Идальго

Глава 20

Когда людям интересна их работа и им никто особо не мешает, то они способны много интересного сделать. И очень полезного: например, обер-бергмейстер Васильев наладил у себя на стекольном заводе производство градусников. Спиртовых, уличных, показывающих температуру от минус тридцати и до плюс пятидесяти, и ртутных, лабораторных, с верхним пределом измерений в сто градусов. А теперь (после моей «подсказки»), налаживал производство «максимальных» медицинских градусников. Не ахти уж критическое изделие, но даже уличные градусники, продаваемые по три рубля серебром (а в валюте иностранцам — уже в районе пяти) дали его заводу ощутимую прибавку выручки. Потому что внезапно простой уличный градусник в этом зарубежье стал предметом исключительно статусным и те, кто копейки до получки не считал, раскупали их чуть ли не в драку, а по слухам у баварского короля Людвига такие градусники вообще висели за каждый окном его дворца.

Ртутные же, выпускаемые в гораздо меньших количествах (и продаваемые иностранцам уже минимум по червонцу и только за золото) стали символом того, что медик, таким градусником пользующийся — не шарлатан, а очень серьезный специалист, так что и тут копеечка поперла изрядная. И вообще никого не смущало то, что градуированы все эти «измерительные приборы» а градусах Цельсия. Причем «кверху ногами» градуированы: у товарища Цельсия вода кипела при нуле градусов, а замерзала при ста — но никого эти тонкости вообще не волновали, поскольку про градусы вообще хоть что-то слышали хорошо если один человек на тысячу. Зато теперь о них узнали сотни тысяч — и узнали, что «градусы измерять только русские умеют». Ну да, конечно, ведь ни Реомюр, ни Цельсий (я уже про Фаренгейта не говорю) понятия не имели о том, что они измерять собирались — но ведь ширнармассы и фамилий таких никогда в жизни не слышали…

С Егором Францевичем мы подробно обсудили открывшийся «новый рынок», и он — хотя все же финансовый поток особо не впечатлял, даже по сравнению с довольно скудной выручкой от продаж того же льна, лишнему источнику денежек порадовался. То есть порадовался он все же, что стекольное производство еще больше денег в казну приносить стало — потому что с пуском сразу двух новых печей по производству оконного стекла смесь песка с содой уже заметно перекрывала все затраты по выплате процентов за иностранные займы. И должна была их покрывать еще долгие годы: как (и даже где) производится такое стекло, иностранцы все еще не выяснили, а цены на этот экспортный товар были такими низкими, что зарубежным стеклоделам на исследования денег не хватало, они уже начали работать себе в убыток. И, соответственно, сокращать производство, многие зарубежные стекольные фабрики в Европе уже закрываться стали — так что для нам рынок лишь расширялся, причем так быстро, что еще три строящихся линии по его производству все равно не гарантировали его скорого насыщения.

Но вообще-то стекло (и интересные из стекла изделия) были лишь одним из примеров того, что люди сами способны придумать, как быстро и дешево изготовить что-то дорогое и это дорогое выгодно продать. Но это если технология в целом понятна, а придумывать нужно лишь не самые простые способы производства. А вот если способы производства чего-либо неочевидны…

Откровенно говоря, я даже представить себе не могу, каким образом наши предки додумались до некоторых вещей. Ведь мало кому в голову может придти исключительно простая технология: обработать масло щелочью, затем — разбавленной серной кислотой. После этого — и после тщательной промывки полученной смеси водой — ее заливают уже олеумом, снова промывают, а затем перемешивают с водой уже аммиачной. Процессы все просты и даже примитивны, но вот как все это придумать? А ведь кто-то когда-то придумал…

Я про такой техпроцесс от матери услышал, и услышал мелкие ограничения его применимости: масло для него нужно брать сугубо сланцевое, причем не любое сланцевое, по добытое из сланцев, которые водятся в очень небольшой области Франции. Или — из сланцев, добытых под Сызранью, поскольку во всех других сланцах в мире нужных для получения товарного продукта компонентов вообще нет. Ну а раз под Сызранью сланец уже копать и перерабатывать «на керосин» начали, что глупо было бы не воспользоваться возможностью. Ну я и воспользовался — и изготовил ихтиол. А из него — ихтиоловую мазь.

