Художества тетушки Мюриел

Меня потом несколько лет по ночам кошмары терзали: будто кто-то гонится по пятам, а удрать сил нет. Но до сих пор я точно не знаю, были ли у меня веские причины видеть дурные сны.

Все началось после переезда на жительство к тетушке Мюриел. Шесть месяцев сидел я без работы, и к тому моменту, когда получил ее приглашение, уже две недели почти ничего не ел. Приглашению этому мне, наверное, следовало бы удивиться, хоть тетушка и объяснила, что ее, старую женщину, начинает, мол, тяготить одиночество, и хочется видеть рядом родное лицо. Однако я был слишком голоден, чтобы удивляться. В письмо был вложен чек и билет до Дауни, где она жила. Заплатив за комнату и наевшись до отвала, я подсчитал остаток денег, сел на вечерний поезд и уже к двенадцати часам следующего дня благополучно поднимался на крыльцо тетушкиного дома. Она сама вышла к дверям встречать меня. Лицо ее сияло, губы растянулись в радушной улыбке.

— О, Чарлз, как мило, что ты приехал, — защебетала она. — Уж и не знаю, как тебя благодарить…

Говоря, она энергично жестикулировала, чуть не подпрыгивала на месте, и это было так забавно, что я мгновенно проникся к старушке горячей симпатией. За пятнадцать лет она почти не изменилась; и тогда, и сейчас корсеты да воротнички не давали ее тщедушному телу рассыпаться на части.

Тетушка показала мне мою комнату на втором этаже и удалилась, а я сунул в шкаф чемодан и отправился плескаться в ванне. Когда я спустился, обед был уже на столе, и служанка, выглядевшая куда старше тетушки, суетилась с посудой. Подбадриваемый теткой, я наелся с таким расчетом, чтобы впасть в дрему на весь остаток дня, потом закурил и стал слушать ее болтовню. Подхватив на колени любимца — несносного, невоспитанного пуделя по кличке Тедди, — тетя Мюриел рассказала мне про свое хобби. Около года назад она, оказывается, увлеклась живописью, и теперь это увлечение превратилось для нее в смысл жизни. Зажав Тедди под мышкой, ома подошла к ореховому комоду и вернулась с целым портфелем рисунков.

— Я работаю прямо тут, в столовой, — сказала тетушка. — Здесь хорошее освещение. Что ты об этом думаешь?

Она всучила мне с полсотни листков рисовальной бумаги, и я разложил их на столе. Рисунки были сделаны карандашом, а на двух или трех виднелось несколько акварельных мазков. Все картинки изображали одно и то же: четыре яблока в приземистой фарфоровой вазе. Я долго ломал голову, стараясь сочинить какую-нибудь похвалу, и наконец неуверенно проговорил:

— Э… вам действительно удалось ухватить тут самое главное. Все выглядит так естественно. Яблоки — прямо как живые…

Тетушка заулыбалась.

— Я рада, что тебе понравилось, — ответила она. — А вот Эмми, служанка, говорит, что глупо было все время рисовать их заново. Но я уже не могла остановиться. Я не допускала и мысли о прекращении работы до тех пор, пока не добьюсь совершенства. Знаешь, в чем заключалась главная трудность, Чарлз? Яблоки увядали. Это было ужасно. Я каждый вечер прятала их в морозилку, но через три недели они все равно высохли. Наконец Эмми предложила залить их расплавленным воском, и тогда они перестали портиться. Хорошая мысль, правда? Но все равно, Чарлз, я уже устала от яблок. Надо бы попробовать еще что-нибудь… Я думаю, вон то маленькое деревце на лужайке послужит мне прекрасной натурой.

Она подошла к окну и показала на молоденькое деревце, только-только покрывающееся листвой.

— Отличная модель, Чарлз. Я, наверное, поработаю сегодня днем, пока ты будешь гулять с Тедди.

Эмми помогла тетушке закутаться в несколько слоев одежды, а я вынес в сад коробку карандашей, бумагу, табурет и мольберт. Потом застегнул на шее Тедди поводок и отправился изучать Дауни, хотя мне куда больше улыбалось остаться дома и подремать после еды.

