И Всюду Тьма

Глава 46. Раненые люди ранят людей

И если Карл смущенно начал краснеть, то Ана побледнела от такого предложения. Она хотела думать, что это была шутка, или что Кеннет помогал поддержать ее легенду, но от его слов ее влюбленное сердце рухнуло на еще совсем хрупкую надежду, и по ней расползлась трещина.

Ана хотела было возмутиться, рассердиться, предъявить вчерашнее объятие, как доказательство, что ее нельзя предлагать другим мужчинам. Но вместо этого, смущенно улыбнувшись, сказала:

— И правда, папенька оставил меня у графа Блэкфорда до тех пор, пока я не найду себе подходящую партию, и наказал девицей ему на глаза не показываться, — она серьезно взглянула Карлу в глаза. — Мне так неловко, иногда Граф Блэкфорд бывает особенно бестактен. Однако, мистер Карл, вы и правда честный и хороший человек, и как никто другой желаете мне счастья, пусть мы пока просто друзья, но, быть может, вы однажды…

Она смягчала голос, растягивая гласные, когда каждый тяжелый удар сердца вбивал в голову мысль: «Это неправильно, неправильно, неправильно». Раскрасневшийся от смущения Инквизитор потянул ворот рубашки, пытаясь ослабить его. Он не был виноват в ее разыгравшихся чувствах, и уж тем более он не заслуживал быть использованным в ее жалкой попытке защитить раненное эго. Ана пристально смотрела Карла, больше всего желая забрать свои слова назад, и чтобы нежеланный гость побыстрей убрался из поместья.

— Кажется, меня пытаются загнать в ловушку, — глубоко дыша сказал он.

— Тогда поторопитесь и уходите, у меня полно дел, — Кеннет замахал рукой, прогоняя Инквизитора, словно бродячего пса.

Искоса глядя на графа, Ана искала в нем признаки недовольства ее словами, но он был все так же расслаблен. Тем временем Карл встал с дивана, поклонился Ане и, протиснувшись между Кеннетом и дверным косяком, вышел.

— Добилась, чего хотела? — спросил граф.

— Меня не арестуют, вы друг друга не загрызли, поэтому да. — Ана сделала глоток сливок.

Она все еще ждала от Кеннета хоть незначительного проявления ревности или неодобрения, но их не было. Не в силах сдержать любопытство, она вновь направила Тьму в сознание графа. Даже если он пускал ее совсем недалеко, среди самых незначительных мыслей мог быть ответ для нее, какая-то реакция. Но Тьма разбилась, ударившись о неожиданный барьер. Ана дернулась от резкой боли и изумленно повернулась к Кеннету. Остатки сливок расплескались по столу.

— Не злоупотребляй, — подмигнул он.

Ана, стиснув зубы, громко поставила чашку на стол, отряхнула мокрую руку и поднялась.

— Вы говорили, что заняты, не смею вас больше задерживать.

Она пошла на выход, но, когда ей нужно было пройти совсем близко к Кеннету, все еще подпирающего дверной косяк, сердце пропустило удар. Она представила, что вот сейчас он заключит ее в крепкие объятия, со словами, что никакому Карлу он ее не отдаст. Но этого не случилось, и она беспрепятственно покинула гостиную.

Ана продолжала дымиться от обиды, пока быстрым шагом шла на кухню. Голод, только распаленный парой глотков сливок, становился еще нестерпимее в сочетании с ранеными чувствами. На кухне, как и всегда закопченной и пропахшей запахами жареного мяса и чеснока, старательно намывала посуду старая Хельга. Последнее время Ана с ней совсем не виделась. Немного поколебавшись, она сказала:

— Доброе утро, бабуся!

Старушка обернулась, и по ее морщинистому лицу расползлась широкая улыбка. На душе сразу стало спокойнее.

— Да какое же утро, птенчик мой, того и гляди полдень пробьет!

— А у меня до тех пор, пока не позавтракаю — утро, — ответно улыбнувшись, Ана стала осматриваться в поисках съестного.

— Божечки мои, да что это творится! Ты без моего присмотра совсем от рук отбилась! Глянь, как исхудала, — Хельга подошла к Ане и стала рассматривать ее, — а нет, хорошо выглядишь, вон даже румянец появился.

— Есть что покушать, бабусь?

— Ой ты, лисица, радуешь старушку, как все меня величаешь, привыкла к дому, я смотрю? — Хельга довольно прищурилась, — Смотри, тута хлеб свежий, Лиззи утром испекла, тута масло, варенье, какое хочешь, любой вид, молоко только из-под коровы! Ешь досыта!

Ана послушно набрала всего и села на скамью за широкий стол. Она уже начала жалеть, что не приходила к старушке почаще: такой окруженной заботой и добротой она себя почувствовала.

— Посидите со мной немного, а потом я помогу вам кухню прибрать, — попросила Ана.

— Где ж это слыхано, чтобы дворянская дочка свои белы рученьки на кухне марала! И слышать не хочу, — возмутилась Хельга и села напротив.

— Вы не хуже меня знаете, как обстоят дела, не отказывайтесь, — засмеялась Ана.

— Вот именно, что я лучше знаю! Поэтому никакой тебе работы на кухне, птенчик мой!

— Ладно-ладно, — Ана примирительно подняла руки вверх, а потом принялась намазывать масло на мягкий белый хлеб, — как Лиззи поживает?

— Вся в делах, вся в делах, ни минуты отдыха себе не дает моя девочка, — тише сказала Хельга, — но ты не переживай, все у нее хорошо, питается исправно, спит крепко, щебечет о том о сем со старушкой, стоит мне рядом оказаться.

Ана покивала, удовлетворившись ответом и отметив про себя, что постарается поговорить с Лиззи, если Кеннет разрешит. При мысли о нем настроение вновь начало портиться, она раздраженно откусила большой ломоть хлеба с маслом и вареньем.

— Тревожит тебя что, птенчик мой?

Ана подняла взгляд на Хельгу, удивившись ее проницательности. И под внимательным и чутким взором блеклых, старушечьих глаз, сохранивших в морщинах вокруг следы частой теплой улыбки, у нее защемило в груди и накатило желание быть услышанной, когда она изливает еще новые и неокрепшие чувства в надежде быть понятой.

— Тревожит, бабуся… тревожит.