Хранитель замка Хэккет (СИ)

Мелкий дождь танцевал на замшелой кровле, смывал следы с серых ступеней, поил усталые яблони — тяжелый груз урожая клонил ветки к земле. Скоро придет время собирать яблоки, складывать в бочки, ставить веселый сидр, пузырьками играющий на языке. Ирландцы не понимают, они любят пиво, темное горькое пиво в огромных кружках. Заедают его жирным мясом ленивых зверей, не видавших вольного выпаса, кидают в котел земляные комья с кислым привкусом гнили, режут ножами хлеб, испеченный не женой и не матерью. И со временем сами становятся толстыми и ленивыми — по крайней мере жители больших городов. Спите, смешные люди, в домиках за горами…

За окном квакнул клаксон автомобиля. Из вежливости смотритель вышел на порог, помахал болтливым туристам, не вслушиваясь в их благодарности, и стоял до тех пор, пока шум колес не замер вдали. Дождевая вода весело журчала по желобу, она смыла личину — морщины, родинки, клочковатую седую бородку. Снова набрав в ладони прохладной влаги, Апельфер неторопливо напился — как и все Дана Ши, он пил лишь дождевую и родниковую воду. Тусклые волосы сделались золотистыми, глаза засияли зеленью, твидовый костюм и тяжелые ботинки остались лежать на крыльце. Босиком по мокрым листьям, по земле еще теплой, но уже дремлющей, полной семян и корней — к родным деревьям. Бессчетное число лет назад, когда люди еще не пришли на побережье, королева и ее сестры разбили сад в чудной долине, призвали из меловых скал воду, полную серебра. И яблони с тех пор не переводились.

Апельфер любил этот сад больше всего на свете. Помнил поросшие мхом валуны, дрок и боярышник, дикий шиповник у каменной изгороди, узенькие дорожки в густой траве, чашу родника, выложенную шелковистым на ощупь мрамором. Помнил каждое дерево от косточки до трухлявого пня, помнил кипень цветов, щедрые урожаи и срубленные зазря стволы, белое кружево на траве. Помнил, как всякий раз сад вставал заново — пока не иссякнет родник, яблони будут жить.

Если бы не прозрачная сладость розовых яблок, он бы успел к причалу… В ночь прощанья старый рыбак из болотного племени Питерборо и двое его сыновей не покладая рук перевозили Дана Ши с берега на прекрасный корабль с белоснежными парусами. Дворцы Волшебной страны опустели, время замедлилось, и все, кто хотел покинуть Ирландию, уплыли прочь, к скрытым за пеленой дождя островам Зеленой страны. И королева со свитой, и гневный король неблагих, и свора дикой охоты и необузданные водяные лошадки, и тильвит-тег в облике гордых царственных птиц. И возлюбленная, лебедица Каллах, та, что резала флейты из яблоневых ветвей, тоже заняла место на палубе.

Когда Апельфер спрыгнул с коня, солнце уже вставало над плещущими волнами. Сонный старик тер глаза, парни складывали в лодку тугие сети, пахло водорослями, солью и цветами жасмина — или ему почудился легкий тающий аромат? Силуэт корабля едва виднелся на горизонте, догнать его могла бы лишь птица. Апельфер не умел летать.

Сперва казалось, что дела обстоят не так и плохо. Пришлый бог не селился на вересковых пустошах, не все старшие ши покинули холмы и пещеры, да и младшие, те, кто уже привык к людям, ел соленое и ночевал под крышей, предпочли остаться на родине. Менестрели-полукровки бродили по дорогам, распевая изумительные баллады, монахи-полукровки молились вместе с оленями и медведями, зеленоглазые ведьмы собирали в полнолуние дикие травы. Рыцарь Бабочек, сын короля и девицы из Голуэя, объявил себя принцем-наследником и поклялся снова заполнить музыкой залы покинутого дворца. К сожалению некий сквайр повстречал принца на узкой каменистой дороге, сбросил с седла одним ударом, и столь грубо высказался о масти его лошади, фасоне плаща и умении владеть мечом, что юнец полез в рукопашную — и естественно оказался убит. Увядание началось — неотвратимое и неспешное, словно теплый октябрь.

