Иду на свет

Глава 20

Прошло три месяца.

Санта ни разу не бывала на больших юридических событиях. Отца сопровождала мама, которая одевалась невероятно красиво, целовала напоследок дочку, обволакивая сладким запахом вечерних духов, скрывалась под руку с Петром за дверью, оставляя «мелочь» на вечер с няней или бабушкой.

Провожая родителей, Санта немного мечтала, что когда чуть подрастет, отец сдержит свое слово — обязательно возьмет Санту с собой.

Представляла себя рядом с ними на фотографиях. В платье, похожем на мамино. Как будет подслушивать умные разговоры, удачные шутки. Как будет пить шампанское. Как будет следить за Данилой…

Он ведь, конечно же, тоже ходил на такие…

И вот сегодня её очередная мечта не просто сбылась, скорее превзошла себя, а было до противного безразлично.

Прошло больше месяца с тех пор, как она ушла из Веритас. Пронесся целый март. Её провожали всей практикой. У неё сердце разрывалось от количества добрых слов, которые были сказаны. Последний рабочий день был одним из сложнейших в жизни. И вся жуть в том, что ему предшествовали такие же сложные недели. А те, что потянулись после..

Санта раз за разом объясняла себе же всё это время, что так нужно и она не жалеет. А на душе всё равно кошки скреблись.

Данила в этом был не виноват. Никто не виноват. Но из своего Веритас уходить ей было очень больно.

Она плакала, удаляясь из чата практики, чтобы частое пиликанье не теребило душу.

Она заработала себе пусть не явную, но депрессию.

С утратой любимой работы в душе образовалась пустота, которую, как казалось, ничем не заполнишь.

Данила предложил не спешить с новым трудоустройством, видя, что появившиеся предложение не заражают ярким энтузиазмом саму Санту. Она согласилась, сама толком не зная, искренне считает, что пауза ей подходит, или просто не хочет принимать решения самостоятельно, поэтому перекладывает на его плечи.

Но они ведь широкие. Выдержат. А её…

Чернов предложил Санте немного отдохнуть и подумать. Сосредоточиться на учебе и на своих желаниях.

Она кивала болванчиком каждый раз, когда он заводил подобные разговоры. И держала крик внутри.

Ведь единственное её искреннее желание — никуда не уходить.

Но этот вариант не рассматривался.

Почему уход из практики Данилы казался ей настолько трагичным, Санта и сама толком не знала, но хандрила знатно.

Наверное, она во всём однолюб. И точно так же, как когда-то Чернова, теперь выбрала для себя Веритас. Пожила с ощущением абсолютного счастья внутри… И не может смириться с потерей. Понимает, что вторая любовь ещё случится. Но ей хочется первую.

Освободившееся вдруг время и осознание, что теперь они с Данилой даже прятаться не обязаны, — совсем не радовали. У Санты во всём включился режим автопилот.

Это одинаково сильно тревожило маму и Данилу. Они пытались заинтересовать её, расшевелить.

Елена подталкивала в сторону подготовки к свадьбе. Данила поручил организовать наконец-то поездку в Барсу. Пообещал, что возьмет недельный отпуск, Санта пропустит несколько пар. Зато развеется.

И пусть особого энтузиазма не вызывало ни первое, ни второе, Санта старалась верить в то, что так и будет.

Убеждала себя, что ей нужно немного времени.

Что чувство, будто осталась на обочине, когда остальные продолжают нестись вперед на бешеной скорости, пройдет…

Тем более, что Данила искренне старался компенсировать утрату.

А сегодня у них и вовсе премьера — первый официальный выход вдвоем в юридическую тусовку.

Очередное пафосное награждение лучших по чьей-то версии. Приглашение пришло, конечно же, Чернову. Санта не претендовала, и не подумала бы даже напрашиваться, но Данила предложил пойти вместе во время одного из молчаливых совместных ужинов. Не собирался никого эпатировать, но и до самой свадьбы скрываться — тоже нужным не считал.

По официальной версии, у них вот сейчас только всё завязывается. Вот сейчас этической дилеммы уже нет. Кто захочет — конечно же, сопоставит, как считает нужным, но это не так критично.