Скоро я понял, что Дауни принадлежит к числу городков, в которых жизнь концентрируется вокруг единственной аптеки. Но все же мне удалось убить еще пару часов, позволив Тедди заняться исследованием фонарных столбов, попадавших в поле его зрения.

Я думал застать тетушку Мюриел за работой, но оказалось, что она ушла с лужайки, забрав мольберт и табуретку. Я отпустил Тедди, который тут же залез в свой ящик в столовой, и отправился прикорнуть, пусть даже и с опозданием.

Но уснуть не удалось. По какой-то непонятной причине я продолжал размышлять о старательно выполненных тетушкиных рисунках и лежал на кровати, считая пятна на стене, пока не настало время ужинать.

Ужин был хорош, но тетя почему-то осталась недовольна. Она пребывала в дурном расположении духа, и лишь после того, как Эмми убрала со стола, а Тедди был водворен на свое привычное место на коленях тетушки Мюриел, мне удалось узнать причину ее раздражения.

— Работа шла из рук вон плохо, — пожаловалась тетя. — Ветер шевелил листья, и у меня ровным счетом ничего не вышло.

— Но я не заметил сегодня никакого ветра, — растерянно сказал я.

— Ты вообще ничего не замечаешь! — вспылила она. — Листья все время трепетали, а я могу рисовать только совершенно неподвижные предметы.

Тут тетушка глубоко задумалась и очнулась, лишь осушив две чашки кофе подряд.

— Чарлз, — сказала она, — я поразмыслила и хочу, чтобы ты срубил это дерево и принес в дом. Я поставлю его во флягу из-под молока и смогу рисовать без помех.

— Но это же прекрасное юное деревце, — запротестовал я, — да и не простоит оно долго, если его срезать.

— Дерево — это всего лишь дерево, — отвечала тетка. — Закажу в питомнике новое. А Эмми у нас гений по части всякой флоры. Она бросит в воду аспирин с сахаром, и деревце сто лет не завянет. Конечно, работать придется быстро, но я уж постараюсь…

Наутро, сразу после завтрака, тетушка Мюриел повела меня в кладовку и снабдила ржавым топором. С сатанинским любопытством смотрела она, как я точил его, а потом вместе со мной пошла к месту казни. Двумя ударами я срубил дерезце и отнес его в дом. При этом я чувствовал себя убийцей.

Три или четыре дня я провозился в саду, вскапывая землю и распыляя химикаты, которых у тетки оказалось в достатке. В пятницу за завтраком я обнаружил в своей салфетке пятидолларовую бумажку. Заметив мой удивленный взгляд, тетушка Мюриел кивнула, и ее впалые щеки порозовели. Я аккуратно сложил купюру и, преисполнившись благодарности, решил сегодня же купить тетке какой-нибудь подарок.

Я принес ей банку с золотыми вуалехвостками. Покупая их, я случайно узнал, что продавец по фамилии Дрейк гоже жил когда-то в Калифорнии, и мы тут же подружились, договорившись встретиться на следующий вечер и поболтать о том, о сем.

Тетушка Мюриел обрадовалась рыбкам как ребенок. Она охала и ахала, восхищалась дымчатостью их пышных хвостов, и наконец банка с рыбешками была установлена на маленький столик рядом с ее мольбертом. Прошло десять дней, и тетя начала неугомонно сновать по дому з поисках новых моделей. Однажды за обедом я заметил, что она как-то оценивающе смотрит на вуалехвосток в банке, но не придал этому значения. А вечером, когда я вернулся от Дрейка, она встретила меня в дверях и с потаенным торжеством повела на кухню.

— Я немного волновалась, получится или нет, — сказала она, кладя ладонь на ручку холодильника. — Но все вышло просто преотлично!

С этими словами она открыла дверцу и вытащила запотевшую банку с моим подарком. Я тупо заморгал.

— Я знала, что рыбки ни секунды не простоят спокойно, а нарисовать их было просто необходимо. Иначе я бы уснуть не смогла. И вот меня осенило! Два часа, я вода замерзла. Я боялась, что банка лопнет, но этого, слава богу, не произошло. Смотри, какой прозрачный получился лед. Теперь я смогу не спеша нарисовать этих рыбок. Ну разве не замечательно?

