половины заработаешь. — И добавил, вогнав Серегу в краску: — В малых дозах радиация очень даже положительно на потенцию влияет!

Серегу обрядили в «грязную» робу, и сейчас он вместе с Василичем трясся в задрипанном «пазике» по дороге на Станцию. К нагрудному карману ему пристегнули индивидуальный накопитель, который подсчитает, какую дозу гамма-излучения он получит за время пребывания на Станции, и это внушало уважение к самому себе. Серега изредка косился на черную коробочку, словно на орден, и незаметно для себя слегка выпячивал грудь.

Автобус подъехал к КПП-10, контрольно-пропускному пункту на въезде в десятикилометровую зону. Милиционер в серой робе проверил документы, небрежно махнул рукой, и «пазик» неспешно покатился дальше, изредка подпрыгивая кургузым задом на глубоких выбоинах. Потом была еще одна проверка документов на самой Станции, и, наконец, они оказались внутри. Серега шел по нешироким длинным коридорам, пытаясь представить, как все происходило тогда, двадцать лет назад. Как по этим коридорам метались люди, что они думали, делали и как умирали. Василич подвел Серегу к какой-то стенке, на которой висела металлическая табличка. Две даты, фамилия, имя и отчество.

— Посмотри и запомни.

— Зачем?

— Делай, что тебе велели, студент!

Затем он повел Серегу дальше. Они снова шли по коридорам, облицованным пластиком, спускались по лестницам, проходили другие коридоры и лестницы. Серега подумал: оставь его сейчас одного, он бы никогда отсюда не выбрался, так и бродил бы по этим лабиринтам до конца жизни, подобно призраку в средневековом замке. Наконец они зашли в помещение с множеством различных приборов. В стену были вмонтированы несколько экранов, все они работали, на каждом застыла неподвижная картинка: помещения станции, кучи мусора, обрывки арматуры и проводов, свисающих со стен.

— Василич, привет, — поздоровался кто-то в белой робе.

— Здорово. Наш новый работничек, зовут Сергей. Упросил меня показать, что здесь к чему.

— А-а-а…

— Сюда стекается вся информация с датчиков, работающих в Укрытии. Установка некоторых из них оплачена большой кровью. Есть места, где можно находиться считанные секунды, не больше. Дай несколько картинок, — попросил он оператора.

На мониторе появилось помещение, в углу которого Серега увидел самый настоящий сталагмит огромных размеров, словно это было не помещение атомной станции, а карстовая пещера где-нибудь в Крыму.

— Что это? — не скрывая удивления, спросил он.

— Это застывшая радиоактивная лава. Остатки топлива.

— Лава? — недоверчиво повторил Серега. — Самая настоящая лава? Какие же здесь были температуры?

— Вот такие и были, — тяжело вздохнул Василич.

Посмотрели еще несколько картинок, но ни одна из них не произвела такого впечатления на Серегу, как самая первая, наглядно продемонстрировавшая, какой ад творился тут в том далеком апреле.

Они вышли из помещения и спустились еще на два пролета вниз. Там стояла глухая стена.

— Вот здесь конечный пункт нашей экскурсии. Дальше нельзя.

— Излучение?

— Не только. Там живет Хозяин.

— Кто?

— Хозяин.

— Какой Хозяин?

— Хозяин Зоны. Так его зовут. И не говори громко. Он этого не любит.

— Я не понял, — озадаченно сказал Сергей, — как же он тут живет?

— Идем отсюда. Он не любит пустой болтовни и праздного любопытства.

— Да за кого… — хотел было возмутиться Сергей, но Василич резко оборвал его:

— Заткнись и шагай за мной!

Серега замолк, слегка обидевшись. Неужели нельзя объяснить по-человечески? Зачем сразу грубить?

Повторили весь путь назад. Серега устал шагать по бесконечным коридорам и лестницам. Когда они наконец вышли на свежий воздух, он сделал попытку еще раз выяснить, кто такой Хозяин.

— Кто же этот… — начал он, повернувшись к своему провожатому.

Но Василич опять прервал его:

— Помолчи и потерпи, ладно? А сейчас отправимся на объект, который нас интересует больше всего.

Они побрели по асфальтовой дорожке, перешли по мостику широкий, заполненный водой канал. Василич угрюмо молчал. Серега тоже притих.

— Вот и ХОЯТ-2. — Василич ткнул пальцем в сторону приземистого бетонного здания, огражденного несколькими рядами колючей проволоки. Неожиданно Серега почувствовал беспокойство, даже страх: от здания исходила мощная отрицательная энергия. Он сразу вспомнил, что точно такое же чувство испытал, оказавшись на развалинах ставки Гитлера под Винницей. Такой же мощный бетон и такая же черная энергия, до того неприятная, что по телу начали бегать мурашки.

— ХОЯТ-2? — переспросил он Василича.

— Хранилище отработанного ядерного топлива номер два.

— А-а-а… А что, есть и первое?

— Есть. Оно построено одновременно со Станцией… Но не совсем удачно. А ХОЯТ-2 — новое хранилище. Однако когда его уже почти построили, оказалось, что проектировщики сделали слишком много ошибок, поэтому стройку приостановили и сейчас чешут затылки…

— И что с этим отработанным топливом делают дальше?

— А ничего.

— Как это? Совсем ничего? И сколько вот так его надо хранить?

— Вечно.

Сергей, озадаченный тем, что услышал, замолк. Вечно? Это надо осмыслить. Вечно… Шутка ли? Он умрет, его дети, которых еще нет даже в проекте, вырастут, состарятся и тоже умрут, потом внуки и правнуки пройдут эту же дорогу… И так еще и еще… А отходы все будут храниться? И представлять опасность для всего живого?

— Разве нет другого пути? Куда-нибудь зашвырнуть, на Луну, например? Пусть себе там разлагаются…

— А если во время старта корабль взорвется? Помнишь, как американский «Шатлл» бахнул? Вот теперь, я думаю, будешь отчетливо представлять себе, о чем идет речь. Смотри внимательно и запоминай. Так-то вот.

— Василич, а кто такой Хозяин?

— Потом.

— Когда потом?

Василич не ответил. На том же стареньком «пазике» ехали обратно. День клонился к вечеру. Уже в общежитии Василич, нарезая хлеб к столу, неожиданно для Сереги сказал:

— Многие не верят в Хозяина. Но это их личное дело. Я, например, верю. Ничто в Зоне не делается без его ведома. Вон, десять лет назад из центрального зала Укрытия хотели свистнуть обрезки твелов со свежим топливом, да ни фига не получилось. Хозяин не позволил. А пару лет назад трое облучились. Это при теперешнем контроле-то! Не верили в него — вот и облучились. А со мной несколько раз было такое. Иду по блоку, вдруг словно дунуло в лицо. Первый раз я даже не понял, что это Хозяин меня предупреждает: не лезь, мол, куда не следует. Но все-таки я засомневался и сходил за «дозиком». Товарищ мой с прибором пошел впереди, метров через десять мы с ним напоролись на прострел. Там больше тысячи рентген светило. Побыл бы десять минут на таком сквознячке — и гарантированная лучевая болезнь. В общем, если бы он в лицо мне не дунул, то и не сидел бы я сейчас здесь. И еще один раз, правда, не так круто, но все равно… Точно бы попал… Из Зоны железно бы поперли! И многим он если не жизнь спас, то здоровье. Только не любит Хозяин, чтобы об этом трепались зря. Я вот тебе рассказал и больше повторять не буду. Слушай его, вот что я тебе скажу. Как он с тобой говорить будет, мне неведомо. У Хозяина для каждого свой язык припасен. Кому, как мне, в лицо дунет, кому в ухо шепнет, кому приснится… Будешь с ним дружить и уважение оказывать, он тебе сто раз поможет, а если рассердишь… Мигом заблудишься, как в лесу без компаса! А там… Может, сразу на опушку выйдешь, может, через час, а случится, и не выйдешь вообще… Как в тайге, например. А какой из себя Хозяин — никто не знает, потому что никто его не видел. Возможно, это душа неуспокоенная… Видел же табличку? Одного так и не вынесли, там остался… А может, мутант или пришелец… Кто его знает… Так-то, Серега. Ну давай, садись к столу. Ты у нас теперь настоящим сталкером стал! Обмыть полагается…

Карл Швисс и Николай Яблочко сидели в той самой комнате, где полгода назад немец встречался с президентом «Французского атома» Раулем Безуаном. За эти полгода Швисс успел сделать многое. Одним из наиважнейших дел он считал организацию поддержки своей позиции в Украине. Человека для такой работы он нашел — им был Яблочко, за которым стоял целый атомный институт, причем не какой-нибудь, а академический. Это можно было считать большой удачей.

Во время первой их встречи Швисс долго ходил вокруг да около, не решаясь прямо сделать свое предложение. Он понимал, что в случае, если не будет организована поддержка в Украине, все может здорово осложниться. Не дай бог Яблочко расскажет какой-нибудь газете о его намерениях, и на всех планах можно поставить жирный крест. Одно дело, если проблема вызреет в самой Украине, и другое — если газеты напишут, что Европа хочет избавиться от своего отработанного топлива, отправив его в Украину. Тогда поднимут шум и украинские «зеленые», и свои, родные… Эти уж не упустят возможности обрушиться на ядерную энергетику, да и ему лично не поздоровится.

Швисс отнесся к обработке Яблочко очень ответственно, обхаживал директора долго и терпеливо, словно невесту. Он ненавязчиво предложил организовать его визит в Германию за счет принимающей стороны и позаботился о том, чтобы программа визита была продумана самым тщательным образом. Нашли время на все: и на обсуждение планов совместной работы, и на культурные мероприятия, и на длительный поход по магазинам. В течение всего визита за Яблочко наблюдал психолог, впоследствии давший Швиссу парочку весьма ценных рекомендаций.

В связи с этим было сделано несколько компрометирующих снимков — так, на всякий случай, если директор начнет слишком уж упираться. И только в последний день пребывания Яблочко в Берлине Швисс предложил ему подумать о создании совместного предприятия по изучению проблем экономически выгодного как для Украины, так и для Концерна использования Зоны.

— Герр Яблочко, вы же понимаете, что территория Зоны выведена из хозяйственного оборота навсегда. Но при разумном подходе эти земли, вместо того чтобы служить могильником для бюджетных средств, весьма немалых, насколько мне известно, могли бы стать их источником. С другой стороны, наш Концерн мог бы использовать Зону для своих исследований. Естественно, с соблюдением всех требований украинского законодательства в этих вопросах. Главное, чтобы общество не только осознало, какие возможности открываются при правильном использовании потенциала Зоны, но и приняло их. Подготовку общественного мнения, а также изучение возможных направлений использования Зоны могло бы взять на себя совместное предприятие, созданное нашим Концерном и вашим институтом. Мы готовы финансировать эти работы.

Яблочко поймал мысль Швисса на лету.

— Вы имеете в виду хранение в Зоне отработанного ядерного топлива?

— Разве я это говорил? В Зоне для нас есть много других интересов. Проведение всевозможных научных исследований, мониторинг динамики изменения радиационных полей, изучение воздействия малых полей на человека и окружающую среду и так далее, и тому подобное… Хотя, надо признать, ваше предложение весьма интересно и подлежит включению в сферу деятельности предприятия в первую очередь.

— Вы должны понимать, герр Швисс, что работа такого предприятия обойдется Концерну недешево.

— Вы можете назвать конкретную сумму?

— Сейчас? Ну что вы… Это надо изучать… Если бы я мог назвать конкретную сумму, то для чего тогда создавать предприятие?

— И то правда…

Сегодня в отеле «Президент» проходила очередная встреча Швисса с Яблочко. День получился довольно суетный. Яблочко с наслаждением уселся в глубокое кресло и вытянул ноющие после долгого хождения ноги. Возраст, к сожалению, давал о себе знать.

«Урвать хороший куш у этого немца, и ну его в задницу! — неожиданно подумал он. — Буду вести жизнь честного рантье. С внуками нянчиться да на рыбалку ходить. — И тут же засомневался: — А институт на кого оставить? Да и усижу ли я на пенсии? Что, в телевизор пялиться весь день? М-да…»

— Вы довольны сегодняшним днем, дорогой Николай? — прервал его мысли Швисс.

Весь день Яблочко провел в отделе и на опытном производстве, где занимались разработкой и изготовлением образца контейнера для хранения отработанного ядерного топлива. Конечно, Яблочко знал, что материальная база его института не идет ни в какое сравнение с базой Концерна, но то, что он увидел, наполнило его сердце черной завистью.

— Доволен ли я? У вас, Карл, нужно начинать строить коммунизм.

— Коммунизм? У нас? Зачем?

— И об этом меня спрашивает представитель страны, где родился Карл Маркс! Чтобы вы сделали откат назад и дали нам возможность вас догнать!

— Ха! — оценил шутку Яблочко немец. — Учитесь зарабатывать деньги, и у вас будет то же самое. Ну ладно, к делу. Что вам удалось за последнее время, дорогой Николай?

— Предприятие наше уже зарегистрировано, подобран директор.

— Директор? Вы ничего не говорили об этом.

— Не успел. Молодой человек, вчерашний студент.

— Он справится? — засомневался Швисс.

— Никаких особых качеств от директора не требуется. Поручить предприятие солидному, опытному сотруднику нельзя. Во-первых, он может занять собственную позицию в этом вопросе, и нет никакой гарантии, что его позиция совпадет с нашими интересами. Последствия такого несовпадения предвидеть весьма сложно.

Швисс с удовольствием отметил слово «наши». Значит, Яблочко принял его предложение: отработанное топливо можно и нужно хранить в Зоне.

— Во-вторых, из недавнего выпускника вуза можно слепить что угодно, — продолжал директор института, — а у солидного человека и аппетиты могут быть солидные.

«Ага, — подумал Швисс, — так ты еще и жадный!»

— Поэтому я и подобрал молодого человека, недавнего студента, без особых способностей. А зачем они, если его обязанности — это отвезти, постоять в очереди, сдать, а главное — подписать.

— Может, вы и правы…

— Следующий шаг — деньги. Контракт «Баттерфляй» с вашим Концерном и перечисление денег — ваша проблема, дорогой Карл.

— Никакой проблемы, дорогой Николай. — Швисс потянулся за портфелем и достал из него тоненькую папочку. — Вот контракт на подготовку отчета по оценке влияния на окружающую среду второго хранилища отработанного ядерного топлива, подписанный с нашей стороны. Под его прикрытием вы сможете сделать все необходимые расходы.

Яблочко неспешно открыл папочку и сосредоточился на чтении. Швисс, помня наставления психолога, внимательно следил за его лицом и пальцами. Ему было любопытно, как отреагирует Яблочко на сумму контракта. Тот перевернул последнюю страницу, аккуратно закрыл папку и положил ее на журнальный столик. Ни один мускул на его лице не дрогнул при виде числа с шестью нулями. Швисс был разочарован, но еще большее разочарование ждало его впереди.

— Дорогой Карл, вы, наверное, до сих пор считаете нашу страну банановой республикой, где за десять долларов можно купить виллу у моря. Неужели вы серьезно думаете, что вопросы, поставленные перед нашим предприятием, можно решить за несколько миллионов евро? Или вы решили, что за эти гроши я смогу купить голоса депутатов? Вы хоть представляете, о каких суммах сейчас идет речь в нашем парламенте? Экономия от хранения отработанного топлива в Украине, а не в России, по самым скромным прикидкам, составит до двух миллиардов евро в год, а вы предлагаете пробить положительное решение за пять миллионов?

— Не переигрывайте, герр Яблочко, не переигрывайте…

— Не переигрывать? — Яблочко, обманувшийся в своих ожиданиях, разозлился не на шутку. — Большинство в парламенте — это двести двадцать шесть депутатов. Их голоса стоят по-разному. Но как минимум тысяч по пятьдесят на душу населения государства по имени парламент. Добавьте к этому средства на подготовку общественного мнения: оплату телевидения, радио, прессы, экспертов, эксплуатационников, теоретиков, политиков…

— Ну… Кое-кто из депутатов проголосует и без денег…

— Отдаст свою душу дьяволу бесплатно? Господи, с кем я связался?! Вы даже не скряга, господин Швисс, вы жмот, как говорят у нас в Украине!

Карл раздраженно хмыкнул, легко поднял свое тучное тело и нервно заходил по просторной комнате. Это украинец не так прост, как ему показалось поначалу. «Чертов психолог! Легко поддается внушению и убеждению… Уволю завтра же!» — мелькнуло у него в голове. Но в чем-то украинец прав, бесплатно, как он выразился, душу дьяволу никто не отдаст. А вот за сколько — это вопрос! Швисс всю жизнь неуклонно следовал одному правилу: не принимать решений сгоряча. Поэтому, походив по комнате, он немного успокоился и начал мысленно прикидывать: одиннадцать миллионов на депутатов плюс миллион на всякие статьи и выступления… Должно хватить…

— Сколько же вы хотите?

— Я? Сколько хочу я? У вас столько денег нет, сколько я хочу! А сколько понадобится для решения вопроса — не знаю! Думаю, что работать нужно в трех направлениях. Первое — подготовка общественного мнения, то есть телевидение, пресса, радио. Второе — обработка депутатов. С каждым из них нужно будет беседовать отдельно. И третье — воздействие на окружение Президента, Премьера и членов кабинета министров. Их можно включить в одну команду. Так что на первое время вы мне перечисляете миллионов десять. И это не расходы, а лишь оплата увертюры. На другие условия я не согласен.

— Ну, вы не очень-то!..

Швисс снова полез в портфель и достал черный пакет с фотографиями, сделанными в прошлый приезд Яблочко, и шлепнул им по столу.

— Советую притормозить, дорогой Николай!

Яблочко взял пакет, вытащил пачку фотографий и просмотрел их все по очереди.

— Дарите?

— Что дарите? — не понял Швисс.

— Фотографии. Жене покажу, а то она меня упрекает, что слаб стал… Пусть полюбуется! Не так уж я и слаб, раз трех молодок в постели обслуживаю!

— А если мы их опубликуем?

— Дурак вы, герр Швисс! А я сообщу, по какому поводу вы на меня компромат собирали. Возможно, я уйду на пенсию или, наоборот, в политику. С такой-то рекламой за меня вся молодежь Украины проголосует! Что же касается вас… Персона нон грата на вечные времена! Ну так что, дарите?

— Дарю! — Швисс еще раз подумал о том, какими ошибочными оказались выводы психолога, и решил, что завтра же его уволит.

— Вот это другое дело.

— Контракт завтра переделают. Ваша идея насчет трех параллельных направлений мне нравится. На первое время получите пять миллионов…

— Десять!

— Пять! Я не жмот, как вы изволили выразиться, но такая крупная, даже по нашим меркам, сумма неизбежно привлечет внимание налоговых органов, а вам это ни к чему. Надо будет — еще один контракт подпишем. Я не политик, а бизнесмен, на мое слово можно положиться… Да и чем вы рискуете? Не будет денег, не будет работы. Это я рискую! — Убедили. На сегодня все?

— Все.

— Где там ваши красотки?

— Какие?

Яблочко ткнул пальцем в черный конверт.

— Только велите, чтобы не снимали. Неприятно как-то, дело все-таки интимное… А черненькая очень даже ничего. Немка?

— Полька.

— А-а… Славянская кровь — она сразу чувствуется!

Швисс ушел, предварительно позвонив кому-то по телефону. Яблочко с хрустом потянулся в кресле, предвкушая приятный вечер в обществе молоденьких симпатичных особ, разделся и отправился в душ.

Глава 4

По приезде из Германии Николай Иванович вызвал Серегу, и тоненькая папочка с немецким договором перекочевала в руки новоиспеченного директора.

— Значит так, — инструктировал его Яблочко, — поедешь в банк, заключишь депозитный договор.

— А на какую сумму? У нас же на счете ни копья…

— Деньги должны быть уже на счете. Пять миллионов евро.

— Сколько, сколько? — недоверчиво спросил Серега.

— Пять миллионов евро, — четко выговаривая каждое слово, повторил Николай Иванович и, довольно улыбнувшись, добавил — Повторить?

— Ни фига себе…

— В банке подойдешь к Сергею Ивановичу, начальнику операционного отдела, он в курсе и все сделает. Понятно? Да, чуть не забыл. Снимешь наличными двадцать пять тысяч гривен.

Пять тебе, остальное отдашь мне. Это твоя зарплата за первый месяц работы. Позвонишь бухгалтеру, она подготовит все документы для банка.

Сергей молча кивнул. От волнения сперло дыхание: штука баксов за месяц работы, которой и не было совсем! Ничего себе! Чего же тогда дальше ждать?

— Потом позвонишь по этому телефону. — Яблочко протянул Сереге бумажку с небрежно написанным номером телефона и именем «Алексей». — Он отдаст тебе два экземпляра договора субподряда, подпишешь и поставишь печати на обоих. Один привезешь и отдашь мне, другой оставишь Алексею.

— Что за договор субподряда?

— Мы нанимаем фирму для выполнения работ по контракту с немцами. Кто-то же должен их делать? Или ты сам сможешь провести оценку влияния?

— Понял.

— Еще раз напоминаю: не болтать! Теперь все понятно?

Сергей молча кивнул, с обожанием глядя на директора. Да за такие деньги!.. Елки-палки… В огонь, воду и мясорубку!..

Справившись к обеду со всеми поручениями шефа, Серега зашел в отдел и нарвался на горячее обсуждение какой-то статьи. Приехавший из Зоны Василич, всегда немногословный и сдержанный, только руками всплескивал и громко хлопал ладонью по газете, лежащей на столе.

— Вот гадюка семибатюшная! — ругался он. — Это ж надо было такое придумать? Порадел за государственный бюджет! А о внуках своих он подумал? А если при транспортировке железнодорожная авария случится, куда пол Украины выселять будем? Хрен моржовый! Я еще понимаю, отвезти туда свое дерьмо — деваться некуда, но собирать дерьмо со всей Европы? Я этому Шурику при встрече усы пинцетом повыдергаю!

— Это ты правильно говоришь… Конечно… А если еще террористы чего заложат? Разлетимся, как стая перепуганных ворон! — дрожащим тенорком поддержал его седовласый Косарчук.

— Что за шум? — улыбаясь, спросил Сергей, впервые видя Василича в таком гневе и расстройстве чувств.

— А… Студент… Здорово! На, полюбуйся, почитай! Помнишь, когда мы на Станцию ездили, я тебя с Шуриком знакомил? Нет? Ну и хрен с ним! Почитай, что этот придурок пишет…

Василич разошелся не на шутку. Сергей ни разу не слышал, чтобы он так ругался. «Гадюка семибатюшная» писал, что огромные территории, загрязненные в результате аварии на Станции, каждый день сосут из скудного государственного бюджета огромные деньги, тогда как при умном и умелом подходе могут приносить весомый доход в этот самый бюджет. Конечно, это не туризм, как предлагают некоторые, и не сдача территорий в аренду для проведения каких-либо исследовательских работ. Все это нестабильно, источники доходов временные и чрезвычайно скудные. Далее развивалась мысль о том, что большие и постоянные доходы может дать прием на хранение отработанного ядерного топлива из других государств. Плата только за хранение оценивалась в сто долларов за килограмм. Если же организовать переработку использованного топлива, то это будет стоить уже триста-четыреста долларов за килограмм. После рассуждений об экологическом риске, который, естественно, определялся как минимальный, автор делал вывод, что на территории Зоны государство может запросто обогатиться.

Сергей перевел взгляд в конец статьи и прочитал фамилию автора: А. Голопрыщ.

— Ну? — недоуменно спросил он Василича. — Чего орать-то? Разве этот Голопрыщ не прав? Зона ведь все равно заражена. Построить хранилища за западные деньги, принимать их отработанное топливо и получать при этом крутые бабки — разве это плохо?

— Только потому, что ты вчерашний студент-троечник, я не тресну тебя по торцу! Куда директор смотрел, когда тебя, такого недоумка, на работу брал? Неужели ты не понимаешь, что будет, если хоть один контейнер разгерметизируется? А если при транспортировке этой заразы случится авария? Россия со своей необъятной территорией согласилась перерабатывать отработанное топливо только при условии, если оно будет возвращаться обратно в страну, откуда ввезено. Это только сволочь Адамовский, бывший атомный министр, всех вокруг пальца обвел и протолкнул решение, чтобы всю эту дрянь оставлять на хранение в России. Так теперь российская прокуратура по всей Европе за ним гоняется, побеседовать на эту тему желает. А наша территория по сравнению с российской, что собачья конура на дачном участке! Эта ж гадость навечно останется в Киевской области. Навечно! Дошло до тебя наконец? Деньги просрём, а дерьмо — вот оно, под боком у Киева! На веки вечные!

— Стоп, мужики! Василич, заканчивай, пожалуйста! У меня тут, понимаешь, пол… — Серега заткнулся, сообразив, что чуть не проболтался о своей первой зарплате в совместном предприятии, — словом, п… повод образовался.

— Повод? Какой такой повод? — тут же заинтересовался Косарчук, шмыгнув носом. — Когда повод есть — это хорошо. Правда, без повода тоже вполне возможно, но с поводом как-то для совести спокойнее.

— Ну давай, колись, — улыбнулся номинальный начальник отдела, — что за повод такой? Может, жениться решил?

— Да ну вас… Я еще не нагулялся! А повод такой: я в лотерею два стольника выиграл. Готов один просадить вместе с обществом.

— Это правильно! Легкие деньги должны уходить легко! Опять же, общество уважить… Так что ты все правильно решил. Чеши в монопольку…

— Куда чесать? — не понял Серега.

— Вот молодежь… Ничем не интересуется, даже историей родного государства. — Косарчук укоризненно покачал головой и продолжил назидательно: — Так при мрачном царизме водочные магазины назывались. Производство и торговля водкой было монопольным делом державы, отсюда и пошло название — монополька.

Номинальный начальник отдела улыбнулся, а Василич перестал кипеть, хотя долго еще смотрел на мир возмущенными глазами и изредка «пускал пар из ушей». В этот вечер в магазин ходили еще дважды, и как номинальный начальник отдела ни сопротивлялся, в конце концов пришлось ему полезть в карман за ключом от сейфа, в котором хранилась заветная колба с традиционным шилом.

Утром Серега просыпался долго и тяжело. Неосторожно повернувшись, он сделал резкое движение головой и тут же со стоном рухнул обратно на подушку.

— Черт… Шило вчера было явно лишним…

Но делать нечего, пришлось вставать. Сегодня у него была куча дел и сачкануть несколько часов не получалось. Страстно поохав под ледяным душем, он немного пришел в себя. Протопал в кухню, мимоходом включил телевизор и заварил кофе. По телику шла утренняя информационная программа. Он давно не вникал в то, о чем болтают телеведущие по утрам, просто этот шум стал необходимым фоном для завтрака. Двигаясь автоматически, словно зомби, Серега приготовил себе пару бутербродов. Из шумового фона выскочило словечко и зацепилось крючочком за сознание. Он поставил чашку на стол и сделал звук погромче. Ведущий беседовал с толстым лысым дядькой о Зоне и возможности хранения в ней отработанного ядерного топлива.

«Черт… Они что, сговорились?» — слушая передачу, подумал Серега. Толстый слово в слово повторял доводы автора статьи, которую накануне долго и горячо критиковал Василич. Серега напрягся, пытаясь вспомнить фамилию автора, но ничего не получилось. Видно, вчера он здорово набрался.

— Вот блин… Налакался, словно кот валерьянки… Ай, ладно… Нужен мне этот автор… А все-таки, как его фамилия? Голо… Голо… кто-то голый, словом… И этот еще!.. Сволочь в ботах!

Он подпрыгнул на месте, когда услышал фамилию гостя программы. Это был вице-президент Национальной академии наук Коваль.

— Мать честная! Ну я-то не совсем понимаю, о чем речь, так вчерашнему студенту простительно! Но ведь ты — вице-президент Национальной академии! Неужели ты не понимаешь, что предлагаешь? Это же вечная атомная бомба под боком!

В мрачном настроении, вызванном не столько вчерашней попойкой, сколько утренней передачей с Ковалем, Серега поплелся на работу.

Директор был нетерпелив и раздражен.

— Сережа, это твои проблемы и не нагружай ими меня, — отрывисто бросил он на Сережкино замечание, что он один не успевает со всеми порученными делами, — за те деньги, что я тебе плачу, ты в институте ночевать должен! Так что старайся успевать. Телефон Алексея помнишь? Вот и славно! Поедешь к нему и привезешь документы. Да поосторожнее, документы очень важные. Свою машину дать не могу, возьмешь такси. От дверей до дверей, понял? За бумаги головой отвечаешь! — Яблочко потянулся за трубкой зазвонившего телефона.

Серега хмыкнул: а деньги на такси? Но директор, говоря с кем-то по телефону, на Серегу не обращал никакого внимания, словно того уже и в кабинете не было. Он что, миллионер, чтобы на такси разъезжать? Подумаешь… Один раз зарплату получил, так теперь должен, как раб на фазенде? Вечно и бесплатно?

Мысленно ворча, Серега ехал на встречу с Алексеем. Как и в первый раз, Алексей не захотел встречаться с ним в офисе, а назначил встречу в метро, на станции «Хрещатик». Невысокого роста, худощавый и юркий, он вышел из вагона, держа в левой руке черный дипломат, и настороженно огляделся по сторонам. Затем прогулочным шагом направился к Сергею. Не задерживаясь ни на секунду, он сунул его Сергею в руку и тут же прыгнул обратно в вагон. Двери закрылись, и поезд укатил в черноту туннеля.

— Смотри ты… — пробормотал Серега, — как в шпионском романе. А как же на такси теперь? Нет, поеду до Лыбидьской на метро, а там возьму такси…

Он дождался своего поезда, ввалился с толпой в вагон и пристроился в уголочке, прижав дипломат к груди. В институт он добрался без происшествий, посмеиваясь над страхами директора, да и над своими собственными. Яблочко на месте не оказалось, и Серега закрылся в своей комнатке, водрузив на стол загадочный дипломат. Посмотрел на него с одной стороны, потом с другой. Любопытство разбирало его с той самой минуты, когда Алексей, словно в плохом детективе, сунул ему в руки этот чемоданчик. Надо сказать честно: Серега боролся со своим любопытством немыслимо долго — целых полминуты. Потом решительно придвинул дипломат к себе и обследовал замочки.

— Элементарно, Ватсон…

Замочки были немедленно вскрыты скрепкой. Серега осторожно поднял крышку. Показался слегка помятый газетный лист. Серега медленно приподнял его и тут же, будто обжегшись, бросил на место: под листом мелькнули пачки разноцветных купюр. Серега немного подождал, успокоился и снова поднял газетный лист.

— Мать твою… — пробормотал он в полной растерянности. Дипломат был набит плотно уложенными пачками евро. Сергей пересчитал пачки: четверть миллиона.

— Двести пятьдесят тысяч, — изумленно прошептал он, — двести пятьдесят… Понятно теперь, почему этот Алексей вел себя, как шпион! С такой-то суммой… Он просто оказывает услуги по обналичке! Это те деньги, которые мы уплатили авансом в «Экологию Зоны» по договору субподряда за первый этап. И насчет такси тоже понятно… А мне, значит, тысячу в месяц! Вот жлоб! Такие деньжищи! Это ведь немцы платят, только вот за что? Не за оценку же воздействия на окружающую среду этого второго ХОЯТа! Нужна она им, как зайцу стоп-сигнал!

Он положил обратно газетный лист и, аккуратно опустив крышку дипломата, прислушался к щелчку замочков. Его внимание привлекла царапина в верхнем углу крышки. Серега заволновался, не его ли это вина, но при ближайшем рассмотрении царапина оказалась старой и затертой, и он успокоился. Серега поднял телефонную трубку и спросил у Иры, появился ли директор. Получив утвердительный ответ, он осторожно, как нечто взрывоопасное, взял дипломат и вышел из комнаты.

Глава 5

Он взлетел высоко над Станцией. То, что Он увидел с высоты птичьего полета, повергло Его в смятение. Огромная, весом в две тысячи тонн, плита биозащиты, закрывающая реактор сверху, как крышка закрывает кастрюлю, была сорвана ужасающей силы взрывом и лежала набекрень, словно залихватски надетая фуражка, обнажив пламенеющие внутренности реактора. Вокруг плиты, на крышах машзала и деаэраторной этажерки, повсюду на земле лежали сотни тонн графита, из которого было сделано нутро ядерного монстра. Выброшенная масса извергала невидимый огонь колоссальной силы в тысячи, десятки тысяч рентген. Что за красные машины стоят у машзала? Пожарные? Разве они не видят, разве не понимают, что сжигает их совсем другое пламя? Пламя, которое не горит… Он кричал им в уши, Он орал им в лицо, но они не слышали и не видели Его. Они шли навстречу судьбе, еще не понимая, что это их последний пожар. И работали они так, как будто делали последнюю в своей жизни работу.

Он полетел в сторону ночного города.

— Люди! — кричал Он в темные окна. — Люди, проснитесь! Невиданная беда пришла в наш Город!

Но люди тоже не слышали Его. Они безмятежно спали. Наконец появились редкие желтые пятна — начали зажигаться окна. Зазвонили телефоны. Он слышал их все. И в Городе, и в Киеве, и в Москве. И все они лгали:

— Реактор цел… Мы охлаждаем его водой… Радиоактивный фон нормальный… Все хорошо…

Он метался между Городом, Киевом и Москвой. Он пытался достучаться до душ и сердец. Он удивлялся: как ему удается везде успеть? Вот Он в Киеве. А вот уже в Москве… В квартирах начальников и министров… И у самого генсека Горбачева. Кто-то ему докладывает спокойным и будничным голосом: да, авария, но жертв и разрушений нет. Рядовое, в общем, событие… И до всех Он старался докричаться: «Люди! Пришла беда! Уже есть жертвы! И будут еще!»

И сам Он уже не человек вовсе, а нечто бестелесное и безголосое. И Его не видят и не слышат. Или не хотят слышать? Кем Он стал? Бесплотным, никому не известным духом…

А беда уже распространилась по всей земле. Она засевала горьким урожаем поля Украины, Белоруссии, России, Польши, Швеции, Норвегии. Тревожные телефонные звонки начали раздаваться в столицах многих государств.

А в самом Киеве зазвенели стойки радиоактивного контроля в атомном институте. Они звенели, как сумасшедшие. Это Он в них звенел, пытаясь достучаться к людям.

— Беда! Пришла беда!

Но и здесь Его не услышали. Неужели некому было слушать?

К Городу уже подтягивалась бесконечная колонна автобусов, чтобы вывезти из него душу — живое человеческое тепло. Здесь было все, что удалось собрать в миллионном Киеве, чтобы вывезти пассажиров в закрытых салонах: ЛАЗы, ЛИАЗы, «икарусы», «кубинцы», «пазики». По улицам метались люди, готовясь к эвакуации, на постах, поеживаясь от неизвестности, стояли милиционеры, недоуменно поглядывая вокруг и свято веря, что форма защитит их от неосязаемой, а значит, пока не страшной радиации.

Небо продолжали вспарывать вертолеты, забрасывая жерло ядерного монстра бесполезными тоннами свинца, доломита, песка, бора, тем самым еще больше усугубляя ситуацию.

Блок полыхал. Огонь поднимался выше вентиляционной трубы, а ее высота — полторы сотни метров. Страшная огненная метель выметала из разрушенного реактора все, что не было выброшено взрывом.

Выплеснутые из Города люди растеклись ручейками по окрестным селам и городкам. Ручейки дробились, брызгами долетая до самых окраин великой страны.

На лестницу, пытаясь подняться вверх, но на самом деле прыгая через ступеньку вниз, вставали все новые и новые люди…

«И вострубил третий ангел. И упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки»… Судьбы многих завершились столкновением с этой звездой. И воды стали горьки…

Прием в Российском посольстве во Франции гудел. Мужчины в строгих фраках и дорогих, тщательно отутюженных костюмах и белоснежных рубашках, со стаканами и без них, с сигаретами или с сигарами, стояли группами, обсуждая какую-либо политическую тему. Дамы в вечерних декольтированных платьях, увешанные драгоценностями, словно новогодние елки мишурой, говорили о мужьях, любовниках, боссах, детях и политике. Между всеми этими группами и группками бесшумно сновали официанты в малиновых пиджаках, разнося напитки, закуски и сладости. Четко выполняла свои обязанности служба безопасности, совершенно незаметная на первый взгляд. Все эти люди неторопливо двигались, жевали, пили, а самое главное — говорили, говорили, говорили… Собственно, для этого приемы и устраиваются: дать людям пообщаться, чтобы ФСБ записало их разговоры, а потом проанализировало. Шелуха тщательно отсеивалась сквозь тончайшее сито опытных сотрудников-аналитиков, которые вылавливали в этом словесном мусоре золотые крупинки информации.

