Идеальное убийство

Джон Синклер

ИДЕАЛЬНОЕ УБИЙСТВО

1

Было сыро и холодно, смог висел в воздухе и резал глаза даже в помещении. День был совсем не апрельский. Спускаясь к завтраку, Артур Конвей с грустью признал, что в Лос-Анджелесе погода может угнетать ничуть не меньше, чем в любой другой точке земного шара. Он намеревался провести весь день за городом. Вот-вот должен прийти ответ по поводу двух его последних рассказов, а пока можно расслабиться и побездельничать на свежем воздухе. Странно, но теперь он бывал на улице гораздо меньше, чем когда жил в Нью-Йорке. В Калифорнии никто не ходил пешком, а ходьба была единственной разновидностью физических упражнений, которая доставляла Конвею удовольствие. Но при такой погоде нечего и думать о прогулке, уж лучше посидеть дома с Хелен. Хотя, конечно, придется делать вид, будто он работает. Войдя в столовую, Артур увидел рядом со своим прибором два толстых конверта. Вскрывать их не имело смысла: все было ясно и так. Хелен уже позавтракала и возилась на кухне. Артур понял, что неприятного разговора с ней не избежать. Он возлагал на эти рассказы большие надежды, но и их тоже отвергли. Впрочем, по сравнению с предстоящей семейной сценой это не так уж страшно. - Ну, что, еще два шедевра возвратились, поджав хвосты? - Артур не слышал, как Хелен вышла из кухни. Она смотрела на него и на конверты с нескрываемым презрением. - Кажется, ты был совершенно уверен в этих рассказах? "Гонорара за них хватит, чтобы спокойно писать". Ха-ха! Видишь, даже дешевые журналы не желают печатать твою белиберду. - Мне очень жаль. Я старался, как мог. - Старался! - едко повторила она. - Да после этих двух рассказов ты и строчки не написал. Впрочем, какая разница? Все равно ты не способен создать ничего путного. - Но и писать эту дрянь я тоже больше не могу. - Больше не можешь? А разве когда-нибудь ты мог? Ты собирался выдавать эти писульки до тех пор, пока не заработаешь денег, чтобы спокойно сесть за роман или пьесу. Так ты мне все время твердил, а я верила. Но последнее время ты что-то замолк. Перестал говорить, бросил писать, ты больше не думаешь и даже не живешь. - Она взяла со стола несколько чашек и пошла на кухню. Артур решил воспользоваться этим и улизнуть. Подхватив газеты, он направился к себе в комнату, открыл дверь, и тут Хелен окликнула его: Что мне делать с рукописями? Отнести туда, где им самое место? В уни... Артур захлопнул дверь, чтобы не слышать всего остального. Тут, в своей комнате, он был в безопасности. Сюда Хелен не войдет. Это условие, оговоренное в первые дни их совместной жизни, еще соблюдалось. Они познакомились вскоре после окончания войны и спустя месяц поженились. В те времена трудно было найти жилье, а Хелен требовала трехкомнатную квартиру, чтобы у Артура был "кабинет". В конце концов она изловчилась найти такую и тогда же сама установила для себя правило: не входить в кабинет и даже не стучаться в дверь, если она закрыта. По какой-то неведомой причине она придерживалась этого правила и теперь. В те времена они тоже, бывало, ссорились, в основном из-за того, что Конвей не мог продать очередной рассказ. Хелен называла его лентяем. По ее разумению, он бил баклуши, если проводил за машинкой менее восьми часов в день. После таких ссор обычно наступало исполненное страсти перемирие, и Хелен сожалела о своем поведении, объясняя его тем, что-де связывала с успехом мужа собственные надежды и устремления. Конвей сел за стол, чтобы разобрать записи, но тут взгляд его упал на фотографию. Хелен снялась незадолго до свадьбы, по его просьбе, и карточка всегда стояла на столе. Она занимала много места и уже начинала мешать, но Артур не осмеливался убрать ее, хотя ему не доставляло удовольствия то и дело натыкаться взглядом на жену. Хелен по-прежнему оставалась привлекательной, стройной белокурой женщиной с пытливыми глазами, разве что немного поправилась, а взгляд ее сделался пугающе проницательным. По сути дела, любовь кончилась, хотя вслух об этом не говорилось. Конвей удивлялся, как это Хелен до сих пор не ушла от него. Хотя, в общем-то, причина была ему известна. Придется ждать, пока жена сама порвет с ним. Хелен не из тех женщин, которые позволяют себя бросать. Артур достал из пачки сигарету и посмотрел в зеркало. Мужчина тридцати двух лет, хорошо сложенный, с бледным лицом. Волосы на висках уже начали седеть. Бледность была следствием разочарований и треволнений, которые начались после переезда из Нью-Йорка в Калифорнию. Хотя, помнится, они с Хелен раздражали друг друга еще на Востоке. Это была одна из причин желания Хелен перебраться в Лос-Анджелес. Она считала, что, если Артур побольше будет на свежем воздухе, то и чувствовать себя, а значит, и работать, станет лучше. Но этого не произошло. Когда Конвей предложил один день в неделю вообще ничего не делать, Хелен принялась канючить, и в итоге Артур стал работать еще хуже. Рассказы выходили из-под его пера все реже и были все более вымученными. Брак мало-помалу разваливался. Конвей приучил себя думать, что его сочинения не печатают из-за отсутствия в них хорошей идеи. Он взялся за газеты и снова принялся штудировать разделы уголовной хроники в надежде выудить из них хоть какой-нибудь мало-мальски занимательный сюжет для будущего рассказа. У лос-анджелесских газет, думал Артур, есть одно достоинство: они никогда не подводят. В какое бы скверное положение ты ни угодил, после чтения о всевозможных газетных несчастьях собственные невзгоды и неурядицы покажутся истинным наслаждением. Минувший день оказался самым заурядным. На автостоянке ограбили супружескую пару, в парке отплясывала голая дамочка, официантка пала жертвой сексуального маньяка. Конвей всегда задавался вопросом, а ловит ли полиция этих маньяков? Ему уже начинало казаться, что они составляют изрядную долю населения южной Калифорнии. Жена, пропавшая с автостоянки, обнаружена в мотеле с шестнадцатилетним подростком. Муж требует развода. Конвей не переставал удивляться темпам взросления калифорнийской молодежи. Он затянулся сигаретой и продолжил чтение, когда в голову ему вдруг пришла одна мысль. Он вернулся к только что просмотренной заметке. Случившееся казалось до смешного простым. Под вечер мистер и миссис Йетс отправились за покупками в ближайший магазин. Миссис Йетс осталась в машине на стоянке, а когда ее муж минут через двадцать вышел из магазина, ни жены, ни машины на месте не оказалось. Он добрался до дома, но благоверной не было и там. Наутро мистер Йетс заявил об ее исчезновении в полицию. Минуло трое суток, и тревога мистера Йетса сменилась страхом. Он оказался совершенно не готов принять открывшуюся ему унизительную истину. Как выяснилось, пока миссис Йетс дожидалась мужа, мимо проходил шестнадцатилетний Элвин Канмер, школьник, подрабатывавший в магазине. Элвин поздоровался с миссис Йетс, поскольку не раз обслуживал ее в магазине, они разговорились. Содержание беседы, к сожалению, в статье не излагалось, но завершилась она тем, что Элвин сел в машину и повез миссис Йетс в мотель. Там они сняли номер на сутки и предались любовным утехам. Спустя трое суток, когда они попытались покинуть мотель, не уплатив по счету, дежурный вызвал полицию. Тут и выяснилось, что миссис Йетс разыскивает муж. В конце концов ее возвратили домой. Вместе с миллионом других читателей Конвей тихонько посмеялся над заметкой. Но его заинтересовала не столько сама история, сколько быстрота, с какой исчезла миссис Йетс, неожиданность и непредсказуемость развития событий. Конвей взялся за статью об убийстве официантки. Полиции можно было лишь посочувствовать. Гледис Форд, тридцати девяти лет, разведенная, в десять вечера в субботу ушла с работы. С тех пор ее никто не видел. Об исчезновении Гледис сообщили ее родители. Только в понедельник патрульный полицейский обратил внимание на номер машины, стоявшей в тихом проулке. Эта машина числилась в угоне, а на полу ее лежала Гледис, задушенная собственным поясом. Самым важным в обеих заметках было вот что: и убийство, и пошлая измена произошли с полной непредсказуемостью, благодаря которой и не осталось никаких следов. Конвей увидел в этом неплохую идею для рассказа и был уверен, что на сей раз все получится. Он работал до шести часов вечера, устал, проголодался, но чувствовал себя превосходно. Ему захотелось прогуляться. Хелен наверняка не собиралась готовить ужин, а значит, можно выскользнуть из дома, не столкнувшись с ней. Конвей подошел к двери и прислушался. Похоже, Хелен ушла в кино, как довольно часто поступала после ссор. Потом она где-нибудь поужинает и отправится еще на один сеанс. Конвей опасливо спустился вниз. В доме было тихо. Машина стояла в гараже. Поужинав в ближайшем ресторане, он решил проверить, насколько достоверен придуманный им сюжет. Конвею хотелось написать рассказ об "идеальном" убийстве, когда алиби преступнику обеспечивала сама полиция. Значит, необходимы очень точный расчет времени и полная непредсказуемость злодеяния. Часа два он колесил на машине, сверяя время и расстояния, даже отметил места на улицах и высчитал маршруты, чтобы доказать себе, что задумка была вполне осуществимой. Но оказалось, что она не просто осуществима, а безупречна. Конвей вернулся домой в прекрасном расположении духа. Следующие два дня он работал много и с удовольствием. С Хелен виделся только за обедом. Ссор не возникало, потому что оба молчали. Вера Артура в возможность написать хороший рассказ все крепла. Быть может, его даже экранизируют, и тогда они разом разрешат все свои затруднения. На третий день к полуночи рассказ был наполовину готов. Утром за завтраком Хелен заметила: - Машинка стучала без умолку. - Да, работа спорится! - Артур вдруг понял, что это были первые слова, произнесенные им за трое суток. - Если тебе нужны бумага, копирка или карандаши, скажи мне. Стук машинки для меня - что симфония. Не хочу, чтобы она прерывалась. Если вдохновение пройдет, неизвестно, когда оно вернется. Хелен радовалась, когда муж работал. Видимо, это чувство в ее душе еще не угасло. - Пожалуй, нынче утром или вечером никакой симфонии не будет. - Что ж, этого и следовало ожидать. - Мне надо придумать развязку, а уж потом строчить. В глазах Хелен мелькнуло легкое презрение, но она смолчала. Конвей поспешно проглотил завтрак и закрылся в кабинете. Перечитав написанное, он сделал несколько поправок и начал обдумывать развитие сюжета. Он описал преступника, который совершил так называемое "невозможное, идеальное" убийство. Теперь надо было создать героя, который оказался бы чуть-чуть умнее убийцы и доказал, что "идеальное" мокрое дело провернуть нельзя. Легкие решения - неожиданные догадки, случайные совпадения, забытые улики - он отверг сразу же. У Конвея убийца умел оценивать свои возможности и потому совершил тщательно продуманное и подготовленное преступление. И поймать его должны были не благодаря ошибке, а потому, что он все сделал правильно. Два дня и две ночи искал Конвей решение, но так ничего и не изобрел. Под вечер третьего дня он пришел к убеждению, что действительно придумал "идеальное" убийство, и раскрыть его невозможно. Все это время он сторонился Хелен, чутко прислушиваясь к звукам в доме и сверяясь с ее распорядком дня. Новая неудача повергла его в смятение. Надо было уйти из дома, прогуляться на воздухе, сменить обстановку. Хелен поджидала его в гостиной, будто кошка, караулящая у норки мышь. - Не удивляйся, я здесь живу. Или ты уже забыл об этом? Сколько еще ты будешь прятаться от меня? - Я не прятался, а работал. - Над чем? Делал себе маникюр? Машинки я не слышала. Конвей напомнил себе, что должен сохранять спокойствие и не позволять Хелен выбить себя из колеи. - Я работал над концовкой. Очень трудно было найти решение. - Нашел? - Не совсем, но я... - И никогда не найдешь. Теперь она должна была взбеситься, завизжать, как это обычно бывало, но ничего подобного не происходило. В ее душе кипела злость, но Хелен остужала ее холодным презрением. - Очередной неудавшийся "шедевр"? - Да ладно тебе. - Конвей развернулся и направился к спасительной двери, в надежде, что удастся увильнуть от разговора. - Стой. Я тут весь день просидела не затем, чтобы полюбоваться твоей бледной рожей. Конвей вздохнул с некоторым облегчением. Значит, скандала не будет. Хелен хочет что-то сказать ему. - Ну, что ж, миссис Конвей, я вас слушаю. - Не зови меня миссис Конвей, это напоминает о связи с тобой. Ты мне противен. Я тебя презираю. Если бы ты заслуживал моей ненависти, я бы тебя ненавидела. - Отлично сказано. Прямо как в моем незаконченном рассказе. - Прибереги свои остроты для других. - Я только поддерживаю беседу и жду, когда ты скажешь главное. Хелен помолчала несколько секунд. - Я хочу развода. И, если ты не тупее, чем мне кажется, то наши желания совпадают. Значит, надо действовать. Впервые слово "развод" было произнесено вслух. Конвею показалось, что воздух вдруг сделался чище. - Что ж, полагаю, нам и впрямь надо развестись. - Отлично, - сказала она. - Тогда давай подумаем о деньгах. - Ты же знаешь, сколько у нас на счете. Этого должно хватить на судебные издержки. - Да. А мне что делать? - То есть? - Думаешь, можно развестись и вышвырнуть меня без цента в кармане? - Во-первых, это не я с тобой развожусь, а ты со мной. Во-вторых, можешь забрать все, что у меня есть, до последнего цента. Больше ничего предложить не могу. - Замечательно. Просто прекрасно! Отдашь мне все, что останется после оплаты развода. Да этого не хватит и на проезд в автобусе. Тебе-то хорошо, а как быть мне? - Ну, ты могла бы вернуться в Топику. Помирись с сестрой и живи с ней в доме вашей матери. - Ну уж нет. Я не стала бы разговаривать с Бетти, даже если бы в мире никого, кроме нее, не осталось. И эта селедка - всего лишь моя сводная сестра. - Хорошо. Чем ты занималась до нашей свадьбы? - Какая разница? - Насколько я помню, у тебя была работа, ты получала тридцать семь долларов в неделю, и тебе хватало. После заключения брака твои денежные дела несколько поправились. К сожалению, я не смогу держаться на том же уровне. Но ты вольна вернуться на службу. Я буду платить тебе алименты, пока ты не найдешь другого мужа. Жить можно. Только больше не выходи за писателя. - Не морочь мне голову. Я не собираюсь всю жизнь выколачивать из тебя центы. Мне нужны наличные. Не очень много, но немедленно. - Что, по твоим меркам, "не очень много"? - Пять тысяч долларов. Еще в начале разговора Конвея удивило ее спокойствие, а теперь он совсем растерялся. Хелен явно что-то задумала, но вот что именно? Этого он не мог себе представить. - И где же, по-твоему, я возьму эти пять тысяч? - Разумеется, я знаю, где. Я составила список некоторых твоих друзей, они неплохо зарабатывают, - Хелен извлекла из сумки листок бумаги. - И любят тебя, уважают, потому что ты напишешь великий американский роман. Вы не виделись уже два года, и им неведомо, что ты неудачник. Вот и собери с них понемногу. Они же дельцы, не писатели. - Ты спятила! - Отнюдь. Это - лучшая идея, которая пришла мне в голову с тех пор, как я отвергла твое первое предложение руки и сердца. Пошевели немного мозгами, и тебе заплатят. Напиши им, что ты болен, что я больна, что ты ваяешь роман, что у нас родился ребенок - все, что угодно. Вот тебе пять человек, - она сунула ему список. - У Аллена и Тайлера можно выклянчить по две тысячи, а то и по две с половиной. Во всяком случае, столько надо просить. У остальных - по тысяче. Кто-то из них сможет наскрести только полсотни. А если тебе удастся получить больше пяти тысяч, оставишь себе все, что сверху. Ход мыслей Конвея напоминал размышления литературного героя. Он-то думал, что Хелен предложит ограбить банк или выкрасть наркотики, но ее план оказался куда проще и приземленнее и был совершенно неприемлем для него. Он взглянул на листок. Это были самые близкие его друзья. Те, с кем он прошел войну. Пережил все ужасы, боль и страх. Все они служили в одной роте, и все они уцелели. Судьба разбросала их, но дружба только окрепла. Эти люди придут на помощь во что бы то ни стало. Да, письма могли сделать свое дело. Хелен хотела, чтобы он отнял деньги у жен и детей лучших друзей и отдал их ей. Видимо, мысли Конвея отразились на его лице, и это доставило Хелен удовольствие. - Что, не нравится моя затея? Ну, если ты не придумаешь ничего лучшего, исполняй мой замысел, иначе... Конвея все больше тревожили ее спокойствие и веселье. - Иначе что? - Иначе вот что. Если ты к завтрашнему полудню не составишь эти письма, я возьмусь за тебя по-настоящему. Выживу из дома или сведу с ума. Либо и то, и другое. Начну закатывать такие сцены, что соседи будут вызывать полицию. Но я не позволю им арестовать тебя. Я, как любящая жена, попрошу поместить тебя в дурдом. И объясню, почему. - Хелен била точно в цель. - А потом напишу твоим друзьям. О, это будут душещипательные письма. И не вздумай предупредить их, поскольку все, что ты сделаешь и скажешь, тебе же и выйдет боком. Конвей сел. У него перехватило дыхание, в голове шумело. Хелен выбрала самый верный и болезненный способ уничтожить его. - Все это я говорю тебе в качестве предостережения. Можешь не сомневаться, на деле будет куда хуже, чем ты себе представляешь. Шум в голове немного унялся. Конвей заговорил, но не решился подняться со стула. - Не пытайся на меня давить и не стращай меня, - Конвей подивился твердости своего голоса. - Я уже четыре года прекрасно себя чувствую. Я совершенно здоров. Ты сама знаешь, что такие угрозы на меня не подействуют. Не так-то просто меня запугать. - Правда? - Хелен подалась к нему так близко, что ее грозящий палец расплылся перед глазами. - Посмотри на себя. Ты вспотел как лошадь, голос дрожит, колени ослабли и ты боишься подняться на ноги. - Она откинулась на спинку стула, достала сигарету, закурила и снова взглянула на него. - Как ты думаешь, почему я уже два месяца закатываю сцены? Потому что хотела выяснить, насколько ты уверен в себе. И выяснила. Что бы я ни говорила и ни делала, ты сохранял спокойствие. Все время стремился избежать скандала. Потому что боялся. Ты терпел от меня такое, чего не снес бы ни один мужчина в мире. Ни один нормальный мужчина. Конвей все же кое-как поднялся и поплелся к двери. - Выпусти меня, - прошептал он. - Меня сейчас вырвет. Хелен подошла к двери и открыла ее. - Да, вот еще что, - добавила она. - Ты тут говорил о счете в банке. Я-то знаю, сколько там, а вот ты не знаешь. Один доллар. Все остальное я сняла, так что не вздумай смотаться. Далеко не убежишь. Итак, завтра в полдень.