С каждым годом волшебство утекало по капле, как вино из потресканного кувшина. Менялся шум ветра и шорох листвы, звон воды и вкус пищи, слова и знаки теряли силу. Одни ши дичали, становились камнями, источниками, а то и зверьми, бессмертными и свирепыми. Другие прибивались к людям, доили коров, расчесывали козлам бороды, следили за угольками, выпавшими из очага. И гибли вместе с хозяевами в бесчисленных войнах. Немногие старшие искали приключений, чудес, упоительных игр — любимого развлечения Дана Ши. Но загадки не находили ответов — кто раскроет тайну голубя, плачущего кровью, кто услышит голос мертвой красавицы в шелесте камыша, поймет лай пса, преданного хозяином? Никто.

Говорили, что корабль можно призвать снова — достаточно в полнолуние выйти на побережье и сбросить со скалы в море юношу или девицу из полукровок. А затем кликнуть трижды — и из-за горизонта покажется белый парус. Апельфер не верил подобным слухам — у него, как и у многих ши, в юности рождались дети от человеческих женщин, но убивать он так и не научился. Те, кто верил, заманивали людей к берегам, рассказывали им дивные истории, а под финал сталкивали вниз, на острые камни. А следом исчезали сами — может и вправду дожидались своего корабля.

Ши становилось все меньше, людей все больше. Чтобы выжить, Апельфер мастерски научился прикидываться человеком — глуповатым крестьянином, немым пастушком или почтенным старцем. Он поселился в саду — сперва вырыл себе пещерку и покрыл ее дерном, потом сложил хижину из хвороста и соломы. Потом сэр Арчибальд Кирван построил из синего известняка небольшой, но надежный замок, и нанял старика следить за садом. Его сын, Артур, подарил верному слуге каменный дом с очагом и кладовкой. Его внук погиб при пожаре, но внучатый племянник отстроил Хэккет заново.

Время от времени Апельфер уезжал, чтобы вернуться под видом собственного потомка — мало ли кто заметит, что садовник живет дольше господ. По счастью хозяева замка занимались своими делами — воевали, делили наследство, дрались за женщин, плодились, размножались и ложились в красную рыхлую голуэйскую землю. Изредка дети Кирванов находили приятность в обществе хмурого старика, слушали его сказки, танцевали под яблоневую флейту, учились различать родники, читать следы и считать лебедей в полете, начинали играть по-настоящему. Жаль, закрытые школы живо выбивали дурь из голов юных леди и джентльменов. Был конечно молчальник Энгус, лучший скрипач Голуэя, горбатая мастерица Эрин, чьи пальцы навсегда загрубели от гобеленовых нитей, рыжая Шиннед с неукротимым сердцем — в минуты любви ее глаза становились синими, словно тучи, а над верхней губой выступали росинки пота. Были и другие. Но все они в свой черед позабыли о чудаке-садовнике. Апельфер не сердился — век людей короток, жизнь скудна.

Настал час, когда к костру Самхейна не явился ни один ши. Тщетно рвалось к небу яркое пламя, плескался в бочонке веселый сидр, грудились яблоки в полных корзинах, тщетно звала и плакала флейта. Никто не бросил прутья рябины на волчью шкуру, никто не плескал молоком на угли, никто не пел заунывных баллад, древних, как скалы. Через год к огню вышли старый эквиска и пара зеленоглазых лис, однажды прилетал тильвит-тег, прибегала семейка смешливых брауни. Но потом и они исчезли.