Николай Чижов, владевший французским как своим родным вятским диалектом, долго раздумывал, включать ли этот разговор в сводку, и решил, что включить все же надо.

— Россия — это Азия: и думает, и поступает она по-азиатски, — говорил Рауль Безуан, президент корпорации «Французский атом» первому помощнику французского министра энергетики. — В ней нет европейской утонченности, зато хоть отбавляй азиатского коварства. Она как большая жирная тетка, спящая на кровати с младенцем.

— Младенец — это Европа? — спросил помощник министра.

— Она самая, — усмехнулся Безуан. — Стоит России неловко пошевелиться, и она или придушит Европу, как неловкая мать душит дитя своей огромной грудью, или тряхнет ее так, что та долго не сможет уснуть и зайдется плачем.

— Оригинальное сравнение!

— Тем не менее абсолютно точное. Вспомните начало двадцатого века. Октябрьский переворот, гражданская война в России. Коммунистическая зараза едва не утопила Европу в крови, как большевики утопили в крови саму Россию. Толпы беженцев во всех европейских столицах. Европу спасло только то, что перед этим Россия четыре года воевала, ресурсов не было, разруха… А если бы нет? Смогла бы Европа противостоять Советской России? И разве вы станете отрицать, что Октябрьский переворот оказал на Европу огромное влияние? При Сталине Россия превратилась в военного колосса. На костях своих подданных он построил невиданную по военной мощи империю. Даже потеряв промышленный потенциал европейской части страны, они свернули башку Гитлеру! Азия выплеснулась из берегов и снова поперла в Европу. И этот военный гигант не давал спокойно спать Европе до тех пор, пока не развалился. А развалился он, потому что денег перестало хватать на всех и каждый стал думать, что гораздо выгоднее иметь пять рублей в своем кармане, чем сто в общем. И что? Разве после развала Союза Европа вздохнула с облегчением? Увы. Бывшие союзные республики рвутся в Евросоюз, опять-таки мешая нам жить. Как будто и без них у нас нет проблем.

— Послушайте, Рауль, — перебил Безуана помощник министра, — зачем вы мне все это рассказываете? Думаете, это откровение? Возьмите учебник истории для старших классов, там все описано полнее, точнее и понятнее.

— Может, и так, не спорю, но зато там нет ничего о будущем. После оранжевой революции в Украине Евросоюз стал относиться к этой стране с большой симпатией. Неужели никто не понимает, что Украина — эта мина замедленного действия, пульт управления которой находится в Москве?

— В каком смысле? — в голосе помощника министра появилось любопытство.

— Вы в МИДе когда-нибудь интересовались энергетической затратностью украинской экономики?

— В общих чертах, — осторожно ответил помощник.

— Вот именно, в общих! А все наше проклятое аматорство! Дай вам в руки крупный бизнес, вы за год и сами разоритесь, и пустите по миру тысячи безработных! А мои спецы посчитали! Экономика Украины не сможет работать, если энергоносители в эту страну будут поставляться по европейским ценам. Причина одна — колоссальная техническая отсталость и устаревшие энергозатратные технологии как результат самоизоляции Советского Союза. Добавьте сюда отсутствие стимула к внедрению энергосберегающих технологий в результате сегодняшней протекционистской политики России в обеспечении энергоресурсами. А теперь представьте на минутку, что Украину со всей ее мощной металлургией и химической промышленностью принимают в Евросоюз. В Кремле наверняка скажут: «Вы в Европе? Так получайте нефть и газ по европейским ценам!» И вся экономика Украины рухнет! Немедленно! Какие последствия ждут Евросоюз в связи с таким обвалом?

Помощник министра зябко передернул плечами.

— Вот то-то и оно… А в Кремле так и скажут! Я вообще удивляюсь, какого черта Москва отпускает газ всем постсоветским странам практически бесплатно? А потом они же заваливают ее рынки товарами по демпинговым ценам! В Кремле, очевидно, уверены, что таким образом России удается держать эти страны в орбите своих интересов, а мы, деловые люди, считаем, что Москва просто платит дань, только уже не татарам, которым платила двести лет кряду, а Украине, Молдове и иже с ними. Возникает обоснованный вопрос: за что?

Николай Чижов включил в сводку выжимку из этого разговора.

Президент России читал сводку новостей за последние сутки, приготовленную ФСБ. Теракт в Чечне, снова теракт, но уже в Израиле, то же в Иране и Турции. Казалось, весь мир записался в террористы и занялся изготовлением адских машинок и шахидских поясов. В Италии, Индии да и в самой России есть сепаратистские движения. Все хотят самостоятельности! Случись подобный прецедент, такое начнется! В крови захлебнемся… В разделе экономических новостей Президент зацепился взглядом за короткий абзац:

«Французские деловые круги выражают опасение по поводу возможных экономических осложнений в Евросоюзе после принятия в него Украины. Если Россия поднимет цены на энергоносители до уровня мировых, то вся ее экономика станет неэффективной и тяжелым бременем ляжет на экономику Евросоюза».

Президент подумал несколько секунд и отметил абзац коротким росчерком, означавшим требование предоставить ему полную информацию по этому вопросу. После обеда курьер из ФСБ привез нужную расшифровку, которая была немедленно положена на стол Президенту. Тот внимательно перечитал запись беседы двух французов.

«Черт возьми! — раздраженно думал он. — А ведь этот Безуан, — Президент еще раз перечитал фамилию, чтобы убедиться, правильно ли ее запомнил, — совершенно прав! За что мы платим дань? Они хотят в Европу? Так пусть привыкают к европейской жизни! Как они это воспримут? — спросил он сам себя, имея в виду Украину. — Да-наплевать, ведь мы единственная страна в Европе, которая продает энергоносители. Ну, Норвегия с ее газом да видимость нефти в Румынии… Уголь в Польше и Германии… Мелочевка! А они, — Президент не стал уточнять, кого он имел в виду, — пять лет думали, принимать ли нас в „большую семерку“! Нет, господа хорошие, времена изменились! Сейчас правят бал не пушки и даже не ядерное оружие. Сейчас правят бал нефть и газ, а значит, и политику нашу надо слегка подкорректировать. Устроим НЭП, новую энергетическую политику! Всех заставим поклониться матушке России!»

Он не глядя ткнул пальцем в кнопку переговорного устройства:

— Выберите время в моем расписании и пригласите Премьера и Газпром.

Не дожидаясь ответа, Президент отпустил кнопку, зная, что все его распоряжения будут выполнены точно и в срок, что Премьер и руководитель Газпрома отложат все свои дела, даже наиглавнейшие, и примчатся к нему по первому зову. И это не только потому, что он Президент, а потому, что он, во-первых, выстроил такую систему правления и, во-вторых, подобрал в эту систему людей, которые слушались его и понимали с полуслова.

Глава 6

Николай Иванович Яблочко сидел в маленьком кафе на Львовской площади и ждал некого Василя Клочко. О встрече с ним он договорился через пятые, очень влиятельные, руки: сам предпочел в этом деле не светиться.

Клочко возглавлял небольшую, но довольно ершистую и уже скандально известную молодежную организацию, которая устраивала пикеты там, где это было нужно, ставила палатки и проводила митинги. Причины той или иной акции руководителя организации, молодого и энергичного человека, совершенно не интересовали.

— Тю… — отвечал Клочко в таких случаях, — какая разница, на чем бабки варить? От меня что, убудет, если за «зеленых» флагом помашу? — И добавлял, мечтательно глядя куда-то в сторону заходящего солнца: — Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно…

Клочко опаздывал, и Яблочко начал нервничать. Через два часа у него была назначена встреча совсем в другом месте, на которую он никак не мог опоздать, — не тот уровень. Но для организации этой встречи было затрачено немало усилий, поэтому срывать ее не хотелось, тем более что времени для новой встречи просто не было. Наконец, опаздывая минут на двадцать, в кафе вошел приземистый широкоплечий крепыш и окинул зал ищущим взглядом. Яблочко понял, что явился именно тот, кого он с таким нетерпением ждал.

— Василий! — негромко позвал он.

Крепыш встрепенулся, внимательно, словно запоминая, оглядел Яблочко и не спеша, с чувством собственного достоинства направился к его столику. Так же не спеша он подал руку и представился:

— Василь Клочко.

— Называйте меня Игорем Петровичем.

Клочко согласно кивнул, поняв, что его собеседник желает сохранить инкогнито. При других обстоятельствах он развернулся бы и ушел, поскольку не любил, когда его не принимали всерьез. Но встретиться с этим Игорем Петровичем ему было велено людьми, которые дважды не повторяют. Пришлось смирить гордыню.

— Василий, а ну-ка посмотрите в окно.

Недоумевая, Клочко бросил взгляд в окно, но ничего, что могло бы заслуживать внимания, не обнаружил.

— И что? — недовольно спросил он.

— Видите там что-нибудь? Может, вороны летают?

— Да нет вроде, — ответил Василий, явно растерявшись.

— Вот! — назидательно заметил Яблочко. — Пока я вас ждал, у меня не было возможности даже ворон посчитать! К сожалению, в результате вашего опоздания образовался дефицит времени, поэтому придется брать быка за рога, не теряя ни минуты.

— Моей вины нет, в пробке застрял, — обиженно проворчал Василий. — Вы, кстати, тоже место выбрали — ни с какой стороны машиной не подъедешь.

— Василий, если бы вы опоздали на поезд, то никакие оправдания не помогли бы. Поезд уходит по расписанию, и ему чихать на ваши проблемы. Они ему, извините, до задницы. Я занятой человек. В следующий раз будьте, пожалуйста, пунктуальны. А теперь к делу. Знающие люди говорили, что у вас в Севастополе есть крепкая студенческая ячейка…

— Есть ребята, — осторожно ответил Клочко, даже не догадываясь, что за этим последует.

— Нужно, чтобы они устроили небольшой шум… А впрочем, почему небольшой? Хорошо организованный митинг, какой-нибудь недружественный акт по отношению к России, скандальчик с далеко идущими последствиями. Повод найдите сами, в нашем случае важен сам факт скандала.

Клочко на минуту задумался, а потом, утвердительно кивнув, сказал:

— Есть два повода: сброс нефтепродуктов с военных российских кораблей в море и маяк, который они используют, не имея на то оснований. По документам он вроде наш, а сидят там российские моряки. Но, как я понимаю, вам до лампочки, чей он на самом деле?

— Вы удивительно точно уяснили суть дела. Мне это действительно до лампочки. Вот только сомнительно, чтобы из-за такой чепухи, как допотопный маяк, может вспыхнуть международный скандал. Хотя… Действуйте по своему усмотрению, не бойтесь идти на провокацию! Займите маяк силой, не получится — устройте пикеты… Как я понимаю, у вас будут определенные расходы. Во сколько вы их оцениваете?

Василий прикрыл глаза, пожевал губами, подсчитывая в уме, и немного севшим голосом сказал:

— Десять штук. «Зелени», разумеется.

Яблочко полез в портфель и достал аккуратно завернутые в газету деньги.

— Здесь двадцать, как вы изволили выразиться, штук, только не «зелени», а евро. И отбросьте все сомнения, ваши действия послужат на благо Украины.

В глазах Клочко загорелся огонек.

— Мне за такие бабки все сомнения, как вы изволили выразиться, до задницы! До новой встречи. С вами приятно работать.

— Надеюсь, взаимно.

Клочко словно ветром сдуло, а Яблочко, у которого в результате стремительно проведенных переговоров высвободилось полчаса времени, решил, что может позволить себе чашечку кофе с коньяком и бутербродом.

«Все идет как надо… — подумал директор института. — Будет тебе, Николай Иванович, обеспеченная старость. Честное слово, будет!» Он поболтал в пузатом бокале коньяк, потом поднес его к носу, пытаясь определить букет, как учил его Швисс, но ничего не получилось: напиток пах чем-то сдобным. Экие подлецы! Небось подделка…

Неожиданно налетел ледяной ветерок, непонятно откуда взявшийся. Директор поежился и недоуменно огляделся вокруг: ни кондиционера, ни открытого окна, которые могли спровоцировать сквозняк, он не увидел. Приложившись к бокалу, он уже в следующее мгновение забыл о столь малозначительном факте.

Швисс читал подборку переводов украинской и российской прессы. Он не скрывал удовольствия, поскольку все шло так, как было запланировано. Они вместе с Раулем долго выстраивали разговор, который должен был произойти на приеме в российском посольстве во Франции. Устав от словопрений, Рауль наконец сказал:

— Да плевать на все твои психологические штучки! Украина платит за газ в пять раз меньше, чем любая из европейских стран! В пять! Какие нужны ухищрения, чтобы российский Президент обратил на это внимание? Карл, не морочь мне голову! Здесь следует просто сказать в лоб, и этого будет достаточно!

Самое смешное, что он оказался прав. В Москве проглотили наживку с лета, как хватает оголодавшая по весне щука брошенную ей блесну. Наживка обещала новые миллиарды долларов разжиревшему Газпрому, почему бы ее и не проглотить? Россия продолжала плясать камаринскую на костях бывших советских республик, не обращая внимания на то, кто растягивает меха на гармошке. Да и какая разница? Россия была, есть и будет великой державой! Кто осмелится выступить против? Рука-то на вентиле не дрожит, уверенно его держит. Чуть что — раз по часовой стрелке! — и наслаждайтесь прохладой во время тридцатиградусного мороза.

Тем временем разгорелся скандал с маяками в Крыму. Россия настаивала на том, что они принадлежат ей, хотя и находятся на украинской территории. Украина, естественно, возмутилась. Самым пикантным в скандале было его начало: один из маяков захватили какие-то студенты, просто-напросто не пустив российских военных утром на работу. Кто вершит в Украине международные дела, МИД или кучка недоучившихся пацанов?

«Я бы, — подумал Швисс, — на месте России тоже возмутился! Но какой оригинальный ход!»

В результате между недавно дружественными странами разгорелась самая настоящая торговая война.

«Этот Яблочкофф знает свое дело, — отметил про себя Швисс, перелистывая странички, на которых были сжато изложены выступления политиков, ученых и руководителей бизнес-структур Украины, опубликованные в средствах массовой информации. Все они дружно доказывали необходимость экономически выгодной эксплуатации территории Зоны. — Ого, вот и вице-президент Национальной академии… Ну-ну…»

Через несколько минут Швисс говорил с Безуаном по телефону:

— Все идет как надо, дорогой Рауль. Мы взяли Украину в хорошие клещи, осталось только сделать на картине последний мазок. Ведь именно последний мазок превращает хорошую картину в шедевр! Разве не так? Могли бы вы организовать выступление по поводу того, что Евросоюз не может больше расширяться? Было бы идеально, если бы выступающий конкретно назвал страны, которые вряд ли будут приняты, в том числе и Украину. Ну… Как зачем? Вы что, не помните наш последний разговор? Значит, можно? Нет, с самого верха не надо, а то ведь такие обещания выполнять надо, а нам нужно как раз наоборот. Министр внутренних дел? Он же член кабинета министров? А к Европарламенту отношение имеет? Даже мимо не ходил? Вот и славно. Как раз то, что нужно. Когда? Завтра? До свидания, Рауль!

Ожидая, когда директор освободится, Серега болтал с Ириной. Так получилось, что, пока он шел из своей комнатушки по вызову шефа, к тому явился посетитель, и теперь Серега с удовольствием трепался с фигуристой секретаршей. Той тоже было скучно сидеть в приемной, так почему бы не пообщаться с симпатичным парнем?

— И кто на приеме у директора? Ирочка, ну как же вы могли допустить, что шеф меня не дождался? Я к нему так спешил! Вот на романтическое свидание к вам я бы так не спешил… — Серега сделал паузу и загадочно улыбнулся. — К вам бы я на крыльях летел… С букетом, луком и огромной стрелой, чтобы вложить их в руку амура. Ангел любви, уверен, не промахнулся бы, и мы с вами всю жизнь нюхали бы «Рексону» из той, совершенно дурацкой, рекламы… А, Ирочка? Вам нравится «Рексона»? Или вы предпочитаете духи «Красная Москва»?

Ирочка, которая была старше Сереги лет на восемь, что в женском понимании означало целую жизнь, улыбалась и снисходительно поглядывала на вчерашнего студента, волей случая оказавшегося в числе приближенных к самому Николаю Ивановичу. В Сереге ей определенно нравились неиссякаемое чувство юмора и оптимизм.

— И кто же посмел занять мое место в кресле напротив шефа? — продолжал чесать языком Серега. — Кто этот презренный? Кто этот самозванец, осмелившийся опередить меня, великого из великих, Сергея ибн Васильевича? Скажите, и я вызову его на поединок, чтобы забить домашними тапочками, как мамонта в доисторическую эпоху.

Ирина многозначительно посмотрела в потолок.

— Неужели сам Господь? — продолжал болтать Сергей.

— Берите выше, — в тон ему ответила секретарша, — из всесильного президиума Национальной академии.

— Ай-ай-ай! — не унимался Сергей. — И кто же?

— Вице-президент Коваль.

В этот момент часы в приемной показали четырнадцать тридцать, дверь директорского кабинета распахнулась, и в приемную вышел толстый Коваль. Он улыбнулся Ирине и окинул внимательным взглядом Серегу. Вслед за Ковалем появился директор.

— А, Сергей… Зайдешь.

Тот судорожно вдохнул, не сводя глаз с черного дипломата, который Коваль держал в правой руке. На его крышке виднелась небольшая, почти затертая царапина. Веселое настроение вчерашнего студента враз улетучилось. Директор перехватил взгляд Сереги, продолжающего смотреть на дипломат, и нахмурился. Проводив вице-президента к выходу, он на обратном пути кивнул Сергею, приглашая его в кабинет.

— Сереженька, в Англии говорят: «От любопытства кошка сдохла». Не слишком ли ты любопытен?

— Это вы насчет дипломата? — спросил Серега, поняв, что директор заметил его взгляд. Яблочко, казалось, смотрел ему прямо в душу, и Серега кожей чувствовал, что врать сейчас небезопасно, можно запросто вылететь с работы. Не зря директор про кошку намекнул. Когда замешаны такие бабки, нужно быть предельно осторожным. Впервые за все время работы в институте ему стало не по себе.

— Именно так, — подтвердил директор.

— Да я подумал, что, может, вице-президент ошибся и не тот дипломат взял. Чемоданчик этот я ведь от Алексея получил и вам отдал, а тут вижу… На нем такая приметная царапина! Вот я и удивился…

— А чего тогда не спросил? Вдруг он действительно ошибся?

— Да ну, Николай Иванович, не по чину. Кто я, а кто Коваль… Я вам хотел сказать.

Директор неожиданно улыбнулся:

— Вот уж не думал, что ты такой наблюдательный! А откуда ты Коваля знаешь?

— Ира сказала, когда я спросил, кто это меня опередил. А насчет наблюдательности… Да никакой я не наблюдательный! Просто так получилось.

— Ну-ну… — сдержанно произнес директор, и Серега не понял, поверил он ему или нет. Помедлив, Яблочко протянул Бойченко лазерный диск: — Вот здесь записан отчет по первому этапу договора с «Экологией Зоны». Распечатаешь, распишешься где надо и поставишь печати. Отчет на двух языках, русском и немецком, подписи должны стоять на обоих экземплярах. Один отдашь мне, второй оставишь в делах «Баттерфляй». Все понятно?

— Да, Николай Иванович.

— И в следующий раз советую к царапинам не присматриваться. Переключи свое внимание на барышень. И пользы больше, и гораздо приятнее. Ну и к тому же… голова целее будет. Правда, за сердце не ручаюсь. Ты ведь у нас парень свободный, а?

Серега молча кивнул, забрал диск и поплелся в свою конуру. Чертова царапина! Да и он хорош тоже. Уставился на дипломат, даже Коваль заметил! Чего пялиться, спрашивается? Выставят из института и что тогда? Хоть на биржу иди… Кляня себя за опрометчивость, Серега не заметил, что отвлекся от главного факта: Коваль унес дипломат с четвертью миллиона евро. Он вспомнил об этом, когда взялся за кипятильник, чтобы сварить себе кофе. «Стоп! — подумал он. — Там же была куча бабок! За что заплатили этому Ковалю? Не фига себе… Четверть миллиона! Не слабо живем! Ай да вице-президент! Ай да директор!»

Пристроив стакан с кофе рядом с клавиатурой, Серега запустил компьютер и вставил диск. Но никакого отчета на диске не было. Видимо, директор что-то перепутал и дал ему совсем другой диск. На этом было несколько файлов, названия которых заставили Сергея насторожиться. Первый назывался «Выступления на ТВ». Когда он открыл его, на экране появился длинный перечень фамилий, названия каналов, пятизначные суммы, банковские реквизиты, фамилии и короткие, всего в несколько предложений, тезисы. Второй файл назывался «Выступления в печати». Все то же самое, только суммы поменьше, и снова фамилии, названия газет и статей. Третий назывался просто: «Лица». В нем было всего с десяток фамилий. Некоторые Серега знал, это были люди из окружения Президента. В этом файле против фамилий стояли самые большие суммы, счет шел на сотни тысяч. И никаких банковских реквизитов, просто фамилия и сумма, но суммы с пятью нулями! Последний файл назывался «Избранники народа». Тут перечень был длинный, да и суммы тоже не слабые. Черт! Лица этих людей постоянно мелькали в телевизионных передачах, их фамилии звучали на радио, статьи печатались в газетах!

Серега от волнения вспотел. Японский бог! Он вернулся к первому файлу и внимательно просмотрел список. В числе первых значилась фамилия вице-президента. Его как будто осенило, и он тут же открыл файл, в котором были собраны выступления в печати. Вот он, Голый!.. Голопрыщ его фамилия!.. Как его тогда Василич окрестил? Гадюка семибатюшная? А он все вспомнить не мог! Голый, Голый… Они оба выступали — и Коваль, и Голый этот… И тема была одна и та же: экономически выгодное использование загрязненных земель Зоны путем хранения там забугорного отработанного ядерного топлива.

Он вдруг вспомнил, что по дороге на работу купил «Только факты», свою любимую газету. Газета тоже фигурировала в файле, и фамилия указана: Куприянович. Серега быстро пролистал, но статьи такого автора в номере не было. Может, статья только пишется? Скорее всего, так и есть. Значит, дорогой и любимый директор готовит почву для принятия решения о превращении Зоны в ядерную свалку? И он, Серега, в этом участвует? Блин… А если об этом узнает номинальный начальник? Или Косарчук? Про Василича лучше вообще не вспоминать! Тот определенно морду при встрече набьет! Но он же ничего об этом не знал! И что же теперь? Бросить заявление и уйти? А работа? Штука баксов в месяц! Где еще такую работу найти? Годика два продержаться бы, чтобы хоть однокомнатную квартиру где-нибудь на выселках купить, жить-то в Киеве ему совсем негде…

И вдруг Серегу словно ледяной водой окатило: идиот! Какая штука баксов? Он же читал диск! Все фамилии, суммы денег… Да умоляй он сейчас на коленях, доказывая, что ничего не читал, никто ему не поверит. В такой игре жизнь одного вчерашнего студента — это даже не запятая, даже не точка, а просто прочерк. Вон, Гонгадзе, который только намекнул, что ему кое-что известно, — и сразу замочили! А за эту информацию… Господи, да за его жизнь сейчас и копейки никто не даст! Серега почувствовал, что рубашка на спине и под мышками стала влажной, и с ненавистью посмотрел на компьютер. Вот так влип!

Глава 7

Он стал вечным странником в вечном круговороте жизни. Сначала Он был безучастен ко всему, что происходило на Станции. Люди суетились, строили Укрытие, дезактивировали территории, устраивали могильники — словом, работали, устраняя последствия своей глупости. Но однажды, увидев, как одетые в белую робу люди по собственной неосторожности получили значительные дозы облучения, Он начал им помогать, предупреждая об опасности. Дальше — больше. И постепенно Он втянулся. Ни одно совещание не проходило без Его незримого присутствия. Он научился читать в душах так же легко, как определял опасные радиационные поля на досконально изученной Станции и в Укрытии. Для Него здесь больше не было тайн. Один только вопрос мучил Его: кто же Он? Откуда взялся?

Сегодня Он снова прилетел в Город. Последнее время Его тянуло сюда все сильнее и сильнее. Жизни нет, а Город есть. Мертвый, пустынный, буйно заросший деревьями и кустарником. Он поднялся выше, стараясь охватить взглядом широкие улицы, одинаковые коробки многоэтажек, здания школ и детских садов.

Неожиданно Он увидел глаза, и в то же мгновение что-то шевельнулось в Его памяти. Чьи они? Может, Он видел их раньше? Нет, Ему не удавалось вспомнить. Может, они хотят что-то сказать? Он не понимал. Он, который читал в чужих душах, как в открытых книгах, не мог прочитать четкую пропись в своей собственной книге. Откуда они появились? Из какого мира или бытия? Кем Он был раньше? Он пытался вспомнить, но у Него ничего не получалось. Он пытался снова и снова. Глаза дразнили и притягивали. Да чьи же они?! Он разозлился на себя, потому что никак не мог вспомнить.

Он не понимал, что с Ним происходит, но чувствовал, как внутри вскипала неведомая сила, нарушая до сих пор существовавший баланс. Баланс — это равновесие, равновесие — это покой, но покой — это не жизнь. Сила вскипела, и Его бросило ввысь, к облакам. От невыносимой боли он закричал.

Где-то там, внизу, люди подняли головы к бездонному небу. Откуда гром? Ведь на небе нет ни облачка! А Он из поднебесной выси смотрел на землю, леса, полные обреченной на смерть живности, на брошенные села, на разрушенные бездушными механическими чудищами дома, на колодцы, наполненные горькой водой. Память! В нем ожила память! Вот в чем все дело! Раз Он вспомнил глаза, значит, вспомнит и все остальное.

В вечной темноте проступили черты лица. Он застонал, словно от боли. Но боли не было. Боль — спутник жизни, ее обратная сторона. Если что-то болит, ты наверняка жив. А если ничего не болит? Значит, болеть нечему, тебя просто нет. Но почему тогда Он видит это лицо? И чье это лицо? Ему казалось, что Он вот-вот вспомнит. Он обязательно вспомнит, Он был уверен в этом. Раз у Него есть память, Он жив! Но с другой стороны, Он не чувствует боли. Так Он жив или мертв? Может, Он призрак? Мятущееся, бестелесное существо… Но лицо! Лицо, при виде которого ему становится хорошо. Он любит это лицо, вот в чем дело! Ну конечно же, любит!

Как Он мог забыть? Он засмеялся от счастья, оттого что Ему удалось вспомнить! Наперекор всему: своей новой природе, времени, пространству, смерти, жизни… А на городской клумбе в ответ ему закивала роза, случайно оставшаяся после дезактивации. Он почувствовал это и ответил ей шорохом березовых веток. Кто знает, может, эта роза тоже чей-то неуспокоенный дух? А Ему так хотелось разделить свое счастье хоть с кем-нибудь! Даже с этой одинокой розой, случайно оставшейся в живых после беспощадной и бессмысленной дезактивации, когда неумолимые железные монстры снимали верхний слой земли и в землю же хоронили его.

Яблочко, попросив Ирину никого не впускать и ни с кем его не соединять, достал из конверта лазерный диск и вставил в компьютер. Нужно было разнести по файлам информацию за вчерашний день. Хоть Яблочко и не жаловался на память, но с такими суммами и с такими людьми лучше не шутить. Замигала лампочка дисковода, и на экране возникла титульная страница с надписью, сделанной большими буквами: «ОТЧЕТ ВОЗДЕЙСТВИЯ НА ОКРУЖАЮЩУЮ ПРИРОДНУЮ СРЕДУ…» Внутри что-то оборвалось, сердце на мгновение пере, — стало биться.

— Что за… — растерянно пробормотал Яблочко, — какого…

Он вынул диск из компьютера, внимательно осмотрел его и снова вставил. На экране появилась все та же титульная страница отчета. От ужаса Яблочко закрыл глаза.

Большие круглые часы на стене, такие же как и в приемной, показывали полдесятого утра.

Кабинет у Зама был большой и светлый, тяжелые шторы на окнах были раздвинуты. Мебель а-ля «сталинские выдвиженцы», массивная, сделанная на века, с зеленым сукном на огромном столе и зеленой лампой-полусферой не менялась, наверное, еще с 50-х годов. Заму много раз предлагали поменять мебель, но он ни в какую не соглашался. Не только потому, что привык к этой, напоминающей о всевластии предшественников. Была еще одна причина, о которой он никому не говорил: Зам панически боялся, что вместе с новой мебелью в его кабинете появится прослушка. Конечно, можно все проверить и поручить изготовить мебель на заказ, но он считал, что береженого Бог бережет. Кроме того, старая мебель внушала мысль о стабильности и вызывала ощущение умиротворенности.

Правда, сейчас в кабинете царила совсем другая атмосфера. Напротив Зама сидел директор атомного института Яблочко. Он был растерян и бледен, и, надо сказать, на то были веские причины. Сегодня утром он вставил в компьютер диск с информацией по «Делу», как он окрестил свою работу с немцами по созданию хранилища отработанного ядерного топлива в Зоне, и к своему ужасу обнаружил, что в конверте был совсем другой диск, с отчетными материалами по первому этапу официального договора с немецким Концерном. Директор понял, что вчера перепутал конверты и отдал Сергею Бойченко диск с абсолютно секретной информацией. Ему стало плохо.

Стараясь ничем не выдать своего волнения, Яблочко тут же позвонил секретарше:

— Ирочка, а что, Сережа уже на работе?

— Еще не видела.

— Найди его, пусть зайдет, — попросил директор, хотя был уверен, что никого она не найдет. Не полный же идиот этот вчерашний студент! Наверняка он сразу понял, какая информация попала к нему в руки! Оставалась слабая надежда, что Сергей попытается его шантажировать и сам явится к нему в кабинет. Тогда уж Яблочко ни за что его не выпустит, костьми ляжет, но не выпустит! Но надежда на подобное развитие событий была очень слабой…

Правда, был и другой вариант. Еще в самом начале этой работы, понимая ее сложность и опасность, Яблочко побеспокоился о прикрытии. Это обошлось дорого, очень дорого, но он понимал, что прикрытие в такой игре просто необходимо, и теперь благодарил Бога, что не пожадничал.

— Ну, — спросил Зам, неторопливо помешивая ложечкой кофе, — что за пожар?

Яблочко, нервничая и запинаясь на каждом слове, рассказал Заму всю правду о лазерном диске. Он понимал, что в таком деле лгать — себе дороже.

Зам терпеливо слушал, не перебивая его и продолжая спокойно прихлебывать горячий кофе. И только потом, поставив пустую чашку на стол, задал первый вопрос:

— А в кабинете его смотрели? Может, перепугался парень, диск оставил, а сам дал деру?

— Я без вас ничего не предпринимал, вы же меня сами предупреждали, когда мы договаривались.

— И правильно сделали. Сейчас выделят двух сотрудников, и они поедут с вами в институт. Да не переживайте вы так, Николай Иванович, отыщем мы ваш диск! И этого студента отыщем. Никуда он не денется. Шарик-то круглый, куда он сбежит!

— Отыскать мало, — глухим голосом ответил Яблочко, немного успокоившийся после того, как выговорился. — Надо заставить его забыть о том, что он прочитал на диске.

Зам внимательно посмотрел на Яблочко и, словно проверяя самого себя, переспросил:

— Забыть? Навсегда забыть?

— Желательно, чтобы навсегда.

— Тогда расценки будут другие.

— Не вопрос, — сказал Яблочко, доставая из кармана тугую пачку, которую Зам, даже не глядя, смахнул в выдвижной ящик стола.

Через сорок минут директор и двое неприметной наружности мужчин, неотступно следовавших за ним, прошли через проходную института и поднялись на второй этаж. Директор лично открыл дверь Серегиной комнатушки запасным ключом.

Сотрудники оказались большими доками по части обыска и в течение получаса обшарили помещение от пола до потолка. Диска не было. Забрав с собой копию личного дела Сергея, дырокол, степлер, а также калькулятор, чтобы снять с них отпечатки молодого специалиста, сотрудники отбыли восвояси.

После тщательного изучения личного дела Сергея Бойченко и установления адресов его родственников, проживающих в одном из областных центров, было организовано наружное наблюдение, а домашние, рабочие и мобильные телефоны поставлены на прослушивание. Что касается двух родственников, молодых и продвинутых, которые имели дома компьютеры с подключением к Интернету, то здесь были использованы соответствующие жучки, благодаря которым все копии электронных писем, а также переписка по «аське» отправлялись куда надо.

Розыскная машина набирала обороты. Самым смешным было то, что никто не знал, где живет сбежавший директор фирмы «Баттерфляй» в настоящее время. По адресу, указанному в анкете, он не проживал с момента окончания политеха. В институтском общежитии, где оперативники попытались навести справки, только пожимали плечами: выпускников сторожить не обязаны, тут бы со студентами разобраться…

Начали опрос сотрудников отдела, объяснив им, что Серега, будучи пьяным в стельку, угнал машину, сбил человека и сбежал. Номинальный начальник отдела, услышав такую новость, чуть не подавился обеденным бутербродом.

— Вы что? Совсем одурели? — воскликнул он. — Чтобы Серега пил в одиночку? Да ни в жизнь! Он же совсем еще пацан!

А Косарчук, задумчиво почесав затылок, прокомментировал:

— Это бред… Это чушь собачья… Напиться — это запросто, особенно если есть повод. Был у него повод? Вот вы изучали этот вопрос? Не изучали? Это неправильно! А еще уголовный розыск! В то, что он машину угнал, я не верю. Да еще сбежать после того, как человека сбил?.. Чушь собачья…

Директор рыкнул на Косарчука, намекнув на его глубокий пенсионный возраст, но тот, непристойно выругавшись, невозмутимо объяснил, где он видел весь этот долбаный институт вместе с его долбаным директором, который позволяет молодых и перспективных работников поливать грязью. Яблочко вылетел из отдела, так хлопнув дверью, что из-под наличников посыпалась шпаклевка.

Но от эсбэушников, предъявивших удостоверения сотрудников уголовного розыска, отделаться не удалось, и уже через полчаса коллегам Сергея Бойченко пришлось отвечать на их вопросы. Кто-то вспомнил, что Серега говорил про общежитие в районе то ли метро «Шулявка», то ли «Берестейская». Туда были немедленно отправлены несколько оперативников. Начальник отдела, учившийся когда-то в институте народного хозяйства, посоветовал розыскникам в первую очередь посетить общежития Киевского национального экономического университета и аспирантов Национальной академии наук Украины, которые находились в этом районе. Тем временем сотрудники СБУ продолжали трясти работников отдела, но, к сожалению, без каких-либо результатов.

В заброшенную в районе Шулявки сеть скоро попал улов: установлено место жительства разыскиваемого. Он проживал в комнате номер девяносто семь аспирантского общежития Национальной академии наук. Допрошенная вахтерша, заступившая на смену утром, Сергея не видела.

— Много их тут ходют… Кажись, не было его. Вы спросите у Дуси, может, она его, ирода, вечером видела?

Вахтерше рассказали ту же жалостливую историю, что и в институте, приукрасив ее немаловажным фактом, что, дескать, в результате Серегиного пьяного наезда остались двое маленьких сирот. Чтобы не тратить зря время, Дусе позвонили по телефону и договорились снять письменные показания чуть позже. Дуся действительно видела Серегу вечером. Он ворвался в общежитие, будто за ним гнался «дикий собака», а через четверть часа убежал с синей сумкой через плечо. Больше Дуся, как ее ни расспрашивали, ничего добавить не смогла.

Все новости по этому делу Заму докладывали немедленно. Если раньше у него еще была надежда, что Студент, как окрестили опера объект розыска, по небрежности не успел ознакомиться с содержанием диска, то теперь сомнений не осталось. Да, этот Бойченко все прочитал и прекрасно осознает всю важность секретной этой информации, а потому ударился в бега.

— Может, у девки какой-нибудь прячется? — предположил Зам, повернувшись к руководителю оперативной группы.

— Объект воздыханий не установлен, господин генерал.

Зам вскинул голову. На его висках едва заметно серебрилась седина.

— Как не установлено? Вы что, хотите сказать, что у двадцатилетнего парня нет девушки? Он что, гей?

