И снова о нас, детях из Бюллербю

Мы все из Бюллербю

Дети из Бюллербю — это Лассе, Боссе и я, Лиза, а ещё Улле, Бритта и Анна. Лассе, Боссе и я живём в Средней усадьбе, Улле — в Южной, а Бритта и Анна — в Северной.

В Северной усадьбе живёт ещё и дедушка. Это понятно, ведь он приходится дедушкой Бритте и Анне. Но мы все в Бюллербю тоже зовём его просто дедушкой. Ведь другого дедушки у нас нет.

А вот пап и мам у нас хватает на всех. Я хочу сказать, что у нас есть мама с папой в Северной усадьбе, и мама с папой — в Средней, и мама с папой — в Южной. Иначе ведь и быть не могло. А кроме нас всех, в Бюллербю не живёт никто, если не считать Агды, нашей служанки, Оскара — нашего работника и Калле — работника в Северной усадьбе. Впрочем, в Южной усадьбе есть ещё один человек. Такой маленький-маленький человечек. Это сестричка Улле, которая родилась несколько месяцев назад. Но если человек не умеет говорить и не умеет ходить, то, наверно, его ещё нельзя назвать настоящим человеком? Хотя Улле считает, что его сестра замечательнее самого короля.

Вот я перечислила вам всех, кто живёт у нас в Бюллербю. Разумеется, я не включила в это число Быстрого, собаку Улле, Малкольма, Мурика и Принцессу — наших котят, Альбертину — курицу Боссе и всех наших коров, лошадей, овец, поросят и кроликов. Но это понятно, ведь они не люди. Хотя Быстрый почти такой же умный, как человек, и уж во всяком случае умнее девчонок, как говорит Лассе.

Рождество в Бюллербю

Я не знаю, когда начинается Рождество в других местах, но у нас в Бюллербю оно начинается в тот день, когда мы печём пряники. Нам с Лассе и Боссе дают по большому куску пряничного теста, и мы делаем себе пряники любой формы. И вот, когда этот день наконец наступил, Лассе забыл о нём и уехал с папой в лес за дровами. Только в лесу он вспомнил о пряниках и стремглав помчался домой. «Снег так и летел у него из-под ног», — говорил потом папа. Мы с Боссе тем временем уже начали печь. И очень радовались, что Лассе нет дома. Потому что Лассе никогда не даёт нам самую красивую формочку — поросёнка. На этот раз, когда запыхавшийся Лассе примчался из леса, у нас уже было готово по десять поросят. Лассе тут же отобрал у нас эту формочку и с жаром принялся за дело. Ему хотелось догнать нас. А из остатков теста мы испекли общий призовой пряник. Мы каждый год печём такой пряник. После обеда, когда все пряники были уже готовы, мы насыпали в бутылку триста двадцать две горошины и отправились к соседям. Каждый должен был угадать, сколько в бутылке горошин. Тот, кто угадывал вернее всех, получал наш пряник. Лассе нёс бутылку, Боссе — пряник, а я — записную книжку, в которую записывала все ответы. На этот раз пряник выиграл дедушка. Его ответ был самый точный. Он сказал, что в бутылке триста двадцать горошин. А вот Анна сказала, что их там три тысячи. По-моему, это глупо, правда?

На другой день мы все поехали в лес за ёлками, разумеется, вместе со всеми папами из Бюллербю. Мы всегда так ездим — только папы и дети. А мамы остаются дома и готовят рождественское угощение. Лассе, Боссе и я, Анна, Бритта и Улле ехали на больших санях, на которых обычно возят молоко на молочную ферму в Большую деревню. Папа шёл рядом и правил лошадью, а дядя Нильс и дядя Эрик шли позади. Они болтали и смеялись. Мы в санях тоже болтали и смеялись.

В лесу было очень много снега. Чтобы выбрать самые красивые ёлки, нам пришлось стряхивать с веток снег. Мы срубили три большие ёлки и две малюсенькие — одну для дедушки и одну для Кристин, нашей соседки.

Вечером накануне сочельника мне показалось, что мама с Агдой ни за что не управятся к сроку, хотя я изо всех сил им помогала. На кухне у нас было грязно и некрасиво. Я даже поплакала, когда легла спать.

Утром в сочельник я первым делом спустилась вниз. Кухня сверкала чистотой! Пол был застелен новыми половиками, на кочерге красовались зелёные и красные бумажные банты, кухонный стол был покрыт нарядной скатертью, и все медные кастрюли начищены до блеска. Я так обрадовалась, что бросилась обнимать маму. Лассе и Боссе прибежали следом за мной, и Лассе сказал, что у него во рту появился праздничный вкус, как только он увидел новые половики.

В этот день сразу после завтрака мы, по обыкновению, понесли Кристин корзину с гостинцами от наших мам. Вернее, сначала мы поднялись к дедушке, я имею в виду Бриттиного и Анниного дедушку, поздравили его с наступающим Рождеством и смотрели, как Бритта и Анна наряжают его маленькую ёлочку. И, конечно, мы им немного помогали, хотя Бритта и Анна хотели бы обойтись без нашей помощи. Дедушка почти слепой и не видит того, что мы повесили на ёлку. Но мы ему всё рассказали, чтобы он мог это представить.

Погода стояла самая рождественская. Узкую тропку, что вела к дому Кристин, почти занесло снегом. Первым шёл Лассе, он нёс корзину, Боссе и Улле несли ёлочку, а мы с Бриттой и Анной ничего не несли, шли налегке. Кристин очень удивилась, когда мы пришли к ней. Вернее, сделала вид, что удивилась. Ведь она знает, что мы каждый год приносим ей гостинцы. Лассе вытащил всё, что было в корзине, и разложил на столе. А Кристин качала головой и приговаривала:

— Ах-ах-ах! Да что ж это такое! Да как много всего!

Мне казалось, что всего было не так уж много, но и не мало, в самый раз. Там был большой кусок окорока, колбаса, сыр, кофе, пряники, свечи, конфеты и ещё всякая всячина. Мы прикрепили свечи к ёлке и немного потанцевали вокруг неё, упражняясь перед вечером. Кристин была очень довольна. Когда мы уходили, она стояла на крыльце и долго махала нам вслед.

Дома мы с Лассе и Боссе быстро нарядили свою ёлку. Папа немного помог нам. На чердаке у нас специально для Рождества хранились красные яблоки. Ещё мы взяли испечённые нами пряники. А в корзиночки, что мы сделали у дедушки в комнате, положили изюм и орехи. Кроме того, мы украсили ёлку ватными ангелами, которыми мама украшала свою ёлку, когда была маленькая. Ну а также флажками, свечами и конфетами. Украшенная ёлочка была необыкновенна красива!

Потом мы выскребли все-все остаточки из маминых кастрюль, и нам осталось только ждать. Лассе сказал, что от таких вот ожиданий, когда только ждёшь, ждёшь и ждёшь, люди седеют. Мы ждали, ждали и ждали, и я несколько раз подбегала к зеркалу посмотреть, не поседела ли я. Но я как была белобрысая, так и осталась. А Боссе всё время подходил к часам и стучал по ним: он думал, что они остановились.

Наконец стемнело и подошло время нести наши подарки Анне, Бритте и Улле. Днём это было бы не так интересно. Мы надели свои красные шапки, какие носят томте[1], а Лассе взял ещё и маску. У нас на Рождество Лассе всегда наряжается томте и раздаёт всем подарки. Когда я была маленькая, я верила, что томте есть на самом деле, но теперь я знаю, что их нет. Захватив все подарки, мы выбежали из дома. Небо было усыпано звёздами. Взглянув на чёрный-пречёрный лес, я подумала, что уж там-то наверняка живут настоящие томте, которые завтра привезут всем на санях много-много подарков. Во всяком случае, мне хотелось, чтобы так было.

В сенях у Анны и Бритты было темно, как в пещере. Мы постучали, а потом распахнули дверь и стали бросать в кухню свои подарки. Анна с Бриттой прибежали на шум и пригласили нас зайти отведать их пряников и конфет, которые они сами сварили из патоки. Мы так и сделали. И каждый из нас получил по подарку.

Потом Анна с Бриттой тоже надели маски, и мы все вместе побежали к Улле. Улле сидел на кухне и ждал Рождества. Когда Быстрый увидел сразу пять томте, он залился громким лаем. А Улле схватил свою маску, и мы пошли на улицу играть в томте, которые развозят людям подарки.

Наконец вечер всё-таки наступил, и мы сели ужинать у нас на кухне. На столе горели свечи и стояло много всякой вкусной еды, но я ела только ветчину. И ещё рождественскую кашу, потому что надеялась, что орешек достанется мне. Но мне он не достался. Как жалко! Ведь тот, кому в рождественской каше попался орешек, в том году выйдет замуж.

У нас есть работник, его зовут Оскар. Он влюблён в нашу служанку Агду. Так вот, представьте себе, орешек распался в каше на две дольки, и эти дольки достались Агде и Оскару! Мы с Лассе и Боссе так смеялись, что Агда даже обиделась. Она сказала, что это наверняка наши проделки. Но мы были не виноваты, что орешек раскололся.

Мы тут же придумали к каше стишок. То есть придумал его Лассе:

По-моему, очень хороший стишок. Но Агде он не понравился. Она ещё долго дулась. Но когда мы помогли ей вытереть посуду, она перестала дуться. А помогали мы ей потому, что нам не терпелось, чтобы поскорей начали раздавать подарки.

После ужина все расселись в гостиной и зажгли свечи на ёлке. На столе тоже горели свечи. Это было так красиво, что у меня по коже даже мурашки забегали. У меня всегда бегают мурашки, когда бывает очень красиво или очень таинственно. Папа читал нам из Евангелия об Иисусе-младенце. А я прочитала страшно красивое стихотворение, которое начиналось так: «Прекрасный младенец лежал на соломе…» Дальше в нём говорилось, что вообще-то маленький Иисус должен был бы получить много подарков и торт. Я тоже так думаю, но вышло, что подарки получили мы.

Пока мы пели рождественские песни, Лассе выскользнул из комнаты и вернулся переодетым томте. За спиной у него был большой мешок.

— Есть ли в этом доме послушные дети? — спросил он.

— Да, у нас есть двое очень хороших и послушных детей, — ответил Боссе. — А вот третий — задира и озорник. Его зовут Лассе. К счастью, его сейчас нет дома.

— Я слышал про этого Лассе, — сказал томте. — Это самый хороший мальчик в Швеции и вообще на всём белом свете. Он получит подарков больше всех.

Но он получил столько же, сколько и мы. Все получили поровну. Я — новую куклу, три книги, смешное зеркальце, материи на платье, варежки и много всякой всячины. Всего пятнадцать подарков! Маме я вышила крестиком салфетку, и она была очень довольна. Папе я купила календарь. Он тоже остался доволен. Мне всегда приятно, когда мои подарки нравятся. Это почти то же самое, что получать подарки самой. А Лассе и Боссе я подарила оловянных солдатиков.

А потом мы танцевали вокруг ёлки. К нам пришли все жители Бюллербю и танцевали вместе с нами. Даже дедушка пришёл, хотя он уже не может танцевать. И каждый танец мы станцевали не меньше двадцати раз!

Перед сном я разложила свои подарки на ночном столике рядом со своей кроватью, чтобы утром, как проснусь, первым делом их все увидеть.

Как же я люблю Рождество! Жаль только, что оно бывает так редко.

Катание на санках

Наш Бюллербю расположен высоко. Когда мы идём в Большую деревню, где находятся школа и лавка, мы спускаемся вниз с горки на горку. Но на обратном пути нам, разумеется, приходится подниматься вверх. Лассе говорит, что, когда он вырастет и станет инженером по хитроумным изобретениям, он придумает такой склон, который будет переворачиваться, чтобы по нему ходили только вниз.

Зато с наших горок очень хорошо кататься на санках. В зимние каникулы мы так и делаем.

Когда мы прочли все подаренные нам книги и съели все пряники, Лассе вытащил из сарая большие сани, на которых возят дрова. И мы покатились вниз по склону. Мы все шестеро помещались на одних санях. Правил санями, конечно, Лассе.

— Берегись! Задавим! — кричали мы во всё горло.