Их не поймали на горячем. Они сделали, как хотели изначально. Как изначально хотел Данила.

Ещё он хотел, чтобы предложение зажгло Санту. Она же смогла только сымитировать.

Настолько ушла в свою хандру, что, готовясь к выходу, даже не волновалась, как с ней непременно случилось бы раньше.

Исполняла «задание» на пятерку, но без огонька.

И сейчас на ней — красивое платье. Волосы спадают по плечам идеальной волной. Икры напряжены, потому что стопа изогнута — она на шпильках.

Спина привычно ровная. Подбородок привычно же гордо приподнят. Вокруг — движение.

А она как никогда остро чувствует себя лишенным прав вынужденным пешеходом, перед носом которого с дразнящим рычанием рассекают спорткары.

Данила — за стеклом в зале. Ещё десять минут назад она стояла рядом, дежурно улыбаясь и слушая его разговоры с его знакомыми на общие для них темы в пол уха. А потом как-то резко накрыло.

На неё не смотрели косо. Не пускали неуместные шуточки. Её принимали здесь. Не отторгали. Просто… Как придаток к Даниле. Красивый. Не стыдный совершенно. И рот она открой — не опозорила бы. Но на душе тоска никчемыша.

Настолько давящая, что хочется отойти, продышаться хотя бы.

Когда-то она сама ему же сказала, что пойдет на подобный вечер, только если пригласят лично её. Он ответил: «не сомневась», в итоге же… А ведь она ещё даже не Чернова. Щетинская пока. Но толку?

Когда Санта сделала аккуратный шаг в сторону от Данилы, тут же получила вопросительный взгляд.

Он весь вечер старался. Держал руку рядом с её телом, позволял опереться о локоть. Не оставлял одну. Представлял. Присматривался ко взгляду и спрашивал, как дела.

Он, как всегда, был идеальным. Просто она не справлялась…

— В горле пересохло, попить возьму…

Шепнула, а потом испытала раздражение, ведь Данила поднял руку с указывающим вверх пальцем, подзывая официанта. Он хотел угодить и облегчить. Но ей этого не надо.

— Я сама, — Санта сказала, смотря при этом на блеск носков его туфель, не дожидалась реакции. Нажала на мужскую кисть, которая была прижата к её талии сзади. Рука Данилы её отпустила.

Идя к дальнему фуршетному столику, Санта чувствовала лопатками его же взгляд.

И одна часть души звала её назад — оглянуться, улыбнуться. А вторая не давала.

Санта сжала ножку бокала, со дна которого тянулась череда бисерных пузырьковых нитей.

Они же покалывали кончик языка, когда девушка пригубила.

Ей показалось, что снова отпускает, и трагедия больше не видится настолько уж трагичной.

Развернувшись, Санта посмотрела на Данилу. Только сейчас улыбнулась… Потому что он ждал.

Получив очередное «своё» — вернулся к разговору полноценно…

И у Санты поверх Наполеона из эмоций — новый слой. Чувство вины. Ведь неблагодарной сукой быть совсем не хочется.

Её взгляд скользит по залу. Она пытается собраться. Саму бесит состояние. Ей ведь гордиться бы…

Она сегодня рядом с лучшим. Она в принципе рядом с ним. Но как-то…

Взгляд притягивает терраса. Она открытая, на ней тоже люди, и никого с голыми плечами — всё же холодно. Наверное, выходить туда — неразумно, но мысль об этом манит.

Достаточно, чтобы направиться в сторону стеклянных дверей без оглядки.

Первый вдох тут кажется будто освободительным. Воздух ещё холодный, он обволакивает тело. Кожа становится гусиной, но даже этот холод делает приятно. И в то же время больно. Это ведь не нормально, что ей лучше здесь, а не рядом с любимым.

Сердце щемит, Санта идет к парапету. Ставит бокал, сжимает перилла. Запрокидывает голову, выдыхает облачко…

— Добрый вечер, Санта.

Обращение с легкой издевкой прилетает справа. Музыка и в помещении достаточно тихая, а на террасе её практически не слышно. Больше — шелест голосов. Но он не мешает мужчине быть услышанным.

Санта поворачивает голову, чувствует, как ускоряется сердечный ритм.