— Да вроде нет, господин генерал.

— Что значит «вроде»? Что это за ответ?!

— Господин генерал, никто из опрошенных по этому вопросу свидетелей ничего не сообщил. Спрашивали каждого — глухо. Либо скрытный чересчур, либо постоянной пассией пока не обзавелся.

Генерал не сомневался в профессионализме руководителя группы, молодого подполковника. Тот рыл землю, мечтая о третьей звездочке на погонах.

— Где же он, гаденыш, спрятался? Может, из Киева рванул?

— За всеми родственниками присматривают и всех прослушивают, наши опера дежурят на вокзале и в аэропорту.

— Речпорт?

— Тоже. Но у него были в запасе вечер и целая ночь. За это время при желании можно даже в Америку улететь.

— Далась вам эта Америка!

— Почему бы и нет, господин генерал? Все бегут либо в Америку, либо на худой конец в Россию. В Африку, в Намибию или, например, в Эфиопию, никто не бежит! Там голодно и стремно…

— Черт его подери! Хуже нет, чем работать против непрофессионала! Пойди, просчитай, где этот сопляк затаился! Думай, подполковник, думай, если не хочешь стать майором! Дошутишься…

Ночь Серега провел в довольно комфортных условиях. Правда, пришлось хорошо заплатить. Вылетев пулей из общежития, он сразу рванул на окружную дорогу. В универмаге «Жовтневый» Серега купил первый попавшийся рюкзачок и новую рубашку. Свою синюю сумку он выкинул, а цветастую рубашку, в которой был, оставил в примерочной кабинке, поскольку она слишком бросалась в глаза. Синяя сумка и яркая рубашка, конечно, уже на примете.

В том, что его будут искать, он не сомневался. Одни фамилии на диске чего стоят! Мобильный телефон выключил. По мобилке его вычислят в момент! Это сейчас каждый дурак знает. Дудаева как грохнули? Ракета по сигналу мобилы нашла! Значит, долой мобилу!

На окружной Серега снял проститутку, хотя никогда прежде не имел дела с девицами легкого поведения. Но тут выбирать не приходилось. Хлопая накладными ресницами, длинноногая красотка оценивающе смотрела на вчерашнего студента и презрительно ухмылялась. Сереге стало неловко, и он, стараясь не показывать смущения, огляделся по сторонам. Потом, не говоря ни слова, достал двухсотгривенную купюру.

— Что менжуешься? — спросила девица, в сонных глазах которой загорелось нечто похожее на интерес. — В первый раз, что ли?

Серега сглотнул слюну и стеснительно улыбнулся.

— Добавь… Не будь жмотом. — Она с бесцеремонностью заглянула в Сережкин бумажник. — Да у тебя тут бабок куры не клюют! Не скупись, парень, Лера все отработает! Это тебе каждый на окружной скажет.

Серега добавил еще стольник.

— С ночлегом у тебя.

Девица с готовностью кивнула.

— Что, приезжий?

Серега пожал плечами.

— С чего ты взяла? Просто надо ночь перекантоваться, вот и все.

— Значит, менты, — с невозмутимым видом констатировала девица. — Добавь еще.

— Нет, — твердо сказал Серега. — Не хочешь, уйду к конкуренткам.

— Ладно. — Красотка протянула руку за деньгами. Пальцы у нее были тонкие, изящные, с длинными рубиновыми ногтями.

Серега отдал ей стольник.

— Остальное — утром.

Девица грациозным движением взяла купюру и небрежно бросила ее в сумочку.

— Едем в такси?

Утром Сергей занял наблюдательный пост у своего общежития. Он уселся на скамейке, стоящей метров за триста от входа. Уткнувшись для отвода глаз в книгу, купленную накануне, он на самом деле тщательно следил за всеми, кто подходил к входу в здание.

К обеду, около двенадцати, к общаге подкатила иномарка. Из машины вышли трое крепышей весьма специфической наружности. Парни старательно играли роль бездельников, которых в этой жизни ничего не интересует. Однако последнему придурку было ясно, что они явились сюда по очень важному делу и изо всех сил пытались не привлекать к себе внимания.

Серега поднялся с лавочки и прогулочным шагом направился вдоль по улице к общежитию. Когда сквозь стеклянную дверь он увидел, как эти трое разговаривают с дежурной, стало ясно: охота на него началась.

Ночью Серега долго раздумывал над тем, как же ему выбраться из смертельной ситуации, в которой он оказался из-за рассеянности еще недавно обожаемого директора. «Какая все-таки несправедливость, — думал он, лежа на спине. — Ошибку сделал Яблочко, а платить по самому высокому тарифу приходится мне».

Лера сполна отработала полученные деньги и теперь спала с чистой совестью. А Серега никак не мог уснуть. Что теперь делать? Просто вернуть диск? Укоротят жизнь только за то, что прочитал секретную информацию. Там такие фамилии, такие суммы! А сколько стоит жизнь вчерашнего студента? Сказать, что где-то спрятал копию? На всякий случай нужно так и сделать. Но поверят ли в такой шантаж? Серега поежился, натягивая на себя простыню. Замучают пытками! Или заставят сказать правду с помощью какой-нибудь химии! Сейчас это запросто… Придумают гады, как из него правду выбить, а потом все равно кончат! Не годится… Журналистам информацию слить? Мельниченко слил же свои записи! И пока живой. Еще в Америке устроился, политический беженец хренов… И чего этот Мельниченко достиг? Да ничего! Только подставил себя, и родным позор на всю жизнь. Может, отдать журналистам диск, а те пусть опубликуют материал? Вряд ли на него сейчас обратят внимание — мало ли черного пиара появляется перед выборами? А его, так или иначе, кончат! Из мести. Возможен, конечно, и политический кризис… Но последствия кризиса теряются во мраке. Люди же, которые лишатся кормушки, вряд ли забудут виновника, это как пить дать. А еще этот ядерный могильник… Страну загадят! «А тебе не все равно? — мысленно спросил он себя. — При чем тут страна, если тебя самого могут замочить не сегодня завтра?» И к своему удивлению, признался, что не все равно. Что-то было неприятное в том, как все это делалось — тайно, за взятки. Словом, сплошная мерзость! А мерзость Сергей Бойченко не любил. Так что же делать, черт возьми? Совета бы у кого спросить! Да вот только у кого?

Глава 8

Беспокойство, которое недавно зародилось в Нем, нарастало. Он словно просыпался от долгой спячки. Время от времени перед Ним возникали неясные видения, которые Он, как ни всматривался, не мог четко разглядеть и кого-нибудь вспомнить. Ему казалось, что Он слышит голос — негромкий, торопливый и потому неразборчивый; слова сливались, превращаясь в шелест, и понять их было так же трудно, как шорох безлиственных черных ветвей ранней весной, постукивающих друг о друга на теплом ветру. Но голос! Голос, который шептал, был удивительно знаком! Как только раздавались первые звуки, Он не мог успокоиться и найти себе места.

Его все больше и больше охватывала тревога за огражденную колючей проволокой землю. Раз за разом Он облетал Зону, проникая в самые дальние закоулки Станции и четвертого блока, но никак не мог найти ее источник. Вроде бы все было, как всегда, но тревога нарастала день ото дня. Происходило нечто такое, что имело непосредственное отношение к Зоне, но что и где, Он пока не мог понять. Непонимание раздражало, и Он злился.

В кабинете собрались трое мужчин. Хозяин кабинета сидел в кресле, двое — напротив него. Они думали, что были одни, но Он был здесь, незримый и неосязаемый.

— Алюминий… медь… чугун… металлолом… — эти слова повторялись неоднократно.

Он удивился: как можно сдавать в металлолом то, что находится в Городе? От него исходит опасность. Этого делать нельзя!

Разве надгробные кресты сдают в металлолом? Тот, кто сидел в кресле, взял ручку, чтобы написать разрешение на это черное дело. Тогда Он решительно опрокинул на стол графин. Бумагу залило водой. Все трое засмеялись, и один из тех, кто сидел ближе к хозяину кабинета, достал из портфеля новый лист бумаги и снова положил его на стол.

— Что же вы делаете? — беззвучно закричал Он. От этого крика треснуло оконное стекло, перечеркнув его изломанной линией.

Все трое повернулись на этот странный пронзительный звук.

— Это Хозяин! Он недоволен! — догадался один из гостей. — Я этим делом заниматься не буду.

— Глупости! — засмеялся хозяин кабинета и написал на листке несколько строк.

Второй гость аккуратно взял со стола листок и взамен положил пухлый белый конверт, который хозяин торопливо смахнул в выдвижной ящик.

Того, кто давал конверт, вечером увезли на «скорой» с инфарктом, хозяина кабинета вывели из Зоны через месяц с диагнозом «гипертония 2-й степени».

— Когда я успел ее подхватить? — удивлялся он.

— У шефа сегодня плохое настроение. Не советую вам туда соваться, — говорила всем секретарша Швисса. На вопрос, что могло испортить шефу настроение, она недоуменно пожимала плечами и отвечала: — Что-то в Украине. Право, я точно не знаю.

Сегодня утром Швиссу позвонил Яблочко и, не вдаваясь в подробности, коротко рассказал о событиях последнего дня. Известие о том, что исчезли секретные материалы, а Яблочко сказал именно так, привело Швисса в бешенство. Из-за этого недотепы директора, не сумевшего обеспечить секретность дела, под угрозу поставлен многомиллиардный проект, престиж Концерна, его, Швисса, собственный престиж! Крупная сумма денег, в конце концов!

— Яблочкофф! — на русско-немецкий манер называя своего собеседника, зло прошипел Швисс. От волнения он забыл, что Яблочко в совершенстве владеет немецким, и, перейдя на ломаный русский, продолжил, коверкая слова: — Мне ест плюнуть, как вы искат этот студент! Нет студент или информация пресса, есть ваш фото в zeltung! Есть скандал! — И бросил трубку.

Понося своего украинского партнера на чем свет стоит, Швисс прикидывал возможности предотвращения скандала, если информация все-таки просочится в прессу, но приемлемого варианта так и не нашел. Оставалось только молиться Богу, чтобы скандала не произошло. Целый день Швисс не разговаривал, а рычал, набрасываясь на подчиненных, и даже уволил ни в чем не повинную сотрудницу отдела кадров, случайно подвернувшуюся под руку.

— Да не реви ты! — успокаивала ее подружка. — Видишь, шеф сегодня не в настроении! Чего тебя туда понесло? Может, завтра успокоится, ты к нему и подойдешь. Вот увидишь, все наладится!

Вечером Швисс напился до скотского состояния и заперся в том самом номере отеля «Президент», где он вел переговоры с Яблочко, и с теми же самыми девицами, которые этого «русиш швайн» ублажали. После долгих возлияний президент Концерна сразу заснул, наполнив комнату громким храпом и противным запахом перегара. Девицы, не зная, что им делать, и не решаясь уйти, так как им было заплачено за всю ночь, и заплачено щедро, устроились в креслах и продремали до утра.

«Может, не надо было звонить немцу? — мучительно размышлял Яблочко, положив телефонную трубку. — Может, я растерялся и слишком часто стал допускать ошибки? Нет, то, что я позвонил, правильный шаг. Если все утрясется, я в любой момент смогу ему напомнить, что играю честно, и это только укрепит доверие ко мне. Ну а если не утрясется, то Швисс и так все узнает!»

Немного успокоившись, он позвонил Заму и поинтересовался, не появились ли новости. Особых новостей не было. Студент как сквозь землю провалился. «Тоже мне, профессионалы!» — презрительно подумал Яблочко о сотрудниках СБУ, утешая себя тем, что не только у него с этим Бойченко не заладилось. Однако после звонка к Заму Яблочко снова разволновался. Что бы он ни делал в течение этого тяжелого дня, у него в голове, словно заноза, сидел этот клятый студент. А он-то думал, что пацан — обычный туповатый зубрилка! Надеялся, что осчастливит его своим предложением работать в институте настолько, что тот будет предан ему до гроба. Просчитался! Как он жестоко просчитался! Нет у теперешней молодежи понятий о совести и чести!

Никуда, конечно, Серега не провалился. Помотавшись по Киеву, он дождался конца рабочего дня и занял позицию у дома номинального начальника отдела, который жил недалеко от метро «Шулявка». Как-то они вместе возвращались домой и начальник, показав в сторону облицованной светлой плиткой девятиэтажки, сказал:

— Вон там моя берлога.

В тот вечер они разошлись в разные стороны. Серега, вспомнив этот случай, принял решение. Он уселся на лавочке метрах в пятидесяти от места, где они тогда распрощались, и стал ждать начальника отдела. Возле лавочки рос пышный куст сирени, что давало возможность спрятаться от постороннего взгляда и в то же время видеть всех, кто шел по тротуару.

Идея встретиться с номинальным начальником отдела вызревала постепенно. Перебрав в памяти своих друзей и просто знакомых, преподавателей и родственников, Серега отбросил все варианты. Это объяснялось разными причинами: одним не доверял, другие, как он думал, ничего путного посоветовать не могли, третьих не хотел подставлять, так как не сомневался, что за всеми его родственниками и знакомыми уже следят. В том, что его ищут, он убедился, наблюдая утром за общежитием.

Серега понимал, что время не ждет, но даже не представлял, как избежать опасности. Ему позарез нужно было хоть что-нибудь придумать. Чертов диск, казалось, жег через плотную ткань сумки, но Серега осознавал: выкини он его в первый попавшийся мусорный контейнер, проблема все равно останется нерешенной. Раз уж ему, Сергею Бойченко, довелось держать диск в руках и, возможно, прочитать с него секретную информацию, значит, он стал потенциально опасен для всех, чьи фамилии были на диске. Хорошенько все обмозговав, Серега утвердился в мнении, что лучшей кандидатуры, чем номинальный начальник, нет. Во-первых, мужик, как говорится, в теме, во-вторых, он резко отрицательно относится к идее строительства ядерного могильника под Киевом, а в-третьих, имеет богатый жизненный опыт. Именно ему Серега и собрался рассказать обо всем, что с ним приключилось.

Номинальный начальник появился около восьми. Серега не торопясь поднялся с лавочки и пошел ему навстречу, внимательно оглядываясь по сторонам. Хвоста за начальником вроде не было. Дождавшись, пока начальник поравняется с давно не стриженными кустами, выстроившимися вдоль тротуара, он резко толкнул его в пыльную листву.

— Ты что? — рявкнул номинальный начальник, но, узнав Сергея, снявшего большие темные очки, удивился: — Серега? Тебя повсюду ищут! Ты правда человека убил?

— Как убил? Какого человека? Когда?

— Нам сказали, что ты якобы напился до поросячьего визга, угнал машину и сбил насмерть человека, поэтому и в бега ударился.

— Сволочи! А когда сказали?

— Вчера в обед.

— А с кем, где и когда я пил, не говорили? Вы видели хотя бы раз, чтобы я утром водяру глушил да еще напивался в стельку? Вот гады! — ругнулся Серега. — Слушайте, я попал в такую передрягу — никому не пожелаю!.. Без преувеличения заявляю: вопрос жизни и смерти. А посоветоваться не с кем…

Номинальный начальник раздумывал недолго.

— Вот что, Серега, идем ко мне. Мои на даче, никто нам не помешает. Там и расскажешь, что у тебя случилось…

— Спасибо. Только давайте так: скажите номер квартиры и подъезда, а я приду попозже, потому что за вашей квартирой тоже могут следить. Я тут осмотрюсь немножко, а потом сразу к вам.

— Следить за моей квартирой? С чего вдруг?

— Я потом расскажу.

— Ну ладно… — Номинальный начальник вышел из кустов, отряхнулся и, оглядываясь по сторонам, словно шпион из фильма пятидесятых годов, неторопливо зашагал к своему дому. Серега проводил его взглядом и, когда тот скрылся за углом дома, тоже вышел из кустов и двинулся вслед за ним. Осмотрев маленький уютный дворик, где и спрятаться-то было негде, Сергей решительно направился в сторону подъезда.

Квартира у номинального начальника была небольшая и, несмотря на то что жена уже неделю жила с внуком на даче, чистая и опрятная. Когда они уселись за кухонным столом и начальник, задумавшись на секунду, полез в холодильник, Серега удержал его за руку.

— Погодите, — сказал он, — надо на трезвую голову. Если можно, лучше кофе.

Начальник пожал плечами и, молча поставив на плиту чайник, полез в стол за печеньем. Затем он разорвал пачку и высыпал печенье на тарелочку. Помедлив, он достал из холодильника масленку с желтоватым маслом, а потом основательно уселся за стол, по привычке придвинувшись к нему вплотную, и приготовился слушать.

— Ну рассказывай, что там у тебя стряслось, — совсем по-домашнему, как отец сыну, предложил он.

И Серега рассказал все как на духу. Услышав фамилии Голопрыщ и Коваль, начальник не удержался и ударил кулаком по столу, так что из чашки выплеснулся кофе. Начальник, ворча себе под нос, полез за тряпкой.

— Ну разве не прав был Василич? Продались, сволочи, за понюшку табаку… Встречу — морду в дерьме вывожу! Патриоты хреновы!

— Нельзя.

— Это почему же? Ты мне, что ли, указывать будешь?

— Поймут, что вы все знаете. Сейчас гоняются только за мной, а потом будут и за вами.

— Все равно морду набью, найду повод… Чихнет в мою сторону, скажу что туберкулез распространяет! Все равно отметелю!

— Дело ваше… А вот мне что делать? Поймают — без астролога понятно, какое будущее меня ожидает!

Серега, прихлебывая горячий кофе, перечислил все возможные, на его взгляд, варианты действий с их плюсами и минусами.

— Знаешь что, давай Косарчуку позвоним? Он старый дока, в своей жизни много чего видел… Живет он недалеко, на подъем легкий, через полчаса тут будет. А я пока в монопольку смотаюсь, боезапас пополню.

Серега махнул рукой: делайте, дескать, что хотите. Начальник поднял трубку телефона.

— Косарчук? Слушай, надо посоветоваться по одному вопросу. Ты не можешь подойти? Да, ко мне домой… Нет, в сквере не получится… Не получится, и все! Ага… Ну давай… А я пока в монопольку сгоняю. Ну! Натурально… Ну все, жду.

В душе Сереги зашевелились неясные подозрения. С чего бы это начальник решил бежать в монопольку, если у него в холодильнике припасено? И потом, Косарчук по дороге и сам в магазин зайти может, разве нет? Серега почувствовал, как по спине пробежал холодок. А если начальник сейчас пойдет на улицу и с первого попавшегося телефона позвонит куда следует? Может, его тоже купили, а он ему тут всю душу излил?

Серега слышал, как начальник возился в тесном коридорчике, завязывая шнурки на стареньких кроссовках, слышал, как зашуршал полиэтиленовый пакет.

— Не скучай, я мигом… — Хозяин квартиры прикрыл за собой дверь. Щелкнул замок, и все стихло.

Серега подошел к кухонному окну, из которого как на ладони просматривался вход в магазин. Другого магазина рядом не было, это он знал точно. Серега стоял сбоку, прикрываясь шторкой, чтобы его не было видно снизу, и не заметил, откуда выскочил этот джип, здоровенный, словно вагон, с гнутыми сияющими трубами на передке. Даже не притормозив, автомобиль наехал на номинального начальника, выбив его из зашнурованных стареньких кроссовок, оставшихся лежать на дороге почти на том самом месте, где произошел наезд. Серега оцепенел. Джип, прибавив газу, помчался дальше и вскоре скрылся за поворотом, пронзительно взвизгнув на прощание дорогой резиной.

Вся улица притихла, и даже воробьи, до этого безостановочно тренькавшие за окном, умолкли. Только через несколько минут стало слышно, как заголосила какая-то тетка, которая тоже, очевидно, шла в магазин. Затем к ней присоединилась еще одна. Подбежал мужчина. Он схватил начальника за руку, пытаясь нащупать пульс, приложил ухо к его груди, чтобы определить, бьется ли сердце, и начал делать непрямой массаж. Вскоре Серега увидел мелькнувшего в толпе седовласого Косарчука, и вот уже человек тридцать окружили место происшествия. Схватив сумку, Серега скатился вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки.

— Гады… Какие гады… — бормотал он, смахивая на бегу катившиеся по щекам слезы. — Наверняка телефон слушали… Сволочи… И догадались… Это я во всем виноват!

На улице его окатило теплой приятной воздушной волной, а в лицо ударил мягкий порыв ветра, вызывая ощущения, похожие на те, когда попадаешь под горячий душ после долгого пребывания на холоде. Он на секунду остановился, но уже в следующее мгновение бросился бежать. Думать было некогда. Бежать! Бежать от опасности. Он чувствовал ее затылком.

Несколько минут спустя в подъезд ворвался растрепанный Косарчук. Не дожидаясь ползущего лифта, тяжело дыша, побежал на шестой этаж. Там он увидел открытые настежь двери.

— Эй! — крикнул Косарчук в пустоту квартиры, но ответом была лишь зловещая тишина. Косарчук поежился, явственно ощущая, что в эту небольшую двухкомнатную квартиру пришла беда.

На удивление быстро явилась милиция.

— Вы кто? — строго спросил Косарчука моложавый капитан.

— Я… это… сослуживец. Мне начальник… то есть покойный… позвонил, чтобы я подошел, а сам, говорит, в монопольку схожу, посоветоваться надо… — начал объяснять растерявшийся Косарчук.

Капитан оказался непонятливый.

— В какую монопольку?

— Да магазин мы с ним так называли, это… где водка продается.

— Так он что, пьяный был? — допытывался дотошный капитан.

— Да какой пьяный, если я к нему не успел прийти! Я же говорю, он посоветоваться хотел!

— По какому вопросу? — настойчиво продолжал расспрашивать капитан, черкая ручкой по листку.

— А шут его знает! Сказал, мол, надо кое-что срочно обсудить, и все!

— Он один живет? — спросил капитан, отрываясь на миг от листка и в упор рассматривая все еще не пришедшего в себя Косарчука.

— Почему один? Семья на даче.

— А вы уверены, что ваш товарищ был трезвый? — выстрелил капитан очередным вопросом.

— Да разве ж я смог бы через телефон унюхать? Говорю вам, я не дошел сюда, а он… это… в монопольку побежал…

— Так и запишем. Свидетель Косарчук не может с уверенностью определить степень опьянения потерпевшего, — спокойно произнес милиционер и что-то записал на листке.

— Э-э, — не согласился Косарчук, — я так не говорил.

— Как же не говорил? — Капитан удивленно вскинул брови. — А разве не вы сейчас заявили, что через телефонную трубку унюхать не можете? Тогда почему вы утверждаете, что потерпевший не был пьян?

— Это… Не утверждаю…

— Ну, выходит, и я о том же.

Капитан закончил писать и, сунув в пальцы Косарчука ручку, требовательно произнес:

— Вот здесь распишитесь.

— А… — хотел спросить Косарчук насчет того, откуда капитан узнал, что начальник был пьян.

— Давайте-ка быстрее… Времени нет! Подписывайте!

И Косарчук подписал протокол допроса, из которого вытекало, что номинальный начальник попал под колеса автомобиля, будучи в нетрезвом состоянии. Автомобиль марки «джип» черного цвета с места происшествия скрылся.

Серега, выбежав со двора, метнулся в переулок, а оттуда выскочил на улицу Эжена Потье, чтобы выйти на Дегтяревскую. Там ему посчастливилось впрыгнуть в старый, с облупившейся краской трамвай, отчаянно дребезжащий на всю улицу. Несмотря на неказистый вид, трамвай быстро катился по рельсам, унося Серегу все дальше и дальше от места гибели номинального начальника. Погони за ним не было.

Что делать? Только сейчас он почувствовал, что у него мелко трясутся колени. Он попытался унять дрожь, сжав их руками, но ничего не получилось. Пристроив сумку на коленях, он закрыл глаза, и в этот момент кто-то положил руку ему на плечо. Серега испуганно вздрогнул.

— Ваш билет, молодой человек!

Контролер! Серега встрепенулся и сунул тучной женщине гривну. «Почему все контролеры такие толстые?» — неожиданно для себя подумал он и отвернулся к окну.

Серега сошел с трамвая на конечной остановке. Его все еще трясло. Погиб номинальный начальник. Он сам был на волосок от гибели! Из-за охватившего его страха Серега не сразу вспомнил, что вчера вечером предусмотрительно взял номер мобильного телефона девицы с окружной, у которой он ночевал. Со своего мобильника Серега звонить боялся, поэтому пошел вдоль улицы, высматривая телефон-автомат. Лерка долго не брала трубку, а когда взяла, то даже, как показалось Сереге, обрадовалась.

— Конечно, приходи! Я буду дома часа через полтора. Условия те же…

Серега не стал ждать и сразу отправился к Леркиному подъезду. Ожидая новую знакомую, он устроился на лавочке, с которой хорошо просматривался двор. После убийства номинального начальника стало понятно, что с ним шутить не собираются, поэтому он решил быть предельно осторожным. Когда совсем стемнело, над подъездом зажглась тусклая лампочка.

— Эй, парень, вали отсюда, — услышал Серега чей-то голос, не сразу сообразив, что обращаются к нему.

Подняв глаза, он увидел двух здоровых мужиков, которые остановились перед лавочкой и тоже посматривали в сторону подъезда. Серегу вдруг осенило, что они явились по его душу, но, не ожидая увидеть тут беглеца, просто не узнали того, за кем охотились. Выходит, Лерка его сдала? Он молча встал, забросил на плечо сумку и неторопливым шагом пошел по направлению к дороге. Как же они его вычислили? Так быстро и у совершенно чужого человека!

Откуда ему было знать, что со вчерашнего дня более трех десятков оперативников, снабженных его фотографией, рыскают по всему Киеву. Кто-то предположил, что он мог снять проститутку, и вскоре ребята в штатском быстро, энергично и без лишних сантиментов опросили всех обитательниц окружной дороги. В число опрошенных попала и Лерка. Увидев фотографию, она уверенно опознала Сергея и без зазрения совести сдала его сотрудникам СБУ.

— А на фига мне чужая головная боль? — сказала она подружке, доставая из дамской сумочки мобильный телефон, чтобы позвонить оперу по оставленному номеру. В это время телефон неожиданно дернулся у нее в ладони и упал на газон, а по ногам потянуло неизвестно откуда взявшимся ледяным сквозняком. Жуя жевательную резинку, словно корова жвачку, она спокойным голосом сообщила операм все, что тем было нужно, а подружке равнодушно объяснила:

— Он, гад, по пьяни человека насмерть сбил, а я ему вчера так классно дала…

Вскоре подружку подобрал клиент, а через минуту после этого у бешено мчавшегося «опеля» метров за двадцать от того места, где стояла Лерка, лопнуло правое колесо и его неудержимо понесло прямо на нее. Леркина сумочка от удара отлетела метров на двадцать, где и была обнаружена каким-то алкашом. Обрадовавшись находке, он забрал и ее телефон, и те деньги, что заплатил ей Серега за прошлую ночь.

Один из оперов, который согнал Серегу с лавочки, задумчиво смотрел вслед удаляющейся в темноту фигуре. Что-то ему не понравилось в походке этого парня. Казалось, что человек слишком напряжен и с трудом сдерживает желание, чтобы рвануть отсюда и побыстрее скрыться с их глаз.

— Слушай, а он на разыскиваемого не похож? Эй, парень, а ну стой!

Серега изо всех сил бросился вперед и начал петлять, как заяц. Он бежал между темными кустами, не уклоняясь от секущих лицо веток и ныряя то влево, то вправо, чтобы хоть немного оторваться от преследователей. Потом можно будет спрятаться среди беспорядочных построек частных дворов, находившихся через дорогу.

— Стой, стрелять буду! Стой, засранец! — Опер выхватил из кобуры пистолет, тускло блеснувший в темноте вороненой сталью.

— Ты что, сдурел? Замочить кого-нибудь в темноте хочешь? — не сдержавшись, крикнул его напарник.

— Заткнись!

Вечернюю тишину разорвал негромкий хлопок пистолетного выстрела, следом еще один.

Опера постоянно держали беглеца в поле зрения. Куда ему было тягаться с натренированными эсбэушниками, которые постоянно бегали кроссы и занимались в спортзале! Они уверенно и быстро догоняли Серегу.

— Стой! Стой, засранец! Урою, гаденыш!

Один из мужчин, длинноногий и ловкий, тот самый, который только что стрелял в Серегу, готов был схватить его. Спина беглеца рядом, ходят лопатки… За шиворот его! Он уже протянул руку, но… неожиданный порыв холодного ветра бросил на преследователей сшибленную с дерева толстую ветку. Они одновременно споткнулись и, громко матерясь, покатились по земле. Когда опера вскочили, Сереги и след простыл.

— Ушел, гад… Да что же это? Вот невезуха! Словно нечистая сила ему помогает! Ох, достанется нам от начальника, мать их всех!!!

Глава 9

На следующий день, зайдя в кабинет Зама в половине десятого утра, Яблочко и не думал сдерживаться.

— Вы что наделали! — орал он, брызгая слюной. — Зачем вы убили начальника отдела? С ума сошли? О господи, с кем я связался? С убийцами!

Директор атомного института носился по кабинету, словно заведенный. Он хватался за голову, неистово ругался и плакал одновременно. Подскочив к столу, Яблочко трясущейся рукой вытащил из кармана баночку с таблетками, взял графин и, расплескивая воду на служебные бумаги, налил себе полстакана.

Зам уже включил кондиционер, потому что день обещал быть жарким. Яблочко минут двадцать ждал в приемной и дошел до градуса, когда выражений не выбирают.

— А ну заткнись! — неожиданно рявкнул Зам, брезгливо стряхивая с документов быстро темнеющие капельки воды. — Устроил тут истерику! Мы убили? Это ты его убил! — намеренно называя Яблочко на «ты», крикнул Зам и грубо ткнул директору пальцем прямо в грудь. — Мы, что ли, с диском лопухнулись? А ты знаешь, что Студент был в квартире начальника отдела и все ему рассказал? И они еще вашего Косарчука хотели во всю эту грязь посвятить! Забыл уже, как вчера ползал тут на коленях и умолял предотвратить утечку информации? А как? Может, рот скотчем заклеить? По твоей милости пришлось человека убить, а ты тут еще орешь! Да ты моим операм должен задницу целовать, понял?!

Мгновенно поникший директор безвольно упал в кресло.

— Что делать… Что делать… Господи, за что мне все это? Вы хоть Бойченко взяли?

— Ушел, подлец… Прямо из-под носа! Я, конечно, своим фитиля вставил за ротозейство, да что толку! Юркий у тебя сотрудничек! Прямо Джеймс Бонд какой-то! Нет, правда! Вторые сутки ловим, вот уже, кажется, в руках, а он, как угорь, извивается и уходит. Если бы не знал, что это простой парень, сказал бы, что имеем дело с агентом высшего класса!

— Может, по телевидению показать фото? Дескать, убийца и все такое… Помогите задержать преступника… К народу, так сказать, обратиться.

— Николай Иванович, пожалуйста, не суйтесь туда, где вы ничего не смыслите.

— Можно подумать, вы специалист великий, — снова начал задираться директор, — за одним студентом вторые сутки гоняетесь, а поймать не можете!

— Да поймите же, взять его надо так, чтобы никто ничего не заподозрил. А вы шум предлагаете поднять на весь город, а то и на всю страну! Тут же менты зададут вопрос: а почему, собственно, вы его преследуете? Что ответите? Тут же прокуратура нос сунет: по какому, извините, поводу шум? Вам это надо? Я и так нарушил все, что можно. Ни одного письменного приказа, все работают с голоса, чтобы никаких нигде следов не оставить, не дать возможности хоть к чему-нибудь придраться. Как никогда рискую…

Директор покачал головой, но на этот раз ничего не сказал.

— Из-за вашего начальника отдела сейчас такие разборки пойдут, — продолжил Зам. — Поэтому я вас прошу: не бегайте сюда каждые полчаса. Не дай бог кто-нибудь внимание обратит! Да и отвлекаете вы меня от вашего же дела. У меня через пять минут совещание, так что извините…

Яблочко вышел от генерала расстроенный донельзя. Не видя выхода из создавшейся ситуации, он вдруг подумал: «А что, если просто украсть оставшиеся четыре с лишком миллиона евро, которые лежат на депозите, и сбежать? Сумма не маленькая, хватит до конца жизни. Правда, печать этот гаденыш Бойченко взял с собой, но у бухгалтера должны быть платежки с его подписями и печатью. Снимать деньги, может, и не надо, а вот обезопасить нужно обязательно, причем срочно. Спрятать их где-нибудь… У этих эсбэушников хватит ума, чтобы и в самом деле на меня убийство повесить и все подчистую выгрести! Как тогда в старости жить?»

Он включил левый поворот и бросил взгляд в зеркало заднего вида. Вместе с ним выезжала из первого ряда еще одна машина, темно-фиолетовый «опель», в номере которого бросались а глаза две стоящие подряд семерки. Через несколько минут, делая левый поворот на улицу Льва Толстого, Яблочко снова заметил фиолетовый бок «опеля» и запомнившиеся на номере две семерки. «Неужели следят?! — возмутился про себя директор. — Но за мной-то почему?!»

Он решил проверить свои подозрения и начал петлять по городу, постоянно посматривая в зеркало заднего вида. Фиолетовый «опель» неотрывно следовал за «маздой». За ним, без всяких сомнений, следили. Озадаченный таким поворотом событий, Яблочко не на шутку испугался. Мало ли кто захотел познакомиться с ним накоротке или проследить его связи! Все-таки у него под контролем несколько миллионов евро! Но, поразмыслив немного, директор успокоился и позвонил Заму по мобильному.

— Господин генерал, за мной хвост! — ухмыляясь, сообщил он. — Уж не ваш ли?

— Засветились, паразиты! Профессионалы хреновы… — беззлобно пробурчал генерал и добавил: — А вы как думали? Во-первых, Студент может и на вас выйти, ведь так? Понаблюдает за вами издали и записку подкинет. Да мало ли… Вот мои люди за вами и ходят, кстати, с самого начала ходят, это вы по неопытности только сейчас хвост заметили. Во-вторых, нам нельзя исключать и того, что вы вдруг захотите снять со счета оставшиеся деньги и вслед за Студентом удариться в бега. А нам тогда самим прикажете эту кашу расхлебывать и за вашего номинального начальника отдела отдуваться? Мы же его не с бухты барахты замочили! Заказчик-то вы! А, Николай Иванович?

Генерал словно прочитал потаенные мысли директора. У Яблочко похолодело внутри: вот гад, насквозь видит… Нет, деньги надо срочно обезопасить!

Помощник Президента готовил обзор прессы для шефа. Зная, что тот, читая ежедневные обзоры, особое внимание обращает на первую строчку каждого абзаца, Помощник долго думал, как ее сформулировать. В первой строчке должно быть нечто такое, что подтолкнет Президента прочитать весь абзац. От традиционного «В последнее время ряд периодических изданий проявили особый интерес…» Помощник отказался сразу. Начать таким образом нужный абзац — сразу загубить дело: Президент не станет его читать. Мало ли периодической прессы, в которой сообщается, кого и как задевают чужие интересы?

Его пальцы быстро забегали по клавиатуре: «Анализируя сведения о расходах Украины на ликвидацию последствий аварии на Станции, ряд отечественных и зарубежных…» Помощник снова остановился. Нет, не годится: после такого начала шеф точно не будет читать абзац. Расходная часть бюджета вызывает у него стойкую аллергию. Да и кого может заинтересовать статья о новых расходах, когда старые нечем покрывать? Помощник задумался и начал снова набирать текст, но уже не спеша, анализируя каждое слово: «Получать из Зоны значительные доходы в государственный бюджет — такую возможность рассматривают журналисты ряда…» Помощник задумался и, улыбнувшись, добавил всего лишь одно словосочетание — «вместо гигантских расходов». Похоже, именно это и нужно. Получать значительные доходы, конечно, хорошо, но «…доходы вместо гигантских расходов…» — просто замечательно. Взгляд Президента должен зацепиться за такое начало! Не может не зацепиться, черт возьми! Помощник слишком хорошо его знал. Упустить доходы — это было вовсе не в характере Президента.

Закончив обзор, Помощник приготовил несколько газет, в которых разные авторы высказывались в пользу строительства в Зоне хранилища для отработанного ядерного топлива зарубежных атомных станций, а также создания базы для дальнейшей его переработки. Авторы всех статей оперировали гигантскими суммами прибылей от такой деятельности. Счет шел на миллиарды долларов.