С ней тоже было непросто: хотя в этом году из Баку привезли уже больше десяти тысяч пудов нефти, в основном ее привезли уже в виде дистиллята и парафина с маслами там получилось наковырять очень мало. Но получилось (причем не у меня получилось, а у химиков из Казанского университета), так что ведро вазелина у меня уже было. Конечно ведра на всю страну тоже маловато будет, к тому же я затеял производство и салицилово-цинковой мази, а для нее тоже вазелин нужен — но я решил, что моя задача — это «показать нынешним врачам полезный продукт», а заниматься его производством… вот пусть врачи и стараются. В основном, конечно, военные врачи…

Последним моим «достижением» в деле придумывания лекарственных препаратов стал запуск производства спиртового раствора йода. Как получать йод их морской травы, я знал очень неплохо: в ютубе был канал забавного (и очень, судя по всему, грамотного) парня из Прибалтики с ником Thoisoi, на котором он постоянно рассказывал, как сделать что-то из чего-то и вообще про химию очень интересные ролики снимал. Почти каждый раз в начале ролика предупреждавший, правда «не пытайтесь это проделать дома» — но про добычу йода он даже такого не говорил. А в какой-то книжке я прочитал, что в финнов в Котке был даже завод по добыче йода из водорослей построен, и когда прочитал — в интернете информацию проверил. Так что и сейчас там же такое производство организовал.

С йодом одна была хитрость: там на предпоследнем этапе раствор (то есть жидкость с кучей микроскопических кристалликов йода) нужно было с бензином перемешать: в бензине йод растворялся, а в воде — нет. А потом воду слить через разделительную воронку (я про такую как раз из его клипа и узнал), а бензин просто выпарить. Но у меня-то главным нефтепродуктом керосин был, а бензин… пока оставался невостребованным. Пока — но производство йода уже пошло более чем неплохо.

Конечно, без электричества хрен бы получилось такое производство наладить, ведь в процессе нужна перекись водорода, а ее можно получить (то есть я другого способа не знал) только электролизом серной кислоты. Может, кто-то сможет придумать другой метод извлечения йода из водорослей, но вряд ли это получится сделать быстро. А тем, чтобы нынешний способ «враги не применили», особо позаботился Александр Христофорович. С подачи все того же Егора Францевича, который же, думаю, успел прикинуть, почем дезинфицирующее средство империалистам продавать Россия будет. То есть еще ни разу не империалистам… а уж чтобы они империалистами не стали, уже я позабочусь как могу.

Очень-очень постараюсь. Уже шестой год я тут стараюсь изо всех сил, и столько уже настарался, что аж оторопь берет. То есть все же действительно кое-чего достичь удалось, хотя к некоторым достижениям я вообще прямого отношения не имел. Например, после того, как в Донецке началось серьезное такое производство чугуна и казна начала финансирование новых «железоделательных» заводов, товарищ Кочубей, работавший Орловским губернатором, тоже решил поучаствовать в процессе и «из губернских средств» выстроил под Брянском такой завод. Не особо большой, в плане объемов производства, но весьма продвинутый (хотя домна тамошняя, причем единственная, работала на древесной угле и из-за этого была довольно небольшой).

А Аркадий Васильевич был, как я понимаю, управленцем очень неплохим, да и человеком решительным, успел повоевать с Наполеоном, в отставку из армии вышел полковником. И у него было много связей при дворе, что позволяло ему четко следовать «политике партии». Собственно, и завод он организовал, следуя этой политике: сам он в металлургии не разбирался, но раз партия сказала «надо» — то есть царь сказал, то он тут же ответил «есть». Домну на заводе выстроили такую же, как была поставлена в Ханино, то есть восьмидесятикубовая, а для получения их нее стали на заводе выстроили что-то вроде «донецкого мартена». Кто и где для завода изготовил рельсопрокатный стан, я не знал (но точно не на Александровском заводе), поэтому рельсы завод стал делать «не такие»: в Арзамасе катали рельсы, которые я распорядился называть Р-45 (хотя они все же весили около сорока семи кило на метр), а в Брянске рельсы получились весом слегка за тридцать килограммов на метр — но и такие пока были вполне годны для строительства железных дорог. Небольшое неудобство состояло лишь в том, что «мои» подкладки под рельсы для брянских не годились, но в Орловской губернии как-то выкручивались, изготавливая уже свои (и я подозревал, что просто для того дела собрали кучу кузнецов, кувалдами железяки кующих в обычных кузницах). Собственно, про достижения Кочубея я и узнал лишь потому, что Александр Христофорович пришел к мне с вопросом о допустимости использования таких «нестандартных» рельсов, которыми Кочубей начал прокладывать дорогу к Калуге (с перспективой дотянуть ее до Москвы).

