Идальго

Глава 24

Впрочем, мчаться через океан очертя голову я не стал, сначала все же к путешествия тщательно подготовился. Проверил на яхте всё, что можно было проверить, баки топливом залил под завязку (на этот раз — чистым нефтяным дизелем), масла запас столько, сколько вообще на яхту влезало. Холодильник забил продуктами и вообще подготовился как мог. И в рамках этой подготовки посетил императора нашего, с дружеским, так сказать, визитом:

— Ваше величество, важные новости заставляют меня на некоторое время убыть в Южную Америку.

— Я об этом уже слышал.

— Но времена сейчас не самые ласковые, поэтому существует некоторая вероятность того, что я могу и не вернуться… вовремя. Конечно, я постараюсь этого не допустить, но… должен в любом случае вас предупредить кое о чем.

— Предупреждайте, граф. — Николай на людях очень любил называть меня полным именем и титулом (мне кажется, что этого его изрядно веселило), но с глазу на глаз он меня чаще именно графом и называл, а в присутствии своих близких соратников — просто по имени. Но в любом случае обычно он ко мне обращался на «ты», поскольку таковы были требования придворного этикета, а если обращение менялось на «вы», это означало сразу две вещи: император мною недоволен и он слушает меня исключительно всерьез.

— Ходят слухи, что русскую колонию в Калифорнии американцы предлагают им продать, причем за какие-то смешные деньги. Вам, мне кажется, стоит такого исхода не допустить, поскольку в тех краях в земле только золота закопано миллионов на двести рублей серебром.

— Вы, граф, в этом уверены? То есть… продолжайте.

— А на Аляске золота уже больше чем на миллиард рублей. Но об этом пока знаете только вы, и мне кажется, что пока там не будут в достаточном числе стоять русские войска, рассказывать об этом еще кому-либо категорически не стоит.

— Хм… что вы считаете достаточным числом солдат?

— Трудно сказать, она… я в военных делах разбираюсь плохо. В Калифорнии, вероятно, будет достаточно на первых порах пары тысяч хорошо вооруженных бойцов. А на Аляске… нет, даже не представляю, сколько там потребуется. На защиту только золотых приисков нужно будет уже тысяч пять крепких мужиков с ружьями… но это только мое личное мнение, мне просто проконсультироваться не с кем.

— Ну что же, Александр, спасибо за сообщение. Оно действительно очень интересно и важно, вот только… Корабль, способный перевезти на Аляску или в Калифорнию сотню человек, в один конец идет, если с погодой сильно повезет, полгода.

— Из Петербурга или из Одессы — да. Но ведь можно плыть и через Тихий океан, с восточного побережья…

— До которого уже год добираться.

— До которого добираться год если на восточное побережье не проложена дорога железная.

— А рельсы для дороги твоя дева… — Николай резко изменился в лице, начал креститься, бормоча какую-то молитву…

— Николай Павлович, Она- выше мелочных обид, особенно, если случилась оговорка без цели ее оскорбить. А что касается рельсов — России просто нужно еще сильнее нарастить производство стали. Я считаю, что было бы крайне неплохо к тридцать седьмому году нарастить ее выпуск до миллиона тонн в год, а к сорок пятому — не менее чем до пяти миллионов тонн…

— Александр, ответь мне: почему ты все считаешь в каких-то тоннах, метрах… иногда тебя из-за этого просто очень трудно понять.

— Мне так удобнее, да и всем так считать было бы удобнее. Потому что пальцы, ноги, руки — они у всех разные — и все равно приходится использовать меры условные, но они сейчас друг с другом связаны… сложно. А вот Земля у нас одна, и я просто взял в качестве меры длины расстояние от экватора до полюса. Но так как это получается очень большая мера, которую в быту использовать просто неудобно, то за единицу я взял одну десятимиллионную долю этого расстояния. То есть сначала взял десятитысячную, она почти версте равна, что уже удобно, но в верстах то же сукно отмерять было бы странно, так я еще раз длину на тысячу поделил и получил, скажем, эталон длины. И эта единица — она от роста или толщины отдельных людей не зависит, и в случае необходимости можно будет просто еще раз расстояние то измерить и эталон уточнить. Зато в десятичной системе считать удобно: на десять умножить или разделить даже неграмотный мужик сумеет. Вес я тоже их этой же единицы измеряю: вода — она и в Африке вода, и если взять кубик воды и гранью в метр — то вода эта везде весит ровно тонну. Одна тысячная тонны — это примерно два с половиной фунта, для взвешивания, скажем, продуктов на рынке величина уже удобная. А если нужно будет взвешивать серебро или золото, то можно еще раз на тысячу вес этот поделить — и получить тоже очень удобную величину, называемую граммом. Но достоинства такой системы в том, что в ней все считать исключительно удобно…