Помощник как в воду смотрел. Он действительно хорошо знал своего шефа. Уже через час после того, как он положил в специальную папку два листика с обзором прессы, Президент сам позвонил ему и попросил принести газеты. Помощник довольно улыбнулся: одной строчкой в обзоре он заработал себе на двухкомнатную квартиру в Киеве. Вернувшись в свой кабинет, он закрыл двери и прислонился к ним спиной, мысленно взвешивая на ладони толстую тугую пачку европейских денег. В этот момент ему в лицо подул холодный ветерок.

— Что за чертовщина? — пробормотал он. — Откуда сквозняк?

Окна были плотно закрыты, кондиционер выключен. Однако его удивление быстро прошло, потому что мысли были заняты совсем другим.

Серега переночевал у какой-то бабки, которая ходила по железнодорожному вокзалу, предлагая по дешевке ночлег и ужин. Бабка жила на Соломенке, в старом обветшавшем частном доме с большим запущенным садом. Сразу было видно, что мужиком в доме даже не пахло. В глаза бросалась неустроенность усадьбы: необрезанные высоченные фруктовые деревья, до веток которых даже с лестницы не дотянуться, покосившийся сарай, кирпичный гараж с давно не крашенными ржавыми воротами, полусгнивший столик, вкопанный под старым раскидистым орехом. Серега удивился, как это старуху до сих пор никто не прижал и не отобрал такой большой кусок земли?

Хозяйка показала ему комнату с маленькими окнами. Мутные, давно не мытые стекла, между которыми, наверное, еще с прошлой осени лежали дохлые черные мухи.

— Вот тута и переночуете, а я пойду вечерю соберу. Есть то будете? — с тревогой спросила бабка.

«О заработке беспокоится», — подумал Серега, оценивая бабкину заботу о ближнем, и успокоил ее:

— А как же! Голодный, что волк по весне! Что есть в печи, все на стол мечи!

Бабка радостно закивала и бодро засеменила в кухню. Через минуту он услышал, как погромыхивают кастрюли, и, вдохнув вкусный запах борща, почувствовал зверский голод.

«Наколдовала старая, что ли?» — мелькнуло у него в голове, а ноги сами понесли в кухню.

На старенькой, но чистой двухконфорочной газовой плите стоял ковшик с борщом, а рядышком, на черной чугунной сковороде немыслимых размеров, грелась горка гречневой каши и пара котлет.

— Ну, бабуля, а сто пятьдесят поищем?

— А как же! — еще больше повеселела бабка, нарезая тоненькими ломтиками розоватое сало.

После сытного ужина Серега устроился в стареньком кресле напротив небольшого, видавшего виды телевизора. Он попал на новости. Россия подняла цены на газ, из-за чего отношения с Украиной резко ухудшились. В Крыму разгорался скандал с маяками. Группа студентов захватила старый маяк и не пустила туда российских моряков. Россия обиделась и отказалась от украинского молока и мяса. Все как-то удивительно совпало по времени. Нормальные отношения между двумя соседними странами за считанные дни превратились в настоящую торговую войну. Новости страшно было слушать! Сразу же за внутренними новостями последовали новости международные. Заместитель министра иностранных дел Украины комментировал заявление французского министра внутренних дел о невозможности дальнейшего расширения Евросоюза. Была названа и Украина, против принятия которой министр высказался отдельно.

«Вот те раз! — подумал Сергей. — С Россией поссорились, в Евросоюз не пускают! Как же мы теперь? Одни? И есть ли у французского министра право делать подобные заявления? Он-то какое отношение к Евросоюзу имеет?»

После новостей началось интервью со студентом, который возглавил захват крымского маяка. Фамилия студента была Клочко. Серега насторожился — где-то он эту фамилию уже встречал — и стал слушать внимательнее. Студент рассказывал, какой он патриот и как это унизительно, когда маяками на твоей родной земле командует другая страна.

— Клочко… Клочко… — бормотал Серега, пытаясь вспомнить, откуда он знает эту фамилию.

— Василь, — обратился репортер к герою дня.

Сергей не дослушал вопроса. Имя и фамилия слились воедино, и он наконец вспомнил. Фамилия Клочко была среди многих других на диске! Серега даже вспомнил сумму: двадцать тысяч евро! Но причем здесь Клочко?! Какое отношение имеет какой-то крымский маяк к строительству хранилища для отработанного ядерного топлива в Зоне? Как ни старался Серега сложить воедино эту мозаику, ничего у него не получалось. Плюнув, он переключил телевизор на другой канал. Там шел идиотский боевик с реками крови и горами трупов. Просидев у телевизора до одиннадцати часов, Серега, сладко зевая, пошел спать.

Проснувшись утром, он долго лежал, изучая трещины на потолке. Затем он вспомнил вчерашние телевизионные новости. Если бы не фамилия Клочко, он бы не обратил внимания на заявление французского министра. Мало ли кто и что болтает. Но поскольку эти два события совпали по времени, все теперь выглядело иначе. Вполне возможно, что странное заявление француза тоже имеет отношение к хранилищам для забугорного отработанного топлива. На фоне осложнений, связанных с поставками газа, дурацкая студенческая выходка могла стать причиной дальнейшего ухудшения украинско-российских отношений. К каким еще осложнениям это приведет, никто не знает, но то, что приведет, — однозначно. С другой стороны — заявление французского министра. Что-то тут не так…

Не придумав ничего путного, Серега переключился на свои проблемы. Он решил сделать следующий ход в этой опасной игре. Пожалуй, это был сильный ход, хотя и очень рискованный. Серега вскочил с кровати и начал лихорадочно одеваться. Возможно, он уже опоздал, но попробовать стоит. Главное сейчас — во что бы то ни стало найти пишущую машинку.

Серега рассчитался с бабулей, договорился с ней о следующем ночлеге и, взяв на всякий случай номер телефона, потопал в город. Напротив трамвайной остановки он увидел вывеску «Библиотека». «Елки-палки! — мысленно воскликнул он. — Кто у нас в стране сейчас самый нищий? Конечно, библиотеки!» И он, недолго думая, открыл дверь. Стеллажи, стеллажи… Старушка в очках, книжный червячок… В углу комнаты, на старом расшатанном столе, он увидел заветную машинку, аккуратно накрытую чехлом.

— Здравствуйте вам! — вежливо поздоровался Серега с пожилой женщиной. — У меня не совсем обычная просьба. Разрешите воспользоваться пишущей машинкой? Очень надо…

У изумленной библиотекарши брови поползли вверх. Просьба действительно была странной. Кому в наше время может понадобиться пишущая машинка? Серега же подумал совсем о другом и торопливо добавил:

— Я не бесплатно…

Старушка, книжный червячок, пренебрежительно махнула рукой:

— Да ладно, от нее не убудет!

Она неторопливо прошла к столу, сдернула чехол и пододвинула продавленный стул.

— Вот… Работайте.

Серега погрузился в мысли, решая, куда и за что, не вызывая лишних вопросов, можно перевести огромную сумму денег. Перечислить их в виде налогов на счет налоговой администрации не получится, потому что он не помнил расчетных счетов и кодов платежей, а без этого банк платеж не примет. Перевести в виде благотворительного взноса хотя бы вот этой Соломенской библиотеке, в которой он сейчас находился, бессмысленно: платеж вернут назад как ошибочный. «А если сбросить деньги Алексею и, забрав наличные, спрятать их где-нибудь? — неожиданно подумал Серега. — Вот только успеет ли Алексей провернуть это дело? С другой стороны, если посулить хороший куш, он может сделать вид, что деньги мне уже отдал и с него взятки гладки… Но тогда за меня возьмутся еще серьезнее! Ну и что?.. Зато их афера с хранилищем точно лопнет! Кто же станет сотрудничать с директором, проворонившим четыре миллиона евро? Ему тоже не простят… А я все равно вляпался дальше некуда, так хотя бы помешаю им эту гадость в Украину завезти!»

Он достал из сумки папку с копиями платежек, которые не успел передать бухгалтеру после своего визита в банк, и нашел ту, по которой перечислял на обналичку последнюю сумму денег. Машинка была старая и разболтанная, лента сухая, и, чтобы текст хорошо пропечатался, Серега бил по клавишам изо всех сил, отчего пальцы очень быстро устали. Так же тщательно и неторопливо он настучал письмо о расторжении договора депозита и оттиснул, где полагается, печать. Поблагодарив старенькую библиотекаршу, Серега положил ей на стол десятку и вышел на улицу.

Глава 10

Когда Яблочко зашел в кабинет, он первым делом позвонил главбуху.

— Нина Ивановна, у вас банковские платежки с печатями и подписями Бойченко есть?

Услышав утвердительный ответ, он с облегчением вздохнул: похоже, одной проблемой стало меньше. Как же он мог упустить из виду такой поворот событий? Бойченко, конечно, вчерашний студент, но нынешняя молодежь разбирается в бизнесе намного лучше, чем старшее поколение. Им палец в рот не клади — отхватят руку по самое плечо!

— А чистые листы с подписью Бойченко?.. Тоже есть? Отлично. Берите все в охапку и немедленно приезжайте ко мне. Нет, никаких внуков! Вызывайте дочку с работы, договаривайтесь с соседями, как хотите! Возьмите такси, я оплачу.

Яблочко посмотрел на часы и прикинул: Нина Ивановна будет добираться минут сорок, не меньше. Он уже протянул руку, чтобы позвонить в банк и договориться с начальником операционного отдела, но вспомнил суровый наказ генерала: никакой самодеятельности, иначе тот снимает с себя всякую ответственность. Угроза прозвучала серьезно. Деньги генерал получил не маленькие, и где гарантия, что Зам не использует первую же оплошность директора и не заберет деньги, а самого Яблочко оставит один на один со своей проблемой? Нет, давать такого шанса генералу Яблочко не собирался, поэтому, взяв трубку телефона, он набрал не номер операционного отдела, а генеральский.

— Генерал? Еще раз добрый день! Я не отрываю вас от дела, а даю важную информацию, черт возьми! Я — заказчик, так будьте любезны, проявляйте элементарную вежливость. Вы же сами запретили мне какую-либо самодеятельность, разве нет? Вот и отлично! Ставлю вас в известность, что Студент забрал с собой чековую книжку и печать предприятия. Вполне возможно, что он появится в банке. Да, я собираюсь звонить в банк прямо сейчас… Не надо? Почему? Боитесь спугнуть? А я боюсь потерять большие деньги! Вы понимаете, что на кону стоит моя репутация, а может, даже голова? За двадцать минут можно украсть весь бюджет Украины! Ну хорошо, под вашу ответственность, генерал! Что значит деньги никуда не денутся? Еще как денутся! Хорошо, под вашу ответственность!

Через полчаса в кабинет забежала запыхавшаяся Нина Ивановна. Директор одобрительно кивнул бухгалтеру: быстро!

— Что?! Что случилось? — волнуясь, спросила она. — Проверка? Налоговая?

— Не знаю даже что вам сказать, Нина Ивановна. Исчез наш Бойченко, забрав печать, чековую книжку и другие важные документы. Я очень переживаю за судьбу денег на расчетном счете…

— Нужно предупредить банк!

— Да-да, конечно, это само собой, — уклончиво ответил Яблочко, не собираясь рассказывать главбуху о разговоре с генералом СБУ — Кроме всего прочего, нужно срочно кое-что сделать. Во-первых, подготовить письмо за подписью Бойченко о разрыве депозитного договора с банком и, во-вторых, все освободившиеся деньги отправить на этот расчетный счет. — Директор подал бухгалтеру четверть листа, исписанного неровным почерком, и пояснил: — В счет предоплаты по этому договору. — Затем он перевернул листок и на обратной стороне показал название и номер договора, добавив: — Что касается директорства Бойченко, этот вопрос мы решим в ближайшее время.

Он вручил бухгалтеру ключи от Серегиной комнаты, бумажку и отправил готовить документы, а сам подумал: «Может, это и хорошо, что он сбежал вместе с печатью и чековой книжкой? Сейчас по его подписи я могу загнать деньги куда угодно, и пусть потом его ищут, а с меня взятки гладки».

Уже через полчаса Яблочко вместе с Ниной Ивановной на директорской «мазде» неслись в банк. Директор так торопился, что дважды проехал на красный свет, хотя водителем был крайне аккуратным. Не успела машина остановиться, как Николай Иванович открыл дверь и стремительно выскочил из салона. Следом за ним, пыхтя и чертыхась, выползла Нина Ивановна. Женщине пришлось задержаться на несколько секунд, поскольку потребовалось время, чтобы достойно вылезти из низкой иномарки. Тут же подъехал знакомый Яблочко темно-фиолетовый «опель», тот самый, с двумя семерками в номерном знаке. Директор узнал его сразу: эсбэушники!

— А чтоб вас! — выругался он. — И это у них называется двадцать минут?!

Он посмотрел на часы: с момента разговора с генералом прошло более часа.

— Быстрее, Нина Ивановна! Поторопитесь!

— А… — начала бухгалтер.

— Потом! Все потом!

— Так…

— Я же сказал, потом! Потерпите десять минут!

Он нажал на брелок, машина ответила коротким писком, и тут же щелкнул центральный замок. Не дожидаясь главбуха и не слушая, что она пытается сказать ему, директор широким шагом направился в банк. На ходу предъявив охране пропуск, Яблочко помчался на второй этаж, в операционный зал. За ним, тяжело дыша, семенила Нина Ивановна.

— Письмо! — Он протянул руку к главбуху.

Нина Ивановна достала из сумочки письмо в прозрачном файле. Директор толкнул дверь в кабинет Сергея Ивановича, начальника операционного отдела банка, но оттуда пахнуло холодом.

— Минутку! У меня клиент.

— Срочное…

— Вы? — удивился начальник операционного отдела. — Тем не менее, уважаемый Николай Иванович, вам придется подождать. Извините, у меня клиент. Всего одну минутку…

Ждать пришлось минут десять. Яблочко метался по коридору, словно старый лев в клетке. Он ходил из угла в угол и мотал головой, изредка бросая косые взгляды на двери кабинета. Сегодня все почему-то не складывалось, и это неимоверно раздражало директора. Он понимал, что даже из-за мелких нестыковок могла рухнуть большая игра, а потому еще больше нервничал. Казалось, что кто-то постоянно либо вставлял в колесо тоненькую палочку, из-за которой вроде не упадешь, но вздрогнешь и замедлишь движение, либо делал подножку, от которой можно здорово приложиться «фэйсом об тэйбл».

— Может… — робко начала бухгалтер, но директор снова рыкнул на нее, и она замолчала.

«Лезет тут со своими дурацкими советами», — раздраженно подумал он.

Наконец дверь открылась, клиент вышел, начальник отдела освободился, и Яблочко ввалился в кабинет.

— Здравствуйте, Сергей Иванович. Срочное дело!

— Еще одно? Слушаю.

От этих слов ноги у директора стали ватными, и он рухнул в кресло. Враз ослабевшей рукой Яблочко подал письмо о расторжении депозитного договора, где-то в глубине души предчувствуя, какой услышит ответ. Он сопротивлялся этому предчувствию, насколько это было возможно, но одна нога, казалось, зависла над бездной, и он зашатался на самом краешке…

— Уже, Николай Иванович.

— Что уже? — хриплым голосом спросил Яблочко, все еще надеясь, что он ошибается, но душа, холодея от страха, полетела, стремительно набирая скорость, в бездонный черный ад, где царил ужас перед будущим.

— Расторгли. Директор ваш, Бойченко, несколько минут назад был здесь и сказал, что вы просите срочно расторгнуть договор, несмотря на убытки, и перевести деньги…

— И вы…

— Конечно! А как же! Сразу же… А что, не надо было? Вам плохо? Что? Что случилось? Что с вами, Николай Иванович?!

— А-а-ах… — Директор обмяк и начал сползать с кресла на пол.

Сергей Иванович вскочил со своего места и подхватил грузное тело директора, который, казалось, почти лишился чувств.

— Остановите… Остановите, черт возьми! — с трудом прохрипел Яблочко. — Проверьте, может, деньги еще не списаны со счета… Ради Бога!

Начальник отдела понял, что происходит что-то непредвиденное, и схватил трубку телефона. Директор с немой надеждой в глазах смотрел на начальника отдела, пытаясь найти на его лице признаки желанного ответа. Искал и не находил. Сергей Иванович посерьезнел, уголки его рта скорбно опустились. Яблочко понял, что опоздал.

— Операционистка провела платеж десять минут назад, и, к сожалению, ничего изменить нельзя, поскольку деньги списаны со счета.

— Будьте вы прокляты! И все ваши клиенты… Если бы вы сразу меня приняли!

— Николай Иванович, — подала голос бухгалтер, — а Сережка…

— Что Сережка?

— Да я его видела у входа. Хотела вам сказать, а вы…

— У какого входа, дура?! — заорал Яблочко, вскочив с кресла с поднятыми над головой руками, сжатыми в кулаки.

— У входа в банк, — четко выговаривая каждое слово, ответила оскорбленная Нина Ивановна, — только вы мне рот сразу заткнули. — Поджав губы, она подумала о том, что за все ее шестьдесят лет с ней никто так грубо не разговаривал.

— Куда?

— Что куда? — не понял начальник операционного отдела.

— Деньги перевели куда, идиот?! — прохрипел директор.

Начальник отдела задал этот же вопрос в телефонную трубку.

— Как обычно, на Промстройсервис-2, — ответил он, выслушав ответ.

— М-м-м… — застонал Яблочко, словно его мучила зубная боль, и выхватил из кармана мобильный телефон. — Сволочь… Боже, какая сволочь… Пригрел гадюку на груди… Ах, студент!

Не попадая трясущимися пальцами в нужные кнопки, он только с третьего раза набрал номер Алексея и долго держал телефон возле уха. Длинные гудки, словно удары молота, били в самое темечко. И с каждым гудком где-то внутри, у самого сердца, росла и росла огромная глыба ненависти. Ненависти ко всем: к Сергею Ивановичу, к главному бухгалтеру Нине Ивановне, к Сергею Бойченко, который, украв эти треклятые деньги, фактически перечеркнул жизнь Яблочко, к Заму, пославшему машину не через обещанные пятнадцать минут, а через час с четвертью.

— Чтоб вы все сдохли! — с ненавистью выплюнул Яблочко. С трудом поднявшись с кресла и сгорбившись, он тяжелой походкой, как будто к каждой ноге было приковано пушечное ядро, направился к дверям.

— Эй, вы тут полегче с выражениями! — в спину ему крикнул начальник операционного отдела.

Директор резко остановился, словно натолкнулся на стену, повернулся и посмотрел на хозяина кабинета.

— У меня только что украли четыре миллиона евро, — выдохнул он. — С вашей помощью, между прочим. Так что наши отношения еще не закончены. И если вы думаете, что я один положу голову на плаху, то имейте в виду: самому мне это делать неинтересно. Я уж побеспокоюсь, чтобы вас пристроили где-то рядом.

— В отличие от вас, — заявил начальник, поднявшись во весь свой неожиданно высокий рост и нервно поправляя волосы, — я все делал законно. И когда директор предприятия приносит платежку, я не вижу причины, почему банк не должен выполнить требуемую операцию, тем более если это не противоречит закону.

— Вот-вот, — ощерившись в злобной улыбке, произнес директор, — пусть и проверят законность операции… Или вы хотите сказать, что ничего не имели с этих денег?

— Именно в этом я и хочу уверить вас. До свидания, я вас не задерживаю.

— Сволочь!

— Как вам будет угодно. — Начальник отдела плюхнулся в кресло, и по тому, как он побледнел, стало ясно, что ему тоже не очень хорошо после этого разговора.

У самой машины ноги директора вдруг сделались ватными, в сердце проснулась тупая боль. Видно, он изменился в лице, потому что бухгалтер испуганно спросила:

— Вам что, плохо?

— Да что вы! Мне замечательно, — неизвестно над кем издеваясь, пробормотал Яблочко, с трудом забираясь в машину. — Сейчас отдышусь маленько… Вы это… Поезжайте домой, что ли… Мне вы пока не нужны.

— Хорошо, Николай Иванович, — послушно ответила Нина Ивановна, глядя на директора глазами, полными сострадания. — В случае чего, я буду дома. Вам бы домой сейчас, полежать немножко, а? Николай Иванович?..

— Идите, идите. — Директор вяло махнул рукой и, откинувшись на подголовник, закрыл глаза. Бухгалтер послушно кивнула и не торопясь зашагала в сторону входа в метро.

Глава 11

Сегодня Он впервые увидел лицо. Отчетливо и ясно. Это было лицо молодой, очень красивой женщины с длинными каштановыми волосами. Карие, слегка прищуренные глаза и губы, чуть подкрашенные помадой, алые, полноватые, волнующие и зовущие… Небольшой аккуратный подбородок… И удивительно нежная кожа! Ее не надо было даже касаться губами, чтобы понять, какая она мягкая, бархатистая. Лицо улыбалось. Именно лицо, потому что, если бы губы и были чем-нибудь прикрыты, все равно по одним только глазам Он мог с уверенностью сказать: эта красивая женщина улыбается. Облик часто менялся, но женщина была одна и та же — Он мог поклясться в этом. Она то смеялась, то была серьезна; ее волосы тоже меняли оттенок, становясь то русыми, то каштановыми.

Это было похоже на просмотр фотоальбома, когда листают толстые картонные страницы, рассматривая фотографии разных лет. На одной страничке запросто могут уместиться десять или тридцать лет жизни, человек будет один и тот же, но лицо у него будет каждый раз другое. Теперь Его постоянно мучила мысль: кто это? Где эта женщина? В безопасности ли она? Все ли у нее хорошо? Он с тревогой думал не о размытом образе непонятно кого, а о конкретном человеке, женщине, красивой, желанной, любимой… Ну да! Ну конечно же! Он ее любил! Любил… Как же Он сразу-то не вспомнил?! Как Он мог вообще забыть об этом? Когда же Он ее любил? И где?

После того как из глубин памяти всплыл дорогой образ, Он стал меньше бывать на Станции. Его тянуло в мертвый Город. Он медленно парил на высоте птичьего полета, рассматривая ровные линии улиц, четкие квадраты и прямоугольники домов. Когда-то здесь жили люди. Может, и эта женщина, образ которой постоянно стоит у него перед глазами, жила здесь?

На Город наступал лес. Во дворах, где раньше были подстриженные зеленые газоны, теперь росли березовые рощи, и в них уже начали появляться первые грибы. Березы росли не только на бывших газонах, но и на площадках и дорожках, пробиваясь сквозь непрочный асфальт. И все-таки, несмотря на обилие признаков, свидетельствующих о продолжении жизни, город был мертв. Это была мумия, сквозь которую прорастала новая, дикая жизнь. Но Его тянуло сюда все сильнее и сильнее. И Он не понимал почему.

Сердце понемногу отпустило, и через полчаса к Яблочко вернулась способность соображать. Где искать деньги? Этот вопрос волновал его больше всего. Сейчас ему было наплевать и на секретность, и на Бойченко! Где деньги? За четыре миллиона евро Швисс свернет ему башку, тут сомневаться не приходится. Такое никто никому не прощает! И если даже ему удастся ускользнуть от них в Украине, то при первом же его появлении за бугром небо в крупную клеточку обеспечено. А могут подать материалы в Интерпол, тогда и в Украине повяжут! Договор не выполнен, акта сдачи-приема выполненных работ нет, значит, деньги украдены! Ах Бойченко, ах сволочь… Деньги он скинул Алексею, а тот не отвечает на звонки, чтобы потом сказать: «Извините, у меня телефон разрядился, а деньги уже отданы». И все! С него взятки гладки, ищите вашего директора сами, ему он не нужен. Где Алексея найти? Кто дал на него наводку? Борис? Да, скорее всего, Борис из Института сверхпроводимости.

Борис Рудьковский работал по соседству, возглавляя институт по изучению сверхпроводимости. Как-то при встрече в парилке, после чарки финской водки, Борис предложил Яблочко надежный канал по обналичке денег. Николай Иванович с удовольствием принял контакт. Тот, кто никогда не занимал директорское кресло, не знает, как иногда бывают нужны неучтенные наличные! Например, приезжают гости из Академии наук, людей покормить надо, да не пустыми же щами! И бутылочку коньяка брежневского розлива, то есть с пятью звездочками, а как же! Не Яблочко это придумал, и не ему отменять!

А деньги где брать? Из своего кармана? С какой стати? Зарплата у директора не очень-то… И Яблочко незаметно для себя втянулся в эти финансовые операции. Сначала понемногу — несколько сотен гривен в месяц на всякие представительские нужды, дальше — больше, и очень скоро из этого источника стала получаться вторая, а потом и третья зарплата.

Особенно этот канал помогал при заграничных командировках. Раньше командировочных не хватало даже на один нормальный обед, так что остаток дня надо было либо поститься, либо пользоваться гостеприимством хозяев. А теперь… Выезжая в Европу с двумя тысячами евро в кармане, Яблочко чувствовал себя человеком. Деньги перечислялись на фирму-«бабочку» под самыми различными предлогами: то на приобретение материалов, то на ремонт помещений, то на канцтовары, которых никто никогда не видел. Конечно, во время ревизий Яблочко испытывал явный дискомфорт, но, тем не менее, от операций отказываться не собирался — жизнь заставляла действовать и рисковать.

— Борис? Добрый день! Да нет, все в порядке. Да… Да… Хорошо, но только завтра, сегодня я очень занят. Слушай, Боря, ты в свое время дал мне телефон Алексея. Нет… Для специальных финансовых операций, помнишь? Да… Подскажи, где его можно найти? Не знаешь? Только телефон? Послушай, Борис, это очень важно! Речь идет о крупной сумме. Я не хотел бы говорить, но за такие деньги можно и без головы остаться. Ничем не можешь помочь? Борис, пойми меня правильно, наводку дал мне ты, и я предполагаю, что этот Алексей меня кинул. Да что ты заладил! Даже если я свой институт продам, мне все равно не рассчитаться! Моя жизнь на кону стоит, это ты понимаешь? Ладно, но вопрос оставляю открытым. Пока!

В совершенно расстроенных чувствах Яблочко бросил трубку. Борис, кроме номера телефона, ничего об Алексее не знал. Фирма по обналичке конспирировалась не хуже советских разведчиков в фашистском Берлине — не найдешь даже со специально обученной собакой. Оставалось искать Бойченко.

Напротив Зама сидел подполковник, руководитель оперативной группы по розыску Студента. Подполковник закончил доклад о проделанной за истекшие сутки работе и полученных результатах. К сожалению, гора работы родила мышь, то есть результата не было. Результат получился нулевым: Студента поймать не удалось. Более того, он обналичил почти четыре миллиона евро и слинял с деньгами, оставив в дураках главную спецслужбу страны. Вчерашний студент, молокосос, водил за нос спецслужбу целого государства, а эта служба, вооруженная самой современной электроникой, с опытнейшими, еще взращенными советским КГБ кадрами, огромным аппаратом официальных и неофициальных помощников, ничего не могла поделать. Во всяком случае, пока.

Генерал сидел мрачный, насупившийся, словно сыч. У подполковника настроение было еще хуже, потому что он успел получить хорошую взбучку.

— Чтоб его… — ворчал генерал. — Где этот поросенок прячется? Попробуй найти в таком городе, как Киев! Придет снова это Фрукт…

— Яблочко?

— Так я же и говорю, Фрукт, — повторил генерал, — и снова будет нервы трепать… Всю плешь уже проел! Слушай, подполковник, ведь четыре миллиона евро — это огромная сумма.

— Мы прикидывали. Здоровенная сумка или даже две, смотря в каких купюрах. Я думаю, что это две сумки, больших и весьма тяжелых, между прочим.

— И куда Студент их мог деть? Может, от этого оттолкнуться? Две большие сумки — явная примета! Ее не скроешь!

— Мы этот вариант в первую очередь обдумали и взяли под контроль вокзалы и камеры хранения. На крупных вокзалах мы обеспечили круглосуточное дежурство, чтобы все камеры постоянно держать в поле зрения. Но, честно говоря, своих сил не хватает, нужно очень много оперативников. Вот если бы привлечь милицию…

— Нет, подполковник, в этом деле третий — лишний! Нам здесь менты совсем без надобности. — Генерал выразительно посмотрел на подполковника. Тот даже поперхнулся, наткнувшись на этот взгляд. Генерал словно ждал от него еще каких-то слов, какого-то предложения и даже укоризненно покачал головой, видя, что подполковник не понимает его.

— Что мы имеем в сухом остатке? — Зам откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и начал негромко перечислять, размышляя вслух. — Немца, желающего наладить вывоз из Германии в Украину отработанного ядерного топлива. За решение вопроса о хранении этих отходов в Украине он готов платить деньги. Большие деньги, подполковник, очень большие. Судя по тому, сколько он отстегнул на предварительные мероприятия, не имея никаких гарантий, это дело выгорит. Кроме богатого немца, мы имеем Студента, сбежавшего с четырьмя миллионами евро наличными, и облажавшегося директора атомного института, которого этот самый Студент бросил через бедро, как мастер спорта по борьбе бросает колхозного бригадира на первенстве сельсовета. Как считаешь, бросил Студент директора двойным «нельсоном» или нет? — Зам снова как-то странно посмотрел на подполковника. — И если я говорю, что в данной ситуации третий лишний, значит, он действительно лишний. Что мы, сами со Студентом не разберемся?

Подполковник сделал вид, что до него никак не доходит, чего хочет генерал, хотя уже смекнул, к чему тот клонит.

— А что касается немца с его идеей, так это тоже не мешало бы обдумать, — продолжал Зам. — Может, и нам стоит поиграть в эти игры? Кто не мечтает о счастливой обеспеченной старости? Где-нибудь на Карибах… Ну, на худой конец на Мальдивах… Разве у нас цивилизация? Спелого ананаса на базаре не найдешь: то продавцы не знают, чем торгуют, то сам в них разбираешься, как свинья в апельсинах. А на Мальдивах… Ты не знаешь, растут ананасы на Мальдивах?

Подполковник понял, что дальнейшее притворство может ему дорого обойтись. Намеки генерала были настолько прозрачны, что не понять их мог только абсолютный кретин, а абсолютных кретинов на службе не держали, от них избавлялись — кого на пенсию, кого просто так… Кому нужны кретины? Тем более абсолютные…

— Да, господин генерал, вы, безусловно, правы, третий в схему не вписывается. Он не просто слабое звено, он лишнее звено.

— Вот и славно… Вот и славно… Я рад, что мы поняли друг друга.

Когда подполковник, сосредоточившись на идее Зама, выходил из кабинета и уже прикидывал в уме детали предстоящей операции, ему в лицо пахнуло холодным ветерком. Подполковник от неожиданности передернул плечами.

— Экая чертовщина… Откуда сквозняк-то?

Яблочко вышел из института, когда уже почти стемнело. Несмотря на то что днем Зам как мог ободрял и успокаивал его, настроение было мерзопакостное. Бойченко до сих пор не нашли, деньги, естественно, тоже. А ведь механизм обработки общественного мнения, запущенный директором и обильно смазанный деньгами Швисса, продолжал набирать обороты. Послушные журналисты писали статьи, народные депутаты выступали по радио и телевидению, окружение Президента тоже делало свое дело, методично склоняя шефа к нужному решению. Вся эта возня стоила очень дорого, и люди, в нее вовлеченные, с отсрочкой платежа работать не привыкли. Их принцип — предоплата, в лучшем случае — оплата по факту, но это только для постоянных и проверенных клиентов, вроде как скидка, а вообще — только предоплата. Именно эти люди, выполнившие к назначенному дню свои обязательства — написавшие статьи, поучаствовавшие в прямых эфирах и ток-шоу, переговорившие с другими нужными людьми и заручившиеся их поддержкой, — словно прожорливые птенцы, открывали рты и требовали свое. А денег, которые надо было положить в широко открытые рты, не было. И если с этими птенцами не расплатиться, то они могли и заклевать до смерти. В конце дня позвонил Помощник Президента, одна из самых ключевых фигур во всей этой сложной игре.

— Шеф заинтересован. Ждите запроса по линии Академии наук, — сообщил он. — Отношение к проблеме самое положительное, но… Как договаривались.

— Естественно, — стараясь, чтобы его голос звучал уверенно, ответил директор, — завтра подвезу. Предварительно позвоню.

А денег все не было. И Бойченко найти не могли… Что же делать, черт возьми? Может, позвонить Швиссу, рассказать все как на духу и попросить еще денег? Признаться, что вчерашний студент, вовсе не глупый юнец, как он недавно охарактеризовал Бойченко, а продвинутый мошенник, утащил четыре миллиона евро? Это значит выставить себя на посмешище! Юнец и есть юнец, это директор со своими амбициями оказался ниже плинтуса! Нет, этого делать ни в коем случае нельзя! Может, этого засранца все-таки найдут сегодня вечером или ночью? Остается только молиться, чтобы так и случилось, а похищенные деньги вернули…

Служебную «Волгу» директор оставил на территории института, а сам пересел на свою «мазду». «Волге», этой престижной в эпоху бурного развития социалистического застоя машине, было десять лет, и она настолько раздражала Яблочко, что он предпочитал ездить на собственном автомобиле. Кроме того, к некоторым своим делам директор не подпускал даже шофера, возившего его уже двенадцать лет. А что касается работы по немецкому договору, то этого он не доверял вообще никому.

Припарковав машину, директор направился домой. Грустные мысли настолько одолели его, что он не обратил внимания на бредущих за ним двух нетрезвых с виду мужиков. Бормоча что-то неразборчивое, они шли в метрах десяти. Но только он завернул в свой двор и вошел в темную арку, от стоящей во дворе машины отделились еще две малоприметные серые тени и, словно призраки, бесшумно скользнули к Яблочко, зайдя со спины.

— А… — только и успел сказать директор и замолк, погруженный в беспамятство умело нанесенным по макушке ударом тяжелой рукояткой ПМ. Так же организованно и бесшумно обмякшее тяжелое тело было вброшено в багажник стоящей во дворе машины. Чуть слышно заработал двигатель, и автомобиль, не включая фар, беззвучно, словно паря в воздухе, покатился через двор к другому выезду, ведущему на главную улицу. Через мгновение он исчез, влившись в поток несущихся с зажженными фарами машин. Вся операция заняла несколько секунд.

Подполковник стоял перед Замом навытяжку, бледный и потный.

— Как исчез?! Вы что, офонарели, мать вашу? Как мог уйти пятидесятилетний мужик, последний раз бегавший сто лет тому назад, от твоих парней, которые «делают» стометровку за одиннадцать секунд? Куда смотрела твоя наружка? У тебя в отделе опера или мешки с дерьмом? Уроды!

Зам был вне себя и выражений не выбирал. И было из-за чего злиться! Прямо из-под носа четырех оперов, опытных и грамотных, как характеризовал их подполковник, полчаса назад похитили Яблочко. Мало того, именно в этот вечер, буквально через несколько минут после случившегося, люди подполковника должны были убрать директора, обставив это как нападение с целью ограбления. Нападение собирались инсценировать в подъезде. Двое костоломов, прикинувшиеся бомжами, ждали там его уже четверть часа. Отступление блокировали два других опера, которые шли за Яблочко. Директора потеряли после того, как он зашел во двор.

— Господин генерал, история совершенно непонятная. Мои опера довели его до двора. Сразу во двор соваться опасно, поскольку там все как на ладони. Они немного подождали, пока директор дойдет до подъезда. Но за эти пятнадцать секунд Яблочко исчез. В подъезд, где его ждали, он не заходил. Из двора есть еще один выезд, но до него семьдесят шесть метров, за это время он, конечно, не добежал бы. Да и зачем? Никакой причины для бегства у него не было. На кой черт ему бежать? Включенных фар или подфарников зафиксировано не было. Если предположить, что Яблочко уехал на другой машине, то мы ее не видели и не слышали, а по-другому исчезнуть со двора он не мог. Вот такие дела.

— Хреновые дела, подполковник, весьма хреновые… Как бы тебе майором не стать!

Примириться с исчезновением такой крупной суммы денег, которую Зам уже считал своей и даже мысленно потратил, было невозможно. И кроме того, самолюбие и честь мундира! Сначала проворонили Студента, который практически на глазах оперативников умыкнул четыре миллиона евро, а теперь из-под носа увели второго фигуранта! Как же так? Его, генерала, заместителя начальника СБУ, профессионала самого высокого класса, водят за нос вчерашний студент и яйцеголовый директор института! От одной этой мысли Зам начинал сатанеть, его сознание корчилось в судорогах, как береста на огне.