Я ответил, что да, замечательно, и поспешил убраться в свою комнату. Настроение у меня было — не приведи господь.

Весна уступила место лету. Дрейк познакомил меня со своей сестрой, живой и веселой брюнеткой, и мы стали проводить с ней несколько вечеров в неделю. Наконец тетушка Мюриел выжала из золотых рыбок все, что могла, и для меня это был настоящий праздник.

Дав мне посмотреть свои рисунки, она спросила:

— Чарлз, как ты думаешь, может наш Тедди послужить мне хорошей моделью?

Я взглянул на маленькое животное, лежавшее на теткиных коленях, и ответил, что может, если будет сидеть смирно. Она задумалась и наконец сказала:

— Попробуем что-нибудь сделать. Может, накормить его обедом и завтраком одновременно? Или…

Тут она углубилась в сосредоточенные размышления, а я тихой сапой удрал на свидание с Вирджинией, сестрой Дрейка. Мы сидели в темноте на крыльце и держались за руки. Свидание это получилось на редкость грустным и сентиментальным.

В субботу после завтрака тетка велела мне выгулять Тедди и хорошенько его погонять. Она собиралась накормить его по возвращении домой и надеялась, что от беготни в сочетании с обильной пищей пса потянет в сон. Когда мы наконец вернулись, тетушка Мюриел отцепила поводок от ошейника и отвела Тедди в кладовку, где его ждала полная кормушка мяса. Тедди чавкал, как поросенок, а налопавшись, улегся с решительным видом на пол. Тете пришлось отнести его в столовую и устроить на хорошо освещенном пятачке возле мольберта. Когда я выходил из комнаты, Тедди уже похрапывал.

За поздним обедом я заметил, что тетя Мюриел была мрачнее тучи.

— Работа не клеится? — участливо осведомился я.

— Не клеится, Чарлз. Этот Тедди…

— Не хочет спать?

— Спать-то он спит, да только все время ворочается, чешется и все такое. Совершенно невозможно рисовать.

— Жаль. Придется вам, видно, искать другую модель.

Несколько мгновений тетя молчала. Я заметил в ее глазах слезы.

— Да, — сказала она наконец. — А Тедди надо наградить. Пойду-ка я сегодня в город и куплю ему какой-нибудь подарок.

Даже сейчас, когда ее работа испорчена, тетка совсем не сердилась на собаку. «Да она у меня просто чудо», — решил я.

Перед ужином она зашла ко мне в комнату и показала подарки для Тедди — ярко-красный ошейник с бубенчиком, резиновую кость и коробку сладостей под названием «Собачья радость», которые представляли собой кусочки подслащенного мяса для домашних животных.

На моих глазах она надела на Тедди ошейник и скормила ему пару кусков «собачьей радости». Пес с тихим рычанием слопал их и, казалось, остался доволен.

Было уже темно, когда я вернулся с прогулки. В комнатах горел свет и царил переполох. Тетя Мюриел билась в припадке, а Эмми тыкала ей в нос вату, пропитанную нашатырем.

— О, Чарлз! — возопила тетка, увидев меня. — Наш Тедди! Наш бедный Тедди издох!

В глубине души я уже был к этому готов, но все-таки подскочил на месте.

— Как это произошло?

— Часа три назад я выпустила его побегать. Он долго не возвращался, и наконец я пошла искать. Он лежал под рододендронами. Мертвый. Я вызвала доктора, но было уже поздно. Должно быть, нашего песика отравили, — тут тетушка расплакалась пуще прежнего. — Доктор Джонс такой милый. Он унес маленького Тедди в сумке. У доктора есть знакомый мастер, который сделает мне чучело нашего песика…

Чучело? Я почувствовал, как по лопаткам потек пот. Машинально вытащив из кармана платок, я протянул его рыдающей тетке.