2

Конвей не знал, сможет ли вести машину, но все же кое-как запустил мотор и выехал на улицу. Он остановился у первого же бара и сел за самый дальний столик. Только после второго стакана его перестало трясти, и Конвей начал мало-мальски соображать. И чем четче делались его мысли, тем мрачнее и страшнее становились виды на будущее. Конвей прошел всю войну, за исключением двух ее последних дней. Под конец что-то в нем сломалось. Друзья говорили, что это контузия, врачи - что нервный срыв. Его увезли в Штаты и на полгода упрятали в госпиталь, а потом комиссовали. Врач сказал: "Вы здоровы. И будете здоровы, если не станете нервничать и расстраиваться. Не выходите из себя, не впадайте в ярость. Это для вас главное". Потом, в Нью-Йорке, шестеро однополчан встретились и отпраздновали возвращение домой. Конвей рассказал о контузии и Хелен, но она заявила, что это пустяк, и они поженились. Конвей мало-помалу начал забывать, что вообще лежал в госпитале. Но два месяца назад, когда начались ссоры с женой, вновь навалились прежние страхи, и он утратил уверенность в себе. Он попытался взглянуть на дело с другой точки зрения. Что бы ни случилось, он не станет писать эти письма друзьям. Но тогда жить под одной крышей с Хелен станет невозможно, она непременно исполнит свою угрозу. Куда же ему податься? После выписки из госпиталя Конвей нигде не работал. И, кроме того, как повлияет побег от жены на его душевное здоровье? Его будут искать, а потом, чего доброго, упрячут в лечебницу. Машина записана на обоих супругов, и он не может продать ее без согласия Хелен. Что бы он ни предпринял, Хелен сама составит эти письма и хапнет денежки. Любая попытка предупредить друзей будет воспринята лишь как подтверждение слезливых просьб жены. Он уже представлял себе, что это будут за письма. "Артуру неможется... Не желает в этом признаваться... но вы же знаете... эта ужасная война... совсем не может работать... ему бы подлечиться... частный санаторий... психиатры... такая дороговизна, а денег нет...". И так далее. Ничего сложного. Банально. Они клюнут. Конвей извлек из кармана всю свою наличность - семь долларов и тридцать центов. Заплатив за выпивку, он покинул бар и сел за руль. В Калифорнии ему никто не поможет. Здесь жили только друзья Хелен, которых Конвей почти не знал и недолюбливал. Дабы хоть чем-то заняться, он решил съездить на бульвар Санта-Моника, к кинотеатру, избранному им в качестве места преступления в рассказе. Там показывали "Песнь Манхэттена". Он вспомнил, что Хелен, вроде бы, хотела посмотреть этот фильм, но тогда в больших кинотеатрах были очереди, и она не стала стоять. И вдруг его осенило. Да так неожиданно, что он едва не попал в аварию. Конвей прижался к бордюру и остановился. Если придуманное им убийство и впрямь идеально, значит, он спасен. Выход есть. Жена в рассказе - это Хелен, а убийца - он сам. Интересно, давно ли эта мысль сидела в его подсознании? И, главное, хватит ли у него духу превратить рассказ в быль? Но попытаться надо: ничего другого не остается. Впрочем, это было бы даже не злонамеренное убийство, а самозащита. Угрызений совести он не испытывал. Устранить Хелен просто необходимо. Оправданное убийство, как на войне. Хелен - воплощение зла, как враги на фронте. Всерьез его беспокоило только одно - сумеет ли он сделать все так же, как сделал убийца в придуманном им сюжете. За последние дни он столько раз перечитывал свой рассказ, что вызубрил его наизусть. Теперь он вспоминал места, расстояния, график. Одно дело излагать сюжет на бумаге, другое - воплотить его в жизнь. Необходимо было проверить все еще раз. Но прежде он взял газету и просмотрел рубрику "досуг". "Песнь Манхэттена" шла в пяти второразрядных кинотеатрах. Самым подходящим был "Калвер-Сити": там едва ли можно встретить знакомых. Позвонив, Конвей выяснил, что сеанс начинается через полтора часа. Затем он "проиграл" весь ход событий, которые ему предстояло превратить из вымышленных в действительные. На счету была каждая секунда, и Конвей то и дело смотрел на часы со светящимися стрелками. Эти часы Хелен подарила ему на первую годовщину свадьбы. Конвей усмехнулся. По иронии судьбы, подарок Хелен сослужит службу в подготовке ее убийства. "Проверка" прошла гладко, Конвей подготовился к любой неожиданности. По пути к "Калвер-Сити" он нашел тихую улочку, посмотрел на спидометр и проехал ровно одну пятую часть мили, потом вылез из машины и, взглянув на часы, зашагал обратно к углу. Он старался идти как можно быстрее, но при этом не привлекать внимания встречных. Оказалось, что Конвей приписал своему вымышленному убийце одно собственное свойство - умение быстро ходить пешком. Конвей и впрямь перебирал ногами проворнее, чем любой из его знакомых, а при желании мог пешим ходом нагнать даже бегуна трусцой. Он еще раз уверился в своей способности осуществить замысел. Очутившись в кинотеатре, он подумал, что не сможет высидеть до конца сеанса, но все-таки пересилил себя и спустя два часа покинул зал вполне удовлетворенным. Концовка фильма была такая, что лучше не придумаешь. Да еще в главных ролях снимались Томми Миллер и Мери Харт. Хелен обожала Миллера, а Харт терпеть не могла. Последние шесть минут картины (Конвей засек время с точностью до секунды) занимал музыкальный номер, который почти целиком исполняла Мери Харт. Миллер вступал лишь за несколько секунд до конца. Конвей мог со всеми на то основаниями предполагать, что ему удастся уговорить Хелен уйти во время этого эпизода. Когда он вернулся домой, было темно. Конвей прошел прямо в свой кабинет и заперся на ключ, хотя жены не было. Он хотел уничтожить важную улику. Достав из ящика стола незаконченную рукопись, Конвей с сожалением посмотрел на нее. Он так надеялся на этот рассказ. Конечно, не хочется его терять. Но иначе задуманного не осуществить. Конвей был совершенно уверен, что сможет сделать все правильно и без ошибок и избавиться от Хелен. Оставались лишь две сложности: письма, которые он должен был составить утром (он уже придумал, как все устроить), и Хелен, которую надо было уговорить на поход в кино. Конвей старательно порвал рукопись и сжег ее в большой металлической пепельнице. Ложась в постель, он был уверен, что не сможет заснуть, но давешнее волнение сменилось спокойной уверенностью в скором освобождении, и он быстро погрузился в сон. Хелен спустилась к завтраку, когда Артур уже выходил из-за стола. Их взгляды встретились, и она шепнула: - В полдень. Вернувшись в кабинет, Конвей сразу же сел за машинку. Нельзя было терять ни минуты. Первым делом он написал Аллену. Это было обычное письмо, какие он иногда отправлял своим друзьям. Примерно такие же письма он составил и другим приятелям. Конвей торопился, понимая, что Хелен не станет соблюдать табу на вход в кабинет. Надписав конверты, он сунул в них листы и, не запечатывая, спрятал в карман вместе с марками. Затем приступил к составлению других писем - тех, которых требовала от него Хелен. Он знал, что жена непременно пожелает их прочесть, и, хотя Артур понимал, что этих писем никто, кроме Хелен, не увидит, он заливался краской при мысли об их содержании. Он печатал последнее, пятое письмо, когда Хелен без стука вошла в кабинет и взяла со стола четыре готовых. - Что-то ты долго. - Это же не простые письма. Пришлось несколько раз начинать сызнова. - Вполне в твоем духе, - буркнула Хелен. Она прочла четыре письма, а потом и пятое, уже законченное. - По-моему, неплохо. Должно сработать. Где конверты? - Сейчас напечатаю адреса, а после обеда отправлю. - Да что ты говоришь? Печатай, а все остальное я сделаю сама. Артур покорно напечатал адреса, стараясь, чтобы они выглядели так же, как на первых пяти конвертах. Пора было заводить разговор о походе в кино. - Послушай, Хелен, - начал он, - я не собираюсь кривить душой. Мне не нравится твоя затея, но у меня нет выхода. Теперь, когда письма готовы, я хочу поскорее со всем покончить. Но, пока мы дождемся ответов, минует самое меньшее неделя. Нам придется как-то сосуществовать под этим кровом. Почему бы не заключить перемирие? Хелен со злорадной ухмылкой посмотрела на него. - Что, поджилки трясутся? Артур заставил себя сдержаться и не выдать переполнявшей его ненависти. - Не в этом дело. Просто иначе мы целую неделю будем портить друг другу настроение. И что мы с этого получим? Ничего. - Ладно, так и быть. Я пошла за сумочкой. - Она направилась к двери. - У нас найдется что-нибудь на обед? - спросил Артур. Он уже заглянул в кухню и знал, что еды в доме нет. - Перемирие не означает, что я начну для тебя стряпать. - Ясно. Что ж, могу подвезти тебя, куда надо. Я же все равно поеду обедать. - Как это мило, - насмешка в ее голосе не смогла скрыть ноток удивления, но Хелен быстро совладала с собой. - Не запечатывай конверты, я сама все сделаю. Похоже, ее сомнения не рассеялись до конца. Но письма не должны попасть к адресатам, иначе весь его план рухнет. Вскоре Хелен вернулась в кабинет, осмотрела каждое письмо, вложила их в конверты, запечатала, наклеила принесенные с собой марки, сунула письма в сумочку и пошла вниз. Артур быстро достал свой комплект писем, заклеил их, прилепил марки и двинулся следом за женой. Она подкрашивала губы перед зеркалом в прихожей, сумочка лежала рядом на столике. Конвей вошел в кухню, налил стакан минеральной воды и уронил его на пол. Вода и осколки брызнули во все стороны. В дверях кухни появилась Хелен. - Ну, что там опять? - Стакан упал. Я сейчас все уберу. - Конвей направился к маленькой кладовой, где хранились тряпки и швабры. Хелен продолжала малеваться. - Боюсь, это был один из дорогих бокалов, - пробормотал Конвей. - Что?! - ахнула Хелен и бросилась в кухню. Конвей сделал ставку на ее инстинктивную реакцию и оказался прав. Подбежав к сумочке, он проворно подменил письма и открыл дверцу кладовки. Когда он взял швабру, жена уже снова стояла перед зеркалом. - Неуклюжий медведь, - буркнула она. Конвей еле сдержал улыбку. Все оказалось так просто. Возможно, это добрый знак.