Причем то, что завод даже за год не изготовить даже таких рельсов в достаточном количестве чтобы дотянуть дорогу до Калуги, Кочубея не смутило: он, похоже, за три года работы на посту губернатора неплохо изучил ресурсы вверенной ему губернии. И возле деревушки Верховье, где были найдены залежи руды такие же, как в Липецке, он инициировал строительство еще одного завода, причем уже с двумя печами «Липецкого типа». А этот завод выплавку чугуна (и стали) в губернии увеличит уже впятеро, так что «железнодорожные перспективы» на Орловщине смотрелись неплохо…

У «главжелезнодорожника» я только один вопрос уточнил:

— Александр Христофорович, я понимаю, что вы такими вопросами не занимаетесь, но может быть случайно знаете: заводы-то на Орловщине не их казны строятся, так мне интересно: кому они принадлежать будут? Честно говоря, я не считаю, что в стратегических отраслях промышленности России нужны частники.

— Вы, Александр Васильевич, уже столько о чем говорили… Император уже скоро два года как указ издал о том, что все новые железоделательные заводы в государстве Российском могут только казенными быть.

— А старые?

— А что старые? — хмыкнул Бенкендорф. — Старые все разорились и в казну, почитай, третий год как отошли. Да и не может более таких заводов промышленниками выстроено быть: нынче все богатства земные, глубже двух саженей под землей лежащие, даже и на частной земле разве, суть собственность Державы. А на болотной руде завода нынче не основать…

— Это радует. То есть что все заводы казенными будут. А частник пусть горшки чугунные на своих заводах льет из чугуна, у казенных заводов приобретенного.

— Да и иное многое…

— Я, Александр Христофорович, снова повторить не устану: ресторации устраивать — это дело, казны особо не касающееся, а вот даже хлеб печь в городах должны пекарни казенные. Исключительно чтобы народ простой его по самой малой цене купить мог.

— Но казна не может…

— Сейчас — не может. А со временем… вот сами смотрите: сейчас до Тосно добираться, ежели не на тройке курьерской, два дня. А следующим летом будет там дорога железная — и до Тосно можно будет за час доехать.

— А при чем тут…

— Если в столице выстроить большой завод-пекарню, то оттуда свежий хлеб до Тосно вообще горячим еще привезут. В Царском Селе и в Гатчине тоже нужда в пекарях пропадет: на большом заводе хлеб всяко будет дешевле получаться, а на поезде хлеб доставить вообще в копейки встанет. Правда, пи двух условиях, и второе заключается в том, что у хлебозавода должен быть простой доступ к железной дороге, и не в смысле «радом с дорогой завод поставить», а в праве указывать железнодорожникам куда и когда готовый хлеб возить. А так как дорога изначально казенная, казенным должен быть и хлебозавод.

— А первое какое?

— Большому заводу нужен и большой сбыт, то есть много покупателей. Но с лавочниками договариваться трудно и ненадежно: сегодня лавочник купил воз хлеб, а завтра и фунта не купит. Поэтому большому заводу будут нужны и собственные лавки в очень широких окрестностях, причем выстроенных не от балды, а на основании анализа того, сколько в каждом месте таковых покупателей хлеба образуется. А это сделать под силу опять лишь державным службам, например, полиции — а вы можете себе представить, чтобы какой-то купчина указания полиции выдавал?

— Так, по вашему, промышленникам да купцам и вовсе скоро дел не останется.