Одним из преимуществ её общей угнетенности было полное безразличие к перспективе встречи со старшими братьями. Она сразу знала, что оба будут здесь. Она их даже выхватывала взглядом несколько раз. Не подходила, конечно же. И от них шага навстречу не ждала. О чем чешут своими языками — было всё равно. Тревогу из-за возможных действий Игната она давно пережила. Смирилась, что даже если на её профессиональном пути вырастет ещё одна преграда — это не отменит её стремления взять все.

И подойди к ней сейчас Игнат или Макар — наверное, разволновалась бы меньше.

— Не помнишь меня? Вот обидно-то…

Мужчина спрашивает, расценив её соскользнувший с лица вниз взгляд, как незаинтересованность, а у Санты просто холодок по позвоночнику и слишком «говорящие» глаза.

Помнит, конечно. И знает о нём больше, чем ему хотелось бы, наверное.

К ней подошел человек, ведущий счет своих побед над Данилой.

— Помню. Но хотела бы одна побыть.

Санта отвечает после паузы, смотря при этом снова в мужское лицо.

Изучает его, продолжая чувствовать нервный стук в грудной клетке.

Он не лучше Данилы. Внешне так точно. Не урод, конечно. Ухожен. Опрятен. Надушился так, что хочешь или нет, а его туалетной водой надышишься даже на открытой площадке.

Расслаблен. Прижимается пятой точкой к перилам, смотрит на неё с улыбкой, повернув голову. По взгляду видно — прекрасно знает, что делает.

Сознательно дергает тигра за усы.

Её любимого тигра.

И это вызывает бурю недовольства. А ещё желание унизить так же, как он когда-то унизил Данилу. Потому что измена — это унижение. Удар от человека, которому рискнул довериться безоговорочно.

И Маргарита свою расплату получила. Она несчастна. Не вернет Данилу. Не получит мужчину, который хотя бы отдалено напоминал.

А Максим — нет. По его лицу видно, что чувствует свое превосходство. Считает, что может вот так подойти…

Санта отрывается от мужских глаз, делает шаг в сторону, тянет бокал. Поворачивается к Максиму спиной, смотрит вдаль, чувствуя трясучку…

— Давит на тебя его безупречность, да? Слышал, с ним жить сложно…

Санте больше всего хотелось бы, чтобы этого оказалось достаточно — Максим ушел, оставив её одну. Но он решает иначе.

Задает вопрос сначала, потом рассказывает, о чем слышал…

И добивается своего.

Санта оглядывается, скользит молча по пиджаку, выглядывающим из-под рукава часам, кисти, нырнувшей в карман брюк…

— А вам хотелось бы?

Первая реакция на её вопрос — взлетевшие вверх брови. Потом новый хмык. Максим вроде как оценил шутку.

— Я не в числе его фанатов, малыш…

Фамильярное обращение заставляют Санту скривиться. Она делает ещё один шаг от Максима, потом же разворачивается. Складывает руки на груди, чувствуя, что потихоньку подмерзает.

Видит, что мужчина пробегается взглядом по голым плечам… И от этого передергивает.

По скотине видно, что он примеряет Санту на себя. А ей хочется съездить по лицу.

— Ко мне не надо так обращаться.

Она требует, Максим отталкивается от ограждения, на мгновение поднимает руки, вроде как сдаваясь…

— А как можно? — и не уходит. А задает новый вопрос, склонив голову, улыбнувшись притворно легко.

— А зачем нужно? — шире, когда в ответ летит встречный, её подбородок поднимается. Она смотрит снизу, но старается делать это так, будто выше на две головы.

Для Санты это важно. Она тоже должна уметь отстоять себя и Данилу. В жизни ведь всякое может быть.

— Ну чего ты ежика включила, Санта? Я же тебе ничего не сделал вроде бы… Наслушалась, наверное, гадостей от Чернова, мнение составила… А я же просто… По-дружески… Грустная весь вечер… А он не замечает будто… Устала? Домой хочешь, да?

Максим сыплет вопросами, а Санта чувствует себя скованной. Потому что его лицемерие настолько искренне звучит, а ещё так шикарно бьет по болевым, что даже не верится.

И как-то резко становится понятно: он не настолько уж прост и бездарен. Он не бессмысленный завистник. Он враг. Опасный враг.