3

По дороге Хелен опустила письма в ближайший почтовый ящик. Когда она вернулась в машину, Конвей заметил происшедшую в ней перемену. Жена была почти спокойна. - Если уж у нас перемирие, то, может быть, пообедаем вместе? - Я не против, - ответил Конвей. Он был рад, что Хелен сама это предложила. Обед не сопровождался ожесточенной пикировкой. По пути домой Хелен сказала: - Мне нужны белые перчатки, а тут на Беверли-драйв есть магазин. Конвей невольно покосился на белые перчатки на руках жены. Она заметила это и добавила: - Это моя единственная пара, и мне надоело их стирать. Конечно, если тебе лень останавливаться... Конвей решил не усложнять свою задачу. Остановиться пришлось за пол квартала от магазина. Он вылез из машины вместе с Хелен. - Пойду куплю себе газету. Когда Хелен отошла достаточно далеко, Конвей юркнул в маленькую лавчонку, прошелся вдоль полок и, наконец, нашел то, что искал: детский карнавальный набор. Очки, нос, усы и брови. Заплатив и рассовав все по карманам, он вышел из лавки и выбросил упаковочную коробку в урну. Когда Хелен вернулась, Конвей уже сидел в машине и читал газету. Он запустил мотор. Хелен взяла газету и раскрыла на рубрике объявлений. - Сто лет уже не показывали хороших фильмов, - заметила она. Конвей купил эту газету нарочно, чтобы навести жену на размышления о кинематографе. Теперь он боялся торопить события. Может, следовало подождать, пока они вернутся домой и жена от скуки сама запросится куда-нибудь? Или перенести все на следующий день, когда улягутся ее подозрения по поводу его столь неожиданного дружелюбия? И все-таки у него был шанс провернуть дело, не откладывая в долгий ящик. - Разве тебе не понравилась картина с Томми Миллером? - невинно спросил он. - Как бишь ее? "Песнь Манхэттена"? - Ты же знаешь, я ее не видела. - Да? Помнится, ты говорила о ней, и я решил... - Вот, значит, как ты внимателен к моим словам. Конвей решил попытать счастья. - А я как раз видел рекламу. Фильм идет на бульваре Санта-Моника, недалеко от нас. Какой там кинотеатр? - Где? - Хелен пробежала глазами газетную полосу. - А-а... "Монтеррей". - Я бы и сам сходил на этот фильм. Можно хоть сегодня. - Ну и сходи. - Не желаешь присоединиться? Конвей краем глаза заметил, как жена покосилась на него. - Не знаю... Если уж совсем нечем будет заняться... Он не решился развить тему. Будь что будет. Дома Хелен пошла в свою комнату, Артур - в свою. Запершись, он тотчас принялся за дело. Надо было приспособить усы. Они были длинные, черные, с закрученными кончиками, как у пиратов. Днем такие усы никого не обманут, но в темноте вполне могут сойти за настоящие, особенно если подровнять и подстричь их. Он порылся в чемодане со старой одеждой, предназначенной для рыбалки. Там лежала потрепанная шляпа, приобретенная еще до войны. Другой не нашлось: в Калифорнии Конвей обходился без головного убора. Сгодится, решил он. Раза два Хелен набирала телефонный номер. Конвей приоткрывал дверь, но не слышал никаких разговоров. Наверное, жене не удавалось дозвониться. Это было ему на руку. Когда Хелен скрылась в своей комнате, Конвей быстро спустился вниз, схватил старое махровое полотенце и спрятал его вместе со шляпой в "бардачок" машины. Ворс, состриженный с усов, письма, составленные по требованию Хелен, и номерок из прачечной, споротый с полотенца, он сжег в небольшой печке за гаражом. Все было готово. Впрочем... Ему пришло в голову, что начнется расследование, и, если он скажет, что пишет рассказы, в доме должны быть какие-нибудь доказательства этого. Конвей поднялся в кабинет и напечатал на машинке начало одного из своих неопубликованных творений. В шесть вечера он спустился к телефону и, услышав, как приоткрывается дверь комнаты Хелен, набрал номер. - Кинотеатр "Монтеррей"? Во сколько начинается "Песнь Манхэттена"? Уже идет? Следующий сеанс в половине восьмого? Журнал? А сам фильм? В семь пятьдесят шесть? Когда он повесил трубку, появилась Хелен. - Ты пойдешь? - Наверное. Конвей боялся выдать волнение. Он понимал, что жене совсем не хочется проводить вечер в его обществе, пусть даже и в кино. Но ей нечем было заняться... - Когда начинается сеанс? - Двадцать минут восьмого. Я хочу посмотреть и журнал. - Пойду соберусь. Конвей назвал неверное время начала сеанса по двум причинам. Во-первых, стоянка будет еще свободна, а ему надо было поставить машину в дальнем конце. Во-вторых, придя в кинотеатр загодя, они увидят конец предыдущего сеанса, и тогда Хелен согласится пораньше уйти со следующего. Он надел неброский костюм, завернул усы в бумагу и сунул в карман. Услышав, как жена вышла из своей комнаты, Конвей положил ключи от машины на маленький столик, накрыл их листом бумаги и спустился вниз. На Хелен были розовый костюм и ярко-красный шарф. Она старательно натягивала новые перчатки. Конвею этот костюм не нравился: ему казалось, что он подчеркивает и без того пышные формы Хелен. Не любил он и этот кричащий шарфик. Но Хелен не могла ходить без шейных платков, и этот красный очень нравился ей. Конвей ожидал, что жена накинет шарф, и обрадовался правильности своего расчета. Шарф был нужен ему для осуществления замысла. - Прихвати пальто, - посоветовал он. - Вечер будет прохладный. - У меня нет подходящего пальто. - Оставишь его в машине. По крайней мере, не околеешь на обратном пути. Хелен неохотно взяла пальто. Когда они подошли к машине, выяснилось, что Конвей забыл дома ключи. Он вернулся, вошел в комнату Хелен и открыл шкафчик, где лежали носовые платки. Все шло по плану. Он быстро оглядел стопку платков, чтобы выбрать лучший. А почему бы не заменить платок на перчатки? На мгновение Конвей задумался. Перчатки были поношенные, но вполне чистые. Во всяком случае, хуже не будет. Вполне возможно, что перчатки даже добавят его замыслу достоверности. Кинотеатр располагался в северо-восточной части бульвара Санта-Моника, и возле него была хорошо освещенная автостоянка. Но здесь брали четверть доллара, и Конвеи приловчились ставить машину на небольшой бесплатной площадке между рынком и банком. По ночам там не было охраны. Попасть туда и выехать было просто, одни ворота выходили на улицу, другие - в узкую аллею на задворках. К тому же, площадка не освещалась. Места там хватало всего на два десятка машин, но претендентов всегда было много. К началу сеанса площадка наверняка будет заполнена машинами, поэтому Конвей поторапливал жену во время ужина и чуть-чуть превысил скорость по дороге к кинотеатру. Хелен не удивилась, когда Конвей направил машину к бесплатной стоянке. Они приехали вовремя: на площадке было лишь несколько автомобилей. Въехав туда, Артур поставил машину рядом с дальними воротами у аллеи. - Надо было бросить машину возле ресторана. Оттуда рукой подать, - сказала Хелен, вылезая. Конвей молча запер дверцы. - А тут что? Места заказаны заранее? - ворчливо спросила она, когда они подходили к парадному въезду на стоянку. Она никогда не изменится, подумал Конвей. Никогда. А вслух сказал: - Через пару минут здесь будет полно машин, а после сеанса зрители повалят гуртом. Если бы мы поставили машину у этих ворот, то потом ждали бы полчаса, а так спокойно выедем в аллею. - Да, конечно, ты же не можешь терять здесь драгоценное время. У тебя уйма важных дел дома. Конвей посмотрел на жену. На лице ее читалось удовлетворение от произнесенной колкости. Он не стал отвечать. Кто поручится, что все пройдет, как задумано? Пока он покупал билеты, Хелен подозрительно оглядывала пустое фойе, а когда он собирался вручить билеты контролеру, она спросила: - А во сколько начинается сеанс? - В половине восьмого, мадам. Хелен взглянула на часы. Конвей прекрасно знал, что было семь девятнадцать. - А сейчас что идет? - Фильм. Заканчивается через десять минут. - Придурок! Это замечание было адресовано Конвею. Хелен развернулась и пошла по тротуару. Конвей догнал ее. - Я не виноват. Мне по телефону сказали, что в двадцать минут восьмого. Ты же знаешь, они вечно переносят начало. С тобой такое тоже случалось. Пойдем в кафе напротив, выпьешь кофе. Хелен помедлила. - Ну, ладно, только не вздумай торопить меня из-за журнала. Хочешь смотреть его - иди один. Они сели в кабинке небольшого кафе напротив кинотеатра. Хелен заказала кофе и пирожное, а Конвей - только кофе. Потом он взял со стола чек и полез в карман. Увидев мелочь в его руке, Хелен рассмеялась. - Тебе надо остаться и помыть тут посуду, чтобы расплатиться. Она открыла сумочку, достала оттуда туго набитый бумажник, отделила от стопки один доллар и небрежно бросила его на чек. Конвей уставился на бумажник. Он совсем забыл, что жена сняла все деньги со счета. И теперь принялся лихорадочно соображать, как это обстоятельство повлияет на его план. Конечно, если оно всплывет, могут возникнуть вопросы. Но объяснение найти можно. Не хватало еще из-за какой-то мелочи похерить весь замысел. Конвей внезапно впал в ярость: надо же, не просто сняла все со счета, но еще и таскает деньги с собой! - Ты спятила! Носить при себе такие деньги! Хочешь, чтобы кто-нибудь дал тебе по макушке? - А ты хотел, чтобы я оставила их дома? Ха! Умнее не придумаешь! Пусть уж лучше мне дадут по башке, - она убрала бумажник в сумку. - Кого будут бить по башке? - раздался хрипловатый голос. - Хочу посмотреть. Это была официантка. Она подошла к ним, неожиданно вынырнув из-за спины Конвея. Хелен улыбнулась и сказала: - Мой муж считает, что меня. Но он, как всегда, заблуждается. Официантка со служебной улыбкой взяла чек и принялась отсчитывать сдачу. - Вечно они суетятся, - бросила она таким тоном, словно говорила о низших формах жизни. - Особенно по пустякам, - подхватила Хелен и улыбнулась Конвею так же фальшиво, как официантка. Он с ужасом подумал о том, чего она сейчас может наговорить. Надо было срочно менять тему. - Я просто сказал, что этот шарф превращает ее в мишень. - Красная тряпка для бугаев! - официантка громко рассмеялась своей шутке, потом повернулась к Хелен и добавила: - Мужчины всякого напридумывают. - Большинство, но не все, - ответила Хелен и встала из-за стола. Официантка перешла в соседнюю кабинку, но Хелен успела громко сказать мужу: - Не забудь сдачу, толстосум. Можешь забрать мелочь себе. Конвей оставил чаевые, сунул мелочь в карман и поплелся следом за женой. Теперь у кинотеатра было многолюдно, в фойе вливался поток зрителей. Конвей заволновался, но зал оказался не полным, и они смогли найти места именно там, где ему хотелось: в третьем ряду сзади, справа от прохода. Здесь стояли высокие кресла, в таком казалось, что ты в зале один. Кроме того, немногие заметят, как они уйдут, а указать точное время и подавно никто не сможет. Фильм начался, и Конвей принялся обдумывать возникшие осложнения. Он полагал, что, вытащив Хелен в кино, добъется перемирия, но не учел ее гнева и не предвидел перепалку в кафе. Теперь положение изменилось. Перемирие кончилось. Хелен будет всячески задевать, оскорблять и унижать его. Необходимо покинуть зал до конца сеанса. Зная, что Хелен терпеть не может Мери Харт, Конвей надеялся обратить это обстоятельство к своей выгоде. Он хотел сказать что-нибудь вроде: ты права, она ужасна, смотреть тошно, пойдем отсюда. Но сейчас об этом не могло быть и речи. Конвей решил поступить наоборот. После второй песни в исполнении Мери Харт он наклонился к Хелен и прошептал: "Просто потрясающая артистка". Глаза жены презрительно сверкнули. Конвей старался не переиграть. Во время очередной песни он подался вперед и впился взглядом в экран. Он помнил эпизод, после которого шел заключительный музыкальный номер. Достав жевательную резинку, он угостил Хелен. Та, естественно, отказалась. Конвей рассчитал верно: когда он доставал резинку, на экране вновь появилась Мери Харт, и он, словно от восхищения, уронил пачку на пол. Хелен что-то проворчала. Он наклонился, чтобы поднять жвачку, вытащил из кармана одну перчатку и незаметно бросил ее под стоявшее впереди кресло. Затем он выпрямился и постарался сосредоточиться на экране: близился решающий миг. На мгновение Конвея охватил страх, он подумал, что не сможет заставить жену уйти до конца сеанса, и испугался собственного замысла. Последний музыкальный номер длился ровно пять минут, потом шел минутный диалог, объятия и затемнение. Конвей решил, что из зала надо выйти через минуту после начала номера. Хелен ходила медленно, и им понадобится минуты две, чтобы добраться до стоянки. К тому времени картина кончится, и у него будет две-три минуты на осуществление задуманного. Даже секундная задержка могла все погубить. Прозвучал аккорд, и Конвей понял, что пошел последний музыкальный номер. Надо было действовать без промедления. Он наклонился к Хелен. - Я читал об этой песне. Ее-то мне и хотелось послушать. Лучшая песня Мери Харт, как говорят знатоки. Никакой реакции. Мери Харт пропела куплет. Конвей искоса взглянул на жену. Она откинулась в кресле и, похоже, не собиралась уходить, хотя было ясно, что Том Миллер не примет участия в этом номере. Первый куплет и припев длились минуту десять секунд. Хелен не выказывала ни малейшего недовольства. Конвей с ужасом понял, что все пропало. Он откинулся в кресле, лихорадочно соображая, как бы уговорить Хелен посмотреть часть журнала перед началом следующего сеанса. Это был единственный шанс, хотя и слабый. Мери Харт пропела еще один куплет и пустилась в пляс. Минута сорок пять секунд. Мозг Конвея работал как секундомер. На экране появились девицы из кордебалета и подхватили песню. - Я пошла, - проговорила Хелен и встала. Конвей оцепенел от неожиданности. Когда он пришел в себя, Хелен уже шагала к выходу. Он быстро поднялся и догнал ее. С начала номера прошло две минуты пятнадцать секунд. В фойе не было ни одного человека. Видимо, антракт продлили, и Конвей не рассчитывал на это. Билетер стоял поодаль, болтая с продавщицей воздушной кукурузы, и супруги незаметно покинули кинотеатр. Конвей шел в двух шагах позади Хелен. Начав переходить улицу, Хелен оглянулась и сказала: - И что ты нашел в этой... - Она не договорила, потому что Конвей рванулся вперед, схватил жену за руку и оттащил ее к тротуару. Мимо пронеслась древняя колымага с пятью или шестью подростками. Хелен едва не очутилась под колесами. - Спасибо, - задыхаясь от испуга, произнесла она. - Ты меня удивляешь. Конвей и сам не понял, почему сделал это. Скорее всего, машинально. Эти юнцы могли бы поработать за него. Провидение давало ему шанс, а он, дурак, проворонил подарок судьбы. Они перешли улицу. У Конвея засосало под ложечкой. Последние два часа он раздумывал, как бы заставить жену выйти из зала до конца сеанса, а теперь, когда это получилось, он почувствовал неуверенность в себе. Нет, он не испытывал жалости или угрызений совести. Он просто не знал, сможет ли завершить начатое. До машины оставалось несколько шагов, до убийства несколько секунд. Конвей распахнул дверцу, Хелен села, и он неплотно прикрыл ее, затем обошел машину, скользнул за руль и запустил мотор. Неплотно прикрытая дверца задребезжала. - Захлопни дверцу. Хелен отвернулась и взялась за ручку. - Хоть раз в жизни ты верно предсказал погоду. Подай мне пальто. Это было кстати. Став коленом на сиденье, Конвей сделал вид, будто тянется за пальто. Хелен захлопнула дверцу. Все произошло так, как он и задумывал. Руки Конвея обвили шею Хелен и ухватили концы шарфа. Он резко рванул шарф и потянул его назад. Хелен не сопротивлялась, пока шарф не сдавил ей горло. Потом она вскинула руки, и Конвей спихнул ее с сиденья на пол. Хелен попыталась впиться ногтями в запястья Конвея, но ей мешали перчатки. Лишь один раз она смогла повернуться к мужу, и он успел заглянуть ей в глаза. В них не было ни тени страха, лишь ярость и ненависть. Хелен даже не понимала, что происходит. Да она и не осознает, что умирает, подумал Конвей и еще туже затянул шарф.

