Идущий по звездам

Приемная была выполнена в ультрасовременном стиле. Стулья представляли собой несколько кожаных полосок, натянутых между деревянными опорами. Вместо картин по белоснежным стенам разбрызганы какие-то огромные пятна. Стройные и изящные растения милостиво выпустили один-два глянцевых листочка. А окно, хотя и занимало всю стену, слегка подкрасили, так что даже солнечный свет был приглушен.

Все тщательно рассчитали, обезличили и подобрали так, чтобы производить определенное впечатление.

Лэйкен Мерфи не вписывалась в эту комнату. Она прекрасно отдавала себе в этом отчет, и секретарше вовсе не нужно было бросать на нее испытующие взгляды через всю комнату.

На Лэйкен был темно-синий костюм, в котором лучше всего являться в суд и препираться с судьей насчет глупой системы штрафов за нарушение правил дорожного движения. Ее золотистые волосы были собраны в более-менее аккуратный узел и слегка блестели. Она надела свои лучшие золотые сережки и самые любимые золотые браслеты, а на коленях держала сумочку, сшитую по индивидуальному заказу и подаренную ей на Рождество подругой Розмэри.

Дома Лэйкен казалась бы разодетой в пух и прах, но в Чикаго, в этом фантастическом окружении, она походила на менеджера по продаже запчастей для автомобилей — которым на самом деле и была — и чувствовала себя не в своей тарелке, подобно жаворонку, затесавшемуся в стаю фламинго.

Правда, ее это не слишком беспокоило. Если бы представилась такая возможность, она не задумываясь выбежала бы поглазеть на английскую королеву, не надев на себя ничего, кроме пляжных тапочек. У нее были весьма серьезные причины, чтобы находиться здесь.

Лэйкен Мерфи была женщиной, имеющей особое предназначение.

Путь, приведший ее в эту точку земного шара, был весьма извилистым. Он начался в горах западного Техаса, ненадолго задержался в кабинете психиатра в Далласе, смущенно вернулся назад в западную часть штата и наконец уткнулся в маленький пыльный городок Пан-хандл на северо-западе Техаса.

Де Уитт. Два квартала в стороне от дороги, которая вела в голую, открытую степь.

Лэйкен оказалась здесь в надежде отыскать человека, которого звали Джозефом Два Дерева. Но обнаружила только плоское надгробие на маленьком забытом кладбище. Мистер Два Дерева умер почти двадцать лет тому назад.

Повинуясь одному только инстинкту, она в последнем порыве отчаяния разыскала пожилую женщину, которая была соседкой Джозефа Два Дерева и его ближайшим другом.

Тогда-то ей и открылось, что Де Уитт был вовсе не тупиком, а еще одним поворотом в пути. От этой женщины Лэйкен впервые услышала имя Марка Аврелия Рида.

Анабел Куртис — маленькая женщина, довольно розовощекая и энергичная для ее возраста — очень обрадовалась посещению Лэйкен и не торопясь повела свой рассказ.

— Джозеф Два Дерева был лучшим человеком, которого я знала, — сказала она Лэйкен и голос ее дрожал от полноты воспоминаний. — Он помогал всем. Питеру, Полю, кому угодно. И неважно, как он себя чувствовал, и было ли у него время. Он, не задумываясь, бросил бы мешок с золотом, чтобы поднять зашибленного пса. Такой уж это был человек.

Она со вздохом откинула со лба прядь белоснежных волос.

— Не могу передать, как мне его не хватает. Двадцать лет я ощущаю, что его нет рядом со мной — думаю, так будет продолжаться до того самого дня, когда я встречу его уже по ту сторону.

— Судя по всему, это был необыкновенный человек, — пробормотала Лэйкен. — Но правда ли, что перед смертью он обучил своего внука тому, что знал сам? — Когда Анабел кивнула, Лэйкен подалась вперед и спросила: — Что это за человек? Я имею в виду внука?

— Марк, — женщина слегка нахмурилась, словно вглядываясь в даль. — Это особый мальчик. Странный, высокий путь выпал ему. Марк с самого начала был совсем другой. Иногда это случается. Некоторые люди рождаются, чтобы быть не такими, как все. Я пыталась помочь ему. Быть ему вместо матери, надеясь хотя бы отчасти возместить ему отсутствие материнского тепла. Но все было напрасно. — Она покачала головой. — Он никогда не подпускал меня достаточно близко. Он, конечно, был очень вежлив, никогда не забывал сказать: «спасибо, мэм» и все такое, но я уверена, что он стоял в стороне от остального мира, и тот мальчик, что сидел внутри него, истинный Марк, был недоступен для чужого глаза.

— Материнское тепло, — повторила Лэйкен. — А что произошло с его матерью?

Ответ последовал не сразу. Как это вообще свойственно людям, выросшим вдали от городов, старосветская любезность была неотделима-от Анабел. Поэтому Лэйкен позволила ей усадить себя в одно из старомодных кресел и терпеливо дожидаться, пока хозяйка принесет холодный чай и тарелку с имбирным печеньем. А потом они еще немного поговорили об изменчивости погоды и современной жизни.

— Элисия, — сказала наконец миссис Куртис, — была дочерью Джозефа и матерью Марка. Не знаю, какое имя дали ей команчи. Все звали ее Элисией. — Старая женщина немного помолчала. — Нелегко было воспитывать ее одному — жена Джозефа умерла во время родов. Он жил в поселке команчей километров в пятнадцати к западу отсюда и, конечно, не мог равнодушно смотреть на то, что делалось вокруг него. Его народ был беден и немощен, молодежь спивалась и погибала от пристрастия к наркотикам. Но никому не было до этого дела. Кому были нужны эти люди? Разумеется, Джозеф желал для Элисий лучшей доли, поэтому он поселился на старой ферме недалеко отсюда и позволил девочке смешаться с местными детьми. Она одевалась, как они, разговаривала, как они. Он даже отправил ее на север учиться в колледже.

Миссис Куртис отхлебнула чаю и промакнула губы бумажной салфеткой.

— Там-то она и встретила Александра Рида. Тот был богат и совершенно не похож на ее прежних знакомых, но они полюбили друг друга, поженились и казались счастливой парой. Потом появился ребенок. Как видно, его рождение что-то перевернуло в Элисии. Кровь команчей взыграла в ней, и она потеряла покой. Подробностей я не знаю, но в один прекрасный день Элисия поднялась с места и оставила все, что у нее было. Мужа, модный дом, наряды. Машины и слуг. И сказала, что не может воспитывать сына в том мире, в котором живет ее муж. А потом привезла Марка сюда, поселившись в поселке вместе с родственниками.

Александр последовал за ней, умоляя вернуться. Не знаю, что именно произошло между ними, но, в конце концов, он сдался и вернулся на север один. Однако, — и она пристально посмотрела на Лэйкен, — тут-то и начались страдания Джозефа. Потому что едва муж Элисии уехал, ей стало его не хватать. Она томилась и чахла, казалось, что жить с родственниками ей тоже невмоготу.

— Бедняжка, — сказала Лэйкен. — Она не находила себе места.

— Вот-вот, — кивнула Анабел Куртис, — Джозеф думал, что он сделал, как лучше, но в итоге она оказалась между двух миров. В ней текла кровь команчей, но выросла она среди белых. Ни рыба, ни мясо. И он во всем обвинял себя, не мог простить себе, что загубил жизнь дочери.

Через год Элисия умерла от воспаления легких. Александр был в отчаянии, но не сказал ни слова против того, чтобы Джозеф взял на себя заботу о Марке. Думаю, мальчику тогда исполнилось два года. И Джозеф, да благословит его Господь, не повторил той ошибки, которую сделал с Элисией. Внука он воспитал совершенно иначе.

— Он воспитывал его как команча? Старая женщина кивнула:

— Каждый день он внушал мальчику, кто он — по крайней мере, кем он должен быть в представлении Джозефа. Они не вернулись в индейский поселок, но большую часть времени проводили вдвоем в открытой степи, а не в стенах дома. Джозеф учил его наблюдать различные приметы, объяснял вековые секреты команчей. Приучил быть выносливым и крепким, как его предки. Он был уверен, что Марк должен быть команчем до мозга костей. Лэйкен подалась вперед:

— И что стало с ним дальше? С Марком? Куда он отправился после смерти деда?

— О, Марк покинул ДеУитт до того, как это произошло. Ему было лет десять, когда Александр Рид погиб в результате какого-то несчастного случая. Кажется, он увлекся горными лыжами. А потом в городе объявилась эта женщина.

Анабел покачала головой:

— Я таких еще не встречала — взор ее был полон презрения. Она сказала, что Александр — ее брат, поэтому мальчик принадлежит ей. И она приехала, чтобы забрать его с собой. Что она и сделала. Два года судебных разбирательств ничего не изменили — она добилась того, что ее признали опекуншей над мальчиком.

Анабел тяжело вздохнула, и ее глаза подернулись печалью.

— Этот мальчик не проронил ни слезинки. Ему было двенадцать лет, когда они вырвали его из того, что он знал и любил, но он и глазом не моргнул. Его лицо было твердым, словно выточенным из камня. Тут же сказалось его индейское воспитание, Джозеф мог гордиться им. Но все же история выглядела довольно странно.

— А что мистер Два Дерева? Он тоже отнесся к расставанию столь же бесстрастно?

Миссис Куртис издала короткий резкий смешок:

— Неужели вы в это верите? Утрата мальчика убила Джозефа. Он начал медленно умирать день за днем. Он как-то протянул пять лет, а потом тихо угас. Просто отказался от борьбы.

Теперь в ее голосе слышалось сожаление:

— Марк даже не приехал на его похороны. И я всегда молюсь, чтобы Джозеф не узнал об этом, не увидел с небес, что его единственный внук не проводил его в последний путь, и его сердце не раскололось от горя.

Миссис Куртис снова замолчала и Лэйкен последовала ее примеру, не желая вторгаться в чужую печаль. Через несколько минут Анабел взглянула на Лэйкен и улыбнулась, как бы стряхнув с себя грустные воспоминания.

— Вы сказали, что Александр Рид жил на севере, — начала Лэйкен, протягивая руку за печеньем. — Вы не помните, где именно?

Миссис Куртис нахмурилась.

— Кажется, я и тогда-то точно не знала… Кажется, я слышала об этом от своей дочери. Или она писала об этом… Подождите, я посмотрю среди писем…

Она вышла и скоро вернулась с картонной коробочкой.

— Мне кажется, моя Сара упоминала о Марке в одном из своих писем.

Анабел села и принялась перебирать содержимое коробочки.

— Взгляните, — сказала она спустя несколько минут. — Это фотография Джозефа. Она была сделана до того, как на него свалились все эти беды.

На черно-белом снимке был изображен мужчина крепкого сложения со смуглым лицом и густыми черными волосами. Несмотря на то, что он носил ковбойскую шляпу, джинсы и сапоги, а также клетчатую рубаху с длинными рукавами, в нем безошибочно узнавался коренной житель американского континента. Лэйкен сразу поняла, почему миссис Куртис любила его. Блеск его темных глаз заставил ее губы сложиться в невольной улыбке.

Она еще продолжала изучать фотографию, когда хозяйка обнаружила то письмо, которое искала.

— Сара живет в Канзас-Сити. В этом письме она пишет, что фирма, в которой она работает, переезжает в новое здание — небоскреб в пятьдесят этажей. — Анабел скептически взглянула на Лэйкен. — Я не доверяю таким высоким домам. Без неприятностей тут не обойтись. — Возвращаясь к письму, Анабел продолжала: — И вот Сара пишет: «И знаешь, мама, кто проектировал это здание? «Хенли, Нобль и Рид» из Чикаго. Я понимаю, что тебе это ничего не говорит, но имей в виду, что «Рид» — это в какой-то степени и наш Марк». Сара и Марк часто играли вместе, когда были маленькими… Она пишет о том, как потрясло ее имя Марка Аврелия Рида, напечатанное на конверте… Да, вот и дальше: «Насколько я знаю, Риды считаются в Чикаго большими людьми».

Она отложила письмо и встретилась взглядом с Лэйкен:

— Чикаго. Письму шесть лет, но, поскольку его семья обосновалась там достаточно прочно, я думаю, там он сейчас и живет.

Чикаго. Лэйкен слегка вздохнула. Извилистый путь поворачивал в новом направлении.

Нужно молить Бога, чтобы этот поворот оказался последним.

Подняв глаза, она увидела, что миссис Куртис держит еще одну фотографию.

— А вот Марк — незадолго до того, как его увезли, — объяснила старая женщина.

Мальчик, запечатленный на снимке, не был одет на западный манер, как его дед. Он был обнажен до пояса и носил джинсы, подвернутые снизу, и мягкие кожаные мокасины, крепко пригнанные к его ногам. Черные волосы спадали на плечи, а вдоль лба шла узкая лента, прижимавшая их к голове. По всему облику и одежде он был настоящий команч.

Однако Лэйкен поразил не столько внешний вид мальчика, сколько он сам. Его плечи была развернуты в каком-то неистребимом высокомерии, а крепкий подбородок храбро выдавался вперед. Это был бесстрашный, неукротимый воин.

Но и не только это взволновало Лэйкен, пока она рассматривала фотографию. Она немного разбиралась в двенадцатилетних мальчиках и была уверена, что двенадцатилетние мальчики так не глядят.

Его темные, глубоко посаженные глаза, глаза мальчика-мужчины, смотрели взглядом раненого зверя. И Лэйкен знала, что эти же глаза вспыхнут яростью, если кто-то попытается подойти к раненому зверю слишком близко.

Странные чувства владели ею, пока она рассматривала снимок. Какой-то холодок пробежал по ее телу.

Она еще не знала, как это объяснить, но внезапно почувствовала уверенность, что Марк Аврелий Рид, который когда-то заносчиво и вместе с тем умоляюще смотрел на фотографа, будет той точкой, где закончится ее извилистый путь.

Итак, Лэйкен оказалась в Чикаго. Она сидела в манерной приемной, надеясь на помощь человека, не знающего о ее существовании.

Она прилетела накануне, сняла номер в одном из скромных районов города и сразу же связалась со строительной фирмой «Хенли, Нобль и Рид».