Наблюдая за шефом, подполковник, заслуживший свое звание тяжелой оперативной работой, побаивался, что Зам, разозлившись не на шутку, действительно может сколупнуть с его погон одну звездочку. И все-таки генерал сумел взять себя в руки и успокоиться. Он понимал, что сейчас перво-наперво следует объективно и взвешенно проанализировать ситуацию. Поэтому он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, погрузившись в размышления. В кабинете установилась тишина. Подполковник замер на месте, не зная, на каком свете он находится. Больше всего его беспокоила мысль о том, сколько звездочек останется на его многострадальных погонах. Наконец Зам открыл глаза и спокойным, даже будничным тоном произнес:

— Послушай, подполковник, хватит стоять дубом, присаживайся. Давай соображать. Сам-то что думаешь?

Подполковник, тертый калач, не спешил радоваться тому, что гроза миновала. Он понял, что генерал дает ему шанс исправить ошибку, и терять этот шанс не собирался. Все, что он сейчас говорил Заму, было обдумано заранее, когда они возвращались из треклятого двора в контору, поэтому речь его была взвешенной и неторопливой.

— Я вижу три варианта происшедшего. Первый: Фрукт понял нашу задумку и сбежал. Для этого он мог поставить машину в не просматриваемое из подъезда и с улицы место во дворе. Такое место действительно есть, я проверил. Зайдя во двор, он запрыгнул в машину и, не включая фар, дал деру. Я оставил там Кольцова, он осторожно опрашивает соседей, не видел ли кто у первого подъезда машины. Приедет — доложит. Такой вариант вполне возможен, если Фрукт сам разыскал Студента и забрал у него деньги. В этом случае нам нужно срочно ставить на прослушивание его домашний телефон, а также мобильные телефоны всей его семьи. Ну и наружка, разумеется, денно и нощно. Детей своих он очень любит и ни при каких обстоятельствах не бросит их. Вариант второй: про бабки пронюхали законники или еще кто-то из этой братии, словом, криминал. При таком развитии событий меры те же, что и при первом. И вариант третий: в дело вступило МВД. Этот конкурент наиболее нежелательный, сами понимаете. Как и откуда могли получить информацию братки или менты, не знаю. Я своим ничего не говорил, то есть вся информация заканчивается на мне. Всем известно, кого мы ищем, но никто не знает, почему ищем. Розыск не документируется, поэтому утечка информации полностью исключается.

— А может, у этого огонька ты захотел сварить собственный борщик, а? Мальдивы там… Канары… Смотри, подполковник… Пока я надеюсь на твою честность… — Не сводя тяжелого взгляда с подполковника, генерал постучал пальцами по столу и продолжил: — Первый вариант отбрасываю сразу. Не того поля ягода этот директор, чтобы затевать такую игру. Одно дело — заниматься организационной работой, оставаясь в законном или почти законном поле, мягкой постели, при любимой жене и детях, и совсем другое — удариться в бега, неизвестно где спать, непонятно что есть и носиться по всей стране или миру, скрываясь от преследователей. Нет, для этого Фрукт слишком стар и трусоват. Значит, это похищение: либо криминал, либо доблестное МВД. Но как они пронюхали? И кто конкретно?

— Стоп! — вдруг воскликнул подполковник. — Есть зацепка!

— Какая? — встрепенулся Зам.

Глава 12

Яблочко сидел в очень неудобной позе: его руки были связаны за высокой спинкой старого деревянного стула тонкой, врезавшейся в кожу веревкой, и поэтому он не мог пошевелиться. Все тело затекло, плечи болели из-за почти вывихнутых суставов. Он сидел так уже третий час. Лицо Яблочко было разбито до неузнаваемости, от постоянных ударов по печени и в солнечное сплетение внутренности, казалось, полыхали огнем. Допрашивали его двое, вопросы, как и удары, сыпались градом. Но Яблочко словно закусил удила и молчал. Он сам не ожидал от себя подобного упрямства и выносливости.

— Смотри ты, какая Зоя Космодемьянская! — мрачно пошутил один из мучителей, невысокий и плотный мужик в синей футболке с короткими рукавами, обтягивающими мощные бицепсы. Несмотря на крепкие мускулистые руки, бить он не умел. Неповоротливый и тяжелый, он, скорее всего, был штангистом или качком. Шея у него почти не двигалась, и когда надо было посмотреть в сторону, он разворачивался всем телом, вместо того чтобы просто повернуть голову. А вот его напарник, худощавый и жилистый, тот прикладывался со знанием дела. Удары у него были хлесткими и точными, и после каждого хотелось заскулить и спрятаться куда-нибудь под стол.

— Слушай, Яблочко, пока твоя морда не превратилась в сплошную задницу, лучше расколись. — За словами последовал короткий удар по печени, а вслед за ним — стон несчастной жертвы. — Ты же понимаешь, что, если не расскажешь нам все, отсюда не выйдешь!

Снова удар и эхо болезненного стона.

— От кого деньги и за что?

Удар, стон, молчание.

— Куда спрятал бабки?

Удар, стон, молчание.

— Повторяю: куда спрятал бабки?

Удар, стон, молчание…

Прошел еще час. В какой-то момент Яблочко заметил, что перестал ощущать боль. Все его внутренности и лицо так болели, что мощные удары, которые продолжали наносить его мучители, ничего добавить не могли. Только каждый раз, когда директора били по печени, его голова болталась, как у тряпичной куклы, и безвольно падала на грудь.

— Вот гадюка… — процедил сквозь зубы тот, что был в синей футболке. — Слушай, он, по-моему, вырубился.

Его напарник приподнял голову директора за волосы и пристально посмотрел в пустые глаза. Затем он молча принес из кухни ведро воды, намочил тряпку и положил Яблочко на затылок.

— Ну и что будем делать? Если мы его не расколем, засмеют же! Интеллигента расколоть не смогли! Полный атас…

— Что тут смешного? Попробовали бы сами. Он из меня всю кровь выпил своим упрямством, сволочь…

— От кого и за что бабки? Где ты их спрятал?!!

Бабка, у которой Серега ночевал последнюю ночь, получила от него щедрый задаток в пятьдесят гривен. Аванс был выдан с жестким условием: сегодня на вокзал за постояльцами не ходить. Бабка колебалась недолго и на вокзал все равно пошла.

«Подумаешь, — размышляла она по дороге. — Он что, купил меня за этот полтинник? Ничего страшного не произойдет, если я на вокзал схожу. А вот не приду, и Тамарка беспокоиться начнет, уж не случилось ли чего? Подумает, что этот Сережка бандит, и в милицию заявит. Это у него неприятности могут быть, если я на вокзал не явлюсь. Он просто этого не понимает, потому как молод и глуп! А может, этот Сережка сегодня и не придет вовсе, так что же мне, заработка лишаться? Как бы не так… Вдвоем переспят, если найду кого. Тоже мне, барин нашелся!»

Так она успокаивала свою совесть, которая все-таки бунтовала против нарушения договоренности, под которую был получен аванс. На вокзале, часов в одиннадцать, всех бабок, стоявших с объявлениями о сдаче квартир и комнат на ночь, незаметно сгребли в кучу и без лишних слов запихнули в микроавтобус. Спустя несколько минут туда же, согнувшись, зашел молодой на вид человек и учтиво, исключительно на «вы», попросил внимательно посмотреть на фотографию одного юноши. Этот симпатичный с виду паренек оказался ужасным преступником. Напившись в стельку, он угнал машину и сбил насмерть человека, отца двоих малолетних детей. При этом помощи пострадавшему не оказал, что могло бы спасти гражданина, а скрылся с места происшествия. Бабка, когда очередь дошла до нее, икнула от неожиданности. С фотографии на нее смотрел вчерашний постоялец.

— Вот бандюган! — воскликнула бабка. — У меня он останавливался! У меня, негодяй!

Она пылала праведным гневом и тыкала в фотографию кривым грязным пальцем, а сама мысленно представляла новенький хрустящий, с фиолетовым отливом полтинник, оставленный Серегой в качестве задатка за сегодняшний ночлег.

— Вы, бабуля, останьтесь, — вежливо попросил молодой человек и добавил: — А все остальные свободны.

Бабки отчаянно не хотели выходить из микроавтобуса. Не имея никаких развлечений в теперешней жизни, они были бы рады оказаться в центре настоящего уголовного расследования. Встреча с опером для них — то же самое, что американскому бомонду сходить на церемонию присвоения всемирно известного «Оскара». А тут их бессовестным образом оттирали от захватывающего шоу. Но молодой человек был неумолим, и бабок безжалостно высадили из микроавтобуса, кое-кого даже силой. Бабку-свидетельницу оставили, а все остальные немедленно воспылали к ней самой черной завистью. Тут же началось оживленное обсуждение происшедшего. Сбившись в небольшой кружок, женщины сразу все, одновременно вспомнили, как Сережка подходил к Тоське. А Тамарка, та самая, которая должна была переживать, если ее подруга пропустит хотя бы один день вокзальных бдений, с такой «точностью» описала молодого человека, что любая спецслужба мира, даже знаменитый израильский Моссад ни за что в жизни не смог бы определить, как все-таки выглядел этот «бандюган», «убивец» и, конечно же, «маркоман».

Когда за товарками закрылась дверь микроавтобуса, на бабку подул холодный ветер, от которого шевельнулись шелковые занавески на окнах. Бабка поежилась и удивилась, откуда в жаркий летний день такой холодный, почти ледяной ветер? Для сквозняка не было никаких причин. Она в недоумении осмотрелась по сторонам, но, поскольку был только один короткий порыв, бабка про него сразу и забыла. Да что там ветерок, если дальше началось самое интересное. Этот молодой и симпатичный человек стал ее расспрашивать. Он вежливо задавал вопросы и выпытывал самые мельчайшие подробности.

Наибольшую заинтересованность вызвал у него самый, как показалось бабке, маловажный факт: были ли при постояльце, ночевавшем у нее, сумки, а если были, то какой величины? Бабка ответила, что сумка была одна и не очень большая. Молодой человек настырно выспросил у нее все детали: как выглядела сумка, какого цвета она была, каких размеров, куда ставил ее постоялец, не видела ли бабуля случайно содержимое сумки. После этого он задал ей еще целую бездну вопросов. Бабка удивилась, сколько же можно говорить об одной-единственной сумке. Уточнив у бабки адрес и записав его в небольшой, в кожаном переплете блокнот, молодой человек вежливо ее поблагодарил и открыл дверь микроавтобуса.

В предвкушении того, что уже через несколько минут она станет центром всеобщего внимания и расскажет своим товаркам о своей роли в поимке опасного преступника, бабка попыталась вылезти из микроавтобуса, как и все люди, лицом вперед. Однако у нее не получилось — стара была, плохо слушались ноги, болела спина, — поэтому она повернулась спиной к выходу и, кряхтя, ступила на землю одной ногой, потом другой. Сделав шаг назад, бабка услышала короткий визг тормозов. Удар был несильным, но она неудачно упала, затылком на острый край каменного бордюра. Ее тело мгновенно обмякло, в голове мелькнула горькая мысль о том, что она так и не успеет ни побыть в центре внимания привокзального женского общества, ни потратить деньги, которые ей удалось собрать, сдавая в наем ту самую комнату, в которой ночевал Сергей. Она умерла.

Серега сидел на лавочке и ждал Алексея. Тот должен был привезти деньги. Встречу, как обычно, назначили в метро. Серега прислонился к приятно прохладному мрамору и нетерпеливо поглядывал на часы: Алексей опаздывал на пятнадцать минут. Наконец тот выскочил из очередного остановившегося поезда с двумя большими сумками в руках. Сергей встрепенулся, но встать не успел. Гонец бухнул сумки перед ним и со словами «Тут все» впрыгнул в вагон этого же поезда.

Сумки оказались на удивление тяжелыми. Это не на шутку озадачило Серегу. Он не ожидал, что физический объем денег будет таким большим. Из-за этих торб он будет бросаться в глаза издалека. Сумки надо было где-то спрятать, но где? Мысль о том, чтобы оставить ценный багаж в камере хранения на вокзале, Сережка отмел сразу же. Если уж вычислили квартиру проститутки, у которой он ночевал, то можно ни секунды не сомневаться, что все вокзалы под колпаком. Его там срисуют моментально. На вокзалы желательно вообще не соваться. Это только кажется, что в людском водовороте легко затеряться, а на самом деле там все просматривается ментами вдоль и поперек. Но что делать с сумками? Может, оставить у бабки? Спрятать где-нибудь на чердаке, чтобы она не знала и не видела, и пусть лежат до поры до времени! Старая на чердак, наверное, вообще не в состоянии залезть, так что это будет вполне безопасно и достаточно надежно.

Серега дождался поезда и втащил в вагон тяжелую поклажу. На поверхность он вынырнул только на остановке метро «Шулявка». Взмахнув рукой, он остановил частника, и они поехали по улице Индустриальной в сторону Соломенки. Еще издали, метров за двести, Серега увидел у бабкиного дома милицейский «уазик». «Черт! Неужели и тут вычислили? Да как же они успевают?» — подумал он. Сказав водителю повернуть направо, Серега подождал, когда машина отъедет от бабкиного дома на порядочное расстояние, и только тогда попросил его остановиться.

Он сидел, крепко задумавшись. Что же ему делать-то? У него целая куча, в прямом и переносном смысле этого слова, денег, но никакой радости нет, скорее наоборот. От той тысячи долларов, которую он получил от Яблочко несколько дней назад и которую начал вполне легально тратить, организовав в отделе легкий сабантуй, радости, к слову, было значительно больше.

— Ну что, шеф, будем ехать или сидеть? Мне же семью кормить надо…

Очнувшись, Серега с недоумением посмотрел на шофера. В голову пришла простая мысль. Как он раньше до этого не додумался? Это было очень простое и эффективное решение.

Передав деньги Сереге, Алексей прыгнул в вагон. Механический голос объявил, что двери закрываются, неразборчиво назвал очередную остановку, и поезд продолжил свой путь. Карманы распирало от двадцати пачек сотенных евро. Несмотря на жару, Алексей надел пиджак — надо же было куда-то спрятать деньги. Он простой исполнитель, его дело — принять заказ, передать по цепочке, потом по той же цепочке получить деньги и отдать заказчику. Больше ему ничего знать не полагалось, да он и не стремился. Меньше знаешь — крепче спишь. С каждого заказа «гонцу» полагалась небольшая сумма, но вот так, сорвать по-крупному, ему удалось впервые. Клиенту было наплевать на эти пять процентов, а Алексею сулило обеспеченную, по его понятиям, жизнь. Даже если положить эти деньги просто на депозит, мысленно подсчитал он, полпроцента в месяц — это тысяча евро! За такие деньги люди вкалывают с утра до ночи и далеко не всегда их получают. Алексей спешил домой, радуясь столь удачно начатому дню. Он строил невероятные планы и мечтал о будущем.

«А вдруг мне еще раз повезет на такие же бабки? Тогда получал бы две тонны евро каждый месяц… Вот было бы классно…» — довольно улыбаясь, думал он.

Когда Алексей распахнул металлическую дверь подъезда, установленную благодаря общим усилиям жильцов, ему в лицо ударило ледяным холодом. «Что за черт? — удивился он. — Кондиционер в подъезде поставили, что ли? Только уж на это дело я точно сбрасываться не буду! Совсем ополоумели!»

Он легко взбежал по грязной, давно не мытой лестнице на второй этаж, заранее вытащив из кармана висевший на тяжелом брелоке из нержавеющей стали ключ от квартиры. Ему не терпелось насладиться видом денег, которые грели душу и приятно оттягивали карманы. Двести тысяч! Двести тысяч! Евро! Елки-палки! Его родители вдвоем за всю свою жизнь столько не заработали, сколько он снял за один день! Вот это круто! Пятая часть миллиона! По дороге домой Алексей уже думал, как использовать свалившееся на голову богатство. Купить квартирку? Обставиться и жить по-человечески, на проценты? Может, в институт поступить? Или просто купить диплом? Завести себе клевую телку и мотнуться на юга, чтобы оттянуться по полной программе? Вот так, мечтая о приятном, он открыл дверь, зашел в квартиру, и когда повернулся лицом к двери, чтобы защелкнуть замок, его схватили. Крепко заломив руки назад, так что он уперся лбом в дверь, предупредили:

— Вякнешь — пришибем! — В голосе звучала вполне серьезная угроза. — Понял или повторить?

— Понял.

Хватка ослабла, и его развернули. Налетчиков было трое: двое стояли по бокам, не отрывая глаз от его рук, а один, видимо, главный, прислонился к двери. Он стоял, сложив руки на груди, и смотрел на Алексея суровым взглядом, от которого по телу побежали мурашки. Нехороший это был взгляд, тяжелый. Алексею стало страшно.

— Кому и сколько отдал денег? — спросил главный, не меняя позы. Разговаривал он странно, почти не разжимая губ, словно чревовещатель.

— Знаю, что зовут Сергей, сколько бабок — не знаю, но до фига, две сумки.

— Больших?

— Приличных, кило по десять каждая… А может, и больше, я не взвешивал. А сколько в них денег — мне знать не положено.

— Врешь, заказы же ты принимаешь?

— Я, но при передаче деньги не пересчитываю. Это же целый день надо потратить! Две здоровенные сумки!

— Сколько заказывали?

— Почти четыре лимона евро.

Стоявшие по бокам парни переглянулись. Главный даже глазом не моргнул. Он начал расспрашивать, как и где произошла передача, как выглядели сумки, что собой представляет Сергей, которому сумки были переданы.

— Лет двадцать — двадцать два? — недоверчиво переспросил главный, отлепившись наконец от двери и сделав шаг в сторону Алексея. Теперь он стоял так близко, что Алексей почувствовал исходивший от него неприятный запах перегара. — Такой молодой?

— Да студент, честное слово! Вчерашний выпускник…

— Как ты сказал? Повтори!

— Что повторить?

— Ну, как он выглядит.

— Зеленый пацан совсем, может, только вчера школу окончил, может, в институте учится… Одним словом, студент.

Главный помолчал, осмысливая полученную информацию. Его глаза блеснули, и он еще раз внимательно посмотрел на Алексея.

— А чего это ты, Леша, в такую жару в пиджаке ходишь? Неужто холодно? — Он кивнул бойцам, и те в одно мгновение сорвали с Алексея пиджак. От резкого движения из кармана выпала и шлепнулась на пол тугая пачка цветных иностранных денег.

— Оля-ля-ля, как говорят французы! — Главный сделал движение рукой, и пиджак был тут же подан ему одним из бойцов. Выпавшую пачку боец сунул обратно в карман и, взвесив пиджак на руке, пробормотал: — Ого…

Главный повернулся и зашел в комнату, куда уже заволокли Алексея, находившегося в полуобморочном состоянии. Главный, держа на весу пиджак Алексея, начал выкладывать из него на стол пачки денег. Закончив, кивнул бойцам. Те, все так же молча и согласованно, отчего Алексею стало еще страшнее, обшарили пленника и бросили на стол еще четыре пачки, вынутые из карманов брюк. Главный неторопливо пересчитал пачки, горкой лежавшие на столе.

— Хм… Двести штук евро… Неслабо хапнул, а? Ну и что ты молчишь? Разве тебе не говорили, когда ты на работу устраивался, что крысятничать нельзя?

Не спеша, с улыбочкой главный подошел к Алексею и неожиданно, без размаха, со страшной силой ударил его под дых. Алексей согнулся пополам, у него перехватило дыхание. Один из бойцов схватил его за волосы и заставил выпрямиться. Главный вперил в него свой страшный взгляд, который, казалось, проникал в самую душу. И Алексей понял, что спасения нет. И даже не потому, что он присвоил эти двести тысяч. А потому, что так распорядилась судьба: поманила красивой жизнью, а когда он в это поверил, повернулась к нему спиной.

— На двести штук клиента обжулил! Кто же нам потом верить будет? А ты знаешь, кто этот клиент? Может, это эсбэушники себе на масло к черствому хлебу подрабатывают, а ты у наших друзей последнее забрал? Чтобы они нам потом вендетту устроили? Или это кто-то из окружения Президента детишкам на молочишко тяжким трудом зарабатывает, а ты у детей крадешь, а? Грешно у детей воровать, ой как грешно! Что, не так?

— Мне клиент сам дал, за срочность… — пытаясь хоть как-то оправдаться, промычал Алексей.

— Ах ты ж, свиненок! А что надо было сделать, если клиент деньги дал? Ну? Тебе что, не говорили? Отвечай, гаденыш!

Алексей молчал. Крыть было нечем, да и незачем. Крой не крой, что докажешь? А за двести штук…

Негромкого хлопка выстрела он не услышал. Просто на стене, куда он смотрел, вдруг образовался огромный огненный шар. Он наливался сиянием и мощью, и в нем проступали контуры какого-то лица, но Алексей не успел разобрать, чьего именно. Широко открытые глаза, укоризненные и печальные, блеснули на прощание, а потом шар потух. Наступила темнота и покой, и никакие деньги ему теперь не были нужны.

Глава 13

— Какая зацепка? — оживившись, спросил Зам.

— Многие из контор-«бабочек», занимающихся обналичиванием, крышуются ментами. Неужто никто не заметил и не заинтересовался такой крупной суммой денег? Да ни за что не поверю! Надо думать, кто-то оказался слишком жадным, а может, увидел возможность продолжения дела и решил присвоить себе не только деньги, но и саму тему вместе со связями. Яблочко вычислить было не сложно. «Баттерфляй» зарегистрирована на юридический адрес института — значит, директор при делах. Да и взяли его очень уж профессионально. Чтобы мои опера не заметили, надо очень постараться! Они же, хоть и говнюки, но профессионалы!

— В плотных рядах нашего криминалитета тоже профессионалов достаточно. Они еще и твоим операм нос утрут! Обналичка без банка не обойдется, а в банках пасутся все, кто может дорваться: и наши, и менты, и бандиты. Так что никакая это не зацепка, так… Предположение… И что оно нам дает?

За тяжелыми шторами замовского кабинета вовсю полыхало летнее солнце, но сюда жара не проникала. При всей своей приверженности к старой обстановке, Зам поступился принципами и установил в кабинете мощный кондиционер, который уже в начале дня работал в полную силу. Генерал нажал кнопку селектора и попросил секретаршу занести городскую сводку происшествий за вчерашний день. Несколько листков, сколотых скрепкой, были немедленно положены на стол шефа. Взяв в руки карандаш и водрузив на нос тяжелые, в золотой оправе очки, Зам начал внимательно просматривать криминальные новости. Наконец, удовлетворенно хмыкнув, он отчеркнул карандашом абзац и подал листок подполковнику.

— Хм… — Подполковник на секунду задумался. — Вроде как в цвет. Алексей, через которого проводилась обналичка?

— А что, не похоже? Гонец — он и в Африке гонец. Вот откуда информация на Яблочко.

— Не думаю, господин генерал. Что может знать «гонец»? Его дело — взять и передать что-либо такому же «гонцу». Деньги-то от Алексея получал Студент, а не директор. Может, они уже и его взяли? А может, и нет… Черт его знает… Такое дело запутанное… Слишком много предположений, но ничего определенного, ни одного установленного факта.

Швисс нервничал еще больше, чем в тот день, когда Яблочко сообщил ему о пропаже секретных материалов. Нервничал он потому, что сам Яблочко тоже пропал. Его мобильный телефон не отвечал, в приемной, куда он попросил позвонить переводчика, секретарь сдавленным голосом сообщила, что директор второй день не выходит на работу и где он, неизвестно. Если бы Швисс получил доказательства, что его обманули или, как говорят русские, кинули, он бы успокоился, поставил крест на этих пяти миллионах евро и продолжил бы заниматься начатым делом с кем-нибудь другим. Начиная этот проект, он понимал, что риск лишиться определенной суммы очень велик. Но все дело заключалось в том, что, несмотря на пропажу Яблочко, в прессе и по телевидению продолжались выступления в нужном для Швисса ключе. Честно говоря, это не столько радовало, сколько беспокоило его. Если дело продолжают делать в отсутствие Яблочко, значит, кто-то этим занимается и этот кто-то наверняка многое знает. Возникает вопрос: кто и что знает? Насколько глубоко этот таинственный «кто-то» изучил организованный ими процесс? Осведомлен ли он о роли Швисса и Концерна в этом деле? Если «зеленые» в Германии раньше времени пронюхают, что он делает подкоп под запрет атомной энергетики, его ждут большие неприятности, очень большие! А если в Украине утрачен контроль над текущими событиями, в которых он, Швисс, замешан, это уже не просто настораживает, а очень сильно тревожит.

Во второй половине дня секретарша сказала, что звонят из Киева. Швисс, не зная, чего ожидать, опасливо снял трубку. Собеседник на безукоризненном немецком языке вежливо поздоровался.

— Господин Швисс, — продолжил незнакомец приятным баритоном, — я и мои партнеры готовы представлять ваши интересы в Украине в известном вам вопросе. Меня вы можете называть Петром Петровичем, во всяком случае до того момента, когда мы с вами определимся в наших отношениях.

— А… — хотел спросить Швисс о директоре института Яблочко.

— Человек, о котором вы хотели спросить, к сожалению, скоропостижно скончался.

— Как скончался? Когда?

— Вчера, в автокатастрофе. Ехал на большой скорости, не удержался на дороге, машина слетела в кювет и загорелась. Господин Яблочко погиб на месте. Мы очень сожалеем, поверьте нам. Это был талантливый ученый и крупный организатор отечественной науки. Но так получилось… Никто в этой трагедии не виноват, он сам сидел за рулем.

— Простите, но я не могу вести дело с человеком, которого не знаю. Кто вы? Где работаете?

Задавая эти вопросы, Швисс не только хотел узнать, с кем же он все-таки говорит, но и выиграть время, чтобы обдумать ситуацию. Пропажа секретных документов и последующая за этим гибель директора института могли быть как трагическим совпадением, так и звеном одной цепи. Теперь надо было искать нового представителя своих интересов в Украине. Если человек знает его фамилию, значит, он в той или иной степени в курсе операции, которую проводил Швисс. Это было немаловажно. Посвящать в дело совершенно нового человека рискованно. Между тем обладатель приятного баритона, очевидно понимая проблемы, возникшие перед Швиссом, говорил неторопливо, с большими паузами, давая ему время на раздумье.

— Господин Швисс, к вопросу, который вы хотите решить в Украине, это не имеет ни малейшего отношения.

— Тем более я не могу работать с вами. Мне нужно, чтобы вы имели прямое отношение к моему делу, иначе как вы будете им заниматься?

— Хм… Надеюсь, вы внимательно следите за публикациями в украинской прессе? — поинтересовался собеседник.

— Само собой.

— Очень скоро, уже послезавтра, вы узнаете, что Президент, посетив Зону и Станцию, сделал весьма интересное для вас заявление.

— Послезавтра? Интересное для меня заявление? — недоверчиво переспросил Швисс, лихорадочно соображая, что тот, кто заранее знает маршрут следования Президента, — это явно человек не с улицы.

— Послезавтра, — подтвердил незнакомец. — Но, видите ли, возникла одна проблема. Процесс идет, люди, которых Яблочко привлек к решению задач по вашей тематике, свои обязательства выполнили, но вознаграждения не получили. Яблочко погиб, а деньги исчезли. Людям надо заплатить, иначе возникшее недоверие сделает начатую работу бесперспективной. — В голосе собеседника появились нотки сожаления с оттенком угрозы.

— Допустим, я соглашусь сотрудничать с вами. Во сколько вы оцениваете труд привлеченных к делу людей, учитывая, что Яблочко уже была выделена значительная сумма?

— Сумма, предназначенная для Яблочко, исчезла, поэтому не имеет смысла брать ее в расчет. Я же не могу потребовать от человека, чтобы он бесплатно оказал мне услугу, объяснив это тем, что деньги, которые были выделены на оплату его труда, украдены. Вы бы лично согласились на такие условия?

— Вам легко говорить… — попытался возразить Швисс, но обладатель баритона, в который раз в течение этого короткого разговора поменявший оттенок, бесцеремонно его прервал:

— Господин Швисс, не торгуйтесь, вы не на базаре.

— Я дам вам ответ, когда прочитаю в газетах обещанное вами заявление Президента после его поездки в Зону и на Станцию. Как мне с вами связаться? — Швисс выкинул белый флаг.

— Я сам вам позвоню.

На этом беседа закончилась. Разговор, как ни странно, успокоил Швисса. Появилась хоть какая-то определенность. Замена Яблочко нашлась; к тому же этот человек, судя по всему, стоит гораздо ближе к Президенту, чем погибший директор атомного института. Во всяком случае, появилась возможность двигаться дальше, хотя, правда, придется снова раскошелиться. Но ведь игра стоит свеч!

— Как тебя зовут? — спросил Серега водителя, окинув оценивающим взглядом салон автомобиля.

— Андрей. — Водитель достал пачку сигарет и нажал кнопку прикуривателя.

— Однако вымахал ты… Здоровый хлопец.

— Да уж, Бог здоровьем не обидел. На прошлой неделе один тут пытался… — ухмыльнувшись, сказал водитель, — а потом так бежал, что, если бы засекли время, был бы мировой рекорд. Клянусь, не вру.

— Ну-ну… Андрей, а какого года твоя «Ауди»?

— «Ауди»? — удивился неожиданному вопросу Андрей. — Девяностого, конца девяностого. Переходная модель.

— Пятнадцать лет машине… Не сыплется ещё?

— Пока не жалуюсь. Все в пределах нормы. Это же «ауди», бывший «хорьх»! Слыхал о такой фирме? Ну что ты… Наравне с «мерседесом»!

— Продай.

— Что продай? — оторопел Андрей.

— «Ауди» продай.

— Оба-на! Ну, ты даешь. Я и не собирался ее продавать. Она меня вполне устраивает.

— Я серьезно. За сколько отдашь?

— Да я даже не думал… Это же «квадра», полный привод. Не машина, трактор…

— Ладно, не грузи, называй свою цену, — наехал Сергей.

— А как брать будешь? И что, прямо сейчас?

Серега задумался. Машин он никогда не покупал и о порядке оформления подобных сделок понятия не имел, но слышал, что можно ездить по генеральной доверенности, а потому и предложил Андрею этот вариант. Тот почесал затылок, бормоча себе под нос, достал мобильник, подсчитал что-то на калькуляторе и наконец сказал:

— Десять тысяч баксов, все расходы на оформление — твои.

— Да ты что, Андрей, ей красная цена шесть штук! «Ланос» новый дешевле стоит!

— Да я ее вообще продавать не хочу, а если уж продавать, то чтобы купить что-нибудь путное. Чего мы спорим? Хочешь покупать — покупай, нет — чеши в автосалон и бери новый «ланос». Какие проблемы…

— Ну ладно, по рукам, — согласился Серега. Честно говоря, возмутился он только для приличия. Имея почти четыре миллиона евро, он заплатил бы и двадцать тысяч, какая разница! Все равно взять машину в автосалоне он не мог — там бы его сразу замели.

— Только у меня паспорта с собой нет, подъедем ко мне домой, — сказал водитель.

И они поехали к Андрею домой, потом в нотариальную контору, где за полчаса оформили генеральную доверенность. Когда пересчитали баксы в евро и Серега отдал Андрею причитающиеся ему деньги, тот, довольный удачной сделкой, радостно убежал.

Серега остался в приобретенной машине, думая о том, что сумел решить сразу несколько проблем. Теперь не надо было думать, где хранить сумки, где переночевать и как передвигаться по городу. Как хорошо, что три месяца назад он окончил курсы водителей и получил права! Особого опыта вождения у Сереги не было, но это его не смущало, поскольку много ездить он не собирался. Серега уселся за руль, поерзал, подвинул вперед сиденье и, убедившись, что устроился достаточно удобно, осторожно тронулся. Машина взяла с места плавно и мощно.

Все, казалось, складывалось как нельзя лучше, но Серега понимал: главная проблема оставалась нерешенной. Как разрубить узел, в который сплелись обстоятельства, возникшие из-за фатальной ошибки Яблочко?

Серега включил приемник. Передавали новости. То, что он услышал, повергло его в шок: погиб Яблочко! В автокатастрофе! Серега лихорадочно пытался сообразить, как это может отразиться на его собственной судьбе. После недолгих раздумий он пришел к выводу, что таких совпадений не бывает. Погиб номинальный начальник отдела. Трагическая случайность? Нет. Теперь в автокатастрофе погиб Яблочко. Не слишком ли много случайностей? Вот если бы кому-нибудь миллион в лотерею выиграть! Так нет же, все случайно трагически гибнут. Никакая это, к черту, не случайность! Сначала шла охота за ним, теперь началась охота за деньгами. И это еще хуже, потому что четыре миллиона евро могут кого хочешь толкнуть на преступление, причем с жуткой силой. За такой наживкой любой прыгнет в самый глубокий омут. Может, он зря связался с этими деньгами? Подумав, Серега все-таки решил, что не зря. Во всяком случае, теперь он мог постоять за свою жизнь, выставив на торг эти самые четыре миллиона. Кроме того, ему очень хотелось сорвать сделку с хранением забугорного отработанного топлива! Он вспомнил слова Василича: «Эта ж гадость навечно останется в Киевской области. Навечно!.. Деньги просрём, а дерьмо — вот оно! Под боком у Киева! На веки вечные!» Нет, этой сделке определенно надо помешать! Не нравилась она Сереге, категорически не нравилась!

Глава 14

Наконец Он вспомнил все. Главное, Он вспомнил имя, ее имя. Он уже знал, что это его жена и что они вместе жили в двухкомнатной квартире с дочкой и еще кем-то. Только вот лицо дочери Он никак не мог восстановить в памяти, как и лицо человека, который жил с ними. Был же и четвертый, теперь Он знал это точно. Он снова и снова повторял ее имя. Оно радовало и волновало Его. Теперь воспоминания поднимались из глубин памяти медленно, но легко, словно бы сами собой. Все, что с Ним происходило в прошлой жизни, проявлялось подобно тому, как рождается в проявителе фотография: сначала белый лист бумаги, потом нечеткие, едва заметные контуры, после этого темными точками проступают глаза, рот, нос, губы и, наконец, все лицо.

Вглядываясь в лица, Он узнавал тех, с кем жил и кого любил. Каждое мгновение Его прошлой жизни, всплывшее в памяти, причиняло Ему боль, но боль желанную и радостную. Понимание того, что потерянное нельзя вернуть, вызвало у Него вспышку гнева. Кто виноват в том, что случилось? В том, что Он не такой, как все живущие? Да и живет ли Он — это тоже вопрос! Может, Он давно умер, как и многие другие в ту страшную апрельскую ночь? Нет, люди не желали Ему зла, они просто не понимали, что творили. Люди очень часто не понимают, что они делают. Теперь Он знал это совершенно точно. Но разве непонимание освобождает от ответственности? Он рассердился на тех, кто хотел надеть на Город новый терновый венец, и перестал помогать им. Он их только предупреждал… Но они далеко не всегда понимали Его. Понимал лишь тот, кто хотел понять, кто пытался слушать. Но чаще всего люди слушали только себя.

Зам вел совещание. Он только что закончил выступать, выпил стакан газированной воды и вытер платком мокрые губы.

Сидевшие за длинным столом участники совещания сосредоточенно слушали, кому следовало — делали записи в своих ежедневниках. В кабинете стояла тишина, нарушаемая только тихим гудением кондиционера.

Неожиданно дверь бесшумно отворилась и в кабинет неслышным скользящим шагом зашел подполковник. Зам недовольно скривился: он не любил панибратства. Ишь ты! Чуть больше уделил подполковнику внимания, и тот уже считает, что вправе вламываться в его кабинет по собственному усмотрению. И секретарше надо будет всыпать как следует! Она-то куда смотрит? И все же Зам промолчал, словно чувствовал, что произошло нечто неординарное.

Между тем подполковник остановился за спиной генерала и из-за плеча положил перед ним на стол сложенный вдвое, текстом внутрь, листок бумаги. Сохраняя на лице недовольную мину, Зам развернул листок. На нем четким почерком подполковника было написано: «Яблочко найден мертвым в собственной машине на Варшавском шоссе. Машина слетела с моста через реку Ирпенку, не доехав полкилометра до поворота на Ирпень, и загорелась. Трупом занимаются патологоанатомы, машиной — эксперты. Первоначальный вывод: труп не мог так сильно обгореть при пожаре в машине. Судя по всему, его перед этим хорошо поджарили на костре. Очевидно, заметали следы». Генерал в задумчивости постучал карандашом по столу и еще раз прочитал записку.