4

Конвей не мог смотреть на часы, поэтому с тревогой поглядывал на ворота стоянки. Тело жены обмякло, она перестала сопротивляться. Он не знал, мертва ли она, но проверять это не было времени. Конвей выехал со стоянки и покатил по аллее. Было темно, но он не решился включить фары. Проехав ярдов семьдесят, он остановился и задним ходом загнал машину на пятачок за мастерской по ремонту сантехники. Конвей-писатель уже давно приметил и запомнил это место: здесь можно было ненадолго спрятать машину. Накануне он еще раз приезжал сюда осмотреться. Площадка тянулась вдоль всего здания и имела футов двадцать пять в ширину. Тут останавливались небольшие грузовички, развозившие оборудование. Ночью они стояли у пандуса, носом к аллее. Конвей загнал свою машину на свободное место возле стены соседнего дома, заглушил мотор, взглянул на часы и глубоко вздохнул. С начала последнего музыкального номера прошло шесть минут. Фильм кончался. Надо было спешить. Он наклонился и снял с Хелен перчатки. Сунув их в карман, достал другую, заготовленную заранее, и натянул ее на еще теплую правую руку жены. Затем схватил Хелен подмышки и усадил. Ему понадобились все силы, чтобы приподнять тело и перевалить его через спинку сиденья назад. Оно выскользнуло из рук и со стуком грохнулось на пол. Сумочка все еще лежала на заднем сиденье. Конвей задумался. Наличие денег не было предусмотрено планом, но и оставить их в машине он тоже не мог. Во-первых, не на что жить. Во-вторых, найдя деньги, полиция начала бы задавать лишние вопросы. Если они узнают, что деньги сняты со счета, он придумает какое-нибудь объяснение. Конвей быстро нашел в сумочке бумажник, сунул его в карман, а сумку бросил на пол рядом с телом, затем взял с заднего сиденья пальто и накрыл им труп. Вытащив ключи из замка зажигания, Конвей положил их на сиденье и тихонько выскользнул из машины. Он хотел вернуться на стоянку с таким расчетом, чтобы кто-нибудь непременно увидел его входящим в кинотеатр, но теперь на это уже не было времени. В любую минуту со стоянки могла выехать машина. По пути Конвей остановился у какой-то витрины и посмотрел на свое отражение, потом смахнул со лба пот, поправил прическу и двинулся дальше. Когда он подходил к стоянке, с нее выезжали две машины, и Конвей перебежал на другую сторону, чтобы не попасть в лучи фар. Итак, полдела сделано. В ближайшие несколько минут его машину не найдут, и он сможет осуществить свой план. Впредь надо было действовать по четкому графику, на котором держался весь замысел. Конвей взглянул на часы. Первым делом он подошел к кассиру, сказал, что его жена потеряла перчатку, и попросил разрешения поискать ее. Кассир отослал его к билетеру, там Конвей объяснил все еще раз. Билетер проявил отзывчивость и пропустил его в зал. Конвей осмотрел места, на которых сидели они с Хелен, вернулся в фойе и отправился в кабинет директора, которому и изложил свое дело со всеми подробностями, чтобы его речь хорошо запомнилась. - Мы с женой только что посмотрели фильм. Садясь в машину, жена обнаружила, что потеряла в зале перчатку. Билетер пропустил меня, но я ничего не нашел. Может быть, кто-то принес ее вам. - Нет, никто не отдавал мне никаких перчаток, - ответил директор. - А не найдется ли у вас фонарика? В зале темно, и я мог не заметить ее. Вряд ли ее кто-то подобрал, прошло всего две минуты. Вы же знаете женщин... Директор достал из ящика стола фонарик и встал. - Неприятно потерять одну перчатку, - сказал он. - А когда находишь одну перчатку, от этого нет никакого проку. Почему женщины никогда не теряют обе перчатки? Полагаю, это не так злило бы их. Конвей даже гордился собой. Ведь поначалу он задумал "потерять" носовой платок. Но перчатка - куда более веский повод вернуться в зал. Директор направил луч фонаря на пол, Конвей опустился на четвереньки, внимательно осмотрел пол и, наконец, радостно извлек из-под кресла перчатку и показал ее директору, который был доволен не меньше, чем сам Конвей. В фойе Конвей еще раз поблагодарил директора, а тот посетовал, что перчатка, увы, сильно запылилась. - Ничего, отстирается. Должно быть, мы наступили на нее. - Конвей сунул перчатку в карман и собрался уходить, когда вдруг взгляд его упал на продавщицу воздушной кукурузы. - Куплю, пожалуй, жене лакомство, она любит эту снедь. - Правильно, - сказал директор. - У нас лучшая в городе воздушная кукуруза. Конвей приобрел большой кулек кукурузы, еще раз поблагодарил директора и покинул кинотеатр. После его возвращения в зал прошло девять минут. Конечно, было бы неплохо поторчать там подольше, но он исчерпал все причины и поводы для задержек. Конвей неторопливо направился к стоянке. Машин там осталось совсем немного. Людей он не заметил вовсе, но решил сыграть свою роль до конца. Прошагав до площадки, на которой прежде стояла его машина, Конвей изобразил удивление, заозирался, потом двинулся на улицу и, наконец, пошел обратно в кинотеатр, но уже гораздо быстрее. Здесь он снова обратился к кассиру. - Не искала ли меня молодая женщина? Я возвращался за ее перчаткой. Перчатку нашел, а жены нет. На ней такой розовый костюм и ярко-красный шарф. Вы ее не видели? - Нет, она ко мне не подходила. Спросите билетера. Билетер дал Конвею тот же ответ. В задумчивости постояв у двери, Конвей отправился в кафе через дорогу, внимательно осмотрелся там, справился о жене у продавца табачного ларька, затем подошел к официантке, которая их обслуживала. Выйдя из кафе, он еще с минуту постоял на улице, потом торопливо зашагал к стоянке и осмотрел все машины. Затем пошел к стоянке кинотеатра и расспросил дежурного, после чего вернулся в кинотеатр и опять подошел к билетеру. - Вы не видели... - начал он. Билетер сидел в кресле и читал журнал. Посмотрев на Конвея, он отрицательно покачал головой и снова углубился в чтение. Конвей медленно, с задумчивым видом направился в кафе, набрал номер своего домашнего телефона и, прослушав несколько гудков, позвонил в полицию. - Полиция? - подпустив в голос тревожных ноток, спросил он. - Пожалуйста, пришлите машину к кинотеатру "Монтеррей". - Ваши имя и адрес? - Артур Конвей. Я жду на углу бульвара Санта-Моника и Николз. - Что случилось? - Я буду ждать перед кафе. Приезжайте быстрее, - он повесил трубку. Едва ли полицейские подумали, что звонит муж, потерявший жену и машину. Скорее уж они решили, что кто-то хочет сообщить о скандале у соседей, грабеже или хулиганстве. Впрочем, это не имело большого значения. Главное - звонок зарегистрировали и пришлют машину. Конвей вышел на тротуар и принялся вглядываться в проезжающие автомобили. Мимо прогрохотал трамвай. Конвей посмотрел на часы - точно по графику. Патрульная машина прибыла меньше чем через три минуты, и Конвей бросился к ней, прежде чем распахнулась дверца. - Я Артур Конвей. Это я звонил. Жена оставалась в машине, когда я вернулся в зал за потерянной ею перчаткой. Через несколько минут я пришел на стоянку, но и жена, и машина пропали. - Спокойно, спокойно. Давайте-ка еще разок, и помедленнее. Конвей понимал, что производит забавное впечатление со своим мешком воздушной кукурузы и повестью о жене, сбежавшей с кем-то. Точнее, уехавшей на машине. Сейчас было важно, чтобы в нем увидели смешного, жалкого и незадачливого мужа. Он вновь изложил свою историю, несколько подробнее, но опустив некоторые обстоятельства. Надо было оставить кое-что и про запас на случай новых допросов. Он рассказал, что оставил машину поблизости, а ключи - в машине, но заявил, что жена не любит крутить баранку, и едва ли она уехала сама, бросив его здесь. Давая объяснения, Конвей заметил, что на лице одного из патрульных появилась насмешливая мина. Повернувшись к напарнику, тот ухмыльнулся и подмигнул, потом снова посмотрел на Конвея. - Ну, и чего же вы хотите от нас, приятель? - Как - чего? Чтобы вы поискали ее. - А почему бы вам не позвонить домой? Может, ваша благоверная уже там. - Я только что звонил. Говорю вам, она бы не уехала одна. - А может, она и не одна, - патрульный уже не скрывал насмешки. Конвей догадывался, о чем тот думает. Что ж, неплохо. - Вы не понимаете, - долдонил он свое. - Она никогда не... - Слушайте, приятель, вы хотите заявить об исчезновении жены и угоне машины? - Нет-нет, я просто подумал, что, может, вы поищете ее поблизости... Я бы с вами поездил... - Мы не обслуживаем пассажиров, - отрезал патрульный. - Можем принять у вас заявление. Если хотите подождать, то ступайте в ближайший полицейский участок и заявите там. Советую не торопиться. - Спасибо, но... Вы поищете ее? - Так уж и быть. Какая машина? Конвей описал машину и назвал номер, но полицейские ничего не записали, и он понял, что они не намерены сообщать в управление. - Я еще здесь посмотрю, а потом позвоню домой, - сказал Конвей. - В какой участок лучше пойти, если я надумаю заявить о пропаже? - На Уилкокс-авеню. Следя за отъезжавшей машиной, Конвей покосился на скамейку у трамвайной остановки. На ней сидело трое людей. Значит, трамвай недавно прошел, а следующий появится через тринадцать минут. Полицейская машина замедлила ход на углу и свернула на юг. Итак, они будут осматривать аллею. Конвей быстро зашагал к стоянке. Пройдя полпути до аллеи, он увидел впереди отсвет фар, шмыгнул за какой-то автомобиль и, дождавшись, когда патрульная машина медленно проползет мимо, торопливо пересек улицу, нырнул в проход между зданиями, подбежал к своей машине, огляделся и сел за руль. Запустив мотор, но не включая фар, Конвей медленно выехал в аллею. Он мог свернуть налево, в сторону, противоположную той, куда поехали патрульные, но это было чревато встречей с полицейскими, которые, возможно, захотят сделать круг. Поэтому он поехал направо, надеясь, что патрульные не остановились за ближайшим углом. Добравшись до перекрестка, Конвей свернул к югу и только тогда зажег фары. После отъезда патрульных прошло три минуты. Через десять минут к кафе подойдет трамвай. Конвей заранее присмотрел три места, где можно было оставить машину. С учетом запаса времени он остановил выбор на Фултон-стрит. Направляясь туда, Конвей вдруг с пугающей ясностью осознал, сколь огромна разница между планированием идеального убийства и его осуществлением. Шансы быть пойманным на этом этапе казались ничтожными. Но теперь, когда в машине труп, все выглядело иначе. Авария, нарушение правил движения, любое пустячное происшествие - и пиши пропало. В первоначальном плане не было предусмотрено сумасшедшее везение, но и жестокому невезению там места не отводилось. Конвея прошиб пот. Понимая, что в таком состоянии выполнить задуманное будет еще труднее, он собрался с силами, открыл "бардачок", достал оттуда полотенце и надел шляпу и перчатки. Остановившись перед светофором, он скомкал полотенце, засунул его под пиджак, застегнулся и поднял воротник. Потом прилепил усы и посмотрел на себя в зеркало. В темноте сойдет, подумал он. У полицейских будет словесный портрет совсем другого человека. Фултон-стрит Конвей выбрал потому, что здесь стояли частные особняки. Каждый дом имел террасу, и, когда Конвей проезжал здесь, готовя преступление, он видел едва ли не на всех этих террасах влюбленных. Это было очень хорошо: ему требовались свидетели. Но сегодня то ли из-за похолодания, то ли по иной причине, улица была безлюдна. На миг Конвея обуял страх. Менять планы и импровизировать было поздно. Ехать к другим заготовленным заранее местам - тоже. На Фултон-стрит он рассчитывал обеспечить себе алиби. Мгновение спустя Конвей облегченно вздохнул: в конце квартала на крыльце сидела парочка. Он решил поставить машину рядом с этим домом, развернулся и принялся задним ходом въезжать на тротуар. Бордюр оказался таким высоким, что крыло или бампер машины чиркнули по бетону. Уж теперь-то меня наверняка заметят, решил Конвей. Заглушив мотор и погасив фары, он поднял все стекла, еще раз закрепил усы, вылез из машины и быстро зашагал по улице. Ни во дворах, ни на тротуарах никого не было, но теперь у него есть как минимум два свидетеля, способных сказать, во сколько на улице появилась машина. Для алиби вполне достаточно. Если бы он поехал в участок трамваем от кафе, пришлось бы ждать на остановке тринадцать минут, а потом еще одиннадцать минут ехать до перекрестка бульвара Санта-Моника и Уилкокс. После отъезда патрульной машины прошло десять с половиной минут. За оставшиеся тринадцать с половиной предстояло покрыть расстояние в одну и четыре десятых мили, чтобы добраться до остановки, от которой потом надо было еще шагать в участок. Это означало, что требуется преодолеть милю менее чем за десять минут, что совершенно невозможно при средней скорости ходьбы. Конвей рассчитывал, что полиция так и подумает. Свернув за угол, он ускорил шаг. Накладные усы мешали дышать, и Конвей снова сунул их в карман: больше не нужны. Его должны были заметить, когда он вылезал из машины, теперь же, наоборот, следовало превратиться в невидимку. Повернув за очередной угол, он стянул и спрятал в карман перчатки. Затем, оглядевшись, вытащил полотенце, разорвал его на четыре части и бросил в сточные канавы по обеим сторонам улицы. Со шляпой он обошелся так же безжалостно. Теперь Конвей шагал на пределе своих возможностей; он начал потеть, заболели голени. И все же скорость была недостаточной, а пуститься трусцой он не решался: бегущий мужчина на темной улице - что может быть подозрительнее? И еще надо было избавиться от усов. Конвей принялся рвать их и разбрасывать клочки. Пот струился по лицу, одежда липла к телу. Он намеревался идти к цели зигзагами, но теперь пошел прямо: времени не оставалось, а он должен был по крайней мере увидеть трамвай. Последний квартал он преодолевал уже через силу и вышел на бульвар, когда трамвай проезжал мимо. Конвей увидел то, что хотел: в трамвае было довольно много пассажиров, и присутствие либо отсутствие одного человека едва ли будет замечено. Теперь можно было замедлить ход, чтобы не привлекать внимания. Трамвай не остановился на перекрестке: там горел зеленый светофор. Но зато остановился на следующем пересечении, возле Кауенга-авеню. Конвей немного успокоился: теперь он укладывался в график. Надо было немного остыть, стереть пот с лица и рук и пройти еще три квартала. Конвей еще раз повторил историю, которую намеревался рассказать в участке. Когда он вошел, дежурный сержант с легким недовольством оглядел его. Послеобеденная суета и поиски угнанных машин закончились, а время пьяниц еще не наступило. Поэтому Конвей нарушил небольшое затишье в работе полиции. - Сержант, у меня пропали жена и машина. - Да? Как это произошло? Конвей изложил суть дела. - А почему бы вам не позвонить домой? - предложил сержант. - Я уже звонил, но... А который теперь час? Двадцать пять одиннадцатого? Что ж, попробую еще раз. - Телефон в углу, - сообщил сержант и снова уткнулся в газету. Конвей набрал номер и уже без спешки (время его обращения в участок было зафиксировано) принялся слушать длинные гудки. - Не отвечает, - сказал он, наконец. Сержант неохотно отложил газету и достал бланк заявления. - Вы уверены, что хотите заявить об исчезновении? Почему бы не потерпеть до утра? Может, она просто поехала с кем-нибудь выпить кофе? - Нет. Она никогда так не делала. Ей не нравится водить машину, и она не уехала бы без меня. Это смешно... - "Осторожно, не переиграй!" - мысленно предостерег он себя. - Кроме того, мы здесь почти никого не знаем. Конвей заметил ухмылку на лице сержанта. - Я знаю, что у вас на уме, - с негодованием проговорил он. - Моя жена не из таких. - О, нет, я ничего такого и не думал, - поспешил оправдаться сержант. Потом взял ручку и приготовился писать. - Итак, где это произошло? Конвей повторил свою историю, расписался на двух бланках и собрался уходить, когда в участке появились двое полицейских. - Не забудьте позвонить нам, если жена объявится! - крикнул сержант вслед Конвею. Ему не терпелось поведать о незадачливом муже своим сослуживцам. В автобусе Конвей продолжал играть роль, но дома, даже не выпив, хотя желание было, тотчас приступил к делу. Он сунул поднятую в кинотеатре перчатку в ящик своего стола, собственные перчатки положил в другой, а бумажник - в жестяную коробку, где хранились страховые полисы. Вывернув карман, в котором лежали усы, Конвей тщательно пропылесосил его. Ему не давала покоя мысль о новых перчатках жены, купленных сегодня. Сжечь их он не мог: дотошные следователи установят факт покупки, и тогда придется объяснять исчезновение новых перчаток. Они не были испачканы, но уже утратили девственную белизну. Найдя какое-то жидкое моющее средство, Конвей выстирал перчатки, повесил и включил вентилятор, чтобы они побыстрее высохли. Ужасно хотелось выпить, но рисковать он не стал и удовольствовался бутербродом и стаканом молока. Он бы с удовольствием погасил свет и завалился спать, поскольку не испытывал ни мук совести, ни страха перед привидениями, но это могло вызвать подозрения. Кроме того, надо было еще кое-что сделать. Когда перчатки, наконец, высохли, он отнес их на кухню и выгладил, затем снова осмотрел и остался доволен: теперь только специалист мог бы определить, надевали эти перчатки или нет. Теперь можно было спокойно выпить. Не успев осушить бокал, Конвей почувствовал, что клюет носом. Не забыв спуститься вниз и включить свет на крыльце и в прихожей, он отправился к себе и лег в кровать, чтобы обдумать завтрашние действия. Но тотчас заснул, даже не решив, во сколько он встанет наутро.

