Мария Берестова Хрупкая мелодия

– Господин! Там в гостиной госпожа… – лакей нерешительно замялся, не зная, как верно изложить мысль, и неловко сформулировал: – Какой-то странный шкаф ставит!

В первый момент в воображении неожиданно оторванного от чтения Михара нарисовалась хрупкая фигурка Магрэнь, неизящно пыхтящая у тяжёлого шкафа и пытающаяся его сдвинуть.

Сморгнув пару раз, он избавился от этой навязчивой картинки перед глазами и задался вопросом: а на кой ляд, вообще, ему в его гостиной сдался новый шкаф?..

Следующим вопросом стало – почему он узнаёт об этом от лакея? Магрэнь отличалась большой собранностью, и было совершенно неясно, почему она не согласовала вопрос с ним, прежде чем действовать. Что ещё за провокация?

Михар резким недовольным жестом отпустил лакея, отложил книгу, встал, поправил накрахмаленные манжеты рубашки и отправился выяснять, что там в его гостиной происходит.

Подходя к распахнутым дверям, он услышал тихий странный звук.

Мелодичный тонкий перезвон словно стукающихся друг о друга в воздухе хрустальных нот дрожал отголосками смутно знакомой мелодии. С каждым шагом звук становился громче и полнее, но Михар вконец перестал понимать, что за странный инструмент его издаёт – колокольчики? клавикорды? клавесин? Словно серебряные шарики сталкиваются друг с другом в воздухе!

Войдя в гостиную, он обнаружил оживлённую Магрэнь, стоящую возле небольшого резного шкафа, и пару рабочих, которые ненавязчиво разместились у стеночки в ожидании приказов.

Магрэнь наклонила голову направо, немного покачала ей, наклонила её налево, вслушиваясь в мелодию, которая исходила явно из шкафа.

Михар сморгнул, пытаясь понять, не сидит ли внутри какой-то карлик с трианглем. Но для триангля звук был слишком разнообразным, а мелодия – слишком быстрой и упорядоченной.

– Возможно, чуть правее… – задумчиво протянула Магрэнь и выжидательно посмотрела на рабочих.

Те поспешно подошли и переставили странный шкаф чуть правее. Мелодия продолжала нежно переливаться в момент переноса, но затем, став медленнее и протяжнее, оборвалась.

– Да, правее лучше! – вынесла вердикт Магрэнь и любезно кивнула рабочим: – Вы свободны, господа.

Рабочие с поклонами двинулись к выходу – и тут заметили Михара и принялись кланяться снова. Проследив за ними взглядом, обнаружила жениха и Магрэнь.

– Ах, Аренсэн! Вы вовремя! – обдала она его ясным и невинным взглядом с выражением «как всё удачно складывается, не правда ли!»

Михар полагал, что ничего не складывается удачно, потому что он, совершенно точно, не давал своего позволения расставлять в своём доме странные музыкальные шкафы, и совсем не обрадовался этому новшеству. В его столичном особняке всё было устроено на его вкус, и даже дочь никогда не вмешивалась в планировку!

Игнорируя его явно выраженное недовольство – он сложил руки на груди и нахмурил брови – Магрэнь хмыкнула, поправила лямку своего светлого шёлкового платья и деловито подошла к шкафу. Покопавшись там, она подкрутила большой и явно тугой ключ – и из шкафа снова полилась мелодия, тонкая, быстрая, наполненная журчанием воспаряющих к потолку звенящих хрустальных нот.

Магрэнь сделала пару шагов назад и в сторону – так, чтобы держать в поле зрения и шкаф, и Михара, – и с большим наслаждением в голосе спросила:

– Правда, прекрасно?

Голос её зыбко дрожал в тон мелодии.

И сама реплика, и подкрепляющая её нежная улыбка, и сияющие радостью глаза требовали – буквально категорически требовали! – согласиться с её даже не вопросом, а утверждением, но Михар на эту игру не повёлся.

– Не вижу ничего прекрасного, – сухо откликнулся он.

Магрэнь на секунду застыла, ярко отобразив лицом пантомиму: «Ну что за невыносимый человек!» Затем тем терпеливо-ласковым тоном, которым взрослые говорят с детьми, сказала:

– Это же музыкальная шкатулка, Аренсэн!

Проигнорировав совершенно недопустимый тон – чтобы не уводить разговор в сторону, как, видно, рассчитывала она, – Михар демонстративно смерил шкаф взглядом и вербализовал главное несоответствие:

– Шкатулка?

С музыкальностью вопросов не возникло. Переливчатая мелодия всё ещё ласкала слух – надо признать, что звучала она, в самом деле, мягко и приятно.

– Чем больше – тем громче звук, – пояснила Магрэнь так, как будто это действительно должно было всё объяснить.

Осознав, что она так и будет уходить от разговора подобно той скользящей переливчатой мелодии, которую издавал шкаф, Михар решил действовать напрямик и прямо выразил обстоятельство, вызвавшее его недовольство:

– Я не разрешал ставить в моей гостиной никаких музыкальных шкаф…тулок, – вовремя перестроил слово он.

Она стремительно повернулась к нему всем корпусом.

– В нашей гостиной, – с тонкой змеиной улыбкой поправила она.

На упрямом её лице было прямым текстом написано, что от шкафа он избавится теперь только в комплекте с упрятанным туда трупом своей невесты.



Михар, в целом, отдавал себе отчёт в том, что, когда он женится, его быт частично изменится. Но он не ожидал, что Магрэнь начнёт действовать так дерзко, не согласуя с ним свои планы. Он, в целом, не имел ничего против этого шкафа, но то, что Магрэнь не спросила сперва его разрешения, вызвало в нём гнев.

Отобразив движением бровей своё недовольство подобной дерзостью, Михар всё же пожелал досмотреть до конца запланированный ею спектакль – потому что странно было предположить, что она не предвидела его гнев по поводу её самоуправства, а значит, она зачем-то нарочно его провоцирует, – и с умеренной холодностью отметил:

– Мы ещё даже не поженились, а моя гостиная уже наша?

– Ох, не начинайте! – с тонко выверенной дозой лёгкого раздражения отмахнулась от него Магрэнь. Невесомая кремовая вуаль, украшавшая её платье сзади, взметнулась изящно и трепетно, совсем в такт дрожащей россыпи мягких нот, издаваемых шкафом. Приходилось признать, что Магрэнь в этом платье и мелодия очень шли друг к другу. Невольно Михаром овладело любопытство: он был готов поставить на то, что и духи были выбраны не случайно. Отчаянно захотелось подойти ближе и проверить эту догадку, но он удержался, потому что был уверен, что она рассчитывала вызвать в нём это любопытство, а ему не хотелось уступать ей сразу.

Осознав, что соблазнительный приём не сработал, Магрэнь чуть сморщила носик и вышла на новый тур. Она не имела никакого коварного плана, как предполагал он, а просто не успела его уведомить о покупке, и теперь ей было неприятно, что он встал на роль вышестоящего, отчитывающего подчинённого. В конце концов, он сам выбрал её в хозяйки своего дома, а значит, это её поле, и она имеет полное право делать такие перестановки!

Она решила, что не спустит ему с рук попытку поставить её на место, поэтому напомнила о своём статусе при нём:

– Тем более, без этой шкатулки и свадьбы не будет!

Новый пассаж её логики был столь неожидан, что Михар даже выразительно всплеснул кистью той руки, которая лежала поверх другой на его груди. Невольно получилось в такт мелодии.

– Не припомню в нашем брачном контракте такого условия, – насмешливо возразил он.

Магрэнь припомнила, что, в самом деле, не внесла в контракт – не шкатулку, конечно! – а своё право заниматься интерьером их дома. Это было настолько очевидно – такими делами всегда занимается хозяйка, а не хозяин, – что она не предвидела конфликтов на этом поле и не подготовилась.

Она решила сменить тактику.

– Вы вообще знаете, сколько я за неё отдала?! – в показном гневе взмахнула она руками – вуаль снова красиво заколебалась, вот только музыка уже сходила на нет и замирала, а паузы между нотами становились всё дольше.

Решив, видимо, продолжить атаку по этому фронту, Магрэнь назвала сумму.

Михар неловко кашлянул, скрывая растерянность, и посмотрел на умолкнувший шкаф с отчётливым недоумением. Затем решительно подошёл к нему вплотную – не по прямой, а чуть уклонившись, чтобы по дороге пройти мимо Магрэнь.

Персик, жасмин, и, кажется, едва уловимые нотки белого чая. Что ж, сегодня леди решила брать очарованием!