— Сбежала куда подальше… Плечи голые, блин…

Который отыгрывает волнение. Расстегивает верхнюю пуговицу пиджака, стягивать начинает…

Замирает, смотрит на выставленную вперед женскую руку:

— Я не просила.

Предупреждая, Санта дает себе отчет в том, что набросить этому человеку пиджак на свои плечи не даст.

Ей сложно находиться с ним рядом, но если сбежит — покажет слабость. А нужно силу. Поэтому Санта стоит.

Максим колеблется, потом вздыхает… Поправляет пиджак на своих плечах, снова смотрит на неё, улыбаясь и качая головой…

— Ну даешь…

Сводит её сопротивление к абсурду. А себя пытается выставить тем, кем не является. Добрый самаритянин просто. Наблюдательный. Переживательный. Рубаха-парень.

Только Санта-то знает, с чьего плеча рубаха ему никак покоя не дает.

— Или подожди… Тебе Даня запретил, что ли?

Максим начинает задумчиво, потом задает вопрос с сомнением…

И пусть умом Санта понимает: это хренова манипуляция. Но сдержать внутри рвущееся: «ничего мне Даня не запрещает», сложно. Максим пытается взять на слабо. Максим каждым своим вопросом бьет по сомнениям, которые могут крыть тех, кто знает, что жить с Данилой в чём-то действительно может быть сложно.

Но эти сложности — проблемы не Данилы. В отличие от Маргариты, Санта в этом отдает себе отчет. И терять свое счастье по глупости не планирует.

— Года идут, а что-то не меняется… Точнее кто-то…

Максим бормочет себе под нос, крутя при этом головой. В Санте это вызывает протест и желание защитить. Но кричать: «это не так! Ты ничего о нем не знаешь» — глупее некуда.

— Очень странно подходить к незнакомому человеку и начинать его раскачивать на ровном месте…

Голос Санты будто красок лишен. Это, кажется, задевает Максима. Так же, как их смысл.

Он смотрит на неё по-новому. В глазах загорается новый интерес. Она будто чуточку выше поднимается в его глазах. Только от этого не приятно, а наоборот — противно.

С ним в принципе противно иметь дело.

— Ишь ты какая… Раскачивать…

Максим повторяет её же слово, вроде как обесценивая. А Санта знает просто: всё так и есть. Она попала.

— А всё ведь намного проще, Санта… — Максим произносит её имя с нажимом. Мол, видишь, малыш, я к тебе прислушался. А Данила всегда так делает? — Я сегодня — посол доброй воли.

Мужчина складывает руки перед собой и пародирует вежливый поклон.

— Ты, я так вижу, поверила во все Черновские страшилки обо мне. Но вряд ли не понимаешь, что идеального зла не бывает. Впрочем, как не бывает и абсолютного добра. У нас с Данилой разные правды. Но это — дело давнее. И дело личное. И с тобой я хотел бы говорить не об этом. Глобально мне всё равно, кто и с кем спит. Но, я так понимаю, это Чернов попросил тебя на выход из Веритас. Ты умница, что ушла. Подстраховала мужика. Не каждая стала бы. Но и о себе не забывай, Санта Петровна… Знаю, что у тебя с братьями отношения… Натянутые. Не думаю, что они правы. И ты тоже вряд ли так уж идеальна. Но если хочешь… Я мог бы поспособствовать твоему приходу в Лексу. Лексу твоего папы, Санта.

Санта может до бесконечности мысленно раз за разом повторять «верить нельзя», но Лекса её папы — это всегда в самое сердце. И как бы ни было глупо — упоминание о ней его же ускоряет.

— Если интересно — дай мне знать. У меня есть опыт и авторитет. С Игнатом о тебе сложно говорить будет поначалу. С Макаром — можно. Он более мягкий. Жалко будет, если быстро затухнешь на какой-то КПшке… А так присмотритесь друг к другу. Узнаете получше. Глядишь, всё сложится и с работой, и с семьей… Ты ведь способная девочка, как я понимаю… — Максим не может не видеть, что в ответ на его слова в глазах Санты зажигается злость. Но ответить она не успевает. Мужчина сильнее выравнивается, улыбается, подмигивает: — Да и уверен, твой отец был бы рад знать, что его дочь работает на благо дела, на которое он жизнь положил. В его Лексе…

Последние слова — удар ниже пояса. Настолько сильный, что Санте приходится сдержаться, чтобы не сложиться пополам. О язвительном ответе, конечно же, речи больше нет. Потому что это максимально нечестно. И максимально же несбыточно. Дочь Петра не вернется в Лексу. Что бы ни обещал ей предатель-Максим.