5

Пробуждался Конвей медленно и тяжело, словно от глубокого наркотического сна. В доме стояла восхитительная долгожданная тишина. Он позвонил в полицию и не удивился, когда ему сказали, что не располагают сведениями ни о жене, ни о машине. Ближе к полудню он решил, что благоразумнее и достовернее всего было бы по возможности избегать людей, поэтому сходил на ближайший рынок и запасся мясом и консервами на несколько дней вперед. Вернувшись домой, позвонил в полицию, взял бутылку пива, сел, закинул ноги на стол и вдруг почувствовал, что ему нравится этот дом, еще совсем недавно казавшийся тюрьмой. Такое ощущение покоя он испытывал лишь однажды, когда попал с фронта в освобожденный Рим. Он уже был на грани безумия. Как и теперь... Нет, теперь все будет хорошо. Он сможет спокойно жить и писать. Конвей встал, пошел в кабинет и сел за машинку, но ему не работалось. Стряпать тоже не хотелось, да и аппетита не было. Он попробовал подремать, но тотчас вздрогнул и проснулся. Мучительно долгий вечер сменился такой же бесконечной бессонной ночью. Утро тоже не принесло облегчения. Сколько еще придется ему пребывать в этом вакууме? Когда же найдут машину? Что скажет та парочка? Допросят ли официантку? Около часа дня он сделал себе бутерброд с сыром, который показался ему совершенно безвкусным и сухим. Запихнув в себя половину, Конвей выбросил объедки в помойное ведро и пошел мыть тарелку. В этот миг послышался звонок в дверь, и Конвей от неожиданности выронил тарелку, потому что звонок висел на стене над раковиной. Он подошел к двери и чуть приоткрыл ее. - Мистер Артур Конвей? - спросил здоровенный верзила с красным лицом и маленькими острыми глазками. - Я - Ларкин из отдела по расследованию убийств. Можно войти? Конвей распахнул дверь и посторонился. Он ждал телефонного звонка, а не прихода сыщика, да еще без предупреждения. Неужели он дал маху? - Что случилось? - спросил Конвей, едва шевеля пересохшими губами. - Сядьте, мистер Конвей. Боюсь, я принес вам дурную весть. - Вы нашли ее? - Мы нашли машину. - А Хелен? Миссис Конвей? - В машине был труп. Наверное, вашей супруги. Очень сожалею. Я хотел бы, чтобы вы поехали со мной и опознали тело. - Объясните толком, что произошло? - Машину нашли около часа назад. На полу лежала задушенная женщина. - Но... Что еще? Как это произошло? Где? Сыщик поднялся. - Зачем беспокоиться раньше времени? Мы даже не знаем наверняка, ваша ли это супруга. Поедемте. Если это она, поговорить еще успеем. - Я сейчас выйду, - сказал Конвей. - Только переоденусь. Ларкин и Конвей сели в машину. За рулем сидел полицейский в мундире. Некоторое время ехали молча, потом Конвей еще раз попытался расспросить Ларкина, но тот ничего нового не сообщил. В морге Конвей пробыл недолго. Кто-то приподнял простыню, показал ему лицо, и все. В кабинете Конвей подписал несколько бумаг, а потом его повезли в управление. Конвей сохранял внутреннее и внешнее спокойствие, когда они вошли в дверь с табличкой "Отдел по расследованию убийств". Его представили начальнику отдела капитану Рэмсдену, лейтенанту и двум следователям в штатском. В тот же миг в кабинет вошел молодой человек, похожий на прозябающего разъездного торговца. - Это сержант Бауэр, мистер Конвей, - сказал Рэмсден. Бауэр достал записную книжку и пристроился у края стола капитана. Они попросили Конвея рассказать им все как можно подробнее с момента отъезда из дома в кинотеатр, что он и сделал. Конвей говорил нарочито сбивчиво, кое-что "забывал", потом дополнял свое повествование новыми подробностями, не всегда мог вспомнить точное время. Зато дал ясно понять, что его семейное счастье было безоблачным. Через час с небольшим капитан Рэмсден встал из-за стола. - Полагаю, пока этого достаточно. Разумеется, нам понадобятся отпечатки ваших пальцев. - Вы можете сообщить мне хоть что-то, капитан? - спросил Конвей. - Я понимаю ваши чувства, но время версий и догадок еще не пришло. Машину обнаружили на Фултон-стрит, в ней лежало тело. Какая-то девушка, мисс... э... - Элси Дэниелз, - подсказал Бауэр. - Да. В понедельник вечером она сидела на крыльце... - Со своим дружком, Фредом Бисселом, - добавил Бауэр. - Да. Они видели, как оставили машину. Конвей понял, что для капитана эти сведения были новостью: Рэмсден повернулся к Бауэру и спросил: - Вы уже поговорили с ней? - Конечно, - ответил Бауэр. - Мы можем установить время с точностью до двух минут. Влюбленные слушали музыку, потом пошло выступление сенатора Тарфа. Минуты через две после начала речи они переключились на другую станцию. Девушка вернулась на крыльцо, села, и тут они услышали скрежет и увидели машину. - Минуточку, - вставил Рэмсден. - Тарф выступал в понедельник в десять вечера. Я слушал это выступление. - Я еще не успел проверить, - сказал Бауэр. - Оно было в десять. Значит, машину оставили в десять ноль две или десять ноль пять, - продолжал капитан. - Они дали описание? - Ну, это был мужчина среднего роста, в темном костюме. С усами. И очень сутулый, почти горбатый. - Это все? Что ж, мистер Конвей, через день-два мы будем знать больше. Расследование дела поручено сержанту Лестеру Бауэру, по прозвищу Верняк. Капитан и лейтенант засмеялись. Конвей не понял юмора. - Ничего, поймете, когда познакомитесь с ним поближе. Бауэру, похоже, это не очень понравилось, и он направился к двери, но капитан остановил его. - Погодите, сержант, там репортеры. Выведите мистера Конвея через заднюю дверь и отвезите домой. - Спасибо, - сказал Конвей. - Надеюсь, вы его найдете, а я помогу в меру сил. - Уверен, что так, - ответил капитан. Когда у Конвея взяли отпечатки пальцев, Ларкин и Бауэр усадили его в машину. Конвей решил поближе сойтись с Бауэром, чтобы получать от него сведения. Бауэр заговорил первым. - Остряк, - буркнул он. - Кто? - не понял Конвей. - Капитан с его шуточками. - Зачем он упомянул ваше прозвище? - Да меня начали называть Верняком, потому что я почти всегда оказываюсь прав. Не знаю, почему капитан считает это смешным. Конвей пристально вгляделся в лицо сержанта. В его глазах не было ни малейших проблесков ума, зато они излучали самоуверенность. Лучшего следователя и не найти, подумал Конвей. - Наверное, капитан высокого мнения о вас, раз поручил такое дело. - Да, он знает мои способности, но на это дело назначил, чтобы замедлить мой служебный рост. Дело совершенно безнадежное. Скорее всего, убийца был сексуальным маньяком. Зацепок никаких. На месте вашей супруги могла оказаться любая другая женщина. У любого кинотеатра, на любой стоянке. Но придется выполнить все следственные действия, потратить впустую уйму времени и сил, составить тысячу рапортов. А вот какое-нибудь многообещающее дело, сулящее повышение, раскроют без меня. Конвей понял, что Бауэр, по крайней мере, не включал его в круг подозреваемых. - Кстати, у вашего дома будут репортеры. - Что?! - Рано или поздно с ними придется встречаться. Уж лучше сейчас, чем отбиваться от них всю ночь. А теперь мы поедем на стоянку, где вы оставили машину, и вы покажете Ларкину точное место. Конвей указал место, и Ларкин въехал на площадку. - Начнем с кинотеатра, - сказал Бауэр. Все вылезли из машины. Директор вспомнил Конвея и был не на шутку расстроен, когда узнал о случившемся. Он ответил на вопросы, и Бауэр дотошно занес все в свою записную книжку. - Теперь, наверное, надо воспроизвести все, что вы делали в тот вечер. Постарайтесь быть точным в действиях и соблюдать график. "Внимание, опасность!" - предупредил себя Конвей. Он не мог отчитаться за четыре минуты, в течение которых душил Хелен и ставил машину в аллее. Но он уже сказал, что они покинули зал после окончания музыкального номера, значит, без отчета остается минуты полторы. Конвей знал, что делать. Он пошел с той же скоростью, что и полицейские. Такой темп был для него слишком медленным, но Бауэр и Ларкин, похоже, считали, что шагают довольно энергично. Конвей приостановился на том месте, где Хелен едва не угодила под колеса, потом подошел к машине и изобразил, как открывает дверцу и усаживает жену. - Я попросил ее плотнее захлопнуть дверцу. Потом взял с заднего сиденья пальто, и она накинула его на плечи. Я запустил мотор и хотел тронуться, когда она обнаружила потерю перчатки. Поискала в сумочке, потом на сиденье и на полу, и попросила меня посмотреть на земле возле машины. Я вылез, ничего не нашел, сел за руль, и тогда жена сказала, чтобы я вернулся в зал и поискал на полу. Я заглушил мотор, вылез из машины и пошел в зал. - Минутку, - Бауэр оторвал взгляд от часов. - Вы видели здесь кого-нибудь? - Здесь никого. Наверное, мы были первыми. А когда снова пошел в зал, тут уже было несколько человек. Две-три машины выезжали со стоянки, - ответил Конвей, зная, что никто не сможет уличить его во лжи. Дальше все пошло как по маслу. Конвей изобразил все точно так, как было на самом деле. - Вы оставили жену на десять минут сорок секунд. Все сходится. - Что сходится? - спросил Конвей. - Это был маньяк, - ответил Бауэр. - Вы его не видели, но он следил за вами. Когда вы ушли, он сел в машину, возможно, ударил вашу супругу и уехал. Правильно? - Он не ждал подтверждения, потому что сам же и ответил: - Правильно. - Мне продолжать? - спросил Конвей. - Что продолжать? - Ну, показывать, что я делал дальше. - А зачем? Жены-то уже не было, - Бауэр помолчал. - Впрочем, давайте, раз уж мы здесь. Конвей мысленно чертыхнулся. И чего он сунулся? Теперь Бауэр мог заподозрить его в подготовке алиби. Конвей решил, что впредь будет молчать, пока его не спросят. Пришлось играть свою роль до конца. - Ну, когда патрульная машина уехала, я еще поискал, а потом понял, что это бессмысленно, сел на трамвай и поехал в участок. - Угу, - Бауэра, казалось, уже утомило это представление. - Ладно, давайте я отвезу вас домой. По дороге Конвей подумал, что в блокноте Бауэра должна появиться еще одна запись. В кинотеатре он не мог об этом сказать, потому что тогда его изложение показалось бы чрезмерно точным. Но теперь... Он повернулся к Бауэру. - Большое спасибо, что подвезли. Когда привыкаешь к машине, без нее чувствуешь себя паралитиком. В ту ночь... ну, когда это случилось, я думал, что свихнусь, пока дождусь трамвая, а ехал на нем целую вечность. Да еще и не заметил, как проскочил Уилкокс-авеню. Проехал лишний квартал. Это меня доконало. Конвей был доволен: это прозвучало как жалоба человека, нервы которого на пределе. Сержант не придал значения его словам. Главное, они были произнесены вслух.