— Александр Христофорович, признайтесь, положа руку на сердце, а зачем они вообще державе нужны? Если мастеровой какой своими руками, скажем, сапоги тачает — то да, такой мелкий промышленник державе нужен. А тот, кто сам ни хрена не делает и лишь торгуя тем, что на заводе его рабочие выделывают под руководством управляющих нанятых, барыши в кошель складывает — он державе не нужен Потому как цель его — не державе пользу причинить, а мошну свою потуже набить, с державы барыш получая. Уж лучше держава сей барыш на дела в польщу свою потратит.

— Вы предлагаете всех купцов да промышленников…

— Потихоньку разорить, стоя заводы и фабрики казенные. Пока на сие держава не способны, будем их терпеть — то лишь до той поры, пока государство не окрепнет и дела, коими они занимаются, своими силами не наладит. Вот мы… вы взяли в казну все заводы железоделательные — и только на закупках изделий металлических казна в прошлом году сэкономила почти четыре миллиона, мне Егор Францевич говорил — а он копейку каждую счесть не поленился. Возьмет к себе держава выделку материи — на мундирах для армии еще миллиона два сбережет. Вроде и невелики отдельные экономии, а если все вместе посчитать…

— Ну я не знаю…

На этом тогда разговор с Бенкендорфом и закончился, но большинство новых предприятий и организаций, производящих что0то металлическое теперь строились именно за счет казны. И вот уже во многих таких предприятиях мое влияние было весьма заметным. А тракторный завод в Петрозаводске начиная с февраля тридцать четвертого стал производить уже по три трактора в неделю — и по пять тракторным моторов. Все же придумали офицеры-исследователи несколько подходящих сплавов. И такой выпуск готовых машин ограничивался лишь тем, что сплава, из которого делались коленвалы для моторов, там выплавлялось около двадцати килограммов в сутки, а специального ванадиевого сплава, из которого изготавливались клапана для моторов — вообще порядка пяти кило в день. Но для меня главным стало то, что «процесс пошел».

А еще по указу Николая работавший на мои затеи саперный батальон был буквально за месяц преобразован в саперную бригаду. В этом батальоне почти все солдаты были «старослужащими», то есть уже прослужили от десяти лет и более — и определенный опыт они набрать успели. Так что каждого из этих солдат указом назначили командирами отделений, переведя под их начало по десятку человек из «молодого пополнения» (то есть мужичков уже в возрасте двадцати трех — двадцати пяти лет) и они тут же приступили в работе, набираясь опыта непосредственно на стройках. И всю бригаду тем же указом направили на постройку землебитных домиков в казенных деревнях Петроградщины и частично Орловщины: все же Николай Павлович не смог не обратить внимания на то, что у мужиков, живущих в теплых домах, дети стали умирать гораздо реже. Правда, он пока не сообразил, как мне кажется, что дети стали в меньшем количестве умирать и потому, что мужикам в «показательной деревне» еще и корма досыта давали…

А может быть и сообразил, но решил, что с «новой техникой» мужики и себя нормально прокормить смогут… То есть пока их «новой техники» в обустраиваемые деревни отправлялись только плуги стальные и стальные лопаты, а саперам было отдельно приказано «помогать мужикам с пахотой»: все же в армии лошади были получше, чем в деревнях. В армии, откровенно говоря, о лошадях и заботились куда как лучше, чем о самих солдатах — ну, пока именно так было. Но опять-таки именно «пока».

Но самое непосредственное влияние на развитие страны оказывала организованная уже по приказу Бенкендорфа «высшая офицерская инженерная школа». Именно «высшая» и именно «офицерская», причем слушателями туда Александр Христофорович посылал офицеров, которые прошли через его довольно жесткие фильтры, через которые у него пропускались люди, изъявившие желание перевестись на службу в жандармерию. Из разговоров с ним я узнал, что во-первых, желающих было очень много, а во-вторых, отбирались из желающих хорошо если один претендент из двадцати. Но было довольно много офицеров, которые в саму жандармерию вроде бы и не годились (по каким критериям — мне Бенкендорф пояснять не стал), а вот в принципе Родине послужить могли неплохо. И как раз такие ко мне в школу и отправлялись. Ко мне — потому что знания в это школе офицерам в головы вкладывал именно я. Один вкладывал…