Подойдя к шкафу, Михар выразительно поколупал его угол ногтем. Красивая и тонкая резьба на проверку оказалась приклеенными поверх довольно грубой деревянной коробки панелями. Само дерево, впрочем, было хорошей породы, и сделан шкаф оказался добротно и качественно, да и разглядеть, что панели приклеены поверх, можно было, только подойдя вплотную. Но, в любом случае, этот ширпотреб явно не стоил и одной десятой от заявленной суммы.

– Не вижу инкрустацию сапфирами или, на худой конец, золотого декора, – сухо отметил Михар, поворачиваясь к Магрэнь с недовольным видом. – Вас, определённо, провели, мадам!

Она без переигрываний, слегка, закатила глаза и нежным голоском уведомила:

– Напротив, мне очень повезло взять её со скидкой, и только потому, что райанский король, для которого её делали, завяз в войне и не смог её выкупить.

Лицо её отражало самодовольство. Она узнала о факте простаивания этой вещицы совершенно случайно, буквально сегодня с утра, когда решила сгладить предсвадебную нервозность приятными покупками, и была весьма рада, что успела перехватить диковинку первой. Как она будет объяснять это Михару, она толком придумать не успела, решив, что справится импровизацией. В конце концов, это была уникальная статусная вещь! Ни у кого в столице такой ещё не было! Редкостная удача!

Михар прикинул в голове стоимость шкафа без скидки и мысленно согласился, что даже для короля сумма выходит значительная, и такая статья расхода бюджета, как война, в самом деле, может сорвать покупку.

Тут же у него незамедлительно возникли вопросы, откуда такие деньги достала Магрэнь – она, конечно, была весьма состоятельна, но…

Считав подозрительное недовольство с его лица, Магрэнь поспешила объясниться:

– Я немного заняла у вашего управляющего.

Снова сложив руки на груди, Михар опёрся плечом на шкаф и посмотрел на дорогую невесту весьма мрачно. Мрачность его, однако, была сглажена мыслью, что она по определению не могла получить от его управляющего сумму больше, чем была указана в их брачном контракте.

– Мне не хватило совсем немного! – ласково пропела она, заводя руки за спину и крутясь на носочках, отчего вуаль за её спиной красиво пошла волнами. Настроение у неё было самое изумительное – она уже предвкушала, как поразит общество своим новым приобретением, и фантазировала внутри своей головы светские мероприятия, которые будет проводить в этой гостиной.

Она была, конечно, изумительно хороша, и казалась теперь благодаря своему светлому летящему наряду и умелому макияжу совсем юной. Только изрядно приглядываясь, можно было бы заметить морщинки вокруг глаз и складку у губ – но Магрэнь и эти черты возраста умело скрывала выверенной и тщательно отрепетированной у зеркала мимикой, из-за чего казалось, что это не признаки старения, а часть улыбки.

Михара это скорее раздражало. Он не хотел приобрести репутацию стареющего мужчины, которого тянет на юных девочек: это характеризовало его не лучшим образом.

Магрэнь моментально считала его раздражение и столь же быстро догадалась о его причинах. Миг – и вся ребяческая манера слетела с неё. Она распрямилась и расправила плечи, перевела наклон головы и даже, когда заговорила, изменила голос, отчего он стал звучать более глубоко:

– Аренсэн, но ведь это было совершенно необходимо! – пошла она в новую атаку и привела странный аргумент: – Вы ведь совершенно не умеете танцевать!

Её весьма задело, что он не оценил её стараний и не разделил её радость от такой редкостной удачи, а ещё от того, что он покушается на её право быть хозяйкой в доме, и теперь ей хотелось уязвить его в ответ.

Заподозрив, что дело пахнет не только потерей значительной суммы, Михар осторожно отошёл от опасного шкафа и настороженно уточнил:

– А это тут причём?

Оно, впрочем, и так прекрасно сходилось: получается, она предполагала, что он будет танцевать… под вот эти вот мягкие перезвоны диковинного дорогого механизма?

Поворот беседы Михару не понравился. Он не собирался танцевать в принципе, и тем более – под звуки этой… шкатулки. Однако, как вежливо отделаться от предприимчивой невесты, он пока не знал.

Магрэнь не разочаровала. Всплеснув руками, она с огорчением в голосе воскликнула:

– Но как же вы тогда будете танцевать на нашей свадьбе?

Михар сделал ещё пару осторожных шагов от неё.

– Я не планировал танцевать на нашей свадьбе, – сухо уведомил её он.

В самом деле! Они уже танцевали однажды, и хватит! Тогда это, во всяком случае, было обусловлено необходимостью выбить почву у неё из-под ног, деморализовать её и добиться большей покладистости; но теперь-то что!

– Как – не планировали?.. – потерянным голосом переспросила она, безвольно опустив руки и беспомощно хлопая ресницами.

– Переигрываете, – недовольно отметил Михар, отходя ещё на пару шагов. Ситуация изрядно действовала ему на нервы. Он видел в поведении Магрэнь лишь череду манипуляций, направленных на то, чтобы выбить из него то, чего ему делать не хотелось.

Она сморщилась, признавая его правоту.

– Но это же будет грандиозный скандал, Аренсэн! – капризным голосом протянула она, усугубляя его недовольство этой попыткой надавить. – Подумать только! Вы, наконец, женитесь – и в день вашей свадьбы ваша новоиспечённая жена танцует с кем угодно, но только не с вами! Что о нас и о нашем браке будут говорить после этого! – осуждающе покачала она головой.

Михар мысленно выругался.

Он исходил из постулата, что, раз не будет танцевать он, то и она, естественно, не будет танцевать тоже. Однако Магрэнь, кажется, была в настроении ставить жёсткие ультиматумы: либо с ней танцует он – либо она танцует с другими.

– Давайте договоримся, что и вы не будете танцевать, – мягко предложил он.

Она оценила неожиданно мягкий – даже ласковый – тон насмешливо приподнятыми бровями.

– Я даже готов оплатить этот… эту шкатулку полностью, – сделал щедрый жест Михар, готовый скорее расстаться с деньгами, чем тратить время на такую чушь, как репетиция танцев.

– Ах, какие роскошные подарки, дорогой! – откликнулась она, обмахивая щёки ладонями в стиле «я вся горю от смущения!»

Однако её лукавый дерзкий взгляд не оставлял сомнений в том, что она от своей идеи не отказалась.

Он отобразил лицом свой любимый вид «вы испытываете моё терпение».

Она смиренно вздохнула, но покачала головой: мол, да, испытываю, но от своего не отступлюсь.

Некоторое время они мерились взглядами.

– Магрэнь, вы надо мной издеваетесь, – наконец, устало обличил он её.

Передёрнув плечами, она изволила, наконец, раскрыть суть той обиды, за которую теперь ему мстила:

– Я вам того танца никогда не забуду!

Магрэнь обожала танцевать и была в этом весьма умела. Их единственный танец, в которым Михар, ведя её, умудрялся делать столько ошибок и так жёстко мешал ей эти ошибки исправить, до сих пор отдавался в её памяти возмущением и унижением. Подумать только! Это был, решительно, худший танец в её жизни, который было бы так легко исправить, если бы только он позволил ей вести! Но нет, ему, видите ли, нужно было показать, кто тут главный, и заставить её чувствовать себя нелепо и жалко!

Нет, она, разумеется, никогда не спустила бы мужчине с рук такую грубость, и тем паче не планировала спускать это с рук мужчине, за которого согласилась выйти замуж. Поэтому, с её точки зрения, она позволяла жениху выйти из конфликта изящно и загладить свою вину перед ней, закрыв, тем самым, долги между ними.

Осознав суть её недовольства и догадавшись, что так просто он от неё не отделается, он прикрыл лицо ладонью и безнадёжно переспросил:

– Деньгами не возьмёте?

Ответом ему был лишь лёгкий смешок. Конечно, она ни за какие деньги не отказалась бы от возможности поизмываться над ним.

– Что ж, – смирившись с неизбежным, Михар решил притворно уступить, чтобы она уже от него отстала, и перешёл к тону деловому и жёсткому, – тогда заводите ваш шкаф и не жалуйтесь потом!

– Шкатулку! – гордо вздёрнув носик, поправила она и подошла к шкафу. Настроение её было столь прекрасным, что она проигнорировала опасные нотки в его голосе, посчитав их всего лишь выражением его недовольства.

Ей пришлось некоторое время повозиться с механизмом – оказалось, что он может играть несколько разных мелодий. Выбрав ту, которая, на её взгляд, более других походила на её любимый бальный танец, она, наконец, развернулась к нему.

Не размениваясь на любезности и приглашения, он подошёл, довольно грубо взял её руку и повёл в совсем другом танце – тоже, впрочем, относительно подходящим под струящуюся невесомыми дробными нотами мелодию.