Там её ждет только подлость.

А тут — она разменная монета. Ею дергают, чтобы задеть Данилу.

Сама она для всех для них — ничто. И это так…

Санта безучастно следит за тем, как Максим достает из внутреннего кармана пиджака визитку. Сжимает между пальцами, протягивает ей…

— Надумаешь — звони. Если надо будет помочь урегулировать с Данилой — тоже можешь обращаться. Но по моему скромному мнению, он не имеет права ставить тебе палки в колеса только потому, что когда-то мы с ним что-то не поделили. Это было бы эгоистично, согласись… А предложение — хорошее.

Продолжая держать протянутой визитку, свободной рукой Максим берет её бокал и без стеснения глоток за глотком выпивает оставшееся шампанское. Его взгляд — легкий и даже игривый слегка.

А у Санты в голове — яркий взрыв из эмоций. Вплоть до смеха. Неужели она настолько дурой выглядит?

— Пошли в зал, Сант. Тут холодно…

На её плечи внезапно приземляется другой пиджак. Другой же запах укутывает. Этот — родной, но Санта всё равно вздрагивает из-за неожиданности. Данила подошел незаметно для неё со спины.

Взгляд Максима — тут же поднимается вверх над её головой. Визитка ложится на парапет…

— Данила… — блондин улыбается и салютует пустым бокалом. А что с лицом Чернова, Санта может только предполагать. Скорее всего, он безразлично зол. — Хороший вечер, скажи? Только спутница твоя грустная какая-то… Спрашиваю, почему… А она: «скучно тут…».

Максим врёт, абсолютно не стесняясь того факта, что при Санте. Она же, будто окаменев, просто смотрит на его шею.

От Данилы исходит напряжение и злость. Пробивают её лучами. Она себя чувствует будто прокладкой. Писк: «я такого не говорила!» прозвучал бы жалко. Поэтому она молчит. Мужчины тоже…

— Идем…

Данила рука сжимает запястье Санты. Не больно, но сильно. Он же делает первый шаг в сторону от Максима, визитки и парапета.

Санта даже не думает сопротивляться. Её тянут — она идет. Сердце в ушах. Кровь на подходе к щекам…

В спину летит:

— Где твои манеры, Чернов? Ты бы спросил хотя бы: хочет девушка в зал или нет?

Вроде как шуточное и легкомысленное, а Санта чувствует, что пальцы Данилы сжимаются сильнее.

Он тормозит, отпускает её…

— Дань, пожалуйста… — Санта шепчет, пытаясь притормозить его рукой, но пальцы бессмысленно проезжаются по ткани рубашки.

Данила проходит мимо, не глянув. Возвращается к Максиму. Останавливается, нарушая любые представления о личном пространстве. Говорит что-то на ухо.

Что именно — Санта не слышит. Видит только лицо Максима.

Сначала — с ядовитой ухмылкой и взглядом, направленным на неё. Но та самая ухмылка потихоньку спадает. Взгляд холодеет. Ему неприятно. Но явно не хуже, чем было самому Даниле. Сейчас и десять лет назад.

Отстранившись от лица Максима, Данила тянется к оставленному на парапете кусочку картона. Сталкивает демонстративно пальцем вниз. Подмигивает, стряхивает руки, снова разворачивается…

На Санту всё так же не смотрит.

Только перед собой — и снова по холодному зло.

Снова же сжимает в ладони её кисть. Тянет обратно в зал.

Уже в нём вдруг приближает к себе за талию, прижимается губами к виску.

— Санта, пожалуйста…

Обращается серьезно, но суть просьбы тоже не озвучивает.

А её кроет тоска опять…

Разве же она ещё не доказала, что не Маргарита? Или она всю жизнь должна доказывать?