Не сказать, что у маня самого нужных знаний было немеряно, но в моем времени даже школьники к восьмому классу знали всякого на порядок больше, чем нынешние инженеры. Просто знал, причем и знания эти школьник большей частью получал не в школе, а просто «на улице». А если школьник еще и передачи Пушного смотрел или того же эстонского химика…

В школе я просто рассказывал будущим «руководителям казенных заводов» — а именно так Александр Христофорович и намеревался использовать слушателей — что вообще было бы полезно сделать и временами показывал, «как это можно сделать на коленке». Например, показал (ориентируясь на какой-то клип про индейских аккумуляторостроителей, создающих хреновые контрафактные аккумуляторы в каком-то сарае), как можно изготовить автомобильную батарею — и уже в феврале заработал первых аккумуляторный заводик. Пока там делали по паре аккумуляторов в день — но пока их больше-то и не требовалось, их как раз по одному на трактор ставили. Зато на заводике мужики (да, неграмотные мужики, выдернутые их глухих деревень непосредственно «от сохи») уже потихоньку осваивали процесс изготовления аккумуляторных банок из карболита, литье свинца в медные формы, прочее все — и у меня даже сомнений не было в том, что где-то через год заводик полностью обеспечит нужды отечественной промышленности. Ну, если со свинцом и карболитом особых проблем не возникнет — а такой шанс был все же не особо и мал. То есть с карболитом вроде все должно было быть в порядке, но вот свинец… Свинец для производства пуль Россия в основном закупала за границей. Хотя, как я узнал, на Нерчинском Заводе можно было этого свинца очень много добыть — но ведь это же так далеко, оттуда грузы до Москвы или Нижнего Новгорода по полтора года шли!

Но школа мне нравилась в том числе и потому, что жандармское управление её (а не мне) выделяло довольно приличные средства «на эксперименты». И из этих средств уже мне удалось профинансировать создание небольшого, но, я считаю, очень важного заводика в Тихвине. В комплектацию моей яхты входило много чего интересного, необходимого в том числе и для разного рода «срочных ремонтов в море», и в числе очень полезных механизмов входила и незатейливая (и совершенно ручная) швейная машинка, делающая простой цепной шов. Штука в общем-то примитивная, но по нынешний временам эта машинка была вершиной хай-тека. Почти недосягаемой вершиной, и при существующем уровне технологий в производстве она обещала стать чем-то на уровне дорогих карманных часов. Но если «забыть о нынешних технологиях», то картина коренным образом менялась — и пятеро офицеров в чинах от поручика до ротмистра с энтузиазмом десятилетних школьников, дотянувшихся до универсального токарного станка на родительском заводе, в моей мастерской творили оснастку для серийного производства этих цепных швейных машинок. Энтузиазма было очень много: мой токарный станочек, например, они воспроизвели (в упрощенной, конечно, версии и с помощью рабочих Ижорского завода) вообще меньше чем за месяц! Правда, чтобы этот станочек заработать мог, пришлось для них изготовить еще один «паровой генератор» — но им-то двадцать киловатт для станка не потребуется, так что можно будет там, в Тихвине, и о других применениях электричества плотно подумать. И они наверняка уже думать об этом начали: «материаловеды» все же платинит придумали и специально обученные люди начали изготавливать по паре вполне себе приличных лампочек в сутки.

Потому что было таких «специально обученных» тоже всего пара человек, может, самую малость побольше. Но относительно лампочек — тут уже лично Император Всероссийский «из своих средств» выделил на расширение производства четверть миллиона рублей. А ведь это — очень даже дофига денег. Настолько много, что и «ламподелы» из дворян не сочли ссылкой переезд (вместе с производством) в очень далекий Саратов ссылкой.

Ну а лично для меня школа тоже многое дала. Отставной поручик Байрамов попросил меня «и его отпрысков в школе наукам новым обучить». А я, по простоте душевной, согласился: все же товарищ очень мне нужной школой великолепно руководит, наверняка и дети его смогут такие же школы в свое время возглавить. Но, вероятно, любой вопрос было бы хорошо перед принятием решения во всех сторон рассмотреть, все нюансы поподробнее изучить. А я вот не изучил, и только у себя на Крестовском узнал, что детей у товарища Байрамова четверо. Сын и три дочери…