Надо отметить, что резкие, отрывистые жесты и шаги Михара вообще никак, никаким образом, ни с какими допущениями не сочетались с лёгкой капелью искрящихся переливами звуков нот.

Раздражённая Магрэнь шипела сквозь зубы, пыталась дёргать его и выравнивать его шаг, но он, как и в прошлый их танец, был неумолим.

Резко вырвав у него свою руку, она топнула ножкой с досады.

– Вы мне назло всё делаете, да?! – предъявила она ему обиженным тоном звенящую сквозь переливы нот претензию.

Он невозмутимо приподнял брови: мол, а вы ожидали от меня чего-то другого, серьёзно?

Магрэнь ожидала другого.

Магрэнь полагала, что в честь свадьбы вредный жених мог бы и поступиться немного своими привычками, чтобы выказать любезность к ней – в конце концов, свадебный танец вполне входил в рамки тех светских ухаживаний, которые он обычно изображал.

Непримиримая позиция Михара её ранила – возможно, по той причине, что она неожиданно для себя сильно увлеклась подготовкой к свадьбе.

В юности у неё толком и не было праздника – да и какой может быть праздник, когда осознанно влюбила в себя старика-соседа, только чтобы хоть так сбежать из отцовского дома? Те месяцы своей жизни Магрэнь могла вспоминать разве что с содроганием, и в своём собственном представлении она скорее воображала, что вообще никогда не бывала замужем, нежели была вдовой.

В этот же раз, несмотря на совершенно неромантичный контекст её отношений с Михаром, праздник готовился грандиозный. Магрэнь не просто принимала в нём самое активное участие – она сама занималась декорированием помещения, моделированием своего платья, костюма жениха и ливрей слуг, заказом тысячи приятных и красивых мелочей, продумыванием меню… Незаметно для неё так получилось, что она уже вложила в этот день всю свою душу, буквально превратив его в идеальный день своей мечты – и теперь ей было крайне неприятно столкнуться с реальностью, в которой жених вовсе не разделяет её чаяний и её воодушевления. Да и ладно, пусть не разделяет! Но портить её идеальный день! Портить чисто назло, из-за ерунды, потому что пошёл, видите ли, на принцип!

Хрупкие нотки нежной мелодии словно стукались друг о друга в воздухе, разбиваясь фарфоровой дробью искорок. Эти чарующие звуки, дополненные тонким фруктово-цветочным ароматом её духов и прозрачной нежностью шёлкового платья, совершенно никак не сочетались с суровой холодной фигурой Михара, который в своей собственной гостиной теперь выглядел чужеродным элементом.

Магрэнь в который раз с леденящей сердце тоской подумала, что не стоило ей соглашаться на его предложение. Как она и боялась, он оказался совершенно неспособен уступать и искать компромиссы. Он всегда продавливал свои решения – всегда! Магрэнь была готова уступать ему, и даже уступать часто – но почему он не мог тоже иногда идти ей в ответ навстречу в тех вещах, которые были важны для неё? Это же, в конце концов, их свадьба! От него и так ничего не требовалось, она всё, всё устроила сама! Почему ему обязательно нужно всё испортить?!

В глазах её закололо от обиды и огорчения. Она столько сил и души вложила в этот праздник! А он совсем, совсем не ценит её усилий! Он только всё портит, портит!

Михар в этот момент показался ей даже хуже, чем обычно: злой, холодный, самодовольный баран!

Лицо её исказилось несвойственным ей страдательным выражением. Всплеснув руками и пытаясь найти способ выразить свои эмоции, она заозиралась по сторонам, не нашла ничего подходящего, лихорадочными нервными движениями отвязала от своего пояса кремовый шёлковый бант, скомкала его в кулаке и зашвырнула в него со звенящими обидой и болью словами:

– Вы совершенно невыносимы! – и ринулась к выходу.

Михар машинально бант поймал – они стояли рядом, и только поэтому ей удалось докинуть столь лёгкий предмет до него.

Звенящая россыпь нот всё ещё дрожала по стенам гостиной – в такт россыпи её быстрых шагов.

Михар нахмурился: он находил столь детские истерики совершенно неприемлемыми, и был недоволен тем, что она пыталась манипулировать им таким примитивным способом. Особенно его недовольство было связано с тем, что он не понимал её странного, нетипичного поведения; и он даже поймал себя на нелепом желании броситься за нею вслед, чтобы получить, наконец, объяснения, – чего она, очевидно, и добивалась своим вульгарным ходом.

«Нет уж, тут только дай слабину, – решил он сам в себе. – Тут же начнёт из меня верёвки вить!»

Он не раз видал, как женщины проделывали эти трюки с другими мужчинами; он знал чрезвычайно умных и вызывающих у него когда-то уважение мужчин, которые в конце концов попались в сети вроде тех, что разбрасывала Магрэнь, и сделались совершенно беспомощными в безжалостных женских руках, которые вытворяли с ними теперь, что пожелают. Михар втайне презирал таких мужчин, хоть и был с ними любезен внешне, и не считал их за серьёзные фигуры – ясно же, что в семье такого рода договариваться следует с женой, а не с влюблённым в неё растяпой, – и, конечно, Михар ни при каком раскладе не желал повторить судьбу этих бедолаг сам.

«В самом деле, на что она рассчитывает!» – раздражённо отшвырнул он её бант в сторону.

Дрожащие ноты мелодии тихо замерли и растворились в воздухе. Гостиная показалась опустевшей и потерявшей дыхание жизни.

С некоторым любопытством Михар покосился на шкаф. Теперь, когда ему не грозили никакие танцы, ему захотелось исследовать этот необычный механизм ближе. Ему было совершенно неясно, как именно этот ящик извлекает звук и каким образом из звуков складывается осмысленная мелодия – и было бы весьма интересно разобраться в этом вопросе.

Впрочем, Михар тут же справился с собственным любопытством, посчитав, что это очередной трюк Магрэнь, и она нарочно притащила именно такую редкую и дорогую штуку, чтобы раззадорить его и тем вернее очаровать.

«Нет уж, нет уж!» – повторил он решительно и ушёл к себе, дочитывать книгу, от которой его оторвали.

Книжка, впрочем, дочитываться не пожелала, потому что чем дальше, тем больше ему казалось, что её слова «вы совершенно невыносимы!» звенели не от заполнявшей гостиную дрожащей мелодии, а от слёз.

Слёзы, конечно, были бы ещё более примитивным трюком, чем швыряние бантами и побег, но Михару своевременно вспомнилось, что Магрэнь всегда соблюдала умеренность в трюках подобного рода и умела чётко подстроить их под собеседника. Он предположил, что, если бы имела место манипуляция, Магрэнь перебрала бы ещё часть своего обычного арсенала – и если бы ей вздумалось, в числе прочего, давить на чувства, она делала бы это в своей обычной немного наигранной манере, при которой слова вроде: «Аренсэн, вы разбиваете мне сердце!» – произносятся с лёгкой насмешкой и обыгрываются нарочитыми жестами.

Михар задумался над тем, опустилась бы Магрэнь до того, чтобы использовать в этой игре манеру, неотличимую от реальных реакций, и пришёл к выводу, что, может быть, и опустилась бы – но повод был мелковат.

Неизбежно он пришёл к выводу, что она и впрямь была именно настолько расстроена, и даже нашёл объяснение уровню её расстройства – невестам перед свадьбой свойственно волноваться больше обычного.

Найдя простое объяснение её вопиюще нелогичному поведению, он было успокоился. Да, она просто волнуется перед свадьбой! Вот и всё!

Объяснив себе все сегодняшние странности таким образом, он вернулся к чтению.

Однако сосредоточиться на тексте ему так и не удалось, и вскоре он обнаружил, что бездумно перечитывает один и тот же абзац, совсем не понимая его смысла. Мысли о Магрэнь не желали уходить. Изнутри его грызло чувство какой-то неправильности – как будто бы он совершил какую-то ошибку.

Перебрав внутри своей головы все свои нынешние слова и поступки, Михар пришёл к выводу, что Магрэнь, пожалуй, была права, и им действительно стоило бы танцевать вместе на свадьбе. В обществе знали, что он не танцует; и, если бы он танцевал с нею, это подчеркнуло бы глубину их близости и выставило бы их союз в более выгодном свете. Он же, вместо того, чтобы взвесить все перспективы и последствия, предпочёл сразу вступить с ней в конфликт, чтобы утвердить незыблемость своего авторитета и показать, что не позволит ей принимать за него решения, – и упустил из внимания вопрос выгоды.