Апельфер остался совсем один. Последний из Кирванов, упрямец Фергус отправился воевать с немцами и не вернулся. Он прихрамывал с детства, к тому же на его попечении жили старуха мать, красивая жена и три рыжекудрых смешливых дочки. Захоти — и остался бы в замке, держать хозяйство, заготавливать для солдат молоко и мясо, читать по утрам газеты и рассуждать по вечерам о политике, сидя в пабе с калеками и стариками. Но Фергус отказался отсиживаться, когда товарищи гибнут под пулями. Ушел и сгинул. Мать умерла от горя, жена родила четвертую дочку и вскоре уехала подальше от грустных воспоминаний. Замок долго стоял в запустении, затем наследники, чтобы извлечь хоть какой-то доход с развалин, разрешили водить экскурсии — и по новому замку, и по заброшенной башне, увитой плющом. Апельфер стал смотрителем, научился класть деньги на счет в банке и пересылать отчеты. Он старался как мог, понимая, что владельцы однажды могут снести здание вместе с садом и построить, к примеру, гостиницу, или колбасный завод. Деньги текли тонкой струйкой, туристы не жаловались, Апельфер жил спокойно…

Дождь кончился. Октябрьское солнце пробилось сквозь редеющую листву, лучи запутались в золотистых волосах ши. Близился вечер — один из множества тихих вечеров дома. В большом камине догорят дубовые дрова, капнет на подоконник воском грустная свечка, зашуршат мыши под полом, прокричит свое «уу» сова, тявкнет лисица, пискнет невезучий зайчишка. Сон смежит тяжелые веки, и в хлопаньи крыльев спустится в сад прекрасная Каллах, чтобы танцевать для любимого лунной ночью. А затем качнется палуба корабля, прозвенит одинокая арфа и стена тумана расступится, открывая берега зеленой страны… Кого еще бог принес?

Привратный колокол звякнул слабо — его разбудила женская рука. На пороге стояла девица не старше двадцати лет. Нелепо наряженная в потертые синие брюки и цветастую грубую куртку, нелепо причесанная — зачем стягивать пестрой лентой волосы цвета хлеба? Тоненькая фигурка, упрямо сжатые кулачки, пристальные глаза — и широкая радостная улыбка.

— Привет! Я Элли, приехала из Голуэя посмотреть замок Хэккет. Я заплачу за экскурсию не волнуйтесь.

— Как вы приехали, мисс? Автобус ходит раз в сутки, машины у вас, я погляжу, нет.

— Автостоп, сэр. Хич-хайкинг. Меня подбросили. Слышали про такое?

Смотритель помотал головой.

— Неважно. Главное я уже здесь!

Вот так туристка. Страх на мгновение охватил Апельфера — он понял, что не успел сменить облик, и предстал перед гостьей босой, одетый в белый шелк вместо грубого твида. Но девица не удивилась. Она вложила в руку проводнику хрустнувшую купюру и решительно отправилась внутрь. Маленькие ноги девушки, обутые в мокасины, двигались так легко, что едва задевали палые листья. Апельфер не успел распахнуть перед туристкой двери — она сама ворвалась внутрь и замерла, пораженная ветхой, тающей красотой.

Двадцать поколений женщин Кирванов ткали дивные гобелены с дамами, рыцарями и чудовищами, двадцать поколений мастеров вырезали для господ мебель с пузатыми ангелочками и воинственными единорогами. Сэр Мэтью Кирван защищал королевство на море и привез в замок золотую маску неведомого божка — когда люди не видели, божок скалил желтые зубы и клянчил у Апельфера кровушки. Нет, мисс, он вас не укусит. Леди Шиннед Кирван была принята при дворе, и некий принц подарил ей отделанное аметистами зеркало — полюбуйтесь, любая девица в нем видит себя красивой. Старый Патрик Кирван прославился тем, что не мог усидеть на стуле — под тяжестью хозяйского зада ломались любые ножки. И хозяйка, леди Маргарет, заказала для него кресло из огромного пня — мощно не правда ли?

С Черной башни видны приморские скалы. Говорят, там в ноябрьские ночи можно услышать пение селки — тюлени-оборотни собираются, чтобы отметить приход зимы. В Горелой башне живет призрак веселой хозяйки замка — устав от бесконечных капризов старого мужа, она утопила рогоносца в бочке с мальвазией. Не волнуйтесь, мисс, призрак безобиден, он пугает только мужчин. Из Белой башни открывается вид на яблочный сад — особенно хорош он в апреле, когда яблони примеряют розовые наряды. Хотите осмотреть и сад тоже? Извольте.