Однако увидеться с Марком Аврелием Ридом было не так-то просто. Его секретарша, полнеющая молодая особа, сидящая по другую сторону приемной, потратила немало времени, пытаясь выяснить у Лэйкен, что у нее за дело, на что, естественно, не могла получить сколько-нибудь вразумительного ответа. Только не по телефону и только не женщине, которая бросает трубку, не дослушав вас до конца.

Но, в конце концов, подобно Али-Бабе, стоящему перед пещерой разбойников, Лэйкен нашла магическое слово, который заставило все двери открыться: Джозеф Два Дерева.

— Мистер Рид ждет вас.

Сдерживая волнение, Лэйкен поднялась с места, расправила платье и прошествовала по направлению к дубовой двери, которую созерцала в течение часа.

По ту сторону двери оказалось просторное помещение, в котором все было выдержано в том же новомодном стиле, что и в приемной, только мебель стояла более основательная, более мужская.

В центре возвышался стол черного дерева, отполированный до такого блеска, что Лэйкен едва не пришлось прикрыть глаза ладонью. Черное кожаное кресло было повернуто спиной к двери.

Преодолев неуверенность, она села на один из стульев и замерла в ожидании.

Время от времени она слышала шелест бумаг со стороны черного кресла. Единственным звуком, кроме этого, был стук ее собственного сердца, отдававшийся у нее в ушах и отсчитывавший медленные секунды ожидания.

Наконец кресло медленно повернулось.

Марк Аврелий Рид, если это и в самом деле был он, крепкий, хотя и худощавый мужчина, поразил ее своими полуприкрытыми глазами. Глубоко посаженными и черными, как сам ад. Бездонным колодцем в неведомой пещере.

То высокомерие, которое она видела на его детской фотографии, по-прежнему оставалось при нем. Разумеется, оно было при нем — в развороте плеч и линии подбородка. Однако, кроме этого, да еще смуглого цвета лица от прежнего подростка, поразившего воображение Лэйкен несколько дней назад, не осталось ни следа.

Не наследный принц и не отважный воин — всего лишь современный бизнесмен — вот кто такой был теперь Марк Рид. И вместо дикой и мучительной боли в его глазах читалось усталое безразличие.

— Боюсь, я забыл ваше имя, — сказал он вместо приветствия.

— Мерфи, — ответила она. — Лэйкен Мерфи.

Он слегка улыбнулся. Откинувшись в кресле и подпирая подбородок острыми пальцами, он произнес:

— К сожалению, не смогу уделить вам много времени, мисс Мерфи. Почему бы вам не сказать мне, какое отношение вы имеете к моему деду?

— Ровно никакого, — ответила она без колебаний. — Его имя я впервые услышала неделю назад. И упомянула о мистере Два Дерева только потому, что у меня не было другого способа, чтобы заставить вас принять меня.

Ее признание не произвело на него никакого впечатления. Он только посмотрел на часы и спросил:

— И почему вам так важно было меня увидеть? Секретарша сказала, что вы не нуждаетесь в услугах фирмы «Хенли, Нобль и Рид».

— Да, я не собираюсь заниматься строительством небоскребов. — Подражая ему, она тоже откинулась на спинку стула. Избегая взгляда его темных глаз, Лэйкен сосредоточилась на линии его лица, пытаясь проникнуть дальше поверхности. — Это скорее личное дело, — добавила она после небольшой паузы.

Это заявление, казалось, произвело на него некоторое впечатление. Одна из его бровей взмыла вверх, и он смерил ее взглядом, в котором, как и в ее взгляде, сквозила попытка оценки. Однако в отличие от нее, его оценка ограничивалась сексуальной областью.

— Неужели? — пробормотал он.

Его очевидная попытка придать ей какую-то значимость развеселила Лэйкен, так что она едва удержалась, чтобы не улыбнуться. Она почувствовала некоторое облегчение — все же этот человек подарил ей хоть крупицу своего внимания. Она понимала, что если бы ему хотелось обескуражить ее, он мог бы это сделать без малейших усилий.

— Да, сказала она, стараясь поддерживать деловой тон. — Но, я чувствую, что это не так легко объяснить… Мне нужно… я хотела бы…

Она замолчала и почесала подбородок ногтем, обдумывая, что сказать дальше. Она много раз повторяла про себя то, что собиралась сказать ему, проигрывая даже разные варианты его реакции, однако в ее голове все происходило гораздо глаже, чем в действительности.

— Может быть, мне следует рассказать вам о моем младшем брате.

— Если вы считаете это абсолютно необходимым.

В его голосе слышалась сухая нотка намеренной иронии, но хотя она и заставила Лэйкен слегка нахмуриться, это не могло остановить ее. Лэйкен была упряма. Ей случалось оставлять без внимания и более прозрачные намеки.

Сосредоточившись на определенной точке чуть в стороне от его левого плеча, она начала с самого начала: с того, как семь лет назад отказали тормоза у цементовоза, и на перекрестке он налетел на легковую машину.

В то время Лэйкен было восемнадцать, и она только что поступила в колледж, а в той незадачливой машине на перекрестке ехали остальные члены ее семьи.

Родители скончались на месте, но пятилетний мальчик, находившийся на заднем сидении, каким-то чудом остался жив, отделавшись незначительными синяками и порезами. И на Лэйкен легла обязанность по воспитанию ее младшего брата.

— Теперь Ч. Д. двенадцать, — сказала она, по-прежнему обращаясь к книжным полкам Марка Рида. — Его полное имя Чарлз Джонсон Мерфи, но мы привыкли называть его Ч. Д. Он не совсем обычный ребенок. Он…

Чтобы лучше объяснить, насколько необычен ее брат, Лэйкен стала рыться в сумочке — при этом ее золотые браслеты зазвенели, как колокольчики.

— Вот его фотография, — сказала она наконец наткнувшись на снимок, на котором ее брат был сфотографирован рядом с проектом, заслужившим высшую оценку на научном конкурсе.

Хотя Марк Рид и взял карточку, он только для вида глянул на нее и вернул обратно, сказав:

— Я уверен, что вы можете им гордиться.

— Больше, чем вы думаете, — сказала она, смущенная его безразличием. Ей никогда не приходилось сталкиваться со столь холодным и бесчувственным человеком.

Кивнув, она продолжала свой рассказ. Она поведала ему о том, как воспитывала Ч. Д., о том, каково быть в ответе за двенадцатилетнего подростка с живым воображением и высоким коэффициентом умственного развития. Рассказала и о том, как три месяца назад взяла его с собой в небольшую поездку по горам западного Техаса.

Четырехдневное путешествие подходило к концу, когда ее брат сделал небольшое открытие.

— Ч. Д. знает толк во многих вещах, — сказала она, переводя взгляд с книжных полок на человека с каменным лицом, сидящего за столом. — В самых разных вещах. Вы не представляете, что укупорено в мозгу этого двенадцатилетнего мальчика. Поэтому когда он сказал, что окаменевшие куски глины искусственного происхождения, я не сомневалась в этом ни одной минуты.

Лэйкен сообщала об этом открытии лесничему по парку, а тот в свою очередь связался с авторитетными инстанциями.

— Мы встретились с археологом-антропологом, который занимается изучением стоянок древнего человека — его зовут Энсон Матиас, очень милый человек — и он сказал, что, по всей видимости, это место имеет отношение к отправлению религиозных обрядов команчей. Что-то он знает из старых легенд — во всяком случае, Энсон надеется, что это поселение подтвердит его любимую теорию — нечто вроде той, что Шлиман сформулировал относительно Трои. Слияние мифологии и истории.

— В самом деле?

Она передернула плечами:

— Вопрос пока открыт. Когда Энсон прибыл на место, наши каникулы подошли к концу. Нам нужно было возвращаться обратно в Аллен. — Лэйкен улыбнулась. — Мы там живем. Это к северу от Далласа — самое лучшее место для того, чтобы растить Детей. Не знаю, как это объяснить, но люди…

— Мисс Мерфи.

— Простите. Но, так или иначе, спустя пару недель после окончания каникул Ч. Д. играл в баскетбол с товарищами и неожиданно упал. Я понимаю, что как таковой этот факт не является чем-то необычным. Двенадцатилетние мальчики в высшей степени неуклюжи. Но… — Она остановилась и тяжело сглотнула. — Падения продолжались. И однажды… однажды утром он встал с постели, а его ноги тряслись.

Спазмы сдавили горло Лэйкен, когда она вспомнила ужас, охвативший ее в тот день, и все дикие мысли, пронесшиеся тогда у нее в голове. Ведь на свете столько ужасных недугов, обрушивающихся на детей. Может быть, это один из них?

Когда ее собеседник пошевелился, ее внимание снова вернулось к нему, она откашлялась и продолжала:

— Его врач был в шоке. Расстройство мышечной деятельности было налицо, но он затруднялся назвать причину — даже после того, как поместил Ч. Д. в больницу для основательного обследования. Его проверили на все заболевания, известные человечеству. Обычные болезни. Экзотические болезни. Болезни, которые овладевают человеком только в третью пятницу после дождичка в четверг во второй половине июня.

Почувствовав, что в горле снова собираются хрипы, она остановилась, перевела дыхание и отбросила прядь со лба.

— Один психиатр выдвинул мысль, что заболевание Ч. Д. имеет психосоматическое происхождение. — Лэйкен негодующе нахмурилась. — Конечно, эти люди никогда не говорят чего-то определенного. Может быть. Весьма вероятно. Он сказал, что болезнь моего брата может быть своеобразной реализацией чувства вины за то, что он выжил после аварии, в которой погибли его родители. И хотя сначала казалось, что Ч. Д. благополучно перенес эту травму, наступление половой зрелости могло вынести на поверхность то, что раньше не проявлялось. Он советовал провести несколько сеансов психотерапии.

— Но вы не были с ним согласны?

— Мое мнение не имеет значения. Важно, что не был согласен Ч. Д.

Насмешливая улыбка Лэйкен предупредила скептический взгляд Марка Рида.

— Вы все еще не понимаете, как обстоят дела с моим братом. Вас удивляет, почему я не могла сказать ему, что он всего лишь ребенок, что я, как взрослая, лучше разбираюсь, что к чему, и поэтому он должен молча повиноваться. Просто в случае Ч. Д. все это не годится. Он понимает больше, чем большинство взрослых, которых я знаю. И если он что-то говорит, то мне остается только слушать.

— И что же он сказал?

— Он сказал, что врачи ошибаются. Он понимает, почему они пришли к тому или другому выводу, но в этом особом случае их вывод неверен. Однако он не винит их в этом. Дело в том, что они не располагают всей полнотой информации. Но даже если бы и располагали, «высокомерие людей двадцатого века в сочетании с образом мыслей, свойственным американским медицинским кругам», закрыло бы от них истину, — произнесла она, имитируя возвышенную манеру брата.

Марк Рид поднял одну из своих темных бровей:

— Интересный мальчик.

— Я говорила вам, — подхватила она с нескрываемой гордостью, — что он необыкновенный ребенок.

— Я думаю, он не сказал вам, каков истинный диагноз?

Ни его тон, ни выражение его лица не изменились, но что-то в его глазах убедило Лэйкен, что ей наконец удалось овладеть частицей его внимания.

— Представьте себе — сказал. И сокрушался от того, что был слишком глуп, чтобы не додуматься до этого сразу. Если верить Ч. Д., то, собрав все факты вместе и внимательно проследив последовательность событий, нельзя не увидеть истины, которая никуда и не прячется.

— И эта истина состоит в том, что…

Она пожала плечами.

— Истина состоит в том, что он одержим бесами.

Воцарилось продолжительное молчание.

Лэйкен сжалась на своем месте. Она смотрела на стену поверх его правого плеча, потом перевела взгляд налево, на книжные полки, размышляя над тем — вынимаются ли книги для того, чтобы протереть пыль, или же человек, отвечающий за это, просто проводит тряпкой по видимым их частям. Она развела ноги и переложила левую ногу поверх правой. Она даже стала подумывать о том, не достать ли ей пилочку для ногтей — казалось, у нее есть время, чтобы заняться маникюром.

— Одержимость бесами, — произнес он задумчиво, а потом повторил еще раз: — Одержимость бесами. — После паузы он прочистил горло и продолжал: — Да, конечно, я должен был об этом подумать. Дело в том… Видите ли, мы живем в век специализации, поэтому обычно я направляю всех, кто обращается по вопросам, связанным с бесами, к одному из моих коллег в старой части города. Я попрошу секретаршу дать вам его номер.

Она откинулась на спинку стула. Все-таки, он правильно ее понял, убеждала она себя.

— Это втягивает в петлю и меня, — сказала она с улыбкой.

— Вовсе нет. Такие вещи случаются, время от времени.

Она подавила неуместный позыв к смеху и сказала:

— Уверяю вас, мой брат говорил совершенно серьезно. Он уверен, что внутри него сидит бес, который делает его больным.

Марк посмотрел на нее в упор:

— У вас в Аллене водятся ведьмы — так, мисс Мерфи? Отправляется сатанинский культ? Или может быть, местное отделение международного общества друидов несет ответственность за то…

Он остановился, его глаза сузились:

— Ваш брат говорил, что необходимо собрать вместе все факты. Поселение, которое он обнаружил в западном Техасе…

Этот человек отличался проницательностью. Она должна сказать ему все. Ему потребовалось не так много времени, чтобы понять, в чем дело.

Лэйкен кивнула:

— Он уверен, что стал жертвой злых чар. Обнаружив старое поселение команчей, он сделал его доступным для непосвященных, и в отместку местные духи навели на него порчу… в виде маленького беса — и современная медицина бессильна что-либо для него сделать.

— Понимаю. — Он снова наклонился вперед: — А кто-нибудь из археологов, ведущих раскопки в том месте, жаловался на непонятное недомогание?

— Нет, но…

— Тогда не кажется ли вам, что врачи могли быть правы?

— Конечно, нельзя начисто отметать такую возможность. Тем более, что это единственное разумное объяснение.

В голосе Лэйкен явственно чувствовалось раздражение. Она боялась за брата. То, что его мучило, было объективной реальностью. Ч. Д. в самом деле был болен.

Подняв голову выше, она снова вздохнула и продолжала:

— Но разум говорит мне также, что если болезнь существует только в голове моего брата, то там же должно быть и лекарство. Если он действительно уверен, что причина кроется в древних духах… если его мозг достаточно силен, чтобы сделать его больным, то этот же мозг с равным успехом должен выработать и противоядие.