Можно было и не кричать, потому что к нам наверх редко кто поднимается. Но нам нравилось кричать, когда сани неслись с такой скоростью, что только ветер свистел в ушах. А вот тащить сани наверх нам совсем не нравилось, и потому Лассе опять начал хвастать своим склоном, который будет поворачиваться в нужную сторону.

— А ты изобрети его сейчас, — предложил Боссе.

Но Лассе сказал, что для этого необходимо очень много пороха, динамита, колёс и гаек и что работа займёт целых десять лет. Так долго ждать мы не могли.

Когда мы наконец втащили свои сани наверх и собирались снова съехать вниз, из сарая вышли все три папы. Наш папа сказал:

— Ну-ка, ребята, дайте и нам прокатиться!

Он сел на сани, за ним сели дядя Эрик и дядя Нильс, и они покатились вниз. Мы терпеливо ждали. Но когда они поднялись наверх, им захотелось прокатиться ещё разок. Совсем как дети!

Тогда мы притащили сани Анны и Бритты и покатились вслед за ними. Внизу мы увидели, что они лежат в сугробе и хохочут во всё горло.

— Эрик, да ты, оказывается, и править-то не умеешь! — сказал наш папа.

Они, наверно, так и катались бы до самого вечера, если бы тётя Грета не увела дядю Эрика колоть дрова.

— Давно уже я так не веселился! — смеясь и стряхивая с себя снег, сказал дядя Эрик.

Когда папы ушли, мы устроили состязание. Мы с Бриттой и Анной катались на их санях, а Лассе, Боссе и Улле — на наших. Мы играли, будто это корабли викингов, плывущие по морю. Лассе назвал свой корабль «Длинным Змеем», а мы — «Золотой Розой». Лассе сказал, что это название глупое и не подходит для викингского корабля. Но мы ответили, что оно красивое. Не хватало менять название только потому, что оно не понравилось Лассе!

Наши корабли мчались бок о бок. Мальчишки всё время кричали:

Но перевернулась не «Золотая Роза», а «Длинный Змей»! Он налетел прямо на сугроб. А «Золотая Роза» преспокойно докатилась до большой сосны у подножия холма, где был финиш.

— Так бывает со всеми, кто задирает нос! — сказала Бритта мальчишкам.

Боссе стукнулся головой о корень, и у него на лбу вскочила огромная шишка. Пришлось нам перестать кататься. К тому же стемнело, и мы проголодались. И мы разошлись по домам.

Новый год

Утром 31 декабря, когда я на кухне ела кашу, ко мне прибежали Бритта с Анной и сказали:

— Лиза, хочешь вместе с нами встречать Новый год?

— Конечно, хочу! — ответила я, ведь встречать Новый год очень весело. Но сначала нужно попросить маму, чтобы она разрешила мне не ложиться спать до двенадцати.

Мама, конечно, разрешила. Встречать Новый год мы собирались у меня в комнате, и мама обещала дать нам орехов, яблок и можжевелового напитка.

Тут прибежали Лассе и Боссе, и я им сказала:

— А мы с Бриттой и Анной будем встречать Новый год!

Лассе ответил:

— Подумаешь, мы с Боссе и Улле тоже будем встречать Новый год, мы уже давно договорились.

Но, конечно, он это только что придумал.

Мы побежали к дедушке и пригласили его встречать Новый год с нами. К сожалению, дедушка отказался — он любит рано ложиться спать. Зато он дал нам много-много кусочков свинца и сказал:

— Вот возьмите, в новогодний вечер полагается плавить свинец.

Оказывается, если расплавленный свинец вылить в холодную воду, по тому, как он застынет, можно узнать, что тебя ждёт в новом году. Если, например, застывший свинец будет похож на монетку, значит, ты разбогатеешь. Так нам сказал дедушка. Он даже дал нам ковшик, в котором мальчики плавили у него оловянных солдатиков.

Мальчишкам мы про свинец ничего не сказали.

Нам было так весело в тот вечер! Я навела у себя в комнате порядок, вытрясла на улице все половики и вытерла пыль. Потом я накрыла стол: поставила вазу с яблоками, кувшин с можжевеловым напитком и мисочку с орехами. К приходу Бритты и Анны я зажгла пять свечей и растопила кафельную печь.

— Как я люблю встречать Новый год! — сказала Анна.

Мальчишки встречали Новый год в комнате у Лассе и Боссе, а мы — у меня. Наши комнаты разделяет большой тёмный чердак. Не успели мы сесть за стол, как услышали на чердаке крадущиеся шаги. Через секунду оглушительно выстрелила хлопушка. Но мы не обратили на это никакого внимания. Мы сразу поняли, что мальчишки хотят выманить нас на чердак и напугать. Все штучки Лассе были нам хорошо известны.

Однако за выстрелом ничего не последовало, и нам стало любопытно. Мы выглянули за дверь. На чердаке было пусто и темно. Тогда мы решили подкрасться к двери мальчиков и заглянуть в замочную скважину.

— Я никого не вижу, — сказала Бритта, она заглядывала первой. — По-моему, их там нет.

— Да они легли спать! — сказала Анна.

— Конечно, легли! — сказала я. — Мы одни встречаем Новый год. Давайте зайдём к ним и тоже выстрелим из хлопушки. Вот они испугаются!

Но испугались мы, а не они, потому что на этот раз хлопушка выстрелила у нас за спиной.

— Это мальчишки! Они спрятались на чердаке! — закричала Анна.

Я побежала за карманным фонариком, и мы стали светить во все углы. Мы обыскали весь чердак, но мальчишек нигде не было.

Бах! — опять выстрелила хлопушка. Выстрел был такой громкий, что вполне можно было поверить, что это выстрелило привидение.

— Ну, попадись мне этот Лассе! — сказала Бритта. — Я так надеру ему уши, что надолго запомнит!

— А ты его сначала найди! — сказал голос Лассе откуда-то сверху.

Лассе, Боссе и Улле стояли на балке под самой крышей. Мы ужасно рассердились.

— Как поживаете, мелюзга? — спросил Лассе. — Небось заснули? Скажите спасибо, что мы вас разбудили!

— Сами вы заснули, — ответили мы. — Нам не до сна. Вот мы сейчас расплавим свинец и узнаем, что с нами случится в новом году.

Этого мальчишки стерпеть, конечно, не могли. Они тут же прибежали в мою комнату и, когда увидели, как у нас красиво, решили встречать Новый год вместе с нами.

Боссе ушёл, чтобы перенести к нам их угощение.

Потом мы расплавили в ковшике свинец и каждый выплеснул понемножку в таз с водой. Первым гадал Лассе. Когда свинец застыл, Лассе вынул его из воды и внимательно осмотрел. Наконец он сказал:

— Похоже, что я стану королём. Нет сомнения, это королевская корона!

— Ха-ха-ха! — засмеялась Анна. — Никакая это не корона! Это книга! Значит, ты и в новом году будешь ходить в школу.

Мой свинец выглядел очень странно.

— По-моему, это похоже на велосипед, — сказал Улле, и я ужасно обрадовалась, ведь я давно мечтаю о велосипеде.

После гадания мы сели на пол и стали рассказывать сказки. Бритта очень хорошо их рассказывает. А потом мы играли в орехи. Бритта и Анна так в них играют.

Начала Бритта.

— Кто-то ломится ко мне! — сказала она.

— Спрячусь я на чердаке! — ответила Анна.

— Сколько мальчиков ты возьмёшь с собой? — спросила Бритта.

— Пять! — ответила Анна.

И поскольку у Бритты в руке оказалось именно пять орехов, ей пришлось отдать их Анне, потому что Анна ответила правильно.

Мы долго по-всякому играли в орехи. Больше всех везло Анне и, когда мы кончили играть, орехов у неё оказалось в два раза больше, чем у нас.

Вдруг Боссе начал неудержимо зевать. Он сказал, что ляжет на мою постель и будет ждать Новый год лёжа. Так он и сделал. А через две минуты он уже спал. Мама и папа поднялись к нам пожелать спокойной ночи, они не собирались ждать Нового года.

Мы спросили у Лассе, который час.

— Половина одиннадцатого, — ответил Лассе.

Новогодняя ночь мне показалась длиннее всех остальных ночей. Стрелки на часах ползли так медленно! Но в конце концов они всё-таки доползли до двенадцати. Мы попытались разбудить Боссе, но он не проснулся. Мы погасили свет и долго глядели в темноту за окном. Нам хотелось увидеть Новый год. Однако мы ничего не увидели. Тогда мы выпили остатки можжевелового напитка и закричали:

— Да здравствует Новый год!

И решили всегда-всегда встречать Новый год, потому что это очень весело.

А потом мне страшно захотелось спать, но на моей кровати спал Боссе. Нам пришлось взять его за руки и за ноги и перетащить в комнату мальчиков. Представьте себе, он даже не проснулся! Лассе раздел его и натянул на него ночную рубашку. И привязал ему к волосам мой бантик.

— Пусть спит с бантиком. Утром он его увидит и вспомнит, как весело мы встречали Новый год, — сказал Лассе.

Праздник у тёти Йенни

Мне очень понравилось встречать Новый год, но праздник у тёти Йенни, на который она пригласила всех пап, мам и детей из Бюллербю, понравился мне ещё больше. Особенно потому, что мы там ночевали. Я ужасно люблю ночевать в гостях. Но я расскажу вам всё по порядку.

Тётя Йенни живёт далеко от Бюллербю. Чтобы добраться до неё, надо долго-долго ехать на санях. В этот день мама разбудила всех очень рано и тут же стала напяливать на нас всякие кофты и платки. Я даже испугалась, что задохнусь, не доехав до тёти Йенни. А когда мама вдобавок ко всему стала закутывать меня в большую шаль, я сказала, что лучше уж не поеду совсем, чем таким чучелом.

Мы ехали первыми. Папа сидел на месте кучера и правил. За нами ехал Улле, а за ним — Бритта и Анна. На сбруях громко звенели колокольчики. Нам стало так весело, что мы запели. Но мама испугалась, что мы наглотаемся холодного воздуха, и велела нам закрыть рты. Тогда мы стали перекрикиваться. Мы кричали Улле, а он передавал всё Бритте и Анне.

— Если нас будут кормить селёдочным салатом, я уеду домой! — закричал Лассе.

— Я тоже! — ответил ему Улле.

Потом Улле крикнул это Бритте и Анне. Потом он крикнул нам, что Бритта и Анна тоже уедут домой, если нас станут угощать селёдочным салатом.

Но домой никто не уехал, хотя селёдочным салатом нас, конечно, угощали. Просто, кроме селёдочного салата, там было столько еды, что салат можно было и не есть.

Вместе с тремя дочками тёти Йенни на празднике было четырнадцать детей. Целый день мы играли в большом зале на втором этаже. Время от времени нас звали вниз и предлагали чего-нибудь съесть. Нам это даже надоело. Только мы разыграемся, как приходит тётя Йенни и спрашивает, почему мы ничего не едим. Ведь взрослые на праздниках только и делают, что едят.

Старшую дочку тёти Йенни зовут Нанна. Мы играли как будто Нанна — ведьма и живёт в стенном шкафу рядом с залом. Но мы считали, что стенной шкаф — это ведьмин дом, а зал — большой лес. И когда мы пошли в лес собирать ягоды, ведьма выскочила из своего дома и схватила нас. Я ужасно испугалась! И хотя я знала, что это всего лишь Нанна, мне было страшно, как будто меня схватила настоящая ведьма. В шкафу стоял большой ларь, но мы играли как будто это ведьмина печь.

Нанна стала жарить Лассе в этой печи. Правда, в последнюю минуту он, к счастью, сумел сбежать от ведьмы.

— Хотя, по-моему, я уже немножко поджарился, — сказал он.

Время от времени ведьма кричала: «Замри!», и тогда все должны были замереть и не шевелиться. Один раз ведьма крикнула «Замри!», когда Лассе стоял на одной ноге и корчил рожи. Он высунул язык, заткнул пальцами уши и скосил глаза. В таком виде ему и пришлось замереть, и он стоял так, как дурачок, пока ведьма не пришла и не расколдовала его. Слышали бы вы, как мы над ним смеялись!