Шиповник давно созрел, но кое-где в колючих ветвях проглядывали запоздалые остренькие бутоны. На большом валуне грелась семейка ящериц — случайные посетители не спугнули их. Хмельной запах яблочной падалицы и бурой листвы кружил голову. Над чашей родника танцевали желтые бабочки. Древнее волшебство все еще жило в корнях.

— Помилуйте, сэр, как здесь чудно! Обычно англичане приводят сады в идеальный порядок, стригут газоны под ноль и убеждают деревья стоять по стойке смирно. Никакой первозданной дикости, никакой тайны. А у вас — просто сказка!

— Спасибо, мисс, приятно слышать, — скромно произнес Апельфер.

Девица легко вскочила на камень, встала в позу и продекламировала:

Знаете, сэр, если где-то в старой доброй Англии уцелели эльфы, то они живут в вашем саду.

— У вас богатое воображение, Элли! Немногие могут похвастаться таким даром.

Девица заметно смутилась, в легком запахе пота вдруг проступила цветочная нотка. На мгновение Апельфер прикрыл глаза. Так и есть — толика нашей крови, разведенная до неузнаваемости.

— Откуда вы приехали, Элли? Одеты вы как чужачка и выговор странный.

— Из Огайо. Знаете, где это? В Америке, за океаном. У нас в прерии эльфов никогда не водилось, но мать читала мне сказки — про Пака и Основу, про волшебные холмы, про кавалькаду охотников и охотниц, что каждую осень проносится по дорогам.

— Чтобы похитить сердца тех смельчаков, кто рискнул ночью выбраться в лес, согласился выпить цветочный нектар и отведать волшебные сласти, приготовленные самой королевой. Девицы порой возвращались к людям с младенцами на руках, юноши возвращались бородатыми мужами, а жадные глупцы — охотники за сокровищами — не возвращались вообще.

— Эльфы убивали их?

— Нет, Элли. Без крайней нужды ни один Дана Ши не отнимет чужую жизнь — но мы… они способны запутать в чащобе или вывести на хищных зверей и оставить несчастного на милость судьбы и его пришлого бога.

— А девицы не жалели о своей участи?

— Жалели — ведь возлюбленные бросали их, стоило утратить свежесть юности. Зато дети получались красивыми и здоровыми, наделенными редкостными талантами.

— Одинокая жизнь — за месяцы или недели счастья?

— За возможность открыть сердце и разум, погрузиться в вихрь настоящей игры, отвечать на незаданные вопросы. Людские страсти для ши — как для вас вино, мы наслаждаемся вашей яростью и восторгом, слезами и смехом. Немногие способны подняться вровень, переставлять фигуры в игре Дворов, а не двигаться по повелению чужих пальцев. Немногие видят невидимое и ощущают прекрасное.

— Прекрасное?

— Арфу со струнами из дождевых струй. Отражение падающей звезды в чаше тихой лагуны. Лебединую стаю, что кружит над родными лесами перед отлетом. Первую ноту новой флейты, голос, которого никто никогда не слышал. Знаете, как она звучит?

Задумчивая Элли помотала головой. Впервые за много лет Апельфер протянул ладони в воздух — и смог призвать инструмент. Музыка звучала негромко — так варакушка поет над гнездом, так шуршат, распускаясь, лепестки чайных роз, так первый весенний дождь бьется о сонную гладь пруда и капли тают в воде.

Словно зачарованная Элли скинула обувь и начала танцевать. Люди движутся скудно и скупо, подчиняясь правилам и рисункам. Девица носилась стрекозой между корявых стволов старых яблонь, кружилась кленовым семечком, отталкивалась от камней и ветвей, обнимала землю и гладила опавшие листья. Ши почудились белые крылья, трепещущие за спиной — мнится, мнится.