— Может быть, того же результата предполагалось добиться при помощи психотерапии?

— Я верю в психиатрию, — сказала она, понизив голос и глядя в окно за его спиной. — У меня есть подруга, которая трет себе руки металлической мочалкой для чистки кастрюль, и сейчас…

Она осеклась и повернула голову, чтобы видеть его глаза.

— У меня нет времени. Ч. Д. становится слабее день ото дня.

Она с трудом выдавила из себя эту фразу, с силой вдавив ногти в мякоть ладоней.

— Я говорила с ним, просила согласиться пойти навстречу прихоти неразумных врачей и пройти курс терапии. Но разве вы не понимаете? — Она подалась вперед и голос ее зазвенел: — Я не могу сидеть сложа руки и отдать все на усмотрение других людей, независимо от того, что они знают и чего не знают. Для них — для всех этих экспертов — это медицинская проблема и ничего более, но для меня — вопрос жизни или смерти. Вопрос глубоко личный. Я отвечаю за Ч. Д. И обязана следить за тем, чтобы с ним все было в порядке. Чего бы мне это ни стоило.

Она растерянно покачала головой:

— Я переговорила с десятками экспертов по детской психологии. Побывала у всех психиатров, чьи телефоны нашла в справочнике. Я даже упросила одного своего приятеля, актера по профессии, переодеться индейцем в голливудском духе и исполнить танец вокруг кровати Ч. Д. И, хотя, Ч. Д. искренне посмеялся, других результатов эта акция не имела. — Она слегка передернула плечами. — Поэтому я и решила, что нужно действовать иначе.

Именно здесь, не отдав себе отчета, как это произошло, Лэйкен его потеряла. Было очевидно, что против своей воли он заинтересовался ее рассказом. Но теперь нетерпение снова ожесточило его черты, и он опять посмотрел на часы.

— Мисс Мерфи, я понимаю, что вы беспокоитесь о своем брате, и мне не хотелось бы показаться вам бесчувственным, но боюсь, что сегодня у меня слишком жесткий график работы. Не могли бы вы объяснить, почему вы решили приехать в Чикаго и обратиться именно ко мне?

Она посмотрела прямо в его темные, как сама преисподняя, глаза:

— Энсон Матиас знал вашего деда. Он сказал, что Джозеф Два Дерева был шаманом у команчей. Знающем толк во врачевании.

Он и бровью не повел:

— И что же?

— Он сказал, что мистер Два Дерева выучился своему искусству у отца и тот получил свои знания тем же способом. И так далее. Он также сказал, что каждый раз, когда он расспрашивал вашего деда о легендарных мистических обрядах, тот только смеялся в ответ и утверждал, что все это сказки, но глаза его убедили Энсона, что Джозеф Два Дерева знал больше, чем говорил. Он уверен, что ваш дед знал вековые секреты. — Она помедлила. — И я думаю, что он передал их вам.

Его голос сделался чуть жестче, когда он сказал:

— Я повторяю: и что же?

Увидев выражение ее лица, он нахмурился и продолжал:

— Не говорите мне, что явились сюда за медицинской помощью. Неужели вы действительно думаете, что я могу выписать вам рецепт для отправления небольшого магического действа в индейском духе?

— Я приехала сюда не за медицинской помощью, — сказала она тихо. — Я хочу, чтобы вы отправились вместе со мной обратно в Техас. Надели набедренную повязку, тряхнули сухими костями и изгнали злых бесов из моего брата.

Это наконец вывело его из унылого состояния. Он открыто рассмеялся:

— Вы шутите?

Однако в следующий момент его веселость испарилась под ее испытующим взглядом:

— Нет, вы не шутите.

Она покачала головой:

— Вы — моя последняя надежда. Вы или никто.

— В таком случае, пусть будет никто. Она посмотрела на свои руки, а потом снова

на него:

— Когда я ездила в Де Уитт, я многое узнала о Джозефе Два Дерева. Если бы он был жив, он бы не отказался помочь мне.

Марк долго и мучительно молчал, а потом ответил:

— Но я не Джозеф Два Дерева.

— Нет, — покорно согласилась она. — И очень жаль. — Она перевела дух и добавила: — Но кроме вас у меня ничего нет, поэтому вы должны мне помочь.

Она с трудом поверила этому, но его полночные глаза стали еще темнее, чем прежде, когда им овладел гнев. То было первое сильное чувство, которое он ей продемонстрировал. И от этого его черты стали еще более живыми, властными и упрямо мужскими.

— Очевидно, вы меня не понимаете, — сказал он резко, почти грубо. — Я вам совершенно ничего не «должен».

Он перестал сдерживать гнев и, когда снова откинулся в кресле, в его темных глазах вновь царило усталое безразличие.

— Вы же не станете утверждать, будто всерьез полагали, что мне придутся по душе ваши планы. — Его губы презрительно изогнулись. — Мисс Мерфи, вернитесь в реальный мир. Ну при чем здесь я?

— Вы хотите сказать, что вам нет до этого дела? — Она пожала плечами. — Видите ли, я надеялась, что вы сочтете это забавным.

— Вы надеялись, что я сочту это забавным? — повторил он недоверчиво.

— Если бы кто-то явился ко мне с таким предложением, я приняла бы его из чистого озорства. — Видя, что выражение его лица слегка изменилось, она добавила: — Я, конечно, понимаю, что между мной и вами огромная разница, чему мы оба несказанно рады. Но дело в том, что вчера мне нужно было убить немного времени, и я отправилась в библиотеку. Я просмотрела местные газеты, ища что-нибудь касающееся вас. Мистер Рид, я не хочу вас обидеть, но из того, что попалось мне на глаза, я сделала вывод, что вы живете слишком серьезно.

С минуту он молча взирал на нее, а потом медленно произнес:

— Я ценю вашу попытку внести оживление в мое существование, но если мне и наскучит быть серьезным, я не вижу необходимости уезжать из города. Все, что нужно для того, чтобы развлечься, я найду и в Чикаго.

Он осторожно встал со своего места:

— И теперь, я полагаю, наша встреча…

— Каким было ваше индейское имя? — перебила она его. Миссис Куртис не смогла ответить ей на этот вопрос, который волновал Лэйкен с того момента, как она увидела фотографию Марка.

Выходя из-за стола, он без задержки ответил:

— Тот Кто Плохо Переносит Навязчивых Блондинок Из Аллена, Техас, Которые Надоедают Телефонными Звонками И Задают Чудовищные Вопросы.

— Из этого довольно трудно составить подходящее прозвище, — пробормотала она.

— Был рад встретиться с вами, мисс Мерфи, — сказал он, открывая перед ней дверь.

Проследив за его движениями, она сказала:

— Мне кажется, вы снова язвите.

— Доверяйте своей интуиции. И передавайте привет добрым обитателям Аллена.

Она поднялась на ноги и повернулась, чтобы видеть его глаза. С того момента, как она вошла, Марк Рид смотрел на нее поверх своего орлиного носа с таким высокомерием, как будто она относилась к хотя и неизвестной ему, но безусловно низшей форме жизни.

Но она не сердилась на него за это. Мало что могло рассердить Лэйкен. Причуды и слабости ее собратьев только возбуждали ее любопытство.

Но теперь он выпроваживал ее, полагая, что на этом их отношения и закончатся.

— Я пока не тороплюсь домой, — сказала она и золотые браслеты зазвенели, когда она наклонилась, чтобы взять сумочку. — Чикаго такой знаменитый город. Я не могу уехать, не осмотрев его хотя бы частично.

— Я уверен, вы найдете немало замечательных кегельбанов.

Ее рассмешила эта попытка указать ей ее подлинное место.

— Вы за словом в карман не лезете, — сказала она, покачав головой. — Я люблю это качество в полубоге. Возможно, мы еще увидимся.

— Вряд ли.

Она посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась, выходя из комнаты:

— Поживем-увидим, — бросила она мягко. — Поживем-увидим.

— Что он из себя представляет? — спросила Розмэри.

Поставив телефон на колени, Лэйкен откинула голову на спинку кресла и после минутного раздумья ответила:

— Помнишь миссис Уоткинс?

— Ту учительницу из воскресной школы? С лиловыми волосами и носом величиной с маленькую собачонку? Помню — помню. Раз в месяц она приглашала нас к себе на чаепитие. Чай отдавал лимонным концентратом и корицей и к нему подавались черствые пирожки. Мерзкая была старушенция.

— Помнишь, какие нотации она читала нам, если мы случайно трогали что-то у нее в доме?

Марк Рид был еще более щепетилен, чем миссис Уот. Он милостиво снисходит до разговора. Но выглядел он получше, чем миссис Уоткинс. Можно сказать, он довольно сексуален. Мало того…

— Лэйк!

— Прости, пожалуйста. — Она вздохнула. — Хуже всего то, что он упрям, как баран.

— Я говорила тебе, что он не станет этого делать, — протянула Розмэри равнодушным, ленивым голосом человека, не желающего забивать себе голову всякой заумью. — И его трудно за это винить. Идея была совершенно безумная. Ты не только потеряла время и поставила под угрозу свою работу, но и истратила все свои сбережения.

Собственно говоря, деньги не были ее сбережениями — это была страховка, которую Лэйкен получила после смерти родителей.

— Эти деньги предназначались для Ч. Д., — сообщила она Розмэри. — Для платы за обучение в колледже. Но это еще когда будет. И вообще неизвестно — будет ли. Ты меня понимаешь? Ведь мертвым мальчикам колледжи ни к чему.

— О, Боже, ты совсем спятила. Он не собирается умирать. Все врачи, включая мистера Джеркинса, твердят тебе, что все это исключительно фантазии Ч. Д. Твой мальчик шизоид.

Лэйкен улыбнулась, представив себе женщину, которая была ее лучшей подругой с первого класса. Сейчас она, скорее всего, развалилась на кушетке, водрузив ноги на кофейный столик, а под боком поставила тарелку с картофельными чипсами. Светлые волосы без сомнения взъерошены, очки сдвинуты на кончик носа. Очки Розмэри меняла в зависимости от настроения. То это были искусственные бриллианты Элтона Джона, то армированное стекло Бенджамена Франклина. Но чаще всего она носила круглые и слегка окрашенные стекла, в них она походила на огромного клопа, который кусается из чистого удовольствия. Розмэри была довольно стройная и легко могла бы сделаться фотомоделью. Но она этого не желала. Пять лет она успешно занималась организацией домашних обедов и скромных свадеб у себя на дому.

Однако в последнее время она стала устраивать эти мероприятия дома у Лэйкен и могла заботиться о Ч. Д., пока Лэйкен следовала по своему извилистому пути. Розмэри Лаваль была из тех незаменимых подруг, которые выручают в беде.

— Ты говоришь, что он не в своем уме, только когда побеждает тебя в споре, — сказала Лэйкен.

— А это случается не так часто, как ему кажется. Ты должна его видеть, Лэйк. Он сидит там, у себя в комнате, скрестив руки на груди, бормочет что-то низким, таинственным голосом и спокойно готовится к смерти. Мало того — заставил меня записать указания по поводу его похорон.

Лэйкен издала звук, в равной мере походивший на смех и сдерживаемые рыдания.

— И как же он хочет, чтобы его похоронили?

— Окончательно он еще не решил. Пока он только рассматривает разные варианты. Сначала он хотел, чтобы его тело, на индейский манер, было выставлено на деревянных опорах, так чтобы стервятники могли клевать его. Но потом он стал сомневаться, не будет ли это кощунством — ведь он никакой не индеец. — Розмэри помолчала и Лэйкен услышала хруст картофельных чипсов. — Но, конечно, если ты ему веришь, то в нем есть что-то индейское — я имею в виду того маленького команчского беса.

— Как он сегодня?

— Кажется, ничего, но ты ведь его знаешь. Каждый раз, когда я спрашиваю, как он себя чувствует, он дает мне обстоятельный ответ, в котором не было бы ничего плохого, если бы он потрудился использовать известные мне слова. Мне всегда кажется, что за его словами таится скрытая обида.

— Я хочу поговорить с ним.

Она слышала, как Розмэри крикнула Ч. Д., чтобы он взял трубку у себя в комнате, и через секунду раздался его голос:

— Привет. Как там в Чикаго?

— Ветер, — ответила она со смешком. — А как в Аллене?

— После твоего отъезда ветер утих. Она притворилась обиженной:

— Я ничего особенного не сказала. Хотя кто знает? Но я много размышляла о жизни, а поскольку большинство людей были этого лишены, я считаю своим долгом открыть им то, что узнала.

— Поэтому-то те, кто больше всего в тебе нуждаются, прячутся за дверью, видя, что ты идешь?

Она усмехнулась. Сухость в его голосе напомнила ей о человеке, с которым она встретилась в этот день. Неудивительно, что язвительность Марка Рида не обидела ее — она привыкла к этому.

— Как ты себя чувствуешь, маленький заносчивый поросенок?

— Половое созревание продолжается. Сегодня утром я обнаружил два волоска у себя на груди. И не верь Роз, которая говорит, что это от пижамы — моя пижама зеленая.

— Должна огорчить тебя, но волосатые мужчины в этом году не в моде. Теперь принято натирать грудь воском. — Она помедлила, царапая ногтем подбородок. — Сегодня ты видел пурпурных ласточек возле кормушки?

Хотя Лэйкен умышленно говорила безразличным тоном, они оба понимали, о чем она спрашивает. Ей нужно было знать, вставал ли ее брат сегодня с постели. Ей нужно было знать, способен Ч. Д. передвигаться или нет.

— Ноги по-прежнему, дрожат, — ответил он напрямик. — Но меня это не беспокоит. Так что статус, определенно, кво.

— Хорошо… Может быть, это и добрый знак. Если ухудшение прекратилось, возможно…

— Не болтай, Лэйк. Мы уже через это проходили. Так будет продолжаться с неделю, а потом станет хуже. Иного и ожидать нечего.

Только не на этот раз, сказала она себе, повесив трубку через пару минут. На этот раз все должно быть иначе. Она уверена в этом.

Подойдя к окну, Лэйкен уперлась лбом в холодное стекло.

Никто, даже Розмэри, не может понять ее.