У дочек тёти Йенни есть замечательный кукольный дом, он стоит в зале в углу. Мы с Анной не могли удержаться и время от времени подходили к нему и разглядывали. В этом доме есть настоящая кухня, столовая, спальня и гостиная, и в нём живёт кукольная семья. Нанна сказала, что семью зовут граф и графиня Гюлленмуркла. У них есть красивая дочка, она сидела на стуле в гостиной. Её звали Исабелла Гюлленмуркла.

Вечером, когда взрослые наконец наелись, они поднялись наверх, чтобы поиграть с нами. Мы играли в жмурки. Водил дядя Нильс. Ему завязали глаза большим клетчатым платком, и нам очень нравилось подбегать и дёргать его за пиджак.

Потом мы играли в фанты. Моим фантом было маленькое золотое сердечко. Когда судили, моему фанту выпало три раза перекувырнуться через голову. Это очень просто. Я перекувырнулась, и мне вернули мой фант. А Улле должен был крикнуть в печку имя своей возлюбленной. Он подошёл к печке и крикнул: «Лиза!» Лассе так и покатился со смеху, а я чуть не сгорела от стыда. Улле с презрением посмотрел на нас и сказал:

— Дураки! Я назвал мою маму, ведь её тоже зовут Лиза!

Нашему папе выпало покаркать вороной. Но самое смешное задание получила тётя Йенни. Она должна была залезть на стол и прокукарекать по-петушиному. Правда, тётя Йенни отказалась влезать на стол.

— Чепуха! — заявила она. — Ни один стол не выдержит такую толстуху!

Наверно, она была права, потому что весила больше ста килограммов.

Наконец нас отправили спать, и это было самое интересное на всём празднике. В зале на полу нам постелили соломенные матрацы и дали каждому по одеялу. Я обожаю ночевать в незнакомых местах. Там пахнет не так, как дома. А как приятно лежать на полу! Когда мы улеглись, взрослые пришли взглянуть на нас.

— Смотрите, вот лежит несколько метров молодой Швеции! — сказал мой папа.

Взрослые думали, что мы сразу заснём. Но четырнадцать детей не могут лежать молча, поэтому сразу не заснул никто. Нанна, старшая дочка тёти Йенни, рассказала нам об одном кладе, который какой-то рыцарь давным-давно зарыл поблизости от их дома. Лассе решил тут же идти искать этот клад. Но Нанна сказала, что его никто не может найти, потому что он заколдован. Не знаю, может быть, Лассе всё-таки ходил искать клад, я заснула.

Домой мы отправились только к концу второго дня. Было уже почти темно. Мы больше ничего не кричали друг другу, потому что очень устали. Я лежала в санях на спине и смотрела на звёзды. Их было много-много, и все они были страшно далеко. Я забралась поглубже под меховую полость и шёпотом запела, так, чтобы меня не услыхали Лассе и Боссе:

— Где ты, звёздочка, живёшь?

Что ты ешь и что ты пьёшь?

Надеюсь, и в будущем году тётя Йенни пригласит нас к себе на праздник.

Прославленный конькобежец из Бюллербю проваливается в прорубь

Если пересечь загон, где летом пасутся коровы Анны и Бритты, выйдешь прямо к небольшому озеру. Зимой мы там катаемся на коньках. В этом году лёд на озере был особенно гладкий. Но мама запретила ходить на озеро, потому что там сделали прорубь, когда рубили лёд для нашего погреба. Я сказала маме:

— Да ведь её оградили можжевельником, мы его увидим и не станем подходить близко.

И мама нас отпустила.

Но на Лассе иногда находит дурь. Особенно, когда ему хочется, чтобы все обратили на него внимание. Так было и на этот раз. Лассе стал кататься у самой проруби.

— Смотрите на прославленного конькобежца из Бюллербю! — кричал он, подъезжая к самой проруби и сворачивая в последнюю секунду.

— Осторожней, Лассе! — предупредил его Улле.

Мы стали бранить Лассе, но это не помогло. Он катался вокруг проруби и выделывал всякие кренделя. Лассе умеет ездить даже задом наперёд!

— Вот как мчится великий конькобежец из Бюллербю! — крикнул он снова.

В самом деле, Лассе мчался задом наперёд, спиной к проруби. На этот раз он не успел свернуть и плюхнулся в воду. Мы, конечно, заорали. И Лассе тоже, даже ещё громче, чем мы. Мы очень испугались, что он утонет. Но потом мы легли на лёд цепочкой и ухватили друг друга за ноги. Ближе всех к проруби лежал Боссе, Улле держал его за ноги, а мы держали Улле. Боссе протянул Лассе руку, помог ему выбраться на лёд, и мы со всех ног пустились домой. Лассе почти плакал, но всё-таки не по-настоящему.

— А если бы ты сейчас был усопленником, как бы ты пришёл домой? — спросил Боссе.

— Дурак, не усопленником, а утопленником! — огрызнулся Лассе.

Но конечно, он был благодарен Боссе за то, что тот помог ему выбраться из проруби. Иначе он ни за что не подарил бы ему всех своих оловянных солдатиков.

Мама ужасно рассердилась на Лассе. Она заставила его лечь в постель и выпить горячего молока. И не разрешила встать до самого вечера. «Пусть полежит и подумает о своих грехах», — сказала мама. Вот после того как Лассе полежал и подумал, он и подарил Боссе своих солдатиков.

А вечером, когда мы строили снежные крепости и бросались снежками, Лассе был уже с нами. У нас с Бриттой и Анной была одна крепость, а у мальчишек — другая. Но вообще-то мы не любим играть с мальчишками в снежки. У них снежки слишком твёрдые, и бросают они их слишком сильно. Они ринулись на нашу крепость, и Лассе орал во всё горло:

— Смерть или победа! На вас идёт Гроза Севера!

Бритта крикнула ему в ответ:

— Какая ещё Гроза? А где же прославленный конькобежец из Бюллербю, который провалился в прорубь?

И Лассе замолчал.

Но крепость нашу они захватили, а нас взяли в плен и под страхом смертной казни приказали весь вечер лепить снежки.

— Зачем вам столько снежков? — спросила Анна.

— Запас на лето! Сама знаешь, летом снежков не достать, — ответил Лассе.

— До лета ты ещё раз сто провалишься в прорубь! — сказала Анна.

Но вскоре мы с Бриттой и Анной замёрз, и побежали в хлев греться. Там было тепло и уютно. Мы стали играть в шарики. Мальчишки тоже пришли в хлев. Коровы смотрели на нас во все глаза. Наверно, они не понимали, зачем люди играют в шарики. Конечно, это не очень умная игра, но играть в неё весело.

А потом пришёл папа и запретил нам шуметь. Он сказал, что одна корова вот-вот отелится. Эту корову звали Лотта. Мы стали смотреть на Лотту. Когда телёнок родился, папа принял его на руки. Это был маленький хорошенький бычок. Счастливая Лотта начала его облизывать. Папа попросил нас придумать телёнку имя.

— Гроза Севера! — тут же предложил Лассе, который признавал только старинные имена.

Я сказала, что глупо давать такое имя хорошенькому телёночку.

— А может, он вырастет в злющего быка! — сказал Лассе.

Улле предложил назвать нашего телёнка Петером, и папа согласился, что такое имя телёнку подходит гораздо больше.

— Тогда пусть его зовут Северный Петер, — попросил Лассе.

Потом мы побежали к дедушке и рассказали ему, что Лотта принесла телёночка.

И вот наконец пришла пора ложиться спать. Когда мы с Лассе и Боссе поднялись на чердак и я собиралась уйти в свою комнату, Лассе сказал:

— А мне всё-таки здорово повезло, что я не утонул!

— Смотри не провались ещё раз! — сказал ему Боссе.

Как Бритта была учительницей и как мы первого апреля обманули настоящую учительницу

Каникулы кончились, и мы снова пошли в школу. Вернее, не пошли, а поехали. На финских санках. У нас трое финских саней. Иногда мы составляем их вместе, и у нас получаются одни длинные санки с тремя сиденьями.

Учительница сказала, что рада нас видеть. Я тоже была рада увидеть её после каникул. Она такая добрая. В честь первого дня занятий она угостила всех детей карамелью. Карамель она купила в Стокгольме, куда уезжала, пока у нас были каникулы. До этого я ни разу не ела карамели, купленной в Стокгольме.

Увидеться с детьми из Большой деревни тоже было приятно. На переменках мы обменивались глянцевыми картинками. Конечно, только девочки. В нашем классе учится девочка, её зовут Анна-Грета. У неё очень много глянцевых картинок. Мы с ней поменялись картинками на первой же переменке после каникул. Я дала ей корзину с цветами и томте, а она мне — принцессу. Это почти самая красивая картинка из всех, какие я видела. Так что я не прогадала.

А мальчишки на переменках только и делают, что бросаются снежками. Это зимой. Весной они играют в шарики, а мы прыгаем в классики. Когда им совсем уж нечем заняться, они дерутся. И шумят на уроках. Впрочем, шумят они в любое время года. Учительница говорит, что у них руки так и чешутся, чтобы напроказить. У нашего Лассе они наверняка чешутся сильнее, чем у всех, это уж точно. Однажды он, знаете, что проделал? Боссе подарил ему резинового поросёнка, которого можно было надувать. Когда из поросёнка выходил воздух, поросёнок громко пищал. Лассе принёс поросёнка в школу. Мы с Лассе учимся в разных классах, но сидят все классы в одном помещении, потому что в школе всего двадцать три ученика и всего одно помещение. И учительница тоже только одна. Поэтому я знаю, как всё было.

У нашего класса было чтение. Это мой любимый предмет. Мы читали про короля Густава Васу. Подошла моя очередь читать.

— «Тогда король разразился слезами», — прочла я, и тут же раздался громкий печальный писк. Как будто заплакал сам Густав Васа. Но это был не Густав Васа. Это в парте у Лассе пищал поросёнок. Дети засмеялись. И нам показалось, что учительница тоже засмеётся, но она не засмеялась, а поставила Лассе в угол. Вместе с поросёнком.

Но не только Лассе шалит на уроках. Все мальчишки шалят. Однажды нашей учительнице нужно было уйти на совещание. Она велела нам самостоятельно считать и рисовать. А Бритту попросила пересесть за её стол и быть за учительницу. Это потому, что Бритта учится лучше всех.

Не успела учительница выйти за дверь, как мальчишки начали шуметь.

— Эй, учительница! Учительница! — кричали они Бритте и тянули вверх руки.

— Чего вам? — спросила Бритта.

— Нам нужно выйти! — закричали они хором.

А Стиг поднял руку и спросил:

— Скажите, пожалуйста, сколько котлет получается из одной коровы?

А Боссе спросил:

— Вы, наверно, слышали, что в нынешнем году будет урожай на картошку?

— Да, слышала, — ответила Бритта.

— Какой у вас тонкий слух! — сказал Боссе.

Потом поднял руку Лассе и спросил, можно ли показать «учительнице» свой рисунок. Он подошёл к столу и показал лист бумаги, весь закрашенный чёрной краской.

— Это что такое? — спросила Бритта.

— А это пять негров в тёмной комнате, — ответил Лассе.

Бритте ни капельки не понравилось быть учительницей. Она очень обрадовалась, когда урок наконец закончился. И учительнице она честно сказала, что мальчишки её не слушались.

Учительница выбранила мальчишек и оставила их на час после уроков решать примеры. А на перемене Стиг обозвал Бритту ябедой и стукнул портфелем. Нет, быть учительницей очень трудно.

По дороге домой Бритта сказала нам с Анной, что она больше никогда в жизни не будет учительницей.

В тот день мы плелись домой еле-еле, чтобы Лассе, Боссе и Улле успели догнать нас. Ведь если бы они пришли на целый час позже, чем мы, наши мамы сразу догадались бы, в чём дело, и наказали бы их ещё раз. А мы решили, что они уже достаточно наказаны.

Но однажды мы провинились целым классом. Это было первого апреля. Мы обманули нашу учительницу. Конечно, так делать не следует, но первого апреля за это никого не наказывают.

Обычно занятия у нас начинаются в восемь часов. Но мы договорились, что первого апреля придём в школу в шесть. У нас в классе висят стенные часы. После уроков Лассе прокрался в класс и перевёл стрелки классных часов на два часа вперёд.

Поэтому первого апреля, когда мы пришли в школу в шесть часов, часы на стене показывали уже восемь.

