Иду на свет

Глава 22

Впервые в Верховный суд Данила попал давным-давно. Тогда он ещё иначе назывался. Другие функции исполнял.

С тех пор прошли добрые десять лет. Он из совсем пацана, дерзкого, амбициозного, стал вполне взвешенным человеком.

Эти стены уже не отзываются в душе тем трепетом. Ответственность не распирает изнутри, выходя с дрожью.

Теперь она просто чувствуется. Но рядом с ней — уверенность.

С тех пор вообще многое невероятное стало обыденным.

Сегодня, к примеру, Данила шел по этому коридору, совершенно безразлично глядя перед собой. Внутри клокотало, но вопрос совсем не в деле, на которое приехали.

А в памяти неожиданно всплыло…

— Ну как тебе, Дань? — Пётр спросил, повернув голову и с улыбкой глянув на парня, в котором отчего-то души не чаял.

Тот пожал плечами, потом хмыкнул, мотая головой.

— Я ожидал чуть-чуть другого…

Признался, и чего ожидал — Петру понятно. Выросшие на американских фильмах дети всегда ждут от процесса феерии. К ней готовятся. Когда впервые надо выступать в суде — две ночи не спят. Идут к первому составленному своими руками иску годами. Особенно его ценят, холят и лелеют. Первого решения ждут, как приговора по своему же мокрушному делу.

Потом первую апелляцию. Кассацию.

Он в свое время тоже всё это пережил. Рядом с ним это пережили многие и многие.

И он каждый раз не уставал задавать вопрос. Каждый же раз с интересом ожидая ответа.

У Данилы сегодня — первый поход в Вышку. Для Петра — обыденность. Для парня — событие. Ненавидит костюмы, шкодная морда. Избегает официоза, сколько есть сил. Петр бурчит, но это ему в Дане тоже нравится. Не делает то, в чем больше пафоса, чем смысла.

А сегодня — как с иголочки. Красивый. Умный. Особый камушек в коллекции. Будущее Лексы. Сердечная привязанность его маленькой дочки… Пётр достаточно проницательный, чтобы видеть её реакции. И ему невероятно забавно из-за того, что остальные этого не замечают. Но Санта перерастет — ему понятно.

— Нам слова толком сказать не дали…

Данила пояснил, Пётр рассмеялся громко.

Наверное, даже громче, чем стоило бы в этих стенах. Здесь шуметь куда опасней, в библиотеке.

— Ты выиграл, Дань… Какое тебе ещё слово надо?

Реагируя на вопрос начальника с легкой издевкой, Данила пожал плечами…

Формально выиграл тогда не он — сам Пётр. Представителем значился он. Данила же вёл дело фактически. Составлял документы, достраивал позицию сверх того, на что предложил обратить внимание Щетинский.

К тому моменту уже вполне расслабившийся. Даниле он доверял почти так же, как себе. Где-то корректировал, что-то подправлял. Парень косячил, конечно. Кто не косячит? Но понятно было: точно не предаст. Болт не положит. Совесть не позволит.

А совесть в их деле — одна из главных вещей.

На вопрос Данила так и не ответил. Но Петр не настаивал. Он был отчасти риторический. Но и вполне реальные у него тоже имеются.

— К нам в практику просится парень — ты его помнить должен…

Петр снова заговорил после паузы, Данила вскинул на начальника новый взгляд.

Они успели выйти из Вышки, направились в сторону автомобиля Щетинского.

— Кто?

— Наконечный. Максим.

Петр уловил, что Данила кривится. Но отвечать словами не спешит. Хотя это, в принципе, уже ответ.

Максима Петр помнил ещё со времен собственных семинаров. Он всех своих студентов помнил. Кого лучше, кого хуже.

Максим тогда показался далеко не глупым, но на фоне Дани откровенно меркнул. Поэтому, когда возник вопрос, приглашение в Лексу получил Данила. Как оказалось, Пётр не прогадал. Выбрал того. Но это ведь не значит, что у остальных — ноль шансов.

Тем более, что когда-то он сам вёл себя так же, как сейчас этот Максим — бился лбом в желаемые двери, пока те не откроются.

Они с Данилой сели в машину. Петр завел, вырулил даже…

А Чернов всё так же молчит.

Смотрит в лобовое. В боковое. Как бы на ногти…

— Дань… Мнение твое жду…

Снова кривится. Не хочет он мнение озвучивать. Пётр чувствует.

— Как человек он говно. Лично мне с ним работать не хотелось бы. Как юрист — дайте задание…

По Даниле видно было — о своих словах не жалеет. Но произносит будто нехотя.

Что неправильно. Ведь кроме всего прочего, ему нужно уметь и людей оценивать объективно. У парня большое будущее. Очень большое. Двадцати пяти нет, а его позиции судам не стыдно практически слово в слово в свою мотивационную переписывать.