— И все-таки мне приятно, — сказала она, сморкаясь, — что в последний день земной жизни у Тедди было столько радостей…

Сон не принес мне отдыха, и наутро я впал в хандру. Тетя Мюриел вошла, когда я уже заканчивал завтрак. Глаза у нее покраснели. Пожелав ей доброго утра, я встал и вышел в сад. День был сырой и душный, и мне ничего не хотелось делать. Я направился в кладовку с химикатами, чтобы взять там замазку и подлечить пораненные деревья. Когда я тянулся за банкой, что-то незнакомо блеснуло в углу. Это оказалась жестянка с арсенатом свинца. На ярлыке красовались обычные в таких случаях кости и череп. Я открыл банку. В ней недоставало примерно четверти дюйма содержимого. Возможно, жестянка и раньше стояла тут, в кладовке, ко я в этом очень здорово сомневаюсь.

Не помню, чем я занимался остаток дня. Должно быть, возился в саду. Тетушка однажды кликнула меня в окно обедать, но я ответил, что не голоден.

Пока она рисовала сделанное мастером чучело Тедди, я начал заново крыть дом и покончил с этим, когда лето уже было в самом разгаре. Потом приступил к постройке сарая для семян. С Вирджинией мы теперь встречались каждый вечер.

Однажды в конце августа тетушка достала пачку рисунков Тедди, и мы начали их смотреть.

— Я, наверное, сделаю еще несколько штук, — сказала она, — а потом придется искать новую модель.

— Да, — ответил я. Мне было как-то не по себе от этой темы, но я решил не подавать виду.

— Чарлз, — проговорила тетя через минуту. — Ты принес мне, одинокой старой женщине, немало радостных минут. Скажи, эта Вирджиния, с которой ты так часто встречаешься, она что, тебе нравится?

— Э… ну, в общем, да.

— Вот я и подумала… Что ты скажешь, если я ссужу тебя деньгами, и ты откроешь маленький питомник для саженцев тут, в Дауни? У тебя ведь в этом деле талант. Конечно, я буду по тебе скучать, но если уж ты так хочешь… Думаю, с Вирджинией ты будешь счастлив.

Милая старушка! Я вскочил и заключил ее в объятия. Господи, подарить мне собственное дело и Вирджинию в жены. Да она добрее крестной матери.

Мы засиделись допоздна, обсуждая планы на будущее, и мне было приятно видеть, что тетушка живо интересуется даже такими мелочами, как семена, саженцы и реклама моего питомника.

Когда я забрался в свою комнату, настроение у меня было приподнятое, и я насвистывал, раздеваясь и укладываясь в постель. Но, несмотря на все свои великие планы, уснул я, едва коснувшись головой подушки.

Проснулся я около трех часов утра от странного чувства. Казалось, то, о чем я заставлял себя не думать, стало вдруг неотвратимой реальностью. Дрожа, я сел на край кровати.

Тетушка Мюриел собирается меня убить! Казнясь и жалея своего племянника, она подмешает мне в еду отраву, а потом будет с мукой глядеть на мою агонию и оглаживать подо мной подушку. Врача она, конечно же, вызовет с опозданием, а после моей смерти отдаст труп лучшему в Дауни специалисту по бальзамированию. Неделю спустя, проработав возле меня с карандашом и бумагой по 18 часов в день, тетушка предаст меня земле, все еще сожалея, но уже не так сильно терзаясь. Ведь она сделала все, чтобы последний день моей жизни изобиловал разными радостями. Питомник и женитьба на Вирджинии означали применительно ко мне то же самое, что и красный ошейник с колокольчиком для Тедди!

Я натянул купальный халат и спустился по черной лестнице в кладовку. Банки с арсенатом свинца на месте не было. Вернувшись к себе в комнату, я оделся, побросал шмотки в чемодан и смылся классическим образом — через окно по связанным простынкам. На станцию я попал к половине шестого и успел на утренний поезд.

Я больше никогда не слыхал о тетушке Мюриел. Прибыв в Лос-Анджелес, я отправил Вирджинии открытку без обратного адреса, а спустя некоторое время поступил на работу в одну частную фирму и познакомился с хорошенькой девушкой. Похоже, мне уже так и не суждено узнать, что теперь рисует моя старая тетка.