Мы нарочно громко топали и шумели в сенях, чтобы разбудить учительницу. Лассе побежал к ней наверх и постучал в дверь. Учительница спросила сонным голосом:

— Кто там?

— Это Лассе! — ответил он. — А у нас будут сегодня занятия?

— Ой, дети, ведь я проспала! — воскликнула учительница. — Подождите минутку, я сейчас приду!

У учительницы наверху есть другие часы, но она так спешила, что даже не взглянула на них. Она впустила нас в класс, когда часы на стене показывали двадцать минут девятого.

— Ничего не понимаю, — сказал она. — Должно быть, мой будильник испортился.

Мы с трудом удерживались от смеха. Первый урок у нас был арифметика. В конце урока наверху у учительницы зазвенел будильник. Ведь по-настоящему было только семь часов, хотя часы в классе показывали девять.

— Что это? — удивилась учительница.

Мы закричали:

— Ах, дети, дети! — сказала учительница и покачала головой.

Но так обманывать учителей можно только первого апреля!

Когда кончились все уроки, какие были у нас по расписанию, мы, конечно, собрались домой. Но учительница сказала:

И оставила нас ещё на один урок. Но это было не очень строгое наказание, потому что весь урок она читала нам разные смешные рассказы.

По дороге домой Улле спросил у Лассе:

— Где это ты так штаны разорвал? Смотри, какая дыра!

Лассе чуть не свернул себе шею, чтобы увидеть эту дыру, а Улле закричал:

Улле страшно обрадовался, что ему удалось обмануть самого Лассе. Потом мы встретили злого сапожника, и Улле захотелось обмануть и его.

— Господин сапожник, смотрите, там под кустом сидит лиса! — закричал он.

Но сапожник даже не взглянул в ту сторону.

— Не вижу никого, кроме шести сопляков! — сказал он.

Тут уж захохотал Лассе.

А дома, после того как мы сделали уроки, Лассе побежал к Улле и сказал:

— Давай скорей! К Бритте и Анне пришёл старьёвщик. Он покупает камни.

— Какие камни? — спросил Улле, он совсем забыл про первое апреля.

— Обыкновенные, какие всюду валяются, — ответил Лассе.

Улле бросился собирать булыжники. Он собрал их столько, что с трудом дотащил. На кухне у Бритты и Анны в самом деле сидел старьёвщик, но скупал он только пустые бутылки и тряпьё.

— Дяденька, вот я вам камней притащил, — сказал запыхавшийся Улле и пока зал на свой мешок.

— Каких ещё камней? — удивился старьёвщик.

— Обыкновенных, — сияя, ответил Улле — Булыжников. Я их у нас в саду набрал.

— Ах вот оно что! — сказал старьёвщик. — Ну, дружок, на этот раз ты дал маху.

Тогда Улле вспомнил про первое апреля. Он покраснел как рак, схватил свой мешок и потащил его прочь. А Лассе стоял за изгородью и орал во всю глотку:

Пасха в Бюллербю

А сейчас я вам расскажу, как мы в Бюллербю праздновали Пасху.

В среду на Страстной неделе Бритта и Анна пришли ко мне рано утром, потому что мы собирались делать так называемые страстные паспорта. Это такие бумажки, которые незаметно прикрепляют людям на спины. Мы нарезали много-много бумажек и нарисовали на них смешных человечков. На одном мы написали «Сердитый орангутанг», на другом: «Берегитесь собак!», и всё в таком духе. В комнате Лассе и Боссе стоял страшный шум. Они тоже делали страстные паспорта. Улле, конечно, был с ними и помогал им.

Мы набили этими паспортами свои карманы и пошли к Лассе, Боссе и Улле и позвали их поиграть с нами на улице. Только затем, чтобы при случае прикрепить на них сделанные нами паспорта.

Мы побежали к лесопильне в Северной усадьбе и стали там лазить по доскам. И всё время старались изловчиться и прикрепить друг другу страстные паспорта. Но это было бесполезно — все боялись поворачиваться спиной друг к другу. Вскоре пришла Агда, наша служанка и позвала нас домой обедать. Лассе первый спрыгнул с досок, догнал Агду и пошёл рядом с ней, что-то оживлённо ей рассказывая. Агда даже не заметила, как он прикрепил ей на спину паспорт. «Я до смерти люблю Оскара!» было написано на этом паспорте. Оскар — это наш работник. Когда Оскар пришёл на кухню обедать, Агда ходила по кухне и на спине у неё красовалась бумажка с надписью: «Я до смерти люблю Оскара!» Оскар увидел надпись, хлопнул себя по колену и сказал:

— Молодец, Агдочка, молодец!

Лассе, Боссе и я захохотали во всё горло. Наконец Агда сообразила, какой сегодня день, пощупала свою спину, сорвала бумажку и бросила её в печку. Но она тоже смеялась.

Когда мы поели, мне удалось прикрепить страстной паспорт Лассе на куртку, которая висела на стуле. Он надел куртку и ничего не заметил. Мы вернулись на лесопилку, Лассе снова залез на доски с белым паспортом на спине, на котором было написано: «Я так глуп, что меня все жалеют». Ой, как мы смеялись! Ведь Лассе всегда говорил, что ещё не родился тот человек, который сумел бы прикрепить ему на спину страстной паспорт.

А в страстной четверг мы играли в пасхальных ведьм. Все нарядились в женские платья. И мальчишки тоже. Я повязала на голову Агдин клетчатый платок, надела её полосатый передник и длинную чёрную юбку. А кочерга служила мне лошадкой. А Лассе взял из амбара большую метлу. Я поехала в Северную усадьбу и отвезла Бритте и Анне пасхальное письмо «Старая ведьма собирается ехать на Лысую гору и желает вам весёлой Пасхи!»

Папа в это время жёг в нашем саду прошлогодние листья и мы все, пасхальные ведьмы, стали прыгать через кучки листьев, в которых тлел огонь, и играли, будто мы находимся на Лысой горе. В саду пахло весной. Когда жгут листья, всегда пахнет весной. Мы с Анной даже решили на днях пойти и посмотреть, не распустились ли уже фиалки на нашем заветном местечке за прачечной.

На Пасху папа с мамой были приглашены в гости к пастору в Большую деревню, а нам разрешили устроить яичный пир и пригласить на него Бритту, Анну и Улле. Ведь у мамы куриная ферма, так что яиц у нас предостаточно. Правда, Боссе считает, что почти все яйца несёт его Альбертина, но он ошибается.

— Тебе, наверно, кажется, что твоя Альбертина строчит яйцами, как пулемёт? — спросил у него Лассе.

Пировать мы собирались на кухне. По случаю праздника стол был накрыт синей скатертью, и мама разрешила нам взять жёлтые пасхальные тарелки. В вазе стояли берёзовые ветки. И все яйца были выкрашены в красный, жёлтый и зелёный цвет, потому что крашеные яйца гораздо вкуснее некрашеных. Мы даже написали на яйцах стихи. Например:

Придумал это стихотворение, конечно, Лассе, но Боссе оно не понравилось.

— При чём тут оладьи в сметане? — сказал он. — Нас и не собирались ими кормить.

— А откуда ты знаешь, вместо чего мы будем есть эти яйца? — возразил Лассе. — Но если хочешь, давай напишем иначе:

Боссе и это стихотворение не понравилось. Но больше мы ничего придумать не успели. Пришли Анна, Бритта и Улле, и мы сели пировать. Нам было очень весело. Мы соревновались, кто съест больше яиц. Я смогла съесть только три яйца, а вот Улле съел шесть.

— Альбертина — незаменимая курица, что бы мы без неё делали? — сказал Боссе после пира.

А потом мы стали искать пасхальные яйца с карамелью, которые мама нарочно от нас спрятала. Каждую Пасху Лассе, Боссе и я получаем от мамы с папой по большому пасхальному яйцу с карамелью. Но в этом году мама сказала, что если мы согласимся получить не такие большие яйца, как всегда, то она купит такие же яйца для Анны, Бритты и Улле. Это будет им сюрприз. Конечно, мы согласились. Мама очень ловко спрятала эти яйца в шкафу, где стояли кастрюли. Яйца были серебряные с маленькими цветочками. Такие хорошенькие! В каждом лежал цыплёнок из марципана и много карамели.

Дома никого не было. И нам разрешили лечь спать, когда мы захотим. Агда ушла куда-то с Оскаром. Мы погасили свет и стали в темноте играть в прятки. Сперва мы посчитались — эппель-пеппель-пирум-парум, — и водить выпало Боссе. Я спряталась очень хорошо: в гостиной на подоконнике за занавеской. Боссе несколько раз прошёл мимо и ничего не заметил. Но оказалось, что Бритта спряталась ещё лучше. У нас в сенях стоят папины резиновые сапоги, и над ними висит плащ, который папа надевает по утрам, когда возит молоко в Большую деревню. Бритта влезла в эти сапоги и прикрылась плащом. Боссе долго-долго не мог её найти. В конце концов мы даже зажгли свет и стали искать её все вместе. Мы кричали: «Бритта, выходи!», но она молчала и не выходила. А заглянуть за плащ никому и в голову не пришло, кто же знал, что она прячется там внутри.

— Наверно, она умерла и уже никогда нам не ответит, — сказал Улле.

Но тут из-за плаща раздался смех, и перед нами появилась живая Бритта в папиных сапогах.

Бритта предложила нам сыграть в «Кота в сапогах», ей, конечно, хотелось быть котом, но Анна сказала, что лучше пойти к дедушке и угостить его гоголем-моголем. Мы взяли стаканы, яйца и сахарный песок и побежали к дедушке. Он, как всегда, сидел в качалке перед печкой, и очень нам обрадовался. Мы уселись на полу и стали взбивать гоголь-моголь так, что брызги летели по всей комнате.

Анна сбила гоголь-моголь и для дедушки, ведь сам он почти слепой и ничего не видит. Она взбивала, а он рассказывал нам про старую жизнь. В то время дети даже не знали, что такое карамель.

Я ужасно люблю слушать, как дедушка рассказывает про старую жизнь. Подумайте только, однажды, когда дедушка был совсем маленький, на Пасху стоял такой мороз, что его папе пришлось пестиком от ступки разбить лёд в бочке с водой, стоявшей у них на кухне. Это надо же! И никаких пасхальных яиц. Бедные дети!

Как мы с Анной ходили за покупками

Лавка, где мы покупаем сахар, кофе и вообще всё, что нужно, находится в Большой деревне, рядом со школой. Мама часто просит меня зайти в лавку после уроков. Но однажды она попросила меня сходить за покупками во время весенних каникул.

День был солнечный, и я была не прочь прогуляться в Большую деревню. Я спросила у мамы:

— А что нужно купить?

Мама хотела составить список, но мы не нашли карандаша, и я сказала:

— Подумаешь, я могу и так всё запомнить!

И мама начала перечислять, что я должна купить: палочку дрожжей, кусок варёной колбасы, пакетик имбиря, банку анчоусов, сто граммов сладкого миндаля и бутылку уксуса.

— Дрожжи, колбаса, имбирь, анчоусы, миндаль и уксус — всё, я запомнила! — сказала я маме.

В это время к нам прибежала Анна и спросила, не пойду ли я вместе с ней в лавку.

— Ха-ха-ха! А я как раз собиралась позвать тебя! — сказала я.

На Анне была новая красная шапка с кисточкой, а в руке — корзинка. Я тоже надела новую зелёную шапку с кисточкой и взяла корзинку.

Анна должна была купить кусок мыла, пачку хрустящих хлебцев, полкилограмма кофе, килограмм рафинада, два метра резинки для продёржки и кусок варёной колбасы, так же, как я. Списка у Анны тоже не было.

Перед уходом мы поднялись к дедушке узнать, не нужно ли и ему чего-нибудь в лавке. Дедушка попросил нас купить ему леденцов и баночку камфарной мази.

Когда мы вышли за калитку, на крыльцо выбежала тётя Лиза, Уллина мама.

— Вы в лавку? — крикнула она нам.

— Да! — ответили мы.

— Мне тоже кое-что надо, — сказала она.

— Пожалуйста, мы всё купим! — сказали мы.

Тётя Лиза попросила купить ей катушку белых ниток № 40 и ванильного сахара.

— И что-то мне было нужно ещё, только никак не припомню, — сказала она, наморщив лоб.

— Наверно, кусок варёной колбасы, — сказала я.