— Подожди в приемной, — бросил он подполковнику и продолжил совещание, изредка бросая косой взгляд на сложенный листок, лежащий на столе.

Подполковник, не скрывая волнения, мерил шагами большую приемную, от окна до стола секретарши. Вскоре совещание закончилось, и из кабинета Зама стали выходить сослуживцы. Многие с любопытством смотрели на подполковника, однако никто ничего не спросил — излишнее любопытство тут не поощрялось.

— Ну и что ты об этом думаешь? — поинтересовался генерал, когда они наконец остались с подполковником одни.

— А чего тут думать? Грохнули директора, как и «гонца»! Информацию пришлось выбивать, вот и сожгли, чтобы следы скрыть. Беспредельщики…

— Думаешь, МВД?

— А чего тут думать? Разве с Гонгадзе не так было? Руководство поменялось, а низы те же… И не за такие деньги людей мочили без зазрения совести, а здесь четыре миллиона евро!

— Вот что, подполковник, ты пока не дергайся, чтобы лишний шум зря не поднимать, а я пройдусь по старым связям, может, что-нибудь и удастся выяснить.

Генерал знал, к кому обратиться в МВД, поэтому долго не думал. Двумя часами позже он сидел в кабинете заместителя министра внутренних дел, своего старого друга и университетского однокашника. По случаю встречи хозяин кабинета достал из шкафа бутылочку армянского коньяка, две стопочки, лично нарезал тоненькими ломтиками лимон. Зная, что его гость предпочитает лимон с солью вместо сахара, насыпал на блюдце две горки и аккуратно налил в стопочки коньяк.

— Ну, за встречу!

— Айда…

Оба залпом выпили коньяк и закусили лимоном.

— Хорош коньячок… Богато живете…

— Ой-ой-ой… Не прибедняйтесь, будто у вас хорошего коньяка нет… — Заместитель министра потянулся к столу, переставил поближе пепельницу, рядом положил сигареты и зажигалку.

— Почему нет? Есть, конечно! Но нам по штату положено, мы же спецслужба все-таки, а вы простые менты. Было бы приличнее, если бы вы водочкой перебивались.

— Во-первых, не простые, а заместитель министра. А во-вторых, простые менты могут и получше коньячок употреблять, только нам об этом знать не положено. Иначе начнут допытываться, почему мер против коррупции не принимаем? Ну, давай по второй, что ли?

— Давай… Со старыми друзьями хоть самогон… Хорош, однако… Напиток богов… Армянский бог в коньяке получше нашего разбирается, а?

— Кончай трепаться, генерал. Колись, зачем пожаловал? — После второй стопки хозяин кабинета достал из пачки сигарету и чиркнул зажигалкой.

— Да просто проведать.

— Ври больше! При наших с тобой должностях просто проведать не получается. Это из разряда невероятных событий. Твоему шефу и моему министру присные непременно доложат, что мы сегодня встречались. Я уж не знаю, как твой, а мой обязательно спросит, чего это ко мне Зам приходил? И ты думаешь, он поверит, что ты в разгар рабочего дня пришел коньячку треснуть и вспомнить, как мы в университете девчат тискали?

— Ну-ну… Можешь и так сказать, чего там… Пусть докажет обратное.

Увидев, что собеседник нахмурился, Зам решил вести себя осторожнее и палку не перегибать. Все-таки дружба дружбой, а служба врозь.

— Да прав ты, прав… Имею интерес. Видишь ли, мы сейчас ведем одно дело, и по нему нежданно-негаданно образовались два трупа. Прямых доказательств, что в этом деле замешаны ваши, у нас нет, но подозрения появились. Я не думаю, что при нынешней политической ситуации очередной скандал с какими-нибудь «оборотнями в погонах» обрадует Президента. Поэтому хотелось бы разобраться спокойно, по-семейному, так сказать.

— Какое дело ты имеешь в виду? — без обиняков спросил хозяин кабинета, помрачневший при упоминании об «оборотнях в погонах».

— В первую очередь гибель директора атомного института Яблочко. Сам понимаешь, институт по определению постоянно находится в поле нашего зрения. Мы засекли, что директор впутался в какую-то крупную аферу. И вот, понимаешь ли, всем, кто имел к этому делу хоть какое-то отношение, ужасно не везет. Яблочко попал в автокатастрофу и сгорел, причем сгорел так, словно перед этим из него долго делали шашлык…

— Откуда знаешь? Мне об этом только два часа назад доложили.

— Мне на час раньше.

— Уволю засранцев!

— Мне доложили напрямую, поэтому и быстрее…

— Ты моих не защищай! Я с ними сам разберусь! И не из-за того, что ты первый узнал, а за то, что языками слишком много чешут! Болтун — находка для шпиона! А твоих информаторов выгоню в первую очередь, уж не обижайся.

— Ладно, твои люди — твои проблемы. Выгонишь моих, я выгоню твоих, и кто от этого выиграет? — Генерал пожал плечами. — Ладно, вернемся к делу. Второй пострадавший, некий Алексей Курченко, был «гонцом» в фирме-«бабочке», возил клиентам деньги, ну и все такое прочее… Найден с пулей в голове в квартире, которую снимал вместе со своим земляком. Словом, очень уж профессионально и стремительно следы заметаются. Поэтому, нисколько не посягая на вашу компетенцию, просил бы тебя по старой дружбе, во-первых, поделиться информацией по всем делам, а во-вторых, посмотреть, не имел ли кто из ваших отношения к конторе, в которой работал Алексей Курченко. Ну, сам понимаешь… Детишкам на молочишко и тому подобное… Скажу тебе честно, наших мы уже трусим, но пока безрезультатно. Похоже, они тут ни при чем. И вообще, я считаю, дело вовсе не в трупах. Двумя больше, двумя меньше — для такого большого города, как Киев, это не вопрос. Главное — в самой сути аферы, которая проходит по нашей линии, поскольку связана с энергетической безопасностью страны.

— А точнее?

— Извини… Могу сказать только, что вся эта петрушка касается ядерных материалов.

— Непростое дело…

— Вот-вот…

Хозяин кабинета, не задумываясь ни на минуту, словно вопрос этот был давно заготовлен, поинтересовался:

— Ну и что вы хотите делать дальше? Яблочко погиб, афера закончилась. Что еще? Какая разница, через кого Яблочко обналичивал деньги? Я так понимаю: важно узнать, откуда и за какие красивые глаза они к нему шли, а где обналичивались — это уже двадцатый вопрос и к вашим ядерным материалам никакого отношения не имеет. Обыкновенная фирма-«бабочка», каких в Киеве десятки. Что касается убийств, то эта уголовщина, разумеется, по нашей части. Вам-то она зачем?

«Неужто все знает?» — подумал Зам, а вслух сказал:

— Афера, к сожалению, не закончилась. Стали бы мы в этом дерьме копаться без особой нужды.

— Значит, так, генерал. Мы, конечно, у себя посмотрим. Нам «оборотни в погонах» не нужны. Мы их, понимаешь, каленым железом!.. Что касается информации, то я доложу министру. Думаю, он жадничать не станет, поделится. Ну что, еще по стопарю?

Зам вышел от старого друга в недоумении. Он так и не понял до конца, знает ли МВД о пропавших четырех миллионах евро или нет? По дороге на Владимирскую генерал пытался проанализировать состоявшийся разговор. Ему хорошо запомнилось ощущение, возникшее у него то ли после какого-то слова, то ли в связи с тем, каким тоном оно было сказано. В тот момент у него внезапно появилась уверенность, что старый друг знает все. Сейчас он подробно восстанавливал в памяти весь диалог, но никак не мог вспомнить, в каком месте разговора он внезапно насторожился, сделав стойку, словно гончая. Чертов коньяк! Алкоголь всегда выбивал его из колеи! Машину резко бросило вправо, потом влево, водитель выругался:

— Вот сволочи! Совсем обнаглели, ездят как угодно, хоть поперек, хоть по диагонали…

Именно в это мгновение, словно от толчка, сработала память.

— Черт! Откуда он знал, что… — Зам вовремя замолк, а водитель, понимая, что это не его ума дело, предусмотрительно промолчал.

Серега, подумав, заехал на рыбацкий рынок. Киевляне называли его «Бухарой» — то ли потому, что там всегда крутились самые темные личности, которые бухали почти круглосуточно, то ли потому, что тамошняя бойкая торговля напоминала восточный рынок, а может, по двум причинам одновременно. Сергей накупил рыболовных снастей, потом зашел в спортивный магазин и приобрел палатку и спальник.

Вскоре он выехал из Киева в направлении Дымера, рассчитывая остановиться на ночевку где-нибудь на Киевском море. Приехал себе человек на рыбалку — кого это может удивить? Изрядно повозившись, Серега поставил палатку, расстелил спальник и принялся готовить снасти. Это дело он знал и любил. Он купил пару спиннингов с «невскими» катушками под закидушки, хорошую легкую «Дайву» с безынерционкой для блеснения, пару телескопических удочек, крючки, поплавки, блесны, леску и прочую мелочь, без которой рыбалка невозможна.

До темноты Сережка подготовил две закидушки и забросил их с берега, установив спиннинги на подставки. Затем он насобирал дровец и разжег огонь. За этой приятной возней он совсем забыл о своих неприятностях. Горел маленький костер, над которым висел котелок с булькающим супчиком из концентрата. Легкий дымок и запах варева приятно щекотали ноздри.

Серега присел у костра, пристально вглядываясь в огонь, наслаждаясь магической игрой пламени, отблесков и теней, наблюдая за вспыхивающими искрами и завихрениями сизого дыма. В какой-то момент ему показалось, что он разглядел в огне чье-то лицо. Серега даже вздрогнул — настолько явственно он увидел грустные глаза, короткую стрижку. Но больше всего его поразило то, что лицо улыбалось. Это была даже не улыбка, а просто чуть-чуть приподнятые уголки губ. Наваждение продолжалось всего несколько мгновений — дунул едва осязаемый ветерок, и видение исчезло.

Сергей был ошеломлен увиденным зрелищем, которое показалось ему реальным. В памяти тут же всплыли слова Василича о Хозяине Зоны: «Как он с тобой говорить будет, мне неведомо. У Хозяина для каждого свой язык припасен. Кому, как мне, в лицо дунет, кому в ухо шепнет, кому приснится… Будешь с ним дружить и понимать, он тебе сто раз поможет, а рассердишь… Как в лесу без компаса, мигом заблудишься! А там… Может, сразу на опушку выйдешь, может, через час, а случится, и не выйдешь вообще… Как в тайге, например…» А если это действительно был Хозяин? Сейчас в костре… Лицо было как настоящее… Не фига себе! Вот и не верь потом в привидения, духов и прочее…

Все еще пребывая в глубокой задумчивости от пережитого, Сергей снял с костра котелок, помешал ложкой варево, открыл бутылку водки, плеснул немного в стакан и быстро, не морщась, выпил. Вытерев губы рукавом, он отломал кусок хлеба и запустил в котелок ложку. Наверное, супчик оказался вкусным или Серега сильно проголодался, только котелок был пуст уже через пару минут. Съев на второе два куска копченой свинины с черным хлебом, Серега закончил трапезу.

Минут через пятнадцать, помыв ложку и котелок, он растянулся на спальнике, предварительно подложив под него полиэтиленовую пленку. На траву уже упала обильная роса. Лежа на спине, Серега рассматривал черное августовское небо и все думал и думал, как же ему выбраться из сложной ситуации, в которой он оказался по вине покойного директора. Он ведь не может всю жизнь пролежать здесь, на берегу, и жить в палатке, чтобы каждый день, чертыхаясь, ворочать в багажнике машины две неподъемно тяжелые сумки с деньгами. Ищут его профессионалы, это ясно, как божий день. Вон у проститутки и бабульки только на одну ночь остановился, и тут же вычислили. Номинального начальника, а потом и Яблочко грохнули… В том, что Яблочко погиб не в автокатастрофе, Серега нисколько не сомневался. Дома, у родителей, его тоже пасут. За границу не свалишь — паспорта заграничного нет, да и погранцы, скорее всего, тут же засекут его… Это премьеры или там главные областные начальники с вагонами баксов могут за бугор свалить, а ему явно не светит. Две сумки — это тебе не вагон… Это всего лишь две сумки. С вагонами не судят, а вот с сумками запросто… Загрустив, Сергей даже не заметил, как заснул.

Проснувшись ночью от холода, он перетащил спальник в палатку, но заснуть сразу не смог. Во сне он увидел что-то важное и жизненно необходимое. И прежде чем снова провалиться в сон, Серега постарался уяснить для себя все, что ему привиделось. Он знал, что не забудет этот сон ни при каких обстоятельствах.

Глава 15

Двое мужчин в милицейской форме делали обыск в бабкином доме. Приехали они сюда на сером «уазике», который сейчас стоял у ворот. Милиционеры тщательно, не спеша осмотрели все комнаты, каморки, слазили в подвал и теперь занимались чердаком, после чего собирались приняться за двор. Там стоял покосившийся сарай и вполне добротная постройка, по всей видимости, старый гараж. Один из милиционеров по лестнице забрался на чердак и ходил по прогибающимся доскам, отчего с потолка сыпался мусор, а второй стоял внизу, задрав голову.

Когда с осмотром чердака почти было покончено, во двор заглянул еще один представитель МВД. Это был участковый, старший лейтенант Тупиков. Судьбе было угодно распорядиться, чтобы в этот самый момент он проходил мимо бабкиного дома. Увидев милицейский «уазик», участковый решил узнать, что делают на подворье гражданки Карасевич его коллеги и почему никто не поставил его в известность об этом визите.

Старший лейтенант смело толкнул калитку ногой.

— Эй, мужики, кто здесь? — крикнул он, подходя к дому.

Из дома, скрипнув дверью, медленно вышел милиционер в звании капитана.

— Чего тебе, старлей?

— Я здешний участковый, старший лейтенант Тупиков, — представился тот. — А вы кто?

— А-а… — протянул капитан и неопределенно ответил: — Мы из управления.

— Из какого управления?

— Из городского.

— Представьтесь, пожалуйста, по форме, — уже настойчивее произнес участковый, которому совсем не понравились уклончивые ответы капитана.

— Господин майор! — крикнул в открытую дверь капитан. — Тут участковый пришел, требует наши документы!

Никаких документов участковый не требовал, но, услышав, что второй участник странного обыска — майор, не только не оробел, а наоборот, решил при начальстве проявить служебное рвение и бдительность.

— Участковый? — спросили сверху. — Это хорошо, пусть поднимется сюда и поможет. Надо было сразу его пригласить, быстрее справились бы. Жаль, что мы не сообразили…

Старлей зашел в сенцы и, к своему удивлению, никого в доме больше не увидел. Он задрал голову вверх и хотел спросить у невидимого майора, где же понятые, но в этот самый момент стоявший сзади капитан точно и сильно ударил его по макушке рукояткой ПМ. Ноги у участкового мгновенно стали ватными, колени подогнулись, и он безвольно рухнул на пол. Фуражка слетела с головы и закатилась под лавку.

— Что там случилось? — спросил голос сверху.

— Да ничего особенного, это я участковому полномочия предъявил.

— А-а… Бдительность, она, конечно, украшает… Кстати, нет тут ничего.

Сверху посыпалась труха, и в открытом проеме появились ноги майора. Капитан немного отодвинулся, брезгливо смахнув с мундира пыль.

— Пошли во двор.

— А этот?

— Полчаса гарантирую, проверено многолетним применением.

— Ага… — Майор уже стоял на земле, рядом с капитаном.

Голова у старшего лейтенанта, видимо, оказалась прочнее, поэтому он пришел в себя не через полчаса, а минуты через две после того, как странные представители МВД вышли во двор. Еще полминуты он лежал без движения, стараясь вспомнить, где он находится и что с ним произошло. Как только участковый очухался, он потянулся одной рукой за мобильным телефоном, а второй к кобуре за пистолетом. В милиции не любят, когда своих бьют, поэтому минут через десять к бабкиному подворью подлетел «уазик» с пятью ментами. Услышав шум подъезжающей машины, капитан и майор, которые к тому времени уже почти закончили обыск в гараже, выскочили на улицу.

— Полчаса, полчаса… — передразнил майор своего напарника и выхватил из кобуры пистолет.

Капитан сделал то же самое, и оба, не оглядываясь, бросились через огород в сторону соседского двора.

— Вон они! Стой, стрелять буду! — раздался голос участкового Туликова.

Грохнул выстрел, потом второй. Майор рухнул навзничь, проехав по земле не меньше метра. Тупая пээмовская пуля попала ему точно в затылок, оставив маленькое, диаметром в девять миллиметров, отверстие, зато на выходе полностью, до неузнаваемости обезобразив лицо. Старлей растерянно опустил пистолет. Первый раз в своей жизни он стрелял в человека на поражение. И надо же! Попал с первого выстрела, если не считать предупредительного выстрела в воздух. По огневой подготовке он имел троечку, и вообще, попасть из ПМ в бегущего человека, а тем более в голову с расстояния в двадцать метров — штука маловероятная, почти невозможная, но, тем не менее, как стало понятно сейчас, осуществимая.

Капитан, не задерживаясь ни на секунду возле упавшего майора, сиганул через забор и, пока подбежавшие менты стояли у трупа, исчез в лабиринте беспорядочных частных построек. Старлей Тупиков проверил карманы убитого и достал красную книжечку.

— Е-мое… Мужики, мы эсбэушника грохнули. — Участковый оторопело посмотрел на старшего выездной группы, капитана милиции, и протянул ему удостоверение. — Подполковник какой-то…

— Этого не хватало… И чего он в бега ударился? Ну, сейчас начнется! Сочувствую тебе, Тупиков, затаскают по полной программе…

«Значит, он знал про деньги? — думал Зам, вспоминая, как вдруг удивился, разговаривая с хозяином кабинета. — Как он сказал… Как же он тогда сказал?.. „Какая разница, через кого Яблочко обналичивал деньги? Я так понимаю: важно узнать, откуда и за какие красивые глаза они шли, а где обналичивались — это уже двадцатый вопрос, и к вашим ядерным материалам никакого отношения не имеет“, — именно так и выразился. Но я-то ему ничего не говорил о том, что Яблочко занимается обналом!»

Зам мысленно похвалил себя за профессионально натренированную память.

— Ну чистый Штирлиц… — пробормотал он. Итак, МВД о деньгах знает, и тогда можно предположить, что Яблочко — это их рук дело. Да и этот Алексей тоже… На них наплевать, а вот на Бойченко, то есть на его сумки, плевать не будем. Его сумки — это обеспеченная старость, не зависящая от всяких придурков и клоунов, от политических раскладов и несыгранных мизеров. Имея четыре миллиона евро, можно безбедно прожить где угодно, хоть у зулусов в Африке…

Зам зашел в приемную и, заметив, что у секретарши перепуганное лицо, подумал: «Вот для чего нужно иметь эти миллионы — чтобы лично мне было совершенно наплевать, какое лицо у секретарши, перепуганное или спокойное. И за это я готов побороться!»

Ничего не спрашивая, он открыл дверь в свой кабинет, понимая, что, если что-то случилось и это касается его, секретарша немедленно доложит. Так и произошло. Не успел генерал сесть в свое кресло, как зазвонил телефон внутренней связи.

— Господин генерал, руководитель оперативной группы убит.

— Не понял, повторите… Что значит убит? Кем убит? Как убит? — Новость ошеломила.

— Застрелен милиционером, каким-то участковым, старшим лейтенантом Тупиковым, во время проведения обыска.

— Обыска? У кого? Кто санкционировал?

Никто ничего толком не знал. Позвонили из МВД и сообщили, что во время проведения подворного обхода на участкового старшего лейтенанта Туликова напали двое неизвестных. Участковый, придя в себя, по мобильному телефону вызвал помощь. Неизвестные, не подчинившись приказу и не обратив внимания на предупредительный выстрел, бросились бежать, после чего Тупиков открыл огонь на поражение. В результате один из бегущих, одетых в форму милиционера, был смертельно ранен.

При осмотре трупа в одном из карманов было обнаружено удостоверение подполковника СБУ. Второму подозреваемому, тоже в милицейской форме, удалось скрыться. Из показаний участкового установлено, что эти двое осуществляли несанкционированный обыск в доме погибшей гражданки Карасевич Антонины Филипповны, которая была смертельно травмирована в результате автомобильного наезда. Происшествие случилось сегодня, в девять тридцать пять на площади у железнодорожного вокзала «Киев пассажирский».

Зам посмотрел на часы и сопоставил время. Получалось, что подполковник, передав ему на совещании записку о гибели Яблочко, уже вполне мог знать и о гибели этой Карасевич, но ничего об этом не сказал! Вот и третий трупик образовался! Интересно, а гражданка Карасевич здесь каким боком? И что мог искать подполковник в ее доме? Конечно, только деньги! Ах подполковник, подполковник! Захотел-таки сварить борщик у чужого огонька! А судьба-то, она все знает и распоряжается соответственно! А труп, между прочим, четвертый уже… Да что за дело такое? Количество жертв растет с пугающей быстротой! Стоп! А может, все эти жмурики — дело рук подполковника? Кто не мечтает об обеспеченной старости на Канарах?

— Господин генерал, — голос секретарши в трубке звучал напряженно, — директор аэроклуба, Степан Сергеевич.

Директор аэроклуба позвонил, как и договаривались, за день до полетов. Завтрашние полеты были согласованы заранее, и теперь все зависело от погоды. В соответствии с прогнозом погоды определяли точное время выступлений.

— Спасибо. Добрый день, Сергеич! Разумеется, помню. Во сколько? В двенадцать тридцать? Ну и что, что суббота? Это у тебя в субботу выходной, а у меня выходных нет. Ага… Да, шефа я уже предупредил. Обязательно перезвоню. Пока.

Зам увлекался авиацией с детства. Небо любил и очень жалел, что не стал летчиком. Так по-дурацки сложилась судьба, что его профессией стало совсем другое дело, а небо, как и прежде, было всего лишь увлечением. Зам летал на ЯК-52, лихо выполнял фигуры высшего пилотажа, то зависая вниз головой в петле Нестерова, то ввинчиваясь в воздух отвесным штопором, то раскручивая спираль двойной восходящей «бочки». Пилотировал он мастерски, и его приглашали на показательные выступления совсем не ради того, чтобы объявить, мол, в воздухе сам генерал, но в первую очередь по той причине, что на Зама в воздухе любо-дорого было смотреть.

Проводив гостя, заместитель министра МВД подошел к окну. Он видел, как Зам вышел из подъезда и широким шагом направился к своей машине. Что-то тут было не так, что-то Зам не договаривал. С чего бы это он о чести ментовского мундира забеспокоился? Туману напустил: ядерные материалы… ядерные материалы… А интересовался фирмой-«бабочкой», через которую происходит обналичка. Мало ли их в Киеве, фирмочек-ширмочек? Очень, очень интересно… В чем же тут закавыка?

Заместитель министра даже не предполагал, что своим случайным вопросом про обналичку он попал точно в десятку, в «пупок», как говорят профессиональные стрелки, и что благодаря этому случайному попаданию Зам успел выстроить целую версию.

Между МВД и СБУ есть существенная разница: структура МВД гораздо разветвленнее. Здесь тебе и Госавтоинспекция, МРЭО, участковые, отделы, посты и патрули — словом, огромная толпа народа, которая, если нужно, может образовать невод с такой мелкой ячеей, что ни один малек не проскочит.

Заместитель министра начал с того, что запросил дела обо всех убийствах, о которых упоминал Зам. Очень скоро выяснилось, что к этому делу нужно присоединить и убийство гражданки Карасевич. В результате повторного опроса ее товарок было установлено, что СБУ, заявив о своей принадлежности к МВД, ищет некоего Бойченко. Буквально к концу дня сотрудники МВД вышли на нотариуса, который оформлял для Бойченко генеральную доверенность на полноприводную «Audi-100», госномер «МИ 12–38». Тут же была отправлена срочная ориентировка гаишникам о розыске гражданина Бойченко, который, возможно, управляет этой автомашиной.

Поскольку МВД не заботилось о сохранении секретности этого дела, оно всего лишь за полдня продвинулась в поисках Бойченко гораздо дальше, чем СБУ за все предыдущие дни. Но служба безопасности не была бы таковой, если бы не имела информаторов в МВД, поэтому результаты поисков милиционеров незамедлительно становились известны Заму. С опозданием всего лишь на полчаса Заму доложили о том, что Студент по генеральной доверенности купил машину. Это мало что давало генералу, потому что соперничать с МВД в поисках автомобиля он не мог.

Так получилось, что теперь за вчерашним студентом, незадачливым директором совместного предприятия «Баттерфляй», обладателем двух тяжеленных сумок, доверху набитых разноцветными драгоценными бумажками, охотились самые могущественные системы страны, но, как ни странно, несмотря на все свои усилия, никак не могли его поймать.

Утром, едва открыв глаза, Серега вспомнил свой вчерашний сон. Ему приснился Город. В тот единственный раз, когда он был в Зоне и на Станции, ему довелось видеть Город только издали. Наверное, потому что не были видны детали, большого впечатления Город на него не произвел. Дома как дома, улицы как улицы. Но во сне он увидел Город вблизи.

Он парил над ним, то опускаясь к самой земле, густо поросшей кустарником, березами, соснами и бурьяном, то взмывая в небо и окидывая взглядом ровные прямые улицы. Вдоль них стояли дома с просевшими крышами, черными глазницами выбитых стекол и выломанными дверями подъездов. Во сне Город казался живым существом, черным и злобным. Он дышал, зловеще поблескивая широким глазом Старика,[2] бывшего когда-то руслом красавицы-речки, и постоянно увеличивался в размерах. Город рос угрожающе быстро, и те поселки и села, к которым приближалась его чернота, тоже становились черными, деревья рыжели, а асфальтированные дороги покрывались трещинами и ямами. Серега поднялся высоко-высоко и увидел, что чернота, приняв форму креста с неровными краями, расползлась до самого горизонта. А потом он услышал голос.

— Ты меня слышишь? — спросили его.

— Слышу, — ответил изумленный Сергей. — Ты кто?

— Так ты слышишь… — растерянно произнес голос. — Первый раз за двадцать лет меня кто-то услышал… Я так соскучился по разговору… Никто меня не слышит… Одиночество — худшее из бед… Я пришел к тебе, чтобы спросить… Ты это видишь? Ты все видишь? Это твоя земля, но она не принадлежит тебе, ибо то, что отдано, не может быть твоим.

— Кому отдано? — спросил Серега.

— Никому. Просто отдано, — голос звучал негромко, но Серега отчетливо слышал каждое слово.

— Странно…

— А что тут странного? — воскликнул голос.

— Ну как это? Твое и в то же время не твое? — недоуменно спросил Серега.

— Если одну твою руку парализует, она останется твоей?

— Моя и не моя… Да, ты прав… — Серега понял, что хотел сказать Хозяин. — Эта земля и вправду живая и неживая…

— Приезжай сюда, в Город. Живых среди мертвых не ищут… — голос Хозяина замолк.

После этих слов Серега и проснулся среди ночи. Сейчас, утром, он до малейших подробностей вспомнил сон, и у него не осталось даже тени сомнения, кто с ним говорил. Спасибо Василичу, что в свое время надоумил. Сереге стало страшно от одной мысли, что он мог бы не обратить внимания на этот сон.

Он проверил спиннинги. На одном были голые крючки, на другом висел небольшой подлещик. Серега осторожно снял его с крючка и отпустил в воду. А что с ним еще делать? Варить уху или жарить рыбу он не собирался, а губить живое создание просто так, от нечего делать Сереге не хотелось, особенно после того как он увидел во сне мертвый Город.

Он разжег огонек на вчерашнем кострище и поставил казанок, налив в него с литр воды, чтобы позавтракать супчиком и кофейком. Пока закипала вода, Серега собрал снасти и аккуратно свернул их. Затем он сложил палатку, и все его немудреное добро отправилось во вместительный багажник автомобиля. Сумки с деньгами он прикрыл спальником. Пока возился, закипела вода. Заварил кипятком кофе в кружке, а в казанок высыпал пакетик концентрата.

Через полчаса «ауди» осторожно пробиралась по лесной дороге к шоссе. Раза два Серегино сердце замирало, когда колесо соскакивало в глубокую колею, но оба раза машина легко выбиралась на ровную поверхность. «Не машина, трактор!» — вспомнились Сереге слова прежнего владельца, и он мысленно согласился с ним.

Наконец впереди, между деревьями, показался просвет, и через несколько секунд «ауди» выехала на опушку. В полукилометре от этого места Серега увидел проносившиеся машины и понял, что добрался до трассы. Он поехал прямо по полю, нырнул в пологий кювет и, побуксовав таки на выезде, выбрался на шоссе. Заметив указатель «Ясногородка», Серега сориентировался по карте и направился в сторону Дымера. Теперь главное — контрольно-пропускной пункт в тридцатикилометровую Зону. Хорошо, что в свой первый приезд в Зону он не поленился и оформил себе постоянный пропуск, который лежал сейчас в бумажнике рядом с удостоверением сотрудника атомного института.

Глава 16

Зам радостно вдыхал особый воздух аэродрома. Как классно! Ширь! Высота! Одуряющий запах бензина, резкий и желанный, словно наркота для изголодавшегося наркомана. Это не вонь прокуренного кабинета, не тишина и замкнутость приемной, когда от перепуганного лица секретарши замирает сердце. Генерал задумался: «И чем же ты, Зам, от секретарши отличаешься? Разве что штанами с лампасами… А здесь ты сам на сам с небом, которое не обманешь, сам на сам с самолетом, который криком да крепким словцом не напугаешь и не удивишь». Зам поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и оглядел кабину. Руки сами, без малейших с его стороны усилий, находили нужные тумблеры, глаза — приборы, а широкая лента плотно прижимала тело к сиденью.

— Диспетчер, я борт двенадцать, к полету готов, разрешите рулежку.

— Рулежку разрешаю…

Зам добавил газу, и шум работающего мотора стал на тон выше. Самолет нехотя, словно раздумывая, покатился вперед, подпрыгивая и переваливаясь, как утка, на мелких неровностях аэродромного поля.

Зам посмотрел на часы: он шел в графике минута в минуту. Генерал улыбнулся: что-что, а летать он умеет! Придержав машину, он дал мотору набрать нужные обороты, а потом как будто бросил поводья, отпустив скакуна, вернее целый табун скакунов, на волю. Короткий разбег… Тряска резко оборвалась, и земля провалилась вниз… Он до упора надавил на газ и, когда мотор заработал на полную мощность, тут же заложил двойную восходящую «бочку», непредусмотренную программой полета. Что делать, если душа поет, если она соскучилась по удивительному чувству свободы, которое бывает только в небе? Руководитель полетов поворчит, конечно, только это не беда, переживем, зато сиюминутная радость от обладания мощной и умной машиной надолго скрасит скуку кабинетного бытия. Прости уж, Сергеич… Зам сбросил газ и уже спокойно вывел машину в зону пилотирования.

— Начинаю…

— Добро…

Весь полет по плану занимал пятнадцать минут. Лихо отлетав всю программу и закончив ее красивым штопором с выходом у самой земли, самолет Зама вышел из зоны.

— Хорошо отпилотировали, генерал…

— Ну так… Что могём, то могём, Сергеич…

— Только уж «бочку» на взлете совсем зря… Не по программе…

— Душа просит, Сергеич! Понимаешь ты, что значит душа? — Зам передернул плечами, стараясь освободиться от неприятного ощущения: летный комбинезон на спине неожиданно стал влажным.

Земля стремительно набегала на самолет. И вот, когда Зам сбросил обороты двигателя, а колеса выпущенного шасси уже были готовы коснуться зеленой травы взлетно-посадочной полосы, бешено несущейся навстречу, резкий порыв ветра ударил в левое крыло снизу вверх. Самолет, словно канатоходец, потерявший равновесие на туго натянутом канате, резко задрал подбитое ветром левое крыло, правым зацепил землю и покатился кубарем, ломая крылья и в немыслимый штопор закручивая пропеллер. И все было бы ничего, потому что спасительный ремень, которым генерал был пристегнут, выдержал, да только ручка, с помощью которой он управлял этим бешено несущимся табуном жеребцов, выгнулась и пробила генерала почти насквозь. Хлынула кровь, заливая искореженный пол кабины и парашют.

К самолету подъехали несколько машин. С большим трудом сбили треснувший фонарь, закрывавший кабину, и стало видно бледное, с синевой лицо пилота. Голова его безвольно лежала на груди, вся кабина была залита кровью. Ремень отстегнуть не смогли, поэтому его перерезали поданным неизвестно кем острым ножом, и мертвого генерала, третьего человека в одной из самых могущественных организаций страны, извлекли из кабины и положили на пыльную траву аэродрома.

С первого взгляда было ясно, что в никакой помощи Зам больше не нуждается. Врач для формальности взял покойного за кисть и попытался найти пульс, но тут же печально покачал головой.

— Господин Президент, завтра едем в Зону, выезд в девять тридцать. Вот программа, — Помощник говорил приятным баритоном. Он был нетороплив, спокоен и уверен в себе.

Помощник положил перед Президентом листок с небольшой табличкой из двух колонок. В левой было указано время, в правой — содержание мероприятий. Президент, не глядя на левую колонку (соблюдение временного графика совсем не его головная боль, для этого есть куча помощников), быстро просмотрел правую, прикрыл глаза, собираясь с мыслями, а потом спросил:

— Справочный материал?

Помощник молча протянул шефу пластиковый скоросшиватель с прозрачными файлами, в которых лежали несколько листочков. Президент погрузился в чтение. Справочный текст он читал внимательно, иногда один и тот же абзац по нескольку раз, стараясь вникнуть в смысл и профессионально запоминая цифры. Он снова отметил про себя, какие суммы выделяются на содержание неработающей Станции и практически пустующей Зоны, и даже негромко застонал, словно эти деньги забирали у него самого, а не из скудного бюджета страны. Помощник, встрепенувшись, посмотрел на Президента, но тот, не поднимая головы от текста, успокаивающе махнул рукой.

«Черт возьми! — думал Президент. — Все равно ведь земля пропадает! Какие деньги можно было бы брать за хранение отработанного ядерного топлива со всей Европы! Сотни миллионов долларов! Эти деньги так нужны стране… А политическая выгода? Привязать пол-Европы к себе! Куда бы она тогда делась? Приняли бы в Евросоюз как миленькие! Оппозиция… „Зеленые“ вой поднимут… А как же — перед выборами надо о пиаре позаботиться! А на то, чтобы новые технологии внедрять, такие деньжищи нужны! Где их брать? Нет, надо решаться! Черт с ними, пусть орут. Выборы пройдут — заткнутся, а дело будет сделано. И те же сотни миллионов долларов можно будет направить на научные разработки чистых источников энергии… На энергосбережение…»

Помощник тихо затворил дверь в кабинет Президента. Дело сделано! Улыбаясь, он сел за свой стол, придвинул к себе кипу газет и, поискав, вытащил одну. Газета была из Берлина.

— Добрый день! Попрошу выйти из машины и предъявить для проверки документы, — заученной скороговоркой произнес сержант-милиционер через полуопущенное стекло машины.

Сереге снова повезло. Надо же: единственный раз он ездил в Зону, и тогда здесь, на пропускном пункте при въезде в тридцатикилометровую Зону, который еще называют КПП-30, во время недолгой проверки документов перекинулся несколькими словами с сержантом милиции, оказавшимся его земляком. Сегодня дежурил тот самый сержант.

— А, земляк… Здорово! Снова в командировку?

— Ага! Задолбали уже этими командировками! Через день гоняют… Нашли молодого и рады!..

— Это всегда так, — успокоил Серегу сержант, — меня здесь тоже постоянно напрягают, посылая за антирадиантом.

— За чем? — не понял Серега.

— Да за водкой! Вечером посидеть… Тут же со скуки одуреть можно! Ну и меня, как самого молодого… Говорят, ноги длинные да крепкие, так что чеши в магазин!

Серега понял намек, ни слова не говоря, полез в багажник и достал початую вчера бутылку водки.

— На, земеля, развеетесь вечером…

— Вот спасибо! Молоток…

— Пока, земляк!

— Счастливо.

Серега завел мотор, и машина тронулась. Он не видел, как из окошка КПП высунулся офицер и начал отчаянно махать рукой.

— Останови! Машину останови, мать твою!.. — кричал он сержанту.

Не выдержав, начальник караула, старший лейтенант, выскочил из домика и, ругаясь самым отборным матом, заехал сержанту по шее.