— Вернешься когда, ты мне все это подробно на бумаге распиши, я пока на лету не запомню… хотя если все на десять — сто — тысячу умножать и делить нужно будет, то выглядит действительно удобнее. Впрочем, по возвращении твоем поговорим. А пока ты мне в пудах пожелания… твои перескажи.

— Сейчас, прикину… в тридцать седьмом нужно выделать чуть больше шестисот миллионов пудов стали, а сорок пятом — три миллиарда и сто с лишним миллионов пудов. Сами видите, в пудах числа получаются пострашнее, и кажется, что достичь такого невозможно. Но если в тоннах считать — то и цифры не так страшно выглядят, и мысли сразу появляются, как все нужное выстроить возможно.

— А денег на постройку всего…

— Для купцов на той же Арзамасских дорогах тариф на перевозку их грузов поставлен в десять копеек ассигнациями за пуд, перевезенный на сто верст. Один вагон у нас везет тысячу пудов, от Арзамаса до Москвы — четыреста верст, и один вагон за сутки дает выручки четыреста рублей. В поезде — пятнадцать вагонов, сейчас только из Нижнего в Москву до дюжины поездов с грузом ходит. С вычетом затрат на уголь, ремонт вагонов, паровозов и путей, а так же заработка всей обслуги дороги выручка в казну только с этой дороги составляет уже двадцать пять миллионов в год — а постройка ее обошлась менее чем в двадцать.

— Но ведь не одни деньги нужны для постройки заводов металлических. Мастеровых где взять?

— Там же, где и прежних брали: учить их на заводах, уже работающих. Да, это тоже денег стоит, но я еще раз напомню: мужик образованный на заводе выгоды державе даст в сорок восемь раз больше…

— Мне твои напоминания уже… вот что, князь, я иногда твои слова понимаю… неправильно. Когда ты ко мне обращаешься «ваше величество», я слышу мысль подданного, возможно и неплохую, но чаще пустую — ее и позже обдумать возможно. А вот ты ко мне сейчас обратился «Николай Павлович», как Александр Христофорович или Егор Францевич по делу обращаются — и мысль я услышал мужа государственного, которую тотчас же понять нужно. А если ты с мыслью… высшей ко мне придешь, то обращайся просто по имени, наедине, конечно. Договорились?

— Хорошо… Николай Павлович. Тогда вот что добавлю: пусть генерал Соболевский начнет строить домну на пятьдесят тысяч футов, она одна даст более, чем две по двадцать пять. И когда выстроит, то и генерал-лейтенанта ему будет дать… незазорно.

— Я тебя услышал. Еще что-то важное сказать желаешь?

— Пока — нет. Время еще не настало, а вот вернусь…

— Ладно, иди. И не забудь, как мне соображения свои в будущем докладывать нужно!

Конец августа — это вроде бы еще и лето, но на самом деле уже очень, ведь календарь русский от «стандартного» на полторы недели отличался. Так что времени на путешествие — если я рассчитывал вернуться до ледостава — оставалось крайне немного. Но если с ветром все было не очень и предсказуемо, то с моторами путешествие выглядело вполне осуществимым. Тем более что и в Копенгагене уже имелась солидная такая заправка, и в Виго, и на Барбадосе в танках тоже нормальный дизель был запасен. И даже в Ресефи была предусмотрена дозаправка — хотя там пока все же масло меня ждало. Ну а так как теперь на яхте были поставлены дополнительные «стационарные» баки, она — хоть и в «перегруз» спокойно могла принять уже семнадцать тонн нужного для быстрого перемещения топлива.