– Было бы, из-за чего спорить! – недовольно пробормотал он в полумрак своего кабинета, нервно постукивая ногтем по корешку книги.



Теперь ему очевидно виделось, что танцевать с нею ему было бы выгодно, и что он был не прав, и что он совершенно напрасно так жёстко повёл себя с Магрэнь, которая заботилась об их общей репутации, а отнюдь не о том, чтобы потешить своё эго за его счёт. Впрочем, первое, конечно, не исключало последнего – но последнее явно было для неё лишь вторичной выгодой, а не первопричиной её поступка.

Постановив сам в себе, что танцевать всё же придётся, он решил завтра же принести ей свои извинения, – поскольку столь вредная особа, как Магрэнь, точно не спустит ему сегодняшнюю грубость с рук, – и даже начал уже раздумывать над тем, каким подарком подкрепить эти извинения. Цветы, само собой – пожалуй, к случаю подойдут белые розы… возможно, что-то из драгоценностей? Не хотелось покупать готовое, а на заказ сделать не успеют… может быть, лучше что-то экзотическое и дорогое для её парфюмерного завода?

Размышления эти на время отвлекли Михара, и он не сразу заметил, что недовольство собой и тревога никуда не делись – хотя он, вроде бы, всё так хорошо проанализировал и наметил корректный план действий.

Раздражённо отложив книгу, он встал, заложил руки за спину и принялся расхаживать по кабинету; через пару минут, высунувшись в окно навстречу переливам весенней капели, закурил.

Тревога его нарастала.

Перезвон капели за окнами опять напомнил ему о слезах, и он подумал, что, верно, она и впрямь была сегодня похожа на женщину, которая вот-вот заплачет: лицо её показалось ему искажённым, и голос звенящим и срывающимся. И то, и другое было ей совершенно несвойственно – он неплохо успел изучить её мимику за последние месяцы и был уверен в своём выводе.

«Вы совершенно невыносимы!» – сквозь перезвон нот и капели звенели в его голове её слова, и, чем дальше, тем отчётливее он всё же слышал в них слёзы, и тем яснее ему представлялось, что сбежала она именно от того, что не сумела их сдержать и не желала, чтобы он был тому свидетелем.

Пальцы его нервно сжали сигару.

Хотя он вроде бы и постановил внутри себя, что извинится, и даже придумал уместный подарок, который точно придётся ей по душе и наверняка загладит неприятное впечатление, он всё ещё не сумел найти себе покоя.

Ему не в чем было упрекнуть Магрэнь; на людях она всегда была исключительно безупречна, а характер демонстрировала только наедине с ним – чего тоже нельзя было поставить ей в упрёк, потому что, определённо, именно её яркий и дерзкий характер был той причиной, по которой Михар выбрал в жёны именно её. Ему доставляли истинное и глубокое удовольствие интеллектуальные пикировки с ней, ему нравилось их вечное псевдопротивостояние – напоминающее чем-то игру в шахматы, где каждый из них мыслил как стратег и использовал весь свой арсенал для долгой позиционной игры. Магрэнь была тем редким случаем, когда Михару был интересен человек, а не его функциональная полезность.

Эти мысли только усиливали странное, неприятное чувство, которое сдавливало лёгкие и упорно мешало Михару закрыть ситуацию. Он вроде бы всё проанализировал, понял, разложил по полочкам и принял все необходимые решения – а мерзкое это чувство продолжало вгрызаться в него и побуждало действовать, и действовать немедленно.

«Что ж, возможно, не стоит откладывать до завтра!» – решил Михар, уступая этому чувству, чтобы вернуть себе спокойствие.

Как он предполагал, Магрэнь сейчас должна была быть у себя и тоже занималась анализом их конфликта. Послав лакея за розами – непременно белыми – и наказав отправить их сразу к ней, он велел подать экипаж и отправился к ней на квартиру.

Вопреки его ожиданиям, Магрэнь не занималась аналитикой: судя по царящему вокруг бедламу, она собирала вещи. Она успела уже изрядно накрутить себя за это время. Одна проблема потянула за собой ворох других: она припомнила все, вообще все промахи Михара, все его неудачные слова и поступки, все отсутствующие знаки внимания или недостаточную внимательность, все реальные и придуманные недостатки. А больше всего другого жгло её сердце то, что всегда, всегда он занимал крайне жёсткую позицию, и его никогда было невозможно переубедить или смягчить.

Более того, Магрэнь стала замечать за собой, что настолько привыкла к такому положению вещей, что уже и перестала бороться с ним. Нужно следовать заведённому им распорядку? Она подстраивалась. Нужно было сперва на каждый чих спрашивать его разрешения? Она спрашивала. Нужно было подробно посвящать его в свои планы и не отклоняться потом от них? Она делала это.

Безвольно опустив руки с собранными флаконами любимых духов, Магрэнь тупо уставилась в пространство, понимая, что давно уже ничего не делает, не согласовав сперва с ним и не получив его позволения.

И что ей ни разу не удалось его переубедить, если он позволения этого не давал.

Сердце Магрэнь оборвалось и рухнуло в бездну страха и отчаяния: она осознала, что совершенно потеряла себя и свою жизнь, и что такими темпами скоро совсем превратиться в его бесправную тихую тень.

Ей стало очевидно ясно, что брак этот непременно сделает её несчастной, что в браке этом она обречена потерять себя, и что она не готова идти на такие жертвы и не готова становиться той женщиной, которую из неё упорно пытался вылепить Михар.

«Разорвать помолвку, – солнечным лучом мелькнула у неё в голове спасительная мысль, – вернуться в Кармидер… и шкаф забрать с собой!»

Мысль о том, как обидно он не оценил её потрясающую находку, жгла её особенно сильно. «Услышишь ты ещё и обо мне, и о моём уникальном музыкальном шкафе, и о том, какие прекрасные я вечера устраиваю с ним в Кармидере! – зло и мятежно повторяла она про себя. – Все локти ещё обкусаешь!»

Ей было особенно досадно, что он не оценил то, какой она была сама по себе, и пытался сделать из неё что-то другое – чем она становиться точно не желала. Ей остро, мучительно хотелось, чтобы однажды до него дошло, как слеп он был и как глубоко ошибся – и чтобы он непременно страдал, осознав, какую женщину упустил!

С особым наслаждением она придумывала, как будет он жалеть тогда, когда буквально все его знакомые станут добиваться чести попасть на её особый музыкальный вечер, чтобы послушать диковинку, и будут ради этого специально уезжать в Кармидер, – да будет поздно!

Затем ей пришла мысль ещё более головокружительная: если верно поставить дело, и принять на себя правильный вид, да оговориться там и здесь…

Вытирая злые слёзы, Магрэнь уже видела в своих мечтах, как уничтожит репутацию этого бездушного злого человека! О, он ещё узнает её! О да, он её узнает!

В таком настроении её и застал Михар. Даже не догадываясь, что сейчас крутится в её голове, он не понял, к чему она собирает вещи в такой спешке – до свадьбы оставалось ещё чуть больше недели, а они уже вроде как договорились, что она переедет к нему только после свадьбы.

Задать вопрос он не успел. Заметив его прибытие, она зло заявила:

– Я вас не приглашала, господин Михар! – и энергично придавила крышку солидной обитой шёлком коробки, куда только что утолкала три шляпы сразу и целый ворох атласных лент.

Несколько обескураженный столь холодным приёмом, он отметил:

– Такое чувство, что это я позабыл, что это я пригласил вас, – делая жест в сторону уже собранных коробок.

Магрэнь, как раз собирающая по трюмо и окрестным поверхностям свои шпильки, бросила на него искоса острый и раздражённый взгляд и заявила:

– Не беспокойтесь, заберу я свой шкаф из вашей гостиной.

Она так язвительно выделила это «вашей», что обида её обнажилась со всей очевидностью. Он решил, что это хороший момент для примирения и, откашлявшись, продекларировал:

– Полагаю, вы в самом деле имеете все права распоряжаться расстановкой мебели в нашей гостиной.

Это были, определённо, те слова, которые ему стоило сказать ещё в самом начале, когда он только увидел этот шкаф; и это была та самая декларация, которую она хотела от него получить. Вот только произнёс он её слишком поздно – когда она уже поняла, что дело не только в шкафе.

Всплеснув руками, она выронила уже собранные шпильки.

С жалобным переливчатым звоном они рассыпались по всей комнате, усугубив царящий в ней беспорядок.

Она впервые за разговор взглянула на него прямо, и он с удивлением заметил отчётливые следы слёз на её лице – она не ожидала его визита, поскольку это было совершенно не в его привычках, и не успела привести себя в порядок.