— Ты куда смотрел?

— Да вот… — Сержант, растерявшись, протянул старлею бутылку водки. — На вечер, на посиделки…

— Дурак, ведь эта машина в розыске! Ты что, вчерашнюю ориентировку не помнишь? Идиот!

Старлей, раскрасневшись от злости, смотрел вслед удаляющейся «ауди». Как назло, помощник уехал в магазин на дежурной машине, и догнать серебристую «сигару» было не на чем.

— Вот блин!..

Старлей помчался в домик и схватил телефон, но потом бросил трубку на место. Как сказать, что пропустил в Зону машину, находящуюся в розыске? К тому же еще всплывет бутылка водки! Идиот! Тут можно и звездочкой с погона поплатиться. Нет уж, мы пойдем другим путем!

— Кто погиб? Вы что, бредите? — От изумления брови заместителя министра поползли вверх.

— Точно, господин генерал, мне только что с аэродрома позвонили. Разбился при посадке.

Новость казалась настолько невероятной, что в голове зазвенело, как от удара обухом. Только вчера Зам был у него, в этом самом кабинете, они пили коньяк, шутили и говорили о делах, а сегодня его уже нет! Ах ты, жизнь-жестянка…

Спустя какое-то время в душе зашевелились сомнения: уж не связана ли гибель Зама с тем делом, по которому он приезжал вчера? Слишком много совпадений и загадочных смертей, нелепых и необъяснимых! Ладно, Яблочко убили. Убили и этого парня, Алексея Курченко. Это установлено, тут никакой чертовщиной и не пахнет. Но ведь старуха Карасевич попала под колеса совершенно случайно. Проведены все мыслимые и немыслимые экспертизы, полтора десятка свидетелей говорят одно и то же: старуха попятилась, а водитель ехал со скоростью не больше десяти километров в час. Это был не наезд, а скорее толчок, в результате которого старуха просто неудачно упала. Никаких сомнений в том, что суд квалифицирует это происшествие как несчастный случай, не было. И уж совсем необъяснимые действия этого подполковника СБУ. Зачем ему надо было бежать? Предъявил бы удостоверение, участковый взял бы под козырек, и на этом все бы закончилось! Тем более что удостоверение настоящее и ни о каких проверках, которых он якобы мог остерегаться, не было бы и речи. И все-таки оба эсбэушника совершили нападение на участкового и пытались скрыться от наряда! Зачем? Где логика?

А сейчас нелепая смерть Зама… Это уже не вписывается ни в какие рамки. Полнейший абсурд! Заместитель министра кожей чувствовал, что экспертиза не найдет никаких технических причин для катастрофы. Самолет был полностью исправен — таково будет заключение экспертов, и все происшедшее объявят, скорее всего, трагической случайностью. Чем-то от этого дела попахивает, нехорошо попахивает! Если говорить честно, то здесь, похоже, присутствует самая настоящая чертовщина! Если бы замминистра не был атеистом со стажем длиною в целую жизнь, он бы сказал, что в этом деле есть нечто мистическое. Иначе такие совпадения объяснить просто невозможно. Может, лучше отвалить? Но ведь на кону четыре миллиона евро!

Сегодня утром ему доложили, что фирму, через которую «Баттерфляй» обналичивала деньги, крышевал начальник одного из районных отделений милиции. Вкупе с владельцем одного из банков, небольшого, но очень быстро набирающего обороты, они закрутили эту аферу и снимали с нее вполне хорошие деньги. При последней операции было обналичено около четырех миллионов евро. А сейчас следователи занимались фирмой «Баттерфляй», допрашивая единственную сотрудницу, оставшуюся на месте — главного бухгалтера.

Заместитель министра ждал результатов с минуты на минуту. Ему просто необходимо было знать, кто и за что платил небольшому предприятию такие огромные деньги. Если перехватить тему, можно хорошо поиметь — и для себя на старость, и для внуков, у которых все впереди. К черту мистику и сомнения! Деньги самые настоящие, и за них стоит побороться. Людей опасаться можно и нужно, а чертей бояться нечего, потому что их нет! Как нет и призраков! Мистика и все прочие глупости существуют только в голливудских триллерах!

Было три часа дня, когда Швиссу снова позвонили из Украины.

— Господин Швисс? Здравствуйте, — поприветствовал его на скверном немецком языке неизвестный собеседник. — Говорите ли вы на английском? Мой немецкий не очень хорош.

Швисс тоже отметил про себя, что звонивший знает немецкий из рук вон плохо. Он понял это с первого слова. Швисс в недоумении пожал плечами, так как помнил, что предыдущий его собеседник из Украины изъяснялся на немецком практически безупречно.

— Что вам угодно? — легко перешел на английский Швисс, который, как всякий европеец, свободно говорил на двух языках. Неизвестный собеседник знал английский чуть-чуть лучше, чем немецкий.

— Господин Швисс, знакома ли вам фамилия Яблочко?

— Простите, с кем я говорю? — скрывая свое удивление, спросил Швисс.

— Сейчас это не имеет значения, господин Швисс.

— Вот как? Но я не буду говорить с человеком, которого не знаю.

— Только, пожалуйста, не кладите трубку, господин Швисс. Не подумайте, ради бога, что я вам угрожаю. Просто вы можете лишиться важной для вас информации.

— У вас есть две минуты, — сухо произнес Швисс, здраво рассудив, что трубку положить он всегда успеет. Никаких секретов выбалтывать по телефону он не собирался, а послушать можно. Кто его знает, о чем хочет сообщить этот неизвестный? А вдруг действительно что-нибудь важное?

— Этого достаточно, — сказал незнакомец и тут же добавил: — Яблочко погиб.

— Мне это известно. В автокатастрофе.

— Нет. Директора атомного института убили. Его положили в машину уже мертвым, а перед смертью пытали, что уже доказано медэкспертизой.

Швисса было трудно удивить, но в этот раз он на самом деле был поражен. Тот, кто назвался Петром Петровичем, ничего не говорил об убийстве, он сказал только, что Яблочко попал в автокатастрофу. Если Яблочко убили, то для этого была причина. Возникал вопрос: является ли причиной убийства то дело, которое продвигал директор для концерна Швисса? А если да, то что удалось выпытать у Яблочко и кто его убил?

— Я надеюсь, — снова раздался голос в трубке, — что в две минуты, которые мне даны, время вашего молчания не входит?

— Кто и за что его убил?

— Это имеет значение?

— Имеет.

— К сожалению, не могу сказать точно, есть только предположения. Надеюсь, вы оцените мою искренность? Яблочко убили те, кто хотел перехватить дело, которым он занимался для вас в Украине. Конкретные личности сейчас устанавливаются, но, я думаю, для вас это не принципиально. Для вас важно другое — насколько они могут навредить вам и вашему делу. Учитывая, какие позиции занимают в Германии «зеленые» и какой политический вес они имеют во всем мире, вы, надеюсь, понимаете, о чем я говорю.

— Вы имеете отношение к следствию? — осведомился Швисс, проигнорировав политические пассажи собеседника.

— Опустим этот вопрос. Достаточно, если я скажу, что в курсе? — ушел, в свою очередь, от ответа и собеседник.

— Видите ли, господин…

— Называйте меня… ну, например, Николаем Николаевичем.

— Видите ли, Николай Николаевич, — с легкой насмешкой произнес Швисс, — вы не первый, кто звонит мне после смерти Яблочко. Вашего предшественника звали Петр Петрович.

В трубке установилась тишина.

— Это время я вычту из тех двух минут, которые я вам предоставил, — напомнил Швисс.

— И что вы ему ответили?

— Извините, но вас это не касается.

— Как знать, господин Швисс, как знать… Может, это как раз мое дело, — с ударением на слове «мое» ответил Николай Николаевич.

— Видите ли, Николай Николаевич, этот человек обещал предоставить мне верительные грамоты.

— Только обещал? И когда же?

— Завтра, — ответил Швисс и тут же пожалел о сказанном. Не надо было называть точную дату, ибо опытный профессионал может многое вытянуть из одного-единственного факта.

— Хорошо. Я позвоню вам завтра, во второй половине дня, только, пожалуйста, предупредите секретаршу, чтобы она меня не держала на линии полчаса. Во-первых, я человек занятой и мое рабочее время оплачивают налогоплательщики, а во-вторых, международные разговоры стоят кучу денег. А вы ведь привыкли считать деньги, не правда ли, господин Швисс?

Глава 17

Старлей нетерпеливо вышагивал возле КПП-30, ожидая своего помощника. Ему срочно нужна была машина, но поторопить помощника по рации он не мог: отлучки с КПП не разрешались, а разговор с помощником по рации непременно услышит дежурный по отделу. Мобильного телефона у помощника не было, поэтому единственное, что оставалось делать начальнику смены, это тихо материться и курить сигарету за сигаретой. Наконец он увидел вдали знакомую «девятку» и, не теряя ни секунды, тут же бросился к телефону.

— Дежурный? Разрешите отлучиться с КПП? Да зуб замучил! Поеду к стоматологу… Постараюсь как можно быстрее. Есть!

Вот теперь все было тип-топ. Он отозвал в сторону сержанта.

— Запомни, твоего земляка тут сегодня не было, он не проезжал, ты его в упор не видел и не слышал, даже во сне. Ты все понял? И про водку забудь, а то погон лишишься!

Старлей помчался в поселок, где жили все, кто работал в Зоне, и начал методично объезжать дворы в поисках серебристой «ауди». Жилых дворов было не очень много, и все он знал наперечет. Машина нашлась очень быстро. Не приближаясь, старлей обошел ее кругом — салон пустой. Теперь нужно показаться стоматологу, а затем звонить о находке.

Поход к стоматологу и пломбирование маленькой дырки в зубе заняли еще полчаса, после чего старлей снова примчался в тот самый двор. «Ауди» стояла на месте.

— Ну вот! Теперь можно и позвонить!

Старлей мысленно прикрепил к погону четвертую звездочку. Да уж… В сыскном деле важно не столько поймать, сколько своевременно доложить! Житейская мудрость…

Дежурный только ахнул, когда старлей доложил взволнованным голосом, что в одном из дворов по улице Кирова он обнаружил серебристую «ауди», обозначенную во вчерашней ориентировке.

— Молодец, старлей! — крикнул он по рации. — Жди, высылаю наряд.

«Уазик» с нарядом из четырех человек примчался незамедлительно. Старший наряда, капитан милиции, выскочил из запыленного «уазика», забыв захлопнуть дверь. Он подбежал к «ауди», подергал закрытые двери и багажник и заявил:

— Будем вскрывать.

— Как? — удивился лейтенант из наряда. — Без понятых? Без ордера?

— Здесь Зона, — жестко обрезал капитан. — Чрезвычайная обстановка — чрезвычайные меры! Нужно срочно найти преступника! Как его… этого… Бойченко! А в машине могут быть предметы, которые выведут на след. Так что лучше не выпендривайся! Я сказал, что будем вскрывать, значит будем! Всю ответственность беру на себя! — Капитану явно нравилось быть крутым.

— Как прикажете, господин капитан.

— Вот это другое дело. Инструмент есть?

— Имеется, — отозвался другой лейтенант, молча ожидавший, чем закончится разговор, и достал из планшетки фомку.

— Запасливый, однако! Ты зачем с собой фомку носишь?

— Да так, на всякий случай.

— Смотри мне… На всякий случай! — передразнил капитан лейтенанта. — Вскрывай багажник.

Лейтенант повернулся к своим товарищам, словно призывая их в свидетели, что он действует не по собственной инициативе, а по приказу начальника, и вогнал фомку в щель между крышкой багажника и кузовом машины.

Сергей неторопливо заехал во двор четырехэтажного дома, построенного буквой «Г», где атомный институт арендовал три квартиры для своих сотрудников. Квартиры располагались в коротком крыле на втором этаже.

Сергей задержался на секунду у подъезда, вспоминая, в какой квартире жил Василич. После первого звонка никто не открыл.

Испугавшись, что все квартиры могут оказаться пустыми, Сергей стал звонить во все двери по очереди. После третьего круга за одной дверью послышался шорох, потом то ли всхрап, то ли всхлип и, наконец, скрежет поворачивающегося в замке ключа. Когда дверь приоткрылась, из полумрака тускло освещенного коридора на Сергея уставились мутные, с красными прожилками глаза Василича.

— О, — невнятно пробормотал он, — явление… Действие второе: лиц нету, одни морды… Заходи.

Он отступил в сторону, слегка покачнувшись, и поддернул рукой черные семейные трусы.

— Здоров, Серега… Воистину, не можешь жрать через силу, нечего в гости ходить! Ик… Зараза…

— У-у… Это круто! — Несмотря на серьезность положения, Сергей не мог сдержать улыбки при виде бедственного состояния, в котором находился Василич.

— Еще как… Это мы своего начальника поминали. Как же он так неосторожно? Черт! Попасть под машину во дворе собственного дома! Это же умудриться надо! Ну вот ты, например…

— Василич, он не попадал под машину. Его убили.

— Ик… Что его?.. А ну повтори!

— Убили его, Василич, прямо на моих глазах. Здоровенный, как вагон, джип специально его ждал, честное слово. Сбил и даже не притормозил, наоборот, газу прибавил и смылся.

— За что? Собаки! Погоди… Сейчас пойду умоюсь, а то как неживой, блин… Даже хуже.

— Как это? Что может быть хуже неживого?

— Это отрицательное значение, уразумел? Смерть — ноль, а это минус. Словом, ниже плинтуса… Отвали, дай прийти в себя.

Василич, придерживаясь за стенку, поплелся в сторону ванной. Через несколько секунд оттуда донеслись вскрики и стоны, свидетельствующие о том, что он серьезно занялся своим здоровьем. Из ванной Василич вышел мокрый, весь в крупных каплях воды, но взгляд у него прояснился и стал гораздо осмысленнее.

— Это… Повтори, что ты о номинальном начальнике сказал?

— Убили его, Василии, прямо на моих глазах. Джип смахнул его с дороги, словно крошку со стола. Одни кроссовки остались.

— Мать его… За что же?

— За то, что он поговорил со мной.

Василич в недоумении прищурился.

— А ты что, особый такой?

— Василич, я не знаю, что мне делать. Начальник отдела поплатился жизнью только за то, что я ему кое в чем открылся. Если я и с тобой поделюсь, то и твою жизнь поставлю под угрозу.

— Хм… — Василич задумчиво заехал пятерней в давно не стриженные волосы. — Тогда чего ты сюда приперся?

— Сейчас объясню. Это к делу не относится.

— Знаешь что, — тяжело вздохнул Василич, — рассказывай все. Я им, сволочам, номинального начальника в жизни не прощу! Я с ним почти сорок лет душа в душу… Гады! Давай, говори…

И Сергей рассказал Василичу все, начав с того момента, когда директор пригласил его работать в институт, и закончив своим странным сном, в котором к нему явился Хозяин.

— К тебе Хозяин приходил? Точно? Ты ничего не спутал? Как это было, расскажи подробнее!

Стараясь не упустить ни одной детали, Сергей рассказал, как Хозяин, словно желая предупредить о своем приходе, сначала явился к нему в огне костра. Он описал свое видение: и короткую стрижку, и печальные глаза, и улыбку. А потом вспомнил, как во сне летал над Городом и как Хозяин говорил с ним, а главное, посоветовал ему ехать в Город.

— «Живых среди мертвых не ищут», — так он сказал. Вот поэтому я и приехал сюда. Пасут меня очень плотно. Где бы я ни оказался, через несколько часов они уже сидят у меня на хвосте. Ума не приложу, как им становится известно о том, где я нахожусь.

— Кто они?

— Откуда мне знать! Они мне не представлялись. Может, СБУ, а может, мафия какая… бандиты… Они за такие деньги кого хочешь уроют!

— А деньги где?

— В машине, в багажнике.

— Что, четыре лимона в машине бросил? Без надзора? Ну ты даешь!

Василич подошел к окну, лицо его посуровело.

— Серебристая «ауди»?

— Ну. — Серега утвердительно кивнул.

— Вот и охрана у твоих денег появилась! Возле «ауди» уже менты возятся.

— Где?! — Серега прыгнул к окну.

Внизу, рядом с его машиной, стоял милицейский «уазик». Пять милиционеров в форме мышиного цвета столпились возле багажника «ауди» и яростно спорили. Потом один их них, что повыше, полез в планшетку и что-то достал.

Замок багажника поддался со второго раза, негромко, но отчетливо щелкнув металлическим язычком. Крышка пружинисто поднялась, и взору милиционеров предстали аккуратно уложенные спиннинги, пакет со снастями, зачехленная палатка. Когда сдернули разложенный спальник, под ним оказались две туго набитые сумки. Капитан решительно взялся за бегунок «молнии». Под разъехавшимся замком показались тугие пачки разноцветных денег. Капитан достал одну и внимательно осмотрел.

— Должно быть, фальшивые… Кто ж такие бабки без надзора оставляет?..

Вытащив одну купюру, он небрежно засунул разорванную пачку в карман. Купюру же посмотрел на солнце под разными углами и даже помял, проверяя плотность бумаги.

— Черт его знает… Непонятно…

Лейтенант расстегнул вторую сумку.

— Мать честная! Да тут, наверное, несколько лимонов! Не зря этого Бойченко министерство ищет. Что будем делать, командир?

Капитан лихорадочно соображал. С одной стороны, все было просто, как раз чихнуть. Сумки при понятых перегрузить в «уазик» и отвезти в отдел. Там пересчитать, составить акт, сдать и забыть, получив за все это премию размером гривен в пятьсот, если, конечно, дадут. А то ведь и этого можно не получить! Мало ли по какой причине могут отказать в премии? Или кого-нибудь жаба задушит, или не хватит бюджетного финансирования…

Но есть и второй вариант. Никто не знает, сколько тут бабок, а потому можно рискнуть и взять какую-то часть. Всем этим лейтенантам рты заткнуть, всунув каждому по пачке. В пачке — десять штук, вполне достаточная плата за молчание… достаточная для нормальных людей. Но ведь среди них есть завистливые твари, особенно старлей, что с КПП. Капитан был знаком с ним давно и знал, что тот своего не упустит, сначала промолчит, а потом присосется, как пиявка… Расчетливый гад, везде свою выгоду ищет! Урод. А с этими деньгами можно было бы начать новую жизнь! Без ненавистной ментуры, куда пришлось пойти от безысходности и безденежья…

Капитан осмотрелся по сторонам. В это время во двор залетел холодный порыв ветра. С головы капитана сорвало фуражку, и она, словно поломанное колесо, цепляясь козырьком за траву, покатилась в сторону «ауди», подпрыгнула в последний раз и легла у колеса.

— Не дергайся. — Василич предостерегающе положил Сергею руку на плечо. — Мало тебе несчастий эти деньги принесли? Хрен с ними…

Сергей достал из заднего кармана две пачки.

— Вот, остались…

— Ну и ладно… Эта история еще не закончилась. Надо думать, как тебе в Город добираться. Знаешь, а без машины это сделать гораздо проще. Сядем на рейсовый автобус, доедем до Станции, а там до Города всего-то километра три… Полчаса ходу. Переодевайся.

За тридцать минут, оставшихся до рейсового автобуса, Сергей успел не только переодеться, но и слегка перекусить бутербродом с чаем. Василич, наблюдая за ним, скривился как от боли и провел рукой по опухшему лицу.

— Сейчас бы стопарь опрокинуть, да нельзя… Могут на КПП придраться. И Хозяин не одобряет…

Но, посмотрев, с каким аппетитом Серега уплетает свой бутерброд, Василич решил и себе налить чашку чая. Сделав глоток, он прислушался, как чай воздействует на его исстрадавшийся от жестокого похмелья организм, и удовлетворенно крякнул.

— Это, конечно, не рассол, но…

С улицы донесся шум, потом четыре хлопка, очень похожие на выстрелы, через несколько секунд прозвучал еще один и, наконец, все затихло. Серега и Василич бросились к окну. То, что они увидели, было ужасно. Тела четырех милиционеров серыми неподвижными пятнами лежали на земле, а пятый судорожно выдергивал из багажника сумки с деньгами.

— Мать твою, — пробормотал Сергей, ошеломленный увиденным. Отшатнувшись от окна, он посмотрел на Василича.

Василич, напротив, был серьезен и спокоен.

— Знаешь, Серега, ничего не бойся. У тебя все получится! С тобой ничего не случится по одной только причине: тебя охраняет Хозяин. Я это чувствую, печенкой чувствую, и не спрашивай почему. Не знаю почему! Чувствую и все! А теперь рвем отсюда, тут через несколько минут черт знает что начнется!

Они бегом выскочили из подъезда, завернули за угол дома и, никем не замеченные, вышли на улицу Кирова. И там уже спокойным деловым шагом направились к остановке рейсового автобуса.

Глава 18

Капитан внимательно огляделся по сторонам и сделал несколько шагов к фуражке, слетевшей с его лысеющей головы от порыва ветра. Наклонившись, он незаметно открыл кобуру и вытащил пистолет. В это мгновение он услышал выстрел.

Дневной свет превратился в невыносимо яркую вспышку. Глаза капитана вмиг выпекло, поэтому он видел этот свет внутренним зрением, где-то в самой глубине души. Там же, на фоне невероятно яркого сияния, он разглядел темную фигуру. Уже практически мертвый, начальник наряда не смог узнать ни черт лица, ни деталей одежды, ничего — только черный контур, как бывает на фотографии, сделанной против солнца. Фигура не двигалась, несмотря на то что он кричал о помощи. Крик его скоро угас, как и свет, а вместе с ним исчезли и очертания фигуры, даже не шелохнувшейся в ответ на призывные крики капитана.

Старлей рассчитал точно. Все участники наряда одновременно проводили взглядами капитана, шагнувшего за фуражкой. Этого мгновения было достаточно для опытного стрелка, чемпиона полка по стрельбе из ПМ. Выхваченный из кобуры пистолет, как влитой, лег в ладонь, а затем четыре раза дернулся, сотрясая душу старлея. В один миг он превратился из защитника закона в преступника, из того, кто ловит, в того, кто бежит, из человека, который спит спокойно, в негодяя, который спит урывками, хватаясь за оружие при каждом шорохе. Через секунду он ужаснулся тому, что сделал, но уже в следующий момент спокойно прицелился и добил шевельнувшегося лейтенанта. Засунув пистолет обратно в кобуру, старлей схватил сумки и, удивившись их тяжести, потащил добычу к «девятке».

— Четверых?!! Весь наряд?!!

ЧП на всю страну! Такого заместитель министра за свою долгую карьеру не помнил. Расстреляли целый наряд из четырех офицеров, а пятый, старший наряда КПП-30, исчез. Командир отдела доложил, что, скорее всего, именно старший лейтенант по необъяснимой причине расстрелял весь наряд.

Трупы были обнаружены во дворе, рядом с серебристой «ауди», значившейся в розыске со вчерашнего дня. У машины был взломан багажник. Здесь же находился и «уазик», на котором приехал наряд. Нашли свидетельницу, работницу одной из строительных организаций, проживающую в общежитии. Но свидетельница мало что слышала и видела. По ее словам, где-то около двенадцати раздались четыре хлопка, потом еще один. Она не сразу — простите, в туалете была — выглянула в окно и увидела лишь, как с места трогается белая «девятка». Машина быстро набрала скорость и выехала со двора. Спустя какое-то время из подъезда выскочили двое мужчин и завернули за угол дома. Кто они, свидетельница не знала, так как видела их мельком. Вот и вся информация. Конечно, потом, когда к работе приступили эксперты, были установлены дополнительные подробности, но на тринадцать часов дня ничего больше выяснить не удалось.

У заместителя министра не было и тени сомнений: убийца — старлей, а сгубили его деньги, даже не деньги, а их количество. Много денег — вот в чем причина. Его ментовская душа не выдержала испытания богатством. А может, и не мент он был вовсе, а так… просто носил форму с погонами. Заместитель министра прикинул, как бы он сам повел себя в подобной ситуации, смог бы положить четверых парней ради миллионов? Подумал и ужаснулся: он не мог уверенно сказать «нет»! Дожился… «Ну, при моей-то должности вовсе не обязательно убивать, я мог бы все устроить без крови», — рассудил он и почувствовал, как по спине пробежал холодок.

И все же… Заместитель министра вспомнил свои недавние размышления об этом деле. Вот еще четыре трупа. Чем-то от этого дела веет… нехорошим, до смерти нехорошим… Ничего себе, каламбурчик… Но четыре миллиона евро! Четыре!..

И предпенсионный возраст…

Старший лейтенант, выскочив на улицу, теперь не сомневался ни секунды. Круто повернув направо, он взял курс на КПП-30. Во-первых, там его наряд, а значит, есть шанс выскочить из Зоны, во-вторых, в той стороне Киев, огромная столица, в которой легко затеряться среди трех миллионов жителей, а потом уже думать, что делать дальше.

Несмотря на то что машина мчалась со скоростью сто двадцать километров в час, он ухитрялся бросать косые взгляды на заднее сиденье, где лежали две большие сумки, от содержимого которых зависело его будущее. Эти бабки обеспечат ему спокойную и достойную жизнь где-нибудь в Германии, Англии или Италии. А может, и в России… Вон сколько народа свалило туда за последний год! Всех там пригрели, устроили и никого обратно не выдали! Где не любят богатых людей? Правильно, только на родине! Почему? Потому что богатство свое они сколачивают за счет сограждан, а те по вполне объективной причине их ненавидят. Если же уехать куда-нибудь, то привезенные финансы будут работать на экономику страны проживания, а значит, ее жителям будет совершенно по фигу, как эти деньги достались явившемуся к ним миллионеру. Нет, если все удастся, надо отсюда сваливать, тут жить не дадут…

В это время дежурный по Зоне уже объявил тревогу и поднял весь личный состав. Сотрудникам выдали автоматы, пистолеты и боевые патроны. От здания, где расположился отдел внутренних дел, ежеминутно отъезжали машины и неслись во все стороны, прочесывая дороги, ведущие в сторону нового города энергетиков, а также в Белоруссию и Киев.

Мысленно подгоняя «девятку», и так несущуюся на пределе, старлей понимал, что дело решают не минуты — секунды. Не надо долго думать, чтобы понять: на КПП-30 позвонят сразу, как только обнаружат трупы, и, конечно же, спросят, не появлялся ли он там. Затем последует приказ: если появится — задержать. Сейчас самое главное для него — выехать за пределы Зоны до того, как позвонят на КПП-30. Захрипела рация:

— Алмаз, Алмаз, я Центральный, ответьте.

Через несколько минут снова:

— Алмаз, Алмаз…

Наконец послышался голос лейтенанта. Старлей напрягся, вслушиваясь.

— Отставить рацию! Он же нас слышит! Эй, старлей, если ты нас слышишь, отзовись!

— Центральный, я Алмаз, слушаю вас, — вмешался голос лейтенанта с КПП-30. Старлей сразу представил его, каким видел последний раз, когда еще был полноправным представителем закона.

— А, ладно, давай открытым текстом. Он что, не понимает, что его искать будут до самой смерти? Он же, гад, своих положил! — вмешался кто-то в переговоры. Старлей узнал голос начальника отдела.

— Алмаз! Старший вашего наряда подозревается в убийстве четверых работников отдела. Короче, Вася, этот гад застрелил Бодряева, Коваля, Снопко и Отченашего. Полной уверенности еще нет, но и сомнений почти не осталось. Положил ребят и смылся на вашей «девятке». Может, у него мозги переклинило? Никто ничего не понимает! Если он у вас там объявится, действуйте по обстановке. Имейте в виду: ему терять нечего, так что не дайте себя пристрелить, но не забывайте об инструкции… Дело на всю страну, потом каждый шаг анализировать будут, понятно? А тебе, сволочь, если слышишь меня, предлагаю: подъезжай к ближайшему посту и сдайся добровольно! Может, жив останешься… Но имей в виду, в любом случае отметелю тебя, как… — Начальник отдела замолк, видимо, не смог подобрать нужных слов, чтобы выразить свою ненависть к старлею-убийце.

Старлей вдавил педаль газа до пола, выжимая из «девятки» все, что было можно. Машина не ехала, а казалось, летела над шоссе. До КПП-30 оставалось километра два. «Еще чего, добровольно сдаться, — думал старлей. — У меня на заднем сиденье две сумки с евро, а за спиной четыре трупа! Я что, больной на голову?»

Совершенно неожиданно он вспомнил о дорожке, уходящей в лес. Раздумывать было некогда. Вылетев из-за поворота к КПП-30 и с трудом удержав машину на дороге, старлей резко повернул влево, на мало заметную лесную просеку, которой пользовались, обходя КПП, старожилы, не желавшие платить дань за ввоз в Зону водки. И все было бы в порядке, поскольку старлей не только классно стрелял, но и отлично водил машину, если бы правое колесо автомобиля не влетело в глубокую яму, которую неделю назад вырыл незадачливый контрабандист. Он вез на продажу полный «Москвич» водки и, забуксовав на маленькой глиняной линзе, сел на брюхо. Чтобы выехать, ему пришлось выкопать приличных размеров канаву, в которую и угодила «девятка».

Машину развернуло, и она на полной скорости врезалась в толстую березу. В спешке старлей забыл пристегнуться, и сейчас его сначала бросило на левую дверь, а потом на руль. Хрустнули кости. В груди, в том месте, где бьется сердце, вдруг образовалась пустота. Руки и ноги онемели. Он попытался дотянуться до сумок, чтобы удержать их на заднем сиденье, но рука не послушалась. Сумки плавно, словно при замедленной съемке, взлетели к потолку, и одна из них лопнула от удара.

Сердце старлея уже не билось, но мозг еще работал. Он все пытался посмотреть, не бежит ли от КПП кто-нибудь на помощь, однако как ни косил глазом, не мог рассмотреть дорогу, а голову повернуть не получалось. Перед глазами стояла белая береза, вздрогнувшая от сильного удара, но оставшаяся почти не поврежденной. Старлей смотрел на удивительно крупные, могучие наросты на стволе и трогательно тоненькие, качающиеся на ветру веточки, и его губы шептали:

— Ветки… Тонкие ветки… Веники… Баня… Горячо…

Он не видел, что из распоротой поломанным рулем груди теплой волной течет его темно-красная кровь, заливая живот, сиденье и пол. В голове зашумело, и сквозь этот неясный шум он расслышал чей-то голос:

— Как глупо…

Перед тем как сознание старлея угасло навсегда, он еще успел подумать, что на самом деле глупо прожил свою короткую жизнь.

На звук негромкого удара, донесшегося до КПП, не торопясь вышел сержант. Он оглянулся вокруг и, не заметив причины подозрительного шума, позвал лейтенанта. Предупрежденные дежурным по отделу, они еще раз внимательно осмотрелись, но машины, слетевшей с дороги, от домика не было видно. На всякий случай лейтенант доложил о подозрительном шуме в отдел, откуда на КПП сразу была направлена машина с вооруженным нарядом. Он-то и заметил при подъезде к КПП врезавшуюся в березу «девятку». Осторожно, достав оружие, наряд подошел к машине, стоявшей у дерева. Из треснувшего бака тоненькой струйкой все еще лился бензин.

— Не курить! — крикнул старший наряда. С первого взгляда было понятно, что медицинская помощь старлею уже не нужна. Но всех их удивило совсем другое: мертвый старлей, упавший на рулевую колонку, наполовину был засыпан пачками разноцветных европейских денег.

— Вон оно что… — задумчиво произнес старший наряда, — теперь понятно, чем ему мозги переклинило…

Серега с Василичем тряслись в стареньком «пазике», ежедневно совершающем несколько рейсов на Станцию и обратно. Отклонение от графика было в пределах допустимого, поэтому на остановке ждать почти не пришлось. Всю дорогу до КПП-10, что стоит на въезде в десятикилометровую Зону, они ехали молча. Оба были подавлены событиями, невольными очевидцами которых они стали полчаса назад. Василич, который был гораздо старше Сереги, отнесся к этому философски: все там будем. Серега, которому о смерти задумываться было еще рановато, не мог прийти в себя от потрясения.

«Ну как же так, — думал он, — живет человек, о чем-то думает, мечтает, любит, ненавидит… И каждый из нас — бесконечность. Внутри любого человека существует неисчислимое множество миров. Со смертью все они погибают, а тут сразу четыре… А родственники, друзья? И все из-за каких-то бумажек, которые даже не у нас напечатаны. За бумагу и типографские краски!»

Грустные философские размышления были прерваны, когда автобус сделал очередную остановку. Двери открылись, но милиционер с погонами сержанта в салон не поднялся. Он продолжал болтать с сослуживцем, и весь разговор отчетливо слышали все пассажиры автобуса.

— Старлея с КПП-30 нашли, — сказал сержант.

— Взяли?

— Нашли. Слетел с дороги на патрульной «девятке» и врезался в березу.

— Насмерть? — так же односложно спросил напарник.

— Вдребезги. Но тут другое — он весь был пачками евро засыпан.

— Да ты что?

— Мне Калитвиненко звонил, он в составе наряда выезжал. Там две сумки с евро были. Одна от удара лопнула, вот его и засыпало.

— Полный атас… Если не при жизни, так хоть после смерти повезло…

— Дурак ты, — осуждающе произнес сержант.

— Да шучу я, — попытался оправдаться напарник.

— Нашел тему! — не унимался сержант.

— Ребята, я опаздываю, — вклинился в разговор водитель.

— Да ладно тебе, — проворчал сержант. — Тут ЧП, можно сказать, на всю страну, а ты со своим графиком. Иду уже…

Проверка документов была проведена самым поверхностным образом. Милиционеру было не до контроля, и автобус медленно покатился дальше. Василич склонился к Серегиному уху:

— Знаешь, что я тебе скажу? Дело тут совсем не в деньгах.

— А? — словно проснувшись, переспросил Сергей.

— Я говорю, дело тут совсем не в деньгах, — повторил Василич. — Все эти смерти произошли не из-за этих сраных четырех миллионов, а из-за того, за что эти деньги заплатили.

Серега повернулся к Василичу.

— Точно говорю. Эти деньги прокляты, потому что их заплатили за неправедное дело. Ты же сам рассказывал, что немец дал эти деньги Яблочко за то, чтобы тот пропихнул идею строительства ХОЯТа?

— У меня даже доказательства есть, — мрачно подтвердил Серега.

— Диск, что ли? Так ты при себе его таскаешь? Блин, ну ты с ума сошел! Надо было где-нибудь спрятать! Значит так, когда мы на Станцию приедем, я пойду по своим делам, а ты — дуй напрямую в Город. И не бойся! Ты под защитой Хозяина. Главное — слушай его. Видать, не хочет он, чтобы у этого немца все получилось, не хочет, чтобы в Зону радиоактивное дерьмо со всей Европы везли, поэтому и помогает тебе. Без его помощи тебя бы давно сцапали, можешь в этом не сомневаться!

Автобус подъехал к проходной Станции и остановился. Пассажиры не спеша начали выходить. Серега, второй раз в жизни ступив на искалеченную землю Зоны, уже не испытывал того трепетного чувства, как в прошлую поездку. Сейчас ему было не до этого. Сейчас надо было спасать себя и то, что осталось в Зоне живого.

Глава 19

В кабинет заместителя министра занесли две сумки и большой целлофановый пакет. Их поставили на пол, а на стол положили тоненькую папку. Генерал открыл ее. В ней лежали два листочка: акт об изъятии вещественных доказательств с места преступления. Он внимательно перечитал документ. Взгляд задержался на сумме: 3880000 евро. Это была надбавка к его будущей пенсии, на которую он так рассчитывал. Понятное дело, теперь это сделать гораздо труднее: деньги видели очень многие, более того, есть документ, свидетельствующий о том, что их не только видели, но и считали. Однако, несмотря ни на что, генерал знал, что готов наплевать на эти факты! В первый раз, что ли? И потом, не он первый и, наверное, не он последний, кто закрывает глаза на очевидные факты.

Генерал встал из-за стола и подошел к сумкам. Чиркнула молния — и из сумки показались роскошные разноцветные внутренности. Раскрыл вторую сумку — картина стала еще более впечатляющей. А что в пакете? Заместитель министра развернул его и резко отшатнулся: в нем лежали пачки евро, измазанные почти свежей кровью.

— Черт, — пробормотал генерал, явно растерявшись. — Кровавые деньги — в прямом и переносном смысле… Хотя бы предупредили… Так ведь можно и заикой стать.