Погода на Балтике была очень хорошая, «Дева Мария» меня до Копенгагена за сутки довезла. А я по пути размышлял о том, как жена моя доберется до «нового дома»: все еж зимой в Петербурге погода всегда была отвратительная, шанс простудиться просто зашкаливал — а в Подольске уже достроили мой новый дом, так что я сначала Машу посадил на поезд и только после этого отправился в плавание. Пока железку до Москвы полностью не достроили, но если на пароме перебраться через Мсту, то и дальше по рельсам Бологое стало доступно. Дальше по хорошей дороге и до Вышнего Волочка на тройке за день доехать было нетрудно, а оттуда уже регулярный пассажирский маршрут до Москвы действовал. Так что за трое суток и до Подольска было вполне возможно добраться без нервотрепки — но все равно мне было неспокойно: Маша-то раньше никогда так далеко никуда не ездила. И меня успокаивало лишь то, что Бенкендорф пообещал особо о ней побеспокоиться, причем даже не потому, что он так к жене моей отеческой любовью проникся: с Машей в Подольск ехала и Соня Бенкендорф, которую жена моя пообещала «за зиму математике изрядно обучить».

А потом мне стало не до «тяжких раздумий»: после Копенгагена «Virgen María» менее чем за полтора суток доставила мою тушку в Виго, и тушке этой пришлось довольно хреново: кораблик трясло более чем изрядно. Потому что «ветер был попутный», в целом попутный — и яхта буром перла по морю поперек волн. Так что в солнечной Испании меня хватило лишь на то, чтобы залить в баки солярку, указать компьютеру следующую цель путешествия и — приняв снотворное, которое еще оставалось в судовой аптечке — постараться забыться, не обращая внимание на качку. В принципе, получилось — но тут опять с погодой повезло и особенно с ветром, так что яхта почти весь путь до Барбадоса проделала «вдоль волны» и качало ее весьма умеренно. Почти весь путь: в последний день (из всего четырех!) я попал в довольно неслабый шторм.

Все0таки правильно я именно этот остров выбрал в качестве «промежуточной базы» все же остров от Карибского моря достаточно далеко расположен и я попал, как мне кажется, лишь в самый край того шторма, который накрыл собственно Карибские острова. И у меня получилось загнать яхту в заливчик Каринидж, где пришлось трое суток «ждать у моря погоды» — но у лучше так, чем болтаться в этом море на манер известной субстанции в проруби. Ну а после «отстоя» — все пошло уже по накатанному (во всех смыслах) сценарию. Двое суток до Ресифи, еще двое — до Рио, затем — уже особо не спеша — полтора суток до Монтевидео…

И оказалось, что прибыл я сюда очень даже вовремя. Потому что первое, что я увидел в порту, были пять линейных кораблей британского флота, и штук пятнадцать суденышек поменьше. Британцы-то особо никуда не спешили, о том, что их флот отплыл от Барбадоса еще в начале июня, мне там «заведующий топливной базой» рассказал. Правда, будучи священником (причем только священником) в деталях он слегка напутал, но в целом я что-то такое и предполагал. Вот только не предполагал, что англичане начнут внаглую на уругвайские и аргентинские власти переть.

И, строго формально, повод у них был довольно веский: «дева Мария» честных католиков предупредила, что с англичанами лучше вообще никаких дел не иметь — и «триединые республики» к совету прислушались, попросту выгнав всех англичан из своих стран. Довольно мирно выгнав — но на туманном решили, что это вообще-то хамство, и потому решили «непослушных аборигенов» проучить. Решили — и послали туда сразу двадцать тысяч моряков и солдат. Которых, кроме всего прочего, нужно было и кормить, так ч британцы, прибыв в Монтевидео, первым делом расчехлили пушки, открыли орудийные порты — и потребовали доставить на свои корабли продукты. Много продуктов — а так как пушек у них было слишком уж много, «аборигены» пожелание выполнили. Трудно было не выполнить, когда на кораблях вооруженных до зубов англичан чуть ли больше, чем жителей в городе…

А после этого британский адмирал вызвал к себе на корабль городское руководство и приказал им заключить договор с Британией, по которому британские подданные получали полное право покупать землю, устраивать для себя плантации и вообще вести себя здесь как хозяева. Об этом мне рассказал Ларраньяга, приплывший на какой-то лодочке сразу после того, как «Virgen María» бросила якорь.