Его сердцем овладело чувство, которого он не испытывал так давно, что и забыл, как оно называется – мерзкое, сосущее, подёргивающее щемящей тревогой.

– Подите вы прочь в вашу гостиную, – меж тем, вытерев мокрые щёки досадливым жестом, зло сказала она, – и делайте там, что захотите.

Она резко развернулась, сильным движением распахнула створки палисандрового шкафа и принялась выхватывать из него вешалки с накидками и плащами, и скидывать их на сафьяновую софу.

Он застыл посреди её комнаты, не зная, как вести себя в подобной ситуации.

– Идите, идите! – взмахнула она в его сторону очередной накидкой из светлой бежевой замши, словно прогоняя. – Делайте что знаете! – в сердцах кинула она накидку на пол. – Только без меня, без меня!

С силой выдернув ящик с перламутровой ручкой из трюмо – наружу посыпались гребень и ленты – она кинула его на софу поверх накидок. Жалобно наклонившись, ящик с трудом устоял, выронив разве что ещё пару заколок с жемчугом, которые печально звякнули о наборной паркет.

Михар неожиданно почувствовал облегчение от того, что ящик полетел не в него.

– Что вы вообще здесь забыли! – распалялась она. Взгляд её снова метнулся к шкафу: – А, ну конечно! – она с головой залезла внутрь – он осознал, что шкаф куда глубже, чем кажется снаружи – и, вытащив оттуда очередную вешалку с чем-то чёрным, стремительным шагом подошла и сунула ему прямо под дых.

Он машинально взял, узнавая подаренное им ей платье. До него дошло, что она хочет разорвать помолвку – пусть эти слова так и не прозвучали – и это её решение ударило его по голове обухом.

Ему в голову даже не забредала мысль, что она может решить нечто подобное. Они оба были людьми зрелыми и сдержанными, и, тем паче, они подписали брачный контракт, в котором очень тщательно обозначали все условия их союза. Это была, в конце концов, весьма удачная сделка – и в первую очередь удачная для неё – и ему было чрезвычайно неприятно, досадно и унизительно понимать, что брак с ним оказался для неё столь нежеланен, что она теперь готова пойти на любые риски и потери.

Он же – он успел привыкнуть к ней за эти несколько месяцев, он успел привыкнуть к тому, что может на неё положиться, он успел привыкнуть к тому, что она выступает идеальным партнёром, союзником и даже – почти – другом.

Мысль о том, чтобы потерять её, казалась ему ошеломительной.

Метнув на него совершенно убийственный взгляд, Магрэнь снова ринулась к трюмо, по дороге уронив хрустальный бокал со столика. Беспомощный хрупкий звяк почти не был слышен за дробным стуком её каблуков.

– Не хотите ждать? Что ж, я вам сейчас всё верну! – распалялась она, выуживая из разных ящиков и лакированных шкатулок его многочисленные подарки.

Набрав горсть, она, не глядя, швырнула их в его направлении. Пёстрый переливчатый вихрь серёжек, заколок, колец и браслетов разлетелся по комнате, не достигнув самого дарителя.

Тут уж и самим Михаром начал овладевать гнев.

Как она смеет обращаться так с его подарками?!

С его подарками!

Ни один из них не был случаен, и не было ни одного, лишённого символического смысла. Михар никогда не дарил ей ничего покупного – только сделанное на заказ под неё, и всегда с тщательной инструкцией для мастера, что именно нужно сделать. Это были не просто вещи, на которые он потратил деньги, – это были вещи, на которые он потратил своё драгоценное время! То время, которое он тратил на то, чтобы придумать для неё что-то особенное, что-то, подходящее ей одной, что-то, чего не было вообще ни у кого!

Михар никогда, никогда в своей жизни не выбирал ни для кого подарков сам. На то у него были помощники, которые тщательно следили за интересами его партнёров, союзников и знакомых и своевременно покупали и подносили уместные к случаю вещи. Даже для дочери он ничего не выбирал сам – спрашивал у неё, что хочет она получить, и дарил именно это.

Он и Магрэнь не собирался ничего дарить сам; это получилось как-то само собой. Сперва было то самое платье – да, когда он понял, что ей тяжело далась полная смена гардероба, он невольно задумался о том, существуют ли в природе платья, которые сочетают её любимую дерзость с элегантной сдержанностью. Это была интересная интеллектуальная задачка, просто вызов для размышлений – но найденное им в воображении решение показалось ему столь удачным, что он заказал такое платье, тщательно описав модельеру, что именно хочет получить.

А потом ему просто это понравилось. Видеть, как она ходит в платье, которое он вообразил для неё.

Он захотел, чтобы у неё появились другие вещи – придуманные им специально для неё. И он стал придумывать и заказывать такие – испытывая особое удовольствие, когда понимал, что снова угадал, и что ей снова понравилось, и что именно эта вещь снова стала для неё особенной.

Теперь же – теперь она расшвыривалась этими особенными вещами так, словно они ничего для неё не значили!

Словно его потраченное на неё время ничего не значило!

– А! – вспомнила, меж тем, она и принялась выуживать из ушей серьги.

Те, конечно, тоже были необычные: длинные подвески, основным элементом которых были нежные цветки жасмина, сделанные из перламутра и украшенные крохотными жемчужинками по центру. Помимо цветков, подвески содержали золотые элементы декора, в которых можно было узнать любимую её форму флакончиков для духов.

Она так счастливо смеялась, когда он их подарил – он подгадал день, когда она надушилась жасминовой эссенцией. Прямо тогда же, на месте, она сменила тогдашние свои серёжки на эти, и весь день гордо ими потряхивала, останавливаясь у каждого зеркала, чтобы полюбоваться.

Теперь же, вытащив серьги, она прицелилась метнуть их в Михара – но, отбросив вешалку с платьем на софу, он сделал резкий шаг к ней и со злостью схватил её за руку, останавливая замах:

– Прекратите! – с едва сдерживаемым бешенством потребовал он.

Магрэнь попыталась вырваться, но он был сильнее и не отпустил.

– Если на моей коже останется хоть один синяк, – прошипела она ему в лицо, яростно блестя глазами, – я не поленюсь написать на вас заявление и ославить на всю страну!

Мысль о том, что он причиняет ей боль, в первую секунду отрезвила его, – но почти сразу в нём вскипела новая волна гнева. Она смеет ему угрожать! Она – смеет – ему – угрожать!

– Торопитесь на тот свет, Магрэнь? – холодно осведомился он, впрочем, отпуская её руку.

Она задохнулась от новой обиды. Всегда! Всегда, когда что-то идёт не по-его, он начинает сыпать этими вечными угрозами! Он никогда, никогда не позволит ей выступать с ним на равных, и просто задавит, задушит, уничтожит её, растопчет!

Ей хотелось ударить его чем-то в ответ – ударить так сильно, чтобы он ощутил её боль, чтобы понял, чтобы страдал так же, как она теперь!

– Да уж лучше на тот свет, чем в вашу постель! – зашвырнула она всё-таки в него любимыми серёжками.

Ей хотелось непременно задеть его поглубже, и она выбрала самую унизительную реплику, какую только смогла теперь придумать – и реплика эта попала в цель.

Михар находил Магрэнь крайне желанной – и весьма сомневался в своей способности вызвать в ней ответное желание. Он не умел соблазнять женщин – его положение в обществе и его деньги позволяли ему легко решить вопрос без каких-либо ухаживаний, – и, к тому же, он не обладал ни привлекательной внешностью, ни обаянием, ни хотя бы молодостью. Трезво оценивая себя, Михар понимал, что добиться благосклонности Магрэнь на этом поле ему будет непросто – но она была достаточно желанна и интересна ему, чтобы её добиваться.

В её обычной кокетливой манере, которую она выдерживала с ним, он видел поощрение, и полагал, что движется по правильному пути и медленно, но верно, её расположение завоёвывает.

Магрэнь умело попала в самую больную точку, которую только могла выбрать, и он был настолько опрокинут её словами, что не сразу нашёлся с ответом. Лицо его приняло совершенно несвойственное ему выражение крайней растерянности и обиды. Это было настолько неожиданно, что Магрэнь вместо логичного в такой ситуации торжества почувствовала недоумение – да, она, конечно, хотела задеть его, и задеть побольнее, но она не думала, что в самом деле сумеет это сделать или что он позволит ей это заметить, если она всё же сумеет.

Секунды текли, а ответного удара с его стороны так и не следовало.

Она в уме перебрала уже десяток блистательных реплик, которыми он мог бы ответить и которые наверняка ранили бы её – а он всё молчал, и выражение растерянности на его лице всё никак не сменялось привычной холодно-насмешливой маской.