«Лэйкен ничего не принимает всерьез, — звучал у нее в ушах голос Роз. — Она не понимает, что жизнь — это борьба. Ей бы только развлекаться».

Такой видели ее друзья и подруги! Считали, что ее ничто не тревожит и не волнует. И, в общем-то, они были правы. Мало что стоит беспокойства. Плыть по течению — ее правило. Всегда можно положиться на Лэйкен Мерфи — в самые несчастные или опасные моменты она остается спокойной и сосредоточенной в себе, уверенной, что все разрешится к общему благу.

Но, то было раньше. На этот раз в опасности оказался ее брат.

Внезапно она почувствовала, что ей не хватает воздуха, гостиничный номер обернулся живым существом, начавшим терзать ее, высасывая из нее все мужество. Ей захотелось кричать. Или побежать и спрятаться под кроватью. Но бежать было некуда, и спрятаться было негде.

Милосердный Боже, она не должна потерять Ч. Д.

— Он не может тоже умереть, — прошептала она.

Лэйкен тяжело задышала, и руки ее непроизвольно задрожали. Прислонившись к стене, она попыталась снова овладеть собой.

Ч. Д. не умрет, поклялась она себе, сжав кулаки. Лэйкен не допустит этого. Она опустится на четвереньки и проползет по лабиринтам ада, если это поможет ее брату сделаться таким, как прежде.

Отойдя от стены, она стала мерить шагами узкую комнату, обдумывая план дальнейших боевых действий.

Марк Рид полагает, что сегодня, у себя в офисе он поставил Лэйкен на место. Он полагает, что больше не встретится с женщиной, у которой оказались столь необыкновенные притязания.

Но Марк Рид не знает, с кем связался. Пока еще не знает.

Марк закрыл дверь своего особняка и со стаканом в руке медленно прошел на веранду.

В темноте — там, куда не проникал его взгляд, — все находилось в гармонии друг с другом. Далекие ночные звуки. Мягкие ночные запахи. Прохладный ветерок, ласкающий его лицо.

Дойдя до центра веранды, Марк остановился. Он откинул голову назад и размял упругие мускулы шеи и плеч, пытаясь стряхнуть с себя напряжение.

Но ему это не удалось, и спустя минуту он почувствовал непреодолимое желание грохнуть стакан о каменные плиты, только бы услышать, как тот разлетится на мелкие куски.

Ему было неспокойно. Он весь был как натянутая струна. В чем же дело? Работа, которая когда-то бесконечно очаровывала его, стала повседневной рутиной. Он уже не помнил, когда в последний раз участвовал в интересном проекте. Все, что проходило через его руки, казалось повторением предыдущего.

Черт побери — но ведь это все были его собственные проекты. Если они были скучными, значит такими сделал их он. Хороший архитектор может сделать интересной работу над планом бензоколонки.

Но разве он не был хорошим архитектором? Без сомнения, когда-то он им был.

Сделав еще один глоток виски, он снова стал кружить по веранде. Каждый шаг по периметру увеличивал его возбуждение. Он чувствовал себя тигром, измеряющим размеры своей клетки.

Но дело не ограничивалось одной лишь работой. Его не удовлетворяла буквально каждая статья его существования. Он стал резче с друзьями и сослуживцами. И даже в личной жизни все стало как-то шатко.

Личной? Он криво усмехнулся. Его личная жизнь была личной только по названию. Женщины были всего лишь одним из пунктов повестки дня. В понедельник пообедать с Джоанной. Во вторник с кем-то еще.

Новая связь, потом еще и еще. И подобно его проектам, женщины становились неотличимы одна от другой.

Он задержал дыхание, подумав о той связи, которая закончилась только что. Битей Ван Митер Постен. Что за глупое имя — Битей. Оно не имело ни малейшего отношения к ее физическим данным.

Сделав несколько кругов, Марк беззвучно выругался, полный отвращения к самому себе.

Битей была совершенно ни при чем. Даже мысленно он не мог винить ее за свое нынешнее состояние. Все это началось еще до того, как он стал с ней встречаться, и продолжается после прекращения отношений.

Два дня назад Марк посетил Битей, чтобы сказать ей — так вежливо, как он только мог — что пришло время расстаться.

Плохо было бы сказать, что она не приняла этого как должное.

В глазах блондинки вспыхнула неприкрытая ненависть. Но Битей достаточно владела собой, чтобы поддаться ярости. Вместо этого она начала плакать. Ее голос дрожал, когда она говорила, что он был единственной любовью в ее жизни, обвиняя его в том, что он разбил ее нежное сердце.

Нежное невинное сердце бедняжки Битей. Марк громко рассмеялся и в темноте его смех прозвучал особенно резко.

Битей не любила его — не питала к нему и намека на нежные чувства. С самого начала у каждого из них был свой особенный интерес. Физическая потребность с его стороны, корысть— с ее. Если сердце Битей и было разбито, то лишь из-за того, что теперь она лишится тех денег, которые Марк на нее тратил.

В праздном полете воображения он попытался представить, какая семейная пара могла получиться из них с Битей. При этом он почувствовал, как холод распространился по его жилам. Никакой любви. Никакого тепла. Даже намека на искренность не было в их отношениях.

Они могли бы прожить вместе года два, попрекая друг друга за связи на стороне, а затем неизбежно последовал бы неприятный развод и раздел имущества.

Что касается Марка, то он сделал все возможное для предупреждения возможных конфликтов. Он упростил процедуру и обошелся без адвокатов.

Блондинка притворилась оскорбленной при упоминании о деньгах, но приняла чек без малейшего колебания.

Еще совсем недавно Марк нуждался в Битси, хотя никогда не любил ее. Но был момент, когда ему хотелось, чтобы она отвергла чек, швырнула его ему в лицо или разорвала на мелкие кусочки — дала понять, что он значил для нее нечто большее, чем счет в банке.

Эта мысль снова заставила его рассмеяться. До чего же он все-таки глуп. Почему он надеялся получить от женщины больше, чем мог дать ей сам?

Он снова начал кружить по веранде, вспоминая различные этапы своей взрослой жизни — неужели не было ни одного человека, который был ему действительно дорог?

Он уважал своих дядю и тетю и был благодарен им за все, что они для него сделали. Но это была не семья. Дядя Филипп, казалось, побаивался Марка, а тетя Мириам не принадлежала к тем женщинам, которые способны пробудить в ком-то теплые чувства. Он подозревал, что они заботились о нем, на свой манер — по обязанности, потому что он носил семейное имя.

Друзья? Конечно, у Марка были друзья — преуспевающие и высококвалифицированные, то и дело сменявшие друг друга. Их появление ничего не прибавляло к его жизни, а уход не оставлял чувства утраты.

Ну и, конечно, женщины. Длинная вереница женщин. Прекрасных. Замечательных. С которыми приходилось расставаться.

Они не были виноваты в том, что их присутствие в его жизни было столь мимолетным. Дело было в самом Марке. Он давно понял, что страсть — самое сильное из доступных ему переживаний, но страсть без любви не может продолжаться долго. Это он тоже выучил наизусть.

Выпрямившись, он еще раз отхлебнул из стакана. Он был именно таким, и приходилось с этим мириться. Бессмысленно пытаться изменить его. Надо работать теми руками, которые у тебя есть.

Все это так. Очень верно и очень разумно. Но неуютно. И по-прежнему, одиноко.

Запрокинув голову, он поглядел на небо, усеянное звездами. И в следующую секунду непроизвольно подумал о женщине, которая приходила к нему сегодня.

Лэйкен Мерфи.

Он опять рассмеялся, но теперь смех звучал немного иначе. Он был мягче, и в нем слышалось некоторое удивление.

Лэйкен Мерфи. Весьма неординарная особа. Он пересек веранду и сел в шезлонг. Откинувшись на спинку, он припомнил подробности своего разговора с отчаянной блондинкой. На губах его играла улыбка. Он вспомнил ее хрипловатый голос. Маленькую родинку чуть выше правого уголка рта. Упорство, с которым она заставляла себя держаться перед ним бодро и смело. Искренность, сквозившую в ее глазах. В высшей степени необычных глазах. Менявших цвет всякий раз, когда он встречался с ними. То голубыми, то зелеными, то серыми. А потом, когда она отдалась порыву своих чувств, они приобрели оттенок штормового моря.

Знала ли она, сколь вызывающим, соблазнительным был не только ее взгляд, но и каждое движение?

Его удивило, что слушать, как она говорит, смотреть на нее было ему до такой степени приятно и интересно. Он чувствовал, что загорелся больше, чем в обществе обнаженной женщины в его постели.

И хотя в офисе он отказался поддаться ее напору и вспомнить то, что не хотел вспоминать, теперь он не мог подавить беспокойства, которое она в нем пробудила.

Он встречал женщин более красивых, чем она. Более чувственных. Но ни одна из них не шла в сравнение с Лэйкен Мерфи.

Он задумался — что было бы, если бы она жила в Чикаго и принадлежала к тому же кругу, что и он?

Увлекшись игрой воображения — благо впереди была целая ночь — он представил себе, как явился бы на вечер, ведя ее под руку. Представил, как она смотрела бы людям прямо в глаза и говорила то, что думает. Никакого притворства. Никаких условностей. Все как есть.

Эта картина заставила его злорадно ухмыльнуться. Тетя Мириам лишилась бы дара речи.

Продвинувшись еще на один шаг, он представил, как входит в воображаемую спальню — ее спальню. Она лежит в постели — золотистые волосы ярким пятном выделяются на белых подушках. На ней…

Тут его мысли спутались. Что могло быть на ней надето? Ничего особенно вызывающего. Никаких кружев или оборок.

Изумрудная атласная пижама, решил он наконец. Несколько пуговиц расстегнуто, так что в V-образном разрезе видны упругие приятные груди. А ее глаза — эти потрясающие глаза — в которых отражается зеленый атлас, полны нескрываемой радости, что он пришел. Именно он и никто другой.

Между ними не будет никакой игры, никакого стремления повелевать. Это видно по ее глазам. Она хочет его и не пытается этого скрыть. Ее не волнует его банковский счет или его положение в обществе. Ей нужен только он сам.

В следующую минуту презрение свело его горло. Детские сказки. Он, вполне взрослый и трезвый человек, сидит в темноте, сочиняя сказки.

Правда была в том, что если бы Лэйкен Мерфи жила в Чикаго и принадлежала к его кругу, она была бы совсем другой. В ней не было бы тех качеств, которые столь поразили его. Неустрашимости. Искренности и открытости. Честности, лившейся из ее чудных изменчивых глаз.

Кроме того, она, скорее всего, надоела бы ему, если бы их отношения продолжались достаточно долго. Да, скорее всего.

Сокрушенно покачав головой, он встал и направился к выходу.

Однако он был немало удивлен тем, что за те несколько минут, что он думал о Лэйкен Мерфи, напряжение и беспокойство полностью рассеялись.

Лэйкен сидела на белом диване в приемной Марка Рида и в ожидании листала строительный журнал.

Накануне она легла спать после полуночи. Она была слишком взвинчена, чтобы спать. Но ужас, наполнивший комнату, не обезоружил ее, а, напротив, вдохнул в нее новые силы. Линия фронта определилась вполне отчетливо. На одной стороне страх, на другой — она, Лэйкен. Ей уже приходилось участвовать в такой войне, когда погибли ее родители. И тогда — так же, как и сейчас, — она оценила имеющиеся факты и аккуратно распланировала, что и когда делать.

Поскольку Марк Рид не принадлежал к типу, отзывчивому на слезоточивые мольбы, а Лэйкен не умела просить, она сразу же отбросила эту идею. Она знала, что он скорее уделит внимание художественному оформлению своего офиса, чем ее объяснениям. Она подумала, не написать ли ей о своей истории в местную газету и использовать общественное мнение для того, чтобы он отправился вместе с ней в Техас, но беда в том, что современный мир утратил способность верить в проклятия и древних духов, так что едва ли она была бы правильно понята.

Поэтому Лэйкен выбрала последнее, что ей оставалось. Она отправилась к нему, чтобы сломить его сопротивление.

И вот она здесь. Ждет.

Он появился в десять часов. Увидев ее, Марк замедлил шаг и уставился на нее. Лэйкен, наблюдавшая за ним исподлобья, выждала несколько секунд, потом подняла голову, слегка кивнула и снова перевела взгляд на журнал.

В следующее мгновение дверь в его кабинет со стуком закрылась.

Она перевела дыхание и почувствовала некоторое удовлетворение. Он не заметил.

Раздался звонок, и Тесс, его секретарша, подняла трубку. Лэйкен повернула голову, не скрывая, что собирается слушать.

— Да, мистер Рид, — сказала Тесс мягким голосом и ее короткие темные локоны слегка дрогнули, когда она кивнула. — Да, мистер Рид… Да… Нет, мистер Рид. Да. Хорошо, я скажу ей.

Аккуратно положив трубку, секретарша участливо посмотрела на Лэйкен.

— Мне очень жаль, Лэйк, — сказала она. — Но сегодня он не сможет принять тебя.

Лэйкен улыбнулась:

— Не беспокойся об этом, Тесс. Я знала, что он не захочет говорить со мной. Я хотела, чтобы он знал, что я здесь.

Бросив осторожный взгляд на его дверь, Тесс сказала:

— Он знает.

Поболтав в течение часа, предшествовавшего появлению Марка, с Терезой Дефэзио — для друзей просто Тесс — о множестве проблем, занимавших современную женщину, а также о скверных боссах вообще и боссе Тесс, в частности, две женщины установили между собой контакт. Лэйкен знала, что брюнетка поможет ей в том, что окажется ей по силам. Необходимо было повлиять на Марка Аврелия Рида.

В час дня он вышел из кабинета и отправился на встречу, которая должна была состояться в час тридцать — во время ленча. Он пересек приемную, даже не взглянув на Лэйкен, распространяя вокруг себя волны холодной деловитости.

Лэйкен поднялась на ноги и, намеренно дрожа всем телом, сказала:

— Пойду, перекушу. Тебе что-нибудь принести?

Тесс покачала головой:

— Спасибо, я принесла из дома рыбный салат.

Лэйкен вышла, но когда в три часа Марк вернулся обратно, она уже снова сидела на диване, на этот раз, уткнув нос в детективный роман, который купила после ленча. Полностью захваченная интригой, она даже не повела головой, когда он проходил мимо.