А еще через пятнадцать мнут на борт поднялся какой-то англичанин. Без приглашения поднялся, хотя такое было вопиющим нарушением морских традиций: даже таможенные инспектора в портах сначала хотя бы формально просили разрешения подняться на борт — а это просто перелез со своей шлюпки на борт яхты и вразвалочку подошел к нам с Ларраньягой, сидящим на диване позади рубки. На улице-то весна, погода хорошая, так что на открытом воздухе беседовать было приятнее, чем в душной рубке сидеть. Ну не душной, но все равно внутри соляркой все же прилично так пованивало…

Вообще-то, насколько я успел узнать, нетоварищ Монро уже свою доктрину провозгласил — но провозгласил он ее довольно выборочно: янки не обращали внимания на действия британцев в центральной и южной Америке. И англичане тоже на какую-то доктрину внимания не обращали, искренне считая, что их она не касается. Поэтому на Юге они вели себя крайне невежливо, и данный конкретный англичанин повел себя так же:

— Кто вы и по какому праву вы расположились здесь на рейде? — в довольно развязной манере спросил он. То есть мне дон Дамасо его вопрос перевел, мой английский так и остался в состоянии зачаточном. И он же перевел мой вопрос пришельцу:

— А вы кто такой и какого черта взобрались на мой корабль?

Англичанин, скорее всего, в колониях провел уде довольно много времени, поэтому ответил мне уже на плохом, но все же испанском:

— Я командир линейного корабля его величества капитан Чаттауэй, и теперь Британия определяет, кому дозволено заходить в этот порт, а кому нет. Так что я жду ответа: кто вы такой и что вы делаете в порту Монтевидео?

Дверь в рубку была открыта, телевизор сейчас висел в проеме, отделяющем каюты от зала управления, и его было хорошо видно с расположенного на корме дивана. Поэтому я немного подумал и пригласил — как мог вежливее — британца присесть рядом:

— Присаживайтесь, капитан Чаттауэй. Сейчас на ваш вопрос ответит хозяйка корабля, но, боюсь, вам ее ответ понравится не очень. Пресвятая дева Мария, тут один господин интересуется, что яхта делает в гавани. Только отвечай не голосом бестелесным, а явись нам в облике земном, чтобы гости от испуга в штаны не навалили.

— «Virgen María» стоит в гавани Монтевидео на отдыхе, — ответила железяка, «явившись» в рубке в белой одежде: я со свадьбы своей так ей скин и не обновил. Британец, увидев изображение, замер, но, похоже, проникся услышанным недостаточно:

— Я приказываю вам покинуть гавань в течение часа! — прокричал он срывающимся голосом.

— Деева Мария, тут в гавани плавает разное дерьмо под видом кораблей, тебе будет нетрудно это дерьмо быстренько взорвать?

— Дерьмо в гавани стоит неудобно, для полного его уничтожения потребуется от десяти до двенадцати минут, — ответила мне железяка своим обычным спокойно-равнодушным голосом.

— Хорошо, приступай…

Я все же действительно «подготовился как мог», а еще утром сожрал голубую таблетку из судовой аптечки под названием «day reliefe»: не снотворное, но все же сильное успокаивающее, очень помогает придти в себя после плавания по бурным водам океана. Так что я совершенно спокойно встал, спокойно вытащил из кармана пистолет, спокойно расстрелял сидящих в шлюпке шестерых британских матросов, спокойно прострелил британскому капитану ногу. Спокойно попросил железяку оповестить людей на берегу о том, что «ни один англичанин не должен выйти на берег живым», а те, кто уже был на берегу, должны умереть в течение получаса. Ну что, «голос» у яхты могучий, лично мне уши заложило и даже в глазах потемнело: я вообще не знал, что железяка может «разговаривать» с помощью того, что я считал ревунами. А яхта подняла якорь, завела моторы и не спеша стала выбирать «правильные позиции» для уничтожения британского флота.

Я очень тщательно подготовился, и теперь из башенки так и не поставленного подъемного крана торчала «железная палка»: ствол автоматической сорокамиллиметровой пушки, к которой на борту имелось двести сорок два снаряда. Я бы и больше взял, но смог только столько в отплытию сделать. А еще я все же довольно неплохой «тыжпрограммист», разобрался в деталях, как бортовая систем информация с датчиков собирает и обрабатывает — и как она управляет всеми сервомоторами. Баллистику сделанных мною снарядов я тоже «на берегу» тщательно проверил, данные в систему управления яхтой заложил. И заложил в нее все доступные чертежи нынешних британских (и американских, французских и бельгийских) кораблей. Поэтому попасть в любой импортный корабль с расстояния в полкилометра железяка могла со стопроцентной гарантией, а с вероятностью за восемьдесят процентов — отправить снаряд прямиков в крюйт-камеру любого иностранного судна. Теоретически могла — а сейчас наступил момент воплощения теории в практику…

