И мы их увидим

— Послушай, друг, — сказал он, — бросай ты эту помойку.

Есть один дом — он мой, тебе в нём найдётся место.

Таков твой путь. Ты можешь стать человеком.

Я ответил:

— Нет, ведь ты — дьявол.

И он изменился в лице.

Как будто ему туда плюнули

детскою кличкой, которой

дразнили всю жизнь.

Как будто бы шёл на свидание

с любимой, но в назначенном месте

застал пятерых

с ножами и битами.

— А видел ли ты Рай, мой мальчик?

Не трудись отвечать, ты видел лишь это.

А я видел бездны, а в них — пустоту.

Во имя чего ты хранишь себя?

Никто не проверит, никто не оценит.

Законы придумали люди, и только я существую.

Живи!

Но я ответил:

— Нет, ведь ты — дьявол.

Почему-то он плакал, когда я ушёл.

А когда он вернулся, с ним была Блудница,

что заставила меня ощутить себя грязным.

Она тоже плакала. Она умоляла:

— Вернись.

И он говорил:

— Покинь это место.

Ты здесь ничего не знаешь…

Она добавляла,

— что перед нами не выстоит мир,

ты лишь протяни ко мне свою руку.

И город прыгнет навстречу,

ударит в лицо тёплым ветром,

рассыпет, как бисер,

бросит горохом о бетонные стены

яркие пятна огней.

Там мы снова научим тебя дышать,

греть руки стаканчиком кофе.

И я дрожал, но сзади

горел костёр из покрышки,

и в нём поблазнилось спасенье,

к нему отступил я

и отвечал им обоим:

— Нет, ведь ты — дьявол.

С тех пор меня окружали пусто́ты.

Я чувствовал бездны.

Но бездны не ощущали меня.

Там всё было мёртвым.

Мои мёртвые друзья пронзили мне сердце сталью,

когда догорела покрышка.

Очнувшись, я увидел её глаза, а в них — слёзы.

— Вернись, — просила. — Живи.

А рядом сидел он, пачкая серый плащ,

и молчал, глядя на меня

серыми глазами.

Когда смерть затмевала мой взгляд, я думал,

глаза его разного цвета.

Я думал, что так познаётся истина.

И прошептал им:

— Нет, ведь ты — дьявол.

— Но ты же не знаешь! — кричала она. -

Пошли, и посмотришь! Когда-то

в одной из каверн мирозданья

мы друг друга любили, и мы знали всё.

Зачем ты отрёкся? Что стоят твои слова?

Куда ты бежишь?

И он говорил:

— Я хотел бы Рай тебе предложить,

но я не из тех, кто лжёт.

Выбери то, что есть,

то, что пока ещё ждёт.

И она говорила:

— Так можно.

Можно быть счастливым.

Для этого все мы родились.

И я шептал:

— Нет, ведь ты — дьявол.

И они изчезали,

устрашённые верой.

Оставили хлеб, обращённый из камня.

Однажды я ел его, и раны мои затянулись.

А ночью небо плакало её слезами.

Я пошёл замолить свой грех.

Сторож выгнал из храма,

а женщина бросила монетку.

Я и сейчас держу её в руке, видишь?

Я плачу́ тебе ею.

Налей, раз уж больше ничего нет.

— А дальше? — Все затаили дыханье,

на каждом лице — мученье,

надежда и страх. — Они

ещё приходили?

— Они приходили вечно, — сказал я,

пригубив душу. —

Каждый день, или то были ночи?

Пожалуй, я думал, что ночи,

ведь меня ко греху склоняли.

Однажды с ними пришла седина.

Однажды — болезнь.

А потом — смерть.

С ней они долго ругались.

Что-то сверкало.

Помню, Блудница вскрикнула

и упала.

Помню, глаза её гасли,

и пальцы тянулись ко мне.

Их смерть растоптала.

И он говорил мне что-то,

когда я лежал, не зная,

поперёк седла.

Он шёл, потом — бежал.

Потом остался вдали.

Исчез.

Я один стоял, с этой монетой.

Но врата Рая закрыты остались.

Я вспомнил.

Ни разу они не открывались.

Да и вовсе не было их.

Был мох на камнях,

но не камни.

Была ржавь на прутьях,

а их самих

не было.

Я пнул их — они развалились.

За ними простёрлись бездны.

И что-то там обрывалось.

Так больно и так навсегда.

— Садись, — мне подвинули стул. -

Садись и смотри на дверь.

Как все мы.

Возможно,

однажды

она

ещё раз откроется,

и мы их увидим.