От толчка с дерева градом посыпались яблоки, разрушив недолгое волшебство. Раскрасневшаяся Элли со смехом повалилась на траву.

— Уфф, устала. Умираю, как хочется пить.

— Вот родник, девочка.

Отбросив назад непослушные волосы, Элли склонилась над чашей, набрала пригоршни воды, плеснула в лицо, глотнула — и вдруг отпрянула.

— Простите, мне… мне почудилось.

— Что почудилось, милая? В волшебном саду видишь странные вещи.

— Словно бы по краю мраморной чаши бродит белый голубь. Он хочет что-то сказать и не может, и из глаз птицы льются кровавые слезы.

— старинная загадка и ответ на нее давно найден. Если б наглец Томас Рифмач не вмешался в тот спор, голубь бы остался при Неблагом дворе, безгласным слугой. Удивительно, что ты разглядела.

— Знаете, сэр, я как раз хотела об этом спросить.

— Давай будем на «ты», дитя. Называй меня ши.

— Хорошо, Ши. Знаешь, я давно вижу то, чего не видят другие. Муравьиные королевы в фонарном свете кажутся мне подданными феи Титании, пума с индейского браслета рычит на меня и скалит зубы, в пруду подле нашей фермы похоронен некрещеный младенец, а в соседнем городке живет настоящая ведьма. Я боялась рассказывать, даже маме и папе, думала, вдруг я сумасшедшая? Но взрослые все равно подозревали, пичкали меня таблетками и водили к врачу.

— Вылечил он тебя? — ухмыльнулся Апельфер.

— Как видишь, — фыркнула Элли. — После колледжа я отправилась путешествовать, побывала в Италии, Франции, теперь приехала на родину бабушки. Я подумала, мало ли кто-то из родственников тоже с причудами или в семейных архивах остались записи. Но архивы сгорели, дом, как видишь, пустует. А странные вещи никуда не деваются. Можешь объяснить, Ши, почему меня преследуют духи и тени?

— Погоди немного, я принесу нам сидра. Чудесного, сладкого, сам готовлю. Выпьем по стаканчику, и я все тебе объясню. Подожди здесь, хорошо?

В погребе ши остановился передохнуть немного, утишить бешеный бег сердца. Как давно он не встречал полукровок, не ощущал столь ясного дара провидения, не находил партнеров, годных для настоящей игры. Одиночество может завершиться сегодня, через считанные часы.

На мгновение змейкой проскользнула холодная мысль — пригласить девушку прогуляться на побережье, к меловым скалам. Она молода, весела и доверчива, смерть от удара мгновенна, боль не успеет нахлынуть. Вдруг слухи не лгали и корабль действительно явится на зов крови?

Взять ее, как иных женщин, проще простого — малышка Элли уже очарована музыкой, она кинется в сети белой голубкой, а затем полюбит его всем сердцем. Поселится в маленьком домике, станет печь яблоки в золе камина, танцевать под музыку флейты, слушать хор соловьев и хриплое карканье ворона. Начнет встречать туристов и степенно проговаривать пресный канон экскурсии, а потом хихикать над скучными непонятливыми людьми. Будет нянчить зеленоглазых детей и гадать, кто унаследует дар. Обречет их на участь чужаков в чужой стране. А потом ляжет в рыхлую землю и покинет его — позже чем чистокровные дочери Евы, раньше, намного раньше, чем он — бессмертный.

Сказать правду? У эльфа и ветра спроси совета… Не по игре!

Апельфер отер пот, несколько раз глубоко вдохнул и нацедил из бочки два стаканчика сидра.

— За жизнь! — хихикнула Элли.

До чего же она хороша, с искорками в зеленых глазах, с тонким слухом, с нечеловеческим острым чутьем. Останься! Пожалуйста! Будь со мной, очарованное дитя!

Одним глотком Апельфер осушил стаканчик.

— Ты действительно одарена, Элли. Твой огромный талант — воображение. Картинки, всплывающие в твоей голове настолько ярки и четки, что кажутся настоящей реальностью — как реально это сладкое яблоко. Но ты их воображаешь, рисуешь мыслями. Понимаешь меня?