В общем, как оказалось, программист из меня все же вышел действительно хороший, «Virgen María» уничтожила все стоящие в гавани британские корабли меньше чем за десять минут. И не задела ни один из кораблей, которые я не отметил как «дерьмо», когда еще в порт заходил. Ну а что не доделала железяка, доделали люди на берегу: с появлением яхты на рейде чуть ли не половина города там собралась, и призыв «девы Марии» они услышали все…

Вот за что я обожаю южноамериканских священников (да и, пожалуй, всех латиноамериканцев), так это за прагматизм в общении с высшими силами. Да, дева Мария — она и богоматерь, и пресвятая, но если она творит чудо, то так оно и надо, и нечего по этому поводу переживать. Полезное чудо — порадуемся, вредное — как-нибудь на досуге подумаем, чем мы бога прогневить успели… Ларраньяга, примерно через полминуты после того, как последний британский фрегат взлетел на воздух, довольно спокойны голосом сообщил мне, что еще с десяток британских судов уже ушел в Буэнос-Айрес и он был бы пресвятой благодарен, если бы Дева могла и соседям помочь. Так что с просто пригласил его в рубку, посоветовал ему и там уши все же заткнуть, а «Virgen María», очень громко проинформировав уругвайцев, что она «ненадолго отлучится чтобы и аргентинцам помощь оказать, но через день-два обратно вернется» помчалась в соседнюю столицу.

Хорошо идти по вечно спокойной (ну, почти вечно) Ла-Плате под моторами на полной мощности! И быстро — англичан у соседней столице не стало уже через три часа после бойни в Монтевидео. Но там вообще все просто было: Ла-Плата же довольно мелкая, островитяне туда только фрегаты отправили и какие-то совсем уж мелкие кораблики, так что большинству всего по одному снаряду хватило. Правда не всем там досталось: кроме восьми фрегатов там был с десяток маленьких двухмачтовых корабликов (наверное, бригов — но я в этом вообще не разбирался), а для них чертежей в базе к железяки не было и где там эти самые крьйт0камеря, было неясно, так что по ним и стрелять не стали. Но и не нужно было: носящаяся по рейду с невероятной скоростью яхта и так напугала англичан до мокрых штанов, так что все эти кораблики просто выполнили отданное громовым голосом (по-английски, конечно) распоряжение идти к причалам и высадить экипажи без оружия на берег. Почти все выполнили, парочка этих бригов все же «сама взорвалась» — наверное, тамошние храбрые моряки-идиоты решили, что «врагу не сдается наш гордый Варяг»…

А «Дева», сообщив так же собравшимся на берегу аргентинцам, что моряков нужно послать на десяток лет отрабатывать ущерб на железный рудник, причем там нормально кормить и не мучить напрасно, а потом просто выгнать на все четыре стороны, кроме офицеров — за которым «Virgen» через неделю придет — причем тоже за здоровыми и сытыми, отправилась обратно в Монтевидео. Причем уже с Хуаном Грегорио Гарсиа де Тагле на борту: было нам о чем с ним поговорить. Хотя особой спешки и не было: Ларраньяга мне рассказал в общих чертах, какую помощь от меня ждет «Триединый Союз», и я уже смирился с тем, что раньше следующей весны мне в Петербург вернуться не выйдет.

Просто потому, что от меня (а, скорее, все же от пресвятой девы) местные руководители ждали помощи в переговорах сразу с несколькими сопредельными государствами, и в любом случае полномочных послов этих «сопредельных» быстрее, чем за два-три месяца, собрать в Монтевидео или Буэнос-Айресе не выйдет при всем старании. То есть кое-кого — при моей активной помощи — можно будет и пораньше на переговоры пригласить, но это не наверняка. А вот наверняка можно было съездить к другим товарищам, причем «совсем недалеко», за световой день туда добраться можно. И, насколько я помнил школьную историю с географией, нужно. А уж в свете того разгрома, который я учинил британцам…

Правда, ни Ларраньяга, ни де Тагле так и не поняли, почему яхта оправилась в путь уже почти ночью. Но спорить со мной они все же не стали: если пресвятая Дева собирается совершить очередное чудо, то значит, чудо состоится и нечего об этом особо задумываться. Потому что «так надо» — а вот кому надо, предстояло думать уже мне…