— Верно! — обрадовалась тётя Лиза. — А как ты догадалась?

И мы с Анной отправились в лавку.

Всё-таки мы боялись чего-нибудь забыть и потому по нескольку раз перечислили друг другу всё, что нас просили купить, но потом нам это надоело. Мы шли, взявшись за руки и размахивая корзинками. Сверкало солнце, сладко, по-весеннему, пахли деревья. «И варёной колбасы, самой, самой вкусной!» — пели мы во всё горло. Так у нас получилась песня про колбасу. Мы пели её на разные лады, даже на мотив марша. А под конец мы придумали такую печальную мелодию, что чуть сами не заплакали.

— Какая грустная колбаса! — сказала Анна. — Хорошо, что мы уже пришли.

В лавке было много народу, и нам пришлось бы долго стоять в очереди, если б нас не выручил дядя Эмиль, наш лавочник. Ведь взрослые считают, что детям спешить некуда, и норовят пролезть вперёд. Но дядя Эмиль нас хорошо знает, и ему было интересно, как поживают все обитатели Бюллербю, сколько яиц мы съели на Пасху и скоро ли мы с Анной выйдем замуж.

— Ещё не скоро, — сказали мы.

— А что уважаемые барышни желают купить?

Он всегда шутит с нами и очень нам нравится. У него маленькие рыжие усики и карандаш за ухом. И он всегда угощает нас леденцами из большой банки.

Сперва Анна перечисляла всё, что просили купить её мама и дедушка, а дядя Эмиль складывал покупки в корзину. Потом настал мой черёд, и я сказала дяде Эмилю всё, что было нужно моей маме и тёте Лизе. Нам казалось, что мы ничего не забыли. На прощание дядя Эмиль угостил нас кислыми леденцами, и мы зашагали домой.

Когда мы дошли до развилки, где дорога сворачивает на Бюллербю, я спросили:

— Ты не помнишь, я купила дрожжи или нет?

Но Анна не помнила, купила ли я дрожжи, и мы стали ощупывать все пакеты в моей корзине. Дрожжей там не оказалось. Пришлось вернуться в лавку. Дядя Эмиль засмеялся, отпустил мне дрожжи и снова угостил нас кислыми леденцами. И мы ушли.

Когда мы снова подошли к развилке, Анна воскликнула:

— А камфарная мазь для дедушки!

И мы опять вернулись в лавку. Дядя Эмиль посмеялся над нами, дал нам камфарную мазь и снова угостил нас кислыми леденцами.

Когда мы в третий раз подошли к развилке, у Анны вдруг сделалось такое лицо, что мне стало её жалко.

— Лиза, — прошептала она, — а рафинад?

Мы перещупали все пакеты в наших корзинах, но рафинада там не было.

Дядя Эмиль чуть не упал за прилавок, когда вновь нас увидел. Он дал нам рафинаду и кислых леденцов.

— Наверно, мне стоит заранее принести ещё одну банку леденцов. Боюсь, этих не хватит, — сказал дядя Эмиль.

— Не надо, — сказала Анна. — Больше мы уже не придём!

Когда вдали показалась развилка, я сказала Анне:

— Давай пробежим мимо этого места, иначе мы опять что-нибудь вспомним.

И мы пробежали мимо развилки.

— Это ты хорошо придумала, — сказала Анна.

Наконец-то мы были уже почти дома. Мы шли, взявшись за руки, и размахивали корзинами. Но не очень сильно, чтобы ничего не потерять. Сверкало солнце. В лесу пахло по-весеннему сладко.

— Давай споём про колбасу, — предложила Анна.

Нам так нравилась эта песня, что Анна решила обязательно спеть её в школе. Мы распевали во всё горло, поднимаясь к Бюллербю: «И варёной колбасы, самой, самой вкусной!»

Вдруг Анна остановилась.

— Лиза! — с ужасом закричала она. — Мы забыли купить колбасу!

Мы опустились на обочину и долго-долго молчали.

Наконец Анна сказала:

— Не понимаю, зачем люди придумали колбасу? Неужели нельзя вместо колбасы есть сосиски?

— Зря мы пробежали мимо развилки, — вздохнула я.

Пришлось нам повернуть назад. Больше мы не пели. Мы шли, и шли, и шли. Анна сказала, что песня про колбасу, пожалуй, не подходит для школы.

— Да, — согласилась я, — глупая песня. Она вообще никуда не годится.

Когда дядя Эмиль увидел нас, он схватился за голову и побежал за новой банкой леденцов. Но мы от них отказались, теперь мы даже смотреть на них не могли.

— Три куска варёной колбасы, — сказала я.

— Даже за самой лучшей варёной колбасой не стоит столько ходить, — проворчала Анна.

И мы поплелись домой. На развилке Анна оглянулась и сказала:

— А вон едет мельник Юхан на своей Буланке.

Мельница Юхана находится ещё дальше, за Бюллербю.

— Пожалуйста, подвезите нас! — попросили мы Юхана, когда он поравнялся с нами.

— Садитесь, — сказал Юхан.

Мы забрались в телегу позади Юхана, и он довёз нас до самого дома.

Я стала напевать песню про колбасу, но Анна сказала:

— Если ты сейчас же не замолчишь, я столкну тебя с телеги!

Когда я пришла домой, мама спросила:

— Почему вы так долго?

— Столько колбасы быстро не купишь, — ответила я.

Мама выложила покупки на стол и похвалила меня:

— Вот молодчина, ничего не забыла!

В гостях у водяного

Просёлочная дорога доходит только до Бюллербю. А дальше, к мельнице Юхана, ведёт узкая лесная дорожка. Сам Юхан — маленький смешной старичок. Он живёт совершенно один в старом домишке, затерянном в глухом лесу. Рядом с домом стоит мельница. Она стоит на Ивовом ручье. Этот ручей нисколько не похож на наш. Наш — тихий и спокойный, а Ивовый — бурный и стремительный. Иначе на нём не поставили бы мельницу. Большое мельничное колесо не стало бы вертеться, если бы Ивовый ручей не обрушивался на него с такой силой.

Мало народу мелет зерно у Юхана, только мы, из Бюллербю, да ещё кое-кто из-за леса. На мельнице всегда пустынно. Юхан — странный человек, он не любит взрослых, он любит только детей. С нами он всегда разговаривает, а со взрослыми молчит и лишь односложно отвечает на вопросы.

Однажды весной папа сказал, чтобы Лассе съездил на мельницу и смолол там два мешка ржи.

— Вот хорошо, — сказали мы, — мы все поедем с Лассе.

У нас есть старая вороная кобыла, её зовут Шведка. Она уже очень давно живёт у папы. Папа зовёт её Свахой. Потому что на ней он ездил свататься к маме. Папа не боится, когда мы ездим на Шведке. Он говорит, что она умнее всех детей из Бюллербю, взятых вместе.

Два мешка ржи да шестеро детей — груз не маленький. Шведка повернула голову и с укором посмотрела на нас. Но Лассе щёлкнул вожжами и сказал:

— Ну-ну, Шведка, пошла! Нечего дурить!

И наша телега покатилась по лесной дороге. Эта дорога такая неровная и каменистая, что мы всё время падали друг на друга, когда колесо наезжало на камень или проваливалось в рытвину. Но мы только смеялись.

Шум Ивового ручья разносится по всему лесу. Его слышно издалека, когда самой мельницы ещё не видно. На мельнице очень красиво. И таинственно. И немного страшно. А если стоишь возле мельничного колеса, приходится кричать, иначе не слышно.

Юхан ужасно обрадовался нашему приезду и повёл нас на мельницу. Он всё время посмеивался, и вид у него был хитрый-прехитрый. Мы отдали ему наши мешки, осмотрели мельницу, а потом уселись на траву и стали беседовать с Юханом. Наверно, он уже давно ни с кем не беседовал, потому что говорил больше, чем обычно.

Он рассказал нам, что у него на мельнице живёт томте, который очень любит проказничать. Схватится, например, за жёрнов, и тот перестаёт крутиться. Или высыплет на пол мешок муки. Однажды, когда Юхан пришёл на мельницу слишком рано, томте рассердился и ударил его. Юхан даже опомниться не успел, как у него перед глазами что-то сверкнуло, и томте исчез. Но вообще-то он добрый. Когда у него хорошее настроение, он по вечерам подметает на мельнице пол и всё прибирает.

Чудное место эта мельница. На поляне перед домиком Юхана, например, часто танцуют эльфы. Юхан сидит у окна и из-за занавески смотрит на них. Если эльфы замечают Юхана, они сразу же прячутся. А однажды Юхан видел лесовичку. Она стояла за сосной, высунув нос, и хохотала на весь лес. Счастливый Юхан, он всегда видит что-нибудь интересное!

— А знаете, кто здесь был сегодня ночью? — спросил он таинственным шёпотом.

Конечно, мы этого не знали, и Юхан сказал, что ночью на мельницу приходил водяной.

Анна стиснула мою руку, а я — её.

— А где именно вы его видели? — спросил Лассе.

Оказывается, водяной сидел на камне возле плотины и играл на скрипке так трогательно, что Юхан даже прослезился. Он и камень нам показал, на котором сидел водяной. Но днём там водяного, конечно, не было.

— Он приходит только по ночам, — сказал Юхан.

— Каждую ночь? — спросил Боссе.

— Да, весной он любит по ночам сидеть здесь на камне и играть на скрипке, — ответил Юхан.

Шведке не терпелось вернуться домой, это было ясно по её виду. Все стали прощаться с Юханом, а мы с Анной ещё раз сбегали к камню, на котором сидел водяной.

Одна дорога ведёт от мельницы в Бюллербю, а другая в деревню, которая лежит за лесом. Лассе захотелось съездить и посмотреть эту деревню. Он взмахнул вожжами, но Шведка даже ухом не повела. Она стояла как вкопанная. Только повернула голову и взглянула на Лассе, будто хотела удостовериться, в своём ли он уме. И пришлось нам ехать домой в Бюллербю. Тут уж Шведка весело бежала всю дорогу.

Неожиданно Лассе сказал:

— А я сегодня ночью пойду смотреть водяного. Кто со мной?

Сначала мы решили, что он шутит, но он говорил серьёзно. Тогда Боссе и Улле сказали, что они тоже пойдут с ним.

— А девчонки могут не ходить, если не хотят, — сказал Лассе.

— Откуда ты взял, что мы не хотим? — спросила Бритта.

— Очень даже хотим, — сказала Анна.

— Пожалуйста, я не против, — разрешил Лассе. — Надо же и вам взглянуть на водяного, не больно-то много вы их видели.

— Столько же, сколько ты! — отрезала Бритта.

Лассе ей не ответил, но напустил на себя такой таинственный вид, будто видел тысячу водяных.

Нам ужасно захотелось тоже увидеть водяного, и мы тут же обо всём договорились. Лассе сказал, что мы должны выйти из дому в полночь. Он считал, что разрешения спрашивать не стоит, он сам нас разбудит — у него есть будильник. Взрослым иногда не нравится, когда дети решают ночью посмотреть на водяного. Лучше мы спросим у них разрешения уже после того, как вернёмся домой.

Ночью я проснулась оттого, что Лассе стоял у моей постели и дёргал меня за волосы. Я мигом вскочила.

Как разбудить Анну и Бритту, Лассе придумал ещё вечером. Он привязал к верёвке камень и положил его к ним в комнату, а верёвку протянул в моё окно. Теперь он подёргал за верёвку, камень запрыгал по полу, и девочки проснулись.

Ну, а разбудить Улле было нетрудно: Боссе перелез по липе к нему в комнату и растолкал его.

До сих пор не понимаю, как нам удалось выбраться незамеченными из дому. Я очень боялась, что папа с мамой проснутся от скрипа лестницы. Но они не проснулись.

Вы были когда-нибудь ночью в лесу? Знаете, как там страшно! Я бы ни за что не осмелилась пойти одна ночью в лес! Всю дорогу я крепко держала за руки Бритту и Анну. А когда мы услыхали шум Ивового ручья, мне захотелось убежать домой.

К тому же Лассе сказал:

— Только к камню мы поползём поодиночке!

— Как поодиночке? — испугалась я. — Нет уж, спасибочки! Одна я туда не пойду, не нужен мне твой водяной.