— Да. Наверное так и есть.

— Даром воображения наделены художники, поэты и скульпторы. Ты же видела гоблинов и крылатых горгулий на стенах старинных церквей?

— Конечно видела, — улыбнулась Элли. — Каменные старухи с огромными ртами, зубастые карлики, дракончики, поросшие мхом так, что едва различишь морды. Понятия не имею, как они все называются.

— Выглядят настоящими, верно? Но неужели ты думаешь, будто ваятели и вправду встречались с чудищами?

— Пожалуй ты прав, Ши. Они просто воображали — и вырезали на камне грезы.

Молчание явилось нежданным гостем. Стало слышно, как падают яблоки, гулко стукаются о землю — так, так. Элли жалобно взглянула на Апельфера, но тот оставался неумолим. Жестоко кормить собаку, если откажешься брать ее в дом.

— Не сочти, что гоню тебя, девочка, но к закату по трассе пройдет автобус из Каерадрина в Голуэй. Лучше успеть на него. Поднимешь руку — водитель остановит.

— И дверка откроется. Понимаю.

Огорченному Апельферу показалось, что в глазах у девицы что-то потухло. Впрочем, могло и почудиться. Ши одарил гостью яблоками и сидром, проводил до дороги, удержался от искушения поцеловать — даже в щеку.

— Будь счастлива, сестра, — прошептал он вслед девушке. И вернулся медленно-медленно, ощущая босыми пятками каждый камушек, каждый выступ влажной земли. Угасло дня сияющее пламя, тихие сумерки нежно обняли старый дом под зеленой крышей. Мелкие птахи запели хором, провожая закат. Медленно опустилась тьма — на всю округу ни единого огонька, ни единого человека. Старый Апельфер, Яблочный человек разжег камин, поставил на подоконник две свечи и смотрел на них, пока огонь не потух. Потом лег спать, с головой завернувшись в пушистый плед. И когда во сне расступилась туманная пелена, наконец-то сумел перешагнуть через борт яблочной лодки и спрыгнуть в воду. Не оборачиваясь, вышел на берег, улыбнулся прозрачным контурам дальнего замка, услышал голос волшебной арфы, песню, что любила Каллах — спи сердце, спи душа. А затем сделал шаг и другой и третий по упругой густой траве.

…Любопытная Эллен из Огайо торопилась к перекрестку, перепрыгивала через мелкие лужи, с аппетитом хрустела сочным яблоком. Она чувствовала — точнее воображала — как набитый людьми толстый автобус переезжает через старинный акведук, катит мимо темных деревьев и широких полей. Старенький викарий на переднем сиденье листает Йетса, шея под воротничком как всегда чешется. Спаниель у его ног дремлет, взвизгивая во сне — гонит зайца. Дочка фермера притопывает ногой, напевает чуть слышно про вкус меда и мечтает, как ее пригласит на танец белозубый рыбак. У водителя в мыслях пудинг с почками и требухой — пахучий, сочный, горячий, щедро политый соусом. Он забыл пообедать, а подружка из Голуэя всегда примет усталого путника. А в багажнике за корзинами и чемоданами скрючился маленький брауни — срочно нужно навестить бабушку, а коварные ласточки и вороны наотрез не желают катать народец бесплатно, вынь да положь им отборных дождевых червяков.

Выдумки! Совершенно невероятные настоящие выдумки!

Эллен полнилась радостью — все-таки не сумасшедшая, не умру в психушке, как сулили учителя и грозил пьяный отец. Мое воображение богато и творит удивительные чудеса. Упрямец Томас Рифмач вмешается в спор королевы эльфов и спасет несчастного голубя, а девица из замка Хэккет полюбит зеленоглазого сына холмов, облаченного в белый шелк. Я напишу книгу, настоящую книгу. И от страниц будет пахнуть яблоками!

1 — Уильям Йетс.

2 — Вильям Шекспир.

3 — Эллен Кашнер.