— Я уже дал. Исполнил вполне достойно…

Петр сказал, снова скашивая взгляд и засекая реакции. У Данилы челюсти сжаты. Взгляд неодобрительный. В нём много слов, но не спешил озвучивать…

— Я бы не брал.

Поизносит после новой длинной паузы.

Делает это, смотря на начальника. Тот тоже мельком в ответ.

Отмечает сухость и твердость. Рядом с ними — легкое сожаление. Действительно не брал бы.

— Почему?

— Для некоторых людей чужая голова — трамплин. Он из таких.

Ответ Данилы лишен одной из важных составляющих правильной аргументации: факты, на которых построен, не обозначены. Но Пётр ведь спрашивал о мнении, а не о фактах — мнение и получил.

Кивнул, повторяя в голове слова. Принял решение для себя.

— Хорошо, спасибо тебе…

Улыбнулся, получил от Данилы ответную улыбку — натянутую, которая тут же гаснет, стоит ему отвернуться к окну…

— Поздравляю, Дань…

Новое обращение Данилу явно удивляет. Они от суда толком отъехать не успели, а он забыл уже. Хмурится, смотрит с сомнением, спрашивает:

— С чем?

— С победой, с чем же ещё?

Осознает, улыбается снова так же, как в суде. И ничего не отвечает. И это тоже правильно.

Ему пора начинать привыкать к победам.

Тогда его просто спросили. Он просто же ответил. Не уточнял, что решил начальник. Понял по прошествии какого-то времени — Максима в Лексу не взяли. Почему Пётр отказался от идеи — дело не его ума.

Но прошло дохрена лет — и всё с ног на голову.

В Лексе как раз Макс.

Данила там — персона нон грата.

В то же время, что-то вообще без изменений.

Для Максима чужая голова — трамплин. А для Данилы Максим — тупорылое мудло.

Путь Чернова по коридору заканчивается тупиком.

Справа — двери в мужской туалет.

Данила давит ручку, заходит…

Ловит сначала взгляд в отражении, потом улыбку человека, стоящего у умывальников.

Они с Максимом сегодня одеты плюс-минус одинаково. В принципе, как все адвокаты, попавшие в здание. С виду — приличные люди… Но это только с виду.

Данила скользит взглядом по дверям кабинок — все открыты. Вот и отлично. Щелкает замком…

— Данила Андреевич предпочитает ссать в уединении?

Игнорирует комментарий ухмыляющегося Максима, идет к нему.

Видит, что мужчина усиленно делает вид, будто хозяин ситуации тут он.

Только вот нихуя.

Сегодня их вызвали в заседание.

По вопросам суддейской коллегии и по их с Максимом ответам уже как бы понятно, что Лекса проиграет и здесь. Поэтому корчить из себя — бессмысленно.

Но Максим смотрит в зеркало с ухмылкой, вытирая бумажным полотенцем руки, когда Данила приближается…

Откуда-то точно знает, что одну из своих обид — то, что старший Щетинский когда-то пригласил на стажировку не его, и позже на работу тоже не взял, Максим приписал козням «конкурента». Наверное, даже убедил себя, что Данила отговорил начальника из-за страха померкнуть на фоне непризнанного гения…

И Риту он трахать начал, наверное, тоже на этом основании. С особым удовольствием.

Не смог пережить «унижения».

— Эй, ты полегче давай!!! — Максим вроде как предупреждает, вроде как с достоинством. А у самого глаза увеличиваются, когда его разворачивает и приходится делать череду пятящихся шагов. Пока спина в синем плотном пиджаке не бьется о стену. Пока локоть Данилы не вжимается в шею.

Глаза Максима — ещё больше. В них вспышка страха. Потом злость.

Он щурится, оттолкнуть пытается. То ли булькает, то ли кашляет. Но больше не язвит и не улыбается…

— Думаешь, я с тобой шутки шучу?

На вопрос Данилы не надо отвечать. Впрочем, не надо и сопротивляться.

Просто зря мудак расслабился. Зря перед заседанием подходил и упражнялся в остроумии. Зря не прислушался к словам, которые Данила не пожалел для него на той террасе.

— Пусти, придурок…

Максим вытолкнул из себя сдавленно, пытаясь действительно оттолкнуть. Но это не так просто, как хотелось бы.

Да и Даниле приятно видеть, как вместе с потом, страхом и хрипами из соперника выходит спесь.

Максим давно бросал ему вызовы. Раз за разом. Один дебильней второго. И вот только сейчас Данила готов принять.

Но их война долго не продлится. Потому что под маской напыщенного успешного метросексуала скрывается обычный трус с проблемами в самооценке.

— Тебе сказано было к Санте не лезть. Сказано, правда?

Данила спрашивает, отпуская горло, прихватывая за грудки и ещё раз ударяя спиной о стену.

Это не столько больно, сколько унизительно. Это именно то, чего заслуживает Максим. На самом деле — башкой бы в унитаз. Вполне возможно, в школе с ним так тоже делали. Поэтому и вырос обозленным чмом-достигатором.