— Вот дура! — возмутился Лассе. — Ты думаешь, к водяному можно явиться всем вместе, как на школьной экскурсии, и сказать, что мы всю жизнь мечтали его увидеть? Вы как хотите, а я иду один!

Улле и Боссе решили, что они пойдут вдвоём. А мы с Бриттой и Анной — втроём.

— Я поползу первый, — сказал Лассе. — Если водяного там нет, я вам крикну. Считайте до ста. А если не крикну, ползите за мной. Значит, водяной на месте.

И он уполз.

Мы лежали во мху и считали. Мне очень хотелось, чтобы водяного там не было, и чем ближе счёт подходил к ста, тем громче стучало у меня сердце. Лассе не крикнул.

— Водяной на месте, ползём! — прошептал Боссе, и они с Улле поползли к камню по одной тропинке, а мы — по другой.

— Девочки, я сейчас умру! — прошептала Анна.

Нам с Бриттой было тоже очень страшно. Вот наконец и мельница. И плотина. И камень рядом с плотиной. И водяной на камне! Водяной был голый и на чём-то играл. Но из-за шума воды мы почти не слышали, как он играет. Виден он был тоже плохо. Но что там сидит сам водяной, не было никакого сомнения.

— Ой! — прошептала Анна.

— Давайте послушаем, — шёпотом предложила Бритта.

— Это не скрипка, — тоже шёпотом сказала я. — А песня знакомая.

— Правда, мы её в школе разучивали! — воскликнула Бритта.

— Интересно, откуда водяной знает эту песню? — удивилась я.

Но тут не было ничего удивительного, потому что это был не водяной, а наш Лассе. Это он, голый, сидел на камне и играл на губной гармошке!

— Ну вот, теперь вы уже не сможете говорить, что никогда в жизни не видели водяного, — сказал он.

А Боссе сказал, что, когда он вырастет, то поколотит Лассе.

Черстин — сестрёнка Улле

Когда Лассе и Боссе чересчур меня донимают, мне начинает казаться, что жить без братьев гораздо спокойнее. Никто тебя не дразнит, если ты играешь в куклы. Не дерётся. И не говорит, что опять твоя очередь вытирать посуду. Однажды Лассе сказал маме, что девчонки вообще никому не нужны. Ему бы хотелось, чтобы вместо меня у них с Боссе было девять братьев. Тогда бы их хватило как раз на футбольную команду.

Но мама ответила ему:

— А я очень рада, что у меня есть хоть одна дочка. Одиннадцать сыновей, избави боже! Хватит с меня и двоих.

Наверно, Лассе понял, что сморозил глупость.

Но иногда иметь братьев очень приятно. С кем бы мы по вечерам кидались подушками и рассказывали страшные истории? И кто бы заступался за меня в школе? Как-то раз, например, я нечаянно толкнула одного мальчишку так, что он уронил учебник, и он меня стукнул. А Боссе стукнул его и сказал:

— Только попробуй ещё хоть раз её тронуть!

— А чего она толкается! — сразу заныл мальчишка.

— Она тебя не видела, у неё на затылке глаз нет! — сказал Боссе.

Нет, иметь братьев не так уж плохо, они могут за тебя заступиться, а иногда даже угощают карамелью. Хотя сёстры гораздо лучше, это каждому ясно.

А вот Улле говорит, что неважно, брат у тебя или сестра, важно, чтобы ты был не один. И, по-моему, он прав. Он очень сердился на своих родителей и всегда говорил им:

— Не понимаю, почему у всех много детей, а у вас только один ребёнок?

И вот наконец у него появилась сестрёнка. Улле ужасно обрадовался, прибежал к нам и потащил всех смотреть на его сестру. Мы, конечно, пошли.

— Вот она! — сказал Улле с таким видом, будто показывал нам чудо. — Правда, хорошенькая?

Но она не была хорошенькой. Она была красная и сморщенная. Мне она показалась даже страшной. Только ручки у неё были хорошенькие.

Правда, больше всех при виде неё был поражён Лассе. Он вытаращил глаза и раскрыл рот. Но промолчал.

— Да, она очень хорошенькая, — ответила за всех Бритта, и мы ушли.

А дома Лассе сказал:

— Бедный Улле! У него не сестра, а страшилище! Наша Лиза тоже не красотка, но она хоть на человека похожа. Улле будет стесняться такой сестры, когда она пойдёт в школу.

Больше мы не ходили смотреть сестру Улле, но он каждый день говорил нам, какая она хорошенькая, и каждый раз Лассе многозначительно поджимал губы. Мы не видели её до тех пор, пока нас всех не пригласили на крестины.

— Бедняжка! — сказал Лассе по дороге. — Такая уродина, как она будет жить!

Гостиная у Улле была украшена цветами, потому что сестра Улле родилась весной. На камине стоял кувшин с зелёными ветками, стол был накрыт. Улле разоделся, словно на праздник. Мы все, впрочем, тоже. Пастор уже ждал. Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошла тётя Лиза с дочкой на руках. Но эта девочка была похожа на куклу. У неё были большие синие глаза, розовые щёчки и маленький ротик.

Лассе опять был поражён.

— Улле, у тебя появилась ещё одна сестра? — шёпотом спросил он.

— Как это ещё? — удивился Улле.

Он так и не понял, что Лассе думает, будто это совсем другая девочка. И Лассе замолчал.

Сестрёнку Улле назвали Черстин.

Вы даже не представляете себе, как я люблю Черстин! Она самая красивая девочка на свете! Почти каждый день Бритта, Анна и я бегаем в Южную усадьбу, посмотреть, как тётя Лиза моет, одевает и кормит её. И как она дрыгает ручками и ножками. Черстин, конечно, а не тётя Лиза. Это так смешно! Иногда Улле начинает тоже дрыгать руками и ногами, но это уже ни капельки не смешно. Больше всего Черстин дрыгается, когда её купают в большой лохани. Она обожает купаться. А когда Черстин лежит в своей кроватке, она разговаривает почти по-настоящему. Улле считает, что очень скоро она будет говорить всё, что захочет. Но тётя Лиза говорит, что до этого ещё далеко, ведь Черстин всего пять месяцев. Черстин улыбается, когда Улле подходит к её кроватке и очень ему радуется. Зубов у неё ещё нет, но она всё равно очень хорошенькая, когда смеётся. При виде Улле глазки её так и сияют. Быстрый немного ревнует Улле к Черстин. Ему хочется, чтобы Улле любил только его. Но Улле часто гладит Быстрого и говорит ему, что он самая добрая и хорошая собака, и тогда Быстрый перестаёт его ревновать.

Однажды нам с Анной доверили искупать Черстин. Тётя Лиза пекла хлеб и была очень занята. А Улле, на наше счастье, не было дома. Иначе купать Черстин поручили бы ему. Возиться с такой малышкой одно удовольствие. Вот как всё было. Черстин лежала в своей кроватке и кричала во всё горло, а у тёти Лизы руки были заняты тестом. Она была мокрая, голодная и сердитая. Черстин, конечно, а не тётя Лиза. И тогда тётя Лиза спросила у нас:

— Как думаете, вы смогли бы искупать Черстин?

— Да-да! Конечно! — хором закричали мы, ещё не веря своему счастью.

Анна принесла лохань и налила в неё воды, хотя тётя Лиза всё-таки сама попробовала локтём воду, чтобы та не оказалась слишком горячей. А я вынула Черстин из кроватки. Она сразу же перестала плакать и начала смеяться. А когда я прижала её к себе, она укусила меня за щёку. Это было совсем не больно, а очень приятно. Ведь зубов у неё ещё нет. Лицо у меня стало мокрое, но я не обращала на это внимания.

Я знаю, как надо держать на руках маленьких детей. Тётя Лиза научила меня, что им надо поддерживать спинку. И, как их держат во время купания, я тоже знаю — головка всё время должна быть над водой. Я держала Черстин, а Анна тёрла её намыленной губкой. Черстин дёргала руками и ногами и говорила «гу-гу» и хотела пососать мыльную губку, но мыльная губка оказалась невкусной. Чему я нисколько не удивилась.

— Она такая хорошенькая, так бы и съела её, — сказала Анна.

Анна положила на кухонный стол одеяло, а на него простынку, чтобы вытереть Черстин. А я осторожно положила на неё Черстин. Мы завернули Черстин в простынку и вытерли её, помогая друг другу. Потом мы его её присыпали тальком. Неожиданно Черстин засунула себе в рот большой палец ноги и стала его сосать. Нам это ужасно понравилось. Ни у кого на свете нет таких красивых пальчиков на ногах, как у Черстин! Но мы были вынуждены лишить её этого удовольствия, когда стали надевать на неё рубашечку и кофточку. Потом тётя Лиза помогла нам надеть ей подгузник, потому что это самое трудное. Зато штанишки на Черстин надели мы сами. Теперь она была готова, и тётя Лиза могла её покормить.

После этого Черстин уложили в коляску, и мы с Анной пошли с ней гулять. Мы играли, будто Анна — папа, я — мама, а Черстин — наша дочка. Вскоре Черстин заснула. Однако мы продолжали катать её в коляске. Но тут домой вернулся Улле. Он тут же отобрал у нас коляску с Черстин, как будто мы хотели похитить его сестру! Он немного покатал коляску, а потом разрешил нам тоже держаться за ручку, и мы катали её втроём. Мы рассказали Улле, как Черстин сосала большой палец ноги. Он засмеялся и сказал:

— Да, этот ребёнок умеет показывать фокусы. Кто знает, может, она будет выступать в цирке, когда вырастет. — Потом помолчал немного и добавил: — Значит, она сосала большой палец ноги? По правде сказать, она сосёт его каждый день, но я рад, что вы сами это видели.

В это время Черстин проснулась и увидела Улле. Он пощекотал её под подбородком и сказал:

— Говорят, ты опять сосала большой палец?

И он снова засмеялся, ещё более довольный, чем раньше. Как будто нет на свете умнее занятия, чем сосать большой палец ноги!

Чем мы занимаемся в ненастье

Однажды я проснулась в плохом настроении. День был очень противный. Хлестал дождь, дул ветер, играть на улице было нельзя. А ещё я поссорилась с Бриттой и Анной. Накануне мы прыгали в классики, и Бритта с Анной сказали, что я наступила на черту, а я на неё не наступала.

— Раз вы такие нечестные, я не желаю с вами играть! — рассердилась я.

— Как хочешь, никто плакать не станет, — сказала Бритта.

— И упрашивать тебя тоже, — подхватила Анна.

И я ушла домой. А Бритта с Анной ещё долго-долго играли в классики. Я стояла у окна и смотрела на них из-за занавески, чтобы они меня не заметили. И думала, что больше ни за что не буду с ними играть.

Дождь всё лил и лил, мне было скучно, и я не знала, куда себя деть. Лассе и Боссе были простужены и уже три дня лежали в постели. Я пошла поболтать с ними, но они читали, и им было не до меня. Вообще-то мне хотелось пойти к Бритте и Анне, но я снова вспомнила, какие они нечестные и что я решила никогда в жизни к ним не ходить. Я спустилась к маме на кухню и сказала:

— Как скучно!

— Неужели? — удивилась мама. — Я что-то не заметила. А ты займись чем-нибудь.

— А чем? — спросила я.

— Испеки, например, лимонный пирог, — предложила мама, как будто не сомневалась, что я могу сама испечь лимонный пирог.

— Я не умею.

Тогда мама надела на меня белый фартук, повязала мне волосы белой косынкой и стала учить меня печь пирог. Она говорила, а я делала. Сначала я взбила в миске два яйца и две чашки сахарного песку. Я взбивала очень долго, потому что мне это нравится. Потом я растопила в кастрюле большой кусок масла и смешала с яйцами. А потом добавила туда муки и молока, но не помню сколько. Натёртую лимонную цедру и дрожжи я тоже положила в тесто.

Знали бы вы, как я волновалась, когда мама вынимала мой пирог из духовки! Она выложила его на чистое полотенце. Он получился светло-коричневый и пористый, как надо. Я и не знала, что, оказывается, умею печь лимонные пироги! Мама сказала, что нужно угостить пирогом Лассе и Боссе. Я так и сделала. Они ужасно обрадовались. И были удивлены, что я сама его испекла.