6

Возле дома стояло с полдюжины машин, а рядом с ними и у крыльца толклись человек десять - восемь мужчин и две женщины. - Я с ними поговорю, - сказал Бауэр. Он пригласил всех в гостиную, где в двух словах рассказал о подозреваемом. Затем Конвей под вспышки фотоаппаратов ответил на вопросы. Единственную фотографию Хелен, стоявшую у него на столе, пришлось отдать. Наконец газетчики отбыли восвояси. Бауэр тоже ушел, пообещав позвонить, если что-нибудь прояснится. Конвей запер дверь, опустил шторы и пошел на кухню. Здесь он тоже задернул занавески, прежде чем зажечь свет, смешал себе мартини и стал обдумывать телеграмму, которую пошлет сводной сестре Хелен. Он понимал, что она узнает все из газет. Хелен уже года четыре не общалась со своей сестрой: они поссорились из-за поместья матери, когда та умерла, и с тех пор враждовали. Но, поскольку сестра была единственной родственницей жены, Конвей решил соблюсти приличия и известить ее о смерти Хелен. Он допил мартини, с аппетитом поел, выпил кофе, потом покинул дом через заднюю дверь и отправился отправлять телеграмму. На обратном пути запасся вечерними газетами и, сев за стол в кабинете, раскрыл их. Во всех газетах статьи об убийстве были помещены на первых полосах под огромными заголовками. Везде высказывалось предположение, что убийца, по-видимому, был сексуальным маньяком. Пробежав все статьи, он нашел то, что искал. Капитан Рэмсден сообщил, что, хотя полиция и проверяет показания Артура Конвея, мужа убитой, он не подозревается в совершении этого преступления и не взят под стражу. Троекратное "браво" капитану Рэмсдену, подумал Конвей, за то, что поручил дело сержанту Бауэру. Конвей с трудом очнулся от крепкого сна. Звонил телефон. Он поспешно спустился вниз и снял трубку. - Мистер Конвей? Сержант Бауэр. Как самочувствие? - Ничего. Только что проснулся, - спохватившись, он торопливо добавил: Не мог уснуть до самого утра, а потом, видать, задремал... - Угу. Я вам скажу, что надо делать. У меня в жизни не было бессонницы. - Вам везет. - Нет, просто у меня есть здравый смысл. Напомните, чтобы я не забыл вам рассказать. Я чего звоню-то. Мы тут задержали несколько человек, и капитан хочет, чтобы вы на них посмотрели. Может, кто из них крутился на стоянке или возле кинотеатра. - Хорошо. Бауэр и не думал, что Конвей хоть кого-то опознает. По пути домой Конвей спросил сержанта: - Теперь мне надо будет приезжать каждый день? - Возможно. Должен же капитан сообщать что-то жуналистам. Кстати, вы смотрели утренние газеты? - Нет. - Надо остановиться и купить. Ваши снимки получились отлично, а вот я вышел отвратительно. У первого же киоска Бауэр вылез и принес газеты. Пока они просматривали статьи, Конвей решил поближе сойтись с Бауэром. - А как вы оказались в полиции? - Служил в военной полиции, а в Лос-Анджелес приехал из-за Греты. Это моя подруга. Была актрисой, но бросила это дело: слишком уж к ней приставали. - Понятно. Я написал несколько детективных рассказов. Интересно, как вы работаете? Пользуетесь достижениями науки? Изучаете судебную психологию? - Нет, - протянул Бауэр. - Все это чепуха. Главное - здравый смысл. Собрать факты, сопоставить, и все дела. Труднее всего - добыть их, особенно в таких делах, как ваше. Я работаю не как другие. Потому меня и прозвали Верняком, что я почти всегда оказываюсь прав. Конвей решил зайти с другого боку. - Тут в газете написано, что я вне подозрений, но меня проверяют. А как это делается? Или мне нельзя спрашивать? - Поверка уже закончена, - ответил Бауэр. - Вы чисты. Я же сказал вам вчера, что это маньяк. Но, конечно, пришлось отрабатывать все версии. Конвей втайне гордился своей расторопностью. Жаль, что нельзя подробнее расспросить, какая именно деталь или сочетание обстоятельств отвели от него подозрения. Впрочем, черт с ним. - Кстати, - проговорил Бауэр. - В кабинете у капитана вы говорили, что почти никого тут не знаете. Я составил список ваших знакомых. Надо будет их проверить. - Зачем? - Главным образом, для рапорта. Должен же я изображать бурную деятельность, пока не улеглась шумиха. А может, что-то всплывет. Ну, знаете, она могла сказать подружке, что к ней пристают, или еще что-нибудь. Не было ли у вашей жены какой-нибудь записной книжки с адресами? - По-моему, не было... А впрочем, когда мы переехали сюда, она купила себе книжечку. Не знаю только, сумею ли найти ее. Хелен не заглядывала туда уже целую вечность. Когда они вошли в дом, Бауэр сразу же направился к лестнице. - Давайте начнем с ее комнаты, - предложил он. - Да, пока не забыл. У вас осталась перчатка, которую вы подобрали в кинотеатре? Конвей остановился. - Кажется, да. А зачем она вам? - Хочу посмотреть. Конвей пошел в свою комнату, Бауэр двинулся за ним. Взяв перчатку, сержант подошел к окну, осмотрел ее, потом достал из кармана вторую перчатку и принялся их сравнивать. Конвей следил за ним, не понимая, в чем дело. - Не вижу смысла, - объявил, наконец, Бауэр. - В чем? - Да вот, посмотрите. Перчатки в двух местах штопаные. На этой шов разлезся. Тут протерлись два пальца. Перчатки никуда не годные. Конвей испытал потрясение. Бауэр сказал правду. Он вспомнил, что Хелен не упоминала о плачевном состоянии перчаток. А он не обратил внимания на старые перчатки в тот день, когда жена купила себе новые. Не посмотрел на них, когда доставал из ящика. Мозг Конвея лихорадочно заработал, просчитывая возможные последствия. - Не понимаю, к чему вы клоните, - сказал он. - Просто не вижу смысла, вот и все. Зачем посылать вас в зал за изношенной перчаткой? - Вы же знаете, женщины есть женщины. Ничто их так не бесит, как потеря одной перчатки. - Да. Порой даже я их не понимаю. Их мозг не всегда работает так, как должен работать, по мнению нормального здравомыслящего человека. Ладно, пойдемте, поищем книжечку. Они вошли в комнату Хелен. Бауэр сразу же направился к шкафчику и выдвинул верхний ящик. Конвей запаниковал. Именно в этот ящик он сунул новые перчатки Хелен после стирки и утюжки. Придурок! Почему он полез в этот ящик? Бауэр почти сразу же выпрямился и поднял повыше красную записную книжку, после чего принялся листать ее, сверяясь со своим списком. - Кто это? Конвей подошел и заглянул в книжку. - Это Гордоны. Самые близкие из наших здешних приятелей. Три месяца назад они переехали в Нью-Йорк. Бауэр продолжал листать страницы, в большинстве своем чистые. - Совсем мало имен. Наверное, вам было скучно? - Я бы не сказал. Конечно, нам не хватало Гордонов, но мы с женой и вдвоем прекрасно проводили время. - А это кто? - спросил Бауэр. - Гарри Тейлор? Мы его почти не знали. Он один раз был у Гордонов. Не знаю, зачем Хелен записала его номер. - Наверное, вы иногда звонили ему? - Уверен, что ни жена, ни я никогда... Хотя, кажется, один раз звонили. Гордон был занят, и мы хотели позвать этого Тейлора четвертым на бридж. Не помню, кто из нас ему звонил, но он так и не пришел. - Не возражаете, если я на время возьму книжечку? - Берите. - Я пойду, - Бауэр повернулся к ящику и на миг замер, разглядывая его содержимое, потом медленно задвинул. Конвей почувствовал комок в горле, хотя и не знал, что привлекло внимание сержанта. Послышался звонок в дверь. - Я сейчас не хочу ни с кем говорить, - сказал Конвей. - Если можно, узнайте, кто там, и постарайтесь их спровадить, а я подожду наверху. - Хорошо, - Бауэр пошел вниз. Конвей вернулся в комнату жены и сразу же направился к ящику, выдвинул его ровно на столько же, насколько прежде сержант, и осмотрел содержимое. Перчатки лежали в углу. Их белизна резала глаза, и все остальные вещи казались темнее, чем были на самом деле. Какой же я дурак! Зачем я положил их сверху? Неужели нельзя было свернуть и засунуть вниз? Я же знал, что это чревато опасностью. Зачем было совать их под нос этому тупице Бауэру? Конвей задвинул ящик. В этот миг снизу донеслось: - Мистер Конвей, спуститесь!

7

Спускаясь по лестнице, Конвей увидел, как в дом входит девушка с чемоданом и сумкой в руках. Поставив пожитки на пол, она посмотрела на Конвея, улыбнулась и сказала: - Здравствуйте, Артур. Бауэр взглянул на Конвея. Тот смотрел на девушку. Он никогда прежде не видел ее. - Не узнаете меня? Конвей озадаченно покачал головой. - Я - Бетти. - Сестра Хелен? - наконец, вспомнил он. - Сводная сестра по матери. - Вы не говорили мне, что у нее есть сестра, - сказал Бауэр. - Сводная сестра, - поправила его девушка. - А вы не очень любезны, снова обратилась она к Конвею. Он совладал с собой и представил сержанта. Полицейский что-то промямлил. - Что, удивлены моим приездом? - Конечно. Я же только вчера послал вам телеграмму. - Я уже вылетела. Услышала обо всем по радио и решила приехать помочь. Надо сказать, я ожидала более радушного приема. Вы даже не приглашаете меня присесть. - Ой. Да, конечно, садитесь, - Конвей провел ее в гостиную. Он лихорадочно соображал. Откуда свалилась эта девица, которая не давала о себе знать уже пять лет? Надо было побыстрее спровадить Бауэра. - Я ужасно хочу принять ванну и переодеться. - Вы даже не упоминали ни о какой сестре, - повторил сержант. - Сводной сестре, - опять сказала Бетти. - Наверное, он забыл о моем существовании. Мы с Хелен не общались с тех пор, как мать умерла и оставила все мне, потому что Хелен не захотела остаться дома и переехала в Нью-Йорк. Конвей смотрел на нее и видел, что облик Бетти совсем не совпадает с описанием, данным Хелен. Темноволосая, кареглазая, с правильными чертами лица и ладненькой фигуркой, она излучала тепло и жизнелюбие. - А почему вы приехали, если не ладили с миссис Конвей? - спросил Бауэр. Вы располагаете сведениями, полезными полиции? - Боже мой, разумеется, нет. Просто хочу помочь Артуру пережить эту трагедию. - Значит, вы добрые друзья? - Нет, сержант, - ответил Конвей. - Я хочу... - Надеюсь, мы ими станем, - сказала Бетти. - Как идет следствие? - Не могу вам ответить, - холодно произнес Бауэр, зыркнув на нее. - Меня мало интересует ваше личное отношение. Я -единственная родственница, а вы, надо полагать, слуга народа. - Я никому не слуга. И позвольте вот что вам сказать... Конвей затесался между ними. - Пожалуйста, прекратите. Бетти, сержанту нечего сказать вам, потому что он уже рассказал журналистам все, что считает нужным. - Я читала газеты по пути из аэропорта. С чего они взяли, будто это сексуальный маньяк? Вот кто меня погубит, подумал Конвей. Не знаю, когда и как, но она доведет меня до газовой камеры. - А кто еще? - спросил Бауэр. - Глупый вопрос, - парировала Бетти. - В Лос-Анджелесе несколько миллионов жителей, и половина их - женщины. Если по городу бродит маньяк, вероятность нападения именно на Хелен - один к миллиону. Вы что, не могли найти более правдоподобную версию? Конвея этот довод озадачил, но Бауэра - нет. - Послушайте, - сказал он, - вероятность быть убитым молнией - один к десяти миллионам, но, если это случится, вы покойница, и никакая статистика вас не утешит. Правильно? Правильно. Ваша сестра мертва. - Сводная сестра, - не преминула заметить Бетти. - Но, если после грозы вы найдете чей-то труп, это вовсе не будет означать, что человек убит молнией. Правильно? Правильно. Бауэр открыл рот, чтобы возразить, но, по-видимому, передумал. - Мне пора, - объявил он и, остановившись в дверях, обратился к Бетти: Где мне вас найти, если вы мне понадобитесь? - Кажется, вы хотите поговорить со мной? Естественно, здесь. У Конвея вытянулась физиономия, сержант вытаращил глаза. - Но вам нельзя оставаться здесь со мной, - сказал Конвей. - Об этом мы поговорим потом, а пока позвольте мне принять ванну и переодеться. - Я заеду позже, - ледяным тоном сообщил Бауэр. Конвей закрыл за ним дверь и, взяв багаж Бетти, поднялся наверх. Бетти уже была в комнате Хелен. - Мне хочется поговорить с вами, но я ужасно грязная. Отложим беседу. Конвею тоже не терпелось поговорить с Бетти, выяснить, что у нее на уме, но он не знал, с чего начать. Может быть, пока она моется, он что-нибудь придумает. Слушая плеск воды, Конвей искал ответы на многочисленные вопросы. Почему приехала Бетти? Вдруг Хелен написала ей? Неважно, знает ли Бетти хоть что-нибудь. Она может бросить тень сомнения на показания Конвея. Само ее присутствие уже порождает вопросы. А вдруг она приехала с какой-то своей целью? Шантаж? Конвей начал понимать, что его "идеальное" убийство становится все менее идеальным. Одно он знал наверняка: если не удастся спровадить Бетти восвояси, надо дать ей приют. Так он сможет хотя бы приглядывать за ней и присутствовать при ее разговорах с Бауэром. - Наверное, вы удивлены моим приездом? - спросила Бетти, входя в комнату. - Мягко говоря, да. - Во-первых, я действительно хочу помочь вам. Наверное, вам и невдомек, что я влюбилась в вас еще школьницей, когда Хелен прислала нам вашу фотографию и написала про вас. Мне всегда ужасно хотелось вас увидеть. - А других причин нет? - Пожалуй, есть. Может статься, скоро я выйду замуж и тогда уже вряд ли буду куда-то ездить. Для меня это последняя возможность увидеть Калифорнию. Вы не могли бы свозить меня на какую-нибудь киностудию? - Нет. Я никогда там не бывал. - Жаль. - А сколько вы намерены здесь пробыть? - Зависит от обстоятельств. - От каких? - Ну, во-первых, деньги. И будет ли у меня шанс на студии. И понравится ли мне Калифорния. Но я не намерена навязываться вам на все времена. Подыщу себе жилье. - Понятно. А других причин приезжать не было? - Нет, - удивленно ответила Бетти. - Гибель сестры, например? - Зачем нам лицемерить друг с другом? - Когда вы получили последнее письмо от Хелен? - Вскоре после смерти мамы. - Разве она не писала вам после нашего переезда сюда? - Нет. Я даже не знала, что вы переехали. - А как же вы узнали, где мы живем? - Это было нетрудно, коль скоро в каждой газете есть ваши фотография и адрес. - А чем вы можете мне помочь? - Ну, стряпать, прибираться в доме, не давать никому тревожить вас понапрасну. Писатели совершенно беспомощны. Писатель... Это мне тоже всегда нравилось в вас. Конвей насмешливо ухмыльнулся. - Ваша сестра не считала... - он осекся. - Хелен не рассказывала мне, что вы такая, - неуклюже закончил он. Вот что она задумала. Хочет поймать меня на слове. Достаточно случайной фразы, и я пропал. Нет, надо срочно избавиться от нее. - Вам нельзя оставаться здесь, - резко сказал он. - Что? - ее ошеломила его неожиданная грубость. - Что такое? Вы ведете себя так, будто боитесь меня. Конвей засмеялся, но получилось не ахти как убедительно. - А чего мне вас бояться? - Я заметила на двери спальни Хелен замок. Наверное, такой же есть и на вашей. Она думает, что я не устою против ее чар. Конвей был готов вырядиться в волчью шкуру, лишь бы это помогло отделаться от Бетти. Но надо было изобрести какой-то другой способ. - Я совсем ничего не ел, - сказал он. - Может, поэтому и злой. - Так я и думала. Но вы сами не дали мне возможности накормить вас. Сейчас я что-нибудь приготовлю. Вот видите, я же говорила, что сумею помочь, она направилась на кухню, и Конвей поплелся следом. - Уходите, тут моя вотчина. Еда оказалась вкусной, но едва ли этот обед можно было назвать веселым, поскольку протекал он в полном молчании. Только в самом конце трапезы Бетти попыталась заговорить. - Ужасная комната. Почему вы не едите на террасе? - Хелен там не нравилось. То слишком жарко, то слишком холодно. - Мне бы понравилось. - Было очень вкусно. А теперь я помою посуду, а вы поедете подыскивать жилье. - Вам прямо неймется выставить меня. - Извините, если я кажусь грубым. - Кажетесь? Кабы так. Я уеду вечером, а пока доделаю дело. Ступайте. - Я просмотрю газетные объявления. Конвей нашел несколько объявлений о сдаче жилья, потом сел за машинку и сделал вид, будто работает. Прошло около часа, когда в дверь постучалась Бетти. - В самолете я не сомкнула глаз и теперь с ног валюсь. Пожалуй, вздремну, а уж потом пойду. Конвей хотел возразить, но дверь уже закрылась, и мгновение спустя он услышал, как щелкнул замок в спальне Хелен. Что ж, по крайней мере, Бетти согласилась уйти. Хоть какое-то облегчение. Конвей погрузился в размышления и вздрогнул, услышав дверной звонок. Он взглянул на часы. Уже пять. Он рассердился на себя за то, что позволил Бетти проспать так долго, и, прежде чем спуститься вниз, громко постучал в дверь ее комнаты. - Я ехал мимо и решил заглянуть, - сообщил Бауэр, входя. - У вас, часом, не найдется холодного пива? - Конечно, найдется. Сейчас принесу. Но сержант пошел за Конвеем в кухню. - Она уехала? - театральным шепотом спросил он. - Нет еще. Она спала. - Что?! - Сказала, что ужасно устала, а я заработался и даже не заметил, сколько прошло времени. - Конвей протянул сержанту бокал с пивом, и Бауэр надолго припал к нему. - Нехорошо. Молодая девушка у вас в доме... - Еще бы. Если вы поможете мне поскорее спровадить ее, буду только рад, сказал Конвей. - Будь здесь моя машина, я бы собрал пожитки Бетти и увез. Вы не знаете, когда мне ее вернут? - Думаю, через пару дней. А тело отдадут завтра. Вам пора звонить в похоронное бюро. Кстати, не сочтите за любопытство, но как у вас с деньгами? - Думаю, на приличные похороны хватит. - Тогда позвоните в "Уолбридж", сошлитесь на меня. Расценки там весьма умеренные... Я тут проверил всех ваших знакомых из списка. - И что? - Ничего. Как я и предполагал. Пустая трата сил и времени. А этот Тейлор, ну, из записной книжки жены, где он работает? - Ума не приложу, - честно ответил Конвей. - По-моему, он был разъездным торговцем, но что продавал и от какой фирмы, не знаю. - Как он выглядел? - Чуть повыше меня, черноволосый, смуглый. Это все, что мне известно. Разве он способен вам помочь? - Нет. Но я должен что-то делать. Появится эта дамочка или нет? - Сейчас спустится. Вы хотите с ней поговорить? - Бетти! - позвал сержант. - Иду! - откликнулась девушка. - Мне пора, - вдруг сказал Бауэр. - Не знаю, чего она там возится. Женщины есть женщины. - Кстати, о женщинах. Я тут обедал с Гретой и показал ей те перчатки. Знаете, что она сказала? Потеряв одну такую перчатку, женщина непременно выбросит и другую. В этом есть своя логика. Мало ему собственной тупости, подумал Конвей. Еще и у Греты занимает. - Не знаком с особенностями женской логики, но жена попросила меня вернуться за перчаткой, - сказал он. - Может, хотела надеть их, работая в саду. - Хелен работала в саду? - недоверчиво спросила подошедшая Бетти. - Тогда она и впрямь изменилась. Конвей мысленно чертыхнулся, потому что Бауэр подошел к окну и оглядел совершенно запущенный сад. - Она любит садоводство? - спросил сержант. - Нет, - Конвей искал подходящее объяснение, такое, против которого Бетти было бы нечего возразить. - Она часто говорила, что хочет заняться садом, но никогда ничего там не делала. Это было что-то вроде шутки. - Не понимаю, что тут смешного, если она ничего не делала. - Вам не понять. У вас с Гретой тоже, наверное, есть шуточки, понятные только вам двоим. - Нет, - сухо ответил сержант. - Никаких таких шуточек. У Греты туговато с юмором. - Может, объясните, о чем идет речь? - попросила Бетти. Бауэр тотчас протянул ей злополучные перчатки. - Не верится, чтобы женщина могла расстроиться из-за потери такой перчатки. Скорее, наоборот. Любая была бы рада избавиться от них. Конвей смотрел на Бетти и ждал, что она скажет. - Любая, но не Хелен. Она не любила терять вещи и никогда ничего не выбрасывала. Конвей подивился этому беспардонному вранью. Еще минуту назад Бетти намекала, что он говорил неправду о покойной жене, а теперь сама лгала, покрывая его. - Мистер Конвей сказал, что вы не будете жить здесь, - заговорил Бауэр. Неподалеку есть мотель. - Я хотела поискать жилье, но проспала. Не хочу ночевать в паршивом мотеле, когда здесь есть хорошая комната с кроватью. - Как вы не поймете, что вам нельзя оставаться тут? - Там, где я росла, считают, что человеку надо помогать в беде, а не бросать его одного. - Но что скажут люди? - не сдавался Бауэр. - Это же неприлично. Правильно? Правильно. Бетти посмотрела на него, выдержала паузу и сказала: - Сержант, я смогу позаботиться о своем добром имени без помощи полицейского управления Лос-Анджелеса. Сейчас я вполне обойдусь без ваших советов, оценок и вашего навязчивого присутствия. Бетти подошла к двери и распахнула ее. Бауэр молча покинул дом. Едва за ним закрылась дверь, Конвей спросил: - Зачем вы разыграли этот спектакль с перчатками? - А что, не получилось? Да, актриса я не ахти какая. Но сержант, кажется, купился. Поужинаем дома или куда-нибудь пойдем? - Делайте, что хотите. Я намерен ужинать здесь. - Вот и хорошо. - Его грубость, похоже, перестала действовать на Бетти. Пойду стряпать. За ужином Конвей так и не решился выпить, боясь, что у него развяжется язык. Молчание было еще более неловким, чем во время обеда. Наконец Бетти сказала: - Вам надо почаще выходить из дома, а то сидите как в тюрьме. - Позвольте напомнить, что у меня недавно погибла жена, и мне не до развлечений. - Я не о развлечениях. Как сказал сержант, это было бы неприлично. Но вы могли бы... - Повторяю, я не расположен веселиться. - Разумеется, вы расстроены, но вовсе не обязаны изображать из себя убитого горем мужа. - О чем это вы? - Вы с Хелен прожили четыре года. Ни один нормальный человек не стал бы сожалеть о ее кончине. Неважно, убили ее или нет. Бетти смотрела на него открытым честным взглядом, и Конвей отвел глаза. А потом воскликнул: "Вы сошли с ума!" - и убежал в свою комнату. Что она знает? О чем догадывается? Что замышляет? В какую ловушку хочет его заманить? Ответов на эти вопросы он не находил. А потом понял, в каком направлении движутся его мысли, и испугался. Неужели придется убить и эту девушку? Нет, он не убийца, хотя и задушил Хелен. Это был единственный путь к спасению. Но теперь "идеальное" убийство на глазах теряет всю свою "идеальность". Он услышал, как Бетти поднялась в комнату Хелен, подождал, потом выглянул из кабинета. Бетти уже погасила свет. Конвей спустился на кухню, взял бутылку виски, содовую и вернулся к себе.