В голове у Данилы красным моргает: «ты тоже плохо сейчас делаешь, придурок. Палишься ведь»… Но сдержаться он не может.

Его пугает до мороза по коже мысль о том, что это может влезть к ним с Сантой. Что это может сыграть на чувствах девочки, для которой невозможность быть частью Лексы, какой строил и видел её отец, это рана.

Санта очень умная. Ну просто очень. Но она — человек, а значит ею можно сманипулировать. И Максим дергает правильно.

Только он её ждет… И Лекса её ждет, не ради Петра, Санты, самой фирмы, а ради того, чтобы потешить тщеславие её братьев и Максима.

Чтобы Данила — всегда в напряжении, а они отравляли жизнь людей, которых считают врагами.

И пусть Санта скорее всего первым делом поступила бы точно так же, как поступил он — отказала Максиму. Но червяк сомнений её грыз бы. И даже это — слишком жирно для Максютки.

— Мне тебе ноги поломать, чтобы ты успокоился, а? — Данила спрашивает, опять вдавливая Наконечного в стену.

Самому кажется, что правда готов: достало.

Смотря на события десятилетней давности, мог бы даже легкую благодарность испытывать. Потому что Рита — та ещё бездна. И как же хорошо, что не затянуло. Но сейчас — история другая.

А такие, как Максим, ничего не боятся, пока с ними в теории.

— Че ты головой крутишь? В сортире камер нет…

Взгляд Максима правда прошелся по углам. Данила попытался поймать.

У него не падала планка. Он мыслил вполне хладнокровно. Выводить из туалета с расквашенным носом адвоката заявителя по делу, в котором он представляет ответчика, — тупо. Но просто отпустить Максима со все таким же самодовольным выражением на лице Данила не мог.

Он не угрожает сто миллионов раз красного словца ради. Он правда ценит Санту. И себя он тоже очень ценит.

— Думаешь, я шучу?

— Пусти, припадочный…

Новая попытка Максима оттолкнуть Данилу заканчивается ничем.

Чернов ищет и ловит взгляд прижатого к стене блондина. Тот, кажется, немного опомнился. Страха больше нет — есть злость. Отчасти, наверное, на себя. Потому что разворачивающийся сейчас сценарий — явно не относится к тем, о которых он мечтал.

Но брошенное после заседания невзначай вроде как на прощание «привет трусливой малышке» и гадкая улыбочка не могли остаться без Даниного ответа.

— Сам усвой и своим передай: ваша эра кончилась. Вам пиздец — тоните с достоинством. И Санту в это не впутывайте. Вы сами наработали на то, что с вами стыдно иметь дело. Всё лучшее от вас бежало, сверкая пятками. То, что бежало ко мне, — вопрос второй. Вы годами себя в жопу загоняли. А теперь удивляетесь, почему за вами в говно-то не ныряют. Твои схемы с Ритой — пиздец жалкие. Надеюсь, она блядовала не только с тобой, потому что за ребенка больно, если к такой мамашке у него в комплекте ещё и ты в отцах. Ещё один шаг в сторону меня или Санты — я начну раскручивать всё, что на вас нарою. И уж поверь, у меня получится лучше. Ведь зачем мне трахать твою тёлку, если я могу трахнуть тебя?

Данила задает вопрос, потом — слушает тишину и тяжесть дыхания.

Во взгляде Максима — чистая ненависть, но он не спешит плеваться желчью в ответ. Смотрит и дышит.

Бьет по рукам, когда Данила и сам готов отпустить.

Чернов подмигивает, выпрямляясь и отступая.

Разминает шею, поправляет галстук…

Идет обратно к умывальникам, включает тепленькую водичку… Моет тщательно — с мылом.

Что прилетит ответка — не боится.

Откуда-то точно знает — Максим не рискнет. А если вдруг — реально получит заслуженное унитазное купание.

Стыдное до ужаса. Заслуженное уже давно. С последствиями потом как-то разберется.

Следит, как Максим размашисто шагает в сторону двери…

Неужели слова не скажет?

Останавливается, уже открыв, оборачивается…

— Посмотрим, чья возьмет.

Обещает, думая там что-то в своей головушке долбоеба. А Данила не сдерживает смех. Потому что ну реально ведь жалко.

Ему угрожает человек, которому через пару недель придет отказ в удовлетворении кассационной жалобы. Человек, которому совсем скоро становиться на биржу. Которого с руками отрывать не станут. Который по сути является верной крысой, не успевшей сбежать с тонущего корабля. А теперь как бы поздно…

— Малышам привет…

Данила произносит и смотрит в зеркале, как Максим валит нахрен. Дальше поедет в Лексу. Там перемоет с Игнатом его косточки — каждую. Поглумятся мысленно, но в реальности ничего не сделают.

Не смогут.

А даже если вдруг рискнут — Данила за себя не боится. Ему важно, чтобы Санту не задело.

Для этого он на многое пойдет. И в открытую бойню тоже вступит, если понадобится.