Потом я подумала, что хотя Бритта с Анной нечестные, их уже можно простить и пригласить на пирог. Я написала письмо, положила его в коробку из-под сигар и свистнула, чтобы предупредить девочек, что я отправляю им письмо. В письме было написано: «Я сама испекла пирог. Приходите его есть!»

Через две минуты Бритта и Анна были тут как тут. Они тоже никак не верили, что я сама испекла пирог, но я сказала:

— Это же проще простого. Любой может испечь такой пирог!

Тогда Бритте с Анной тоже захотелось испечь пирог, и они убежали домой. Дождь продолжался, мне опять стало скучно, и я снова пришла к маме.

— Мама, мне скучно! — сказала я. — Придумай, что мне ещё сделать.

— На твоём месте я бы выкрасила стол, что стоит на веранде, — сказала мама.

Как будто я умею красить столы!

Но мама развела в банке зелёную краску, дала мне старый комбинезон и показала, как надо красить. Стол у меня получился просто замечательный!

Я побежала в комнату Лассе и Боссе и рассказала им, что выкрасила стол. Они вскочили с постелей и побежали смотреть. Конечно, им тоже захотелось что-нибудь выкрасить, и они сказали маме, что уже поправились. Мама дала Боссе красить старый поднос, а Лассе — табуретку. Лассе сказал, что выкрасит ещё и скамью на кухне, но мама ему не разрешила, объяснив, что нельзя всё в доме выкрасить в зелёный цвет.

Лассе стал искать, что бы ещё покрасить, и мазнул Боссе кистью по носу. Боссе хотел ответить брату тем же, но тот отскочил. Боссе помчался за ним с кистью и закапал весь пол. На шум прибежала мама. Боссе чуть не плакал от обиды. Чтобы его утешить, мама сама мазнула кистью Лассе по носу, а потом отняла у них краску с кистями и сказала, что им ничего нельзя поручить.

Тут Бритта с Анной принесли свой пирог. Он был тоже очень хороший, но мой всё-таки чуть-чуть лучше. Мы пошли на чердак, pi Боссе полез по липе, чтобы позвать Улле. Он тоже должен был отведать пирог Бритты и Анны.

На чердаке было тепло и уютно. Дождь барабанил по крыше и журчал в водостоках. Пирог оказался очень вкусный. Но больше всего я радовалась, что мы с Бриттой и Анной помирились.

— Может, ты и правда не наступала вчера на черту, — сказала Анна.

— А может, я всё-таки немножко на неё наступила, — призналась я.

Почти под самой крышей чердак пересекают две балки. На них можно забраться, хотя это и трудно. Там и стояли мальчишки, когда пугали нас в новогодний вечер. Лассе предложил всем залезть туда. Мы так и сделали. Мы даже прыгали с одной балки на другую. Это было очень страшно, но весело. Вдруг к нам на чердак поднялся папа. Мы притаились на балке, и он нас не заметил.

— Нет, здесь детей нету! — крикнул он маме. — Они, наверно, перелезли к Улле.

И папа спустился вниз.

Мы очень смеялись. А вечером рассказали папе, что, когда он искал нас, мы стояли на чердаке на балке. И он назвал нас проказниками.

Там, на чердаке, Лассе вдруг сказал:

— Смотрите, что это за бумага тут за стропилом? На ней что-то написано!

Мы спрыгнули с балки и подошли к окну. Лассе протянул нам бумагу, и мы прочли:

«На острове спрятан клад. Я полажил там настоящие жемчужины. Ищити в серидине острова. Живший тут в прежние времена».

— Ой, как интересно! — воскликнула Анна. — А сколько ошибок!

— Это не ошибки, — сказал Лассе. — Так писали в прежние времена.

— Подумать только, настоящие жемчужины! — сказала я. — Их непременно надо найти. Тогда мы станем миллионерами!

А Бритта ничего не сказала.

— Давайте завтра отправимся на остров! — предложил Лассе.

— Решено! — в один голос сказали Боссе и Улле.

Но Бритта по-прежнему молчала.

Остров в Бюллербю был только один — маленький островок на озере, на котором весной пасся баран Ульрик.

Дождливый день оказался не таким уж и скучным. Тем более дождь уже кончился, и мы побежали к дедушке читать газету. Мы с Анной прыгали от радости, что найдём настоящие жемчужины, и рассказали о них дедушке, но Бритта нас перебила:

— Вот дурочки! Неужели вы не понимаете, что это очередная проделка мальчишек?

— Откуда ты знаешь? — удивились мы.

— Очень просто. Если бы эту записку действительно написал человек, который когда-то жил в Бюллербю, он бы так не подписался. Ведь для него те времена были настоящие, а не «прежние».

А мы с Анной об этом и не подумали! Но Бритта сказала, что надо притвориться, будто мы ничего не заметили, поехать искать клад и там мальчишкам отомстить.

Мы ищем клад

Наутро мы взяли лодку и поплыли на остров. Грёб Лассе. Мальчишки говорили только о кладе.

— Если мы его найдём, — сказал Лассе, — мы отдадим жемчуг девчонкам. Он им больше подходит.

— Ладно уж, — согласился Боссе. — Правда, его можно продать и получить за него кучу денег, но мне всё равно, пусть он достанется девчонкам.

— Конечно, — сказал Улле. — Я не против!

— Что-то вы сегодня больно добрые! — удивились мы.

— Только ищите его сами, а мы с Боссе и Улле будем купаться, — сказал Лассе, когда мы приплыли на остров.

И они улеглись на камень, чтобы позагорать.

— Не забудьте, что искать надо в середине острова! — напомнил Лассе. — А если найдёте, позовите нас. Мы хотим посмотреть, как вы будете открывать жестяную банку.

— Откуда ты знаешь, что жемчужины лежат в жестяной банке? — спросила Бритта. — В записке об этом ничего не сказано.

Лассе немного смутился и ответил:

— Клады всегда зарывают в жестяных банках.

И мальчики стали купаться, а мы отправились на поиски.

— Я им ещё припомню эту жестяную банку! — сказала Бритта.

Посреди острова есть каменная россыпь. Сверху на ней лежали несколько новых камней. Мы сразу догадались, зачем их туда положили. Под ними была спрятана ржавая жестяная банка. Мы открыли её. В ней была записка:

«Ха-ха-ха! Девчонки — дуры, верят любой чепухе! Живший тут в прежние времена».

Вы помните, что на этом острове пасся баран Ульрик, который чуть не забодал нас? После него на острове осталось множество твёрдых чёрных орешков. Мы взяли несколько орешков, положили их в банку и написали новую записку:

«Вот вам настоящие жемчужины! Берегите их, потому что их оставил живший тут в прежние времена!»

Потом мы спрятали банку под камни, вернулись к мальчишкам и сказали, что никак не можем найти клад.

— Теперь вы его поищите, а мы искупаемся! — сказала Бритта.

Сперва они не хотели искать без нас, но потом всё-таки пошли. Наверно, решили перепрятать банку, чтобы её легче было найти. Мы поползли вслед за ними, как настоящие индейцы.

Мальчишки подошли к россыпи, и Лассе вытащил из-под камней банку.

— Вот дурёхи! Ведь она на виду лежит, — сказал он и помахал банкой.

— Там что-то гремит! — сказал Боссе.

Лассе открыл крышку и прочёл вслух нашу записку. Потом он зашвырнул жестянку подальше и воскликнул:

— За это им надо отомстить!

Тогда мы с хохотом выскочили из кустов и, перебивая друг друга, стали рассказывать, что сразу догадались, что это проделки Лассе. Но Лассе сказал, что они тоже сразу догадались, что мы догадались, что это его проделки. Конечно, он врал, но мы на всякий случай сказали, что мы догадались, что они догадались, что мы догадались, что это проделки Лассе. И тогда мальчишки сказали… Не знаю, сколько раз мы произнесли слово «догадались», но у меня закружилась голова, и больше я уже ничего не слышала. Потом мы купались возле нашего камня и брызгали друг в друга водой.

После купания Лассе предложил играть в разбойников. Мы устроили разбойничье логово на старом сеновале. Сеновалом больше не пользовались. Он почти развалился, и крыша протекала. Предводителем у нас был, разумеется, Лассе. Он сказал, что он Робин Гуд. Боссе был его помощником, его звали Ринальдо Ринальди. Лассе сказал, что мы должны грабить богатых и отдавать награбленное бедным. Мы задумались, но оказалось, что мы не знаем ни одного богатого. Бедных мы тоже не знали, разве что старую Кристин.

По приказанию Лассе мы по очереди влезали на сосну, которая росла рядом с сеновалом, и следили, чтобы к острову не подошёл вражеский флот. Чтобы влезть на сосну, надо было сначала забраться на дырявую крышу сеновала. Сосна была такая высоченная, что мы с Бриттой и Анной не решались залезть на самую верхушку. А Лассе, Боссе и Улле ничего не боялись.

Но даже с самой вершины сосны не было видно никакого вражеского флота.

Когда подошло время обеда, Лассе приказал нам с Анной переплыть на материк и награбить еды.

— Помните, грабить можно только богатых! — сказал он на прощание, и мы поплыли.

Но мы так и не знали, кого же нам грабить. Поэтому я пошла к маме и попросила разрешения награбить в кладовке разной еды, так как мы с Лассе и Боссе к обеду не вернёмся. Мама, конечно, разрешила. Я взяла, ветчины, колбасы и варёной картошки. И много бутербродов с сыром. А мама дала мне горячих плюшек и большую бутылку молока.

Я побежала к Анне. Она тоже набрала полную корзину еды.

Когда мы вернулись в разбойничье логово и выложили свою добычу, Лассе похвалил нас.

— Прекрасно! — сказал он. — Надеюсь, вам пришлось грабить с опасностью для жизни?

Мы с Анной не были уверены, что нашей жизни угрожала опасность, но на всякий случай сказали, что небольшая опасность нам, конечно, угрожала.

— Прекрасно! — повторил Лассе.

Мы разложили еду на плоском камне и ели, лёжа на животах. В разгар пира Боссе сказал:

— Эй, Робин Гуд! Ты же говорил, что мы должны всё отдавать бедным, а сам только набиваешь себе брюхо!

— А я и есть бедный! — ответил Лассе, беря ещё кусок ветчины.

Бутылка с молоком ходила по кругу, и каждый пил сколько хотел. Наконец мы съели всё, кроме двух бутербродов с сыром, которые спрятали в своём логове.

День выдался на славу. Мы много купались, лазили по деревьям и воевали, разделившись на две шайки. Мы с Анной и Бриттой были в одной шайке, а мальчишки — в другой. Наша шайка заняла сеновал и охраняла его от мальчишек. Бритта стояла на страже в дверях. Анна выглядывала в окно. А мой наблюдательный пост был на дырявой крыше. Но мне было трудно долго сидеть на крыше, я спустилась вниз и заняла пост рядом с Анной. Мальчишки, конечно, воспользовались этим, залезли по задней стене сеновала на крышу и оттуда спрыгнули вниз. Они взяли нас в плен и хотели расстрелять, но не успели. Лассе крикнул:

— Вражеский флот подходит к берегу!

Это был Оскар, которого мама послала за нами на остров. Он сказал, что уже девять часов, и спросил, неужели мы такие глупые, что сами не знаем, когда нужно возвращаться домой.

— Неужели вам даже есть не захотелось? — сердито спросил он.

И мы почувствовали, что нам действительно хочется есть. Папа и мама уже давно поужинали, но нас в кухне ждали молоко, бутерброды и яйца.

Мы с Анной доставляем людям радость

Однажды учительница сказала нагл, что мы должны стараться доставлять людям радость.

— Никогда не делайте того, что может кого-нибудь огорчить, — сказала она.

Вечером того же дня нам с Анной пришло в голову, что надо не откладывая начать доставлять людям радость. Но мы не знали, кого выбрать первым. В конце концов мы решили начать с Агды и побежали на кухню. Агда мыла пол.

— Не ходите по мокрому полу! — сказала она.

— Агда! — обратилась я к ней. — Мы хотим доставить тебе радость. Скажи, что нам для тебя сделать?

— Уйти из кухни! — сказала Агда. — Большей радости вы не сможете мне доставить.

Мы, конечно, ушли. Но кому же приятно доставлять людям радость таким образом? Учительница наверняка имела в виду что-то другое.