8

Наутро, открыв глаза, Конвей первым делом посмотрел на небольшие часы на столике. С трудом сфокусировав взгляд, он увидел, что уже десять, и ужаснулся. Сев на постели, принялся приводить в порядок мысли. Что ж, Бауэр не звонил - и то слава богу. На кухонном столе лежали газеты и грейпфрут, на плите стоял кофейник. Конвей выпил одну чашку кофе, налил еще и, сев за стол, взялся за грейпфрут и газеты. Убийство по-прежнему будоражило умы. О нем писали на первых полосах, но статьи сменились заметками на одну колонку. - Я не слышала, как вы спустились. Голос донесся с террасы. Конвей поднял глаза и увидел голову Бетти, которая выглядывала из-за спинки кушетки. Бетти загорала. Она встала, и похмелье Конвея мгновенно улетучилось. На Бетти были совсем коротенькие шорты и лифчик, едва-едва прикрывавший великолепную грудь. - Сегодня газеты пишут об убийстве гораздо меньше, - заметила Бетти, стоя в дверях. Конвей очнулся. Он был зачарован красотой ее молодого стройного тела, но теперь напустил на себя суровый вид и ответил: - Бауэр сказал, что шумиха скоро уляжется. - На улице так хорошо, - Бетти потянулась. - Почему бы и вам не позагорать? - А что скажут соседи? - Соседи! - Бетти поморщилась. - На террасе нас не видно. Предложение было очень заманчивое, и Конвей решил снова начать грубить. - Разве вы не пойдете искать жилище? - Извините, - ответила она с таким видом, будто он дал ей пощечину. Пожалуй, я оденусь. Когда Бетти ушла, Конвею стало по-настоящему стыдно за свое поведение. Через пару минут она снова спустилась вниз. - Если вы намерены питаться дома, запаситесь продуктами. Холодильник уже пуст. Я не знаю, когда вернусь за вещами. Пойдете куда-нибудь, оставьте ключ под ковриком. Конвей видел, что Бетти обиделась и старается держаться холодно, но в ней не было того убивающего все яда, который буквально источала Хелен. Ему захотелось извиниться, но он не мог позволить себе этого. - Я оставлю дверь незапертой. Бетти ушла, а Конвей позвонил в похоронное бюро и обо всем договорился, после чего проглотил пилюлю аспирина и прилег у себя в кабинете. Не успел он задремать, как его разбудил звонок в дверь. Конвей прекрасно знал, кто пожаловал. - Я тут ехал мимо и решил заглянуть, - сказал Бауэр. - У вас неважный вид. - Должно быть, потому что я небрит. Опять не мог заснуть. - Да, я же обещал рассказать, как с этим бороться, - спохватился Бауэр. Дело в том, что, если человек не может заснуть, значит, ему не дают покоя какие-то мысли. Рецепт прост: надо выкинуть их из головы. Правильно? Правильно. - Понятно. А о чем же тогда думать? - Ни о чем, - Бауэр понизил голос и спросил: - А где она? - Ушла. Сказала, что вернется за вещами, как только подыщет жилье. - Отлично. Да, кстати, пока не забыл. Рэмсден хочет еще о чем-то вас спросить. - Я рассказал все, что знаю. - Да. Но он спрашивал только о дне убийства. Я все проверил, толку никакого, стало быть, надо заглянуть подальше в прошлое. Что вы делали накануне? Это было воскресенье. - Я весь день работал, а Хелен была дома. - Это была правда. - Мы хотели поужинать где-нибудь, но у нее разболелась голова. Я сварил ей суп, потом она пошла спать, а я отправился подышать воздухом, обмозговал свой новый рассказ и вернулся домой. - Ага. А в понедельник? Конвей рассказал и о понедельнике. Сидели дома, Обедали. Хелен отправилась по магазинам, он купил газету и ждал ее в машине. И тут Конвей сделал вид, будто что-то вспомнил. - Да! Она же купила себе пару новых перчаток. Вернувшись в машину, она сказала, что наконец-то обзавелась второй парой белых перчаток и теперь не будет так часто стирать. - Значит, у нее была еще одна пара? Конвей на миг разозлился на себя. Оказывается, этот болван Бауэр даже не заметил новые перчатки, когда открывал ящик в комнате Хелен. Сержант в недоумении покачал головой. - Тогда я и впрямь не понимаю, зачем ей понадобилось искать старую перчатку. Да, кстати, пока не забыл. У вас с деньгами не туговато? - Ну, более-менее нормально. - Это, конечно, не мое дело, но сколько у вас на счете? Ага! Вот оно что! - подумал Конвей. - Один доллар. Бауэр искренне изумился. - Так вы знали, что ваша жена сняла все деньги? - Конечно. Сумма уменьшилась, а банк берет плату за обслуживание каждого выписанного чека, вот мы и решили снять деньги. Вконец расстроенный Бауэр поплелся к двери. - У вас были какие-то другие мысли по поводу этих денег? - Я все думаю об этих перчатках. Мне казалось, ваша жена что-то замышляла, хотела на некоторое время уехать от вас, поэтому и отправила вас за этой драной перчаткой. У меня очень хорошая зрительная память. Я вспомнил, что видел в ее ящике банковский конверт. Проверил и выяснил, что она сняла все деньги. Но теперь... теперь, кажется, меня не туда занесло. Сержант Бауэр не боится признать ошибку. Под вечер Конвей все же решил сходить за продуктами. Вернувшись домой и разложив покупки, он услышал голоса на террасе. Беседовали Бетти и Бауэр. Конвея охватил уже знакомый острый страх. Он хотел подслушать разговор, но не смог разобрать ни слова. Нет, надо немедленно положить конец их беседе. Конвей толкнул дверь и вышел на террасу. - Неплохо устроились. А я не заметил вашей машины. - Она на задах дома. Я проезжал мимо и увидел на крыльце Бетти. - Вы забыли оставить дверь открытой, - сказала Бетти. - Извините. - Я подъехал, - продолжал Бауэр, - и мы прояснили вчерашнее недоразумение. - Да, - подтвердила Бетти. - Мы просто не поняли друг друга. - Бетти нашла себе квартиру. - Но вселиться можно будет только в воскресенье. Я могу остаться здесь? спросила она сразу обоих мужчин. - Думаю, два лишних дня не имеют значения, - рассудил Бауэр. - По-моему, тоже, - согласился Конвей. - А где вы сегодня ужинаете? - осведомился Бауэр. - Не знаю. Наверное, дома. - Да что вы все время сидите дома? Давайте сегодня поужинаем вместе. Нынче у нас пятница. Я вас отвезу в одно местечко, где подают жаркое в горшочках. Объедение! И цены приемлемые. Это блюдо у них бывает только по пятницам. Поехали. Или у вас другие планы? - он взглянул на Конвея и Бетти. Конвей не мог выносить сержанта в больших дозах, но не посмел отказаться. - Я согласен. А вы, Бетти? - Хорошо. Только переоденусь, - Бетти пошла к себе. - Ну, что, - спросил Конвей, - нашли Тейлора? - В телефонном справочнике шестнадцать Гарри Тейлоров, но нашего среди них нет. - А как с той девушкой? Дэниелз? - А-а, - в голосе Бауэра слышались презрительные нотки. - Она такая тупая. Только любовалась своими фотографиями в газете. Наверное, и читать-то не умеет. Я с ними обоими беседовал. Противно. - Что противно? - Смотреть на них. Похоже, они даже не слышали моих вопросов. Сидели, держась за руки, хихикали, умилялись друг дружкой. Слава богу, я сперва допросил их по отдельности. Нам повезло, что передавали речь сенатора Тарфа. А то они даже не знали, который час, шесть или десять. Конвей ужаснулся. Кого же он выбрал для подтверждения своего алиби! Да здравствует сенатор Тарф!

9

Сержант, Бетти и Конвей сидели в кафе. - Что, удивлены? - спросил Бауэр. - Вам, наверное, и невдомек, что тут есть жаркое в горшочках. Вы еще больше удивитесь, когда отведаете его. Он протянул им меню. - Конечно, у них есть и другие блюда, если вы не любите мясо, но мне закажите жаркое. Я пойду позвоню в участок, доложусь. Конвей огляделся. В кафе было шумно, душно, воняло кухней и дешевой парфюмерией. Конвею захотелось уйти. Он помахал официантке, но та не обратила на него ни малейшего внимания и пошла к другому столику. Конвей все больше раздражался и вдруг подумал: а чего это Бауэр решил привести нас сюда? Наконец к ним подошла официантка. Бетти ограничилась выпивкой, а Конвей заказал себе и сержанту жаркое. Со своего места он видел, как Бауэр говорит по телефону. Потом он подошел и завязал беседу с официанткой, которая не удостоила Конвея внимания. Приглядевшись, он понял, что задумал сержант. Он пригласил в это кафе официантку, которая обслуживала их с Хелен перед сеансом. Конвею полегчало. С этим он справится. Главная сложность - Бетти. Им принесли заказ. Бауэр обратил внимание, что Бетти не ест, и вопросительно взглянул на нее. - Время от времени я сажусь на диету, - пояснила она. Конвей заглянул в горшочек с какой-то серой бурдой. Серая картошка, серое мясо, серые овощи. Он попробовал мясо. Вкус был вполне под стать цвету. - Не так вкусно, как обычно, - заметил Бауэр. - Но все равно хорошо. Я имею в виду цены. - Да, цены и впрямь знатные, - согласился Конвей, гадая, сколько этого варева он должен запихнуть в себя, чтобы не обидеть сержанта. - Цены - единственный камень преткновения у нас с Гретой. Ну, сейчас его понесет, подумал Конвей, а вслух сказал: - Странно. - Ничего странного. Женатые люди всегда из-за чего-нибудь спорят, особенно из-за денег. Вы с Хелен часто ссорились по этому поводу? - Нет. Гораздо реже, чем другие пары. Мы спорили главным образом по пустякам. - По каким пустякам? - не унимался Бауэр. - Я ведь скоро женюсь на Грете и должен быть готов. - Ну... мне не хочется об этом вспоминать, но в тот день у нас была небольшая ссора, - Конвею пришла охота подразнить сержанта, но он побаивался Бетти. - В тот день мы ходили в кафе обедать, и там произошло недоразумение. Хелен решила, что снятые со счета деньги у меня, а я думал, что у нее. Но мы быстро помирились. Правда, потом повздорили еще раз. Это было еще нелепее. Собираясь в кино, я спросил, есть ли у Хелен деньги. У меня оставалось всего несколько долларов. А она подумала, что я спрашиваю, при ней ли те деньги, которые сняты со чета. В общем, когда перед сеансом мы зашли в кафе выпить кофе, я попросил у нее один доллар. Она раскрыла кошелек, и я увидел там все наши деньги. Ну, я вспылил. Сказал, что она напрашивается на неприятности, хочет, чтобы ей дали по голове и ограбили. На ней еще был этот дурацкий красный шарф. Хелен хотела отдать мне эти деньги в кафе, но я решил, что нет нужды лишний раз показывать наличные, и она передала их мне в кинотеатре. - Конвей перешел на доверительный шепот. - А потом мы весь сеанс просидели, держась за руки. - Почему вы не рассказали мне об этом раньше? - спросил Бауэр. - Разве вы не понимаете, что произошло? Какой-то тип заметил деньги, а после сеанса улучил момент и хотел забрать их. Он же не знал, что она отдала деньги вам. Конвей понял, что и впрямь сглупил, не рассказав об этом раньше. Он мог бы и вовсе оградить себя от подозрений. Но теперь надо было по возможности сгладить этот конфуз. - По правде говоря, я просто забыл о таком пустяке. Уверен, что никто, кроме меня, не видел этих денег. - Тут никогда нельзя быть совершенно уверенным, - проворчал Бауэр. Он вяло прожевал очередной кусок мяса и посмотрел на Конвея. - Сегодня у них ничего не получилось. Идемте отсюда, а? Когда они подошли к машине, Бауэр остановился. - Я же забыл сообщить о своем местонахождении. Подождите меня в машине, я сейчас вернусь. Конвей понимал, что сержант отправился расспрашивать официантку. Он достал сигарету, закурил и подумал: если в полиции все такие, как он, вообще непонятно, как они ловят преступников. Домой ехали молча. Бауэр был заметно расстроен. Когда они распрощались и вошли в комнату, Бетти спросила: - Может быть, вы хоть теперь оцените мои кулинарные способности? Надеюсь, это жаркое не испортило вам аппетит?