Разгорячённая Магрэнь уже начала продумывать в голове фразы, которыми она могла бы ответить на все эти блистательные реплики, которые она придумала за него, – а он всё молчал.

Это молчание стало её пугать. Она подумала, что, верно, это оскорбление он не оставит без последствий, и ей придётся дорого заплатить за свои слова.

– И как вы, в таком случае, вообще представляли наш брак? – наконец, тихо спросил он, и в голосе его тоже сквозила та же несвойственная ему растерянность. – Как бесконечную череду изнасилований?

Растерянно сморгнув, Магрэнь отвернулась. Смена тональности разговора оказалась для неё слишком неожиданной, и, к тому же, она не знала, что тут ответить. Она совсем не была готова к конструктивному диалогу. Сердце её, дрожа звонкой струною, обрывалось от тоски, обиды и боли, и всё, что она теперь могла – это изливать свои чувства наружу, раз уж они всё равно прорвались, наконец, искрящимся потоком переливчатых эмоций сквозь ледяной заслон её воли и умения держать себя в руках.

– Что ж, – не дождавшись ответа, заговорил он снова: – В таком свете становится понятным, почему вы воспользовались первым же предлогом, чтобы разорвать помолвку.

Развернувшись, он направился к двери. Оттуда обернулся и тихо отметил:

– Вы можете выкинуть мои подарки, раз уж они настолько вам ненавистны, но обратно я их не приму в любом случае.

Он ушёл.

Обхватив себя руками за плечи, она запрокинула голову, пытаясь сдержать отчаянно рвущиеся наружу слёзы. Ей было почему-то особенно больно то, что он отказался отвечать ударом на удар и просто оставил это поле за ней и ушёл.

Как будто это вообще не имело для него значения!

Подумаешь, невеста решила бросить его накануне свадьбы!

Подумаешь, она наговорила ему таких дерзостей, которые он в жизни никому не спускал с рук!

Подумаешь, она швырялась в него предметами и разбрасывала по комнате его подарки!

Действительно, что это всё для него значит? Да вообще ничего! Пустое!

Она вся, со всеми своими чувствами, переживаниями, обидами и желаниями, – для него не более, чем пустое место!

И, хотя Магрэнь весь последний час мятежно думала о том, как прекрасно она теперь заживёт без него, – теперь, когда она столкнулась с тем, что ему этот вопрос настолько безразличен, весь её боевой запал иссяк. Ей хотелось доказать ему, что это он не ценил её достаточно и потому потерял, ей хотелось, чтобы он пожалел об этой потере и раскаялся – а получилось, что она сама убедила его в том, что жалеть не о чем.

Слёзы досады полились из неё с новой силой.

– Госпожа! – прервал её терзания голос камеристки из прихожей. – Вам тут такие красивые цветы прислали!

Вытерев глаза, Магрэнь с недоумением вышла в прихожую. Сияющая улыбкой камеристка держала в руках роскошную охапку белых роз.

– От кого ещё? – нахмурилась она, пытаясь вспомнить, что за дерзкий поклонник мог у неё появиться, что не побоялся гнева её жениха.

– Так от господина же! – растерялась камеристка, подавая карточку.

Магрэнь нахмурилась. Михар точно никак не мог разминуться с лакеем, который нёс ей эти цветы.

– Поставьте, – кивнула она – розы-то точно не виноваты в том, что подарил их ей законченный козлина – и вернулась в комнату.

С тоской оглядела царивший там беспорядок.

Под туфелькой жалобно звенькнула любимая серёжка. Магрэнь подняла её, с обидой разглядывая тонкую изящную работу. Серёжка была всё же диво как хороша.

Вздохнув, она принялась искать вторую. В окружавшем её бедламе это оказалось сделать проблематично, но, наконец, она её отыскала, и надела серьги обратно. Они ведь тоже не виноваты, что их дарил Михар!

– А ведь не уехал, госпожа! – вдруг радостно возвестила от окна камеристка, пытающаяся пристроить рядом на тумбе поставленный в вазу букет.

«Как это – не уехал?» – удивилась Магрэнь и тоже осторожно – чтобы не было видно с улицы – выглянула в окно.

Михар, в самом деле, обнаружился на крыльце. Запихнув руки в карманы не своим совершенно жестом, он смотрел куда-то в заполненное хмурыми каплями тумана небо и выглядел на редкость уныло.

Магрэнь едва справилась с желанием протереть глаза, чтобы проверить, то ли она видит, что видит.

Она не могла придумать ни одной причины, по которой он мог бы задержаться. Он слишком ценил своё время, чтобы впустую простаивать на чьём-то крыльце – а так как серёжку она искала долго, выходило, что он торчал тут уже с четверть часа. С четверть часа! На крыльце бросившей его невесты!

Это не очень-то было похоже на безразличие.

Кроме того, Магрэнь тут же сообразила, что он и вообще приехал к ней, очевидно, чтобы примириться – и цветы заказал по этой же причине. Он – и сам поехал мириться! Опять же, теряя время! После эпизода, который наверняка считал малозначительным!

Ею овладела глубокая растерянность.

Вся её нынешняя обида росла из чувства, что она совершенно для него неважна, что её чувства для него ничего не значат, что он никогда и ни на йоту не поступится ничем своим, чтобы угодить ей. Что он просто не способен хоть в чём-то идти ей навстречу – и что она никогда не сможет ничего с этим сделать.

Но всё в его нынешнем поведении говорило об обратном.

«А ведь он должен был бы быть в бешенстве!..» – потеряно подумала Магрэнь, припоминая всё, что говорила ему только что и что делала.

В голову снова полезли все блистательные фразы, которые она придумала за него, – у него были весьма выигрышные позиции, и ей гораздо легче придумывалось то, чем бы он мог задеть её, а не наоборот.

Однако он ничего из этого ей не сказал – ну, разве что напомнил в своей невыносимой манере, что меряться с ним угрозами – крайне дурная идея.

«Ну, так я, чего доброго, дойду до мысли, что перегнула палку!» – с большим недовольством отметила Магрэнь, тут же и подмечая, что, по крайней мере, не стоило бросаться в него вещами.

Она снова осторожно выглянула в окно – и снова обнаружила его на том же месте. Подумать только! Сколько ещё он тут торчать собирается?!

Раздражённо поправив причёску и макияж, она освежила духи, ещё разок – контрольный – проверила в окно его наличие и отправилась вниз.

Михар стоял спиной к двери, поэтому не сразу заметил её появление. Она застыла на пороге, придерживая дверь, и не зная, стоит ли его внимание привлекать. Она сама чётко не понимала, зачем вышла к нему и о чём хотела говорить – себе она объясняла свой выбор тем, что хочет убедиться, что он не замыслил ничего дурного.

Как она вообще может в таком убедиться, она старалась не задумываться; потому что просто прикрывала этим мотивом надежду почувствовать, что совсем она ему не безразлична, и даже, наоборот, дорога.

Дверь неудачно – или, напротив, весьма своевременно, – скрипнула, и он обернулся.

Обнаружив её присутствие, он недовольно поднял брови и холодно сказал:

– Простудитесь, Магрэнь.

Весенний ветер был, в самом деле, ледяным, а она так и стояла в своём лёгком шёлковом платье, и защищало её только то, что она находилась в подъезде, за дверью.

– Вам-то что? – с вызовом в голосе парировала она, отчаянно пытаясь игнорировать тот факт, что внутри неё дрожит надежда услышать что-то заботливое и неравнодушное.

– Моя репутация как-нибудь переживёт бросившую меня невесту, – с ровным безразличием в голосе разочаровал её он, – но вот невеста, которую я уморил ещё до свадьбы – это уже будет чересчур.

– Какая богатая идея! – восхитилась Магрэнь, решительно выходя наружу, под ветер.

Он смерил её мрачным и тяжёлым взглядом.

Он сам толком не сумел бы объяснить, почему до сих пор не уехал. Конечно, он пытался придумать рациональную причину своему поведению – что-то о том, что Магрэнь находится в явно неадекватном состоянии, и оставлять её теперь одну опасно, – но он даже и сам толком не верил в эту мысль.

Под ветром оказалось ужасно холодно; Магрэнь тут же пожалела о своём решении, но не могла быстро придумать, как отступить обратно, не потеряв лица.

По коже её побежали мурашки.

Раздражённо закатив глаза, Михар снял с себя пиджак и протянул ей. Взгляд его зацепился за серёжки в её ушах, но он никак не стал это комментировать.

С надменным видом приняв пиджак, Магрэнь поскорее в него завернулась, обрадовавшись, что он ещё тёплый после него, но при этом тут же вредным голосом протянула:

– Он у вас весь табаком пропах!

