И Всюду Тьма

Глава 78. В ожидании утра

Ана вернулась в карету, села на мягкое сиденье и закрыла глаза. Кеннет пришел немногим позже. Он бодро заскочил, приказал кучеру ехать и с довольной улыбкой сказал:

— Сделано.

— Аукцион? — Ана с любопытством придвинулась ближе.

— Есть приглашение на меня, более того, Циллер выдал, где все пройдет. Ты тоже туда попадешь, не переживай. Но сроки сжаты, у нас всего три дня.

Кеннет сиял твердой уверенностью, и ее лучи придали спокойствия и Ане. Они получили больше, чем рассчитывали: было не принято оглашать адрес заранее, чтобы сохранить секретность, а после того, что устроила Ана на прошлом аукционе, к этому стали относиться еще строже. Женщинам же позволялось присутствовать только в качестве товара.

— Что герцог попросил за такую щедрость? — Ана с подозрением прищурилась.

— Частичные права на владение самим аукционным домом, если удастся перехватить власть, — Кеннет загнул два пальца, — этого ему не светит, конечно. Еще пять процентов с прибыли моей компании, бесплатное обеспечение его территорий Светом на следующие пятьдесят лет и… тебя.

Глаза Аны изумленно расширились, она открыла и закрыла рот, не находясь, что ответить. Она понимала, что герцог Циллер алчен, но его последнее требование оставило ее совершенно обескураженной.

— Юлиан хочет тебя в качестве развлечения на аукцион. Подозреваю, что это еще одна проверка от него.

— И вы согласились?

— Да. Нам это только поможет, не надо придумывать причину, по которой ты окажешься внутри. Но, само собой, никакого вреда тебе не причинят: я тебя никуда не отдам. А в самом аукционном доме можно пользоваться Тьмой, — Кеннет пожал плечами.

Женщины попадают туда только как товар… Ана задумчиво опустила голову, нахмурилась и резко выдохнула жгучее отвращение и сдавившую горло колючую неприязнь.

— Вам не кажется, что вы слишком часто обещаете меня другим?

— Тебе не кажется, что слишком многие тебя желают?

Ана промолчала. Не ее… никто из них не хочет ее. Безвольная кукла для герцога, нежное воспоминание для принца. Никто не хочет увидеть ее настоящую, заглянуть в глубину ее души. Ана подумала о своем лице, которое она Тьмой скрывала от старых знакомых. Оно лишь холст, на котором каждый рисует свою картину, не заботясь о том, что скрывается под слоем краски. Каждый взгляд — мазок, заменяющий личность на ожидания. Настоящие цвета, яркие и необработанные, оставлены истекать кровью под чужими шедеврами. А ей так хочется быть увиденной. Так хочется быть понятой. Хочется быть…

— Какого цвета мои глаза, граф?

— Тебя расстроили мои слова? — ласково спросил Кеннет, — серые и часто покрасневшие, чаще, чем я бы предпочел. Иногда пасмурные, будто готовые пролиться дождем, иногда почти черные, как тучи, что мечут молнии, — он наклонился к Ане, едва ощутимо взял за подбородок и всмотрелся в глаза, — а сейчас — светлые, прозрачные облака, скрывшие солнце на пару мгновений.

Одними губами Ана прошептала «Спасибо». За внимательный взгляд, за терпение, за то, что он всегда знал правильный ответ. Она не смогла сдержать улыбку, она уже забыла о беспокойстве, она и правда была глиной, из которой одним нежным словом, заботливым прикосновением он мог вылепить что угодно.

Ана вновь не могла уснуть. Часы ранней ночи, часы бессонницы, когда глаза сложно держать открытыми, а разум невозможно успокоить, были ее временем. Уже не уговаривая себя лежать смирно, она встала с измятой кровати и резким движением распахнула окно. Влажный холодный воздух закружил ее волосы, обнял тканью сорочки изгибы тела, позволяя себя вдохнуть.

Утром Ана даст согласие принцу, и все снова перевернется вверх ногами, что бы граф ей ни обещал. Хотя ей не стоило удивляться: крепко на ногах она никогда не стояла. Ее сердце билось для Кеннета, его сердце — для нее, но было так сложно поверить, что ничего не изменится. «Его настолько не волнуют имена… жених, невеста, жена, муж», — пробормотала Ана, пробуя слова на вкус. «Муж, муженек, дорогой», — представила, как называет так Кеннета, и сморщила нос от неудовольствия. Она была не готова изменить роли, она не видела себя ни женой, ни частью семьи. Для нее имена наполнялись значениями и смыслами, были не ширмой, а сутью.

«Он — моя первая любовь», — ветер подхватил ее отчаянный шепот. По телу Аны расползались холодные мурашки, но лицо горело огнем. Она не вспоминала об этом долгие годы, она не позволяла себе вспоминать ни рядом с Кеннетом, ни слушая признания принца. Дионис был ее первой любовью, легкой, детской, наивной, спрятанной на краю памяти, и она собиралась стать его невестой.

В этом было что-то неправильное, словно головоломка сложилась ровно так, как надо, но она должна была оставаться недоделанной, брошенной на полпути, всей в пыли. Не все в этом мире должно быть завершено.

Ана чувствовала себя банальностью: потерянной подругой детства, бедняжкой, выходящей замуж за принца и предназначенной тому судьбой. Она стала героиней любовных романов, твердо стоящей на тропе клише. Только вот ей хотелось резко свернуть и броситься в лес, к мудрецу, что направлял ее весь путь, к фее-крестной, что собирала ее на бал.

Закрыла окно, вернулась в постель, вдохнула мыльно-пыльный аромат простыней. Ана была сейчас в своей комнате, в доме Кеннета, не в чертовой сказке. Только проговорив себе это вслух, она вынырнула из кошмара наяву, что ей подкидывало воображение. И это же воображение преподнесло ей сон, в котором она была самым одиноким существом в мире, жившим в бескрайней тьме, а потом явился Кеннет. Он даровал ей свет, чтобы она могла видеть его улыбку, подарил звук, чтобы она могла слышать его бархатистый голос, и мир вокруг наполнился щебетанием птиц, теплом солнца, запахами леса и булочек с корицей…

Ана проснулась в восхитительном настроении, удивляясь, что сладкий аромат проник из сна в комнату. И, к еще большему изумлению, на завтрак Хельга ей принесла те самые булочки.