10

Ужин прошел очень хорошо. Бетти много говорила, а поскольку об убийстве речи не было, Конвей не испытывал напряжения и мог расслабиться. Он понял, что впервые за много месяцев радуется общению с человеческим существом. Бетти прочла все его опубликованные рассказы и говорила исключительно о них. После ужина они пили кофе на террасе, и Конвей поймал себя на мысли, что не хочет, чтобы Бетти уходила из его дома. - Вам хорошо? - спросил он. - Да, вполне, - Бетти помолчала. - Понимаете, я хочу прояснить все до конца, чтобы вы не относились ко мне с подозрением. Теперь я понимаю, что у вас были на то причины. - Она подалась к нему. Конвей не удержался и проговорил: - Вы просто прелестны. - Что? - Бетти отпрянула. - Не сбивайте меня с толку. Послушайте сначала, что я скажу. - Я слушаю. Бетти глубоко вздохнула, словно готовясь нырнуть в холодную воду. - Узнав об убийстве Хелен, я нутром почуяла, что это ваших рук дело. - Что?! - Конвей ожидал чего угодно, только не этого. - Пожалуйста, не перебивайте. Я взяла билет на ближайший рейс и прилетела сюда, боясь, что вы уже в тюрьме. Хочу, чтобы вы знали: я на вашей стороне. Я могла бы выступить на суде и рассказать, что она была за штучка. Это хоть как-то помогло бы. У Конвея пересохло в горле. - Продолжайте, - с трудом выговорил он. - Прибыв сюда и узнав, что вы не арестованы, я засомневалась в верности своих догадок. И зря: ни в какого дурацкого сексуального маньяка я не верю. С Хелен и ей подобными такое никогда не случается. - Вы не виделись с Хелен пять лет. Откуда вам знать, какой она стала? - Да, я даже начала верить, что она изменилась. Вы играли весьма достоверно, но потом я заметила шероховатости. И вконец запуталась. Только теперь я все поняла - вашу грубость, холодность, стремление избавиться от меня. Не хочу хвалиться, но все мои знакомые мужчины так или иначе норовили приударить за мной, а вы были совершенно равнодушны. Но теперь все стало на свои места. Поначалу я думала, что вы убили Хелен в припадке ярости, это было бы понятно. Но потом увидела, что вы не такой. Вы предпочли бы развестись. Но если у вас появилась другая женщина, Хелен этого не потерпела бы, и вам пришлось бы убить ее. Конвей слушал ее с растущим изумлением и даже некоторым облегчением. Если она зашла так далеко в своих фантазиях, мне нечего бояться, подумал он и спросил: - Вы не пытались сочинять книжки, Бетти? При вашем воображении можно неплохо заработать. - Одним словом, я решила, что, пока я здесь, вы не осмелитесь встречаться со своей любовницей и не сможете навлечь на себя подозрения. - Если вы так решили, то почему нашли себе квартиру? - В том-то и дело, что не нашла. Вернее, и не искала. Я просто походила по магазинам и вернулась. А тут и Бауэр приехал. - И что вы ему рассказали? - Ничего. Говорил в основном он. Извинился за свое поведение, объяснил, что нельзя оставаться в доме, что соседи могут заподозрить неладное. Полицейские тоже начнут сомневаться. И тогда я подумала, что, возможно, мне и впрямь следует побыстрее убраться отсюда. - К сожалению, это верно. Единственное, в чем вы оказались правы. Мне нечего скрывать, и я не боюсь полиции. Но, если газетчики узнают, что у меня живет миловидная девушка, они раздуют из мухи слона. - Мне уйти сегодня? - Можно и завтра. - Я все испортила своим приездом. - Нет. Я благодарен вам за то, что приняли мою сторону. Они перешли в гостиную, и Бетти села рядом с ним на кушетку. - Я рада, что вы так думаете. Я действительно хотела как-нибудь помочь вам. Пожалуйста, поверьте мне. Ее губы оказались совсем близко. Остальное было естественно и неизбежно: существовал лишь один вариант развития событий. Конвей обнял Бетти. После долгого поцелуя она отстранилась и спросила: - Ведь ты не любил ее, правда? - Не любил, - ответил Конвей и осекся. Неужели все это - спектакль, ловушка? Он снова поцеловал девушку. - Я не любил ее, но ты заблуждаешься, полагая, что я не мог ее терпеть и что она сводила меня с ума. И что я убил ее. Я просто разлюбил, и все. - А меня ты любишь? - Да, мне кажется, что люблю. Но все это очень странно. - Я понимаю. - Она положила голову ему на плечо. - Сегодня удивительный вечер. Дома так хорошо. А зачем Бауэр потащил нас в это ужасное кафе? Конвей усмехнулся. - Он привел туда официантку, которая обслуживала нас с Хелен перед киносеансом. Хотел, чтобы она меня опознала. - А зачем ты плел всю эту чепуху о куче денег у Хелен, о ваших мелких размолвках? Конвей напрягся, и Бетти это почувствовала. - Это правда, - с прохладцей ответил он и погладил ее по голове. - Я рад, что ты не стала искать жилье. Бетти отодвинулась. - Не говори так. - Почему? Разве ты меня не любишь? - Конечно, люблю. С того мгновения, как переступила твой порог. Мне не хочется расставаться с тобой, но... но я не могу здесь остаться, потому что, кажется, ты не доверяешь и врешь мне. Я не виню тебя за содеянное, я понимаю. Но, если мы что-то значим друг для друга, я должна знать правду. Я не могу любить человека, который относится ко мне подозрительно. - Ты заблуждаешься, - твердо ответил Конвей. Эти слова вырвались сами собой, но мгновение спустя он заколебался. Она знала правду. На миг ему захотелось обрести покой с человеком, которому известно все, и забыть о проклятой неусыпной бдительности. Но Конвей одернул себя. Ставки были слишком высоки. А вдруг все это - западня? Такую игру он мог вести только один. - Я не имею никакого отношения к смерти Хелен и сказал тебе правду. - Пожалуйста, лучше не говори мне ничего, если не доверяешь, - попросила Бетти. - Но только не лги. - Она затушила сигарету. - Я пошла спать, завтра рано вставать. Дверь я закрою на замок, понятно? Доброй ночи.

11

Бауэр позвонил ни свет ни заря, чтобы сообщить Конвею об очередном опознании и о том, что можно забрать машину. Когда Конвей спустился к завтраку, Бетти уже сидела за столом. - Мне пора идти искать квартиру, - сказала она. - Сегодня я получу обратно машину и могу тебя повозить. - Спасибо. В участке Бауэр провел Конвея в просторную комнату, предназначенную для опознаний. На подмостки группами выводили мужчин, и Конвей делал вид, будто внимательно рассматривает их, хотя мысли его витали где-то далеко. Когда появилась очередная группа, сержант неожиданно подался к Конвею и спросил: - Вы были достаточно внимательны? Никого не узнали? - Нет. - Зная Бауэра, Конвей понял, что в этой группе наверняка был человек, которого он, возможно, встречал прежде. Он еще раз оглядел лица. Нет, знакомых не было. - Я не знаю никого из них, - повторил Конвей. - Ладно, пошли к Рэмсдену. Капитан, по-видимому, дожидался их. - Доброе утро, мистер Конвей, садитесь, - он повернулся к Бауэру. - Ну, что? - Утверждает, что не узнал его, - ответил сержант. - Не понимаю, о чем вы говорите, - сказал Конвей. - Вы можете мне объяснить? - Я не пеняю вам за скрытность, мистер Конвей, - проговорил Рэмсден. - Мне понятно ваше желание защитить честь и доброе имя супруги, но я должен напомнить вам, что тем самым вы можете затруднить расследование. - Вы же видели его, - подхватил Бауэр. - Мы его, наконец-то, нашли, и он все рассказал. - Гарри Тейлор?! - изумленно воскликнул Конвей. - Вот именно. - Боже мой. Значит, в последней группе был Тейлор? Наверное, второй справа, долговязый. Клянусь, я его не узнал. Я же видел его только два раза. А за что вы его задержали? - Вам ли не знать, - ответил сержант. - Я не уверен, что он знает, - сказал Рэмсден. - Мне нужна правда, мистер Конвей. Мы не станем упрекать вас за отказ рассказать все раньше. Вам известно, что последнее время ваша супруга очень часто виделась с Тейлором? - Не может быть! - вскричал Конвей и подумал: наверное, очередная выдумка Бауэра. - Как сие ни печально, но это правда, - сказал Рэмсден. - Тейлор разъездной торговец и частенько наведывался сюда, проводя немало времени с вашей супругой. Они были очень близкими друзьями. Вы понимаете, о чем я. Тейлор сам признался. Конвея словно ударили в солнечное сплетение. Мысли закружились, как в калейдоскопе. Что рассказал Тейлор? Много ли он знал? Одно было ясно: весь замысел держался на образе счастливой супружеской четы, но теперь вдруг выясняется, что у Хелен был человек, гораздо более близкий, чем муж. По-видимому, эти чувства отразились на лице Конвея. Рэмсден сказал: - Может, он и впрямь ничего не знал. Правда, не знать о таком почти невозможно, но... Вам и невдомек, что ваша супруга встречалась с Тейлором? - Я и сейчас в это не верю. А что сказал Тейлор? - Что ваша супруга собиралась развестись с вами и выйти за него. Она рассчитывала, что вскоре вы получите крупную сумму. - Что?! - Конвей лихорадочно соображал. Тейлор знал о деньгах. Значит, знал и об остальном: ссорах, угрозах, письмах... Но письма не отправлены, и Тейлор не сможет ничего доказать. - Он лжет. Я не верю ни одному его слову. - В этом, возможно, и лжет. Но в остальном... Вашу супругу опознал владелец дома, где Тейлор снял квартиру для свиданий с ней. - Вы хотите сказать... Он что, имеет какое-то отношение к убийству? - Вполне возможно. Во всяком случае, есть, над чем поработать. Конечно, мы пока не знаем, почему он это сделал. Может быть, узнал, что ваша супруга обманывает его и не собирается разводиться с вами. - А может, нашла еще кого-то и хотела бросить Тейлора, - рассудил Бауэр. Конвей понимал, что вступает на тонкий лед, но ему надо было вытянуть из Рэмсдена побольше сведений. - Вы же не можете осудить человека за намерение жениться на чужой супруге, - сказал он. - Разумеется, - ответил Рэмсден. - Но мы копнем поглубже. Нам пока не удается разгадать мотив преступления. - Если так рассуждать, - продолжал наступление Конвей, хотя и сознавал, что напористость чревата опасностью, - то можно сказать, что и у меня был мотив. - Да, мотив мог быть и у вас, - тихо подтвердил Бауэр таким тоном, что у Конвея по спине побежали мурашки. - А теперь, Бауэр, - сказал Рэмсден, - поезжайте к мистеру Конвею и поищите в доме какие-нибудь адреса, номера телефонов. До свидания, мистер Конвей. Мне очень жаль, что именно я был вынужден открыть вам столь неприятную истину. Прежде чем отправиться домой, Бауэр повел Конвея в гараж, чтобы забрать его машину. - Не понимаю, как можно ни о чем не догадываться, когда жена так гуляет, сказал сержант, нарушив ход мыслей Конвея. Пожалуй, впервые он прав, подумал тот, а вслух сказал: - Дело в том, что я часто работал вечерами, а ей было скучно. Она уходила в кино. Я предлагал подбросить ее на машине, но Хелен говорила, что не хочет отрывать меня от работы, и я верил ей. Полагаю, поначалу так оно и было: она действительно ходила в кино. - Я вижу, весть о Тейлоре не очень расстроила вас. - Не знаю, - ответил Конвей, старательно вживаясь в образ обманутого мужа. - После такой ужасной недели... начала жена пропала, потом я узнал, что ее убили. Вряд ли что-то может ударить больнее. - Да, - подтвердил Бауэр. - Вы как парализованный. - А у Тейлора есть алиби? - спросил Конвей. - Есть, но его надо проверить. Алиби можно создать, хотя это очень сложно. Взять хотя бы вас. Когда убивают женщину, подозрение первым делом падает на мужа, и это естественно: мужья нередко убивают жен. Я должен был проверить, могли ли вы убить супругу. Обратите внимание: не убили, а могли ли убить. - Мне и в голову не приходило, что я должен иметь алиби, - сказал Конвей. - Кажется, меня никто не видел во время поисков жены и поездки на трамвае в участок. - Вот тут вы заблуждаетесь. Взять хотя бы патрульную машину. Полиция обшарила все окрестности кинотеатра, но вашей машины не нашла. Будь убийцей вы, машина стояла бы где-то поблизости. Правда, патрульные могли и не заметить ее, посему это обстоятельство нельзя считать имеющим доказательную силу. Но... - Бауэр вошел в раж, - но есть два бесспорно установленных факта. Вашу машину оставили на Фултон-стрит в две минуты одиннадцатого, а в полицейский участок вы явились в десять двадцать три. Такси в том районе тогда не было, автолюбители никого не подвозили. Кроме того, едва ли человек, только что убивший жену, поехал бы на такси или на попутке. Значит, если бы вы сами оставили машину, то должны были дойти до участка за двадцать одну минуту, а это невозможно. Я сам проверял, поэтому ошибка исключена. - А мне все это даже в голову не пришло. - Есть еще одно обстоятельство. Могу спорить, вы уже забыли собственные слова о том, что трамвай не остановился возле Уилкокс. Я не поленился и проверил. И что бы вы думали? Вагоновожатый вспомнил, что пропустил эту остановку. У него заканчивалась смена, и он спешил домой. - Я и не думал, что ради меня вы проделали такую большую работу. Весьма признателен.