В шесть тридцать он закончил работу и вышел из кабинета — Лэйкен по-прежнему сидела на белом диване. Рядом с ней лежал кулек с чипсами, которые она машинально грызла во время чтения. Она не подняла головы, когда Марк проходил мимо, но как только дверь за ним затворилась, она быстро захлопнула книгу и поднялась на ноги.

Собрав вещички, она бросила через плечо:

— Увидимся завтра, Тесс, — и вышла.

Когда серебряный «Ягуар» Марка Рида выехал из гаража, взятый напрокат малолитражный автомобиль Лэйкен последовал за ним.

Пока он ехал по улицам Чикаго, она следовала за ним по пятам, не пытаясь скрывать своего присутствия. Она хотела, чтобы Марк видел ее маленький автомобиль в нескольких метрах от него. Она хотела, чтобы он знал — она не собирается отступать.

В среду Марк сидел за своим столом. Он хмуро откинулся на спинку высокого кожаного кресла и прикрыл глаза.

Луи Бужье, богатый наследник состояния семейства Бужье средних лет, ждал в приемной. Сегодня они должны были обсудить предполагаемые изменения в плане, касающемся торгового пассажа Бужье.

Но в приемной он был не один. Там сидел все тот же посетитель, который появлялся уже три дня. Марк больше не удивлялся, когда, входя в приемную, видел там Лэйкен. Он не удивлялся, но его это раздражало.

Три дня она ждала у него в приемной, грызла чипсы или орешки, читая книжки в мягких обложках или разгадывая кроссворд.

И каждый вечер, когда он выезжал из гаража, он видел ее машину в зеркале.

Одному Богу известно, чего она хочет добиться. Она больше не пыталась переговорить с ним о своем деле. Даже не пыталась связаться с ним по телефону. Она просто была рядом, бесцеремонно вмешиваясь в его рабочий график, вторгаясь в его мысли.

Лэйкен Мерфи начинала действовать ему на нервы.

Он с трудом верил, что мог фантазировать о том, чтобы вступить с нею в связь. Да он бы убил ее прежде, чем прошла первая ночь. Мысль о том, чтобы задушить ее, была не менее приятной, чем мысль заняться с ней любовью.

Его губы сложились в насмешливой улыбке, и он повторил про себя: не менее приятной.

Выпрямившись в кресле, он покачал головой и позвонил секретарше, чтобы она пригласила к нему Бужье.

Когда дверь отворилась, Марк встал и наклонился над столом, протягивая руку человеку, старшему по возрасту.

— Прошу прощения, Луи, что заставил вас ждать. Мне нужно было собрать кое-какие данные, прежде чем мы начнем обсуждать подробности.

— Не стоит. Я пришел слишком рано.

Луи Бужье был видный мужчина, в прошлом повеса и бездельник, а теперь самозванный воротила. Его самоуверенность совершенно не пострадала оттого, что большинство его предприятий провалилось. За ним стояло состояние семейства Бужье и он мог позволить себе сколько угодно самых отчаянных авантюр. Торговый пассаж был его последней идеей, и на бумаге все выглядело очень мило. Но судя по отчету Бужье, он собирался все испортить.

— Почему бы нам сразу не перейти к делу, — сказал Марк, усаживаясь в кресло после того, как Бужье занял место по другую сторону стола.

— Что касается скульптурного оформления торгового зала, — начал Бужье, потирая нос, — то я подумал, почему бы нам не внести кое-какие изменения.

Марк нахмурился:

— По-моему, вы сами одобрили план Невилла. Мне казалось, вы с большим энтузиазмом отнеслись к его работе.

— Да, так и было. Так оно есть и сейчас.

— Если я правильно понял, вы сами хотели предложить публике нечто большее, нежели обширное замкнутое пространство, отведенное для совершения покупок. Вы считаете, что застекленные крыши и комнатные деревья ушли в прошлое. Вам хочется, чтобы это был своего рода культурный центр. Или вы переменили свои взгляды?

— Вовсе нет, — он подался вперед и глаза его зажглись воодушевлением. — Но то, что сказала Лэйкен, заставило меня задуматься о скульптурном оформлении зала.

— Лэйкен? — медленно повторил Марк. В установившейся тишине Марк попытался

успокоить участившееся биение своего пульса. Наконец, овладев собой, он произнес:

— И что же такого умного сказала вам мисс Мерфи, что поколебало вашу оценку работы специалистов, подтвержденную лучшими экспертами в этой области?

Напряжение в голосе, которое Марк не смог сдержать, заставило Бужье улыбнуться.

— Пока я ждал в приемной, мы разговорились. Я рассказал ей о пассаже, о том, что он будет расположен в таком месте, где его будут посещать самые широкие слои населения. Молодые матери с маленькими детьми, например. И я объяснил ей, что хочу, чтобы в центре зала находилось небольшое углубление, подобное оркестровой яме в театре, где люди могли бы остановиться и передохнуть, одновременно наслаждаясь красотой бронзовых скульптур Невилла.

— Ну и? — сказал Марк.

— Ну и Лэйкен заметила, что, хотя ей и может доставить удовольствие созерцание металлических фигур, если бы она была матерью, имеющей на руках несколько детей мал мала меньше, она была бы рада, если бы ей помогли занять их хотя бы на короткое время.

— Понятно. — Марк потратил еще несколько секунд, чтобы не дать волю эмоциям. — И чем же мисс Мерфи советует нам заменить эти скульптуры? Птичьими клетками? Игровыми автоматами?

Бужье понимающе рассмеялся. И покачал головой:

— Она вовсе не предлагает убирать скульптуры. Просто им нужно придать иной вид. Это не должно быть особенно трудно. — Его голос был полон воодушевления, как всегда, когда он увлекался новым планом. — Мы можем использовать их более функционально. — Улыбаясь, он беззаботно развел руками. — Ведь это так просто. Невиллу придется всего лишь приспособить статуи к тому, чтобы дети могли играть с ними. Лэйкен видела что-то похожее в каком-то журнале. Прекрасно и полезно.

Бужье откинулся на стуле, удовлетворенно улыбаясь.

— Что вы на это скажете? И как вы думаете — сколько времени понадобиться Невиллу, чтобы разработать для меня то, о чем я говорю?

Марк отвел взгляд в сторону, не беспокоясь о том, чтобы убрать со стола сжатые в кулаки руки. Его собеседник был слишком возбужден, чтобы что-нибудь заметить.

Как, черт побери, он предполагает объяснить темпераментному художнику, работающему над проектом, что тот должен все переделать и создать нечто такое, что дети смогут беспрепятственно терзать и царапать? Да Невилл будет вне себя.

Посмотрев на клиента, Марк сказал:

— Думаю, мы найдем выход, — и натянуто улыбнулся.

И столь же натужным голосом вернулся к теме, которой была посвящена их встреча.

Через полчаса, проводив Бужье до двери, Марк подождал, пока он покинет приемную, а затем, не поворачивая головы, сказал:

— Мисс Мерфи, будьте добры, зайдите ко мне в кабинет. Побыстрее.

Он не обратил внимания на то, что она несколько раз вопросительно повторила: «Побыстрее?»

Только когда она оказалась у него в кабинете и он закрыл дверь, Марк медленно повернулся к ней лицом.

— Во имя всего святого — вы понимаете, что делаете?

— Делаю? — повторила она смущенно. — Вы имеете в виду там? Я вяжу. Я понимаю, это мало походит на вязание, но я впервые взялась за это дело. Думаю, оно подходит мне по характеру.

— Вы прекрасно понимаете, что я говорю не о вязании. Я говорю о том, что вы вмешиваетесь в мои дела. О том, как вы объяснили моему клиенту, что я предложил ему вовсе не то, что ему на самом деле нужно.

— Ах, это, — сказала она и ее глаза понимающе расширились. — Бедный Бужи. Он слишком богат, чтобы разбираться в том, что нужно простым людям. Я не думала, что мое мнение может кого-то оскорбить.

— Вы вообще не думали. Эта игра слишком затянулась. Я хочу, чтобы вы покинули мой офис.

Наклонив голову, она изучающе посмотрела ему в глаза:

— Может быть, вы собираетесь вызвать службу охраны? — В ее голосе не было и намека на страх, одно только любопытство.

— А вы полагаете, я на это неспособен? — спросил он, понизив голос и прищурившись.

— Полагаю, что да. Если вы наделаете шуму, люди обратят на меня внимание, возможно, станут задавать вопросы. И хотя я не люблю лгать, мне придется пойти на это из лучших побуждений. Это не нанесет вам большого ущерба, но на время выведет вас из равновесия. Не думаю, чтобы вам этого хотелось.

Он сжал кулаки, глядя на нее сверху вниз:

— Я плохо переношу угрозы. Она пожала плечами:

— Я тоже. Но мне приходится делать то, что я должна делать.

Марку потребовались немалые усилия, чтобы не потерять власть над собой. Когда ему удалось взять себя в руки, он внезапно обратил внимание на выражение ее лица.

— Что с вами? — спросил он, нахмурившись. — Почему вы на меня так смотрите?

Она покачала головой:

— Когда вы сердитесь, ваши глаза становятся темнее, и вы каменеете, но продолжается это считанные секунды. Как это вам удается? — Любопытство изменило цвет ее глаз — теперь они стали совсем голубыми. — Мне не приходилось сталкиваться с людьми, которые до такой степени умели бы управлять собой. Это не может быть особенно полезно — буквально проглатывать свой гнев. Так не долго и язву заработать.

Он недоверчиво откинул голову.

— Вы меня поражаете. За тридцать семь лет я не встречал женщины, подобной вам.

— Слава Богу, — сказала она с усмешкой. — Вы не говорили этого, но я все равно знала, что это так.

— Если вы так хорошо угадываете мои мысли, то для вас не составит труда понять: сейчас я думаю о том, что если вы действительно хотите избавить меня от язвы, то вам следует уйти из моей жизни.

С минуту она постояла, уверенно глядя ему в лицо, затем передернула плечами и подошла к двери.

— Я уйду из вашего офиса, — сказала она тихо. — Я даже покину вашу приемную. Но я не могу уйти из вашей жизни. Пока еще не могу. — Она встретилась с ним взглядом. — Это от меня не зависит.

И вышла.

Вышла, но осталась в памяти, подумал он раздраженно, садясь на свое место.

Хотя Марк и не признавался в этом даже самому себе, но его чрезвычайно волновали ее глаза, когда они принимали оттенок штормового моря. Его тревожила ее настойчивость и непоколебимое чувство цели.

Ему было искренне жаль, что ее брат так болен, независимо от того, что это за болезнь. Но Марк ничего не мог с этим поделать. Если бы она просила денег, просила употребить его связи на то, чтобы найти нужных специалистов, он, не колеблясь, пошел бы ей навстречу. Но Лэйкен Мерфи просила о невозможном.

Марка Рида, в помощи которого она нуждалась, больше не существовало.

В субботу движение автомобилей на улицах Чикаго было не таким, как в будние дни. Хотя машин было не меньше, они больше не походили на муравьев, послушно следующих установленным курсом. Каждая машина двигалась сама по себе.

Район, в который направилась Лэйкен, был ей теперь хорошо знаком. В это место отдыха верхушки общества она приезжала каждый день всю неделю. Все поддерживаемые в образцовом порядке особняки имели свою историю. Она принадлежали богачам с незапамятных времен.

Пристроив свою машину между черным «Фиатом» и серебристым «Мерседесом», Лэйкен надеялась, что бедная малолитражка не будет страдать комплексом неполноценности. Минуту спустя она стояла на тротуаре, глядя на входную дверь. Дверь заслуживала внимания — она была массивная, почти величественная, именно такая дверь и должна была вести в дом Марка Аврелия Рида.

Хотя ей и хотелось воспользоваться тяжелым дверным молотком, чтобы услышать, какой при этом раздастся звук, она все же заставила себя прозаически позвонить. В ожидании она повторила слова, заготовленные для слуги, который должен был открыть дверь.

Однако на звонок ответил не слуга — перед ней стоял сам хозяин.

— О, — сказала она. Идиотское восклицание не было частью заготовленной речи. Оно просто вырвалось у нее — так же, как и следующие слова:

— Я думала, что это дворецкий. — В руках у нее был фотоаппарат. — Я хотела сделать пару снимков, чтобы показать Роз и Ч. Д.

Стоя в центре дверного проема, он не произнес ни слова. И не поздоровался с ней. Не начал ругаться. Не сказал: «Убирайтесь». Просто молчал и все.

— Чудная погодка, не правда ли? — начала она снова.

Никакого ответа.

— Я случайно оказалась в вашей части города и подумала — почему бы мне не остановиться, чтобы повидать старину Марка? Вы не против, если я буду вас так называть? — Она помолчала. — Американские индейцы были правы. Я где-то читала, что имя определяется событием, имеющим отношение только к данному человеку — это должно быть чем-то, случившимся в ту минуту, когда он появился на свет, или же пережитым им. Только это делает имя неотъемлемым от человека. — Она посмотрела на него. — Теперь вы можете сделать краткое замечание, которое подтвердит или опровергнет мое убеждение.

Никаких замечаний — ни кратких, ни прочих.

Она осмотрела его с головы до ног:

— Крепкий, как гранит. Наверное, такое имя вам и дали команчи.

Лэйкен была готова, если потребуется, простоять перед его дверью до исхода дня, говоря все, что взбредет в голову, пока не охрипнет и не доведет его до белого каления. Но до этого не дошло. Она увидела, что к дому приближается пожилой человек.

— Я все время думаю об этой ревизии, — пробормотал вновь прибывший, нахмурив брови. — Почему, после стольких лет, им вдруг вздумалось устроить мне проверку? Не проверку деятельности всей компании, но меня лично. Может быть… Прошу прощения… Он наконец заметил Лэйкен и его извинение казалось вполне искренним. — Я не хотел мешать вашей беседе.

— Это нельзя назвать беседой. — Лэйкен криво усмехнулась. — Я хочу сказать, что это не было обменом идеями. Скорее это был монолог. — Краем глаза она следила за выражением лица Марка и решила не продолжать. — Но это неважно, — сказала она, переминаясь с ноги на ногу.