Михар молча развёл руками.

Повисло неуютное молчание.

Он мрачно разглядывал её и перечислял в голове все неприятные последствия их разрыва – выходило много. Больше, чем он мог себе позволить.

Она демонстративно смотрела в небо и занималась примерно тем же. Ей, к тому же, ощутимо казалось, что она погорячилась с выводами, и что к Михару вполне можно найти подход, и она рано опускает руки. И что в самом крайнем случае развестись чуть позже ей будет в разы выгоднее, чем рвать помолвку сейчас.

– Что-то не договорили или не дошвыряли? – наконец, насмешливым тоном прервал молчание он.

– Забыла отхлестать вас розами, – не задумываясь, отреагировала она.

Присвистнув, он сложил руки на груди и отметил:

– Да, с такими эротическими фантазиями, Магрэнь, я, пожалуй, только порадуюсь, что вы не находите брак со мной привлекательным.

Хотя разговор их, кажется, не имел вообще никакого смысла, и ни один из них до сих пор не понимал, зачем этот разговор продолжает и чего надеется в нём добиться – оба они почувствовали облегчение от этого короткого насмешливого обмена репликами.

Словно сжимавшее их напряжение немного ослабилось.

Они ещё некоторое время помолчали. Михар размышлял, как бы попробовать всё же уговорить её отказаться от разрыва, но не потерять при этом лица. Магрэнь думала, как бы аккуратно сказать, что она погорячилась и что помолвку ей разрывать уже не хочется, и тоже не потерять при этом лица.

– У вас ужасные сигары, – нарушила в этот раз молчание она, потому что его пиджак вместе с теплом окутывал её ещё и ненавистным запахом табака.

Он иронично хмыкнул, поразглядывал её и вдруг предложил:

– Ну что ж, раз у нас не сложились личные отношения – это ещё не повод отказываться от совместного бизнеса, не правда ли? Как насчёт постановки на поток новых сортов сигар с необычным запахом, разработанным в вашей лаборатории?

Застыв в удивлении, Магрэнь несколько раз сморгнула.

– Звучит крайне заманчиво, – наконец, осторожно отметила она.

Разговор снова заглох.

Однако оба они почувствовали себя ещё лучше, и оба начали смотреть в будущее с большим оптимизмом. Он полагал, что теперь точно сможет поторговаться и найти способ уговорить её отказаться от разрыва. Она полагала, что теперь точно сможет спустить дело на тормозах и как-то сделать вид, что никакой ссоры и не было.

– Возможно… – заговорили они в этот раз одновременно, и тут же оба умолкли.

Он сделал приглашающий жест рукой, отдавая ей право первой произнести реплику.

– Возможно, – предложила она, – мы могли бы обсудить условия нашего сотрудничества уже сегодня?

К её неожиданности, он улыбнулся.

– Я хотел предложить то же, – расшифровал свою улыбку он.

Она весело хмыкнула.

Оба они уже чувствовали себя вполне уверенно. Казалось, что у них снова твёрдая почва под ногами, и они снова знают, как себя вести и что говорить.

– Я бы предложил вам сейчас и поехать со мной, – отметил он, – но, полагаю, с учётом разрыва помолвки будет слишком скандально, если вы станете разъезжать в моём экипаже и наносить мне личные визиты.

Приняв вид самый что ни на есть королевский, Магрэнь гордо отметила:

– Ну, поскольку о нашем разрыве пока никто не знает, думаю, мы вполне можем себе это позволить! – и решительно двинулась к его экипажу.

Садясь вслед за ней напротив, он непринуждённо отметил:

– Я бы и вообще предложил не афишировать информацию о нашем разрыве.

Она, демонстративно глядя в окно, согласилась:

– Да, это выглядит мудрым решением.

Он поразглядывал её в упор. Она, делая вид, что не замечает этого, продолжала настойчиво смотреть в окно.

– Возможно, – решился он, – мы и вообще могли бы сделать вид, что последних трёх с половиной часов не было?

Магрэнь резко повернулась к нему.

– Было бы изумительно, – настороженно согласилась она.

С облегчением откинувшись на спинку сидения, он на секунду прикрыл глаза, глубоко вздохнул, вернул своему лицу нейтральное выражение светской любезности и обратился к ней с вопросом:

– Так вы расскажете, что за очаровательную музыкальную шкатулку вы сегодня приобрели и как вам вообще выпала такая удача её найти?

Она, не веря, что всё разрешилось так просто, некоторое время просто беспардонно глазела на него – но он с самым серьёзным вниманием на лице терпеливо ждал ответа.

Получив от него ровно то, чего и хотела первоначально, Магрэнь растерялась.

Осознав, что он действительно согласен всё забыть и переиграть – переиграть по её сюжету, а не по своему! – она почувствовала себя виноватой за то, что раздула такой скандал по такому незначительному поводу. Самый главный её страх – что он никогда ни в чём ей не уступит и сломает её – потерял силу, потому что вот, он уступил только что, и, возможно, он уступил бы даже без такой выдающейся истерики – ведь явился же он к ней мириться ещё до того, как узнал о её состоянии, а значит, сам дошёл до мысли, что был неправ! И ведь точно дошёл – признал же сам, что она имеет право заниматься интерьером их дома!

Ей стало стыдно, что она просто не поговорила с ним сразу и честно, а так позорно поддалась эмоциям. И, как водится, особенно стыдно ей сделалось за самые злые свои слова – которые теперь виделись ей совершенно непоправимыми, потому что мужчины, конечно, никогда не забывают таких слов. А у неё, к тому же, не было ни одного реального повода предполагать, что Михар является таким уж кошмарным любовником – в конце концов, он и вообще не пытался навязать ей эти отношения, хотя имел все возможности надавить! То, что он, не скрывая своей заинтересованности в этой форме отношений, оставил именно за ней право инициировать их, уже говорило о том, что он готов прислушиваться к её мнению и что ему не всё равно, что она чувствует.

Не то чтобы она находила Михара привлекательным – но и так уж отталкивающим он ей не казался. Она скорее опасалась, что как любовник он окажется эгоистичным и невнимательным, и не захочет чего-то менять в своей манере. Да даже слушать ничего не станет и посчитает оскорблением любой намёк на то, что что-то делает не так!

Однако то, как он повёл себя в сегодняшнем конфликте, внушило ей надежду на то, что он совсем не так безнадёжен, как ей казалось, и что, возможно, он её услышит.

Она решила попробовать прямо сейчас – потому что её особо подталкивало к тому чувство вины перед ним, потому что после столь бурной истерики ей хотелось нежности и близости, потому что, в конце концов, это было единственной возможностью сгладить впечатление от той гадости, которую она ему сказала, – и она, вместо того, чтобы вступить в разговор, лёгким движением пересела с места напротив на место рядом с ним.

Он нахмурился, пытаясь понять, что стоит за этим странным заходом, и не видя смысла её новой интриги.

Она мягко прильнула к его боку и нежным вкрадчивым движением скользнула рукой по его жилету и положила её ему на плечо.

Осознав, что она льнёт к нему в качестве извинений за свои резкие слова, он удовлетворённо хмыкнул и приобнял её. Ему, определённо, пришлось по душе, что она отказалась от предоставленной им возможности просто оставить эпизод в прошлом и не возвращаться к нему, а предпочла продемонстрировать, что слова её не соответствовали действительности.

Он готов был не то чтобы забыть эти слова – но не припоминать их ей. Однако, безусловно, он был глубоко ими задет, и поэтому ему было теперь особенно приятен способ, которым она решила их загладить.

Увидев в его объятии поощрение продолжать, Магрэнь провела рукой по его плечу ниже, взяла его свободную руку и поднесла к своему лицу, затем нежно поцеловала.

Он прикрыл глаза и прижал её к себе теснее, наслаждаясь её внезапной ласковостью и лениво раздумывая, как бы продлить этот приятный момент.

Магрэнь, впрочем, пока и не планировала прерываться. Она нежно и осторожно покрывала поцелуями его руку – и каждый палец, и внешнюю сторону, и внутреннюю, и добралась уже до запястья, но дальше ей мешала плотно застёгнутая манжета его рубашки.

– Ах, Арни, вы вечно как в броне! – капризно посетовала она и окинула его взглядом в поисках не защищённых одеждой мест.

Таких наблюдался катастрофический дефицит, и за неимением других альтернатив она перенесла поцелуи на его лицо – на ту скулу, которая была с её стороны, и подбородок. Ей, к тому же, крайне понравилось, что он тщательно выбрит и пахнет подаренным ею одеколоном. Она потратила немало часов, чтобы подобрать запах, который будет так хорошо ему подходить, и ей нравилось, что он действительно стал его носить.