Мама собирала в саду яблоки, я подошла к ней.

— Мамочка, что сделать, чтобы доставить тебе радость? — спросила я.

— А ты уже и так доставила мне радость, — ответила мама.

— Нет, так не считается. Я хочу что-нибудь сделать!

— Не надо ничего делать, — сказала мама. — Будь доброй и хорошей девочкой. Этого довольно.

Я вернулась к Анне и сказала ей, что учительница, наверно, не знает, как трудно найти человека, которому можно доставить радость.

— Давай попробуем доставить радость дедушке, — предложила Анна.

И мы побежали к дедушке.

— Мои подружки пожаловали! — сказал дедушка. — Вот так радость!

Нам стало досадно. Ведь дедушка обрадовался, как только мы вошли к нему. Нам и делать ничего не пришлось.

— Нет, дедушка, — сказала Анна. — Ты рано радуешься. Сперва мы должны что-нибудь для тебя сделать. Учительница — велела нам доставлять людям радость, но мы не знаем, как это делается.

— Ну, если хотите, почитайте мне газету, — предложил дедушка.

Так ведь мы и без того каждый день читаем дедушке газету! Нет, это не годилось. Анна сказала:

— Дедушка, а может, тебе будет приятно погулять с нами? Ты же всё время сидишь дома!

Дедушка не очень обрадовался, но гулять с нами всё-таки пошёл. Мы обошли весь Бюллербю и рассказывали ему обо всём, что попадалось нам на глаза. Он шёл в серединке, а мы держали его за руки. Поднялся ветер, стал накрапывать дождь, но мы не обращали на это внимания, потому что решили во что бы то ни стало доставить дедушке радость.

Наконец дедушка сказал:

— Может, мы уже нагулялись? Мне бы хотелось пойти и лечь в постель.

Мы отвели дедушку домой, и он сразу же лёг, хотя было ещё рано. Анна подоткнула вокруг него одеяло. Дедушка выглядел очень усталым. Анна спросила:

— Ну, дедушка, что тебя сегодня обрадовало больше всего?

Мы думали, он скажет, что самой приятной была прогулка, но ошиблись.

— Да, пожалуй, самое приятное было вернуться домой и лечь в постель, — ответил дедушка.

После ужина мы с Анной сели учить уроки, и нам было уже некогда доставлять людям радость. К тому же мы не были уверены, что доставляем её именно так, как нужно.

На другой день мы спросили у учительницы, что надо сделать, чтобы доставить человеку радость. Она сказала, что иногда для этого достаточно сущего пустяка. Можно, например, спеть песенку одинокому и больному человеку или подарить букет цветов тому, кто никогда в жизни их не получал, или дружески поболтать с очень застенчивым человеком.

И мы решили попытаться ещё раз. За обедом я услыхала, как Агда сказала маме, что наша соседка Кристин лежит больная. Я побежала к Анне.

— Нам повезло! — сказала я. — Заболела Кристин, бежим споём ей.

Кристин, конечно, обрадовалась, когда мы пришли, но, по-моему, она удивилась, что мы не принесли ей никаких гостинцев. Ведь мы никогда не приходили к ней с пустыми руками. «Наверно, она обрадуется, когда мы ей споём», — подумала я.

— Кристин, мы хотим тебе спеть! — сказали мы.

— Спеть? — изумилась Кристин. — Это ещё зачем?

— Чтобы доставить тебе радость, — объяснила Анна.

И мы запели громко-прегромко. Мы спели несколько песен. По виду Кристин нельзя было сказать, что она очень радуется. Мы спели ещё три песни. Кристин не радовалась. Мы с Анной уже осипли, но твёрдо решили не уходить, пока не доставим Кристин настоящую радость. Однако Кристин слезла с кровати и сказала:

— Вы, детки, пойте, а я пойду посижу на крылечке.

Тогда мы с Анной догадались, что продолжать пение бесполезно, и распрощались с Кристин.

— Давай лучше подарим кому-нибудь цветы, — предложила Анна.

Мы думали-гадали, кому бы подарить цветы, как вдруг возле хлева увидели Оскара. Он возил на тачке навоз. Мы подбежали к нему, и я спросила:

— Оскар, тебе дарили когда-нибудь цветы?

— Так я же ещё живой! — засмеялся Оскар.

Вот бедняга, он думал, что человеку дарят цветы только на похоронах! Анна ужасно обрадовалась: наконец-то мы нашли человека, которому никогда в жизни не дарили цветов. Мы побежали и нарвали букет вереска. Он получился очень красивый, и мы отправились с ним в хлев.

— Оскар, вот мы дарим тебе цветы! — сказали мы и протянули ему букет.

Сначала он подумал, что мы над ним смеёмся, и ни за что не хотел брать букет, но мы его упросили.

А когда мы с Анной, немного позже, искали убежавшего кролика, мы увидели свой букет воткнутым в навозную кучу.

— Наверно, учительница что-то перепутала насчёт цветов, — сказала Анна.

И мы решили больше никогда не доставлять людям радость.

Вечером мы увидели у нас в кухне человека, который сидел на скамье с очень смущённым видом. Это был Свенссон из Большой деревни. Он пришёл, чтобы купить у нас поросёнка. Лассе и Боссе уже побежали за папой. Свенссон сидел на кухне и ждал папу. Анна отвела меня в уголок и прошептала:

— Смотри, какой он застенчивый! Давай попробуем ещё разок?

И мы решили попробовать. Обычно мы болтаем без умолку, но когда потребовалось завести разговор, чтобы доставить Свенссону радость, мы не могли придумать, с чего начать. Наконец я решилась.

— Правда, сегодня хорошая погода? — спросила я.

Свенссон не отвечал. Наверно, он бы слишком застенчив. Я повторила:

— Сегодня хорошая погода, правда?

— Угу, — буркнул Свенссон и снова замолк.

Через минуту я опять сказала:

— А какая хорошая погода была вчера! — И взглянула на Анну, чтобы она помогла мне.

Анна сказала:

— Может, и завтра будет хорошая погода!

— Угу, — опять буркнул Свенссон.

Тут на дворе появился папа, и Свенссон поднялся. Уходя, он улыбнулся и спросил:

— А какая погода была позавчера?

— Может, мы всё-таки доставили ему хоть маленькую радость? — неуверенно спросила Анна.

Но вскоре нам с Анной всё же удалось доставить человеку настоящую радость. Учительница сказала, что Марта из нашего класса тяжело заболела и лежит в постели. Перед сном я долго думала о Марте. И решила подарить ей Беллу, свою самую красивую куклу. Потому что знала, что у Марты нет никаких игрушек.

Утром я сказала об этом Анне. И тогда она принесла свои самые интересные сказки. После уроков мы вместе побежали к Марте. Она лежала в постели и была очень бледная. Марта ужасно обрадовалась, когда мы положили ей на кровать Беллу и книжку! Она обняла их и засмеялась. А потом крикнула своей маме, чтобы та пришла посмотреть на подарки.

По дороге домой я сказала Анне:

— Ну вот, мы и доставили человеку радость, когда даже не думали об этом!

Анна очень удивилась.

— Ой, а ведь и правда! — воскликнула она. — Хорошо, что мы не стали ей петь. Мне кажется, что люди гораздо больше радуются, когда им дарят кукол или книги.

— Да, во всяком случае, дети, — согласилась я.

Дедушкин день рождения

В воскресенье нашему дедушке исполнилось восемьдесят лет. В этот день все в Бюллербю встали очень рано. В восемь часов мы поднялись к дедушке — папа, мама, Лассе, Боссе и я, Оскар и Агда, дядя Нильс и тётя Лиза, Улле и даже Черстин и, разумеется, Анна, Бритта со своими мамой и папой. Тётя Грета несла поднос, на котором стояла чашка кофе и разное угощение. И все принесли дедушке цветы.

Дедушка уже сидел в качалке, как всегда красивый и добрый. Мы, дети, спели ему песню, а дядя Эрик произнёс речь. В конце речи он сказал:

— Такого отца, как у меня, нет ни у кого!

И тогда дедушка заплакал, и слёзы капали ему на бороду. Я тоже чуть не заплакала.

Весь день дедушке приносили письма, цветы и телеграммы, а мы читали их ему вслух.

— О-хо-хо! — говорил дедушка. — Вы только подумайте, люди ещё помнят такого старика!

Я уж и не знаю, сколько раз он в этот день сказал «О-хо-хо!». Он сидел в качалке и время от времени произносил:

— Восемьдесят лет, подумать только, какой я старый! О-хо-хо!

Когда он повторил это в пятый раз, Анна подбежала к нему, взяла его за руку и сказала:

— Дедушка, обещай, что ты никогда не умрёшь!

На это дедушка ничего не ответил, он только погладил Анну по щеке и сказал:

— Дружочек ты мой!

Когда кончились все письма и телеграммы, мы прочли дедушке газету. И представьте себе, в газете тоже было написано о нашем дедушке!

«В воскресенье 18 октября исполняется восемьдесят лет фермеру из Бюллербю Андерсу Юхану Андерссону».

Мы прочли это дедушке, он закивал головой и сказал:

— Ишь ты, даже в газету попал, о-хо-хо!

А я сразу и не поняла, что фермер из Бюллербю — Андерс Юхан Андерссон — это наш дедушка. По-моему, надо было просто написать: «Дедушке из Бюллербю в воскресенье исполняется восемьдесят лет!» И все сразу поняли бы, о ком идёт речь.

Мы прочли дедушке всю газету, но он то и дело просил нас ещё разок прочесть ему о фермере из Бюллербю.

А вообще-то газета была скучная, и в ней писали, что скоро должна начаться война, и всё только про войну.

— А что если война придёт к нам и разрушит Бюллербю? — спросил Боссе. — Так может быть?

— Нет. Этого не будет, — сказал дедушка. — Бог сохранит нашу деревню!

— Надеюсь, так и будет, ведь я собираюсь жить здесь всю жизнь, — сказала Бритта.

Мы с Бриттой и Анной уже придумали, как мы будем жить, когда вырастем. Лассе женится на Бритте, и они будут жить в нашем доме, Боссе женится на Анне, и они будут жить в Аннином доме, а Улле женится на мне, и мы будем жить у него. Тогда мы все сможем остаться в Бюллербю!

Тут же у дедушки мы рассказали мальчикам о нашем плане. Но Лассе сказал:

— Очень надо! Будто я не найду жены покрасивее, чем Бритта!

А Боссе сказал, что, когда вырастет, он уедет в Америку, станет вождём индейского племени и женится на индианке, которую будут звать Смеющаяся Вода или как-нибудь в этом роде.

— Вот будет потеха, когда ты будешь кричать ей: «Смеющаяся Вода, свари кофе!» или «Смеющаяся Вода, скоро картошка сварится?», — засмеялся Лассе.

Но Боссе ответил, что он не любит картошку и они её есть не будут.

А Улле сказал, что хочет остаться в Бюллербю и жить вместе с Черстин.

— Конечно, если жениться обязательно, можно жениться и на Лизе. Только я ничего не обещаю!

Вот, дураки, правда? Ведь всё равно будет по-нашему! Я-то точно знаю, что выйду замуж за Улле, жаль только, что у него такие короткие волосы. Но, может, к тому времени они ещё немного вырастут.

Дедушка услыхал наш разговор и засмеялся:

— О-хо-хо! Хорошо, что вы ещё дети! И не спешите, взрослыми стать вы всегда успеете!

Когда дедушка утомился, мы пожелали ему доброй ночи и разошлись по домам. Было уже совсем темно, и мы с Лассе и Боссе проводили Улле до самого крыльца, чтобы ему не пришлось идти одному в такую темень.

Ну вот, больше я уже не могу рассказывать вам про нашу жизнь. Пора спать. Потому что завтра утром мы все пойдём копать картошку. Для этого нас даже на три дня освободили от школы.

Копать картошку очень весело. Мы надеваем самую старую одежду и резиновые сапоги. Иногда на поле бывает так холодно, что у нас сводит пальцы.

Только что Бритта и Анна прислали мне письмо в сигарной коробке. Вот что там написано:

«Лиза, мы придумали одну замечательную вещь! Завтра на поле мы разыграем мальчишек. Ха-ха-ха, вот они разозлятся, а мы посмеёмся!»

Интересно, что же они придумали? Но это я узнаю только завтра.