После того, как она провела время, просматривая чикагские газеты, Лэйкен знала, что пожилой человек был дядя Марка, Филипп Дикенсон, владелец и президент «Дикенсонс клокворкс».

Ей понравилось выражение его приятного, рассеянного лица и чуть тлеющий огонек в глубине голубых глаз. Выражение его глаз было обманчивым, но его руки нервно дрожали, словно он хотел казаться веселым, но не мог избавиться от навязчивых и неприятных сомнений.

Отойдя от Марка, она подала руку его дяде:

— Меня зовут Лэйкен Мерфи, и мне очень жаль, что вам причиняют столько волнений.

Пожилой человек нахмурился:

— Не знаю, как мне удалось дожить до такого возраста и до сих пор не привлечь к себе внимания финансового управления. — Он доверчиво улыбнулся. — Я не могу скрыть своей тревоги, мисс Мерфи.

— Зовите меня просто Лэйкен, — сказала она, возвращая ему улыбку. — Я знаю, что вы должны теперь чувствовать. Я много раз подвергалась проверке. Главное — не поддаваться страху. Со стороны это выглядит так, как будто вы уже признали себя виноватым. И, кроме того, нужно держаться до конца.

Он усмехнулся.

— Вы нашли эти средства сами?

— Конечно. И мне всегда это помогало.

Судите сами. Как только показатель надежности вашей работы падает, они обязательно начинают приставать к вам. Если, конечно, вы не сделаете решительный шаг, чтобы разорвать эту цепь.

Марк тяжело вздохнул, что было первым звуком, который он издал после того, как отворил дверь.

— Я уверен, мой дядя оценит ваше участие, — сказал он. — Но у него имеется целый штат хорошо обученных бухгалтеров и адвокатов по налоговым проблемам, способных позаботиться о нем.

И снова он пытается поставить ее на место. Когда же он наконец поймет, что свое место она подбирает себе сама?

— Мне интересно, что скажет Лэйкен, — вдруг произнес Филипп, переводя взгляд с Марка на нее. — Я бы не хотел в следующем году столкнуться с этим опять. Так как же мне следует разорвать ту цепь, о которой вы говорите?

— Очень просто, — сказала она, пожав плечами. — Нужно смертельно надоесть им.

Марк закатил глаза. Но его более сдержанный дядя, кашлянул и осторожно спросил: — Простите?

— Будьте абсолютно честными — во всем и до конца, — пояснила она. — Конечно, если вам нечего скрывать. Соберите все, что только сможете скрепить вместе. Квитанции, приходно-расходные книги, фотоснимки, сделанные во время командировок. Подробно и исчерпывающе объясняйте каждую мелочь. Растолкуйте им, почему именно приют для престарелых ветеранов авиации является излюбленным объектом вашей благотворительности.

— И вы, в самом деле, так поступали? — спросил он.

Она усмехнулась.

— Последний раз это было два года назад. Я собрала четыре коробки всяких документов, включая расписки, сделанные на обертке жевательной резинки, и письменные подтверждения каждого из тридцати семи клиентов нашей шашлычной.

Филипп весело рассмеялся.

— Мне это нравится. В самом деле. Честное слово, я попробую. Даже если это и не сработает, мне будет приятно сказать главному бухгалтеру, чего я от него хочу. — Он помолчал, улыбаясь и глядя на нее. — Моя милая, вы просто глоток чистой воды. Вы останетесь на ленч?

Она посмотрела на Марка, но его лицо, как всегда, было непроницаемо. Она не знала, о чем он думает, но едва ли это могло быть выражено словами: «Браво» или же «Молодец, Лэйкен».

— Вряд ли, — ответила она Филиппу. — Я зашла просто так — не думаю, что будет вежливо оставаться на ленч.

— Ерунда. Еды хватит на всех. Надо только сказать Бидди, чтобы она поставила еще одну тарелку. Правда, Марк?

За его вопросом последовала одна из тех многозначительных пауз, о которых она так часто читала.

— Почему бы вам не присоединиться к нам, мисс Мерфи? — спросил наконец Марк.

Лэйкен еще не приходилось получать приглашений, в которых было бы столько насмешки.

Филипп, казалось, не делал поправок на тон, которым что-либо говорилось. Он удовлетворенно улыбнулся и сказал своему племяннику:

— Зови ее просто Лэйкен. — А потом, обратившись к ней, объяснил: — Сегодня мы едим на веранде. Но мне бы так хотелось показать вам заднюю часть дома. Она полна садоводческих неожиданностей. Вы занимаетесь садом, моя дорогая?

Не глядя в насмешливые глаза Марка, Лэйкен ответила:

— Я пользуюсь газонокосилкой, а мои азалии достаточно хороши, чтобы вызвать презрение соседки.

— Азалии, — повторил он со вздохом. — Это что-то нежное и южное.

— Я из Техаса, но по какой-то причине это еще не считается югом. Не знаю уж почему, ведь если взглянуть на карту, то окажется, что южнее уже ничего нет. Однако вы натолкнетесь на непонимание, если не будете называть наш район юго-западом.

— Я это запомню, — сказал Филипп. Взяв Лэйкен под руку, он провел ее через холл, в просторную гостиную, лишенную какого-либо намека на ультрасовременный антураж. Напротив, комната была переполнена антиквариатом. Однако и здесь все было строго рассчитано, как и у Марка в офисе. Каждая вещь на своем месте.

Отсюда они через застекленные двери прошли на веранду.

До сих пор задний двор в представлении Лэйкен был квадратным пространством, занятым деревьями и цветочными клумбами, разбросанными здесь и там. Иногда добавлялись бассейны и беседки, а также углубления для приготовления шашлыка.

Но здесь все оказалось по-другому. Это вообще нельзя было назвать двором. Каменная веранда раскинулась над небольшим пространством, со всех сторон ограниченным стенами. А мощеные дорожки вились вокруг ухоженных группок растений.

Все было так же, как и в самом доме. Нигде ни одной сухой веточки или опавшего листика, ни одного цветочка, обронившего лепесток, ни одного стебелька, проросшего не там, где ему не следовало.

На другом конце веранды высокая женщина с прекрасно уложенными серебристыми волосами перекладывала фрукты в хрустальную вазу, стоявшую посреди небольшого столика, покрытого льняной скатертью.

Лэйкен безмолвно присвистнула. Ее единственная скатерть была ярко-красной и являлась на свет Божий только по случаю Рождества, в центре всегда ставилось четыре подсвечника, украшенных разными безделушками.

Приезжай в город, сельская мышка.

— Мириам, дорогая, — произнес Филипп, обращаясь к женщине с серебристыми волосами. — Я рад представить тебе Лэйкен Мерфи, подругу Марка. Лэйкен, это моя жена Мириам.

Лэйкен никогда никому не представляли, поэтому она почувствовала, что должна сделать реверанс или что-то в этом роде. Но она подавила в себе этот порыв и просто протянула руку, которую женщина пожала после заметной паузы.

Жену Филиппа, Мириам, трудно было назвать приятной женщиной. Плотно сжатые губы и строгие голубые глаза, казалось, специально предназначались для запугивания.

Пробормотав невнятное, но, по всей видимости, вежливое приветствие, она перевела взгляд на своего мужа, мгновенно задув радостный огонек в его глазах.

Лэйкен нахмурилась, вспомнив, как высказалась о тете Марка Анабел Куртис. «Я таких еще не встречала — ее взор был полон презрения». Понятно, почему Филипп Дикенсон разом утратил всю свою веселость.

— Мне казалось, я знаю всех друзей Марка, — сказала Мириам. — Давно вы с ним знакомы?

— Нет, не очень.

— Судя по выговору, — продолжала она задумчиво, — вы не из Чикаго.

— Нет, мэм. Я из Аллена, Техас.

Мириам застыла на месте. То ли ей действовал на нервы выговор Лэйкен, то ли она что-то имела против Аллена.

— Вы в городе по делу?

— По личному делу, — Лэйкен посмотрела на Марка. — Я приехала сюда, чтобы увидеться с вашим племянником.

Судя по выражению ее лица, это объяснение понравилось Мириам не больше, чем выговор Лэйкен. Но у Лэйкен было такое ощущение, что мало вещей вызывают одобрение Мириам.

— И чем же вы занимаетесь в Аллене, мисс Мерфи?

Оба мужчины, казалось, не находили ничего странного в допросе, учиненном Мириам. Может быть, в Чикаго такая процедура всегда предваряет приятную беседу?

— Я работаю в магазине по продаже запчастей для автомобилей, — сказала она после некоторого молчания. — Самом большом в Аллене.

— Очень хорошо. — Хотя внешне Мириам оставалась бесстрастной, в тоне ее сквозило презрение.

Встретившись с ней глазами, Лэйкен спросила:

— А чем занимаетесь в Чикаго вы, миссис Дикенсон?

Мириам остолбенела. Очевидно, вопросы могла задавать только одна сторона.

— Дикенсоны занимаются производством часов со времен войны за независимость, — ответила она холодно. — Филипп не только является владельцем компании, но и руководит ее деятельностью, а также входит в совет директоров ряда крупнейших корпораций.

Лэйкен посмотрела на Филиппа и улыбнулась, а затем снова обратилась к его жене:

— Простите, видимо, я не так выразилась. Чем занимаетесь вы, миссис Дикенсон?

Марк и Филипп прочистили себе горло — каждый на свой манер, а изящные ноздри Мириам гневно раздулись:

— Ленч готов уже пятнадцать минут, — сказала она. — Почему бы нам не сесть за стол и не пригласить миссис Бидуэлл?

Пока продолжалась беседа, кто-то тихо и деловито двигался на заднем плане. Теперь стол был накрыт на четверых.

Как хозяйка, Мириам первая подняла ложку, подавая пример остальным.

— Помнится, я знала одних Мерфи из Техаса, — сказала она после небольшой паузы. — У них было поместье недалеко от Хьюстона. Чарлз и Эвелин. Может быть, вы состоите с ними в родстве, мисс Мерфи? В девичестве она носила фамилию Хэмптон — Эвелин Радли Хэмптон из Коннектикута. А Чарлз — старший внук Кларенса Кейнса, того самого, что основал Институт Кейнса. У них есть еще дома в Венеции и во Франции. Недавно они были распорядителями на артистическом балу.

Она помолчала, с сожалением покачав головой:

— Бедная Эвелин. Она терпеть не могла фамилию своего мужа и одно время писала ее через дефис со своей: Хэмптон-Мерфи. Но ей пришлось отказаться от этого, чтобы не выглядеть претенциозной. Конечно, я уверяла ее, что там, где дело будет касаться ее с Чарлзом, люди не станут обращать внимания на такие мелочи.

Она выжидающе посмотрела на Лэйкен, которая несколько оторопела от избытка обрушившихся на нее сведений. Не зная, какого ответа от нее ждут, она покосилась в сторону Марка.

Он не произнес ни слова, но ей этого и не требовалось. По удовлетворенному выражению его глаз она поняла, что ему приятно видеть ее в затруднительном положении.

Когда молчание стало затягиваться, Лэйкен улыбнулась и в отчаянии произнесла:

— Какой славный суп.

В голосе пожилой женщины послышалось раздражение:

— Продолжайте же, мисс Мерфи. Родственница вы Чарлза и Эвелин или нет?

— Нет, — сказала Лэйкен. — Мою мать звали Кэри Луиза Мерфи. Отца — Джон Томас Мерфи. Он приходился двоюродным братом тому Сину Мерфи, который занял первое место на сельскохозяйственной выставке. У нас был только один дом, если не считать хижины, которую мы снимали на лето на озере Тексома. Единственным мероприятием, на котором мои родители являлись распорядителями, можно считать пикники и семейные обеды. Если моя мать и писала свою фамилию через дефис, то звучало это так: Биг-Мерфи, поскольку отец был метр девяносто три сантиметра росту. Но не думаю, чтобы в этом была особая необходимость, потому что среди их знакомых не было таких, которые находили что-то низменное в фамилии Мерфи. И я рада, что мне никогда не приходилось встречаться с такими людьми.

— Да, конечно, — выдохнула Мириам, слегка покраснев. — Не знаю, каким манерам учат в Аллене, Техас, но…

— Мои родители научили меня быть доброй и гостеприимной даже с неожиданными гостями, — сказала она тихо.

Филипп издал короткий смешок, который быстро перешел в кашель.

Но, видимо, не слишком быстро, потому что Мириам повернулась к нему и сказала:

— Филипп, ради Бога. Ты ведь знаешь, как меня раздражает твой кашель. Кроме того — и так достаточно шума из-за постоянного позванивания мисс Мерфи.

Бросив тоскливый взгляд на чудесный суп, который ей, очевидно, не хотели позволить доесть, Лэйкен отложила свою ложку.

— Мои браслеты доставляют вам неудобство? — спросила она у хозяйки. — Я так привыкла к ним, что даже не замечаю. Я не всегда ношу их. Только когда мне нужна удача.

Которая сейчас мне нужна позарез, добавила она про себя.

— Почему они приносят вам удачу? — вмешался Филипп.

— По разным причинам. — Она вытянула руку в его сторону и спустила широкий золотой браслет на запястье. — Этот — потому что он явился сюрпризом. Я купила старый чемодан и обнаружила его под обшивкой. Интуитивная прозорливость. — Она обратилась к другому. — А этот подарила мне учительница — за то, что в одно лето я помогала ей следить за ее сыном. И в следующем году я училась у нее на отлично. А эти два — браслет с брелоками и другой— с маленькими колокольчиками — родители подарили мне просто так. — Ее голос дрогнул. — Они пришли от любви, а любовь — это всегда удача.

После минутного молчания Марк спросил:

— А кто дал вам последний?

— Никто. Я сама купила его.

— Почему он тоже приносит удачу?

— Я носила его, и он помогал мне не пасть духом, — ответила она рассеянно.

Если прежде он намеренно игнорировал ее, то теперь неожиданно направил на нее все свое внимание. Она должна была себя поздравить, но что-то в его взгляде заставило ее еще больше занервничать.

Но все-таки ей удалось благополучно справиться с остатками ленча, а затем она покинула трио и, взяв с собой чашку кофе, отправилась осматривать садик. Когда Марк приблизился к ней, она смотрела вниз на маленький, выложенный плитками бассейн.

