И ещё

Со дна морского я вернулся,

возненавидев всё, что мокро;

я отряхнулся, словно пёс,

от волн, влюбившихся в меня,

и ощутил внезапно радость, —

обрадовался, что причалил,

стал первозданно сухопутным.

Газетчики вперили тут же

свой сумасбродный инвентарь

в мои глаза и в мой пупок —

валяй, сказали, по порядку,

как будто я уже скончался,

стал трупом профессиональным,

не принимая во вниманье,

что я всем существом стремился

к движенью, прежде чем вернуться

в кошмар заупокойных будней —

уже я был готов к тому,

чтоб снова погрузиться в море.

Я не боюсь двоякой жизни

с тех пор, как в детстве обнаружил

порочность сердца моего,

которое меня влекло

к подводному существованью.

Там живописи я учился,

питаясь рыбой в донном доме,

я под волнами шёл к венцу,

хоть и забыл, какими были

мои глубинные невесты,

но, говоря по чести, дно —

нетронутое захолустье;

я отупел от жизни с рыбой,

без происшествий и баталий,

и рыба видела во мне

лишь монотонного кита.

Когда же мне взбрело на ум

ступить на дюны Исла Негра,

где стал я жить, подобно всем, —

как тут же стали бить в мои

колокола и задавать

наиглупейшие вопросы

о малозначащих деталях

моей обыденной юдоли;

что делать мне, как отучить

неугомонных вопрошаек?

Пойти к учёному — спросить:

где я могу пожить в покое?