Он снова вернулся к мыслям о том, что в этом деле есть нечто странное и смертельно опасное. Помедлив, генерал протянул руку к раскрытой сумке, чтобы взять пачку денег. Просто взять и пощупать, ощутить ее тяжесть и упругость, вдохнуть запах типографской краски, приятно возбуждающий и сулящий много чего… В этот момент жесткие ручки сумки, до этого стоящие вертикально вверх, то есть в том положении, в каком они были, когда их несли, одновременно упали, едва не коснувшись своими самыми верхними точками пола. Генерал в испуге отдернул руку.

— Да что за… — Он на секунду остановился, а затем, отбросив все колебания, схватил сразу несколько пачек. — Дурацкие предрассудки! — воскликнул заместитель министра и поднес пачки к лицу. Стоило ему вдохнуть запах новеньких, недавно отпечатанных купюр, как его ноздри затрепетали. Мысль генерала тут же заработала в нужном направлении: как оформить документы, чтобы в будущем оградить себя от возможных обвинений в воровстве и одновременно изъять из сумок большую часть суммы.

— Акты переделать, наряд расформировать, взяв с участников подписку о неразглашении, в качестве вещдоков предъявить только те деньги, которые запачканы кровью, — бормотал он, не отрывая глаз от пачек евро. — Понятые? Уточнить, кто такие, какого возраста, хотя в акте это имеется… — Он просмотрел акт. — Адреса, естественно, есть. Самоселы?.. Ха! Да мы их в два счета! Угорели по неосторожности — и всех делов-то! Старик и старуха, их и вскрывать не будут! Мало ли по какой причине мрут в Зоне люди?

Он брезгливо приоткрыл пакет, определив на глаз, что там лежит тысяч триста — четыреста. Жалко, но придется ими пожертвовать! «Жадность фраера сгубила!» — так говорят клиенты его министерства.

Когда все было решено, он успокоился. Три с лишним миллиона евро могут служить очень хорошим успокаивающим средством. Иногда, правда, бывает наоборот…

Серега быстрым шагом дошел до города, огороженного забором из ржавой колючей проволоки, во многих местах порванной и провисшей. Он с опаской переступил черту, отделяющую жизнь от смерти, и пошел по улице, с обеих сторон заросшей дикими кустарниками и деревьями, с обостренным интересом осматривая все вокруг. Это был мертвый город, точнее, убитый город. Может, это единственный на Земле убитый город. Поэтому каждая его черта была неповторимой.

Серегу не оставляло ощущение, что все это он уже видел, причем совсем недавно. Каждый клочок земли, свободный от асфальта или бетона, был заселен кустами, сорняками и успевшими вырасти соснами и березами. Вся эта буйная растительность сплеталась в непроходимые колючие стены, Местами даже в целые рощи. Асфальт устилал ковер из перегнивших листьев, которые годами никто не убирал. Черные проемы выбитых стекол и подъездных дверей казались темными глазницами на отмытом дождями черепе. «Стекла-то зачем было выбивать? — мелькнуло в голове Сереги. — Кому они мешали?» Где же он все это видел?.. Ну конечно! Это было во сне, когда к нему приходил Хозяин. Тогда они вместе летали над Городом и он смотрел на город сверху, поэтому зрелище и кажется таким знакомым.

У одного из домов Серега по-настоящему перепугался, увидев застывшего малыша в цветной майке, который пускал мыльные пузыри. До него не сразу дошло, что это граффити, рисунок на стене. Он подошел поближе и внимательно рассмотрел изображение. Оглядевшись по сторонам, Серега увидел еще несколько причудливых силуэтов, яркими пятнами выделяющихся на фасадах домов. Идея Сереге не понравилось. Это было все равно что рисовать веселые разноцветные радуги на кладбище.

«Куда смотрит милиция? — подумал он. — Это же чистой воды вандализм!»

Серега старался вспомнить каждую мелочь из того сна, который ему приснился на берегу Киевского моря. О чем говорил ему Хозяин, когда они парили над широкой седой крышей? О бассейне, вот о чем! И улица была… то ли Чемпионская, то ли Олимпийская… Серега еще подумал, что бассейн расположен именно на той улице, на которой нужно. Он пытался воссоздать в памяти картинку Города сверху, словно карту, и соотнести ее с расположением Станции. На удивление, ему это удалось, и он определил направление, по которому нужно двигаться, чтобы дойти до бассейна.

Идя по узкой улице, как по тоннелю, Серега дошел до большой площади, пересек ее и повернул направо, а потом на первом повороте налево. За спиной осталось большое здание, очень похожее на огромный магазин. «Универмаг тут был, что ли?» — подумал Серега. Неожиданно он увидел грузовую машину, стоявшую рядом с девятиэтажкой. Чтобы подъехать поближе к дому, машина пробила бампером заросли кустов и небольших кривоватых деревьев, в результате чего получился самый настоящий коридор. В кабине сидел шофер.

— Эй! — Из окна наверху высунулась чья-то голова. — Принимай подарок!

Вслед за этим полетела батарея парового отопления и, мелькнув на фоне светлой стены, глухо ударилась о землю. Через пару секунд за ней полетели еще две. Со звоном посыпалось стекло. Из машины вылезли двое. Лениво перебрасываясь словами, они подошли к батареям, взяли одну и поволокли к машине. Что было дальше, Серега не видел, потому что отправился дальше. «Неужели металлолом собирают? — думал он. — А как же радиоактивное заражение?»

Дойдя до перекрестка, он остановился, снова вспоминая вид сверху, а затем решительно повернул влево. На втором доме, напоминающем свечку, сохранилась табличка «ул. Спортивная».

— Точно! — не удержавшись, воскликнул он. — Как я мог забыть! Никакая не Чемпионская! Спортивная! Он так и сказал — улица Спортивная.

Сергей приблизился к многоподъездному девятиэтажному дому. На фоне серо-голубых стен ярко выделялась зелень деревьев, выросших на бывшем газоне. Здесь росла березовая рощица с вкраплением невысоких сосенок. Березы своими верхушками доставали до второго этажа, а местами и выше. «И какой дурак тут деревья посадил? Они же свет закрывают, в квартирах будет темно, как в погребе!» — мысленно возмутился Серега, а потом неожиданно понял, что деревья эти никто не сажал.

— Господи! — ахнул он, — это они уже после аварии выросли!

Какая-то необъяснимая сила привела его к этому дому. Может, внутренний голос?.. Или он увидел этот дом в своем странном сне? Серега медленно шел по дорожке, тянувшейся вдоль длинного дома, и всматривался в полуразваленный павильон, окруженный огромными кустами, на колючих ветках которых висели большие, размером со сливу, плоды. Были они коричневого цвета, и Сергей подумал, что это, наверное, шиповник. А еще он увидел акацию с шипами длиной в три или четыре сантиметра. Во всех подъездах двери были выломаны и валялись рядом с черной дырой входа. Кое-где они висели на одной петле.

Вход в подъезд напоминал пещерную пасть, темную и опасную. Из-под решеток для очистки обуви, которые были сделаны возле каждого подъезда, пробивалась густая трава. Из-под всех, кроме одной. Возле этого подъезда росли самые красивые березы и было относительно чисто. Сергей решительно направился к нему.

Он парил над Городом, медленно следуя за небольшой фигуркой, неуверенно идущей по улицам.

«У него хорошая память… Я тоже не жаловался на память, когда был таким же», — с горечью подумал Он.

Фигура внизу наконец остановилась у подъезда, Его подъезда. Все правильно. Он оставил знак, а тот, кто пришел, Его слушает и понимает. Входить надо в живой подъезд. В живой, а не в мертвый. Вчера, за несколько часов до того как Он показался Сереге, воспоминания полностью вернулись к Нему. Он вспомнил квартиру, где они жили, жену, дочку и недавно родившегося сына. В памяти возникли родные имена и лица, их тепло и мягкие руки. Он вспомнил, как сияли их глаза, когда Он возвращался домой после окончания смены. Его боль от этой беспрерывной череды воспоминаний и узнаваний уже притупилась, и сейчас каждое всплывшее в памяти мгновение рождало только тихую радость, словно Он встречался с близкими людьми после долгой разлуки. Вот встретился с женой, и не просто женой, а с любимой и желанной женщиной. Он повидался с дочкой и сыном, почувствовал их теплоту и ответную любовь, благодаря чему восполнил энергию, потраченную Им за прошедшие двадцать лет.

Через разбитое окно Он влетел в свою квартиру на восьмом этаже и стал ждать.

Сергей робко зашел во влажную полутьму подъезда. Стало страшновато, как вечером на кладбище. Он внимательно осмотрел первый этаж. Двери во всех квартирах были выбиты. На стенке до сих пор висел список жильцов, написанный на белом металлическом листке черной краской. Он начал изучать его, прислушиваясь к себе, вглядываясь в черные буквы и пытаясь отыскать только ему понятный знак, который подсказал бы, куда идти. Все номера квартир были написаны четко, и только один номер — двести восемьдесят пять, что на восьмом этаже, — оказался полустертым. Может, это и есть знак Хозяина?

Серега начал подниматься по лестнице. Все выше и выше, по ступенькам, засыпанным отслоившейся штукатуркой и сухими струпьями зеленой краски. Лестничные клетки были завалены выбитыми дверями, на шестом этаже поверх дверей лежала вынесенная и по какой-то причине брошенная ванна. Осторожно ступая — совсем не потому, что он боялся запачкать обувь, а чтобы не нарушить покой этого странного места, — Сергей дошел до восьмого этажа.

Он ждал гостя в своей квартире. Услышав звук шагов, Он переместился в коридор. Через несколько секунд на лестнице показался человек. Он медленно шел по ступенькам, засыпанным мусором, и внимательно смотрел по сторонам. Поднявшись пешком на восьмой этаж, человек слегка запыхался. Наверное, с непривычки…

Увидев открытую дверь, Сергей остановился и негромко спросил:

— Эй! Есть здесь кто-нибудь?

В ответ еле заметно качнулась открытая дверь, печально скрипнув поржавевшими петлями. Это была единственная квартира, в которой дверь не была выломана, а нормально висела на обеих петлях. Понимающе кивнув, Серега зашел в квартиру.

— Мир дому сему! — неизвестно с кем и неизвестно почему поздоровался Сергей.

В квартире, словно в пещере, спрятанной глубоко под землей, царила полная тишина, и звуки его голоса, казалось, потонули в ней. Сергей напряженно вслушивался в эту тишину, не понимая, что же он хотел услышать, однако ни капли не сомневаясь в том, что Хозяин непременно ответит. Спустя какое-то время Сергей услышал слабый, словно дуновение ветра, голос:

— Мир…

— Ты звал меня, я пришел, — сказал Сергей, весь превратившись в слух. Он боялся пропустить хотя бы слово, произнесенное тихим струящимся голосом.

— Завтра… Президент… Здесь… — зашелестел голос.

— Что завтра? Причем здесь Президент? Президент чего? — недоумевая, спросил Сергей. Ему показалось, что над письменным столом, который стоял в углу и за которым уже никто не сидел двадцать лет, появилось легкое сияние. Сергей подошел ближе и увидел, как на толстом слое пыли начали проступать буквы, как будто кто-то водил по ней палочкой или спичкой. «Завтра здесь будет Президент. Отдай ему диск», — появились четко написанные слова.

— Как? Да там охраны будет больше, чем зрителей! Я же в розыске! Меня заметут в одну секунду! — Сергей оторопел от такого предложения.

«Кроме тебя — некому», — проступило на пыли.

Серега задумался. И правда, кроме него — некому.

— Ты мне поможешь?

Тишина была ему ответом. Серега осмотрелся. Он находился в спальне. Двуспальная кровать, матрас, подушки и одеяла. Рядом — детская деревянная кроватка, два высоких шкафа. Все гнилое, грязное, не раз прополосканное дождями и засыпанное снегом сквозь неизвестно кем разбитые окна. Кухня была немного чище, потому что стекла здесь были целые. Мебель не сгнила, а кухонная плита почти не поржавела. Только на шкафчике, в котором, видимо, хранилась консервация, остались бурые, похожие на засохшую кровь, помидорные потеки из лопнувших в зимние морозы банок.

В большой комнате в беспорядке стояли шкафы с вывороченными дверцами. На полках лежали испорченные от влаги и времени книги, на полу валялись осколки битой посуды. Вдоль стены стоял полуразвалившийся диван с нелепо торчащими из гнилой обивки пружинами и провалившиеся сами по себе кресла.

— Что же делать? — вслух произнес Сергей. — Ночевать ведь где-то надо… Что касается жратвы, то можно потерпеть. Пройдусь по квартирам, может, что-нибудь отыщу для ночлега…

В первую очередь он решил обследовать шкафы тут же, в спальне. Один стоял с выломанными дверцами, а второй был целенький, и из замочной скважины торчал ключ. Догадавшись, что это неспроста, Сергей открыл дверцу и обнаружил там вполне приличную подушку, два одеяла и туго свернутый матрас, поставленный вертикально в самом углу шкафа. Сергей даже не удивился своей находке в квартире, где никого не было лет двадцать.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил он.

— Располагайся, — прошелестело в воздухе.

Заместитель министра решил уйти домой пораньше. Причина была самая что ни на есть уважительная: футбол. Принципиальнейшая игра чемпионата. Играли «Динамо» и «Шахтер», белые и оранжевые. Спортивное противостояние подчеркивалось политическим — оппозиция востока к столице была общеизвестна. Сегодня генерал не поехал на стадион, а собрался посмотреть футбол дома, по телевизору. Такое решение пришло неожиданно, и только потому, что на него вдруг накатилась непривычная усталость, которая буквально валила с ног.

«Нет, — думал он, — закончу это дело — и в отпуск. Уже и забыл, когда отдыхал! На Свитязь, в Карпаты, в Сочи, в Швейцарию, да куда глаза глядят, только бы с работой не доставали. А мобилку дома оставлю! Пришло время себя поберечь! Годы, годы… „А годы летят, словно птицы летят…“ — мысленно пропел он. И ничем эту старость не остановить… Ах, как жалко! Вроде только-только жить начал, а уже пора о пенсии думать! — Генерал тяжело вздохнул. — Чего это меня на загробную лирику потянуло? Устал я, однако, поеду-ка домой, высплюсь, а футбол по ящику посмотрю. И за немецкий надо браться! Придется подучить, к такому делу переводчика подключать опасно! Такое дело лишних ушей не терпит!»

Он уже встал с кресла, но вдруг вспомнил, что осталось еще одно дело, и поднял телефонную трубку.

— Петриченко? Значит так, розыск Бойченко можно отменить. Все, что нужно, уже нашли. До свидания.

Он вызвал машину и уехал домой непривычно рано — еще не было шести вечера.

— До свидания! — попрощалась секретарша, улыбаясь в широкую генеральскую спину.

Швисс сидел за письменным столом, уперев широкий лоб в ладони. Он читал обзор украинской прессы за день, сделанный переводчиком и положенный ему на стол десять минут назад. Не менее пяти статей, в том числе две за подписями известных экономиста и атомщика, были посвящены его делу. Все пять статей ругали правительство, а вместе с ним и Президента за бессмысленное использование, а вернее, неиспользование земель тридцатикилометровой Зоны.

«Этот Петр Петрович или Николай Николаевич, шут их разберет, дело свое знает хорошо, — с удовлетворением отметил про себя Швисс. — Надо не просить у правительства или Президента разрешения, а ругать их за плохую работу в этом направлении. И чем крепче их будут ругань за бездеятельность, тем скорее появятся результаты. Парламент рано или поздно включится в этот процесс, потому что в оппозиции к правительству находится достаточно много депутатов из влиятельных бизнесменов и политиков. Начав критиковать правительство за бездеятельность в Зоне, парламент в результате как бы перейдет на мою сторону. Да, эту партию, судя по всему, играет хороший игрок, со стратегическим мышлением. Итак, все подготовлено, все фигуры на шахматной доске расставлены. С Россией Украину поссорили, через Францию дали понять, что Евросоюз ей не светит! Теперь Киев должен уяснить, что за особое отношение должна быть и особая плата. Если Президент хочет, чтобы Франция и Германия поддержали вступление Украины в Евросоюз, — учитывая теперешние отношения с Россией, для Украины это жизненно важно, — надо будет платить по-крупному. И платой этой будет организация в Украине хранения и переработки отработанного ядерного топлива. По сходной для обеих сторон цене. Но в любом случае эта цена будет гораздо ниже той, по которой принимает отходы Россия.

Ну что ж, завтра увидим, как лягут карты…»

Помощник Президента закончил свой рабочий день вечером. Аккуратно сложив папки в сейф, он выключил компьютер, вызвал машину и надел легкий летний пиджак. Завтра предстояла поездка на Станцию. Все, что нужно для этого, он приготовил, в том числе необходимую информацию для шефа. Он вышел на темную улицу. Где-то далеко послышался рев огромной толпы.

«Наверное, забили гол, — подумал он, — а может, промазали из хорошего положения… Тогда тоже орут! Толпа… Вот сборище придурков! Президент, наверное, тоже там. Любитель… Что ж, как говорится, доживем до понедельника! Завтра решающий день. Удастся — детям и внукам хватит! И бежать… Бежать из этой несчастной страны! В спокойную Европу или в Канаду, которая оказалась, слава тебе Господи, на обочине мирового терроризма. Там, в Канаде, будут только рады новому миллионеру».

Помощник ошибся. Президент в этот вечер не поехал на футбол, хотя действительно любил эту игру. Он отправился домой, чтобы еще раз просмотреть материалы по завтрашней поездке в Зону, подготовленные Помощником.

Телевизор был включен, на экране, гоняясь за мячом, бегали игроки в белых и оранжевых футболках. Вслед за мячом, словно привязанный к нему невидимой веревочкой, носился судья. Трибуны бурно сопереживали всему, что происходило на поле.

Президент изредка поднимал голову, бросая невидящий взгляд на экран, и снова возвращался к листкам бумаги с конспектом публикаций в газетах и интернет-изданиях, который подготовил для него Помощник. Во всех статьях ругали правительство и его, Президента, за неэффективное использование тридцатикилометровой Зоны.

Надо было решаться. Либо строить хранилище отработанного топлива для своих атомных станций, либо другое, с учетом приемки и хранения отработанного топлива из европейских стран. Второй путь обещал огромную выгоду, как экономическую, так и политическую. Это может стать своеобразной платой за вступление Украины в Евросоюз и НАТО, за что Президент так активно борется в течение всей своей политической деятельности. Об экономической выгоде такого решения не устают говорить авторы подобранных помощником статей. И авторы эти с достаточно известными фамилиями. Экономическая эффективность от сооружения хранилища для европейских стран оценивается ими в миллиарды долларов. Вот где деньги, которые так нужны стране!

А можно построить хранилище только для своего отработанного топлива. Без такого хранилища не обойтись, это цена, которую надо платить за энергонезависимость страны. Минимальная выгода, зато и риск минимальный. Каждая хозяйка держит свой мусор в своем ведре!

Как определить истинную ценность принятого решения? Как выбрать единственно верный ответ? Уже ложась спать, Президент все-таки определился. Несмотря на сомнения и неуверенность, он все же решил, что скажет завтра на пресс-конференции, которая будет организована после посещения Станции.

Глава 20

Серега допоздна не мог уснуть. И не потому, что спать на матрасе, разложенном на полу, было неудобно, что болели бока и спина, — просто ему постоянно казалось, будто он без спросу влез в чужую квартиру, куда в любую минуту могут вернуться хозяева. От этого ощущения было не столько страшно, сколько неловко, словно он подглядывал в замочную скважину.

Далеко за полночь ему наконец-то удалось задремать, и он как будто провалился в темный тоннель, по которому летел всю ночь, тревожно оглядываясь и вслушиваясь в тишину. Серега ворочался на жестком матрасе, не открывая глаз, то всхрапывал, то постанывал и успокоился только под утро, когда за окнами начало сереть. На рассвете он крепко заснул и открыл глаза, когда солнце стояло уже достаточно высоко.

Испуганно посмотрев на часы — не проспал ли? — Серега быстро поднялся. Еще вчера он решил, что выйдет из дому с таким расчетом, чтобы быть на Станции часам к десяти. Маловероятно, что Президент приедет туда раньше. А в десять там уже будет достаточно народа, чтобы затеряться в толпе. На Станцию он, конечно, не пройдет, там и без Президента охрана такая, что мышь не проскочит, а уж в день приезда главы государства и говорить нечего. Поэтому у него оставалась только одна возможность передать Президенту диск: дождаться, когда он выйдет из здания и направится к своей машине. Его наверняка окружат люди — Серега не раз видел такое по телевизору. Вот в этот момент и нужно попытаться. Другого случая не представится.

А что делать эти пару часов? Есть нечего, умыться негде, нет ни телевизора, ни приемника, ни телефона. Серега вышел на балкон. Внизу расстилались самые настоящие джунгли. На дома, расположенные напротив, больно было смотреть — такими одинокими и заброшенными они казались. Постоял немножко и вернулся в комнату. Взял из шкафа книжку с покоробленным переплетом, оказалась «Три мушкетера». Вот и нашел, как провести время. Страницы местами слиплись, покрылись плесенью, но читать было можно, и Серега углубился в историю о приключениях бравого ДАртаньяна и его друзей. За чтением едва не пропустил время, назначенное для выхода. Аккуратно положил книгу на место, запоздало подумав: «А зачем, собственно? Вряд ли в эту квартиру в ближайшее время кто-нибудь войдет…» Но привычка победила. При выходе он аккуратно закрыл за собой дверь, будто боялся обидеть хозяев, и не спеша зашагал вниз по лестнице.

Генерал проснулся под утро от щемящей боли в груди. Боль нарастала и нарастала, пока не стала такой острой, словно в грудь воткнули длинный отточенный нож. Он хотел позвать жену, но язык не слушался. Руки и ноги онемели и стали как деревянные, однако голова работала ясно. Генерал даже не удивился столь плачевному состоянию. Вчера, когда он взял эти проклятые деньги, у него появилось предчувствие, что с ним обязательно случится что-нибудь нехорошее.

Знал ведь, знал: эти деньги брать нельзя! Не то что прикасаться, даже думать о них нельзя! Какой же он дурак! Но ведь соблазн был так велик! И вот сейчас он лежит, в лучшем случае, с инфарктом. Черт, как же супругу позвать? Он попытался осторожно вдохнуть и выдохнуть, чтобы хоть как-то растормошить непослушное тело, но, к своему ужасу, понял, что ничего не получается, что его дыхание замедляется и все его усилия наполнить легкие воздухом бесполезны. И вдруг к генералу пришло осознание того, что он умирает. Это было так неожиданно, так невероятно! Неужели он и в самом деле умирает?

— Ах, как жаль…

Он вспомнил про две сумки, которые водитель должен был отвезти на дачу в Конче-Заспу. По сравнению с хоромами, принадлежащими работникам Кабмина, крутым бизнесменам и политикам, это был небольшой двухэтажный дом с шестью комнатами, занимавший маленький участок в десять соток.

Генералу повезло. Он так и не узнал, что под самое утро в проводке, небрежно сделанной электриками в кладовке, которая находилась по соседству с большим каминным залом на первом этаже, произошло замыкание. Водитель занес сумки в зал, и огонь, перебросившийся туда, мгновенно слизнул их, а потом пополз по шторам. Быстро и незаметно разбушевавшееся пламя переметнулось в комнаты второго этажа, а вскоре заполыхало и на чердаке. И только когда клубы густого черного дыма вырвались из-под крыши, пожар наконец-то увидели соседи. Поскольку на даче никого не было и пожарных вызвали слишком поздно, красные машины появились в поселке, когда тушить практически было нечего.

Последнее, что заместитель министра увидел в этой жизни, были строгие глаза. Казалось, они смотрели прямо в душу. Генерал понял, что от этого взгляда не спрячешься, что лгать бесполезно и говорить что-либо в свое оправдание не стоит.

«Вот! — успел подумать он. — А ведь я оказался прав! Нечистое это дело… Нечистое…»

Президент уже побывал на Станции, осмотрел все, что было запланировано программой визита, и сейчас проводил пресс-конференцию. В небольшой зал набилось журналистов — не продохнуть. Вопросы задавали самые разные, и в конце концов прозвучал тот, над которым Президент вчера мучительно размышлял до позднего вечера.

— Интернет-газета «Полдень». Господин Президент, ежегодно на содержание Зоны тратятся огромные финансовые ресурсы. Не рассматриваете ли вы какие-либо возможности использования этих земель с пользой для Украины?

— Спасибо за вопрос. Действительно, — начал Президент, — сейчас во многих средствах массовой информации поднимается вопрос рационального использования земель, выведенных из хозяйственного оборота в результате катастрофы на Станции.

Что можно сказать по этому поводу? Катастрофа и зараженные земли — это непреложный факт. Жить на этой территории, а также использовать ее в нормальном хозяйственном обороте будет невозможно еще сотни лет. Это тоже факт. Обратим наше внимание на северного соседа. Россия, принимая на хранение отработанное ядерное топливо из других стран, ежегодно зарабатывает на этом миллиарды долларов. И пресса, указывая на этот пример, совершенно справедливо упрекает нас в том, что мы не принимаем никаких мер по ослаблению финансовых последствий катастрофы для государства.

После этих слов Президент потянулся к стакану с водой, отпил и резко отвел руку со стаканом в сторону: вода была горькой, как хина. Стакан выскользнул из пальцев и полетел на пол. По непонятной причине время для Президента внезапно замедлилось. Он отчетливо видел, как плавно падал стакан, как тягучей струйкой, разделяющейся на капли, выливалась вода. Потом стакан с оглушительным замедленным звуком упал на пол, так же медленно подпрыгнул и разлетелся на осколки. Президент протер глаза, и наваждение исчезло, как будто его и не было. Журналисты с удивлением смотрели на главу государства, который, словно бы выключившись из жизни на несколько мгновений, неотрывно наблюдал за падающим стаканом.

— Вполне возможно, — продолжил Президент после секундного замешательства, — изучив общественное мнение и обсудив эту проблему с научными организациями страны, мы поставим — пока в политическом плане — вопрос о том, стоит ли нам пойти путем России и принимать на хранение отработанное ядерное топливо из стран Европы. Это принесло бы стране значительные экономические и политические выгоды. Во всяком случае я не вижу причины не изучить этот вопрос, тем более раз уж так сложилось исторически: у нас есть для этого специальная территория.

Журналисты торопливо записывали ответ Президента, кто-то, нервничая, пододвигал поближе к нему свой диктофон, кто-то уже звонил в редакцию по мобильнику, сообщая о сенсационном заявлении главы государства. Оставшиеся несколько минут пресс-конференции были посвящены именно этому заявлению. Журналисты уточняли детали президентского решения, выпытывая мыслимые и немыслимые подробности.

Руководитель охраны стоял перед президентской машиной в полнейшем недоумении: у машины было спущено колесо! Этого не могло быть! На автомобиле стояла специальная резина, которую не то что гвоздем, пулей не пробьешь! Тем не менее факт, как говорится, налицо: колесо, начавшее спускаться прямо на глазах растерянной охраны, уже лежало на ободе.

— Черт! — выругался водитель, почувствовав, как машина накренилась влево. Он выскочил из салона и в изумлении уставился на колесо. — Этого не может быть! Здесь же пуленепробиваемая резина!

— Шеф закончил говорильню и пошел на выход, — волнуясь, сообщил один из охранников, прижимая наушник к уху, и тут же набросился на шофера: — А ты чего стоишь? Быстро ставь запаску!

— Запаску… А… Да у меня и ключа баллонного, наверное, нет!

— Убью… Идиот! Иди посмотри, да поскорее! Эй, мужики, у кого ключ баллонный есть?

В это время из дверей показался Президент. Следом за ним, чуть правее, неотрывно следовал пресс-секретарь. Помощник, увидев замешательство охраны, не стал ждать вопросов от патрона и побежал к машине, чтобы справиться у шофера, что случилось.

Работники станции, заметив, что Президент стоит на крыльце, устремились к нему в надежде что-то попросить, на что-то пожаловаться… Когда еще такая возможность представится? Охрана взяла патрона в плотное кольцо. Со всех сторон на Президента посыпались вопросы, одни говорили слова поддержки, другие жаловались на неурядицы. Охранники, словно коршуны, вертели головами, подозрительно вглядываясь в собравшуюся толпу. Возбужденные люди отрезали Президента от входа, куда, если бы охрана оказалась более расторопной, можно было бы вернуться, поэтому он остался там, где стоял, прибавив начальнику охраны седых волос в его буйной шевелюре.

Серега видел, как Президент в считанные секунды был окружен толпой. Он стоял совсем недалеко, метрах в пятидесяти, но пока добежал, нечего было и думать, чтобы пробиться к Президенту и отдать диск. Да и возьмет ли он что-нибудь из рук незнакомого человека? Что делать? Водитель уже поднял машину на домкрате. Упало на землю снятое колесо. Времени почти не оставалось. Серега лихорадочно осмотрелся. Чем можно привлечь внимание Президента? Как пробраться сквозь плотные ряды людей и кольцо охраны? Рядом с толпой возвышался фонарный столб. Серега бросился к нему. Мгновение — и он залез метра на два. Вжав вспотевшие ладони в крашеный металл, он заорал что есть мочи:

— Господин Президент!

Никто, кроме одного охранника, не обратил на него внимания. Со своей вышки Серега видел, что водитель уже закручивает гайки на поставленном колесе. Что делать? Что?! Ноги заскользили по гладкому столбу. Господи, только бы удержаться! Надо удержаться! Серега изловчился и сунул руку в карман. Вот она! В руке была пачка евро в банковской упаковке. Охрана увидела: на столбе опасность! В руках охранников, словно из ниоткуда, появились пистолеты. Старший закричал, показывая на Серегу пальцем. А тот зубами рвал упаковку и с ликующим чувством — так революционеры в начале двадцатого века бросали в толпу прокламации — запустил в собравшуюся толпу пачку разноцветных купюр. Как ни странно, никто из телохранителей в него не выстрелил. Люди не поняли, что произошло.

Тогда Серега метнул вторую пачку цветастых денег. И только спустя несколько секунд люди, изумленно ахнув, бросились поднимать сыпавшиеся с неба купюры.

— Господин Президент!!! — снова заорал Серега. Теперь его услышали. Хорошо услышали! Два охранника сорвали его со столба и заломили за спину руки.

— Господин Президент!!! — продолжал орать не своим голосом Серега. — Только одну минуту!!! Одну!!!

Президент наконец обратил внимание на Сергея и сделал знак. Его подвели к главе государства.

— Прикажите, чтобы руки отпустили, — попросил Сергей.

Охранники похлопали Сергея по бокам и ногам, тут же нашли и извлекли из-за пазухи диск в твердой пластмассовой упаковке. Сергей протянул руку к диску, но верные стражи снова схватилась за пистолеты.

— Да погодите вы, — досадливо поморщившись, произнес Сергей. — Господин Президент, тут, на этом диске, информация для вас. Прочитайте! Это очень важно! Из-за нее погибли люди! Пожалуйста…

— Отпустите его, — приказал Президент и кивнул пресс-секретарю. В это время из-за плеча охранника показался Помощник Президента. Он протянул руку, чтобы перехватить диск, но в последний момент обо что-то споткнулся, его рука дрогнула и опустилась. Диск взял пресс-секретарь. Помощник внезапно побледнел и схватился за сердце, но Президент этого не заметил.

— Что здесь? — спросил он Сергея.

Тот отрицательно покачал головой:

— Сами прочитаете.

Пресс-секретарь опустил коробочку в карман пиджака, а Президент приказал охране:

— Не трогайте его! — И повернувшись к молодому человеку, добавил: — Иди, я обязательно прочитаю.

Толпа разошлась. Сергей остался один, чувствуя себя полностью опустошенным. Задним числом он вдруг испугался, подумав: «А что, ведь со столба запросто могли снять! Тем более что я, придурок, в карман полез… Нормальный телохранитель просто обязан был меня пристрелить».

— Нет… — услышал он слабый шелестящий голос, — нет. Найди моих… Там… Внутри… Табличка на стене… Найди моих…

На следующий день, возвращаясь с работы, Серега купил в киоске у метро свежую газету. Устроившись в уголке вагона, он начал просматривать новости. На первой страничке бросился в глаза набранный большим шрифтом заголовок: «Президент отказался от идеи принимать в Украину отработанное ядерное топливо из Европы!», а чуть ниже еще один подзаголовок: «Нет ядерной свалке в Украине!» Сергей небрежно свернул газету и, мечтательно улыбаясь, уставился в потолок. В том, что заголовок, набранный самым крупным шрифтом, который применяется только в газетном деле, появился в сегодняшнем номере, была его прямая заслуга. Жаль, что те, кто сейчас едет рядом с ним, не знают об этом.

Он даже не обратил внимания на заметку, размещенную на второй странице, слева, в самом низу. В заметке было сказано, что по необъяснимым причинам неожиданно для всех свел счеты с жизнью выстрелом в висок Помощник Президента, а дальше указывалась фамилия незадачливого и так нелепо закончившего свою жизнь человека.

Швисс ждал телефонного звонка целый день, а потом еще день, и еще. Но ни Петр Петрович, ни Николай Николаевич так и не позвонили ему. Потеря пяти миллионов евро для Концерна была, конечно, не убийственна, но сам факт пропажи наводил на весьма неприятные размышления. Раз может пропасть такая сумма денег, ощутимая даже для Концерна, несмотря на его обороты, встает вопрос об эффективности руководства.

В дело вмешался наблюдательный совет Концерна, который потребовал отчета: куда делись деньги? Сказать правду, что деньги отправлены в Украину для дачи взяток, а там украдены, было равносильно тому, чтобы подписать заявление об отставке с непредсказуемыми последствиями. Так можно попасть под суд и получить приличный срок. Кроме того, в прессу просочилась информация, непонятно откуда возникшая, но залетевшая прямиком в стан немецких «зеленых», что Швисс копает под закон о запрете атомной энергетики в Германии. Эта информация вкупе с многочисленными вопросами, возникшими у наблюдательного совета, которые непонятным образом тоже стали известны прессе, вызвали грандиозный скандал, повлекший за собой отставку Швисса.

Нервная система директора не выдержала такой нагрузки и дала сбой: он стал неадекватен. В больнице Швисса поместили в отдельную палату для привилегированных пациентов, где он по многу часов разговаривал с кем-то невидимым на незнакомом медицинскому персоналу языке. Совершенно случайно этот разговор услышал один из санитаров, который, имея жену-еврейку, в недалеком прошлом эмигрировал из Украины в Германию. Вслушавшись в быструю и невнятную речь пациента, он удивленно воскликнул:

— Ну надо же! Это же чистый полтавский говор! Во как шпарит! Почти без акцента! Если бы дома, в Украине, крыша поехала, это бы я понял! Есть от чего. Но приехать в Германию и рехнуться здесь? Это же как нагрешить надо?

Никто не заметил, как за длинным рассказом окончилась ночь и на востоке, где темное звездное небо сливается с горизонтом, появилась тоненькая серая полоска. Костер не погас, потому что в него не забывали подкладывать дрова, и они продолжали трещать, выкидывая вверх искры, которые летели вверх по затейливым траекториям. Под утро тишину все чаще и чаще стали нарушать различные звуки. Разгулялся судак, плюхаясь в фарватере, как брошенные в воду камушки, а на перекатах мощно и дружно прорезалась стая крупного жереха. Защебетали в кустах какие-то пичуги, и зашелестел в ивовых ветвях ветерок, набираясь прохлады от выпавшей еще с ночи росы.

Заухала выпь, и откуда-то издалека донесся лай собаки, неизвестно как оказавшейся в этой глухомани.

— Василии, а Василия! А дальше-то что было? — спросил кто-то из ночной темноты.

— Дальше? — переспросил Василич, не отрывая взгляда от костра, отчего в его глазах плясали колеблющиеся багровые огоньки. — А что дальше? Что я тебе, Кассандра, чтобы будущее угадывать? Поживем — увидим, что будет дальше. Во всяком случае, хранилище для забугорного отработанного топлива пока не строят. Ты что, газет не читаешь?

— А Серега? Серега куда делся?

— Да никуда он не делся, работает в институте, как и раньше. У нас в отделе действительно одни старожилы остались. Нужно молодежь растить, через пару лет в науке работать некому будет.

— А Хозяин? Что сталось с Хозяином?

— С Хозяином? А почему с ним должно было что-то статься? Ведь дураков да подлецов на свете не поубавилось. Их же не сеют, они сами растут! Должен кто-то охранять от них то, что осталось в Зоне живого. Разве нет?

Серая полоска на горизонте заметно посветлела и начала постепенно розоветь. Пришел новый день.