— Я уверен, что здесь ничто не может соперничать с тем, что есть у вас в Аллене.

Она повернулась к нему.

— У меня во дворике растут два дерева. Зеленеет травка. И больше ничего, — сказала она. — И мне нравится. Здесь мне тоже нравится — ваш дом, по крайней мере, та его часть, которую я видела, тоже очень славный.

— Славный, — повторил он с улыбкой сожаления. — Не слишком высокая оценка. Что вы имеете против моего дома?

— Дома? — Она нахмурилась. — Вот именно то, что он мало похож на дом. В нем нет ни частички вас лично.

После такого объяснения одна из его черных бровей взмыла вверх.

— Вы ничего не знаете про меня. Но все равно, вам следует учесть, что украшению этого дома я отдал душу и сердце.

Она покачала головой:

— Не думаю.

— Почему же?

— Если бы этот дом в какой-то степени являлся отражением вашей души, то мне было бы жаль вас. — Она улыбнулась. — Но когда я вижу вас, ничто не вызывает жалости.

Хотя Лэйкен не считала, что говорит нечто из ряда вон выходящее, но атмосфера вокруг них накалилась. Что-то в его манере смотреть на нее стало иным.

Подойдя на шаг ближе, он слегка наклонил голову и их глаза встретились. И пока они молчали, накал увеличивался. Ей казалось, что она слышит звук своего дыхания и биение пульса, и она думала, что он тоже может это слышать.

— Что… — начал он хрипловатым голосом и осекся.

И хотя она выжидающе смотрела на него, он не закончил вопроса. Он просто дал ему умереть.

— Что «что»? — Она облизала губы, потом кашлянула. — Что вы хотели сказать?

— Ничего особенного, — ответил он, слегка покачав головой.

Накал пропал столь же внезапно, как и появился. Голос его снова зазвучал ровно и отстраненно.

— Думаю, вы заметили, что совершенно очаровали моего дядю, — произнес он беззлобно. — Но его очаровать очень легко. Если вы пришли сюда, чтобы произвести то же действие на меня, то должен предупредить вас, что вам это едва ли удастся.

Лэйкен укоризненно покачала головой:

— Вы не угадали. Я вовсе не собиралась очаровывать вас. Мой план состоял в том, чтобы вызвать раздражение адских сил внутри вас. — Она усмехнулась, глядя на него снизу вверх. — И мне кажется, я своего добилась.

В первый момент он никак не прореагировал на ее признание, затем кивнул головой и рассмеялся.

Лэйкен не стала скрывать своего изумления. Он и в самом деле смеялся. Звук увлек ее — так же, как и выражение его глаз. Она подумала, что он не знает, как надо смеяться.

— Вы стали раздражать меня с той минуты, как появились в офисе, — сказал он, покрякивая. — И к чему же это может привести нас?

Она пожала плечами.

— Я думаю, можно считать установленным, что вы не хотите помочь мне по доброте сердца. Поэтому я надеюсь, что, возможно, вы сделаете это, чтобы избавиться от меня.

Он вздохнул:

— Боюсь, ваш план обречен на провал. Я умею игнорировать не хуже, чем вы — надоедать. — Он помолчал, хмуря брови. — Так значит, вы каждый вечер следили за мной до самого дома, чтобы «вызвать раздражение адских сил» внутри меня?

— В первые три дня мне хотелось вызвать раздражение в вас. А в последний раз я хотела сказать, что в дверную щель вашего «Ягуара» попала обертка от гамбургера. — Ее голос звучал мягко и вкрадчиво.

На этот раз смех последовал быстрее и легче, как будто он уже начал привыкать к тому, что она его забавляла.

В следующую минуту рядом с ними возникла Мириам. Ее лицо было жестким, глаза смотрели враждебно, как будто смех ее племянника был чем-то в высшей степени неприличным.

— Твой дядя хочет поговорить с тобой, — сказала она Марку, глядя на Лэйкен.

Вопросительно подняв бровь — очевидно, тон Мириам покоробил его — Марк извинился и пошел прочь.

Подождав несколько секунд, чтобы он вышел за пределы досягаемости ее голоса, Мириам подошла ближе и спросила, отбросив всякие церемонии:

— Зачем вы здесь? Вы сказали, что приехали в Чикаго, чтобы увидеться с Марком. Затем вы являетесь сюда без всякого приглашения, хотя ясно, что вас не хотят видеть. Для чего? Что вам нужно?

Лэйкен спокойно выдержала враждебный взгляд ее голубых глаз.

— Собственно, вас это не касается, но если вам так хочется, я скажу. У меня возникли некоторые затруднения, и я надеюсь, что Марк поможет мне их разрешить. Мне нужно, чтобы он поехал со мной в Техас и применил тайные приемы Джозефа Два Дерева, который научил…

— Вы с ума сошли. — Голос пожилой женщины задрожал от гнева. — Неужели вы всерьез полагаете, что мой племянник станет нарушать течение своей жизни, чтобы тащиться Бог знает куда, и помогать людям, подобным вам? Ничтожным людям, устраивающим семейные обеды и продающим свечи зажигания фермерам?

В этот момент она непроизвольно посмотрела в сторону и увидела, что Марк вовсе не ушел. Хотя листва и скрывала его от взора тети, он стоял метрах в двух от них и мог слышать каждое слово.

Он никак не прореагировал на атаку тети. Его лицо было еще одной закрытой книгой.

Лэйкен подняла голову выше. Ей было все равно, что он думает. Хотя бы он даже про себя и одобрял действия тети. Ей было все равно даже если бы весь штат Иллинойс счел ее нахальной и невоспитанной. Она не собиралась сдаваться до того, как сделает то, что наметила.

Марк стоял в холле и задумчивая улыбка играла на его лице. Несколько минут назад Лэйкен ушла, и дьявольские огоньки прыгали в ее невероятных глазах, когда она благодарила его за ленч и уверяла, что они еще встретятся. Она подшучивала над ним, смеялась и даже не пыталась скрыть своей насмешки.

— Мы еще придем, — сказала тетя, когда они с Филиппом присоединились к Марку в холле.

Филипп помедлил:

— Я был рад познакомиться с твоей подругой. Она мне очень понравилась. В ней есть что-то такое…

— Филипп! Иди и подожди в машине. Дядя слегка покачал головой, грустно вздохнул и последовал приказу жены.

Когда дверь за ним затворилась, Мириам повернулась к Марку.

— Твой дядя просто не в своем уме. Не понимаю, как он мог сказать, что ему понравилась эта женщина. Ты знаешь, я никогда не поощряла снобизм, но иногда, когда различие между людьми столь очевидно, было бы просто безответственно не замечать этого. Я знаю, ты не можешь упрекать людей за то, что они воспитывались в той семье, а не в другой, но если в них есть какой-то внутренний стержень, они должны возвыситься над своим воспитанием. И этого совершенно нельзя сказать о мисс Мерфи. Она не делает ни малейших попыток, чтобы быть лучше. Она распространяет вокруг себя дурной запах, свойственный низшим слоям общества. Как она говорит, как одевается?! С какой дерзостью смотрит прямо в глаза, делая свои идиотские заявления!

Марк провел рукой по лицу, пряча улыбку, вызванную диатрибой тетушки.

— Не знаю, что и сказать, тетя Мириам. Мне кажется, если уж делаешь идиотские заявления, нужно делать это прямо. Ведь вы не станете спорить, что ее, по крайней мере, нельзя упрекнуть в коварстве и уклончивости?

— Ты говоришь таким тоном, как будто ты от нее без ума. — Глаза тети Мириам недоверчиво расширились. — Только не надо убеждать меня, что ты и в самом деле собираешься помогать этой… этому человеку.

Слабый оттенок страха в ее голосе заставил Марка нахмуриться. Она действительно была не на шутку обеспокоена.

— Нет, конечно, нет, — успокоил он ее. — Я просто не вижу причин, чтобы относиться ко всему этому слишком серьезно.

— Обещай мне, что не поедешь в Техас, — сказала Мириам сердитым и требовательным тоном. — Это вызвало бы слишком много воспоминаний. Когда я думаю о том, с каким трудом мне удалось вытравить из тебя те годы, что ты провел со своим дедом… — она положила руку на сердце и посмотрела ему в глаза. — Ты помнишь, Марк? Помнишь, каким ты был, когда только поселился у нас? Маленьким дикарем. Прошли годы, пока ты не сделался нормальным мальчиком.

Зная тетю большую часть своей жизни, Марк расценил ее речь как эмоциональный шантаж. Чтобы сделать из него «нормального мальчика», его отдали под надзор частных наставников, обязывали следовать длинному перечню строгих правил и изгоняли в заднюю часть особняка Дикенсонов. Но надо отдать ей должное — она поступала так, как считала лучше.

— Не надо напоминать мне, чем я тебе обязан. Достаточно того, что благодаря тебе я смог действовать в реальном мире.

Она хмыкнула:

— Я рада, что ты это понимаешь. — Мириам прищурилась и продолжала: — Я хочу, чтобы ты дал мне слово, избавиться от этой скверной девицы как можно скорее. Мы оба знаем, что ты в состоянии сделать это.

Марк засопел:

— Но ты должна знать, что я никому не позволю указывать мне. Ни тебе, ни Лэйкен Мерфи. Ты просто должна верить, что я улажу это дело так, как сочту нужным.

Его тетя потратила еще минут десять на увещевания и ворчание, прежде чем поняла, что Марк останется при своем мнении.

Закрыв за ней дверь, Марк еще немного постоял в холле. И вдруг расхохотался. Он вспомнил, как исказилось лицо тети, когда его непрошенная гостья спросила: «Чем занимаетесь вы?»

Лэйкен Мерфи могла быть ноющей занозой у него в боку, но он должен признать, что ему давно не было так весело в обществе его дяди и тети.

— Он такой упрямый, — сказала Тесс.

Был понедельник. Марк находился на утренней встрече, и в течение ближайшего часа его не ждали.

Лэйкен, присевшая на край стола секретарши, подалась вперед, чтобы отломить еще один кусочек шоколадки, лежавшей посередине.

— Конечно, он мой шеф, и я должна быть к нему снисходительнее, — продолжала Тесс. —

И когда дело касается работы, нет никого более снисходительного, чем я.

— Ну-ну-ну. Тебе не нужно убеждать меня. С первой минуты нашего знакомства я знала, что ты преданная секретарша.

— Но он такой холодный, Лэйк. — Она помолчала, глядя ей через плечо, чтобы убедиться, что шеф по-прежнему не появился. — Знаешь, как его чаще всего называют? Не батраки вроде меня, а другие архитекторы? Они зовут его: Ледяной. Он только что порвал отношения с очередной подружкой, и бедная женщина звонит сюда по несколько раз в день, упрашивая меня соединить ее с ним. Но ты думаешь, Его Величество соблаговоляет говорить с ней? Ни в коем случае. Мне приходится отвечать ей, что его нет или у него совещание. Но, честное слово, боли в ее голосе достаточно, чтобы надорвать душу.

Нахмурившись, она отломила кусок шоколадки.

— Хотелось бы мне иметь достаточно мужества, чтобы сказать ей, что она напрасно тратит свое время. Если уж он решил завязать, значит все. Конец. Чао-какао.

Лэйкен слизала шоколад со своих пальцев.

— И много у него связей?

Ее собеседница закатила глаза:

— Ты не поверишь, сколько так называемых здравомыслящих женщин вешается на него. Но ни одной не удалось продержаться дольше трех-четырех месяцев.

Это сообщение не удивило Лэйкен. Она слишком хорошо изучила циничный блеск этих темных глаз. Нужно быть исключительной женщиной, чтобы остановить его внимание.

Глядя на брюнетку, она спросила:

— Ас тобой он никогда не заигрывал?

— Лэйкен? — Тесс взвизгнула и у нее на щеках выступили красные пятна. — Конечно, нет. Он даже не смотрит на меня в этом смысле. — Она нахмурилась. — Я не уверена, понимает ли он, что я — женщина.

Слегка присвистнув, Лэйкен покосилась в сторону, а потом снова посмотрела на Тесс, подняв одну бровь.

— В чем дело? — спросила Тесс со смешком. — Почему ты так на меня смотришь?

— О, пустяки. Просто мне послышалось раздражение в твоем голосе, когда ты сказала, что он не видит в тебе женщины. И, кроме того, ты не ответила просто: нет, у меня с ним ничего не было, но сказала, что он никогда не обращал на тебя внимания.

Брюнетка покраснела еще больше и отрицательно затрясла головой.

Сжав ей руку, Лэйкен улыбнулась:

— Напрасно смущаешься. Я ведь тоже не слепая. В нем определенно что-то есть. Конечно, его не назовешь эталоном мужской красоты, но что-то такое есть в четких линиях его лица и этих темных, как сама преисподняя, глазах. Это один из тех угрюмых породистых типов, на которые особенно падки женщины.

— Только не ты? — насмешливо спросила Тесс.

Лэйкен усмехнулась:

— Похоже на то. По крайней мере, я никогда не считала что Хитклиф такой уж герой. На протяжении всей книги мне хотелось хлопнуть его по плечу.

Она слезла со стола.

— Кроме того, нахожу я твоего шефа привлекательным или нет, совершенно праздный вопрос. Мы с тобой в одной весовой категории. Он не видит, что я женщина. — Она улыбнулась. — Скорее раздражающий камешек в его ботинке. Но даже если б и видел, ему не трудно было бы устоять против моих чар. Что касается Ледяного, то я едва ли достойна касаться края его одежды.

— Кто знает, — сказала Тесс. — Когда он смотрел на тебя, в его глазах что-то промелькнуло. Что-то такое, чего раньше мне не приходилось замечать в них.

— Может быть, — согласилась Лэйкен. — Может быть, это видение моей медленной, мучительной смерти.

— Лэйк, — начала Тесс серьезно. — Не думай, что я хочу отделаться от тебя. В последнюю неделю работа стала интереснее, чем она была те шесть лет, что я здесь. Но я не знаю, что будет дальше. Не хочу тебя разочаровывать, но я все же не уверена, что он будет помогать тебе.

Лэйкен изучающе посмотрела на озабоченное лицо брюнетки, а затем довольно резко сказала:

— Не понимаю, почему это так сложно? Это заняло бы один день. Двадцать четыре часа. После чего он бы вернулся сюда и забыл о моем существовании.