– Магрэнь, – с неожиданно мягким смешком попытался вывернуться из-под её губ он, – вы существенно переоцениваете уровень моей выдержки.



Её тёплое гибкое тело под его рукой, её нежный эфемерный запах и её настойчивые и ласковые поцелуи, определённо, не оставили его равнодушным. Ему сложно стало воспринимать происходящее в рамках обычной игры между ними – разбуженное ею желание настойчиво отвоёвывало позиции у разума, с каждым толчком сердца распаляясь всё сильнее и подтачивая броню его воли. Он полагал, что она достаточно красочно продемонстрировала, что не находит его настолько отталкивающим, как пыталась заявить, и стоит на этом и остановиться.

– А, так это выдержка! – понятливым тоном откликнулась она. – А я уж думала, что камень, и тот остался бы менее равнодушным!

В словах её звучала притворная обида; а вот глаза горели лукавыми и насмешливыми искорками. Ловко расслабив узел его галстука, она нежным вкрадчивым движением запустила пальцы под воротник, лаская его шею.

– Вот чего во мне точно сейчас нет, так это равнодушия! – заверил её Михар, проигрывая в борьбе со своими желаниями и притягивая её к себе для поцелуя.

Поцелуй вышел требовательным, настойчивым и властным – он желал её, и демонстрировал это совершенно недвусмысленно. Жёсткость эта была совсем не тем, чего хотелось теперь Магрэнь, поэтому она ловко вывернулась из-под его губ со словами:

– Нежнее, Арни, прошу вас! – и сама испугалась того, как умоляюще прозвучали её слова. Слишком много чувств! Она не должна была демонстрировать свои чувства так прямо!

Михар замер. Он не привык соотносить свои ласки с желаниями своих партнёрш и обычно действовал так, как хотелось ему, не задумываясь о том, устраивает ли это его любовниц. В конце концов, он не для того обеспечивал им безбедное существование, чтобы выслушивать от них какие-то претензии!

Но Магрэнь не была любовницей и тем более не была содержанкой; и игнорирование её желаний точно вышло бы ему боком.

Он попытался поцеловать её нежно; с непривычки вышло неловко, но сам контраст между этим поцелуем и первым вызвал у Магрэнь предвкушающую дрожь – она до конца не верила, что он может пойти ей навстречу, и только теперь, когда он без споров ответил на первую же её просьбу, она поверила, что в самом деле сумеет наладить с ним контакт на этом поле.

Воодушевившись этой нежданной удачей, она ловко перебралась к нему на колени, недвусмысленно намекая, что не планирует останавливаться на полпути.

Это стало для Михара неожиданностью – он всё ещё пытался удерживать себя в рамках, потому что был уверен, что она лишь подразнится и ускользнёт, а принуждать её ему не хотелось.

Осознав, что останавливаться не придётся, он прекратил бороться с овладевающим им желанием и принялся настойчиво освобождать её от платья. Она рассмеялась, но, вместо того, чтобы помочь ему в этом, принялась расстёгивать его жилет. Досадуя, что платье не поддаётся, он рванул его с её плеча слишком резко и чуть не порвал.

Она тоскливо вздохнула и перехватила его руку.

– Пожалуйста, Аренсэн, – проникновенно заглянула она ему в глаза. – Вы даже вообразить себе не можете, как мне сейчас хочется нежности!.. – голос её задрожал и оборвался на очередных умоляющих нотках, которыми она была крайне недовольна, но которых не смогла удержать. Теперь, в шаге от того, чтобы получить от него то, в чём она крайне нуждалась, она совсем потеряла самоконтроль. Ей так хотелось, так сильно хотелось нежности, принятия, близости! – Пожалуйста! – вырвалось из неё сквозь поцелуи, которыми она покрывала его шею.

Её неожиданно откровенная мольба прорвала в его душе какую-то плотину – к привычному желанию овладеть ею добавилось новое, мощное и сносящее все доводы рассудка и властно требующее отдать ей всю нежность, на какую он только мог быть способен.

Чувство это оказалось столь сильным и всепоглощающим, что он совершенно не смог ему сопротивляться. Нежность, о которой он даже не подозревал, что она вообще в нём есть, вырвалась из-пода льда всех его привычных масок и потоком рванула наружу. Всю жизнь подавляемая, всегда запертая, впервые востребованная и выпущенная на волю – она оказалась силой совершенно непреодолимой.

Ни он, ни она не планировали близости настолько глубокой и откровенной. Вместо почти формального страстного порыва, который было бы легко объяснить потребностью в разрядке, который так прекрасно бы вписался в концепцию их отношений и к которому можно было бы относиться так легко и снисходительно, – они вступили в глубокую интимную близость, не только телесную, но и эмоциональную. То, что произошло между ними теперь, ни с какими допущениями не удавалось вписать в формулировку «просто для здоровья» или даже «просто для удовольствия».

Ни он, ни она не были готовы к такой близости.

Ни он, ни она не хотели такой близости, боялись её и полагали совершенно излишней в их отношениях. Им было слишком страшно – невыносимо страшно оказаться друг перед другом настолько уязвимыми, настоящими и безжалостно обнажёнными в своих глубинных эмоциональных потребностях.

И он, и она, обнаружив, как глубоко они раскрылись друг перед другом и сколь откровенны были друг с другом в момент этой близости, пережили тяжёлое нервное напряжение и страх.

И он, и она, едва придя в себя, совершенно единодушно решили, что это просто катастрофа, и нужно немедленно отойти на прежним позиции, спрятаться обратно за привычную броню и сделать вид, что ничего такого не было, что им это просто примерещилось, что этот эпизод не имеет вообще никакого значения.

Натягивая на неё платье обратно, он, пряча глаза, в которых слишком отчётливо читалось смятение, с насмешливой холодностью сказал:

– Что ж, будем считать, что ваши извинения приняты.

Вместо того, чтобы оскорбиться таким резким переходом от запредельной нежности к циничной грубости, Магрэнь, напротив, почувствовала волну облегчения от того, что можно вернуться к прежнему безопасному формату взаимодействия.

Независимо хмыкнув, она перебралась обратно на сидение напротив, оправила причёску и деловым тоном откликнулась:

– Да, я вам ваши тоже зачла.

Он с облегчением перевёл дух, осознав, что и она готова сделать вид, что ничего такого не произошло, и занялся поправлением своей одежды.

– Мы, кстати, уже приехали, – отстранённо отметила она, глядя в окно.

– Давно уже приехали, – ворчливо отозвался он, пытаясь сделать вид, что вовсе не был увлечён ласками так полно, что напрочь упустил этот момент и только сейчас заметил, когда она ему это сказала.

Она, ни капли ему не поверив, передёрнула плечом. Сердце её, впрочем, кольнуло каким-то странным чувством, которое она не сумела распознать.

Убедившись, что его одежда теперь полностью в порядке, он открыл дверцу, вышел сам и подал ей руку.

Она, опершись на него чисто формально, с надменным видом вышла наружу, не глядя на него.

Он тоже старательно на неё не смотрел.

«Только бы он мне этого не припомнил! – в отчаянии вспоминала она слишком откровенные и нежные слова, вырвавшиеся из неё так некстати. – Впрочем, да, я просто скажу, что притворялась, что просто хотела ему польстить, да!» – с облегчением нашла она способ откреститься от сказанного и сделанного.

«Скажу, что натренировался на любовницах, – одновременно с ней решал он. – И непременно сравню её с ними не в её пользу, тогда точно заткнётся и никогда не станет поднимать эту тему!»

Оба были весьма довольны принятыми решениями, но, к большому счастью, придуманные отговорки им не потребовались, потому что ни один из них так и не заговорил об этом слишком откровенном опыте.

…дробные россыпи нот дрожали по стенам гостиной хрустальными каплями мелодии. Танец, который они пытались репетировать, получался не слишком удачным, но, определённо, не настолько паршивым, как в прошлый раз.

Нелепостью он отдавал скорее не из-за неверных движений, а из-за того, что они старательно смотрели куда угодно, лишь бы не друг на друга.

Впрочем, как ни пытались они делать вид, что ничего не изменилось, было то, что отчаянно их выдавало: он прикасался к ней с гораздо большей осторожностью, чем было ему свойственно, а она неосознанно продлевала любое прикосновение на такт больше, чем того требовал рисунок танца.

И хрупкая мелодия музыкальной шкатулки, обволакивая их нежностью своих переливов, наполняла их танец чем-то большим, чем просто музыкой.

Загрузка...