Она отошла от стола, приблизилась к окну и посмотрела вниз на чикагские улицы. Потерла виски кончиками пальцев, словно стараясь не поддаться пессимизму Тесс. Ей было невыносимо думать о возможной неудаче. Ч. Д. рассчитывает на нее. Она должна убедить Марка помочь ей. Все остальное не имеет значения.

— Может быть, попробовать пройти курс терапии, — сказала Тесс, нарушая молчание.

— Я не могу рассчитывать на нее, раз Ч. Д. не верит в ее эффективность. — Лэйкен посмотрела на Тесс поверх плеча. — Если ты считаешь упрямым своего шефа, тебе следовало бы увидеть моего брата. Беседа с психоаналитиком не даст результата, если он не одобрит ее. Может быть, со временем кому-то и удалось бы убедить его, что это психическая проблема, но у нас нет времени. У Ч. Д. нет времени.

Она резко повернулась на пятках.

— Вечером я опять поеду туда. И не отстану от него, пока он не согласится помочь. — Лэйкен подняла голову выше. — За эту неделю он привык, что я действую подобно головной боли, но он не видел ничего, кроме этого.

— Вряд ли тебе удастся увидеть его вечером, если, конечно, ты не собираешься ждать допоздна. У него встреча во время обеда.

— Свидание? — удивилась она. — У него уже появилась новая женщина?

Тесс покачала головой.

— Нет, деловая встреча. С предполагаемыми клиентами. Видела бы ты эту парочку, с которой он будет сегодня обедать. Гэйлорд и Регина Джеймсон. Они как будто сошли с «Американской Готики».

— Очень чопорны?

— Больше пуритане, чем сами пуритане. Считают, что цветные фотографии — это разврат. — Она потрясла головой. — Ты что-то задумала? — Тесс нахмурилась. — Мне не нравятся твои глаза. Что ты замышляешь?

— Сама не знаю. Надо подумать. — Она покосилась на брюнетку. — Твоя помада слишком бледная.

Тесс провела языком по губам:

— Я не красила их.

— Значит, нос слишком блестит.

Тесс скосила глаза и недоверчиво отвела назад голову:

— Мой нос…

— Тесс, тебе надо выйти в туалет, — сказала Лэйкен, подчеркивая каждое слово. — И если в этом случае посторонний взглянет в ежедневник, лежащий у тебя на столе, это не будет твоей оплошностью. Так?

Рот брюнетки раскрылся в немом восклицании. Она поднялась с места и пошла к двери, но по пути обернулась и сказала:

— Ты задумала что-то отчаянное? Лэйкен улыбнулась:

— Я должна попробовать.

— Я хочу, чтобы вы правильно поняли мои намерения. Мне не нужна еще одна гротескная башня из стекла и бетона, которых полно повсюду. Мой билдинг должен быть продолжением истории. Джеймсоны занимаются банковским делом более ста лет, и я хочу, чтобы эта традиция была отражена в этом сооружении. Традиция — вот точное слово. Я хочу, чтобы штаб-квартира Джеймсонов была чем-то таким, на что мой дед смотрел бы с гордостью. Мне нужно, чтобы вы восприняли это предприятие как священный долг. Вы, как мой архитектор, должны…

Голос гудел дальше, а Марк слушал и кивал там, где это было необходимо. Большей частью он молчал, беря еду из тарелки и не чувствуя ее вкуса, озабоченный только тем, чтобы вечер прошел как можно быстрее.

Это была самая неприятная сторона деятельности архитектора. Делать вид, что каждый клиент понимает в архитектуре больше тебя. Притворяться, что мнение каждого клиента, — каким бы вздорным оно ни было — оригинально и в высшей степени важно. А на самом деле беззвучно проклинать все на свете.

Когда официант наконец появился с десертом и кофе, а Джеймсон закончил свою речь, которую он произнес над пудингом, Марк облегченно вздохнул и посмотрел по сторонам.

Полутемная зала, приятные столики, хорошо одетые посетители.

Кивнув паре знакомых из яхт-клуба, он нахмурился и отхлебнул кофе. Ресторан и люди выглядели так же, как всегда, но вид их почему-то раздражал его.

В такие минуты Марк почти жалел о том, что пошел по стопам отца и связался с «Хенли, Нобль и Рид». Какой смысл в том, чтобы вести дела со всеми этими людьми, мужчинами и женщинами, подобными ему самому, боровшимися за место под солнцем?

Или может быть, в этом-то все дело — в том, что своим успехом он не обязан самому себе? Он просто унаследовал его от отца вместе со всем остальным.

Но размышлять об этом не было никакого смысла. Он не мог ничего изменить, даже если бы захотел. Он не мог быть другим человеком. Имя Ридов не только гарантия, но и обязательство.

Его внимание привлекла женщина на другом конце залы. Что-то в ней было такое… Волосы. Хотя и короткие и прилизанные, но их цвет напомнил цвет волос Лэйкен.

Марк заерзал на стуле, снова недоумевая, почему ее сегодня не было у него в приемной. Или она все-таки сдалась и улетела домой?

Внезапно на его губах появилась улыбка. Нет, она не улетела домой. Хотя он был знаком с ней чуть больше недели, он достаточно ее изучил. Лэйкен Мерфи так быстро не сдастся.

Тогда почему ее там не оказалось?

В Чикаго у нее никого нет. Что, если она заболела?

Затем он подумал еще об одной возможности. Вдруг она забралась в опасную часть города? Теперь она уже могла быть в больнице. Или, того хуже…

Марк отогнал в сторону эту мысль и заставил себя сесть ровнее. К черту ее. Даже не стоя у его входной двери, она умудряется нарушать его спокойствие. Глупо волноваться из-за этой женщины. И если она нарвалась на грабителя, Марк ему симпатизирует.

Пока он предавался этим мыслям, по столикам пробежал шепоток, заставивший его поднять голову. И он увидел, что взгляды всех присутствующих обращены по направлению к входу.

Повернувшись на своем месте, он увидел рядом с метрдотелем женщину. Но не просто женщину.

Это была Лэйкен.

Его глаза округлились, когда он узнал ее. На ней было платье, способное остановить движение автотранспорта. Черное и немыслимо короткое, оно шло к ее телу, как второй слой кожи. Глубокий вырез открывал верх гладких, округлых грудей. Платье было вызывающим, но самым вызывающим был сердцевидный вырез, опоясывавший ее талию.

Издав горловой звук, который выражал не то возмущение, не то смех, он перевел взгляд на ее волосы, неистовым золотым водопадом спускавшиемя по плечам и казавшиеся бронзовыми при слабом освещении.

Он вперные видел ее волосы распущенными. Неужели она всегда выглядит так… дико, когда не убирает их?

Лицо ее тоже было не таким, как прежде. Обычно она использовала коричневато-розовую помаду, но в этот вечер губы ее были красными. Совершенно красными. Яростно и чувственно красными.

Пока Марк наблюдал за ней, она тоже его заметила. И приветственно помахала ему рукой, благодаря чему взоры всех в зале обратились на него.

Марк стиснул зубы и прищурился, игнорируя вопросительные взгляды присутствующих. Лэйкен наклонилась совсем близко к метрдотелю, опираясь на его руку, и что-то прошептала ему на ухо. Когда она отошла, прекрасно владеющий собой человек выглядел так, как будто его только что сбила машина.

Марк встал, намереваясь выпроводить ее вон, и преградил ей дорогу, когда она была уже в метре от их столика. Он вцепился ей в плечо и прошипел:

— Что вы себе, черт побери, позволяете?

— Марк! — восхищенно завопила она. Он еще крепче стиснул ее плечо, готовясь

к тому, что придется тащить ее через всю залу, но она без промедления обвила руками его шею и прижалась к нему своим полуобнаженным телом.

Все еще думая о том, как бы вытолкать ее, он переместил свои руки к ней на талию. Она издала резкий смешок, а в следующую секунду ее губы прижались к его губам в поцелуе, который был столь же неистов, как и ее появление.

Лэйкен пришлось проглотить еще один смешок, когда она почувствовала его твердые сердитые губы под своими. Другой, менее воспитанный мужчина оттолкнул бы ее от себя, и предал проклятию, призвав в свидетели весь ресторан. Но Марк не был другим мужчиной. Он мог считаться королем выдержки.

В следующий момент ей не хватило дыхания и она с удивлением почувствовала, что его руки скользнули к ней на бедра и прижали ее к нему. Его губы — по-прежнему твердые и сердитые — двигались по ее губам в поцелуе, который неожиданно сделался полноценным.

Лэйкен почувствовала, что высвободиться из его объятий достаточно трудно. Она не могла продолжать так же, как начала. Она планировала, что все будет иначе. Она думала, что сама будет руководить представлением. Фарсом. В котором не предполагалось участие языков.

Наконец, поцелуй закончился — не потому, что она вырвалась, а потому что он решил, что хватит. Едва переведя дыхание, она села за стол, не глядя на него.

— Сожалею, что опоздала, — сказала она, обращаясь ко всему столу. — Соседка по комнате взяла мои любимые румяна — я отдала за них двадцать пять баксов — и куда-то засунула.

Лэйкен привела себя в порядок, сосредоточившись на той роли, которую собиралась играть.

— Но, в конце концов, мы нашли их под кроватью. — Она обвела взглядом тех, кто сидел за столом, остановившись на бледном мужчине слева от нее. — Ну вы и хитрец. — Она повернула голову и подмигнула его жене. — Уверена, что вам пришлось не сладко. Впрочем, не надо было говорить ему. Мужчины так много о себе воображают. Особенно, если знают, что вы к ним неравнодушны.

Первой реакцией мистера Джеймсона было раздуться от гордости, но он вспомнил, что его считают обиженным, поэтому окаменел и бросил негодующий взгляд в сторону Марка.

— Послушайте, братцы, — продолжала Лэйкен, облокотясь о стол, — поскольку вы уже поели, и я по дороге перехватила чили-дог, почему бы нам не покинуть эту нору и не отправиться в более веселое местечко?

За ее предложением последовало долгое молчание. Она воспользовалась им, чтобы достать пачку жевательной резинки, предложить ее всем присутствующим и сунуть подушечку себе в рот. Делая вид, что не замечает трех пар негодующих глаз, она выдула небольшой пузырь, а затем втянула его обратно в рот, и он лопнул.

Когда неловкое молчание затянулось, она посмотрела на миссис Джеймсон:

— Вы слишком бледны, милочка. И в такое время? Правда, со мной это тоже случается. Хотите, вызовем такси? Я договорюсь с этими ребятами. — Она бросила озорной взгляд сначала на одного мужчину, потом на другого. — Как я всегда говорю, лучше всего веселиться вдвоем или втроем.

Казалось, никто не понял шутки, поэтому она посмеялась над ней в одиночестве, а затем подалась вперед и положила руку на предплечье мистера Джеймсона:

— Вам случалось бывать в «Золотом утенке»? Там всегда полно народу, но одна из танцовщиц — моя хорошая-прехорошая подруга, и я уверена, она поможет найти нам столик. Мы с Ру делили одного и того же дружка в течение целого года. — Она покачала головой. — Ру была без ума от него. Я говорила ей сотни раз— бери деньги, делай свое дело и радуйся. Но никогда, никогда не относись к ним серьезно.

Она приняла более удобную позу.

— Надо сказать, что денег он не жалел. Но, конечно, до моего Марка ему далеко. Когда деньги и удовольствие идут рука об руку, тогда я говорю, что вам повезло.

Она послала Марку нежный взгляд, не обращая внимания на злобное выражение его глаз:

— Ты помнишь Ру, милый? Я еще просила, чтобы ты пригласил ее на твой костюмированный бал. Она оделась как Мэрилин Монро.

Лэйкен снова посмотрела на мужа с женой и хихикнула:

— Видели бы вы этого парня. Он изображал из себя «Мыслителя». Очень удачный выбор, правда? Во всяком случае, он едва не учинил беспорядка, когда вышел на улицу и попытался руководить движением транспорта. — Она опять хихикнула. — Его голый зад забавно блестел при свете уличных огней. И было не так-то просто забрать его оттуда, честное слово.

Эти последние слова ее тщательно составленных воспоминаний заставили Джеймсонов дружно подняться со своих мест с красными лицами и плотно сжатыми губами.

— Я думаю, на этом мы закончим, — сказал мистер Джеймсон. — Вам придется отправиться в «Золотого гусенка» без нас.

— «Утенка», — поправила Лэйкен, — «Золотой утенок».

Не обращая на нее внимания, Джеймсон посмотрел в сторону Марка:

— Завтра утром я дам вам о себе знать. А также мой старший партнер.

Затем он и его жена повернулись и чопорно зашагали прочь.

Лэйкен помедлила, пока они скрылись, и посмотрела на Марка. Он не произнес ни слова, но по выражению его лица можно было подумать, что он замышляет убийство.

Лэйкен поставила локти на стол и, подперев голову, хихикнула:

— Это мне нравится. — И улыбнулась ему обворожительной улыбкой.

Несколько напряженных секунд он изучающе смотрел на нее, а затем встал. Крепко стиснув ей руку, он заставил ее тоже встать и молча повел вон из ресторана.

— Ты не хочешь заплатить по счету? — спросила она, когда они проходили мимо метрдотеля. — А, понимаю. Неплохо быть Марком Аврелием Ридом из Чикаго. Если бы я попыталась уйти из обеденного зала, мне бы поставили подножку до того, как я пробралась к выходу.

Он ничего не ответил. Только крепче сжал ее руку и кивнул швейцару, который открыл перед ними дверь без тени удивления на лице.

И ни слова не было сказано между ними, пока они садились в его машину.

И выводя ее из машины спустя четверть часа, чтобы ввести в дом, он по-прежнему продолжал молчать. Он повел ее вверх по лестнице в просторную спальню и захлопнул дверь.

Очевидно, это была хозяйская спальня. Его спальня. И, как и весь дом, носила мужественный характер и была полна антиквариата. Но главную роль играла массивная кровать со спинкой красного дерева, казалось, закрывавшая большую часть стены.

Когда он выпустил ее руку, Лэйкен пробормотала: «О, Боже» и осторожно отступила в сторону, глядя, как он запирает дверь и прячет ключ в карман.